Советская Армия стремительно наступала.

В середине января отряд Лагутенко, в котором находился Витя Котик, пришел в Ровенскую область, уничтожил под Корецом банду бульбовцев и бандеровцев, вступил в родную область и остановился западнее Шепетовки, в Белотине.

Витя с несколькими партизанами расположился в хате на хуторе Спивак. Хозяин хаты, услышав фамилию Вити, внимательно посмотрел на него и спросил:

— Ты случаем не брат Вали?

— Точно. А вы что, знаете его?

— Как же, знаю. Озорной хлопец, живой, беспокойный… Гостили они у меня…

— У вас гостили? Когда?

— На рождество. Мои ведь, и сын и дочь, тоже в партизанах, в их отряде. Под Новый год заглянул ко мне сын, а с ним командир их партизанский, Музалев Иван Алексеевич, ну и Валя ваш.

— А Валик?.. Он…

— Я ж говорю, и он с ними… Хороший хлопчик. А командир за ним, как за ребенком малым, ухаживал. «Он, — говорит, — жизнь мне спас».

— Музалев говорил?

— Ага. И то видать, только из госпиталя парнишка — бледный, худой.

— Куда же они ушли?

— Да разве я знаю? Пошли фашистов громить, а куда — не сказали.

«Значит, Валик где-то близко. Надо найти его», — радостно подумал Витя.

Спустя несколько дней отряд Лагутенко направился в Славуту, только что освобожденную Советской Армией. Здесь обосновался теперь штаб соединения.

Был солнечный январский день. Витя сидел на крыльце и смотрел на искрящийся снег, покрывавший черепичные крыши, когда в конце улицы затарахтел немецкий автобус с красным флажком на радиаторе.

Автобус пронесся мимо и остановился у штабного дома. Из машины выскочил высокий плечистый мужчина в кожаном пальто, с маузером на боку.

— Дядя Ваня! — крикнул Витя и сорвался с места.

Музалев обернулся на крик, взмахнул рукой, указал на автобус и скрылся в доме. Витя приблизился к автобусу.

— Витька!

— Валик? Ты?

Из автобуса выпрыгнул Валя. На нем были синий костюм, немецкий шерстяной свитер, ватный пиджак с меховым воротником. Братья крепко обнялись, долго тискали друг друга.

— Ты откуда взялся? — высвободившись из объятий, спросил Витя.

— А мы с Музалевым в штаб. Я у него адъютантом!

Ватник распахнулся, и на груди Вали блеснула медаль партизана Великой Отечественной войны II степени.

— Наградили?

— Ага! Сам Олексенко приколол. У нас знаешь какой отряд! Восемьсот человек! Нас, хлопцев, в комендантский взвод определили. Но мы больше в разведку ходим и на диверсии. Сколько эшелонов подорвали! Наш отряд девяносто крушений устроил! За три месяца!

— Про мамку ничего не знаешь? — спросил Витя.

— Знаю. Олексенко рассказывал, ее в Сумах в больницу положили, — голос Вали стал тихим, печальным, глаза задумчивыми, — говорит, бредила она. Все про нас с тобой и про папку вспоминала. Ну, а ты как, где партизанили?

— Я? Был в группе дальнего действия… Линию фронта переходили, к своим. За оружием, боеприпасами ездили, — неохотно рассказывал Витя.

— Ой, Витька, как здорово! Опасно было? — с жаром спросил Валя.

— Еще бы! — отозвался Витя.

Он заметил в брате какую-то перемену. Теперь Валя не был таким подавленным и хмурым, как в Шепетовке. Все в нем горело, светилось, он стал шумным, порывистым.

Бегут, гады, — захлебываясь, говорил Валя, — достается им! Жарко стало! Шепетовку, говорят, наша армия окружила. Скоро возьмут.

— А куда вас теперь посылают? — осведомился Витя.

— Не знаю, вот вызвали Музалева, скажут…

В соседней хате отворилось окно, и в клубах пара появилась голова штабного повара.

— Валька! Ах ты, сорванец! Что же не зайдешь? Или забыл?

— Андрей Лукич! — обрадовался Валя.

Андрей Лукич усадил ребят, налил им горячих щей, дал по стакану вина. Валик взял стакан, поднялся и, волнуясь, сказал:

— Давай, Витя… Помнишь, когда папа уходил на войну, я обещал хорошо учиться… Только учиться нам не пришлось. Но все равно… Помнишь, в книге Островского слова такие: «Самое дорогое у человека — это жизнь…» Я их все время повторяю. Всегда, когда трудно, я про Павку Корчагина думаю. Вернется папа, мы ему про все расскажем. Мы с тобой не зря жили. Вместе с другими воевали. Давай выпьем за нашу победу!

— За нашу победу!

