Часть 4
— М-мне очень неловко за мою дерзость, ведь мы только познакомились…
В тот день, когда Хонока, привлеченная звуками загадочной песни, заглянула в колодец, она увидела внутри похожую на маленькую девочку богиню. Та быстро догадалась о таланте Хоноки и заговорила, глядя на девушку влажными глазами:
— ...Не могли бы вы сорвать мне цветок?
Полная безмятежных сельских пейзажей земля рядом с домом матери Хоноки всегда приносила девушке умиротворение. Поступив в старшую школу, она стала часто приезжать сюда, чтобы сбежать от городского шума, причем нередко одна. Холмы, деревья и вода мягко улыбались ей, дарили душевный покой и комфорт.
— Я н-не могу выбраться наружу. Поэтому буду очень рада увидеть цветы, которые цветут здесь весной. Я хочу увидеть весну! — стоявшая по пояс в воде богиня изо всех сил тянулась к Хоноке, а та смотрела на нее озадаченным взглядом. — Я н-не могу покинуть колодец. Я не знаю, что происходит снаружи… Я провела здесь уже, наверное, тысячу лет…
— ...Одна? — наконец, спросила Хонока хоть что-то.
Маленькая богиня обрадовалась и подняла взгляд.
— Да. Моя работа — сидеть здесь и плакать, принимая на себя людскую печаль.
Из-за влажных глаз узница колодца и правда походила больше на маленькую девочку, чем на богиню.
— Поэтому… можно вы дадите мне цветок?..
Хонока ничего не ответила и отошла от колодца.
Оне не отказалась и не отвергла богиню.
Просто она слишком изумилась, смутилась и потому поторопилась.
До сих пор она лишь наблюдала за богами и не ожидала, что одна из них попросит ее о чем-то.
К тому же она не знала, что на дне темного колодца живет плачущая богиня, несущая на себе груз людских печалей.
Живет совсем одна…
Отойдя к ториям, Хонока какое-то время стояла неподвижно, приводя мысли в порядок. Она думала о том, как с детства сторонилась людей и привыкла быть одной. О том, сколько времени та богиня провела внутри колодца.
И о том, что она не вздыхала о своей судьбе и пожелала лишь посмотреть на весну…
Со стороны колодца вновь раздалась тихая песнь:
И заря, и дождь, и ветер,
Человек и жук, и вепрь —
Ты гуляй под небесами,
Меж цветов и древ, и гор.
Коль тоска темнее мрака,
Мне позволь её оплакать,
За тебя молюсь часами,
Обращая к кругу взор.
Наконец, Хонока развернулась и побежала от храма. Найдя на грядке маленькую фиалку, она какое-то время боролась с совестью, но в итоге тихо извинилась и осторожно сорвала цветок. С ним она вернулась к колодцу, где вновь засомневалась. Она так долго жила, старательно избегая контактов с другими, что теперь слова не приходили ей в голову.
Она стояла, а сжимавшая фиалку рука дрожала от волнения и напряжения.
Наконец, фиалка упала в колодец богини, и та расцвела улыбкой, затмившей красоту цветка. Хонока, украдкой подсмотревшая за ней, ощутила, как в давным-давно замерзших глубинах ее души появилось немного тепла. Ей показалось, что богиня улыбается вместо нее, давным-давно забывшей, как выражать чувства.
Так Хонока, прежде лишь провожавшая взглядом исчезающих богов, впервые смогла сделать одному из них маленький подарок.
***
— Хонока!
Ёсихико сумел справиться с мешавшимся под ногами песком и покинуть территорию храма. Затем пробежал мимо входа в культурологический центр и, наконец, схватил Хоноку за руку на дороге, с левой стороны которой открывался вид на Аманокагуяму.
— П-подожди!
Даже несмотря на пиджак школьной формы, Ёсихико понял, что сжимает весьма хрупкую ручку. Несколько стушевавшись, он выдохнул и ощутил лицом дуновение холодного февральского ветра.
