Узкие улочки были наводнены туристами. Десятки голосов на разных языках звучали со всех сторон, из приоткрытой кондитерской пахло булками и пряностями. Солнце палило как сумасшедшее, раскаляя старые камни, исходившие жаром, словно в печке.

Наверное, именно от жары и от многолюдия у нее адски разболелась голова — до рези в глазах, до слабости в коленках. Но Семен, разумеется, не заметил ни того, как она морщилась, ни как, ощупью отыскав в сумочке одну за другой уже три обезболивающие таблетки, безнадежно надеялась на их эффект. Семен был доволен. После плотного обеда с устрицами, от которого бы замутило любого, кроме него, он осматривал город, словно свое удельное владение; презрительно морщился, натыкаясь взглядом на магазинчики с дешевыми сувенирами, и шел вперед с целеустремленностью ледокола, вспарывая любую толпу.

Два охранника-мордоворота следовали за ними, точно неповоротливые лодки, волочащиеся на буксире.

Он-то любил скопление людей. Ему нравилось находиться в самой гуще народа, и ей иногда казалось, что вампиры существуют, и Семен — один из ярчайших представителей этого паразитирующего на других вида. Сколько она его помнила, он всегда паразитировал на ней, вызывая на проявление эмоций, а затем спокойно, с любопытством наблюдая за тем, как она злится или плачет. И то и другое интересовало его в равной степени. Зато он сам всегда оставался ровным и отстраненным, словно прибыл с другой планеты. Возможно, именно благодаря своей невозмутимости Семен добился значительных успехов в бизнесе. Он презирал людей и вместе с тем явно им завидовал. Недаром он посещал все мероприятия, так или иначе связанные с проявлением эмоций, был завсегдатаем боксерских поединков и каждый год выезжал, чтобы посмотреть бег с быками. Он не замечал препятствий и неизменно брал все, что хотел. Он и ее взял так, как берут вражеские крепости, и сделал своей женой, подчиняясь какой-то странной прихоти. Нет, она не была красавицей с модельной фигурой и, как описывается это в романах, водопадом золотистых волос — совершенно обычная, не слишком высокая, с волосами того темно-русого тусклого цвета, который чаще всего встречается на нашей части европейской равнины, с серыми, хотя и большими, выразительными глазами и обычными, не отличающимися античной правильностью чертами лица со слишком пухлыми щеками и маленьким подбородком. Она замечала, что даже тупые телохранители Семена иногда поглядывали на нее с неким недоумением: и что их великий босс нашел в этой простушке, в то время как к его услугам признанные красавицы, не сходящие со страниц глянцевых журналов? Она часто думала, что дело было в том, что она не хотела иметь с ним ничего общего. Вероятно, именно этим она зацепила Семена. Теперь остановить этого человека было уже невозможно. Она жалела, что не переспала с ним сразу после того, как заметила заинтересованность с его стороны. Наверняка, получив желаемое, он тут же бы разочаровался и оставил ее в покое. Это стало бы лучшим выходом.

Если бы только знать все наперед!

Наверное, жаловаться ей было не на что. Трехэтажный особняк на традиционном Рублевском шоссе, дорогие тряпки, обувь и сумочки исключительно от известных дизайнеров, частые выезды в Европу и на популярные курорты должны были возместить все моральные потери, а чувства… пожалуй, она и сама начала забывать, что это такое. Ей даже не хотелось любви, о которой мечталось когда-то в юности. Обычная усредненная сытая жизнь вполне заменяла любые эмоции, а к выходкам Семена она легко привыкла — они были весьма однообразны и предсказуемы.

— Жалкий городишко. — Семен, словно прочитав ее мысли, оглянулся на нее. По его лицу было разлито довольство, противоречившее прозвучавшим словам. — Тухлый и дешевый.

Она кивнула, стараясь не морщиться от боли.

— Все эти нищие французишки готовы передо мной мостовую вылизывать, — продолжал он, удовлетворенно хлопнув себя по животу и, должно быть, вспомнив недавний обед, где официанты и вправду едва ли не подползали к нему на коленях. — Делают вид, что гордые, а покажи им деньги — удавятся.

Она не ответила, и муж окинул ее внимательным взглядом:

— Что, не нравится? Не романтично, думаешь? Ты же любишь всякие старые груды камней.

— Очень милое место. Как раз в моем вкусе, — произнесла она, надеясь, что он захочет повернуть обратно — голова у нее разболелась еще сильнее, а в ноздри отчего-то била вонь дыма и еще отвратительный железистый запах, похожий на запах крови.

