В СТАРОЙ ТУЛЕ

Несколько столетий назад Тула была южным рубежом и крепостью Московского государства.

Еще при Василии III, более чем за четыреста лет до наших дней, в Туле построили кремль с толстыми кирпичными стенами, девятью могучими башнями и железными воротами на два створа. Этот кремль был свидетелем многих битв, его стены выдержали не одну осаду.

Во времена Ивана Грозного туляки, укрывшись в кремле, успешно сдерживали натиск огромных татарских орд, посланных на Москву крымским ханом Девлет-Гиреем.

Постоянная угроза со стороны врагов заставляла туляков быть настороже. Имея поблизости залежи железной руды, они издавна научились изготовлять оружие, сначала холодное, а потом и огнестрельное.

Железоделательное мастерство на Руси развивалось с незапамятных времен.

При археологических раскопках древних городищ было найдено большое количество различных изделий из железа, что свидетельствует о том, что железоделательные ремесла были распространены во многих местах древней Руси. Из железа изготовляли простейшие орудия обработки земли, некоторые предметы домашнего обихода, оружие, воинские доспехи.

Наши летописи, а также арабские писатели IX века, свидетельствуют о наличии мечей на вооружении древних славян.

Русские железодельцы и ковачи обеспечивали достаточным количеством металлического оружия дружины Олега, Святослава, Владимира Святославовича, Ярослава Мудрого.

В великом русском эпосе «Слово о полку Игореве», описывающем события 1185 года, немало говорится о применении русскими дружинами различного оружия из железа: «Летят стрелы каленые, гремят сабли о шеломы, трещат копья булатные в поле неведомом, посреди земли половецкой...» Памятник древней письменности «Моление Даниила Заточника», относящийся к началу XIII века, свидетельствует о широком применении железа на Руси. В то время железо прочно вошло в быт людей.

Искусство русских железодельцев и ковачей было известно в древние времена и далеко на Западе.

Изделия из железа вывозились в соседние государства. В описи имущества Хцебуцкой церкви Бревновского монастыря, составленной чешскими монахами в XIV веке, значится «три железных замка, в просторечии называемых русскими».

С давних времен занимались железоделательным мастерством и в Туле.

В тридцати километрах от Тулы, около села Дедилова, до сих пор сохранились следы древних рудников — большие осыпавшиеся ямы. Это бывшие Дедиловские провалища. В древние времена здесь добывали железную руду и окрест стояло множество примитивных «доменных печей». Это были даже не печи, а большие горны, снабженные сильными мехами.

В горн засыпались уголь и руда, руду покрывали слоем угля, затем снизу разжигали огонь, и несколько дюжих мужиков начинали качать мехи — так производилась плавка.

Железо выделывалось из глыбовой руды, добываемой из земли с помощью бадеек и воротов, и из болотной руды, залегавшей на поверхности земли.

В XVI веке тульские кузнецы и железных дел мастера приобретают большую известность: о них знают в Москве, Рязани, Владимире, Суздале.

В 1595 году, по указу царя Федора Иоанновича, многие тульские кузнецы переселяются из посада в особую слободу, названную Кузнецкой, и становятся самопальными (оружейными) мастерами. Им поручают изготовление оружия для казны.

Самопальные мастера освобождаются от посадского тягла, то-есть от повинностей и податей, и по сравнению с посадскими людьми попадают в более привилегированное положение. Благодаря этому число самопальных мастеров быстро растет. С годами в Туле образуется сословие казенных кузнецов — будущих тульских оружейников.

Так как казенные кузнецы расселялись на посадской земле, между ними и посадскими людьми шла непрекращающаяся вражда на протяжении многих десятилетий. Посадские люди начали жаловаться, писать челобитные царю. Казенных кузнецов лишили их привилегий, и оружейное дело начало хиреть.

В 1619 году самопальные мастера Федотка Федосеев да Якунко Пушкин написали челобитную царю Михаилу Федоровичу, в которой просили вернуть им прежние привилегии освободить от посадского тягла. В этой челобитной они ссылались на то, что «делают на Туле самопальное дело день и ночь беспрестанно».

Через три года самопальный мастер Потапко Полуэктов послал царю новую челобитную, прося освободить самопальных мастеров от посылок на работу в другие города и от постоев, «от коих им становится теснота великая».

Эти ли челобитные помогли, или подействовали на царя угрозы польской шляхты, готовившейся к войне с Россией, но только тульским казенным кузнецам были возвращены прежние льготы. Кузнечное дело стало быстро развиваться.

В 1640 году в Кузнецкой слободе трудилось больше ста самопальных мастеров. Они работали на казну, но материалы для изделий должны были покупать сами.

Царским указом самопальным мастерам предоставлялось право первоочередной покупки железа и угля, они освобождались от денежных оброков и податей.

В XVII веке «тульские оружейники образовывали особую кузнецкую слободу, составляли особое сословие, с особыми правами и привилегиями», — писал В. И. Ленин.

К концу XVII столетия самопальные мастера изготовляли для казны ежегодно около двух тысяч пищалей (ружей).

Процесс изготовления пищали был очень сложен. Особенно тяжело давалась заварка ствола. Стволы делались из хорошо выкованных железных полос. Их накаливали, свертывали в трубу и сваривали в горниле, потом, надев на круглый железный стержень, ковали на наковальне.

Эта операция и называлась заваркой ствола. При длинных стволах в трубы сваривали отдельно казенную и дульную части, соединяли их поперечной сваркой. Затем соединенные части рассверливали длинным сверлом, шлифовали и обтачивали снаружи, придавая им нужную форму. Каждую часть пищали делал определенный мастер.

Самопальные мастера имели право выполнять, помимо казенных, частные заказы — работать на сторону. Этим пользовались «пожиточные» (богатые) люди — ловкие и оборотистые дельцы. Они скупали оружие у «скудных» (бедных) людей и продавали его в других городах втридорога. Многие на этой торговле быстро разбогатели и стали заниматься оружейным делом.

В конце XVII века в Туле были хорошо известны крупные поставщики оружия Исай и Максим Мосоловы и Никита Орехов.

В те же годы предприимчивый посадский мужик Никита Антуфьев (Демидов) зачастил в Кузнецкую слободу и быстро сдружился с самопальными мастерами. Познав их искусство, он и сам сделался мастеровым, а потом завел собственную мастерскую, куда залучил хороших мастеров. Изделия его мастерской отличались высоким качеством.

Через некоторое время Демидов взялся поставлять оружие для казны, и слух о нем дошел до царя Петра.

В 1696 году Петр I, возвращаясь из Азовского похода, заехал в Тулу, чтобы ознакомиться с работой самопальных мастеров.

В Дороге у Петра поломался «аглицкий» пистолет, и по прибытии в Тулу Петр приказал узнать, не возьмутся ли за его починку местные мастера.

Через два дня к Петру явился Демидов, могучий чернобородый человек с ястребиным носом и хищным взглядом из-под бровей.

Он передал исправленный пистолет и такого же фасона другой, новый, который красотой отделки намного превосходил «аглицкий».

— Это откуда? — изумился Петр.

— Туляки сделали своему государю в подарок, — почтительно сказал Демидов. — Мы бы и не это сделали, кабы была на то ваша царская милость!

Царь немало дивился подарку туляков.

— Глядите, — говорил он придворным, — русские мастера могут делать оружие не хуже аглицкого, да с такой быстротой, какая англичанам и не снилась!..

Усадив Демидова подле себя, Петр долго расспрашивал его о нуждах мастеров и о том, как можно расширить в Туле производство оружия.

Оценив в Демидове смелость, предприимчивость и ум, Петр повелел ему «немедля строить плотину при впадении Тулицы в Упу и возводить завод железоделательный». Демидов стал расширять свое производство.

В 1705 году, по указу Петра, в Тулу приехал дьяк Беляев с заданием «поспешно построить при Кузнецкой слободе оружейный двор о пятидесяти горнах и многих амбарах для изготовления ружей».

Это мероприятие Петра дало резкий толчок развитию оружейного дела в Туле.

В начале 1712 года Петр I снова побывал в Туле, осмотрел оружейный двор, демидовские мастерские и повелел заложить в Туле казенный оружейный завод, «где можно бы ружья, фузеи, пистолеты сверлить и оттачивать, а палаши и ножи точить водой...».

За постройку этого завода на Старом городище и семидесятитрехметровой плотины взялись русские мастера-механики Красильников и Шелашников. В 1714 году, когда строительство шло полным ходом, Красильников неожиданно умер. Однако работа не остановилась, — его заменил другой русский умелец — солдат Ораниенбаумского батальона Яков Батищев, слывший хорошим механиком.

В 1718 году строительные работы были завершены. Завод построили «на два жилья» (в два этажа). Внизу было размещено 12 кузниц с 96 горнами и склады, а вверху — 12 мастерских палат (цехов).

Все оружейное производство решено было сосредоточить на заводе, однако разместить там более тысячи мастеров, живших в Кузнецкой слободе, не удалось. Большинство из них попрежнему продолжало работать дома. Заказы на те или иные части оружия выполнялись не только отдельными мастерами, но и целыми семьями.

Постепенно число дворов, где селились мастеровые, возрастало. Так образовались слободки: заварщиков, ствольников, штыковиков. Со временем на их месте возникли улицы, до наших дней сохранившие свои самобытные названия: Ствольная, Дульная, Курковая, Замочная и т. д.

При Петре I производство ружей в Туле было доведено до 15—18 тысяч штук в год. Вооруженные ими русские воины одержали великую победу над шведами под Полтавой.

Тульский оружейный завод, созданный Петром I, был расширен Екатериной II, которая сама приезжала осматривать его. Производство ружей на нем было увеличено с 18 до 45 тысяч штук в год.

Славные чудо-богатыри Суворова во всех походах были вооружены ружьями, изготовленными тульскими мастерами. И эти ружья служили воинам безотказно.

Во время Отечественной войны 1812—1813 годов и в 1814 году тульские оружейники сделали 600 тысяч ружей. Это был невиданный дотоле трудовой подвиг русских оружейников.

Солдаты Кутузова, вооруженные тульскими ружьями, разбили вторгшиеся на русскую землю полчища Наполеона.

Генерал Воронов, бывший в то время начальником Тульского оружейного завода, писал в рапорте артиллерийскому департаменту о работе тульских оружейников:

«...Соразмеряя отечественным нуждам и усиливая рвение свое, трудились они день и ночь и все праздничные и табельные дни, определенные для свободы и отдохновения от трудов, употребляли на одно только дело оружия, торжествуя их в трудах, отечеству посвященных. Такова есть жертва оружейников...»

В Крымскую кампанию, когда героические защитники Севастополя испытывали острую нужду в штуцерах (нарезном оружии), которыми были вооружены их противники, тульские оружейники торжественно обещали сделать в часы отдыха и без оплаты 2 тысячи нарезных ружей и послать их в дар солдатам Севастополя. За три года, с 1853 по 1855, в Туле было изготовлено 174 тысячи нарезных ружей.

На протяжении столетий тульские оружейники свято хранили свои славные традиции. В годы смертельной опасности для родины они работали «не щадя живота», чтобы помочь русским воинам одолеть врага.

Со временем из самопальных мастеров, расселенных в Кузнецкой слободе, за рекой Упой, сложилось славное и многочисленное сословие тульских оружейников. Росло и совершенствовалось их замечательное мастерство. От отцов к сыновьям и внукам передавался веками накопленный опыт и секреты оружейного производства.

Так возникли в Туле династии потомственных, русских оружейников. Из них вышло немало знаменитых мастеров, прославивших русское оружие на весь мир.

