Так начался 1943 год. В городе тайком заговорили о крупном поражении немцев под Сталинградом. Через партизан подпольщики получили подробные сообщения о Сталинградской битве, размножили их и распространили среди населения. По всему чувствовался перелом в ходе войны. Мимо Шепетовки еще проносились эшелоны с танками, боеприпасами, солдатами и газетка «Нова Шепетивщина» продолжала хвастливо трубить о победах германской армии, но у гитлеровцев уже не было прежней уверенности в себе: слишком велики были потери на фронте, слишком неспокойно стало в тылу.

С наступлением весны подпольщики еще больше оживились. Успешное наступление, начатое Советской Армией под Сталинградом, всколыхнуло весь город, прибавило людям силы. Даже наиболее осторожные шепетовчане перестали верить теперь в мифическую «непобедимость» гитлеровской армии. Люди все чаще открыто выражали протест против действий немецких властей, саботировали их мероприятия. Подпольщики воспользовались этим, чтобы усилить среди населения агитационную работу.

— Чем больше людей поймет необходимость борьбы с фашистами, — говорил Горбатюк, — тем лучше для нас. Мы должны добиться того, чтобы не только группа подпольщиков, но и весь народ боролся с врагами.

Много хлопот было у Вали и его дружков в эти весенние дни сорок третьего года. Забравшись к Степе на чердак, они ночи напролет просиживали там, переписывая от руки текст листовок, составленных Горбатюком и Диденко.

А едва начиналось утро, ребята весь день шныряли по городу, ненадолго забегая домой наспех перекусить. Сколько ловкости, хитрости и осторожности требовалось от них, чтобы под носом у полицаев и солдат расклеивать листовки, рассовывать их по карманам прохожих, подбрасывать в людных местах!

Валя вел себя очень осторожно и удерживал ребят от излишней горячности. Самовольное нападение на шефа жандармерии не прошло для них безнаказанным. Ребят вызвали на заседание подпольного комитета и крепко отчитали. Их строго предупредили, что за малейшие самовольные действия исключат из организации.

Шли дни за днями. Наступило лето.

…Хороши в Шепетовке летние вечера! Небо синее, синее, бархатное, усеянное блестками множества ярких звезд. Теплый воздух напоен ароматом трав и цветов. Раньше в такие вечера у калиток собирались парни и девушки, в потемках звонко рассыпался смех, где-то слышались переливы гармони и на улицах допоздна не умолкали то задорные и веселые, то протяжные и грустные песни.

А сейчас тихо. Изредка за калиткой протопают кованые сапоги жандармов. Мальчики провожают глазами их темные фигуры, тускло поблескивающие штыки и нетерпеливо просят:

— Ну дальше, Валик, дальше!

И Валя продолжал рассказывать. Коля и Степа тоже читали «Как закалялась сталь». Но Валя пересказывает содержание книги с такими неожиданными, не замеченными ребятами подробностями, будто все описанное в ней произошло с ним самим…

Ребята сидели в глубине сада, перед домом Люси Галицкой. Из окна на густой кустарник падал косой сноп света. Там, в комнате, на столе расставлена небогатая закуска, бутылка самогона, стаканы с недопитым чаем. Вертится, визжит пластинка на патефоне. Посмотрит кто-нибудь со стороны и подумает, что люди собрались на вечеринку. А на самом деле…

Сегодня утром Павлюк заглянул к Горбатюку, к Труханам, вызвал Диденко и сообщил, что вечером у Люси будет гость из леса. Этим гостем оказался Станислав Шверенберг. Одуха прислал его с заданием. О многом переговорили шепетовские подпольщики в этот тихий летний вечер. Наметили также очередную крупную диверсию: поджог продовольственного склада шепетовского гарнизона, находящегося на окраине города, на Подольской улице. Наблюдение за складом вела Люся. По ее подсчетам, в складе хранилось не меньше тысячи тонн продовольствия. Склад надежно охранялся. Поджечь его не просто. Но Горбатюк сказал:

— Спалить можно. Только что ж зря палить, если в лесу партизанам продукты требуются. Надо увезти сколько сумеем, а потом петуха пустить. Ты, Степан, подготовь все, чтоб чин чином было. Уточни, какая там охрана, где часовые стоят, когда сменяются. Будешь готов — потолкуем вместе.

