В одиннадцать часов послышался могучий храп доктора Эйве. Я погасил лампу, но не лег, а встал у окна, глядя в сад. Он тонул во мраке, лишь свет, падавший из нескольких окон, прорезал тьму. Перед главным входом горел фонарь. Он отбрасывал круг света, в котором, как всегда, было пусто.

Перед ужином мы «случайно» встретились с Андоновым в гостиной. Выкурили по сигарете возле камина, который Маринков зажег, чтобы, потом, когда все соберутся около телевизора, здесь было тепло и уютно. Маринков, действительно, умел разводить огонь. Мы с капитаном смотрели, как он кладет дрова — сначала тонкие щепки, потом ветки и, наконец, дубовые поленья. Для разжигания ему потребовался лишь клочок бумаги. Он чиркнул спичкой, и огонь сразу охватил поленья. Андонов похвалил его:

— И для этого необходимо уменье!

Маринков поблагодарил и, выходя, сказал:

— Ничего не трогайте! Через час у нас будет прекрасный жар и станет тепло и уютно!

Когда мы остались одни, Авдонов спросил:

— Что тебе известно об этом человеке? Я пожал плечами:

— Ничего. Держится особняком, бродит по лесу, таскает дрова, почти ни с кем не разговаривает.

— А надо бы знать, сколько, ему лет, какая у него профессия, откуда он, зачем сюда приехал.

— Приехал отдыхать. Вместе с женой.

— А почему именно с женой?

Я не мог не улыбнуться:

— Я же не производил дознания!

— Чтобы получить информацию, не нужно производить дознание, ефрейтор. Необходимы находчивость, сообразительность, интуиция и еще много чего. А теперь слушай. Ты хочешь нам помочь или нет?

— Что за вопрос! Конечно, хочу.

— Тогда веди себя тихо и скромно, но открывай глаза пошире, слушай во все уши! Ты сегодня был у жены директора. И завтра зайди к ней. Вообще постарайся стать там своим человеком. Выкури с ней по сигаретке, выпей по рюмочке. Это тебе не принесет вреда. Ухаживай за ней: она человек одинокий.

— Спасибо, — кисло проговорил я. — Еще что надо делать?

— Ваньо, Ваньо, — по-отечески мягко произнес капитан. — Наша профессия скучна и неприятна. Не жди геройских подвигов и удивительных приключений. Убийства совершаются втихомолку, вероломно и подло… Ты не смотри, что показывают в кино… Фильмы делаются для развлечения публики. Извини, пожалуйста, за назидательный тон, но ты молод, только сейчас начинаешь. А этой ночью придется не спать. Прими это как приказ. Нужно охранять Лелю. Ее и в самом деле могут прикончить, а этого никто из нас не желает, особенно ты, верно? С одиннадцати до трех ты должен быть на посту. Найди в саду место, откуда ты сможешь наблюдать за ее окном. А также и за территорией перед домом отдыха. Тебе все ясно?

— Есть один вопрос.

— Слушаю.

— Леля ваш человек? Капитан поморщился:

— Почему наш? Тут нет наших-ваших…

— Значит, вы используете ее в качестве приманки? Капитан открыл пачку сигарет.

— Зачем такая драма? Просто мы пользуемся возможностью сделать шаг в направлении истины, а Леля согласна нам помочь.

— Знаешь, капитан, жена директора Люба считает, что убийцей может быть только один человек — бывший муж поварихи.

— Да? — Андонов пощелкал по сигарете, разминая ее. — А почему она считает, что убийца именно он?

— Наверное, потому, что налицо все мотивы. Наследство, личная неприязнь и так далее. Да, кстати, он приехал?

— А разве он должен приезжать? — Думаю, нет.

— Я тоже так думаю, — недовольно сказал Андонов. — А эта Люба тоже считает, что повариху повесили? Не допускает самоубийства?

— Решительно нет.

— Ну, это уже хорошо, — заметил Андонов и, наконец, закурил сигарету. — И в корчме говорят то же самое?

