Мориньер сидел в кресле у огня, держал на коленях книгу. Не читал, впрочем. Отдыхал. Думал. Завтра предстоял непростой день. Завтра их, его и маленького Дени, ждал король.

Когда его величество спросил его пару недель назад, что за золотоволосый ангелочек живет в его доме, Мориньер улыбнулся незаметно: он ждал этого вопроса уже несколько дней.

Вспоминал округлившиеся глаза маркизы де Монтеспан, когда, проезжая мимо его дома в карете своего братца, герцога де Вивонна, та увидела, как Дени, ухватившись обеими руками за его, Мориньера, руку, совершал обезьяний прыжок через лужу.

Они с Дени возвращались от шевалье де Боне. Только вышли из кареты.

Дени, возбужденный донельзя, всю дорогу не закрывал рта — хвалился, давал обещания, мечтал.

Продолжал говорить и на улице — те несколько шагов от кареты до ступеней, до самой входной двери. Вцепился в руку Мориньера, забывал глядеть под ноги, пытался поймать взгляд Мориньера. От каждого "да" становился все более счастливым.

Мориньер слушал его вполуха. Заметив в окне сильно замедлившей ход кареты маркизу де Монтеспан, склонил голову в знак приветствия. Маркиза улыбнулась ему широко, помахала рукой. Он был уверен, она продолжала смотреть им вслед до тех пор, пока за ними не закрылась дверь дома.

Тот день был необычайно теплым. И Мориньер решил совместить одно полезное с другим — отправился на встречу с шевалье де Боне, — месье Жераром, как называли его ученики, — чтобы обсудить кое-какие их общие дела и заодно показать тому своего питомца.

Уже три дня Дени таскал по всему дому новенькую рапиру, заказанную Мориньером для него, и донимал воспитателя просьбами показать ему, наконец, как ею пользоваться. И Мориньер решил, что откладывать незачем.

Месье Жерар, внимательно осмотрев и одобрив рапиру, попросил Дени сделать несколько выпадов, подставил под удар Дени свой клинок. После нескольких минут таких упражнений вынес вердикт — урокам быть.

— У мальчика гибкая кисть и необычно твердая для его возраста рука, — сказал.

Дени надулся от удовольствия. И позже, когда они ехали домой, только и говорил о том, как он будет стараться и каким непревзойденным мастером клинка станет, когда вырастет.

Мориньер был уверен, что сплетню о существовании у него незаконнорожденного сына принесла ко двору маркиза де Монтеспан. С некоторых пор она так загадочно улыбалась при встрече с ним, так живо интересовалась его настроением, что сомневаться можно было только ради стремления к абсолютной справедливости.

— Дитя — ваш сын, граф? — король смотрел на него с игривостью.

— Нет, сир, мальчик — мой воспитанник.

— С некоторых пор имя ваше не сходит с уст главных шептунов нашего двора, — улыбнулся Людовик.

Мориньер развел руками. "То ли еще будет!" — подумал.

— Эти бездельники будут огорчены, — засмеялся Людовик. — Вы опять лишаете их возможности судачить на ваш счет.

— Мне очень жаль, сир, — склонил голову Мориньер. — Впрочем, разве воображение придворных вашего величества так скудно? Уверен, они найдут возможность развлечься.

Людовик кивнул — пожалуй. Посмотрел на Мориньера с интересом.

— Я бы хотел взглянуть на вашего воспитанника. Говорят, он прехорошенький?

— Не обращал внимания, ваше величество. Но то, что он неглуп — правда.

— Тем лучше! — воскликнул Людовик. — "Неглуп"… Хм… В ваших устах — это большой комплимент.

Мориньер поклонился.

— Тогда, как только он поправится, ваше величество…

— Он болен?

— Ничего опасного, сир. Ушиб ногу, упав с лошади. Мальчик так резв, что не все учителя за ним поспевают, — улыбнулся. — Впрочем, если вы прикажете…

— Нет-нет. Никакой спешки. Любопытство вашего короля подчиняется ему, как и все вокруг.

Мориньер был рад подаренной королем паузе. Дени надо было подготовить ко встрече с его величеством. И самому подготовиться к возможным осложнениям. А они, несомненно, могли случиться.

Ребенок, хотя и обрел за несколько месяцев пребывания в Париже определенную внутреннюю уверенность, все же то и дело проявлял горячность, временами бывал строптив и необуздан. Учителя метались от крайнего восхищения мальчиком и его способностями до непреодолимого неприятия. Дени все схватывал на лету, но при этом мог быть невнимателен и нетерпелив. А еще он совершенно не желал подчиняться.