 

В ВЫВШЕЙ КУЗНЕЦКОЙ СЛОБОДЕ

Нижне-Миллионная улица серыми уступами сползла к реке. Ветхие, покосившиеся домики словно смеялись над названием улицы.

Ее название действительно никак не вязалось с вековой бедностью ее обитателей. Очевидно, «отцы города», наделившие улицу таким именем, были не лишены чувства юмора.

Однако другие улицы Заречья (так называлась промышленная окраина Тулы) носили самобытные названия, связанные с их многовековой историей: Штыковая, Ствольная, Курковая. Некогда тут находилась Кузнецкая слобода.

Здесь издавна ютился рабочий люд, ружейных и пушечных дел мастера, скромные русские умельцы, по преданьям, подковавшие «аглицкую блоху».

Жили оружейники большими семьями в крохотных, собственных или на долгий срок арендуемых домишках, неизменной принадлежностью которых были или маленькая кузня, или сарайчик для слесарных и кузнечных работ. В этих кузнях и сарайчиках трудились оружейники после работы на заводе, выполняя частные заказы.

Почти у каждого домика был разбит небольшой сад, под окнами росли рябины, березы, сирень.

В зимний вечер 1879 года к воротам небольшого домика на Нижне-Миллионной подкатили розвальни. Из них бойко выскочили двое; они помогли сойти укутанной в шаль женщине с ребенком и под руку вытащили сгорбленную старушку.

Она громко закричала:

— В избу, в избу младенца-то несите! — и, увязая в глубоком снегу, проковыляла через двор к маленькой кузне.

— Дед, слышишь ли! Мироныч, оглох, что ли? — кричала она простуженным голосом, стуча обледенелой рукавицей в заиндевелое окно. — Вернулась Саня из церкви, окрестили внука-то Васюткой!..

Так в семье потомственных тульских оружейников Дегтяревых появился новый человек — будущий мастер оружейного дела Василий Алексеевич Дегтярев.

Мальчик рос шустрым и смышленым.

В детские годы большое влияние оказывал на него дед Мироныч, который прививал внуку любовь к труду, развивал в нем любознательность.

Лет с семи пристрастился мальчик к дедушкиной кузне. Придет, встанет у порога и подолгу смотрит, как дед кует железо. Особенно нравилось мальчику наблюдать за работой, когда деду помогали отец или кто-нибудь из мастеров, выполнявших роль молотобойца. Огромная кувалда со свистом падала на раскаленный кусок железа, во все стороны летели огненные искры. Васютка мечтал, что, когда вырастет, непременно станет кузнецом и будет вместе с отцом помогать деду.

Однажды, когда дед и молотобоец сели отдохнуть, Вася пробрался в кузню и, дотянувшись до лямки, стал ее дергать, пытаясь качать кузнечные мехи.

— Глянь, Мироныч, какой помощник у тебя появился!

Дед рассмеялся:

— От горшка два вершка, а в кузнецы лезет... Ну, ну, качай!

Вася изо всех сил потянул шест, потом выпустил лямку и больше уже не смог до нее дотянуться.

Дед встал и привязал к лямке веревку.

— Ну-ка, дергай теперь!

Мальчик, пыжась и краснея, стал качать кузнечные мехи. И вдруг, увидав, что угли в горне начали разгораться, радостно закричал:

— Дедушка, смотри, дедушка, смотри, загорелось!..

С этого дня дед стал пускать Васю в кузню и даже позволял качать мехи.

Постепенно Васютка сделался помощником деда: то угля подбросит в горнило, то клещи подержит, то мехи покачает.

Приходил он домой вместе с дедом чумазый, закопченный и с гордостью говорил:

— Вот и мы пришли. Кончили работу!..

По вечерам любил Вася послушать рассказы деда про житье-бытье. Рассказывал Мироныч мастерски! Послушать его всегда собиралось много народу: всем нравилось, что в рассказах деда была горькая, суровая правда о жизни простых рабочих людей..

— И вот поехал как-то раз государь в заграницу, — говорил дед тихим, ласковым голосом. — С ним целая свита увязалась: тут и генералы, и адмиралы, и попы, и повара — всех и не пересчитаешь! И каждый государю по своей части разные разности кажет. Кто, значит, книги, кто ковры разные, кто насчет монополии соображает, а генералы ружье заморское приволокли.

Как глянул на него государь, так и обмер от удивления. Ствол вороненый, с синевой, как у цыгана волос. А на стволе насечка, словно кто золотом расшил. Ложа из резного дерева, и на ней-то перламутром да слоновой костью узоры выведены. А замок уж так аккуратно да чисто сработан, что и царь диву дался. И велел он тут же купить это иноземное ружье, сколько б оно ни стоило.

Генералы исполнили царский приказ.

Вот вернулся царь-государь в столицу и велит ему заморское ружье принести. Вытащили генералы ружье из сафьяна. Рассматривают, любуются, дивятся.

И вдруг видят на стволе золотом выведенную надпись: «Иван Москвин во граде Туле».

Вот тебе и заморская штуковина!..

А царь в колокольчик звонит: велит скорее ружье подавать. Как тут быть?.. Думали, думали генералы, да и соскребли золотые-то буквы. Так и не узнал царь, что это ружье сделал не иноземец, а наш тульский мастеровой...

Слушали деда, не переводя дыхания. Когда он заканчивал свой рассказ, Вася взволнованно спрашивал:

— Дедушка, а это правда?

— Знамо, правда! Вот и ты, ежели будешь учиться да стараться, может, таким же мастером станешь...

* * *

Дед Мироныч горячо любил оружейное дело и очень тосковал по нему, когда по старости уже не мог работать на заводе.

Заметив во внуке любознательность и способности к мастерству, дед стремился привить и ему любовь к оружейному делу.

Однажды дед повел Васю в заводской Оружейный музей. Они вошли в помещение, увешанное и уставленное всевозможным оружием. Вася восхищенно смотрел по сторонам. Тут были и шашки и тяжелые палаши, старинные фузеи и штуцера, современные винтовки и всяких размеров и систем пистолеты.

— Вот гляди, Васютка, примечай. Все это оружие сделали наши тульские мастера. Тут и мои изделия были, да сейчас опознать не могу.

Очень понравились Васе маленькие пистолетики на золотой цепочке.

— Дедушка, а эти пистолеты всамделишные?

— А как же? Самые заправские, знаменитый мастер делал — Медведков.

Вдруг в зал вошел стражник.

— Вы чего тут?.. Откуда взялись?.. Сейчас начальство идет...

Дед схватил внука за руку и потащил к выходу.

— Идем, Васютка, идем, сюда никого не пускают...

Дед был разгневан стражником, дорогой хмурился и что-то сердито бормотал себе под нос.

А Васютка возвращался домой радостный и счастливый. Перед глазами его, одно красивей другого, стояли ружья, палаши, шашки, пистолеты...

У самого дома он остановился и схватил за руку деда:

— Эх, дедушка, кабы мне научиться делать настоящие ружья, я бы сделал такое ружье, которое бы стреляло от нашего дома до самой Москвы!

— Ишь, чего захотел, — улыбнулся дед, и эта неожиданная улыбка расправила суровые морщины на его лице, сделала его добрым, приветливым. — Человек может многого достигнуть, Васютка, надо только стараться да не лениться.

* * *

После посещения музея Вася сильнее прежнего привязался к деду и стал проявлять еще большую любознательность. Теперь, придя в кузню, он не только качал кузнечные мехи или держал длинные клещи, помогая деду, но и старался узнать, что за изделия кует дед.

Когда дед становился к верстаку и выдвигал широкий ящик с инструментами, Васютка не давал ему работать.

— Дедушка, а это что за рогулька? — указывал он на кронциркуль. И, не дожидаясь ответа, спрашивал: — Зачем такой молоточек?.. А вот какие щипчики... Они нужны тебе?..

— До чего ты дотошный стал, Васютка, — отвечал Мироныч. — Мыслимое ли дело все разом объяснить?.. Гляди и примечай, что к чему. А мешать будешь — прогоню.

Вася умолкал, но ненадолго. Переминаясь с ноги на ногу, он опять начинал осаждать деда:

— Дедушка, а что крепче: железо или медь?

Мироныч, увлеченный работой, незаметно для себя пускался в объяснения и спохватывался лишь тогда, когда разговор действительно начинал ему мешать.

— Да отстанешь ли ты наконец?! — сердито прикрикивал он. — Иди лучше в бабки играть, от тебя не подмога, а одна помеха.

Васютка знал, что Мироныч быстро отходит. Поэтому, нахмурясь и уйдя, он минут через пять являлся снова.

— Дедушка, может, уголька подбросить?

— Уголька? Подбрось, пожалуй, да качни раз-другой, а то того гляди и потухнет в горне...

Дед был для Васи и учителем, и наставником, и другом.

Только дружба эта оборвалась неожиданно и слишком рано. Васе было всего восемь лет, когда, заболев, дед умер.

На мальчика смерть деда произвела тяжелое впечатление. Несколько дней он метался в горячке, бредил, но и оправившись от болезни, долго не мог забыть деда. Ни дела по хозяйству, в которых Вася как старший помогал матери и бабке, ни игры с товарищами, ни мастерство — ничто не могло рассеять его горе.

Но вот наступила осень.

Васю отдали в приходскую школу. Знакомый сапожник принес ему сапожки. Это была такая радость, что мальчик невольно забыл свою печаль. Первый раз в жизни ему довелось надеть собственные сапожки!

На другой день мать и бабка торжественно собирали его в школу. Вася шел гордо. Он видел, что соседские ребятишки из калиток и с заборов смотрели на него с великой завистью. Редко кто в то время из детей рабочих мог пойти учиться. Это было большим счастьем.

Зима пролетела незаметно. Учился Вася прилежно. Несмотря на то, что он был самым маленьким в классе, учитель нередко ставил его в пример остальным.

С наступлением летних каникул мальчик перебрался из дома в сарай, где устроил себе мастерскую.

Уже с этих пор стала проявляться в Васе страсть к изобретательству. Началось с того, что однажды вместе с товарищами он соорудил в саду настоящий фонтан. Вытащив во двор отца, Вася подвел его к клумбе и открыл кран. Над клумбой взвился водяной султан.

Обрадованный отец долго не верил своим глазам. Оценив труд Васи, дал ему двугривенный:

— Молодец, Васек! Вот тебе на пряники.

Вася купил на эти деньги книжку по механике, в которой вычитал о замечательном русском самородке — изобретателе Ползунове, построившем первую паровую машину.

Васю очень заинтересовал Ползунов и его изобретение. Ему захотелось больше узнать о судьбе русского изобретателя-самоучки.

Однажды он опросил отца:

— Папа, верно это, что был такой мастер Ползунов, который построил паровую машину?

— А ты откуда знаешь о нем? — удивился отец.

— Вот в книжке вычитал.

— Ишь ты!.. В книжке... Справедливо все это, сынок, только в книжке-то всего не опишут.

А был у нас на заводе механик, так тот сказывал, что великие муки испытал Ползунов, прежде чем сделал свою машину. Хозяин-то завода не любил машин, за них большие деньги надо было платить, а рабочие в то время работали почти вовсе задаром, вот и невыгодно ему было вместо них машину-то заводить. Бился, бился Ползунов, да так и помер в бедности. А один англичанин построил такую машину. И хотя после Ползунова, а его вон первым изобретателем считают.

— Почему же так бывает?

— А потому, что цари да слуги царевы не верят в простых русских людей, не дают им выбиваться на большую-то дорогу.