— Там спорят. У каждой из версий свои сторонники, Мы с Лелей пробыли в селе где-то чуть больше часа.

Когда я попросил объяснить, для чего тащиться туда сегодня вечером, Леля сказала, что у нее назначена встреча. Конечно, встреча была опять с ветеринаром. Столик в углу уже ждал нас, ухажер заказал кувшин вина и знакомые нам домашние колбаски. Думается, ему было не очень приятно, что мы пришли вдвоем, но он и виду не подал — напротив, был очень внимательным и галантным. Впрочем, говоря объективно, он весьма приятен, его крупные, грубоватые черты выражают добродушие, держится он как истый представитель богемы — этакий рубаха-парень, избалованный вниманием сельчан. Они, похоже, действительно любили его. Я не мог объяснить себе интереса Лели к нему и, естественно, ревновал. Едва мы сели за стол, как они начисто обо мне забыли. Темой их разговора было разведение мидий. Леля начала пространно описывать проблемы, стоящие перед вновь созданным предприятием, перспективы, которые открываются перед этой повой отраслью народного хозяйства. Ветеринар слушал ее, как завороженный, а я весь кипел и потому пригласил за наш столик подвыпившего паренька, работающего пильщиком на деревообрабатывающем заводе. Сначала мы с ним завели разговор о футбольном чемпионате, потом об автомобилях. У моего «москвича» совсем сел аккумулятор, и паренек обещал отвести меня к автомеханику, который сделает мне аккумулятор так, что он будет как новенький. Мы договорились с ним встретиться на следующий день у заводской проходной. «А как-нибудь вечерком, — по-панибратски сжал мне локоть паренек, — мы закатимся в монастырь, что наверху. Можешь взять с собой и эту красивую девушку, но если она не захочет, не беда: на заводе полно девушек, я приглашу двух полировщиц, они, конечно, не так хороши, как эта, но тоже вполне ничего, к тому же эта, как я вижу, положила глаз на доктора…»

В корчме все оживленно обсуждали случай с Царским и с поварихой. Я спросил у корчмаря:

— Есть что-нибудь новенькое?

— Меня еще раз допрашивали, — доверительно прошептал он, — А тебя?

— Еще нет.

— Они тебя вызовут. Все же вы с девушкой и мы с зятем — главные свидетели. Говорят, что Райна не сама повесилась, а что ее убили и повесили на сук, как вешают освежеванного барана.

Перед моим мысленным взором всплыла висящая на крюке овечья шкура.

— Кто говорит?

— Говорят, — произнес он неопределенно. — Некоторые. Если хочешь, зайди ко мне завтра, поговорим.

— С удовольствием! — сказал я и еще раз похвалил его колбаски: — Таких вкусных я давно не ел!

— А я что говорю — лучшего мастера, чем я, здесь не сыскать!

Когда мы возвращались в дом отдыха, Леля ехидно спросила:

— О каких это девушках вы говорили с тем молокососом?

— Ты подслушиваешь чужие разговоры?

— А ты разве не делал то же самое?

— Я? Чтоб я слушал глупости, которые вы болтаете с этим паршивым ветеринаром?

— Не понимаю, почему тебе не нравится этот человек! — рассердилась Леля. — С ним я беседую на профессиональные темы.

— Ну да, конечно, вы будете разводить мидии на горных вершинах! И вчера вечером, когда он тебя провожал, вы тоже говорили о мидиях?

— Мы говорили о том, что для нас представляет интерес! — отрезала Леля и весь остальной путь не проронила ни звука.

Вот такой была наша с Лелей прогулка в село, и я все еще не мог понять, для чего мы теряем без толку время. Почему Леля хотела непременно встретиться с ветеринаром и зачем ей понадобилось мое присутствие? Ну да ладно! Влюбленный что петух: распускает перья, красуется, а все равно бежит за курицей — где она, там и он.