В тот же вечер определили участников операции. Старшим — Степан Диденко, с ним идут боевая, смелая девушка комсомолка Лена, подруга Жени Науменко, у которой изредка собирались подпольщики, и трое ребят с улицы Ворошилова — Валя, Степа и Коля.

Диденко начал подготовку. При помощи своего человека, грузчика, он установил план расположения складов, все ходы и выходы, количество охраны. По его поручению Витя и Борис Федорович несколько дней вели наблюдение, чтобы уточнить, когда сменяется караул. Постепенно рождался план операции. В этом плане было предусмотрено все до мелочей. План, разработанный Степаном Диденко, придирчиво обсуждали на заседании подпольного комитета.

Приближался назначенный день. Однако незадолго до него непредвиденные обстоятельства вынудили перенести операцию.

Степа Кищук каким-то образом разузнал, что в соседнем селе в речке затоплено оружие. Немедленно вызвал к сараю Колю.

— Может, там пулеметы ржавеют. Вытащим все, потом как-нибудь в лес, к партизанам… А?

И мальчики ушли. Обеспокоенная мать Степы кинулась к сотскому.

— Нет моих сил больше! Неделю домой не приходит мальчишка! И где его, окаянного, носит!

Усатенко спокойно дожевал ломоть хлеба с салом и переспросил:

— Неделю, говоришь? Надо заявить господину Нейману.

Кищук испуганно посмотрела на Усатенко. Она пожалела о своем приходе. Однако было поздно. Едва только ребята вернулись, Степу забрали полицейские.

— Где был, говори! — набросился на него полицейский надзиратель.

— В село ходил… — хмуро пробурчал Степа.

— В село? Врешь, к партизанам, в лес ходил!

— Какие партизаны? Говорю, в село ходил. Продуктов себе добывать. Мама не кормит…

Полицейский набросился на Степу с кулаками. Бил больно, долго, в лицо.

— Врешь! Говори, где был, где партизаны, где?

Степа хмуро молчал. Ничего не добившись, Степу отпустили.

Узнав о случившемся, Горбатюк решил отправить Степу, а заодно и Колю в лес, к партизанам. Раз у полиции зародилось подозрение, она будет следить за каждым шагом, и ребята уже ничего не смогут сделать в городе, только наведут полицию на след остальных.

…С лесозавода вышла грузовая машина и, выехав из города, направилась на север, в сторону Майдан-Виллы. В кузове машины стояли двое грузчиков, Коля и Степа.

Час спустя растерянный шофер сидел в кабинете директора лесозавода Горбатюка и рассказывал прибывшему сюда начальнику криминальной полиции Константину Нейману:

— Только отъехали от города верст двадцать, машину остановил немецкий сержант. «Давай, — говорит, — удостоверение и пропуск». Я подал. Вдруг из кузова выпрыгнули двое парней и тикать в лес. Сержант выхватил пистолет и стал стрелять в них. Обоих уложил. Наповал. Как упали, так и остались лежать. У меня поджилки затряслись. А он и глазом не моргнул. Придрался к пропуску, приказал возвращаться в Шепетовку… Ну, я газанул от греха подальше. В который раз езжу и ничего, — бубнил обескураженный шофер. — А этому сержанту — печать неразборчива!

— Говоришь, высокий, светловолосый, голубоглазый? — спросил Нейман.

— Так они ж все на один лад, — в сердцах выпалил шофер.

«Так, так… Приметы сходятся. Значит, он здесь», — подумал Нейман и испытующего посмотрел на Горба-тюка.

Горбатюк выдержал его взгляд.

— Ну-ка, поедем, — бросил Нейман шоферу.

В тот же день в городе стало известно об этом случае. Валя не находил себе места, не мог поверить, что его дружки убиты.

К вечеру начался дождь. К Котикам прибежали Анна Павловна Трухан и мать Степы. Анна Павловна громко плакала, утирала мокрое лицо и все повторяла:

— Мой-то Колька убит!

Мария Кищук, доведенная до отчаяния тяжелой жизнью и горем, свалившимся на нее, сердито говорила Анне Никитичне:

— И все ваш стервец! Не смотри, что мал, зато удал! Это он моего Степку на разные дела подбивал. А сам в стороне остался…

Валя, нахмурившись, исподлобья смотрел на Марию Кищук. Анна Никитична спокойно ответила ей:

— Зачем вы так?.. Они ведь друзьями были… Разве Валик мог?.. Да он и не видел их сегодня.