Остановившаяся Хонока все еще стояла к Ёсихико спиной и тяжело дышала, прижимая руку к груди. Прямые черные волосы покачивались от каждого вздоха.
— ...Я понятия не имею, как и когда вы познакомились друг с другом, но… — проговорил Ёсихико, по собственному дыханию понимая, что его тело значительно ослабло с тех пор, как он забросил бейсбол. — Когда я впервые заглянул в колодец, то увидел в щели между камнями пастушью сумку. Тогда она меня очень удивила.
Казалось бы, откуда у Накисавамэ-но-ками цветы “извне”, если она никогда не покидала колодец?
— Но это ведь ты принесла их, да?
Она подарила их Накисавамэ-но-ками, мир которой ограничивался кругом неба над головой. Собирая ничем не примечательные цветы, она сообщала богине, какое сейчас время года и показывала ей маленькие, но гордые и прекрасные жизни.
Хонока не стала ни соглашаться, ни спорить, она лишь продолжала смотреть в землю и шумно дышать. Ёсихико медленно отпустил ее, и Хонока приложила ладонь к руке, за которую тот держал ее. Он продолжал смотреть на девушку и старался говорить как можно спокойнее:
— ...Так давай же вытащим ее наружу. Пусть лучше познает мир рядом с нами, а не по ту сторону колодезной стены.
Ёсихико не знал, с чего вдруг Хонока побежала прочь. Ему казалось, на ее месте он был бы рад такой помощи.
Наконец, Хонока глубоко вдохнула и, все еще не поворачиваясь к Ёсихико...
— ...Я больше не понимаю, — тихо и немного печально обронила она. — Для чего я… носила ей цветы…
Она чуть повернула голову. Щека ее казалась еще бледнее и холоднее обычного.
— То есть, “для чего”?.. — переспросил Ёсихико. Хонока говорила мало, так что над каждым ее словом приходилось серьезно задумываться. — Хочешь сказать, ты… не хотела выпускать Накисавамэ наружу?
Ёсихико вспомнил, как Хонока даже уточнила: “Ты хочешь выйти?”. Еще тогда слова девушки показались ему странными. Судя по всему, они с Накисавамэ-но-ками виделись далеко не впервые. Тогда почему Хонока ничего не знала?
Девушка замолкла и, наконец, покачала головой. Следом она обратила взгляд к плавной линии гор по левую руку, словно чтобы скрыть ясные глаза. Склоны Аманокагуямы скрывала темная зелень хвойного леса.
— ...Саваме не виновата, — Хонока сжала ткань на груди бледной ладонью. — ...Виновата я.
Даже произнося эти слова, Хонока не изменила холодного выражения лица. Отбросившая всякие чувства девушка безразлично моргала, но Ёсихико показалось, что он увидел, как хрупка она на самом деле. Как она, не разговаривая и не улыбаясь, старается казаться сильнее.
— Секунду, с какой стати кто-то вообще должен быть виноват? — Ёсихико озадаченно почесал затылок. — Ты ведь… даже сегодня пришла с цветами, разве нет?
После его слов Хонока остановила взгляд на веронике персидской, устилавшей луг рядом с дорогой. Совсем недавно она сорвала этих очаровательных голубых цветок, чтобы принести к колодцу.
— Я думала, что сделала это ради Саваме… — проговорила Хонока, словно обращаясь к себе. — Но быть может… что на самом деле ради себя.
Правая рука, сжимавшая ткань на груди, напряглась так, что стала похожа на нож, приставленный к ней. Впервые она задалась этим вопросом, когда услышала слова Накисавамэ-но-ками о желании выбраться наружу. Хонока не могла не замечать своих темных мыслей, но старательно закрывала на них глаза.
Она столько раз относила цветы к запертой в колодце девочке, но действительно ли поступала так потому, что заботилась о ней?
Глаза Хоноки моргнули, но смотрели все так же холодно.
Может быть, она все это время пользовалась богиней, чтобы окружать себя придуманным миром, извлекать из него самооправдание и таким образом лечить себя от одиночества?
Может, она сблизилась с богиней лишь потому, что пыталась найти смысл своему небесноглазому существованию?
