Последний перед отъездом день тянулся для Клементины невыносимо медленно.

Сначала была тяжелая, долгая, бессмысленная ночь.

Клементина никак не могла заснуть и невозможно мерзла. В конце концов, она, измучившись окончательно, разбудила Терезу и позвала ту в свою постель. Обняла, уткнулась носом в теплое плечо служанки, согрелась немного. И только тогда задремала. Некрепко и ненадолго.

Ей приснился сон. Какой-то дурной, нелепый. Она не могла вспомнить, что именно ей снилось. Когда проснулась, подскочила на постели, долго терла глаза, пытаясь сориентироваться, понять, где находится и куда ей теперь бежать.

Было еще темно. Больше она не спала. Лежала, прижавшись к спящей рядом Терезе. Смотрела, как медленно и угрюмо вползал в комнату рассвет.

Ей казалось, утро не наступит никогда. И солнце — никогда не заглянет в окна. А именно сегодня оно было нужно ей особенно.

Когда, наконец, солнце налилось силой, расправилось, растолкало низкие сизые тучи, повисшие над замком, когда через окна, украшенные затейливыми фризами и пилястрами, лучи его проникли в комнату, скользнули по комоду, полу, разлеглись на старой медвежьей шкуре, брошенной у самой постели на узорчатом каменном полу, Клементина успокоилась, вздохнула свободнее.

Утром Пюльшери, принесшая по обыкновению в комнату госпожи кружку с теплым молоком, обеспокоилась, разглядев темные круги под глазами госпожи. Она растолкала Терезу, сердито выпихнула ее из господской постели, выговорила в сердцах:

— Как же это можно — просыпаться позже госпожи?!

Присела на краешек кровати. Погладила вдруг Клементину по голове.

— Что ж с тобой, детка, происходит?

У Клементины начался отсчет часов до отъезда. Она не притронулась к молоку, отказалась от традиционной прогулки. Она взялась бродить по комнатам. То присаживалась у камина, то поднималась наверх, к себе. Она не могла читать, не могла вышивать. Не могла вообще ничего.

Спросила о Мориньере. Ей сказали, что с самого утра его не видели. В доме его нет, — ответили после осмотра всех комнат.

Клементина испугалась, что он уехал. Набросила на плечи плащ, отправилась на конюшню. Конь Мориньера был на месте.

— Господин приказал подать лошадям побольше овса, — сообщили ей конюхи, которые в этот момент занимались чисткой стойл.

— Он был здесь сегодня?

— Едва рассвело, мадам.

Поль, дав задание своему помощнику, молоденькому, худосочному Пьеру, напоить лошадей, пошел рядом с Клементиной вдоль денников:

— Мадам собирается в путешествие?

— С чего ты взял?

— Господин де Мориньер еще вчера приказал кузнецу внимательно осмотреть карету, чтобы все в ней было в порядке. Сказал: "Будет что не так, не сносить тебе головы". И дал Мишо экю. Так тот уже каждый уголок кареты проверил, все смазал, да внутри все вычистил и вымыл.

— Хорошо, — кивнула Клементина. — Очень хорошо.

На обратном пути прошла по буковой аллее, заглянула в кухню, прогулялась по саду, обошла главную замковую башню со стороны крепостной стены, присела на мраморную скамью, расположенную неподалеку от деревянных ступеней, ведущих ко входу в донжон. Прямо перед ней высились стены замковой капеллы, левее — колодец, вкруг которого носились дети, прямо по направлению взгляда — ворота и мост.

Клементина сидела, закутавшись в плащ. Она не знала, как выдержит предстоящий день. А главное — еще ночь. Целую ночь.

* * * *

Сколько времени она так просидела, Клементина не знала. Задумалась, ушла в себя. Не вспоминала. Просто будто бы одним махом перенеслась в детство.

Вот она прячется под отцовским столом в большом кабинете.

Ей кажется, никто никогда не найдет ее, если она не захочет. И нянюшки бродят по комнатам, громко зовут ее, спрашивают у домашних — не видел ли кто дитя. Никто не видел. И Клементине ужасно весело. Чтобы не засмеяться, она зажимает ладошкой рот. И все-таки не выдерживает, прыскает. Поняв, что обнаружена, начинает громко хохотать. Отец — большой, сильный и веселый, — хватает ее, вытягивает из-под стола наружу, к свету. Щекочет и стискивает что есть силы. Нахохотавшись, передает в руки нянькам — держите свою воспитанницу.

