Было время, когда Жиббо могла свободно являться в замок. Более того, было время, когда она там жила. Помогала на кухне: носила воду, следила за огнем, чистила печи. Делала все, что велели. Отрабатывала свое спасение.

Незадолго до обретения своего нового дома, замка Грасьен, она потеряла мать. После страшной зимы, когда в доме их временами не таял нанесенный в щели снег, после холодной весны и дождливого лета, наступил голод. Кусок ржаной лепешки в день, на три четверти состоящей из отрубей, был редким счастьем. Ели что придется: копали коренья, собирали желуди. За охоту в господских лесах вешали без суда.

Голод обезумил людей. Приближающуюся зиму ждали с ужасом. И, конечно, искали виноватых.

В один из сумрачных, дождливых дней, — Жиббо запомнила его на всю жизнь, — мать не вернулась домой. Какие-то люди ворвались в дом, когда маленькая Жиббо, играла в своем углу. Кутала сделанную из соломы куклу в тряпицу, уговаривала, что скоро придет мама и накормит их обеих.

Вместо мамы явились они — страшные люди с бешеными глазами и громкими голосами. Они отшвырнули испуганную девочку в сторону, бросились к очагу, где в стороне от огня висел чан с травяным отваром — мать приготовила его для роженицы из соседней деревни. Громко кричали: "Ведьма! Ведьма!" Выхватили из рук девочки куклу.

— Вот доказательство! — вопили.

Перевернули скамью, полезли в подпол. Искали что-то. Маленькая Жиббо, не помня себя от страха, выскочила из дома, бросилась бежать.

Мчалась по мокрому лугу, по дороге, увязая ногами в холодной жиже. Бежала в замок — куда еще ей было бежать? Там жили добрые люди. Она помнила, мама ходила в замок лечить господ. Несколько раз брала ее с собой, оставляла во дворе, у колодца — ждать. Жиббо ждала.

Если мать задерживалась, господские слуги, — красивые, чистые, упитанные, — приводили девочку на кухню, греться. Совали в руки то краюху хлеба, то яблоко, насыпали в подол орехов.

Где ей было прятаться, если не там?

Жиббо не помнила, как добралась до стен замка, как пронеслась по мосту, как стучала в запертые на ночь ворота. Стучала, кричала, потом сползла на землю. Не помнила, как открылась калитка, как какой-то большой, теплый мужчина поднял ее на руки, занес внутрь.

Она дрожала всем телом.

Капеллан, отец Бертран, наклонился над ней:

— Что случилось, дитя мое? Что случилось?

Ответ он узнал спустя несколько минут, когда загромыхали под ударами тяжелые ворота.

— Отнеси ее в капеллу, — приказал мужчине.

О чем говорили и о чем договорились ее друзья с ее врагами, она не знала. Спрятавшись, съежившись в торце длинной, темного дерева, церковной скамьи, она тряслась от холода и страха. Когда вернулся отец Бертран, долго не желала выходить. Он силой вытянул ее из угла.

— Посмотри на меня, дитя! — приказал.

Долго всматривался в ее цвета болотной топи глаза. Вздохнул.

— Как тебя звать? — спросил.

— Жиббо, — удивленно ответила она.

— Каким именем крещена? — спросил сурово.

Она молчала.

— Я Жиббо, — повторила.

Он еще раз вздохнул. Усадил ее на скамью, оставил в темноте.

Вернулся, принес соломы, бросил в угол.

— Ложись спать, — сказал. — Утро вечера мудренее.

* * * *

Потом ее крестили. Имя не прижилось, девочку все по-прежнему звали Жиббо. Ее отмыли, оставили при доме. Поручали ей не самую простую работу. Но она не жаловалась, не роптала. Работала, как могла.

Отец Бертран подзывал ее иногда, брал за руку, приводил в церковь. Долго расспрашивал, о чем она думает и что чувствует. Вздыхал теперь редко.

Однажды она, осмелев, спросила:

— Мама когда-нибудь вернется?