Может, даря ей цветы и рассказывая о внешнем мире, Хонока в каком-то смысле упивалась нераздельной властью над богиней?
Предположения без конца сочились наружу из глубины души.
Когда они вдруг охватили ее возле колодца, Хонока не смогла отыскать внутри себя ответ. Сколько бы она ни пыталась отмахнуться от подозрений, они упрямо возникали снова.
Подобно чудовищам, наконец-то обнажившим истинное лицо перед прекрасной, искренней богиней.
— Наверное, поэтому Саваме и не обратилась ко мне…
Возможно, добрая богиня заметила ее низменные, уродливые мысли. Может, как раз поэтому она не стала говорить Хоноке о том, что хочет выбраться наружу? Если бы Накисавамэ-но-ками вышла из колодца, она тем самым разрушила бы мир, который придумала Хонока. Она лишила бы Хоноку должности связующего звена между миром и колодцем. Неужели Накисавамэ-но-ками понимала это с самого начала?..
— Нет. Мне кажется, ты ошибаешься.
Хонока моргнула. Несложные и почему-то полные уверенности слова Ёсихико застали ее врасплох.
Хоть Ёсихико все еще недоуменно качал головой, он сложил руки на груди и заговорил так, словно озвучивал прописные истины:
— Ведь если бы Накисавамэ заметила те мысли, которые тебя мучают, она тем более не попросилась бы наружу.
Зная ту богиню, она ни за что не пожелала бы ничего, что могло бы задеть Хоноку, пусть даже пришел лакей, обещавший помочь с чем угодно, а она в свою очередь страстно желала увидеть внешний мир. Уже то, что цветы в щелях кладки не успевали увянуть, говорило о том, как часто ее навещала Хонока. Нетрудно представить, как относится богиня к девушке, которая старательно приносит цветы в почти безлюдный храм.
— Эта малявка ведь на самом деле богиня со стальной волей, которая несмотря ни на что продолжает плакать, чтобы принимать людскую печаль. Она прекрасно знает, когда людям радостно, а когда нет. Понятно, что она не станет корить их за чувства или издеваться над ними.
Накисавамэ-но-ками лучше многих понимала одиночество Хоноки и ни за что не стала бы усложнять ей визиты к колодцу.
— И раз уж на то пошло… — Ёсихико вновь уперся взглядом в девушку. — Мы ведь с тобой люди.
Он пытался достичь глубин ее равнодушных глаз.
— Мы люди — слабые, подлые, ленивые… способные на зависть и ревность. Конечно, не стоит обнажать эти чувства, чтобы не задевать других, но можно ведь хотя бы хранить их в самых глубинах души, разве нет?
Договорив, Ёсихико почувствовал, что у него заныло колено.
Еще недавно он жил по инерции, потеряв мечты и не видя будущего. Он завидовал Котаро, уверенно шедшего к успеху, укорял себя и более чем сполна осознал собственную слабость. И тем не менее, сейчас он пытался принести пользу богам.
— Мы с тобой состоим не только из прекрасного и непорочного… А вот стремиться к этому не так уж и плохо.
Глаза Хоноки немного дрогнули.
— Думаю, если бы ты носила цветы из-за фальшивых чувств, уже давно умаялась бы и махнула рукой.
Однако она продолжала ходить, поскольку на самом деле желала этого.
Хонока действительно радовалась встречам с Накисавамэ-но-ками.
— Поэтому я уверен, что она не просила тебя о помощи с выходом из колодца по какой-то другой причине. Такой, которая вынудила ее обратиться к лакею…
Договорив, Ёсихико выдержал небольшую паузу, а затем еле слышно добавил: “...наверное”. Он говорил, лишь опираясь на собственные предположения, и ничем, кроме собственного чутья, не мог их подкрепить.
— Причине?.. — Хонока посмотрела на Ёсихико, и в ее глазах впервые появился теплый огонек.
Вот только Ёсихико не мог ответить на ее вопрос. Просто он не мог объяснить иначе, почему Накисавамэ-но-ками не стала обращаться к Хоноке за помощью.