На улице настойчиво загудела машина. Валя высунулся в окно.

— Иду, дядя Ваня!

Братья торопливо обнялись, поцеловались. Валя схватил автомат, выбежал на улицу и, обернувшись, крикнул:

— Витька! Скоро увидимся!

Это была их последняя встреча…

* * *

Бойцы отдыхали.

Издали доносился гул орудий, но теперь к нему не прислушивались. Люди привыкли к этому гулу — где-то неподалеку отсюда проходила линия фронта, день и ночь Советская Армия вела наступательные бои.

Валик сидел с партизанами у небольшого лесного костра. Он вспомнил, что сегодня 11 февраля, ему исполнилось четырнадцать лет. В этот день Анна Никитична всегда пекла яблочный пирог. Приходили товарищи, пили чай, веселились. А вечером собирались приятели отца. «Наверное, и отец и мать вспоминают сейчас об этом», — подумал Валя и тихо запел:

Бойцы подхватили песню, и она зазвучала мощно, сильно, широко. Мысли Вали перенеслись в Шепетовку, в их маленькую аккуратную комнату, в тесный круг семьи и гостей…

— Котик! Командир вызывает! — голос дежурного прервал приятные воспоминания. Валя поднялся с земли, поправил ватник и пошел к шалашу.

У Музалева находился незнакомый человек в шинели с зелеными погонами офицера Советской Армии. Лицо Музалева сияло радостью.

— Ну, плясать будешь?

Валя недоумевающе посмотрел на Музалева, перевел взгляд на офицера.

— Плясать, говорю, будешь? Радостную весть сообщу!

— Какую? — рванулся Валя. — «Не от отца ли пришел этот офицер? — подумал он. — Да, конечно, отец где-нибудь здесь, наступает с нашей армией».

Увидев волнение Вали, Музалев решил не томить его.

— Шепетовку взяли!

— Да ну? Вот здорово! Ура! — Мальчик кинулся к Музалеву, повис у него на шее, целовал, целовал и приговаривал: — Дядя Степа, ой, дядя Ваня! Вот это подарок, вот это день рождения!

Вскоре весь отряд знал о новой победе Советской Армии. Поздним вечером партизаны собрались возле штабного шалаша. Радист настроил рацию. В хрипящем динамике зазвучал твердый голос: «От Советского информбюро. Оперативная сводка за 11 февраля 1944 года. Войска 1-го Украинского фронта в результате обходного маневра и атаки с фронта 11 февраля овладели городом и крупным железнодорожным узлом Шепетовка».

Шепетовка освобождена! Радости людей не было конца. Они поздравляли друг друга, обнимались, целовались, кто-то пустился в пляс. Конечно, больше всех радовались шепетовчане. Удивительно, как быстро человек забывает все плохое и тяжелое! Может, так и должно быть? Вот дерево, скованное льдом, иссеченное колючими ветрами, по весне опять цветет, нежится, радостно шелестит зеленой листвой. В радости своей люди забыли обо всем. Казалось, не было вчера лишений, страданий, кровопролитных боев и не будет их завтра. Мальчики оживленно говорили о Шепетовке, строили планы на будущее. Им не терпелось попасть в родной город, увидеть друзей, родных, знакомых, вместе со всеми уцелевшими встречать возвращающихся. Только Степа хмуро молчал. Какая-то мысль не давала ему покоя.

— Дядя Ваня! Иван Алексеевич, теперь и школы откроются? — не верилось Валику.

— Откроются, — с грустной улыбкой ответил Муза-лев. Он полюбил этих хлопцев, и ему не легко было расставаться с ними. Но имеет ли он право оставлять их? «Пусть едут, для них война кончилась. И так много горя хлебнули», — подумал Музалев и добавил: — Теперь все будет, как прежде. Еще лучше, чем прежде.

Степа задумался.

— Дядя Ваня, а когда мы поедем?

— Скоро, хлопцы, совсем скоро…

— Эх, мы б сейчас в девятом учились, а сядем в шестой, — огорчился Валик.

— Иван Алексеевич, а вы в Шепетовке останетесь или на родину вернетесь? — спросил Коля.

— Воевать буду, — ответил Музалев. — Война-то не кончилась. Шепетовку освободили, а сколько еще наших городов и сел под немцем стонет! Вот возьмем Изяслав, вы — по домам, а мы пойдем дальше. До Берлина еще далеко.

Мальчики смутились. Им стало неловко за свою радость перед Музалевым, перед остальными партизанами.

— Тогда и мы с вами! — твердо заявил Валик. — Верно, хлопцы?

— А то! Чего нам спешить? — поддержал Степа.

— А как же домой? — несмело пробормотал Коля.

— Ну… сходим денька на два и обратно. Верно, Степа?

— Ни, я не пойду, — хмуро ответил Степа.