Но куда девались трупы? Говорят, Нейман ездил на место происшествия, но никого там не оказалось. Витя предположил, что их похоронили партизаны…

Как странно барабанит дождь! Будто человек стучит в окно — настойчиво, требовательно. Валя оглянулся. К темному окну белым пятачком прижался чей-то нос. Валя приблизился и разглядел Колькино лицо. Он быстро распахнул окно и удивленно, радостно прошептал:

— Колька! Живой! Влезай скорей!

Промокший до ниточки Коля махнул через подоконник. На полу сразу натекла лужа. Вслед за Колей из темноты вынырнул Степа. Проснулся Витя и, не веря своим глазам, смотрел на «покойников». Анна Никитична захлопотала, дала ребятам переодеться.

Степа спокойно, не торопясь, рассказывал:

— То Станислав Шверенберг стрелял. Нарочно. Горбатюк так велел, чтоб полицию спутать. А как машина повернула, мы убежали в лес. Там связной ждал. Пришли мы, а его уже нет. Блуждали долго, пока до условленного места добрались. А он, видно, не дождался, ушел. Ну, мы и вернулись…

О неудаче Степы и Коли Валя сообщил Горбатюку и Анне Павловне. Горбатюк приказал дождаться удобного случая, когда можно будет отправить их в лес. А пока ребята скрывались у Котиков. Никому в голову не пришло бы искать их здесь, под боком у хундерфюреров. Никому, кроме Тимохи Радчука. Ходит, присматривается, прислушивается. Улучив минуту, он неожиданно ввалился к Котикам. Коля успел незаметно юркнуть под стол. Тимоха схватил Степу за ухо.

— Ах, вот ты где, сатана! Явился с того света! А по тебе, покойничку, Кищучка все очи проплакала. Жив, стервец! Почему домой не идешь? Где дружок твой?

— Колю убили. А я боялся домой идти. А то скажут, я убил его.

— Мы знаем, кто убил… Господин Нейман все знает! А ну, ступай домой! — закончил Тимоха Радчук и дал Степе увесистый подзатыльник.

Степа вернулся домой. Мать не могла нарадоваться, старалась быть ласковой. Степа притих, никуда не ходил. В душе он дал себе слово при первой же возможности убежать в лес.

Коля ушел от Котиков к Павлюку, а оттуда с новой группой бежавших военнопленных его отправили в лес к партизанам.

Тем временем наступил назначенный для диверсии день.

Утром Степина мать понесла белье немецкому офицеру. Когда вернулась, Степы уже не было дома. На столе лежала записка: «Мама, я ушел к нашим. Не сердись. Так надо. Степа». Долго плакала Мария Кищук над этим клочком бумаги. А Степа, подхватив бездействующий пистолет (еще месяц назад Диденко отобрал у ребят все оружие), забежал за Валей, и они отправились в лес, к месту встречи.

…Перед закатом на пустынном Судилковском шоссе появилась небольшая группа людей. Впереди широко шагал немецкий офицер, в котором нетрудно было узнать Степана Диденко. Рядом с ним Лена — миловидная черноглазая девушка с каштановыми волнистыми волосами. За Диденко и Леной едва поспевали двое ребят в залатанных штанах и выцветших рубахах — Степа Кищук и Валя Котик.

Сзади быстро приближалась грузовая крытая машина. Она поравнялась с партизанами и резко затормозила. Диденко сел рядом с водителем, остальные мигом забрались в кузов, и машина тронулась. Нажимая на педаль газа, шофер понесся в сторону города.

Начальник караула, плотный ефрейтор с добродушным круглым лицом, только что сменил часовых складских помещений и вернулся в свой кабинет. Он снял пилотку, вытащил из кармана носовой платок и, стирая с лица капельки пота, покачал головой. «Доннер-веттер, ну и дыра! Зимой сугробы, а летом нечем дышать!» Выдвинув ящик стола, ефрейтор достал шелковую, расшитую украинским узором кофточку и белые босоножки, начал любоваться ими. На его лоснящемся лице появилась широкая, довольная улыбка. «Эльза обрадуется подарку. Две недели ничего не посылаю. А что мне стоят эти тряпки?..»

На улице послышался шум мотора. Ефрейтор выглянул в окно и увидел грузовую машину, остановившуюся у ворот. Из машины вышел офицер и уверенно направился к караульному помещению. Ефрейтор не успел убрать подарки, приготовленные для Эльзы. Офицер вошел в комнату, навел пистолет и по-русски скомандовал:

— Руки вверх!