— ...Можно спросить? — продолжил Ёсихико, вытягивая из хаоса мыслей момент, который хотел обсудить еще давно. — Давай отложим пока в сторону все-все сложности.
Самая важная часть их разговора отличалась исключительной простотой.
— Хочешь ли ты вытащить из колодца богиню, которая столько времени провела там, принимая людскую печаль и проливая из-за нас слезы?
Глаза Хоноки изумленно округлились.
Все, что от нее требовалась — лишь эта, совсем несложная мысль.
— А да, есть один важный нюанс, — добавил Ёсихико, вспоминая маленькую богиню, с надеждой смотревшую на него. — Вытащить Накисавамэ можем только мы с тобой.
Лишь они могли пригласить в большой мир богиню, считавшую небо маленьким кругом…
***
Люди слабы.
Боги создали их, вкладывая частичку себя, но человеческие души все равно умудряются мрачнеть от сущих пустяков.
От удач и невезений, от богатства и нищеты. Люди вздыхают от тоски, когда у них нет чего-то, что есть у других, но быстро теряют интерес ко всему, что обретают.
Однако она любила людей такими, какие они есть.
Она сидела в колодце, сосредотачивалась на наполнявшей мир печали, пропитывалась всевозможными чувствами и проливала слезы. Она никогда не жалела себя из-за этой работы и считала, что если ее слезы помогут облегчить жизнь хоть одному человеку, она продолжит плакать и дальше.
Но однажды в ее уме возник вопрос.
О том, почему она, проливая слезы многих людей, больше не могла сделать такую важную вещь.
Она тянула руки изо всех сил, но не могла дотянуться до далекого неба.
Проливая слезы, она впитывала печаль, и та отягощала ее тело.
Сейчас, когда ей почти перестали молиться, она уже не могла выбраться из колодца своими силами.
Так неужели ей больше нельзя мечтать?
Пусть даже сегодня небеса снова пошлют ей цветы…
— Мы попробуем еще раз, Накисавамэ.
Ёсихико вернулся к колодцу, ведя Хоноку за руку. Там он взвалил на плечо алюминиевую лестницу, приставленную к колодцу, опустил ее внутрь и установил на дно.
— Сначала я подниму тебя снизу, а Хонока попробует вытянуть тебя за веревку сверху.
Ёсихико вытащил веревку из сумки и привязал один из ее концов к крепкому забору. Возможно, теперь у них все получится.
— Уверен, что не выйдет, как в прошлый раз? — спросил Когане, глядя на приготовления.
Ёсихико посмотрел на него в ответ и скорчил кислую мину.
— Если не получится — буду утешать себя твоей теплой шерстью. И вообще, она дико тяжелая, так что помоги-ка нам.
Он не знал, сможет ли хрупкая Хонока в одиночку совладать с веревкой. Однако в ответ на просьбу Ёсихико Когане фыркнул и сразу отказал:
— Не могу. Ты сам взял на себя заказ. Я, как бог, нарушил бы правила, если бы согласился помочь.
— Я тебе булочку куплю.
— Т-так просто ты меня не подкупишь! Божественные заказы — очень важное…
— И десерт.
— !..
Хонока, вставшая у края колодца, слушала их разговор с как всегда безразличным видом, но при этом все равно выглядела немного сокрушенной.
— Хонока, — Ёсихико протянул ей веревку. — Рассчитываю на тебя.
Хонока посмотрела на вверенную веревку и молча кивнула.
— Зубами веревку придержу, но не более! Ничего другого не жди!
Под вопли продолжавшего упрямиться Когане Ёсихико начал спускаться в колодец. Может, их и ждала повторная неудача, но не отказываться же из-за этого от очередной попытки.
— В этот раз, Накисавамэ, я точно смогу тебя поднять, — убедительно проговорил Ёсихико, обращаясь к неуверенно глядевшей на него маленькой богине. — Так что и ты старательно тяни ручки.
К тому небосводу, о котором она мечтала.