— Вот и врешь! — Он удовлетворенно улыбнулся и шутливо погрозил ей пальцем. — Не нравится тебе здесь, готов спорить, что не нравится!

— Пахнет горелым… — пробормотала она.

Он принюхался и покачал головой:

— Сочиняешь. Никаким горелым здесь не пахнет, хотя, возможно, и не мешало бы поджечь этот дерьмовый городишко. Вот бы они все тут забегали!

У Семена зазвонил телефон. Он поморщился и принял вызов:

— Да, я в Каркассоне. Нет, ничего подписывать не собираюсь. Ты что, глухой? Я тебе русским языком сказал, что не буду? Может, тебе на французский перевести?

И он с раздражением сунул мобильный обратно в карман, явно не собираясь выслушивать ответ собеседника. Очевидно, звонил Петр, деловой партнер, с которым Семен в последнее время отчаянно делил бизнес.

Они вышли к собору, вздымавшему в раскаленное небо круглые башенки, облепленные горгульями. Безмолвно вопил в пространство похожий на монстра человек в рясе, кривило пасть странное существо, нечто среднее между собакой и львом, но при этом с крыльями. Все эти фигуры были наполнены мукой и болью.

От собора падала густая тень. Здесь вообще были яркие контрасты — палящий свет и глубокая тень лежали рука об руку. «Перекрестье из тени и света, греха и молитвы…» — вспомнились ей прочитанные когда-то строки.

Из-за дверей доносилась знакомая музыка.

Вечерний звон, вечерний звон…

Как много дум наводит он… — выводили слаженно глубокие голоса.

Пели по-русски.

— А вот и русский хор, — обрадовался Семен. — Я слышал, что они приехали сюда на гастроли и решили остаться. А что, и погода, и еда уж получше, чем у нас. Там, — он кивнул на двери, — диски с их музыкой можно приобрести. Хочешь?

— Нет, спасибо, — ответила она.

— Ну и ладно! — Дойдя до дверей, Семен раздумал входить внутрь и резко развернулся, едва не сбив ее с ног. Они прошли еще немного, оставляя в стороне сам замок, и вдруг муж остановился, привлеченный вывеской «Appellation D’origine Controôée». АОС — так звучало сокращение от этого статуса — сулило марочное вино, изготовленное по строгим правилам с определенных виноградников, только урожая одного года. Это был эксклюзив, достойный внимания ее мужа. Того, кто всегда выбирает только самое лучшее.

Он уже скрылся внутри, а она замешкалась, отчего-то не решаясь переступить порог. Наверное, из-за мигрени ноги уже едва ее держали.

— Ну где ты? — Семен высунулся из двери и посмотрел на нее своим обычным, едва ли выражающим что-либо взглядом.

— Иду. — Она шагнула в тень магазинчика и неожиданно почувствовала облегчение — уйти с палящего солнца и вправду оказалось к лучшему.

Вслед за ней шагнули и оба мордоворота.

В магазинчике не было покупателей. Продавец стоял в конце не слишком большого зала, и она не могла разглядеть его лицо из-за игры света и тени. Но вот он шагнул к ним, и она едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть. Молодой, вероятно, лет двадцати двух — двадцати трех, то есть года на четыре младше ее, француз был удивительно красив. Густые темные волосы небрежно падали на лоб, чуть изогнутая линия носа намекала на аристократическое происхождение, но удивительнее всего оказались глаза. Взглянув в них, она едва не споткнулась. У нее возникло странное ощущение, что она уже встречала… нет, даже не так, что она хорошо знает этого человека. Ей нестерпимо захотелось коснуться его, чтобы подтвердить ощущение, чтобы проверить, что перед ней не призрак, не бесплотная тень из какого-то давнего почти забытого сна.

— О ла-ла! Тебе нравится моя жена, да? — Семен потеснил ее плечом, и она словно вышла из-под власти неведомых чар.

В нос снова ударил запах дыма и крови.

— Bonjour, je peux vous aider? — спросил молодой человек.

Тембр голоса у него оказался под стать внешности — красивый, бархатистый. В голову отчего-то пришло сравнение с тем самым выдержанным марочным вином, которое услужливо обещала вывеска.

— Давай, обезьяна, постарайся. Хочешь продать свой товар — валяй. Мани у меня есть, — проговорил Семен, щурясь.