А вот она чуть постарше. Ждут отца с охоты. И, наконец, мальчишки, что целыми днями играют на мосту, кричат звонко вразнобой: "Едут! Едут!" И она несется через весь двор что есть мочи к воротам. Спотыкается, падает, поднимается и снова бежит — теперь уже вся вымазанная в грязи.

Недавно прошел дождь. И весь двор в лужах.

Мать кричит, чтоб она вернулась. Негоже девочке толкаться среди охотников, да еще в таком виде. А она отмахивается. Она не может пропустить такой момент. Она вылетает за ворота, едва не попадает под копыта разгоряченных лошадей.

Довольный отец возглавляет компанию охотников. Увидев ее, наклоняется, подхватывает, втаскивает ее на коня, сажает перед собой. Громко смеется над ее чумазостью.

— Ох, влетит тебе от матери, грязнуля.

Поднимает коня на дыбы. Клементине совсем не страшно. Ей жутко весело. Она смотрит с высоты на крутящихся под ногами лошадей псов, на их разинутые пасти, вываленные от усталости языки, с которых капает слюна, на притороченные к седлам тушки зайцев, и смеется, смеется.

Какой-то грохот вернул ее обратно.

Она вскинула голову, оглянулась. Дети разбежались. Теперь у колодца возилась Аннет. А за ней, у самых ворот, стоял Мориньер.

Клементина прищурилась, вглядываясь.

Мориньер был не один. С ним рядом незнакомец — более низкий, коренастый, в черном дорожном костюме. Он держал вороного коня под уздцы.

Мориньер что-то говорил ему. Незнакомец слушал. Потом кивнул раз, другой: "понял!" Взял из рук Мориньера послание, спрятал его на груди. Еще раз кивнул, спросил что-то. Выслушал ответ. Склонился. Клементине показалось, поцеловал Мориньеру руку. Потом вскочил на коня и умчался прочь.

Мориньер вошел во двор. Лицо его было серьезно.

Клементина не хотела, чтобы он заметил ее. Но себе не могла не признаться, что его появление принесло ей некоторое облегчение.

Похоже, не ей одной.

Пюльшери, которая торопливо шла через двор с корзинкой яиц, увидев Мориньера, остановилась, переложила корзину в другую руку, направилась к мужчине. Подойдя, заговорила негромко и сбивчиво. Клементина по-прежнему не слышала ни слова. Зато теперь прекрасно видела выражение лиц обоих собеседников. Он был — само внимание. Пюльшери — само беспокойство.

Когда старуха замолчала, Мориньер коснулся успокаивающе ее плеча. Сказал что-то тихо. Она распахнула глаза, покачала головой, подняла руку, перекрестила мужчину.

Тот улыбнулся, обнял ее, прошептал ей что-то в седые завитки, выбившиеся из-под капора. Она рассмеялась, замахнулась на него, повернулась и пошла в дом.

От этой нечаянно подсмотренной сцены у Клементины перехватило дыхание — настолько настоящей, неподдельно "домашней" она была.

Когда Мориньер развернулся и пошел к ней, она смутилась, покраснела, будто он поймал ее за подглядыванием в замочную скважину.

— Доброе утро, графиня! — Склонил голову в знак приветствия.

Взглянул ей в лицо, заметил, — не мог не заметить! — воспаленные веки и синяки под глазами.

— Как вам сегодня спалось? — спросил.

— Благодарю вас, прекрасно!

Под его пристальным взглядом она смешалась, опустила глаза.

— Очень хорошо. — Усмехнулся. — Крепкий сон — признак здоровья и душевного покоя. В таком случае, рад сообщить вам, что мы едем сегодня.

— Вы же… вы говорили…

— Я передумал. Я закончил все свои дела. И не вижу никаких причин, которые могли бы помешать нам отправиться сегодня, сразу после обеда. Или вы желаете провести еще одну столь же безмятежную ночь?

Она промолчала. Подумала: "Ох, уж эта Пюльшери!"

Направилась в дом, прошла к камину, удивилась собравшимся в зале слугам. Он поймал ее за локоть, проговорил в ухо:

— Объявите вашим людям об отъезде.

Отошел к высокому узкому окну, повернулся спиной, скрестил руки на груди.