— И тогда мы обязательно вызволим тебя.
Ёсихико обмотал веревку вокруг Накисавамэ-но-ками и тщательно убедился, что надежно завязал ее.
— Н-не знаю, получится ли… — пробормотала богиня, глядя вверх и часто моргая. На фоне вырезанного из неба круга виднелось обеспокоенное лицо смотревшей в колодец девушки. — Хонока…
Накисавамэ-но-ками крепко сжала кулачки, в ее глазах появились слезы. Ёсихико вздохнул и погладил плаксу по голове. Хоть он и понимал, что имеет дело с богиней, но плачущая девочка невольно пробуждала в нем отцовские чувства.
— Что ж ты робеешь, богиня?
Только сейчас он заметил, что ленты в волосах богини точно того же цвета, что и шарф Хоноки.
— ...Боги ведь принимают заботу людей и превращают ее в силу, так?
Выполняя божественные заказы, Ёсихико множество раз сталкивался с удивительными явлениями. И каждый раз боги утверждали, что причина всему — именно забота людей.
— В одиночку я потерпел полное фиаско, но сегодня со мной надежная помощница, — сказал Ёсихико и перевел взгляд на Хоноку.
Наверняка забота двух людей сможет достучаться до богини.
— И будь так добра, поговори с Хонокой. Почему ты не попросила ее вызволить тебя? Почему вместо этого ждала лакея? — тихим голосом добавил Ёсихико.
Накисавамэ-но-ками ахнула и округлила глаза.
— М-многоуважаемый лакей, неужели вы заметили?..
— Что заметил? — переспросил Ёсихико, и у богини отвисла челюсть. Почесав щеку, парень решил ответить прямо: — Если честно, я в тонкостях нисколько не разобрался.
Когане расслышал его слова и сокрушенно покачал головой. Впрочем, Ёсихико не обратил на него внимания.
Важнее было совсем другое.
— Я не знаю, что между вами произошло, но понимаю, что у тебя была какая-то причина. Однако я в нее лезть не собираюсь, — проговорил Ёсихико, а в окончание фразы вложил все свои чувства: — Я лишь исполню заказ, который ты оставила.
Накисавамэ-но-ками уже открыла рот, словно собираясь что-то ответить, но в конце концов посмотрела в небо и выдавила из себя лишь одно слово:
— Хонока…
Девушка молча кивнула.
Тем самым подав знак.
— Пора! — ободрил себя Ёсихико и усадил Накисавамэ-но-ками на плечи.
Влажный подол кимоно сразу же намочил парню голову. Кроме того, маленькое тело богини оказалось невообразимо тяжелым.
— Боль… но…
От холода и тяжести дала о себе знать старая травма, но Ёсихико стиснул зубы и стерпел. Он не мог сдаться. Сдайся он сейчас — и все старания обратились бы в прах.
И похоронила бы с собой надежды Накисавамэ-но-ками и Хоноки.
А также деда Ёсихико, протягивавшего руку помощи как богам, так и людям.
Ёсихико кое-как смог ухватиться за лестницу и поставить ногу на первую ступень. Однако в следующее мгновение больная нога не выдержала, Ёсихико с Накисавамэ-но-ками потеряли точку опоры и упали в воду.
— Ёсихико! — воскликнул Когане и заглянул в колодец вместе с Хонокой.
— Г-господин лакей!..
Все еще сидевшая на плечах Ёсихико Накисавамэ-но-ками прослезилась.
Хоть Ёсихико и погрузился в воду до половины головы, богиню он все же удержал.
— ...Это еще не конец, — пробормотал он, поморщившись, а затем громко обратился к больному колену: — Не сдавайся!
Ёсихико встал, выжимая из себя все силы. На самом деле, его ноги уже частично онемели от холода и влаги. Мокрая одежда прилипла к телу и быстро высасывала из него все тепло. И тем не менее…
Ёсихико вцепился в лестницу непослушными руками. В спину его толкало уже не чувство долга, а нечто иное.
— Тяни, дочь настоятеля! — крикнул Когане, и Хонока схватилась за веревку.
