И вдруг разразилась катастрофа. Началась мировая война. Эйнштейн и Милева оказались полностью отрезанными друг от друга. Нет, он навещал детей и супругу, которая к тому времени окончательно стала чужой. Но редко, эпизодически. Выезд из воюющей Германии в нейтральную Швейцарию был связан с многочисленными дипломатическими препонами. А работа в университете и Физическом институте занимала слишком много времени.

Не признающий насилия в принципе и пацифист по убеждению, Эйнштейн не мог остаться равнодушным к тому, что происходит в Европе. Его собственная родина, Германия, стала поджигателем войны и главной силой, противостоящей всему просвещённому миру. И это тяготило учёного точно так же, как если бы преступником оказался член его семьи. В интервью, в публичных выступлениях, в общении с коллегами Эйнштейн недвусмысленно высказывался против милитаризации Германии и против завоевательных устремлений её руководителей. И это не прошло мимо внимания германских властей и прессы.

Однажды кто-то из журналистов (а газетчики буквально следили за Эйнштейном, поскольку статья о нём была беспроигрышным материалом) спросил, не желает ли учёный проигрыша Германии в мировой войне. И физик ответил, что он не желает продолжения самой войны, кто бы в ней ни выиграл или проиграл. И газеты тут же сделали вывод – Эйнштейн не патриот и, возможно, даже скрытый враг Германии. Пока это были лишь опасные, тревожные, но – слова.

На конференции в Давосе (Швейцария). 1928 год.