Вот и в тот раз, внеся ребенка в дом и положив его на кушетку, шевалье де Ней, занимающийся с Дени верховой ездой, разразился гневной тирадой. Говорил о том, что не может отвечать за мальчика, который не готов беспрекословно выполнять его требования.

— Вы ослушались господина де Нейя? — спросил Мориньер, когда шевалье, дождавшись прихода лекаря и успокоившись, что нога его ученика не сломана, ушел.

— Мне не хотелось ждать. Господин де Ней задерживался. И я…

— Вам не терпелось, я понимаю.

Мориньер не смотрел на Дени. Стоял к нему спиной, глядел в окно. Там падал снег — первый, мягкий, пушистый. И он, Мориньер, чувствовал себя странно — как мог бы чувствовать себя художник, вдруг обнаруживший, что мир, который он полжизни изображал черно-белым, на самом деле, ярок и многоцветен.

Он смотрел на белые хлопья, покрывающие жухлые, не успевшие осыпаться, листья на деревьях. И именно теперь, когда природа, казалось, решила, разозлившись на человеческую непроницательность, оставить только два цвета, белый и черный… именно теперь Мориньер понял, что это — иллюзия. На самом деле, там, под слоем белого, — копни только, — обнаружится Цвет, придающий всей этой жизни смысл.

— Вы должны понять, Дени… — проговорил мягко. — Послушание, которого требуют от вас учителя — не есть унижение вашего достоинства. Оно — только способ ускорить ваше взросление. Желательно без травм. Другими словами, вы должны слушать то, что говорят вам ваши учителя и стараться выполнять все, что они просят.

— А если я не буду? Вы вернете меня в приют?

— Вы этого по-прежнему боитесь?

— Я не боюсь!

— Нет, Дени. О приюте можете забыть. Но довольно скоро вам предстоит поступить в колледж. И я должен быть уверен, что вы справитесь с этим испытанием.

Он услышал, что мальчик завозился на кушетке. Обернулся. Дени спустил ноги на пол, пытался подняться.

— Не вставайте, Дени.

— Я справлюсь, сударь! Я со всем справлюсь! Только не отдавайте меня никуда!

Мориньер подошел, присел рядом.

— Из мальчика не получится настоящего мужчины, если он всю жизнь станет проводить в тепле и довольстве. Вам придется в жизни преодолевать много трудностей. Но одно я могу обещать вам: вы никогда больше не будете одиноки.

* * * *

Они прошли по анфиладе залов, сопровождаемые любопытными взглядами придворных — оба в черном: мужчина и маленький мальчик.

Мориньер старался идти не слишком быстро, приноравливался к шагам ребенка. Дени благодаря этому имел возможность выступать величественно и даже с некоторой заносчивостью. Она, впрочем, была исключительно внешней. Дени, выслушавший за несколько минут до этого последние наставления, старался за высокомерностью скрыть растерянность. Боялся забыть то, чему учили его в последние две недели.

Лучше всего помнил сказанное Мориньером перед самым выходом из кареты: "Следите за мной и не будьте многословны". Дени следил. Пытался держаться так же, как и его наставник.

Перебирал мысленно:

"Спина прямая, плечи расправлены, руки свободны. Походка должна быть уверенной, слегка пружинистой. И обязательно естественной".

Это, последнее, давалось Дени труднее всего. На занятиях он возмущался: "Как можно держать в голове столько правил и при этом выглядеть естественно?"

Услышав однажды его вопль, Мориньер засмеялся:

— Это главная трудность, мой дорогой! И главный закон. При дворе и на поле боя, на балу и в спальне, вы всегда будете ограничены правилами. Успех же придет к вам только тогда, когда вы научитесь при всем этом нагромождении порядков и законов быть свободным.

Дени очень старался не ударить лицом в грязь.

Думал о спине, руках, походке. Последняя требовала особого внимания. Не до конца зажившая нога при всяком неловком движении напоминала о себе. Дени старался не морщиться и не хромать.

Чувствовал на себе любопытные взгляды. Боялся оступиться.

У самого входа в святая святых замешкался на мгновение, охватил взглядом столпившихся у дверей. Заметил, что его наставник приветствовал кивком головы немолодую темноволосую женщину с горделивой осанкой. Сделал то же самое. Женщина рассмеялась.

Больше ничего понять и разглядеть не успел. Двери распахнулись, и они вошли в большую, светлую и очень холодную комнату.

Дени, остановившийся позади Мориньера, незаметно огляделся.