Она не привыкла заниматься физическим трудом, и ее ладони быстро покраснели. Через веревку она ощутила необычайную, совершенно не подходящую внешности тяжесть богини. Тяжесть печали многих людей.
— Впе… ре-е-ед!
Ёсихико собрался со всеми силами и взобрался по лестнице. Его руки сковывало от напряжения, ноги дрожали, а проступившие на лбу вены грозились лопнуть.
— Савамэ!.. — Хонока протянула руки внутрь колодца. Когане помогал ей как мог.
— Хонока! — Накисавамэ-но-ками тоже изо всех сил протянула бледные ручки в надежде достичь ими выхода во внешний мир.
Их пальцы стремились друг к другу в том самом проеме, через который путешествовали цветы.
Несколько раз они хватали пустоту, но постепенно сближались.
Падавшие под углом лучи солнца осветили миг… когда они коснулись друг друга.
— Отлично, Хонока! Теперь тяни! — Ёсихико почувствовал, что ноша на плечах стала чуть легче, и продолжил восхождение.
Наверху тем временем Хонока держала Накисавамэ-но-ками за руки и изо всех сил тянула на себя, помогая ей преодолеть края колодца.
И освободиться от ноши печали.
Наконец, Накисавамэ-но-ками прилетела в объятия Хоноки, и они вместе повалились на землю.
— У… у нас получилось… — Ёсихико высунул головы из колодца, оперся на каменную кладку и с облегчением вздохнул.
Он не знал, что получится из затеи, но теперь мог сказать, что операция прошла успешно.
— П-прости меня, Хонока! Ты в порядке?! — Накисавамэ-но-ками перепуганно вскочила и обратилась к девушке, на которой только что лежала. — Т-тебе не больно? Ты не ранена?!
— ...Я в порядке, — коротко ответила Хонока, смахивая грязь со школьной формы.
Затем обе они словно впервые увидели друг друга и притихли, не зная что сказать.
— А-а… знаешь, Хонока… — наконец, заговорила Накисавамэ-но-ками. — М-мне ты можешь говорить правду, ладно? Так и скажи, если тебе больно, тяжело, холодно, зябко…
Хонока моргнула так, словно слова застали ее врасплох.
— А, п-правда, у тебя ведь это не слишком хорошо получается, так что я по возможности стараюсь сама все замечать, так что э-э-э… — в глазах Накисавамэ-но-ками встали слезы, а сама она отчаянно пыталась подобрать слова. — Я з… знаю, что на самом деле ты постоянно плачешь, Хонока…
Знала она и то, что сколько бы слез за нее ни проливала, тьма внутри девушки никак не уходила.
Накисавамэ-но-ками протянула руку и коснулась щеки Хоноки.
— Ты не проливаешь слез, но я знаю, что в душе ты плачешь.
Хонока смотрела на богиню, не произнося ни слова. Ручка богини скользнула с щеки на шею, и Накисавамэ-но-ками прижалась к девушке всем своим маленьким телом.
— Н-на самом деле я хотела не увидеть внешний мир.
Ёсихико и Когане невольно переглянулись.
Слезы Накисавамэ-но-ками мерно падали на землю, а ее уста роняли слова, которые она так долго хотела сказать:
— Н-на самом деле я… хотела вот так обнять тебя.
Хонока ошарашенно уставилась на богиню.
— Я хотела утешить тебя собственными руками…
“Сегодня она вновь бросит мне цветы, но что я могу сделать ради нее?
Небо всегда рядом со мной, и в то же время так далеко. Поэтому я не могу даже вытереть ее незримые слезы…”
— Будучи Накисавамэ-но-ками, я принимаю печали многих людей, но печаль одного из них хочу прекратить.
Хонока сидела в объятиях богини и безмолвно смотрела в небо. Готовая разрыдаться Накисавамэ-но-ками все же смогла наскрести в себе мужество и заявить:
— В-ведь мы с тобой… д… друзья.
Стоило ей договорить, как из глаз Хоноки беззвучно скатились слезы.
