…Минуту назад Фриц Кениг сидел в нюрнбергском трактире своей матушки, добропорядочной фрау Кениг.

В низком, сводчатом, накуренном зале орали и галдели дружки Фрица, с которыми он сошелся еще в 1932 году. Конечно, они завидовали ему. Десять лет назад они были уже настоящими нацистами. В этом трактире они слушали крикливые речи Гитлера, рвавшегося к власти, горланили фашистские марши, устраивали пьяные оргии. Фрау Кениг сама подносила им пенящееся пиво. А Фриц в то время был зеленым юнцом лет двадцати. Они-то и заманили его в свою компанию. Бредовые планы мирового господства вскружили ему голову, Фриц стал ярым гитлеровцем. И вот, повезло же этому рыжему юнцу! Говорят, он отличился в России, сам Гитлер вызвал его в Берлин и наградил Железным крестом. В честь этого события он поит матушкиным пивом старых дружков. Хотя они и презирают этого счастливчика и выскочку, каждый лезет к нему чокаться и целоваться. Все-таки сам Гитлер отметил его! А Фрицу все равно, что они думают о нем. Льстивая хвала и поздравления приятно щекочут нервы. Вот и сейчас он встанет и… пробуждение возвратило обер-лейтенанта к действительности. После приятного сновидения эта действительность показалась серой и гнетущей. Но Фриц не стал предаваться размышлениям. Сбросив с себя одеяло, он опустил ноги в мягкие туфли, снял рубашку и вышел во двор.

Денщик вылил на Фрица ведро холодной воды. Он, фыркая, помылся, насухо докрасна растерся мохнатым полотенцем. Надев рубаху, сел в кресло, у которого наготове ожидал солдат-парикмахер. Чисто выбритый, надушенный и припудренный, Фриц выпил чашку ароматного черного кофе, оделся, натянул на ноги до блеска начищенные сапоги и, любуясь собой перед зеркалом, щеголевато надвинул фуражку. Еще раз придирчиво осмотрев себя, он направился в жандармерию.

Обер-лейтенант любил власть. Ему доставляло удовольствие видеть раболепную покорность подчиненных. Но сегодня он прошел мимо вытянувшихся солдат и офицеров, не обратив на них внимания. Его мысли были заняты другим. Ведь он до сих пор не выполнил приказа начальника гестапо города Старо-Константинов графа Дитриха об уничтожении шепетовского подполья. А граф Дитрих был человеком крутого нрава. Но разве можно обвинить его, Фрица Кенига, в мягкотелости? Сколько подозрительных людей он пытал лично! Их молчание и упорство выводили Кенига из себя, он терял самообладание, пускал в ход все методы пыток, мучительно истязал людей, но все безрезультатно!

Кениг вошел в кабинет и вызвал помощника для утреннего доклада…

В этот день Валя, Коля и Степа сидели в засаде на Славутском шоссе. По совету Диденко ребята две недели подряд в разных местах минировали эту оживленную трассу. На их минах подорвалось несколько автомашин с солдатами и продовольствием, цистерна с бензином. Но не всегда ребят ожидала удача. Как-то раз на мину наехал порожний грузовик, в другой раз — подвода с крестьянином из Стриган. Взрывной волной крестьянина отбросило далеко в сторону, и он отделался сильным ушибом. Но лошадь разнесло в клочья. Крестьянин стоял над ней и на чем свет стоит ругал немцев. Думал, что это их работа.

Узнав о случившемся, Диденко приказал прекратить минирование дороги. Тогда ребята решили устроить засаду, и как только на шоссе покажутся немецкие машины с боеприпасами или солдатами, закидать их гранатами.

В этот же день на рассвете в одно из соседних сел тайком пришла с ночной операции небольшая партизанская группа Михаила Петрова.

В состав группы входили в основном офицеры Советской Армии, бежавшие из фашистских лагерей. Это были такие же бесстрашные люди, как сам Михаил Петров. По ночам они нападали на превосходящие силы противника, взрывали мосты, минировали дороги. Днем партизаны тайком пробирались на хутора и скрывались у надежных людей. Но сегодня появление партизан было замечено старостой села, и предатель решил отличиться перед оккупантами. Таясь от людей, он вывел из конюшни коня, вскочил на него и поскакал в Шепетовку.

…Кениг рассеянно слушал доклад помощника. Конечно, и сегодня ничего утешительного. Ночью взорвали пути. Диверсантов взять не удалось… Вдруг в коридоре послышался шум.

— Что это? — недовольно поморщился Кениг.

Помощник выскочил в коридор и, вернувшись, доложил:

— Какой-то русский. Староста из села… с донесением.

— Пусть отправляется к Миллеру.

— Он хочет видеть лично вас. Говорит, что-то важное, о партизанах.

— Введите! — оживился Кениг.

Сопровождаемый переводчиком и двумя солдатами, в кабинет вошел пожилой крестьянин.

— Ваше благородие! Позвольте… — и староста, все время кланяясь, затараторил переводчику: — Скажи их благородию, у нас партизаны есть, и главный с ними, Михаил Петров. Сам выследил. У Степанченко на чердаке прячутся.

Кениг вскочил. «Сон в руку!» — пронеслось в голове.

— Взвод солдат! Машину! Едем! А этого посадить. Если врет — шкуру спущу.

И Кениг выбежал из кабинета. Спустя несколько минут со двора вылетела черная низкая открытая машина, вслед за ней устремились два грузовика с солдатами и полицаями.

…Третий час поджидали ребята стоящую добычу. Но как назло ничего подходящего. Вот проскакал в Шепетовку пожилой крестьянин, а вот из Шепетовки прошел приземистый широкий грузовик с лесом.

— Давайте хоть его взорвем! — предложил Коля. Ему начинало казаться, что из их затеи ничего не выйдет и они только зря теряют время.