Продавец, очевидно, понял и без слов указал на бутылки. Семен сморщился, осматривая их придирчиво, словно искал в песке крупинку золота и никак не мог ее обнаружить. А парень тем временем отошел за прилавок с таким видом, словно не хотел ничего продавать незваным посетителям, и уставился в экран телефона, больше не взглянув в ее сторону.

Она тоже старалась на него не смотреть, однако постоянно ощущала странное присутствие этого человека. Ей казалось, что она железная гайка, попавшая в поле действия мощного магнита, и ее с неудержимой силой тянет в его сторону. Должно быть, из-за этого, а еще из-за навязчивого запаха гари она совершила ошибку.

— Пойдем, все равно здесь нет ничего хорошего, — проговорила она, потянув мужа за руку, чтобы скорее уйти из-под действия этого странного притяжения.

И конечно, он тут же воспротивился.

— Вон чудесная бутылка. — И Семен ткнул куда-то за спину продавцу.

Там и вправду стояла всего одна, изрядно запыленная, бутылка с темно-красным, почти вишневым вином.

Продавец покачал головой и проговорил по-французски нечто, означавшее, что бутылка не для продажи. Лучшей рекламы для Семена не требовалось, и вскоре он уже довольно щелкал клавишами, вводя пин-код своей черной платиновой карточки, оплачивая невероятную цену единственной бутылки, которую он решил здесь купить.

На этикетке было не растиражированное в винном мире название — Simon de Montfort, дата — 2008 и регион производства — юг Франции, Лангедок.

— Видела, как твой красавчик едва в штаны от радости не наделал, когда я купил его пойло?! — поинтересовался Семен, передавая охраннику бумажный пакет с бутылкой.

Что тут ответить? Возражать бессмысленно, в такие ловушки она попадалась только в первый год их брака, и теперь то время ушло, как река, которую не повернуть вспять.

— Может, хочешь вернуться в лавочку, а? Пока я не вижу? — Муж хохотнул.

— Не хочу, — ответила она абсолютно искренне и отвернулась, взмолившись, чтобы все, наконец, поскорее закончилось.

— Ну и черт с тобой. Едем, — он махнул рукой охранникам, — что-то здесь стало скучно…

Уходя из города, она оглянулась на ворота, возле которых размещалось изваяние головы Каркассонской дамы. По легенде, во время нападения Карла Великого именно она, возглавив немногочисленных рыцарей-защитников крепости, сумела отстоять собственные владения, убедив в своем превосходстве несравненно превосходящее по численности и силе воинство. Широкое, почти круглое, лицо спасительницы не выглядело аристократичным. Зато в ее чертах читались хитрость и смекалка. Должно быть, такова настоящая защитница дома.

Они сели в машину и вернулись в гостиницу, а ночью ей снилось, будто она бежит по пылающему городу, словно слепой котенок тыкаясь в узкие стены, окружившие ее со всех сторон, ищет и не может разыскать кого-то. А где-то совсем рядом ревут, словно буйволы, люди, что-то оглушительно грохочет, и небо осыпается на голову горящими щепками и летящими сверху стрелами…

Из Франции они уехали уже на следующий день, а бутылка вина, вместе с несколькими своими товарками, была положена в ящик. Кажется, Семен забыл о своем спонтанном приобретении.

Россия встретила их хмурым небом и дождем, заставляющим с тоской вспоминать яркое каркассонское солнце. Дни шли за днями в своей бесконечной череде. Несколько раз заходил Петр, партнер Семена по бизнесу. В последнее время отношения между ними стремительно ухудшались, и она наблюдала, как до сих пор не отучившийся проявлять эмоции Петр горячился, пытаясь подвигнуть на что-то непрошибаемого Семена. Разумеется, тщетно. И уходил, громко хлопнув дверью, а Семен равнодушно улыбался ему вслед. Вот уж воистину нашла коса на камень.

О бутылке вина из Каркассона Семен вспомнил едва ли не через месяц, уже успев в тот вечер осушить немало виски.

— Тащи бутылку, которую купили у того красавчика-француза, — велел он. — И не притворяйся, что не понимаешь.

— Тебе не стоит сейчас пить, — попыталась напомнить она.

Семен расхохотался:

— Ты что, меня лечить собралась? Очень умная? Так вот и вспомни, из какой жопы я тебя взял. Ты ноги мне целовать должна! Поняла, стерва?