— Руки вверх! — властно крикнул в эту же минуту в соседней комнате Валя, вскинув автомат.

Солдаты, опешившие от неожиданности, вскочили с мест и послушно подняли руки. Лена, Степа и Валя быстро сняли с козел автоматы и ружья.

Обезоруженный ефрейтор испуганно смотрел на дуло пистолета. Он заискивающе улыбнулся, предложил Диденко взять шелковую кофточку и босоножки и очень удивился, когда «господин офицер» отказался. В комнату ввалился возмущенный человек в штатском, подталкиваемый Валей.

— Иди, иди, подлюга!

— Мальчишка! Как ты смеешь! Да ты знаешь, кто я?

И осекся. Это был русский, служивший у немцев переводчиком. Диденко приказал ему:

— Скажи ефрейтору, пойдет со мной караул снимать. Станет шуметь — пристрелю.

Ефрейтор заерзал и закивал: «Яволь! Яволь!»

Все произошло быстро, без заминки. Диденко снял одного за другим часовых. Всех солдат, ефрейтора и переводчика заперли в бараке караульного помещения. Партизаны распахнули двери складов, погрузили в машину оружие, ящики с маслом, сыром, консервами, водкой, мешки с сахаром. Остальное облили спиртом, заложили термитные шашки. Раздался условный свист — все собрались у машины. Диденко забежал в караулку и соврал переводчику:

— Барак заминирован. Тронете дверь — взлетите на воздух!

Он знал, что немцы не рискнут выходить.

Диденко чиркнул спичкой, зажег бикфордов шнур, сел в кабину, и машина рванулась с места. Не зажигая фар, она устремилась по направлению к Красноселкам. Когда пламя охватило склады, машина была далеко.

Пожарник, дежуривший в этот вечер на пожарной каланче, сразу заметил огонь. Но тревоги не поднял.

Он с наслаждением любовался тем, как все ярче разгорается пламя. И только когда оно забушевало с яростной силой, пожарник зазвонил в колокол…

А машина неслась в темноте. Свернула на Старо-Константиновскую дорогу, потом на Славутское шоссе и въехала в лес. Здесь ее ожидали несколько партизан, посланных Одухой. Машину разгрузили, завели далеко в сторону, облили бензином и подожгли. Часть продуктов закопали, другую забрали с собой, к Одухе. Степа уходил с партизанами. Он крепко жал Вале руку и, взволнованный, не знал, что сказать.

— Ну, ты смотри там… осторожнее…

— Ладно!.. — тряхнул головой Валя.

На рассвете Степан Диденко и Валя кружным путем вернулись в город. На базаре, в каждом доме, у колонок только и было разговоров о ночном пожаре.

Но не прошло и недели, как в городе заговорили о другом.

…Поздним вечером Степан Диденко, запыхавшись, прибежал к Люсе Галицкой. На нем был красивый коричневый костюм и серая фетровая шляпа.

— Быстро переодеться! — кинул он Люсе.

Мать Люси принесла ему старую одежду мужа. Диденко прошел в спальню и переоделся:

— Ну, мамаша, сегодня веселая ночь будет!

Он подошел к окну и засмотрелся на город. Черный, тихий, тускло освещенный город, казалось, притаился и чего-то ждал.

Диденко часто поглядывал на часы.

Как медленно движутся стрелки!

— Закурить бы, что ли! — Курил он только в минуты сильного волнения. — Ну, пора, сейчас начнется.

Он напряженно смотрел в темноту. Люся и ее мать подошли к другому окну. И вдруг в районе станции, за депо, гулко треснуло и в черное небо взвился огромный столб яркого пламени, окутанный облаком дыма. С каждой секундой пламя росло, ширилось.

— Нефтебаза? — предположила Люся.

— Ага! — отозвался довольный Диденко.

В городе стало светло как днем. Отчетливо вырисовывались дома и деревья. На стеклах окон весело заиграли блики. Завыли пожарные машины. Перепуганные немцы в одном нижнем белье выскочили из казарм.

Пытаясь оправдаться, один из солдат, охранявших нефтебазу, клялся, что сам видел, как к нефтебазе подъехали несколько человек на мотоциклах, обстреляли цистерны бронебойными пулями и скрылись.

Пожар утих только к утру…