Окна в комнате были распахнуты настежь. Ветер шевелил портьеры и играл локонами дам, безмолвной группой стоявших справа от короля. Чуть поодаль расположились и кавалеры — несколько человек, показавшихся Дени на одно лицо. Все они стояли неподвижно, благоговейно наблюдали за тем, как его величество кормил своих спаниелей.

Брал медленно с подноса, который держал высокий, худой мальчик годами чуть старше Дени, печенье, подавал его собакам. Спаниели взвизгивали от нетерпения, кружили вокруг. Виляли хвостами с таким энтузиазмом, что, казалось, те сейчас отвалятся. Когда его величество опускал руку с печеньем, налетали, наскакивали на руку. Получив угощение, отпрыгивали в сторону, проглатывали его в мгновение ока и снова возвращались за подачкой.

Увидев вошедших, король молча взял из рук мальчика салфетку, вытер руки. Поднялся со стула.

Мориньер сделал пару шагов вперед, склонился в приветствии. Его примеру последовал и Дени. Выпрямляясь, едва не потерял равновесие.

— Так вот каков он — этот ваш маленький белокурый ангел, о котором только и говорят в последнее время во дворце!

Услышав мягкий королевский голос, Дени очень удивился. Поднял глаза. И удивился еще больше. Монарх улыбался.

Дени почему-то был уверен, что король — суров, даже угрюм. От изумления Дени забыл о приличиях. Улыбнулся в ответ. Потом, увидев, что его наставник поблагодарил его величество поклоном, покраснел, закусил губу, склонился еще раз.

Людовик коснулся плеча мальчика:

— Кто вы, юноша?

— Я — Дени, ваше величество. Сын графа де Брассер.

Король бросил короткий взгляд на Мориньера. Кивнул. Сделал знак придворным — убирайтесь!

Те вереницей потянулись к выходу.

Король сцепил руки в замок.

— Что случилось с вашими родителями, Дени, сын графа де Брассер? — спросил буднично.

— Они умерли, сир.

— Давно?

— Больше года, ваше величество.

Людовик перевел взгляд на Мориньера.

— Граф де Брассер бывал при дворе?

Если бы Мориньер не знал короля, он мог бы подумать, что этим вопросом Людовик предваряет сакраментальное: "Я его не помню".

Просители, услышавшие однажды из уст монарха холодное "не помню!", могли быть уверены, что получили окончательный, бесповоротный отказ.

Но Мориньер знал Людовика. Он понял, что король все очень даже хорошо помнит. И знает — даже то, чего мог бы и не знать.

Ответил спокойно:

— Конечно, ваше величество. Пока позволяло здоровье. Граф в последнее время тяжело болел. Подагра.

— Подагра? Неприятная болезнь. — Поманил Мориньера рукой. — Идите за мной, граф. А вы, Дени, покормите пока моих собак.

Король прошел через комнату к столу, на котором были разложены бумаги. Одной рукой пошевелил стопку, другую. Извлек, наконец, то, что искал. Положил перед Мориньером.

— Это — о нем?

Мориньер пробежал глазами лист. Нашел имя. Прочел пару абзацев, касающихся графа де Брассер и его семьи. Кивнул.

— Да, ваше величество. Это о нем.

— То, что написано в этом письме — ложь?

— Нет, сир. Но и не правда. Новый интендант заблуждается. Граф де Брассер преданно служил вашему величеству, когда был молод и полон сил. Он был верен вам и тогда, когда стал стар и немощен.

— Тогда как вы объясните это?

— Для вас, сир, не является секретом, что доблестные солдаты вашего величества — люди жесткие. Порой грубые. Воюя большую часть своей жизни, они иногда перестают различать границу между своими и чужими. Как мне рассказывали, между драгунами и графом де Брассер возникла ссора. Солдаты были… ммм… неучтивы с графиней де Брассер. Завязалась драка. В результате… — он развел руками.

Король слушал молча. Смотрел на стоявшего перед ним Мориньера. Дослушав до конца, спросил:

— Вы ведь были в Ажене осенью? В прошлом году?

— Да, сир.

— Совмещали государственное с личным?

— Нет, сир. Мальчика я забрал из приюта этим летом.

Король помолчал.

— Граф де Брассер был вашим другом?

— Нет, ваше величество. Но я его должник. И Дени — мой долг чести.

Пауза была долгой. Людовик взял письмо интенданта, прочел его еще раз, вернул бумагу на стол. Вздохнул.

— Как вам это удается, Жосс, служа вашему королю и Франции, то и дело вступать в приязненные отношения с людьми, чья верность так просто может быть поставлена под сомнение?