Обычно она молчала, но тут шагнула к нему и посмотрела в глаза.

— Я не стерва, — проговорила она громко. — Прекрати мной командовать, пьянь. Ничего я тебе не принесу.

Несмотря на изрядное количество выпитого, глаза у Семена были холодными и даже трезвыми, однако рука слегка дрожала, поэтому тяжелый деревянный табурет, который он обычно подставлял себе под ноги, пролетел мимо и врезался в стену.

На грохот прибежал один из мордоворотов.

— Вино тащи, эта сука совсем распоясалась, — велел телохранителю Семен. — Нет, не ту бутылку, вон ту, соседнюю! — И, приняв из его рук бутылку, едва не разбил и ее.

— Тебе не стоит сейчас пить. Лучше протрезвей, — посоветовала она, на всякий случай стараясь держаться подальше.

Но Семен уже остервенело ввинчивал штопор в пробку, не сняв верхнюю защитную оболочку. В бокал пролились первые темно-вишневые густые капли, так похожие на кровь. Телохранитель застыл, ожидая новых распоряжений, и она, пожав плечами, поднялась на третий этаж, в свою спальню.

В ушах оглушительно стучал пульс… или это были настенные часы, руки слегка дрожали, словно это она с неуемной жадностью осушала стакан за стаканом.

Сев на кровать, она изо всех сил сжала голову руками. Запах гари и крови, с тех самых пор находившиеся где-то на задворках ощущений, вдруг самовластно вырвался на свободу, а перед глазами поплыли кроваво-красные пятна. Палящее солнце, застланное черным дымом пожарищ, кровь на белых плащах, кровь, заполнившая водостоки, кровь, сочащаяся между камнями, вымостившими улицы города… Кровь и боль… Бесконечная круговерть, остановить которую невозможно.

Она закрыла глаза и сжала зубы, не чувствуя, как по подбородку течет тонкая струйка крови. Когда-нибудь должен настать час расплаты, когда-нибудь за всю боль и унижение должно воздаться… Так и произойдет, если Господь существует, если Он смотрит на землю хоть иногда, если Он не оглох от стонов и жалоб миллиардов мучеников, униженных, оплеванных… Если Господь существует, должна быть и справедливость…

Наверное, усталость и давно не находившие выплеска эмоции подкосили ее, и она, сама не замечая того, заснула.

А утром ее разбудил дикий визг.

Кричала приходящая горничная, обнаружившая в заблеванной гостиной нелепо скорчившегося на полу хозяина.

Ну что же, справедливость существовала.

Все дальнейшее напоминало ей картинки из цветного калейдоскопа. Вопросы полиции, врачи и бесконечная суета. Все, что нужно, она делала машинально, не задумываясь о том, что происходит.

— Где вы приобрели вино? — прорезался сквозь марево цветных пятен и непонятных звуков голос следователя.

— Я не помню… Семен покупал много вина и в Испании, и во Франции. Мы везде заходили в элитные магазины. Он разбирался в вине и хотел, чтобы у него было все самое лучшее… — Ее голос пресекся.

А в воздухе снова отчетливо пахло пожарищем. Этот запах преследовал теперь постоянно, прилепившись, словно вторая кожа.

За окном шел дождь, и она вдруг усомнилась, прекращался ли он хотя бы на час после их приезда?..

На похоронах к ней подошел Петр и, оглядев с ног до головы, иронично ухмыльнулся.

— Скорбишь, несчастная вдова? — спросил он ехидно.

— Наверняка не так сильно, как ты, — парировала она, сохраняя на лице свою обычную невозмутимость. — Теперь же все пойдет так, как ты хотел.

— Да ладно. — Бывший партнер мужа по-свойски приобнял ее за плечи. — Нам с тобой делить нечего. Как-нибудь поладим. И сними, наконец, с лица эту невозмутимую маску. Прямо не баба, а каменное изваяние.

Она не ответила — только осторожно высвободилась от его рук и ушла по залитой дождем… или темной кровью… дорожке.

А ночью плакала в подушку, проснувшись от уже знакомого кошмара, где она бежала по захваченному неприятелем городу — не покорившемуся, но утопленному в крови, сожженному и истерзанному…

Неужели она все-таки ошиблась?

Встав с кровати, она босиком, в одной короткой маечке и узких трусиках, спустилась на первый этаж. Все равно никого из посторонних в доме не было, обоих мордоворотов она рассчитала тут же после смерти их хозяина… Зажгла в библиотеке свет и отыскала на полке сборник мистических детективов, купленный как-то по случаю с целью скоротать дорогу.