 

ПО ПРОТОРЕННОМУ ПУТИ

Смерть деда Мироныча тяжело сказалась на бюджете семьи Дегтяревых. Как ни старался отец Васи, его заработка не хватало на пропитание семьи. Чтобы не разориться вконец, пошел он к дедовским заказчикам и набрал у них работы на дом.

Установив в кузне еще дедом купленный ножной токарный станок, он стал на нем вытачивать различные детали, занимаясь этим по вечерам после работы на заводе и в воскресные дни.

Вася, сделав уроки, подходил к отцу и подолгу смотрел, как отец вытачивает медные детали для самоваров. Иногда отец подставлял к станку невысокую скамейку, ставил на нее сына и показывал, как надо работать на станке.

Вася быстро научился вставлять резец, обтачивать деталь, но, стоя на скамейке, он не доставал ногой до педали и не мог приводить в движение станок.

— Чистое наказание с тобой, Васютка, — говорил отец, — с полу не достаешь до резца, со скамьи не дотянешься до педали. Надо тебе, брат, подрасти. Иди-ка лучше к своим книжкам или пойди покатайся с горы.

Вася с обидой уходил, но мастерство так его манило, что через некоторое время он опять оказывался в кузне.

— Гляди, Алексей, сын-то и не отходит от тебя, — говорила старуха, — рукомеслу его учить надо, а не в школу посылать. Ишь, он какой смышленый до этого!

Отец хмурился и молчал. Не хотелось ему, чтобы сын пошел по той же торной дороге, по которой шел он сам и почти все дети мастеровых: в одиннадцать-двенадцать лет — на завод в ученики, потом — в подмастерья и так до тех пор, пока не выучится на слесаря, токаря или кузнеца.

Мечтал Алексей хоть одного из сыновей выучить, вывести в люди. И сам не верил, что эту мечту можно осуществить.

Как-то поздней весной Вася вернулся из школы радостный и счастливый. Он принес от учителя похвальный лист, выданный за успешное окончание приходской школы.

Вечером пришел учитель. Он долго убеждал родителей и бабку отдать Васю в гимназию и даже брался помочь определить его на казенный счет. Два месяца учитель и отец Васи обивали пороги управы, писали в Петербург, но хлопоты ни к чему не привели.

Однажды отец сказал сыну:

— Вот что, Васютка, теперь ты не маленький, должен сам думать о себе. Лето побегал — и хватит! Грамоте учить тебя мне не под силу, так давай-ка, брат, учиться ремеслу. Будешь хорошим мастером, тогда и грамоту осилишь. Это никогда не поздно.

Через несколько дней Вася стал работать вместе с отцом на заводе.

Мальчика поставили за «шарманку» — машину, похожую на небольшой ящик. Эта машина, применявшаяся для испытания пружин, называлась «шарманкой» потому, что то и дело надо было крутить ее ручку. В этом и заключалась работа Васи. Сначала она показалась ему простой и легкой. Но за день он так уставал, что еле добирался до дому. От усталости сильно ныли руки.

Отец, выслушав его жалобы, сказал:

— Ничего, это с непривычки. Втянешься — пройдет! Ты старайся работать так, чтоб было ловчее, тогда и уставать не будешь.

Вася стал думать о том, как бы облегчить работу.

На другой день он притащил со двора низенький широкий ящик и, перевернув его, подвинул к «шарманке». Получился помост. С этого помоста стало удобней вертеть ручку «шарманки», можно было налегать на нее грудью. Работа пошла легче. Вася стал меньше уставать.

Однако вертеть ручку «шарманки» — небольшая наука, а Вася надеялся, что на заводе он будет учиться мастерству.

— Ну как, Васютка, работается? — спросил однажды отец.

— Что это за работа, — сказал Вася с недовольством, — только и знаю, что ручку кручу.

— Э, да ты, брат, видно, и не понимаешь того, что делаешь. Ведь ручку-то вертя, ты испытываешь пружины, а это главный механизм в винтовке. Сообрази-ка, если, скажем, в бою у винтовки откажет пружина, — что будет с солдатом?.. А то, что погибнет он ни за грош. Пристрелят его, как цыпленка, потому что без пружины его винтовка — палка. А ныне за пружинами особый глаз нужен.

— Почему же?

— Да потому, — продолжал отец, — что как раз в этом году завод начал производство новых трехлинейных винтовок, созданных капитаном Мосиным. Это такие винтовки, каких нет ни в одной стране мира. А ты для них испытываешь пружины — главный механизм. Этим ты должен гордиться. А что проста работа, так то ничего. И годов-то тебе всего одиннадцать. Пооглядишься да покажешь себя — тебе потрудней работу дадут. И научиться еще всему успеешь. Главное — была бы охота.

После разговора с отцом Вася изменил отношение к своей «шарманке»: стал за ней ухаживать, обтирать ее, смазывать. И работа на ней уж не казалась ему такой никчемной.

* * *

Прошли три года. Вася подрос, возмужал, ему шел уже пятнадцатый год, но работал он попрежнему на «шарманке». Чтобы продвинуться и получить лучшую работу, нужны были деньги на подарок мастеру, а у отца их не было.

За эти годы Вася хорошо изучил завод, завел себе товарищей.

Часто в обеденный перерыв он приходил в ствольную мастерскую, где работал браковщиком его сосед—рослый веселый парень Саша Синепальников, самый молодой из семьи знатных оружейников. Отец Саши долгое время работал с Мосиным и был отладчиком первых образцов знаменитой мосинской винтовки.

Другим товарищем Васи был сын слесаря Миша Судаков, работавший на этом же заводе.

В свободное время друзья любили поиграть в бабки.

В бабки в то время играли не только подростки и молодежь, но даже совсем взрослые, очень почтенные и уважаемые люди. Игра велась обычно на тихих улочках или во дворах.

Однажды вечером, когда друзья собрались, чтобы играть в бабки, Вася положил на ладонь Миши сверкающий медный биток, точную копию костяного.

Миша приподнял биток на руке:

— Какой тяжелый! Вот это да!

— Возьми на память! — неожиданно сказал Вася.

— А как же ты?

— А вот и мой! — ответил он, достав другой биток, но не из желтой, а из красной меди, и пояснил: — Для того, чтобы не путали. — И, испытующе посмотрев на Мишу, сказал: — В цехе один мастер сделал.

— Какой?

— Да там один старичок, ты не знаешь...

Новые битки оказались очень хорошими. Многие игроки завидовали друзьям. Стремясь обзавестись такими же битками, охотились за мастером. Но нигде его найти не могли.

Уже потом, через несколько лет, Миша догадался, что никакого биточного мастера на заводе не было, а битки эти Вася сделал сам, но по скромности не захотел в этом признаться.

Было у них и еще одно развлечение — лапта.

Чтобы быть в команде хорошим, надежным игроком, нужно было уметь сильно и далеко отбивать мяч. Вася не обладал большой физической силой. Но однажды он изумил всех. Принеся свою лапту, он ею отбивал мяч значительно дальше, чем самые сильные игроки. Миша попробовал его лапту — получилось то же самое.

Лапта была сделана из ручки деревянной лопаты с тяжелым концом. Преимущество этой лапты заключалось в том, что она оказалась намного длиннее и тяжелее прежней. Васина лапта, как и биток из меди, была оценена по достоинству всеми играющими.

* * *

Как-то стоя за «шарманкой», Вася заметил, что все рабочие пристально смотрят в проход между станками, откуда доносились приглушенные голоса.

Зарядив «шарманку» пружинами, он тоже повернулся в ту сторону. Вдоль цеха по расчищенному и подметенному проходу двигалась большая группа военных и штатских. Впереди всех быстро шел коренастый старик с пышной седой бородой, в светлой широкополой шляпе, в темной длинной рубахе и широких брюках, нависавших над сапогами. В руке у него была толстая палка, но шел он легко, не опираясь на нее.

Васю поразил быстрый и пронзительный взгляд из-под седых нахмуренных бровей. Казалось, что, проходя по цеху, этот человек заглядывал в души людей, работавших за станками, понимал, о чем они думают.

Вася, почувствовав на себе его взгляд, тотчас же взялся за работу и не успел рассмотреть ни самого старика, ни тех, кто его сопровождал.

Когда они вышли во двор, Вася отошел от «шарманки» и несколько секунд глядел в распахнутую дверь на удаляющегося старика.

— Васька, ты чего глаза-то пялишь, аль графов не видел? — спросил его сосед.

— Это разве граф?

— Это не только граф, это Толстой!

— Неужели тот самый?

Вася, и раньше слыхавший о Толстом, теперь вдруг захотел узнать о нем как можно больше. Но в цехе спрашивать было не у кого.

После работы Вася зашел к учителю. До позднего вечера пробыл он у Федора Ильича, слушая его рассказы о Толстом.

Домой Вася принес от него толстую зачитанную «Азбуку» Толстого, где были собраны знаменитые рассказы для детей. В этих простых, маленьких, удивительно ясных и правдивых рассказах был целый мир. Приходя с работы, Вася читал эту книгу, забывая обо всем. Многие рассказы он заучил на память и потом рассказывал их Мише и другим товарищам.

Возвращая учителю волшебную книгу, Вася спросил:

— Не писал ли Толстой про Ползунова — больно уж охота мне о нем побольше узнать.

— Нет, про Ползунова Толстой не писал, — сказал учитель. — Но вот в этой книге рассказывается о другом русском механике — Кулибине, советую почитать.

Новую книгу Вася прочел не отрываясь. Рассказ о том, как простой человек, мастер Кулибин, стал знаменитым русским механиком-инженером, взволновал Васю не меньше, чем история о Ползунове. Ему захотелось сделаться таким же изобретателем, как Кулибин и Ползунов, создать что-то ценное, нужное людям.

Прежде всего Вася решил усовершенствовать свою «шарманку»: вместо ручки приспособить к ней ножную педаль, как у отцовского токарного станка, или присоединить «шарманку» к трансмиссии.

О своих замыслах Вася рассказал мастеру Зубову.

— Ты чего же, мил паренек, хочешь? Не пойму.

— Хочу, чтобы легче работать было.

— Ишь, какой облегчитель нашелся. А тебе это зачем? Лоботрясничать хочешь, по дворам бегать, «чижа» гонять?.. Ведь ежели мы это самое приспособим, тебе, да и мне вместе с тобой, завтра могут по шапке дать. Отваливайте, мол, вам тут делать нечего, у нас машина есть... Так-то, запомни! А потом и другие причины имеются... На всякие там приспособления деньги нужны, а тебе сколько платят-то?.. Гроши? Вот и выходит, что тебя выгодней держать, чем машину заводить, мил паренек... Так что забудь лучше о своих облегчениях да помалкивай о том, что трудно... этак-то лучше... верней!..

Получив такую отповедь, Вася притих, но от замыслов своих не отказался: «Раз на заводе нельзя — буду делать дома».

Как-то, возвращаясь с завода вместе с отцом, он увидел мастерового, едущего на двухколесном самокате (велосипеде), которых в Туле тогда никто не видывал. Безусловно, этот велосипед был самодельный.

Мастеровой ехал медленно, тяжело нажимая ногами на педали переднего колеса и часто теряя равновесие.

Вася решил, что лучше было бы сделать этот самокат с тремя колесами: так он был бы устойчивее, а заднюю ось вращать при помощи цепной передачи, какие имеются у некоторых станков на заводе. Эта мысль не давала ему покоя всю дорогу.