— Ваше величество сомневается в моей преданности?

— Нет. Будь так, вы бы, граф, передо мной сейчас не стояли.

Мориньер склонил голову.

— Так что — вы говорите, ваш воспитанник умен? Смел? На что он годен?

— Из него выйдет хороший воин, ваше величество. У него крепкая рука и хваткий ум.

— Может быть, мальчик предпочел бы карьеру придворного?

— Я не уверен, сир.

Людовик взглянул на Мориньера насмешливо.

— Не переносите ли вы, граф, вашу уверенность в бессмысленности придворной жизни и острую к ней нелюбовь на вашего подопечного? Быть может, мальчик рассудит иначе?

Мориньер развел руками.

Король усмехнулся:

— Ладно. Идем. Ваш долг чести уже скормил спаниелям все печенье. И, кажется, подружился с моим Миту.

Когда они подошли, Дени вытянулся, выпустил из рук спаниеля, так и норовившего облизать ему лицо.

— Вам нравятся собаки, Дени? — спросил король.

— Очень, ваше величество. В нашем замке было много собак.

Король обернулся к Мориньеру.

— Ах, да. Что с замком графа де Брассер?

— Отчужден по решению судебной палаты, сир.

Монарх и слуга долго смотрели друг на друга.

— Я верну часть вашего долга, граф. А вы найдите хорошего управляющего. Земли и дом должны быть под присмотром, пока хозяин их готовится к службе Короне. Король не отнимает имущества у детей, несправедливо лишенных родителей.

Мориньер склонился.

— Благодарю вас, ваше величество.

— Ну, могли бы уж что-нибудь добавить про то, что милость королевская не знает границ, и нет короля справедливее и великодушнее, — проворчал Людовик.

Мориньер улыбнулся:

— Я всегда ношу это в своем сердце, сир.

Король кивнул, вздохнул нарочито громко:

— Иногда ваш король рад был бы слышать это не только из уст льстецов.

Обернулся к Дени, смотревшему на них с изумлением и восторгом.

— Подойдите ко мне, маленький граф. Скажите мне, желали ли бы вы остаться при дворе? Или предпочли бы учиться военному делу и воевать?

— Я мечтаю, ваше величество, стать лучшим из воинов. Лучшим из тех, что у вас есть. Я желаю этого, чтобы каждый день, всю свою жизнь служить вашему величеству.

— Я говорил, ваше величество, — усмехнулся Мориньер. — Мальчик быстро учится.

И Дени не понял, была ли это хвала или упрек.

* * * *

В карете Мориньер молчал. Сидел напротив, прикрыв глаза. Не шевелился. Дени, которого от холода и пережитого волнения била дрожь, не отрывал от своего наставника взгляда.

— Что вы так смотрите на меня, Дени? — проговорил вдруг Мориньер.

— Вы на меня сердитесь?

— Сержусь? — открыл глаза. — Почему вы так решили?

— Я… я не знаю. Я плохо говорил?

Мориньер улыбнулся:

— Я доволен вами, Дени. Вы говорили хорошо. Вы переменили мнение о вашем короле?

— Да, сударь. Он мне понравился!

— Я рад. Но даже если бы король вам не понравился, вам следовало бы говорить то же самое.

— Но тогда я должен был бы солгать?

— Только быть вежливым.

— Могу я спросить, сударь?

Мориньер кивнул.

— Вы говорите — вежливость, а его величество… он говорил сегодня о льстецах…

Мориньер постарался не выдать удивления.

— Вы внимательно слушали, Дени! — произнес одобрительно. — Вы не находите разницы?

— Пока… не очень.

— Это ничего. Со временем вы ее почувствуете. Вежливость — признак силы, льстивость — слабости. Хотите, чтобы вас считали сильным — будьте неизменно вежливы: с друзьями и врагами, с мужчинами и женщинами, с теми, кто выше вас и непременно с теми, кто ниже. Когда вы вежливы — победа уже наполовину у вас в кармане. Льстить же — не только дурно, но и бессмысленно. Умный распознает лесть с первого вашего слова, а глупый — не поймет ее.

Посмотрел внимательно на мальчика.

— Вы замерзли?

— Да. Во дворце очень холодно.

— Возьмите под скамьей меховое одеяло, укройтесь.

Тот послушно сполз с сиденья, достал сверток.

Укутываясь, спросил:

— А вы, сударь? Разве вы — не замерзли?

— Я привык к холоду.

— Я тоже привыкну, — ответил, стуча зубами, мальчик.