Быстро пролистала страницы, боясь не найти то, что искала. Но нет, вот и стихотворение, размещенное прямо посреди одного рассказа:

— «Только шаг — и настанет пора межвековья…» — пробормотала она, закрывая книгу.

Если только Господь существует, она не сошла с ума и не ошиблась…

Звонок раздался только на следующий вечер. Камера показала стоящего у калитки человека, не узнать лицо которого было невозможно.

Она нажала кнопку, открывая ворота. Руки тряслись.

Пока он шел по двору, она бестолково металась между зеркалом и дверью, но не видела своего отражения, да к тому же это было совершенно не важно. Кому что за дело, как именно она выглядит, ведь есть что-то главное, что-то совершенно другое.

С его волос стекала вода, он смешно ежился в тонкой кожаной куртке, тоже промокшей насквозь. Он что, добирался сюда пешком? Из Франции? Вполне может быть…

— Я… — Он замялся, подбирая слова.

— Ты пришел!

Больше не в силах сдерживаться, она бросилась на грудь этому человеку. Человеку, которого видела второй раз в этой жизни, и разрыдалась. Слезы мешались с дождевыми каплями. Влага к влаге, пепел к пеплу, прах к праху…

— Я учить русский, но очень сложно. — Он и вправду с трудом справлялся с незнакомым языком. — Я — Раймон.

Она улыбнулась и провела рукой по его мокрым волосам.

— Я знала. Пойдем, тебе нужно согреться. Сейчас разожгу камин… Тут есть камин, представляешь? Все как в старом замке. Знаешь, я так рада, что ты пришел… Я уже думала, что мне просто померещилось. Что я рехнулась, сбрендила… Я уже сама не знала, чему верить…

Она говорила и говорила, словно боялась остановиться, словно боялась, что в тот миг, когда иссякнут слова, он тоже исчезнет.

Но нет, Раймон сидел прямо перед ней, и можно было коснуться его теплой кожи, вдохнуть пахнущий сладостью розы и горечью дыма аромат незнакомой туалетной воды. Роза и дым, сладость и смерть — все правильно, все так и должно быть.

Она дала ему чистую одежду, которую приобрела заранее, еще после смерти Семена, и поразилась, как точно угадала с размером. Белый джемпер сидел на ее госте превосходно, словно сияющие латы. Джинсы тоже пришлись как раз впору.

— Я видел фото. Ты… Тебя… — подбирал он непослушные русские слова. — И Симон… И тогда я понял, что надо делать…

Она кивнула. Конечно, изящный план исходил не от изначального заказчика. Чтобы окончательно сложить для себя мозаику, она задала еще один вопрос:

— Петр? Верно?

— Педро. — Раймон кивнул, подтверждая ее догадку.

Теперь все понятно. К нему обратился Петр, желающий полностью прибрать к рукам бизнес своего партнера. И они придумали вполне неплохой план. Безупречный план убийства заядлого жизнелюба и параноика, не выходящего из дома без охраны.

— Как ты понял, что я не выпью это вино? — уточнила она.

— Я узнал ты… тебя… Ты узнала, — объяснил он. — Ты меня узнала.

Вот теперь вопросов и вправду не осталось.

Они узнали друг друга, так и должно было случиться, а она стала соучастницей убийства с тех самых пор, как впервые увидела этикетку той самой бутылки. Simon de Montfort, 2008 год и регион производства — юг Франции, Лангедок.

Симон де Монфор, барон де Монфор-л’Амори, в 1208 году возглавивший карательный поход против юга Франции и альбигойской ереси, разбил войска Педро Арагонского и Раймона Шестого в битве при Мюре, а после взял его город так, как привык брать все, что ему хотелось, огнем и мечом прорубая себе дорогу, заливая кровью узкие каменистые улицы Старого Каркассона.

Вино, произведенное в Лангедоке, никогда не назвали бы именем одного из страшнейших людей в истории всей Южной Франции. Вино, к тому же датированное сакральным 2008 годом.

Она обняла Раймона, жадно прижавшись к нему всем телом. Справедливость существует. Семен… или Симон остался в прошлом. И вот они, наконец, могут быть вместе. Он — Раймон, ее преданный рыцарь, и она — извечная хранительница старого города, женщина, названная Каркассонской дамой… Теперь ей, наконец, снова есть что охранять.