За первой каплей последовала вторая, а затем они превратились в нескончаемый поток.
— Савамэ…
Хонока обняла маленькую богиню. Ее прекрасное лицо исказилось и послышались всхлипы.
Впервые в жизни она заплакала не от горя или обиды.
***
— И что в конечном счете, Ёсихико? Ты подождал, чтобы вернуться вместе с той девушкой, но хватило ли тебе времени понять чувства Накисавамэ-но-ками?
Выполняя заказ, Ёсихико так устал, что на следующий день, в субботу, провалялся в постели до полудня. Когда он спустился, чтобы съесть не то завтрак, не то обед, мать поручила ему поход по магазинам. От вчерашних событий у него болело все тело, но 24-летний бездельник понимал, что если он хочет жить спокойно, ему необходимо прилагать определенные усилия, чтобы не портить отношения с матерью.
— На самом деле мне просто кажется, что Накисавамэ не смогла заставить себя так жестоко поступить с Хонокой, которая постоянно таскала ей цветы.
Ёсихико чихнул и продолжил брести по тротуару. Тело пронизывал холодный ветер, но тепло яркого солнца все-таки побеждало. Погода уверенно приближалась к весенней.
Поначалу Накисавамэ-но-ками, мечтавшая обнять Хоноку собственными руками, конечно же, думала попросить девушку вытащить ее из колодца. Однако она понимала, что ее пропитавшееся печалями тело стало слишком тяжелым. Кроме того, она не хотела во всем полагаться на Хоноку. В идеале она хотела выбраться из колодца незаметно для девушки, прийти к ней сама и преподнести сюрприз. Если бы она с самого начала сказала правду, возможно, план удалось бы претворить в жизнь, но Накисавамэ-но-ками и подумать не могла, что Ёсихико окажется знаком с Хонокой.
— К тому же м-мне казалось, что меня накажут, если я скажу, что стараюсь ради Хоноки… — робко объяснила Накисавамэ-но-ками вскоре после того, как ее вытащили из колодца. — М-мой долг — принимать печаль многих людей… Поэтому я думала, что высшие боги не одобрят особое отношение к одному человеку. Я искренне прошу прощения у достопочтенного лакея за то, что сказала неправду!
Накисавамэ-но-ками поклонилась так низко, что чуть не коснулась лбом колен.
Другими словами, она провела не только лакея, но и высших богов, которые одобрили заказ.
— Страшные вещи она совершила, — пробормотал Когане, шедший сбоку от Ёсихико, и вздохнул. — Не стоит так играть с лакеем и высшими богами, какая бы сильная нужда тебя ни толкала. Более того, я не понимаю, как бог может считать человека другом.
Выслушав как всегда суровую отповедь Когане, Ёсихико кисло улыбнулся и шмыгнул носом.
— Ты знаешь, мне на самом деле кажется, что высшие боги как раз все понимали.
Он никак не мог отделаться от мысли, что боги одобрили заказ, прекрасно понимая все обстоятельства. Впрочем, заказ уже остался позади, а трения между богами Ёсихико не касались. На странице с именем Накисавамэ-но-ками уже стояла красная печать в форме слезы.
— Та-ак, сначала в продуктовый за зеленым луком и мирином. Затем в хозяйственный за мешками для мусора и отбеливателем… Эх, что ей мешало в один супермаркет меня отправить?.. — ворчал Ёсихико, глядя на листок, исписанный знакомым маминым почерком.
Возможно, она заставила его сходить по двум магазинам, просто чтобы пожурить за такой долгий сон.
— Не забудь про пирожок, десерт и шампунь, — добавил Когане, буравя Ёсихико зелеными глазами.
— ...Откуда взялись пирожок и десерт, я догадываюсь, но шампунь? — Ёсихико на всякий случай еще раз перечитал листок и даже перевернул. — Тут про него не сказано.
— Естественно. Но мне он нужен.
— А? Зачем он тебе?