После ужина все отдыхающие устроились в гостиной возле камина. Доктор Эйве и Андонов, то есть товарищ Марчев, уселись за шахматы. Маринкова заработала спицами. Ее муж сел напротив камина и уставился на огонь, Фифи и Бармен занялись игрой в нарды. Суфлерша училась играть, поминутно ахая и восторженно восклицая, ее партнеру это явно было приятно, и, глядя на них, я сказал себе: а почему бы и нет? Фифи симпатична, а ему, наверное, до смерти надоела аптека с се стерильной чистотой, к тому же на безрыбье и рак рыба! Вэ Петрова, как всегда, села напротив экрана телевизора и с мрачной сосредоточенностью приготовилась смотреть экономическую передачу. Я спросил Лелю:

— Не хочешь прогуляться?

— Нет, — холодно ответила она. — Пойду к себе и буду читать.

Когда она выходила, капитан Андонов повернул голову. Возможно, они обменялись каким-то знаком, но я не уверен. Мне пришлось удовольствоваться компанией Выргова. Мы сидели на диване, он моргал глазками, словно подбадривая меня: Ну спрашивай же!

Минут пять я притворялся, что смотрю передачу. Потом, повернувшись, улыбнулся:

— Как вы себя чувствуете? Он тут же отозвался:

— Чудесно. Пока чудесно. А вы?

— Я тоже.

— Если вам скучно, — продолжал приветливо он, испытующе глядя мне в глаза, словно хотел проникнуть в мои мысли, — мы могли бы пойти к Любе и поиграть в карты, Я уверен, что она нам обрадуется.

Я не ожидал такого приглашения. Капитан сказал, что я должен охранять Лелю, но несколько позднее — начиная с одиннадцати. Кроме того, он сам советовал мне поддерживать контакт с Любой. Выргов напряженно смотрел но меня:

— Вы Любе очень поправились.

— Меня приглашает она или вы?

— Считайте, что она.

— А кто будет четвертым?

— Ее муж, естественно.

Я согласился. Предположения Выргова оправдались. Директор долго тряс мне руку, словно мы виделись впервые, и все время повторял:

— Как я рад, как я рад! Любе очень нравится, когда к нам приходят гости.

А она усадила меня напротив, глядя с материнской улыбкой.

— Сейчас мы им покажем, на что способны, дорогой Ваньо!

Игра была любительской, ставка — один лев, и мы с Любой выиграли, как мне кажется, не без помощи директора, игравшего подозрительно плохо. Ничего интересного не произошло, даже было скучновато, и я подумал, что это напрасная трата времени, потому что, играя в карты, люди почти не разговаривают, так что никакой информации не получишь. Я внимательно наблюдал за всеми. Директор был просто неузнаваем — нежный, внимательный, мягкий, как воск: «Клади козырь, птенчик, браво, птенчик». Куда только подевалась вся его фельдфебельская важность! Люба мило хитрила, мы делали вид, что не замечаем. Из тупой сосредоточенности на игре нас вывел внезапно раздавшийся собачий вой, Мы перестали играть и тревожно прислушались. Выргов встал, открыл окно. Вон повторился — раз, другой, потом смолк. Спустя немного послышался снова, но уже откуда-то издалека. Директор сказал:

— Надо убить эту собаку, а то она взбесится.

Почти в тот же миг раздался выстрел — негромкий, но достаточно ясный, чтобы мы его услышали. Я машинально отметил: пистолет ТТ-34. Вой оборвался, наступила тишина.

Люба спокойно произнесла:

— Ну что ж, с собакой покончено. Директор растерянно пробормотал:

— Как нее так? В самом деле стреляли, Кто стрелял? Кто может стрелять в такое время?

Выргов быстро закрыл окно.

— Может, нам просто послышалось? Глаза его лихорадочно блестели.

— Нет, пет, стреляли на самом деле, — заметила Люба и стала ловко сдавать карты. — Продолжим игру! Ну что вы вес остолбенели! Тут сейчас полно милиции.

Я сказал:

— А я думал, что это волк.

— Какой там волк! — снисходительно взглянул на меня директор. — Это собака Царского. Уже вторую неделю бродит, как ненормальная, людей пугает. Не знаю почему, но стала приходить и сюда, к дому отдыха.