Он покачал головой:

— Нет. Не жди.

Она всегда знала, что с ней что-то не так. Она чувствовала приближение горестей, видела знак смерти над головами обреченных. Однажды спасла хозяйского сына, за мгновение до обрушения вытянув его из-под навеса, под которым висели туши только освежеванных животных. Охота была особенно удачной, дичи было побито много. Балки не выдержали.

Второй раз — не спасла. Знала, чувствовала, что случится несчастье, но не поверила, не доверилась своим ощущениям. Да и что она могла? Разве господ остановишь предчувствиями сумасшедшей девчонки?

В тот день молодого господина на охоте задавил его собственный конь.

Когда в замке родился его теперешний хозяин, Жиббо уже жила отдельно — в небольшом, укрытом от глаз чужаков, доме в лесу. Жить рядом с людьми она больше не хотела.

Ходила через лес к знахарке, что жила у самой реки, училась распознавать травы. Вспоминала, чему учила ее мать. Что-то вспоминалось, что-то чувствовала интуитивно. С каждым днем все больше, все лучше.

Деревенские прибегали к ней теперь при всякой нужде. Просачивались, продирались сквозь осиновые заросли, протискивались по тонким, как нити, едва заметным тропинкам.

Когда в замке кто-то болел, ее тоже звали.

Перье, тогда еще молодой и красивый, строил глазки и даже однажды позвал замуж. Она расхохоталась. Отказала.

— Ведьмы замуж не ходят, — ответила.

Он не отступался, приходил к ней сам.

Потом перестал ходить. А через восемь месяцев у нее родилась дочь. Тоже Жиббо.

* * * *

— У тебя есть дочь? — спросила Клементина, когда Жиббо замолчала.

— Была.

Она посмотрела на Клементину сухими воспаленными глазами.

— Красавица и умница была. Вздернули ее на суку драгуны в страшном тридцать шестом. Тогда тоже много солдат в этом краю было. От всех не спрячешься. Пошла она травы собирать на болота, да и не вернулась больше. А я все видела. Лежала в доме больная и видела. Все перед моими глазами прошло. — Она засмеялась нехорошим, тяжелым смехом. — Ни один, что был там, когда вешали мою девочку, ни один домой не вернулся. Все тут остались.

Взглянула внимательно на побелевшие губы Клементины.

— Вижу, ты поступила бы так же.

— Да, — ответила та твердо, — если бы хватило сил и умения.

— Тебе бы — хватило. И хватит.

— Хватит? Что-то случится с моей дочерью? — поймала Клементина старуху за руку.

— Нет, с ней все будет в порядке. Но тебе самой понадобятся силы.

Посмотрела на молодую женщину внимательно.

— Ты боишься?

Клементина прислушалась к себе.

— Я… я не знаю, — ответила смущенно.

— Я знаю. — Старуха выделила "я". — Знаю. Много трудностей выпало на твою долю. И много еще выпадет.

— Я не хочу, — жалобно сказала Клементина. — Я хочу быть счастливой.

— Будешь, обязательно, — улыбнулась старуха. — Но не теперь. Позже.

* * * *

Три ночи подряд Клементина приходила в башню. Три ночи подряд Жиббо, едва завидя ее, укладывала молодую женщину на мягкую шкуру, подкладывала под голову мешочек с духовитыми травами, поила отварами, шептала что-то, нашептывала.

Когда Клементина пыталась протестовать, настаивала:

— Нет теперь времени на пустое. Надо сначала тело твое с душою объединить. Силой сердце твое наполнить, страх из него изгнать. Лежи смирно, малышка. Доверься мне и лежи.

Это старушечье "доверься" действовало отчего-то на Клементину безотказно.