«Конечно, — размышлял Вася, — с помощью передачи легче будет вращать колеса, и скорость получится больше». Твердо уверившись в правильности своих суждений, Вася решил создать свой самокат — на трех колесах и с цепной передачей.

На заводе в куче мусора он нашел старую цепную передачу, раздобыл колеса от поломанной детской коляски — и работа закипела...

Однажды в воскресный день Вася вышел на улицу со своей «машиной». Она казалась грубой, неуклюжей. Колеса ее были без резины, поэтому они грохотали, лязгали, скрипели. Окруженный толпой любопытных, Вася сел на велосипед и поехал под гору под дикое улюлюканье ребят и лай дворовых собак. Потом прокатился еще и еще. Наконец и среди ребят нашлись желающие прокатиться, и скоро от них не стало отбоя. Но так как «машина» двигалась медленно, ее единодушно прозвали «тихоходом». Васе было обидно. Он верил, что «машину» можно заставить ехать быстрее, и взялся за ее усовершенствование.

После долгих раздумий и трудов ему удалось с помощью отца отладить передачу, которая раньше «заедала». «Тихоход» стал двигаться быстрей и легче. Он стал любимым развлечением зареченских ребят, которые в воскресные дни толпами сходились на Нижне-Миллионную.

Удача с «тихоходом» очень обрадовала Васю. У него появилась надежда, что если он будет учиться у хороших мастеров, то со временем, быть может, сумеет сделать более совершенные «машины». Он стал досаждать отцу, чтобы тот помог ему перейти на другую работу. Осенью, попав в сборочный цех, где собирались мосинские винтовки, Вася получил возможность учиться оружейному мастерству.

Работая среди оружейников, Вася узнал от них немало нового, интересного из истории оружейного дела. Узнал он и о кровной обиде оружейников. Большое начальство зажимало изобретения русских мастеров, отдавало предпочтение иноземным изобретателям.

Возмущение оружейников было глубоко справедливо.

На протяжении многих десятилетий, вплоть до 1891 года, русская армия вооружалась иноземным, зачастую плохим и устаревшим оружием.

В Крымскую кампанию по этой причине русские войска оказались в катастрофическом положении,— у них почти не было штуцеров (нарезных ружей), которыми были вооружены противники.

Штуцеры стреляли значительно дальше гладкоствольных ружей. Поэтому враг имел огромные преимущества. Только самоотверженность и беззаветная храбрость защитников Севастополя помогли им продержаться так неслыханно долго.

Тула в 90-е годы прошлого столетия.

В. А. Дегтярев (сидит) в 1900 году.

Перевооружение русской армии и после Крымской войны осуществлялось безалаберно. Системы новых винтовок, заряжающихся с казенной части, сменялись одна за другой с поразительной быстротой. В 1866 году на вооружение русской армии была принята винтовка Терри-Нормана, через год, то-есть в 1867 году, ее заменили системой Карле, а еще через год — винтовкой Крнка. В том же году на вооружение была принята винтовка «Бердана № 1», а через два года, в 1870 году, этот образец заменили «Берданой № 2».

Эта винтовка оказалась лучшей и производилась в Туле на протяжении многих лет. Лишь в 1891 году на смену ей принимается отечественный образец винтовки системы Мосина.

Русское правительство тратило на перевооружение колоссальные суммы. Когда же начиналась война, Россия испытывала острый недостаток в новейшем оружии. Так было и в Крымскую кампанию и в русско-турецкую войну 1877—1878 годов.

Все это хорошо было известно тульским оружейникам. От них Вася Дегтярев узнал, что винтовку «Бердана № 1» усовершенствовал русский офицер Горлов. В армии ее многие называли «русской берданкой».

Здесь же на заводе Дегтярев впервые услышал от старых оружейников правдивую историю о судьбе русского изобретателя Сергея Ивановича Мосина — творца русской трехлинейной винтовки. Васе Дегтяреву довелось учиться у мастеров, которые были ближайшими помощниками Мосина и вместе с ним на протяжении десяти лет трудились над созданием винтовки.

В течение этих десяти лет Мосин не раз представлял свою винтовку на испытания, но комиссия по разработке винтовки всякий раз ес браковала. Между тем французы предложили Мосину за его оригинальное изобретение 600 тысяч франков.

Лишь в 1891 году военное ведомство России приняло мосинскую винтовку на вооружение армии. Однако по указанию царя Александра III ее лишили и родины и имени изобретателя, назвав «винтовкой образца 1891 года».

Поводом для столь несправедливого названия русского изобретения послужило то обстоятельство, что Мосин по настоянию комиссии применил в своей винтовке некоторые детали из винтовки Нагана, которая испытывалась одновременно, но была забракована.

Это незначительное заимствование явилось также причиной того, что иностранец Наган получил от царского правительства премию в 200 тысяч рублей, а фактический изобретатель винтовки — Мосин — всего 30 тысяч рублей.

После этих рассказов Вася Дегтярев долго думал о судьбе Мосина и о его замечательном изобретении.

Скоро ему довелось увидеть и самого изобретателя.

Как-то Мосин приехал на завод, и слух об этом быстро распространился среди рабочих. Мосина с нетерпением ждали в цехах. После обеда в цех, где работал Вася Дегтярев, незаметно вошел высокий полковник с русой окладистой бородой.

— Мосин... Мосин, — пролетел шопот.

Имя Мосина тогда было известно каждому рабочему. Завод в то время изготовлял его винтовку, прекратив производство устаревших «берданок».

Вася вытянулся на носках, чтобы из-за станков получше рассмотреть знаменитого изобретателя.

Мосин подходил то к одному, то к другому мастеру, попросту здоровался с ними и дружески разговаривал, как со старыми знакомыми. Он интересовался мнением мастеров.

Конструктор очень понравился Васе простым и сердечным обращением с рабочими, которое редко случалось ему наблюдать на заводе.

Мосин скоро уехал. Но после этой встречи Васе еще больше захотелось попробовать свои силы в изобретательстве.

* * *

За последние годы отец Васи сильно сдал: похудел, осунулся. Его одолевал удушливый кашель. Все же он продолжал работать на заводе и дома, никогда не жалуясь на болезнь.

Стояла весна. Вешние воды отрезали город от деревенского мира, где была другая жизнь: распевали жаворонки и скворцы, зеленели необъятные просторы полей.

Отец Васи, страстно любивший природу, рвался в деревню, на свежий воздух лугов, в сосновый лес. В нем еще теплилась надежда, что целебный деревенский воздух «заврачует» его полуразрушенные легкие.

Когда просохло, он выпросил у соседей лошадь, отпросился на заводе и вместе с Васей поехал навестить родных. «Может, больше и свидеться не доведется», — думал он.

День выдался погожий, с ласковым, теплым ветерком. Когда выехали за город, отец оживился, повеселел, словно аромат весеннего цветения действительно помог ему.

— Как хорошо-то, Васютка, какой простор кругом, как много воздуха, солнышка, света!.. А жаворонки поют, будто в сказке... Все живет, цветет!.. Хорошо!..

Вася спрыгнул с телеги и пошел пешком. Минут через десять они оказались в лесу и так ехали около часа.

Но вот дорога свернула вправо, а лес отступил, открыв взору широкие поля, покрытые густой зеленой озимью. Потом зелень сменили сочные, каштановые пашни.

— Васютка, видишь ли пахаря-то на пригорке?

— Вижу, а что?

— Да ты вглядись получше, может, признаешь?

Вася, прищурясь от солнца, стал всматриваться.

Пахарь — босой крепкий старик в соломенной шляпе, с длинной развевающейся на ветру бородой, бодро шел за сивой лошадью, изредка покрикивая: «Но-но... прямо!..»

— Не узнаешь?

— Нет! —ответил Вася.

— Да это же граф Толстой, которого ты читал.

Вася с изумлением смотрел на Толстого, идущего босиком.

— Вот, гляди, — продолжал отец, — барин, граф, их сиятельство, а пашет, как мужик, босиком идет за лошадью, а почему? Потому, что труд любит. Труд, батенька мой, первейшее дело на земле. От него и польза, и радость, и утеха!.. Теперь ты уж большой, пригляделся к жизни, понимаешь, что без труда не проживешь... А не дай бог умру я... ведь на тебя вся надежда...

Вскоре по возвращении из деревни отец занемог и, полежав с неделю, умер.

Семнадцатилетний юноша остался хозяином в доме и кормильцем большой семьи. За несколько дней он переменился: стал молчалив, серьезен не по годам. Чтобы заработать на пропитание семьи, поставить на ноги маленьких братьев, Василий на заводе и дома трудился за двоих.

К этому времени он стал уже опытным слесарем: умел работать на станках, знал и токарное дело и кузнечное. Но ему было всего семнадцать лет, поэтому он продолжал получать заработок ученика.

Чтобы спасти семью от обнищания и голода, он принужден был работать по вечерам дома, как это делал отец. После утомительного труда на заводе он становился к дедовскому станку и работал до тех пор, пока хватало сил.

Очень тяжело было качать педаль. Нога от этого немела, словно наливалась свинцом. Василий серьезно задумался над тем, как бы облегчить свой труд.

Ему хотелось придумать какой-нибудь двигатель, который вращал бы вал станка подобно заводским трансмиссиям и цепным передачам.

«Если бы не так далеко была река, — размышлял он, — можно бы подумать о водяном приводе».

Но так как реки вблизи не было, Василий решил применить силу ветра.

Юноше вспомнилась ветряная мельница, которую еще в детстве показал ему отец. Мельница эта поразила тогда Васю простотой своего устройства.

«А ведь, пожалуй, — подумал он, — хороший ветряк мог бы вертеть вал станка». И взялся за дело.

Соорудив ветряк из шести деревянных реек, он установил его на крыше дома. Затем при помощи конусных шестерен соединил стержнем этот ветряк с валом станка. Во избежание посторонних помех стержень, густо смазанный мазутом, был спрятан в водопроводную трубу.

Труба вместе со стержнем должна была пройти сквозь крышу и потолок. Для ветряка была задумана металлическая опора, увенчанная втулкой, которая позволяла ему поворачиваться навстречу ветру.

Сооружение, вначале показавшееся Василию простым, на самом деле потребовало большого труда. Но в юноше уже выработался упорный дедовский характер — стремление каждое начатое дело доводить до конца. Больше месяца провозился он со своим ветряком, но в конце концов завершил работу.

Ветряк можно было включать и выключать при помощи рычажка, от которого в дом была протянута проволока с петлей на конце. Дождавшись ветра, Василий включил ветряк, зажал деталь и, вставив новый резец, потянул за проволоку.

Деталь быстро завертелась. Василий, преодолевая волнение, направил резец. Послышался характерный певучий скрежет, и с резца упала золотистая стружка.

Василий продолжал обтачивать деталь. Вал станка вращался то быстро, то медленно, — очевидно, дул порывистый ветер. Все же работать было несравнимо легче и обточка шла много быстрей.

Василий вынул готовую деталь и, показав всем, сказал:

— Глядите, и пяти минут не прошло, а деталь готова, а отец за час обтачивал не больше пяти.

Через некоторое время он придумал для станка регулятор скорости, вал стал вращаться ровней, работа пошла лучше.

В первый же месяц работы на станке с ветряком Василий заработал почти втрое больше обычного. Получив деньги, он купил колбасы, кренделей, конфет и устроил настоящий пир. Его первое изобретение было признано всей семьей. Даже бабка, бранившая раньше его за «пустые затеи», добродушно сказала:

— Башковит ты, однако, Василий, в деда пошел!

Василий очень гордился первым своим изобретением и даже рассказал об этом мастеру на заводе.