— Говорят, это большой, страшный пес, — сказал Выргов. — Мне все хотелось увидеть его, да не удалось.

— Так ты поэтому лазил по кустам сегодня утром? — насмешливо спросила Люба.

— По каким кустам? — невинно посмотрел на нее Выргов.

— Я, дорогой, — улыбнулась она, — все вижу. Не забывай, что у меня есть окно, выходящее на северную сторону. Мне известны все тропки прелюбодеев. Если бы я не знала, что все дамы заняты, я бы решила, что и ты покатился по наклонной плоскости.

Выргов виновато заморгал. На помощь ему пришел директор:

— Ты не права, дорогая, наш друг — истинный святой. За столько лет ни одного приключения!

— А я думал, — вмешался я, — что вы здесь тоже в первый раз, как и я.

Директор гордо засмеялся:

— В восьмой, товарищ Тихов, в восьмой! Кто отдыхал здесь один раз, уже не думает о других курортах. Твой доктор Эйве, например, сейчас в шестой раз, Маринковы — в третий. Новички только вы с девушкой и товарищ Марчев.

— А Фифи и Бармен?

— Какой бармен? — удивился директор.

— Я хотел сказать — фармацевт.

Люба засмеялась:

— Не знаю, как выглядят бармены, двадцать лет назад барменов не было, но я всегда представляла их такими, как наш аптекарь.

В свою очередь раздавая карты, директор сказал:

— Так как я уже столько лет работаю в этой сфере, у меня есть интересные наблюдения. Курортное дело у нас, как вам известно, окружено большой заботой и вниманием. Мест в домах отдыха достаточно, особенно если использовать их во все сезоны. Беда в том, что в отношении отдыха болгарин — абсолютный консерватор. Он хочет отдыхать непременно летом. А хитрецы — их у нас хоть отбавляй! — берут путевки в незагруженные смены. Есть некоторые, кто каждый год, буквально каждый год отдыхает дважды, а то и трижды. Один дом отдыха на море, другой в горах. Но есть и такие, кто за всю свою жизнь ни разу не отдыхал в профсоюзном доме отдыха, кто вообще не пользовался правом члена профсоюза на отдых. А у меня половина отдыхающих — постоянные клиенты. Это совсем неплохо: я уже хорошо их знаю и успешно справляюсь с любыми капризами. Козырь!

— Сто! — воскликнул я, показывая четверку королей. Партнерша наградила меня прелестной улыбкой.

Игра продолжалась. В половине одиннадцатого директор взглянул на часы и собрал карты.

— Пора на отдых, товарищи! Мы встали, я наклонился и поцеловал Любе руку.

— Спасибо! Было очень приятно!

— И мне, Ваньо. Приходи, дорогой. В любое время, когда захочешь.

Она заставила меня взять выигранные шесть левов, заговорщицки подмигнув:

— Мы честно их заработали, так что можно и отметить!

Значит, в следующий раз надо принести с собой бутылочку — так я истолковал ее слона. Снаружи было ясно и безветренно, на небе ярко сияли звезды.

— Похолодает, — сказал Выргов, а я, пробормотав «спасибо», вспомнил, что через полчаса мне надо встать на пост под лелиным окном.

— Все же, — произнес я, — этот сезон не самый подходящий для отдыха в горах.

— Это как посмотреть, — отозвался он. — Лично я предпочитаю его потому, что дом отдыха наполовину пуст.

— А вам не надоело? Восемь лет одно и то же.

— Как раз это мне нравится. Спокойной ночи!

Явно, ему не хотелось разговаривать. Как тогда мне узнать, кто он такой, откуда и так далее? Может, Андонов прав — я еще слишком зелен для профессии, которую избрал?

Без пяти одиннадцать я вышел из своей комнаты. Ил ногах у меня были кеды, под курткой — толстый свитер. Выходя, я услышал из соседней комнаты богатырский храп доктора Эйве. В коридоре горела тусклая лампочка, дом отдыха уже погрузился в глубокий и — как бы выразился директор — полезный для здоровья сон.