— Гляди, гляди! — воскликнул вдруг Степа.

Валя выглянул из кустарника. По дороге со стороны Шепетовки неслась легковая машина в сопровождении двух грузовиков с солдатами. Валя озадаченно посмотрел на Колю и Степу. Их лица выражали нерешительность.

— Будем? — спросил Валя.

— Много их… Сцапают! — заявил Степа.

— Ложитесь, хлопцы, заметят нас! — отрывисто бросил Коля.

Ребята легли на землю и чуть раздвинули кусты, чтобы наблюдать за дорогой.

Машины все ближе и ближе…

Валя никак не мог решить, что делать. Очень не хотелось упускать такую возможность. А с другой стороны, было страшно. Смогут ли они, трое хлопцев, уложить несколькими гранатами столько солдат? Вдруг промахнутся? Ведь тогда не уйти от верной смерти.

Машины все ближе и ближе. Вот уже различимы лица людей. На заднем сиденье в легковом автомобиле в напряженной позе застыли три офицера. А впереди рядом с шофером… Так ведь это…

— Рыжий! — закричал Валя и, уже ничего не помня, ринулся вперед.

Степа и Коля инстинктивно бросились вслед за ним.

«Только бы не промахнуться, только бы не промахнуться!» — твердил про себя Валя. Сейчас он забыл обо всем на свете: и то, что солдат очень много, и то, что его могут схватить… Всем существом мальчика овладело одно-единственное, слепое, неодолимое желание: метнуть гранату, убить шефа жандармерии Кенига.

Машина неслась на предельной скорости. Стрелка спидометра дрожала на цифре сто. Глухо ревел мотор. Мощеное полотно дороги летело навстречу.

Обер-лейтенант Фриц Кениг, подавшись вперед всем корпусом, напряженно смотрел перед собой. Ему казалось, что машина идет слишком медленно. Время от времени он нетерпеливо поглядывал на шофера и коротко бросал:

— Скорее!

«Лишь бы успеть, не упустить, а там…» — и Кениг представлял себе, как он расправится с партизанами. Вдруг он заметил, как впереди на дорогу один за другим выскочили трое подростков. Они швырнули что-то и быстро скрылись в кустах. Все произошло мгновенно: завизжали тормоза, грохнули три ослепительных взрыва. Перед глазами Кенига поплыли желтые круги, и все погасло.

Не успев вовремя затормозить, грузовик наскочил на изуродованную, перевернутую набок легковую машину и проволок ее несколько метров по шоссе. Солдаты мгновенно высыпали на дорогу и застрочили по кустарникам.

Пальбу услышали на окраине города. У страха глаза велики — в городе поднялся переполох, еще усилившийся после того, как вернулись два грузовика с солдатами и полицаями.

Вскоре по городу поползли слухи. Одни говорили, что на фашистских солдат напал большой отряд, другие утверждали, что нападение совершили мальчишки, которых там же схватили и расстреляли.

Анна Никитична не находила себе места. Валя ушел еще утром, и до сих пор его нет. Пришла шумливая, встревоженная Анна Павловна.

— И вашего нету? Где они таскаются? Ой, господи, господи! Говорят, хлопцы какие-то стреляли. Может, наши? От них что угодно можно ожидать!

Прибежала мать Степы, растерянная Мария Кищук.

— Степа не приходил? А где Валя? Ну, конечно, вместе они! Этот дьявол меня в гроб сведет. И все дружки!

Анна Никитична не ответила. Сердцем матери они чувствовала, что Валя в опасности. Не зря люди про каких-то хлопцев говорят. Не иначе как это он, Валя, с дружками. Диденко тоже терялся в догадках, но как мог успокаивал ее. Он не хотел верить, что Валя, Коля и Степа пошли на такой отчаянный поступок, не посоветовавшись.

Стало темнеть. Витя зажег лампу и сел в уголке. Анна Никитична то плакала, то выбегала во двор. Диденко шагал по комнате из угла в угол. «Нет их. Значит, это правда. Схватили хлопцев. Погибли они!» — с горечью думал он.

Вдруг дверь распахнулась и в комнату ввалился Валя. Весь перепачканный, исцарапанный, довольный, с горящими глазами. Анна Никитична ни о чем не спросила. Она молча бросилась к сыну, обняла его и начала целовать. Валя пытался высвободиться из объятий матери. Ему не терпелось рассказать, как они забросали гранатами машину шефа жандармерии, как над ними свистели пули, а они ползли в кустарнике, удаляясь от Славутского шоссе, как бегом понеслись в село Плещин и рыбачили там на виду у всех, а вот сейчас вернулись в город с противоположной стороны — со стороны сахарного завода.

Диденко слушал Валю с нескрываемым волнением. А когда тот закончил рассказ, Степан Осипович придал лицу суровое выражение и сухо спросил:

— А кто вам разрешил устраивать засаду?

— Как? — с недоумением посмотрел на него Валя.

Его возбуждение как рукой сняло. Стало обидно.

Он был уверен, что Диденко похвалит их!..

— Кто вам разрешил, я спрашиваю? — еще строже спросил Диденко.

Валя притих, исподлобья поглядывая на Степана Осиповича.

Большие светлые глаза Анны Никитичны просили: «Не надо, Степан Осипович!.. Только не сейчас, не сегодня». Диденко понимающе мигнул ей. Он видел, что Валя готов расплакаться. С трудом сдерживая добрую улыбку, Степан Осипович подошел к нему.

— Если еще раз такое повторится… — Он шутя хлопнул мальчика по спине.

Валя поднял к Диденко сияющее лицо.

— А за шефа жандармерии — спасибо! — улыбаясь, сказал Диденко и крепко поцеловал мальчика.