Тот пришел, осмотрел станок, похвалил:

— Молодчина ты, Васюха! Мог бы ты большую пользу людям принести, да на заводе об усовершенствованиях и заикнуться нельзя...

Когда Василию исполнилось восемнадцать лет, он получил прибавку жалованья и стал меньше работать дома, отводя некоторые вечера для отдыха. Любил он в летнее время после работы посидеть в саду у своего старого друга Михаила Судакова. Иногда Вася приносил с собой гармонь, старенькую тульскую двухрядку, и часами играл старинные русские песни.

Играл он хорошо, с душой. Когда раздавались переборы его гармошки, то нежно-тоскливые, то залихватски-веселые, в окнах соседних домов показывались девушки и женщины, любительницы родной русской музыки. Они любили под гармошку завести песню, и та долго звучала над тихой, сонной окраиной...

Но друзьям уж недолго оставалось быть вместе.

Подошла осень 1901 года. В серый осенний день на вокзале собрались толпы народу.

Это жители города и окрестных деревень провожали новобранцев. Здесь были женщины и девушки в домотканных сарафанах, в лаптях, с узелками в руках и котомками за плечами, дряхлые старики с палками и трубками, мастеровые в сапогах в гармошку и косоворотках, фабричные девчата в ярких косынках. У длинного красного эшелона пели, плясали и плакали. Звуки множества голосов смешивались в сплошной, тяжелый шум.

Среди новобранцев стоял и Василий, окруженный родными. Тут были и бабушка, и мать, и живая черноглазая девушка Вера, его невеста, и младшие братья.

Но вот заревел паровоз. Скрежеща, повизгивая и пыхтя, он начал набирать скорость.

Толпа взвыла, послышались громкие крики, рыдания, топот бегущих за поездом новобранцев. Их подхватывали на ходу крепкие руки и затаскивали в вагоны.

И все эти крики, вздохи, рыдания покрывала затянутая в конце эшелона и подхваченная сотнями голосов разрывающая душу песня:

 

СОЛДАТСКИЕ ГОДЫ

Василий Дегтярев и другие новобранцы думали, что их везут в Москву.

— Не горюй, ребята, — говорил веселый краснощекий парень, — от Москвы до Тулы рукой подать. В случае чего и на побывку дернем.

Кто-то заиграл на гармошке, кто-то затянул песню. До Москвы доехали незаметно.

В Москве сообщили, что эшелон пойдет в Петербург. Но Петербурга новобранцы так и не повидали. У самого вокзала эшелон отправили в тупик. А через несколько дней всех прибывших распределили по разным частям и городам.

Василий вместе с группой других туляков попал в Ораниенбаум. Их свели в баню, обрядили в солдатское обмундирование, поместили в унылые, мрачные казармы.

На другой же день началась обычная солдатская муштра. Новобранцы часами маршировали на широком поле полигона. Учились отдавать честь, изучали воинские уставы.

В Ораниенбауме в то время находилась офицерская стрелковая школа. При школе была большая оружейная мастерская. Работали в ней солдаты, отбывающие службу. Василий надеялся попасть в эту оружейную мастерскую.

Однако вскоре он понял, что при его скромности нечего и думать об оружейной мастерской: туда попадали единицы, да и то лишь после строевой подготовки.

Помог случай.

Через несколько месяцев после приезда в Ораниенбаум новобранцев начали обучать стрельбе из только что появившихся тогда пулеметов. Пулеметы были несовершенны и очень часто ломались.

Однажды пулемет отказал в стрельбе, и ни солдаты, ни офицеры, ни прибывший из мастерской механик ничего не могли с ним поделать. Офицер, обругав механика, пошел к начальнику полигона.

Василий, наблюдавший за тем, как механик разбирал и собирал пулемет, вдруг встрепенулся и побежал догонять офицера.

— Ваше благородие, дозвольте мне посмотреть пулемет, — может, сумею починить.

Офицер сердито взглянул на него и, с досадой махнув рукой, пошел дальше. Дегтярев, истолковав этот жест за разрешение, подбежал к пулемету и качал его разбирать. Василий обрадовался, увидев любимые предметы. Ободряющие возгласы солдат придали ему уверенность, и он начал исправлять повреждение. Прошло не больше двадцати минут, как пулемет был исправлен и собран.

— А ну, братцы, кто желает испытать?

Подошедший солдат дал короткую очередь.

— Идет, ребята! — закричал он. — Вот что значит туляки-казяки!..

Услышав стрельбу, офицер вернулся и спросил Дегтярева:

— Починил?

— Так точно, ваше благородие.

— Молодец. Как фамилия?

Василий вытянулся и отрапортовал:

— Дегтярев Василий Алексеев...

После ученья офицер доложил о случившемся начальству, и смышленого солдата перевели в оружейную мастерскую.

Оружейная мастерская при офицерской школе поразила Дегтярева чистотой, опрятностью, обилием света. После прокопченных и грязных заводских помещений Василию она казалась необыкновенной.

Это первое и неожиданное впечатление вызвало в нем растерянность и смущение. Перешагнув порог, Василий остановился в нерешительности и стал осматриваться, к кому бы обратиться.

У станков и верстаков работали солдаты. Это показалось ему странным, но в то же время несколько успокоило: «свои», — подумал он и направился к столику, за которым сидел человек в штатском, с бритой головой.

Тот, заметив Дегтярева, закричал:

— Гуляй сюда!.. Дегтярев будешь?.. Работать пришел?

Этот бритый коренастый человек со скуластым лицом и бойкими черными глазками оказался мастером. Он говорил с сильным татарским акцентом, но фамилия у него была русская — Елин.

Расспросив Дегтярева о том, где он работал и что умеет делать, Елин хитровато посмотрел на него и подвел к верстаку.

— Вот твоя место, вот твоя инструмент, покажи, что умеешь.

Он отошел от верстака и скоро вернулся с винтовочным затвором.

— Смотри затвор: туда-сюда нажимаешь — работы нет, чинить надо.

Василий взял затвор и стал разбирать. Мастер постоял, посмотрел и, потирая руки, ушел к своему столу. Он был доволен, что задал новичку трудную задачу. Над этим затвором накануне долго возился опытный мастер, но так и не починил его.

Дегтярев, разобрав затвор, сразу увидел повреждение и быстро сообразил, как его исправить. За многие годы работы на Тульском оружейном заводе Василий так хорошо изучил винтовку Мосина, что едва ли какая-нибудь поломка в ней могла его смутить.

Прошло не более получаса, как он уже подошел к Елину и положил ему на стол исправленный затвор.

— Готово, исправил!

Елин прищурился, недоверчиво посмотрел на затвор, потом на Дегтярева, затем снова на затвор, попробовал его раз, другой. Затвор щелкал у него в руках.

— Молодца! — сказал он Дегтяреву и, поманив пальцем других слесарей, заговорил скороговоркой: — Смотри: затвор делал всего полчаса, Дегтярев звать, из Тулы приехал. У нас будет...

Слесари, осматривая затвор, одобрительно говорили:

— Хорошая работа!

— Чисто сделано!

— Ну, пошел работать, — сказал Елин, хлопнув Василия по плечу. — Испытание сдавал, похвала получал!

С этого дня Василий стал работать слесарем в оружейной мастерской.

Несмотря на чистоту и порядок в помещении мастерской, оборудование ее почти не отличалось от заводского: станки были старые, инструменты тоже. Но в этой мастерской, что особенно обрадовало Василия, было собрано новейшее автоматическое оружие — пулеметы и пистолеты. Правда, это оружие было еще очень несовершенным, и мастерская существовала для того, чтобы исправлять это оружие, то и дело отказывавшее в стрельбе.

Василий старался как можно лучше ознакомиться с новыми образцами. Мастер Елин, заметив его любознательность, позволял ему после работы задерживаться в мастерской, а иногда и сам помогал разбирать и собирать некоторые системы.

— Учись, Дегтярев. Научишься — будешь сам пулемет делать.

В мастерской узнали об исправлении Василием на полигоне пулемета «Максим». С тех пор стали ему поручать ремонтирование пулеметов.

Прошло два года. Василий до тонкостей изучил эту систему и мог исправить любое повреждение. Его так и звали — «пулеметный мастер».

Специализируясь на ремонте станковых пулеметов, Василий одновременно изучал первые образцы ручных пулеметов и пистолеты различных систем.

Как-то осенью, в тоскливый пасмурный день, когда Василий стоял у верстака, копаясь в разобранном механизме «Максима», послышался чей-то возбужденный голос:

— Ребята, новобранцев пригнали, пошли поглядим!

Василий вместе с другими вышел на крыльцо мастерской и стал всматриваться в пеструю толпу новобранцев.

Среди них он узнал своего старого друга Михаила Судакова. Жестами Василий стал объяснять ему, что рад встрече и что вечером придет в казарму.

За окном лил дождь. Было тяжело и тоскливо. Миша сидел на солдатском деревянном топчане и думал о том, что же сулит ему новая, солдатская жизнь.

Вдруг растворилась дверь, и перед ним вырос Василий, возмужавший, улыбающийся. Мигом исчезли грустные думы, и Михаил с радостью бросился в объятия друга. Они проговорили допоздна. Миша рассказал все новости о Туле, о родных Василия, о его невесте. Было решено, что Василий станет добиваться перевода Михаила Судакова в оружейную команду, где он сам числился.

Но добиться этого оказалось нелегко, хотя Судаков и был хорошим слесарем.

Лишь месяца через три, когда Михаил прошел положенное строевое обучение, его перевели в оружейную команду. Друзья стали работать в одной мастерской, жить в одной казарме.

Мастерская, помимо ремонта оружия, занималась изготовлением прицельных станков для новобранцев. При помощи такого станка новобранец закреплял винтовку в нужном, на его взгляд, положении, а проводивший учение офицер мог проверить, правильно ли тот прицелился.

Василий предложил сделать в этих станках кое-какие упрощения, отчего станки стали более удобными в обращении, а стоимость их изготовления снизилась.

По вечерам, в свободное от работы время, в казарме Василий раскладывал ящик с инструментами и приступал к починке пистолетов. Работы было много, так как по соседству находилась офицерская школа.

Дегтярева офицеры знали как замечательного мастера и всегда обращались к нему. Подрабатывая таким путем, Василий Дегтярев ежемесячно посылал немного денег матери, чтобы поддержать оставшуюся без кормильца семью.

 

СОЛДАТ СТАНОВИТСЯ МАСТЕРОМ

Ремонтируя различные образцы автоматического оружия, Дегтярев тщательно изучал каждую систему. Иногда небольшие переделки и усовершенствования в той или иной системе могли бы, на его взгляд, значительно улучшить ее боевые качества. Василий пытался об этом говорить Елину, но тот отмахивался:

— Твое какое дело? Пусть думает начальство, у него башка больше.

Василий понимал, что здесь также невозможно применить свои изобретательские способности, как и на заводе. Как бы ни был одарен солдат, начальство смотрело на него, только как на солдата, призванного нести воинскую службу. Как ни хотелось заняться Дегтяреву изобретательской работой, он принужден был откладывать свои мечты и желания до лучших времен.

Все же работа по ремонту различного оружия была для Дегтярева хорошей школой.

В те годы начали распространяться в России привозимые из-за границы автоматические пистолеты. Так как по сравнению с системой Нагана это оружие было более скорострельным, каждый из офицеров старался приобрести его. Охотно покупались пистолеты системы Браунинга, Борхардта-Люгера и Маузера. Новые пистолеты были очень непрочны. Они часто ломались, отказывали в стрельбе. В оружейной мастерской редкие мастера брались за их ремонт, а взявшись, часто не могли исправить повреждений.