Она послушно опускалась на шкуру, смотрела какое-то время сквозь ресницы на шевелящую губами старуху, потом забывалась: то ли засыпала, то ли уносилась душой куда-то. Ей казалось, она слышала, как за окнами башни свистит ветер, как воют волки в далеких лесах, как шелестят, перемалывая гальку, океанические волны, накатываясь на берег. Ей чудились соленые брызги, рассыпающиеся по лицу, тепло вигвама, который когда-то был ее домом, веселый гвалт индейцев у высокого костра. Привиделось однажды знакомое лицо отца-иезуита. От виска его вниз бежала тонкая струйка крови, стекала к подбородку, густыми каплями падала на подтаявший снег. Он смотрел на Клементину и ободряюще улыбался.

От щемящего страха за его жизнь, смешанного с безудержным желанием обнять, прижать к себе, избавить от пыток — она проснулась, вскочила, коснулась рукой мокрой щеки. Затрясла головой, стараясь выгнать из уха натекшие туда слезы.

Жиббо смотрела на нее в упор.

— Тебе надо освободить свое сердце и разум, отделить любовь от ненависти, страх поражения от стремления победить. Одно мешает другому.

На исходе третьей ночи Жиббо сказала:

— Теперь будешь ходить ко мне днем в лес. Нельзя больше потчевать твоих домашних сонным отваром.

— А почему бы тебе не приходить в замок? — спросила Клементина.

— Нет, — покачала головой старуха, — Мне ход в твой дом заказан. Приходи, когда сможешь. Лучше, приходи одна. Не стоит знать твоим воинам о наших встречах. Это может навредить тебе.

Клементина посмотрела на Жиббо с недоумением.

Не спросила — отчего заказан? Жиббо сама заговорила:

— Моей вины тут нет. Была у твоего супруга страсть — молоденькая деревенская девочка, смазливая дурочка, мечтающая подняться, стать хотя бы на время владычицей этих мест. Она думала, достаточно родить ребенка, и господин возьмет ее в замок, поселит в палаты, осыплет золотом да драгоценностями. Может, так бы оно и было. Но умерла она родами. Когда меня позвали — было поздно. Ребенок уже был давно мертв. Та самая нить, что в течение многих месяцев связывала его с матерью, обвилась вокруг шейки и задушила его в утробе. Я сумела извлечь его, но мать не спасла. Грехов на ней много накопилось.

— Откуда столько грехов у молоденькой девочки?

— Молодость не является порукой.

Жиббо замолчала, пораздумывала. Потом продолжила.

— Тебе нужно знать. Не господский это был сын. Мельника нашего, у которого жена да пятеро детей. Не стала я говорить этого господину. Не стала. Все равно ничего не изменить было. Но ты должна знать. Не будет у тебя от твоего супруга детей. Лежит на нем проклятие — мне не снять. Уже много лет лежит.

— Откуда? — спросила Клементина. — Он умен, обходителен и добр. Кто может так ненавидеть его?

Жиббо усмехнулась:

— Женщины мстительны. Их нельзя обижать.

* * * *

Клементина стала в домике Жиббо частой гостьей.

Она выходила из ворот замка, когда два ее защитника не могли ее видеть, пробиралась по тропинке, ведущей вдоль реки до осинника, переходящего дальше в густой, смешанный лес. Ныряла в заросли, принимала левее, добиралась до большого старого дуба и, миновав небольшое озерцо, образованное несколькими, бьющими из земли, родниками, сворачивала направо, в самую глубь огромного лесного массива. Домик Жиббо располагался не так уж далеко от замка — получаса с лихвой хватало, чтобы добраться до него. Однако он был совершенно незаметен со стороны. Тот, кто не знал сюда дороги, ни за что не мог бы наткнуться на него случайно.

Клементина полюбила бывать здесь. Она являлась, усаживалась на низкий табурет рядом со старухой, смотрела, как та смешивает, соединяет в одном котле собранные ею цветы, травы и корешки.

Она наслаждалась ароматом, которым был напоен воздух в доме. Было что-то успокаивающее для Клементины в этой атмосфере, созданной паром, поднимающимся от висевшего над огнем котелка, и бесконечными заклинаниями, что шептала над ним старуха.