Ребята удивленно посмотрели на него.

— Меня ж сразу в колонию, срок досиживать! — пояснил Степа.

— Ошибаешься. Ты свою вину искупил. Дадим тебе боевую характеристику, — успокоил Степу Музалев.

— Ну, видишь? — обрадовался за дружка Валик…

Через пять дней, вечером 16 февраля, в лес прибыли Олексенко и капитан Советской Армии. К Музалеву вызвали командиров взводов. Олексенко объяснил задачу и план действий.

Советская Армия, освободив Славуту и Шепетовку, двигалась с севера к городу Изяслав. Это небольшой старинный город на реке Горыни. Мимо него проходит железнодорожная ветка Шепетовка — Тернополь. Отряду Лагутенко поручено взорвать железнодорожный мост за Изяславом. Отряду Музалева, который располагался в лесу южнее Изяслава, предстояло незаметно подойти к городу, ворваться в него после обстрела армейской артиллерии, выбить немцев и продержаться до подхода советских войск.

…Темной ночью партизаны бесшумно подошли к Изяславу, перешли ров и залегли на южной окраине города. Зимнее небо медленно бледнело. Стоял сильный мороз. Маскировочные халаты примерзали к снегу. Степа, Коля и Валя лежали рядом с Музалевым. Валя думал о том, что сегодня после боя он поедет в Шепетовку. Наконец-то он снова будет в родном городе. Может быть, мама уже вернулась? Скорей бы началась атака, скорей бы настал день, такой долгожданный, такой счастливый день в его жизни!

Музалев часто поглядывал на светящийся циферблат часов. Стрелка двигалась медленно. Четыре пятьдесят, пятьдесят пять, пятьдесят девять. Пять!

В ту же секунду грохот разорвал тишину: на город обрушились десятки снарядов. Началась артиллерийская подготовка. В ответ на северной окраине заговорили вражеские орудия, завыли минометы. Гитлеровские солдаты торопливо выскакивали из домов. Едва смолкли орудия, как за спиной фашистов на южной окраине разнеслось мощное «ура» и сотни партизан ворвались на улицы города. Фашисты решили, что попали в «мешок». Упорно сопротивляясь, они все же отступали к центру города.

Валя сбросил ушанку. Он бежал, останавливался, стрелял. Из крайнего дома выскочил гитлеровец, пустил очередь и бросился наутек.

— У, гад! — Валя выстрелил.

Немец плюхнулся, а другой долговязый солдат в одном нижнем белье и каске бросил автомат, поднял руки. Степа на ходу крикнул:

— Хлопцы, принимай лунатика!

Но партизаны, увлеченные боем, пробежали мимо. Тогда солдат воровато оглянулся по сторонам, поднял автомат, выпустил наугад очередь и скрылся за углом дома. Пуля угодила Степе под левую лопатку. Он пробежал еще несколько шагов и упал, широко раскинув руки.

Партизаны выбили противника из центра города, захватили оружейный склад, пригнали к нему автомашины. Музалев приказал Вале Котику и еще нескольким партизанам охранять трофеи, а сам побежал вперед.

…Валя стоял на посту у ворот оружейного склада. Он прислушивался к шуму боя. Все вокруг было наполнено свистом пуль, воем мин, стрекотом пулеметов и автоматов. Где-то совсем рядом просвистело несколько пуль, и Валя почувствовал тупой удар в живот. Ноги сразу ослабели, задрожали. Перед глазами поплыли желтые круги. Он прислонился к стене и стал медленно опускаться на землю.

— Хлопцы, Котика ранило! — закричал Коля и бросился на помощь другу.

— Санитар, сюда, раненый тут! — послышались голоса партизан.

К складу подъехала подвода. Санитар соскочил с нее, подошел к Вале, осмотрел рану, покачал головой.

— В живот угодило, разрывной, видно. Худо дело Надо в госпиталь. А ну, ребята, подсобите.

Валю осторожно уложили, и подвода тронулась в Славуту, где находился партизанский госпиталь. Когда выехали из города, Валя очнулся и слабеющим голосом попросил:

— Поднимите меня… Я хочу видеть… как они бегут…

Санитар осторожно приподнял Валю.

— Вот так… хорошо… — Широко открытыми глазами Валя смотрел на старинные дома Изяслава, на облачка разрывов, на бегущих фашистских солдат, прислушивался к выстрелам и голосам. — Хорошо… — он поморщился, закусил от боли губу.

Санитар опустил его на подводу. Пересохшими губами Валя еле слышно произнес:

— Хорошо, что мама не видит… Поднимите меня, я хочу стоять… Вот так… как хорошо… Танки идут! Наши… Отец идет… Как хорошо…

Тело мальчика безжизненно повисло на руках санитара…