Дегтярев же, благодаря исключительному чутью и пониманию оружия, легко разбирался в новых, иногда совершенно незнакомых ему системах и умел устранить любую поломку. Совершенствуясь в работе по ремонту различного автоматического оружия, он с каждым днем укреплял за собой славу лучшего оружейного мастера.

В 1904 году началась русско-японская война. Автоматическое оружие, особенно станковые пулеметы «Максим», спешно стали внедрять в армию. Но так как пулеметы часто ломались, потребовалось также в спешном порядке обучить войсковых оружейников ремонту этих пулеметов.

Начальник оружейного полигона при офицерской школе полковник Филатов организовал курсы войсковых оружейников, а обучение поручил лучшему оружейному мастеру Василию Дегтяреву. Обучая войсковых оружейников ремонту пулемета, Дегтярев одновременно научил их изготовлению наиболее ломких и нужных деталей, как, например, ударников.

После подготовки войсковых оружейников Филатов получил новое задание — обучить стрельбе из пулемета группу ефрейторов. Вызвав к себе Дегтярева, он сказал:

— Вот что, Дегтярев. С первым заданием ты справился отлично и принес этим большую пользу. Сейчас поручаю тебе еще более трудное дело. Будешь обучать стрельбе из пулемета группу ефрейторов.

Дегтярев топтался в нерешительности. Стрельбе из пулемета он научился сам, без посторонней помощи и не имел ни малейшего представления о том, как следует учить этому других.

— Ну, что ж ты молчишь? — спросил Филатов, поглаживая густую пышную бороду. — Боишься?

— Никак нет, просто не знаю, с чего начинать.

Филатов расхохотался.

— А с чего ты начинал, когда обучал оружейников?

— С устройства пулемета.

— Вот и тут начинай с устройства. А если будет трудно, приходи ко мне.

Василий познакомился с Филатовым около двух лет назад в оружейной мастерской и сразу проникся к нему глубоким уважением. Филатов был большим знатоком оружейного дела и, пожалуй, единственным человеком в оружейной школе, кто оказывал внимание простым солдатам-оружейникам. Он всемерно поощрял способных мастеров, давая возможность им совершенствовать свой опыт и знания.

Выполняя задание Филатова, Дегтярев взялся за обучение ефрейторов стрельбе из пулемета.

Однако научить этому было в то время очень трудно. Иногда и очереди выпустить не успеют, как сломается ударник, надо его менять. Очень часто случались заедания и мелкие поломки. Дегтярев всегда имел при себе ящик с инструментами и запасными частями.

Пулеметы при стрельбе быстро перегревались, так как водяное охлаждение действовало плохо. Это было одним из самых больших недостатков пулемета системы Максима. Сделаешь несколько сот выстрелов, и вода в кожухе закипает; надо ставить пулемет на охлаждение или беспрерывно поливать холодной водой.

За это прозвали пулеметы «самоварами». Иногда ефрейторы, зная, что Дегтярев туляк, любили подшутить:

— Эй, земляк, выкатывай свой «самовар», пора чай кипятить!

После того как все ефрейторы выдержали положенный экзамен, Дегтярев, по настоянию Филатова, взялся за обучение солдат.

Со временем благодаря усилиям Филатова занятия эти стали проводиться более организованно. В результате из отдельных обучающихся групп возникла в Ораниенбауме школа русских пулеметчиков, первым преподавателем в которой был рядовой солдат и оружейный мастер Василий Дегтярев.

* * *

Война с Японией, поглотившая уже десятки тысяч человеческих жизней, все еще продолжалась. Она была наруку фабрикантам оружия, получившим возможность подороже сбыть свою продукцию царскому правительству, оказавшемуся совершенно неподготовленным к войне.

В Россию один за другим ехали иностранные конструкторы со своими изобретениями. Стремясь .не упустить драгоценное для продажи время, некоторые везли явно недоработанные образцы, надеясь, что русские не будут особенно придирчивы, поскольку новое оружие им крайне необходимо.

Испытание привозимых из-за границы новых систем оружия производилось в Ораниенбауме, на оружейном полигоне, вблизи мастерской, где работал Дегтярев.

Известным конструктором в то время был Браунинг. В Ораниенбаум он привез автоматическую винтовку, которую готовил к испытаниям.

Как-то возбужденный вбежал он в мастерскую с винтовкой в руке. Положив винтовку на верстак, взялся за ее починку.

Все слесари прекратили работу и стали наблюдать за американцем. Они поняли, что его винтовка отказала на испытаниях, и сейчас он стремится исправить повреждение, пока не разошлись члены комиссии.

Оттого, что Браунинг спешил, работа у него не ладилась. Минут через десять он швырнул инструмент и, отойдя от верстака, закурил сигару.

Взгляд его упал на Дегтярева, стоявшего за соседним верстаком. Он поманил его к себе и через переводчика спросил, не может ли русский мастер исправить его винтовку.

Дегтярева очень интересовало новое изобретение Браунинга, и он, не задумываясь над тем, сможет или нет исправить повреждение, согласился и стал не спеша разбирать винтовку.

Круг наблюдающих стал тесней. Дегтярев чувствовал на себе взгляды товарищей и понимал, что они подбадривали его, как бы говоря: покажи им. на что способен русский мастер!

Отыскав поломку, Дегтярев уверенно взялся за работу. Быстро исправив повреждение, он ловко собрал винтовку, щелкнул затвором и передал ее Браунингу.

— Карош русский! — закричал Браунинг и протянул Василию пачку долларов.

— Не возьму, — сказал Дегтярев и решительно отвел его руку.

Браунинг пожал плечами и, прибавив к пачке еще несколько бумажек, снова постарался вручить их Дегтяреву.

— Скажите ему, — обратился Василий к переводчику, — что я денег не возьму.

Тот с трудом убедил Браунинга положить деньги обратно в карман.

— Что может посоветовать русский мастер? — спросил Браунинг через переводчика.

— Надо крепче приладить штык, а то он соскакивает и мешает прицелу.

Браунинг записал, улыбнулся Дегтяреву и вышел. Вслед ему Дегтярев сказал:

— Забракуют его винтовку.

— Почему? — спросили сразу несколько человек.

— Сложна она, деталей много, от этого они мелкие, непрочные. Работать не будет.

Действительно, винтовку Браунинга забраковали. Она не выдержала положенных испытаний.

Встреча с Браунингом и знакомство с его винтовкой о многом заставили подумать Дегтярева. Он окончательно убедился в том, что заграничное оружие еще очень несовершенно. Ему захотелось изобрести свое русское оружие, которое оказалось бы самым лучшим и самым надежным в мире.

 

ОКОНЧАНИЕ СЛУЖБЫ

Срок службы Дегтярева в солдатах подходил к концу. Василий нередко задумывался над тем, что будет делать по окончании службы: останется здесь или поедет в Тулу? Ему хотелось осмотреть город, порасспросить: нельзя ли где поблизости снять комнатушку? Но солдат стали содержать еще строже, в город не отпускали. Офицеры старались, чтобы солдаты поменьше знали о событиях, происходивших в России. Однако солдатам удавалось узнавать почти все новости. Провал войны с Японией вызвал среди них глубокое возмущение. Они открыто ругали незадачливых генералов, а втихомолку и все правительство во главе с царем.

Бессмысленную гибель многих тысяч русских солдат и почти всего посланного на восток флота нельзя было ни оправдать, ни простить. Солдаты начинали понимать, что в этом позорном поражении виновато бездарное и насквозь прогнившее самодержавие.

Больше всего их возмущало то, что одной из причин поражения в этой войне был острый недостаток в русских войсках оружия, боеприпасов. Вернувшиеся из-под Мукдена солдаты рассказывали о том, что русские воины нередко сидели в окопах без патронов и, подпустив неприятеля вплотную, бросались в штыки.

Но храбрость солдат не всегда могла спасти отчаянное положение на фронте.

Преступную беспечность царского правительства Дегтярев и его товарищи могли наблюдать и здесь, в Ораниенбауме. Они были свидетелями того, что новейшее автоматическое оружие начали завозить в Россию лишь после того, как разразилась война. К началу русско-японской войны станковые пулеметы были в частях большой редкостью, а обучение пулеметчиков началось лишь перед самой войной.

В середине января от солдата, вернувшегося из петербургского госпиталя, Дегтярев и его товарищи узнали о кровавой расправе с безоружными демонстрантами на Дворцовой площади.

С каждым днем в казарму проникали все новые и новые слухи об этом преступлении.

На солдат эти известия производили ошеломляющее действие: в мастерской никто не хотел работать, все ходили понурые, мрачные.

— Будучи потомственным рабочим, — рассказывал впоследствии Дегтярев, — я переживал эти события очень болезненно.

Кровавые события 9 января зажгли сердце Дегтярева ярой ненавистью к царю и всему самодержавному строю. Он понял, что на борьбу с царизмом встает мощная сила — революционный трудовой народ.

Чувствовалось, что назревают бурные события. Прокатившаяся по стране весть о революционном восстании на броненосце «Потемкин» не могла не взволновать солдат.

Солдатская служба в то время была унизительной и тяжелой. Многие офицеры отличались грубостью, ругались непристойными словами, а при случае пускали в ход и кулаки.

В роте, где служил Дегтярев, был небольшой, черноглазый и черноусый офицерик, прозванный «Гнусом», от которого солдаты буквально плакали. Гнус придирался ко всему: к оторванной пуговице, к плохо оправленной рубашке, к рябому лицу, к кривым ногам, к смелому взгляду — и при этом обязательно угощал солдата зуботычиной.

Дегтярева спасало то, что он находился в нестроевой команде, где, к счастью, таких «служак» не было.

И все же он с нетерпением ждал того часа, когда, наконец, ему удастся вырваться из гнетущей казарменной атмосферы.

Но вот подошла осень, кончился срок службы. Василий был свободен.

За пять лет, прожитых в Ораниенбауме, ему ни разу не удалось по-настоящему осмотреть город. И сейчас, выйдя из стен казармы, он отправился вдоль улицы, совершенно не думая о том, куда она ведет.

Вскоре Василий подошел к старинному, в осеннем наряде, парку. Долго бродил он по тенистым аллеям, шурша опавшими листьями.

Но вот аллея кончилась, и Василий как зачарованный застыл перед небольшим прудом, в темных водах которого отразился великолепный белокаменный дворец.

Узкой густой аллеей, окаймляющей пруд, Василий подошел поближе к дворцу. Сквозь открытые окна ему хорошо было видно роскошное убранство комнат: гобелены, картины, ковры, множество всевозможного оружия.

Сторож — дряхлый худенький старичок, заметив постороннего наблюдателя, подошел к нему.

— Засмотрелся, солдатик? — мягко спросил он.

— Никогда не видел таких чудес, — сказал Василий, — будто это и не людьми создано.

— Нет, любезный друг, все это сделали простые русские люди, вроде как мы с тобой. Сам-то откуда будешь?

— Тульский я.

— Из мастеровых, значит. В Туле, известно, все мастеровые. Вот видишь, оружие-то развешано? Оно, говорят, почти все туляками сделано. Так и другое разное. Все народ делал. Крепостные мужики... Дворец-то этот, сказывают, еще князь Меншиков, друг Петра Великого, строил...

Покурив с дедом, Василий вышел из парка. Ему хотелось осмотреть все достопримечательности Ораниенбаума и обязательно увидеть море, которое давно манило его к себе.