За мыслью о том, когда Когане заразился чистоплотностью, Ёсихико снова чихнул. Видя, что лакей ничего не понимает, Когане наморщил морду и сурово на него посмотрел.
— Уже забыл, как вчера после колодца прижимался ко мне и причитал о том, как тебе холодно?
Хоть Ёсихико и вспомнил, но все равно шмыгнул носом и свел брови.
— Нет, я помню, как пользовался твоей шерстью, но шампунь здесь при чем?
Когане словно сравнивал Ёсихико с грязью. Удивительная бессердечность с учетом того, что, как правило, ночевали они на одной постели.
— Если бы ты просто грелся за мой счет, я бы, так и быть, стерпел. Но ты ко всему прочему решил высморкаться в меня! Измазал соплями мой великолепный хвост!
— А-а, это поэтому ты вчера весь день из ванной не вылезал?
Ёсихико успел было решить, что после случая с Сукунабиконой-но-ками лис пристрастился к горячей воде.
— Знаешь, скольких трудов мне стоило избавиться от той засохшей гадости?!
— Понял-понял, прости. Кста-ати, если ты уже избавился, зачем тебе шампунь?
— Где гарантия, что такого не повторится впредь?! С тобой ни в чем нельзя быть уверенным! Добудь мне какой-нибудь с кипарисом, алоэ, на худой конец с сандалом! Почему-то цветочные ароматы мне…
— А, Хонока.
— Ах ты-ы-ы! Сюда слушай!
Пропустив крик Когане мимо ушей, Ёсихико помахал Хоноке, шедшей ему навстречу. Школьная неделя закончилась, так что сегодня она надела серое платье из тонкой шерсти, поверх него накинула белое пальто, а на шею, как обычно, намотала голубой шарф. В руках она несла два длинных свертка, обернутых газетами.
— ...Привет.
От ее бледного лица как всегда веяло холодом, но все-таки она посмотрела на Ёсихико чуть теплее, чем раньше.
— Привет. Куда идешь? — спросил в ответ Ёсихико, однако Хонока не стала отвечать и несколько неуклюжим движением протянула ему один из свертков. — Э? Это что, мне?
Хонока кивнула, так что Ёсихико неуверенно взял подарок в руки. Он оказался на удивление легким. Аккуратно развернув газеты, Ёсихико ощутил характерный кисло-сладкий запах.
— Слива, — безошибочно опознал аромат Когане, остановившийся у ног Ёсихико.
Под оберткой оказалась сливовая ветвь с маленькими белыми цветками.
— ...Осталась лишняя после занятий по садоводству, — очень тихим голосом проговорила Хонока, словно оправдываясь. Затем она задумчиво наклонила голову и, наконец, добавила: — ...Спасибо.
В это короткое слово она вложила все свои чувства.
Хонока вновь посмотрела на Ёсихико, и тот невольно отвел взгляд. По какой-то причине он никак не мог успокоиться, когда небесноглазая девушка обращала на него внимание. Безусловно, часть причины крылась в ее красоте, но…
— Да нет, это ты мне вчера очень помогла. Спасибо… А, и за подарок спасибо.
Он не смог бы исполнить заказ без ее помощи. В конечном счете, вмешательство Хоноки привело к тому, что Накисавамэ-но-ками не смогла осуществить свой изначальный план, но вместо этого укрепила дружбу с девушкой, так что жаловаться никто не собирался. А сливовую ветвь Хонока наверняка дарила в знак благодарности.
Наконец, Хонока попрощалась еще одним кивком и вновь зашагала. Наверняка второй сверток с таким же воплощением весны она собиралась отнести к колодцу богини. Ёсихико стал понемногу понимать эту неразговорчивую девушку с каменным лицом.
— Ну что, пойдем? — проводив глазами Хоноку, Ёсихико опустил взгляд на пушистого лиса.
— Лучше сначала пирожок и десерт, а потом шампунь.
— Ладно-ладно.
— А то ты их забудешь, если на потом оставим.
— Да понял я.
Человек и бог зашагали дальше. Они вдыхали февральский воздух и чувствовали в нем легкий сливовый аромат.