* * * *

После обеда явился к Клементине в комнату:

— Велите закладывать карету, графиня!

— Я решила: мы поедем верхом. Так будет быстрее.

— Вы поедете в карете.

— Я хорошая наездница. Я велю запрячь Девочку.

Клементина, одетая в дорожный костюм, сидела на табурете перед зеркалом, а Тереза спешно укладывала вдруг ставшие непослушными волосы хозяйки. Она так внимательно слушала спор между госпожой и этим великолепным, властным мужчиной, что шпильки то и дело выскальзывали из ее трясущихся от волнения рук.

Мориньер сощурил глаза. Подождал, пока девушка справится с очередной прядью. Потом велел тихо:

— Оставьте нас, Тереза.

Та замешкалась, засуетилась. Мориньер схватил ее за руку, вытянул из комнаты, захлопнул дверь, за которой столпились удивленные неожиданными сборами слуги.

Клементина вскочила, смела неловким движением разложенные Терезой на столе около зеркала шпильки.

— Как вы смеете?! Тереза — моя горничная, и… — Клементина задохнулась от бешенства. — Убирайтесь из моей комнаты!

— Послушайте, сударыня, — он придвинулся к ней так близко, что она вынуждена была отступить почти до самой стены. — Если вы намерены ехать, а меня просите сопровождать вас, вы будете поступать так, как прикажу я. В противном случае, я уезжаю сегодня один, а вы можете оставаться и командовать вашими слугами и вашим домом.

Она чуть не застонала от бессилия и злости. До крови закусила губу.

— Хорошо, сударь. Я запомню все, что вы мне сказали.

Жосслен де Мориньер улыбнулся одними губами. Согласие Клементины очень смахивало на угрозу.

— Вот и договорились! — весело ответил. — Я полагаю, вы возьмете с собой Терезу? Она замечательно справляется со своими обязанностями.

Он открыл дверь и вышел, едва не уронив приникшую к двери горничную.

Клементине казалось, они никогда не отправятся в путь. Ей было все равно уже — верхом ли, в карете ли. Только бы ехать! Еще несколько дней назад она могла только мечтать об этом. А сегодня с трудом справлялась с нетерпением.

Когда Аннет взялась устанавливать под сиденьем корзину с продуктами, Клементина не выдержала:

— Мы так собираемся, будто путешествие продлится вечность!

Услышав восклицание, Мориньер обернулся, взглянул насмешливо. Клементина замолчала, досадливо закусила губу.

По приказу Мориньера Тереза принесла накидку из меха лисицы — укрыться в случае непогоды.

Мориньер внимательно осмотрел в последний раз внутреннее пространство кареты. Ухмыльнулся, заметив, с каким недовольным видом Ансельм де Ларош наблюдал за приготовлениями к отъезду.

Решив, что в дороге им может пригодиться человек, владеющий пистолетом так же хорошо, как и шпагой, Мориньер предложил Рене де Бриссаку совершить с ними это небольшое путешествие. Гасконец согласился с величайшей радостью, зато Ансельм де Ларош узнал об этом с величайшим же негодованием.

Если бы у Мориньера кто-нибудь спросил, отчего выбор пал на Бриссака, он ответил бы, что де Ларош слишком молод и самолюбив, чтоб быть хорошим солдатом. Но это была не вся правда. Главная правда заключалась в том, что де Ларош, — Мориньер отметил это в первый же вечер, — был пылко влюблен в свою госпожу. А вот это вкупе с его невыдержанностью как раз очень даже могло усложнить их путешествие. Мориньер не был уверен, что ревнивый юноша в критический момент, если таковой наступит, выполнит всякое его указание без промедления. Он не готов был рисковать.

Так что бедный влюбленный бросал по сторонам оскорбленные взгляды и скрежетал зубами, глядя, как его более удачливый соперник седлает коня, готовясь выступить в поход.

— Господин де Ларош! — Клементина тоже заметила настроение юноши.

Она дотронулась до его рукава.

— Господин де Ларош, я очень рада, что вы остаетесь. Я знаю, раз вы здесь, в замке, все будет в порядке.

— Вы осчастливили юношу, — насмешливо заметил Мориньер, подавая Клементине руку, чтобы молодая женщина могла без затруднений подняться в карету.

— Не ваше дело, — огрызнулась она.