Скоро дорога свернула в сосновый бор и стала подниматься в гору. Василий шел, вдыхая бодрящий смолистый воздух.

Вдруг сосны стали редеть, и за ними открылся безбрежный морской простор.

Усевшись на камень, Василий долго смотрел в серовато-синюю даль и думал о жизни.

Она представлялась ему таким же безбрежным морем. В ней, как в море, можно было наметить много разных путей. Но из всех этих путей надлежало выбрать один...

И Дегтярев выбрал его. Он принял твердое решение посвятить свою жизнь оружейному делу.

«Но как быть, — размышлял Василий, — ехать в Тулу или работать здесь?..»

Сердце его рвалось в родные места, к небольшой речке Упе, к яснополянским лесам.

«Тут я буду, как бобыль, а там свой угол, родные, близкие...»

Все складывалось к тому, чтобы ехать в Тулу, но жаль было расставаться с полюбившейся ему оружейной мастерской, с добрым наставником Филатовым, с мечтами об изобретательстве, которые здесь еще больше окрепли и не давали ему покоя.

Утром Дегтярева неожиданно вызвали к Филатову.

— Оставайся у нас вольнонаемным, — предложил он Дегтяреву. — Тебе, брат, учиться надо, а в Туле ты новому не научишься. Оставайся, дело тебе дам хорошее.

— Я бы охотно, да домой тянет!

— Ну что ж, съезди домой, повидайся с родней, погости, осмотрись, женись, а потом с молодой женой и приезжай. Место оставлю за тобой.

Василия обрадовало это предложение. Дав Филатову слово вернуться обратно не позже чем через месяц, он стал собираться на родину.

Из Тулы Дегтярев вернулся очень скоро.

Передав Михаилу скромные подарки от родных, рассказал, что в Туле жизнь очень тяжелая: на заводе сокращение, и устроиться на работу нет никакой возможности.

— Ну что же, Васюха, оставайся здесь, будем жить вместе, — сказал Михаил. — Подыщешь комнатку — выписывай Веру, я буду к вам в гости ходить...

 

ВСТРЕЧА С ФЕДОРОВЫМ

Оставшись вольнонаемным, Дегтярев перешел работать в маленькую мастерскую, созданную при оружейном полигоне.

Мастерская помещалась в небольшой комнате деревянного дома, стоявшего на краю огромного поля.

В ней оказалось всего три станка — токарный, фрезерный и сверлильный — да несколько верстаков с тисками для слесарных работ. Кроме Дегтярева, там работали еще двое рабочих. Одного из них Василий узнал сразу — это был слесарь Колесников, знакомый ему по мастерской офицерской школы.

— Ну, как работается на новом месте? — спросил Дегтярев здороваясь.

— Один чорт, — недовольно отозвался Колесников, — только что там почище, а здесь погрязнее.

Проработав месяца два, Василий Дегтярев снял на окраине города маленькую комнатушку, вызвал из Тулы Веру и зажил своей семьей. По воскресеньям приходил к ним Михаил Судаков. На стол подавался фигурный тульский самовар, и начинались задушевные разговоры, воспоминания, расспросы...

Как-то, зайдя к Василию в мастерскую, Михаил застал его настолько поглощенным работой, что тот даже не заметил прихода друга.

— Над чем это ты мудришь, Васюха?

Дегтярев возбужденно и радостно стал рассказывать:

— Делаю занятную штуку для обучения солдат стрельбе. Филатов поручил.

— Что же это за штука, ты толком объясни.

— Движущиеся мишени... Раньше, бывало лупишь и лупишь по мишени, а она ни с места. На войне так не бывает: солдат то лежит, то бежит — попробуй подстрели. Вот Филатов и велел такие мишени придумать, чтоб походили на живых солдат: движущиеся и падающие. Я спрашиваю: «Есть ли где-нибудь такие?» — «Нет, — отвечает, — в том-то и штука, что надо самим выдумать». Эх, Мишуха, до чего по душе мне такая работа! Хлебом не корми, только дай что-нибудь выдумывать!

В мастерскую очень часто приходил Филатов, разговаривал с мастерами, присматривался, как идут дела, давал советы. Однажды, остановившись около Дегтярева, сказал ему:

— Ловко ты работаешь, Дегтярев, а главное — точно. А не сумел бы ты выточить из меди вот такие пульки?

Дегтярев взял бумажку, где карандашом был сделан набросок пульки.

Пулька эта была не тупоконечная, которую знал каждый солдат, а остроконусная, совершенно незнакомая. Дегтярев задумался.

— Ну как, выточишь? — спросил Филатов.

— Постараюсь, ваше высокоблагородие.

— Ну, так приходи ко мне в три часа...

Когда Дегтярев вошел, Филатов сидел за столом, заваленным бумагами и книгами. Около него стоял молодой гвардейский офицер и показывал ему какой-то чертеж.

— Входи, входи, Дегтярев, — зарокотал Филатов. — Вот вам и мастер, Владимир Григорьевич, — обратился он к офицеру, — золотые руки. Подойди сюда, Дегтярев, познакомься. Это капитан Федоров, Владимир Григорьевич.

Дегтярев смущенно приблизился к столу. Офицер сам протянул ему руку и очень просто, по-деловому заговорил:

— Нам нужен хороший мастер, и Николай Михайлович рекомендовал вас. Вот посмотрите, — он развернул чертеж остроконусной пули, — здесь пуля увеличена в двадцать раз, и поэтому очень легко представить себе ее профиль. Сможете ли вы точно такую же выточить из медного прута? Должен предупредить, — продолжал Федоров, — работу нужно выполнить очень точно: отклонение от чертежа увеличит рассеивание пуль. Чертеж этот сделан профессором Михайловской артиллерийской академии генералом Петровичем на основании сложнейших математических вычислений по преодолению сопротивления воздуха пулями различной формы.

— Позвольте узнать, — спросил Дегтярев, внимательно всматриваясь в чертеж, — эта пуля должна быть самой лучшей?

— По расчетам так, но прежде чем дать окончательный ответ, нужно пули эти изготовить и подвергнуть тщательным и всесторонним испытаниям...

— Простите, Владимир Григорьевич, — прервал Филатов и обратился к Дегтяреву: — Твоя задача в том, чтобы выточить модель пули по данному чертежу. По твоей модели изготовят тысячи пуль и уже с теми пулями будут вести испытания. Если эти пули покажут превосходство перед старыми на испытаниях, они будут приняты на вооружение русской армии.

— Да, дело серьезное, — сказал Дегтярев.

— Ты, что же, испугался? — спросил Филатов.

— Оно, конечно, боязно... Оборудование-то у нас уж больно плохое...

— Ничего, ничего, Дегтярев, берись, торопить тебя не будем... Кроме тебя, некому это дело доверить.

— Вы напрасно боитесь, — сказал Федоров. — Все расчеты вам даны, нужно лишь строго следовать чертежу, вот и все.

— Вот в этом-то и штука, — возразил Дегтярев. — Ну, да я, думаю, справлюсь.

— Давно бы так! — обрадовался Филатов и, дружески хлопнув Дегтярева по плечу, сказал: — Он у нас молодчина и слову своему — хозяин. Ну, забирай чертеж и иди в мастерскую, я попоздней зайду. Да смотри, об этом — ни-ни: дело секретное!..

Дегтярев очень тщательно готовился к новой работе.

Она представлялась ему своеобразным экзаменом. «Сделаю пульку, — думал он, — будет мне доверие. Запорю — шабаш, кроме ремонта ничего не дадут».

Он тщательно подобрал инструмент, направил резцы, сделал заготовку шаблонов и двадцати маленьких медных болванок. Выверив станок, Дегтярев начал обтачивать пульки. Работа шла быстро. Обточив несколько болванок до нужного размера, он остановил станок и по предварительному шаблону стал тщательно вымерять пульки. Замеры его удовлетворили.

— Ну что ж, начнем доводку, — сказал Дегтярев и, зажав пульку в станке, стал снимать тончайшую стружку, часто останавливая станок и производя замеры.

К концу дня три пульки были готовы.

Когда Дегтярев стоял у окна и, глядя на свет, повертывал пульку, сличая ее с шаблоном, в мастерскую вошел Филатов.

— А ну-ка, Дегтярев, покажи, что ты сделал.

— Не выходит, ваше высокоблагородие, — сказал Дегтярев, передавая Филатову пульки и шаблон.

Тот поглядел на свет, повертел пульку в шаблоне.

— А по-моему, очень хорошо выходит. Смотри: просветы совсем крохотные. Старайся, Дегтярев, без старания ничего не сделаешь.

Через несколько дней приехал Федоров и, забежав на минутку к Филатову, направился в мастерскую.

— Здравствуй, Дегтярев, — весело оказал он входя. — Здравствуйте, братцы!.. Так вот какая мастерская у вас!.. Плоховато тут и темно. И станки старые. Как же вы работаете?

— Вот так и работаем, ваше благородие...

— Ну-с, Дегтярев, каковы успехи?

— Плохо, ваше благородие... не ладится что-то.

— Ну-ну, поглядим, — сказал Федоров и, достав лупу, стал рассматривать запоротые пульки.

— Так... А ну-ка, покажи, как ты работаешь.

— Извольте, — сказал Дегтярев и, зажав пульку в станке, стал ее обтачивать.

Федоров достал серебряный рубль и положил его на край станины. Рубль задрожал мелкой дрожью и, соскочив, зазвенел на полу.

— Да-с, дела, — сказал Федоров. — На этом станке пульку вы не выточите, — он вибрирует.

— Может, его прочней закрепить? — спросил Дегтярев.

— Не поможет: станок — рухлядь.

— Что же делать? — спросил Дегтярев. — Может, попробовать доделывать вручную?

— Нет, советую вам сделать нужного профиля резец. Если это удастся, тогда на малых оборотах вы, пожалуй, сумеете выточить пульки и на этом станке.

Дегтярев обрадовался, услышав эти слова. Он и сам думал сделать такой резец, но боялся, что начальство не одобрит трудоемкой работы. Теперь же при поддержке Федорова он мог смело браться за изготовление нужного резца.

Совет Федорова помог. Изготовленный Дегтяревым точнейшего профиля резец помог выточить не одну, а целую партию нужных пулек. Пульки подвергли лабораторной проверке: они соответствовали чертежу.

Месяца через полтора Федоров привез Филатову новый чертеж остроконусных пуль. Опять в кабинет был вызван Дегтярев.

— Вот тебе новое задание, Дегтярев, — сказал Филатов, показывая чертеж. — Что ты так смотришь? Это не та пуля, которую ты делал.

— А как же те? — спросил Дегтярев.

— Те, брат, не оправдали себя. При малом калибре пули оказывались очень острыми, а потому и мало прочными в отношении пробивной способности. Пришлось изменить очертание головной части. Попробуй-ка сделать вот эту модель.

Опять началась кропотливая и тонкая работа. Но теперь Дегтярев начал прямо с изготовления резца. Пульки были сделаны значительно быстрей. Федоров, тщательно проверив их на месте, отвез в Петербург.

Прошло порядочно времени, прежде чем Дегтярев узнал о результатах испытаний сделанных им пуль. На этот раз испытания были очень удачными. Новые остроконусные пули показали себя отлично: возросла дальность прямого выстрела и пробивная способность пуль, улучшилась их меткость и увеличилась отлогость траектории. Все это делало остро-конусную пулю более боеспособной, чем тупоконечная, и она была принята на вооружение армии.

Встреча же с Федоровым оказала громадное влияние на всю последующую жизнь и деятельность Дегтярева.

 

РАБОТА НАД АВТОМАТИЧЕСКОЙ ВИНТОВКОЙ

Еще в начале 1906 года Артиллерийский комитет утвердил проект капитана Федорова о переделке мосинской винтовки в автоматическую.

В случае успеха этих работ Россия закончила бы перевооружение своей армии новейшим оружием намного раньше любой из стран Западной Европы.

Филатов, будучи членом Артиллерийского комитета, горячо поддержал проект молодого конструктора. Чтобы ускорить работу, он предложил производить переделку мосинской винтовки в мастерской оружейного полигона и даже обещал выделить для этого дела лучшего слесаря-оружейника. Выбор Филатова снова пал на Дегтярева.

Вскоре после того, как Дегтярев получил радостное известие об успешных испытаниях остроконусных пуль, его вызвали к Филатову.

Дегтярев предчувствовал, что ему будет поручена какая-то новая работа, но то, что он услышал от Филатова, его изумило. Филатов предложил Дегтяреву заняться переделкой мосинской винтовки в автоматическую.

— Владимир Григорьевич разработал проект и чертежи, — сказал Филатов, — по этим чертежам и под его наблюдением и будешь работать.

Ввиду секретности предстоящих работ Дегтяреву отгородили в мастерской угол.

Получив от Федорова чертежи и указания на первое время, он с воодушевлением принялся за дело.

«Неужели действительно, — думал он, — мы сделаем винтовку, которая будет стрелять, как пулемет?»

Через три дня неожиданно приехал Федоров.

— Здравствуй, Дегтярев! Не ожидал? Я и сам не думал сегодня быть, но так хотелось взглянуть на твою работу, что не утерпел, отпросился и, как видишь, приехал.

— Очень рад, ваше благородие.

— Да какое там благородие, зови меня просто Владимиром Григорьевичем, а я буду звать тебя Василием, согласен?

— Согласен, Владимир Григорьевич. Ваше задание выполнил.

— Вижу, вижу, — говорил Федоров, осматривая детали. — Отличная работа! Если и впредь так будешь стараться, дело у нас пойдет!

— Пойдет, Владимир Григорьевич! Буду стараться!

Дегтярев действительно старался. К приезду Федорова все, что ему задавалось, бывало сделано. Рассматривая детали, Федоров высказывал свои суждения об их прочности и конструкторских особенностях.

Иногда разговор заходил о других системах автоматического оружия, Федоров с изумительным знанием дела критиковал эти системы, говоря об их достоинствах и недостатках. Дегтярев жадно впитывал его слова.

Иногда Федорова задерживали в Петербурге, и он не приезжал в намеченные дни. Тогда Дегтярев, работая самостоятельно, нередко придумывал какие-нибудь упрощения в деталях. Федоров за это хвалил и поощрял мастера.

Лето и осень прошли в упорной работе. И Федоров и Дегтярев трудились с воодушевлением, но когда работа стала близиться к завершению, их творческий азарт начал остывать. Тому и другому становилось ясно, что конструкция не удалась. Из-за внешней коробки, надетой на подвижной ствол, система получалась тяжелой и громоздкой. Но главная неудача была в затворе. Затвор открывался с поворотом. При стрельбе не хватало силы пороховых газов на его полное открывание. Федоров долго думал над тем, как добиться более легкого открывания затвора. Постепенно он пришел к мысли, что винтовку Мосина переделать в автоматическую нельзя.

Еще до представления проекта переделки мосинской винтовки у Федорова возник замысел создать автоматическую винтовку совершенно оригинальной конструкции. Тогда он не решился предложить свой проект. Но теперь он энергично взялся за проектирование.

В 1907 году проект Федорова был утвержден Артиллерийским комитетом, и Дегтярев получил от Филатова задание начать изготовление нового образца, коренным образом отличающегося от переделочного и от других систем автоматических винтовок, проектировавшихся в различных странах.

Автоматическая винтовка Федорова была разработана так же, как и переделочный образец, — по принципу подвижного ствола, но затвор двигался не с поворотом, а прямолинейно. При прямолинейном движении затвора тратилось меньше силы на трение. В новой системе было и еще одно преимущество: изобретатель смог отказаться от внешней коробки, что значительно облегчало винтовку. Затвор со стволом крепился не ствольной коробкой, а при помощи двух боковых, симметрично поставленных личинок.

При выстреле затвор и сцепленный с ним личинками ствол давлением пороховых газов отбрасывались назад. Это движение затвора и ствола продолжалось до тех пор, пока боевые личинки, натолкнувшись на выступы в неподвижной коробке, не останавливали ствол и не разъединяли с ним затвор. Освобожденный затвор в силу инерции продолжал движение назад и сжимал находящуюся сзади возвратную пружину. Та, в свою очередь, выпрямлялась и одновременно с подачей в ствол нового патрона двигала затвор на место.

Такое своеобразие и в то же время простота устройства винтовки Федорова выгодно отличали ее от иностранных опытных образцов, имевшихся в Ораниенбауме, системы Банга и Галле.

Обе эти винтовки были чрезвычайно сложны и несовершенны. По ним можно было лишь учиться тому, как не следует проектировать новое автоматическое оружие.

У винтовки Галле было очень усложнено заряжение. Чтоб вставить патрон, ее нужно было поворачивать вверх магазином.

Дегтярев, знавший иностранные образцы, сразу же оценил преимущества федоровского проекта и взялся за изготовление его винтовки еще с большим увлечением.

Ему хотелось доказать, что русские изобретатели, к которым с таким пренебрежением относилось царское правительство, способны сделать оружие, которое будет гораздо лучше хваленых иностранных образцов.

Но осуществить это в тех условиях, в которых трудился Дегтярев, было нелегко. Дегтярев попрежнему принужден был работать в примитивной, почти кустарной мастерской, а конструктор винтовки Федоров, будучи докладчиком в Артиллерийском комитете, не был освобожден Оружейным отделом от исполнения своих непосредственных обязанностей и мог приезжать к мастеру лишь два раза в неделю. Артиллерийский комитет хотя и вынес решение о разработке автоматической винтовки, но практической помощи не оказывал. На изготовление нового образца автоматической винтовки было выделено всего 500 рублей. Оружейный полигон на эти деньги едва мог содержать одного слесаря, а о приглашении чертежников и других специалистов не могло быть и речи.

Трудность создания автоматической винтовки заключалась еще и в том, что Федоров и Дегтярев были пионерами в разработке нового оружия в России. Автоматических винтовок, принятых на вооружение, в то время не было. Пулеметы и автоматические пистолеты являлись оружием другого типа. Пистолеты при выстреле развивали несравнимо меньшее давление пороховых газов, чем винтовка. Поэтому автоматическую винтовку нужно было рассчитывать совершенно иначе.

Станковые пулеметы тоже нельзя было брать в качестве примера ввиду допускаемого в этом оружии сравнительно тяжелого веса и больших габаритов.

Проектируя новую автоматическую винтовку, Федоров опирался на свой теоретический труд «Автоматическое оружие» и на тот опыт, который был накоплен им в период работы над переделочным образцом (мосинской винтовкой).

Но чем труднее была работа, чем больше оказывалось преград, тем сильнее увлекались Федоров и Дегтярев и тем крепче становилась их вера в окончательный успех.

Опыт работы над переделкой мосинской винтовки очень пригодился и Дегтяреву. Теперь он все части винтовки делал быстрее. В его работе появились уверенность, решительность, твердость. Он даже перестал жаловаться Федорову на плохие станки.

Федоров был свидетелем того, как на этих ветхих, сработанных станках Дегтярев изготовлял все части винтовки и даже некоторые необходимые инструменты.

Как-то, пригласив в мастерскую Филатова, он показал ему изделия Дегтярева. Филатов, осматривая калибры, восхищенно говорил:

— На наших станках сделал. Талант! Золотые руки!

— Да, но каких усилий это стоит, Николай Михайлович. Я не могу так продолжать работу над винтовкой и прошу вашей поддержки о перенесении всех опытных работ на Сестрорецкий завод.

Филатов горячо поддержал просьбу Федорова. Но пока она рассматривалась в военном ведомстве, Дегтярев продолжал свою работу в маленькой комнатушке с одним окошком.

Несмотря на трудности, работа шла успешно Судя по главным частям винтовки, можно было надеяться на успех. Эта надежда окрыляла Дегтярева.

* * *

Больше года проработал Дегтярев над изготовлением опытного образца автоматической винтовки Федорова.

Наконец настал долгожданный день, когда винтовка была готова.

Собрав и отладив винтовку, Василий с наслаждением проверял взаимодействие ее частей, осматривал чистоту отделки. Винтовка Браунинга, делавшаяся на первоклассном американском заводе, не могла соперничать с ней чистотой работы, а главное — отладкой. Но каких трудов это стоило!

— Вот, Владимир Григорьевич, получите вашу винтовку, — сказал Дегтярев, передавая Федорову сверкающий образец.

Федоров взял винтовку и дрожащими от волнения руками произвел полную разборку и сборку.

Осмотрев винтовку, он положил ее на верстак и, крепко пожав руку Дегтяреву, ушел к Филатову.

Скоро он вернулся обратно озабоченный.

— Почему вы так невеселы, Владимир Григорьевич?

— Рано веселиться, Василий. Боюсь, не получилось бы так, как с переделочным образцом. Испытания назначены на послезавтра.

Дегтяреву были понятны опасения Федорова, и он постарался его успокоить:

— Владимир Григорьевич, уж вы поверьте мне, винтовочка ваша не осрамит нас: в ней каждый винтик сделан на совесть.

В назначенный день на стрельбище собралась комиссия. Винтовку рассматривали и в собранном и в разобранном виде и лишь после этого разрешили стрельбу.

— Кто будет стрелять? — спросил председатель комиссии.

— Дозвольте мне! — попросил Дегтярев.

— Нет, нет, а вдруг винтовка разорвется? Стрелять буду я сам! — решительно сказал Федоров и изготовился к стрельбе.

Члены комиссии предусмотрительно отошли подальше. Федоров нажал спусковой крючок. Прозвучали выстрелы... И вдруг стрельба прекратилась.

Федоров, опустив винтовку, вскинул затвор.

— Застряла гильза.

— Это ничего, сейчас отладим. — Дегтярев разложил на траве инструменты.

Через некоторое время винтовка была в боевой готовности.

— Разрешите испробовать мне? — попросил Дегтярев.

— Хорошо, попробуй! — разрешил Федоров.

Дегтярев лег на траву, поставил локти, прицелился и нажал на крючок. Послышались громкие, четкие выстрелы. Василий нажал еще — и опять загрохотала винтовка.

Тут уж и Федоров не выдержал, — подбежав к сияющему Дегтяреву, он стал горячо трясти его руку.

 

НА СЕСТОРЕЦКОМ ЗАВОДЕ

Испытания продолжались несколько часов. Выяснилось, что у винтовки ненадежна возвратная пружина. При длительной и частой стрельбе она так ослабевала, что не могла задвигать затвор. Приходилось досылать его рукой.

Были обнаружены и другие недостатки. При длительной стрельбе, когда патронник и ствол сильно нагревались, застревала гильза, иногда настолько сильно, что ее приходилось выбивать шомполом.

Все же винтовка стреляла неплохо. И комиссия должна была признать за Владимиром Григорьевичем Федоровым неоспоримое первенство в создании действующей русской автоматической винтовки. Это дало основание Федорову решительно потребовать перенесения всех опытных работ на Сестрорецкий оружейный завод: там было больше возможностей для усовершенствования винтовки.

Дегтярев давно мечтал перебраться в мастерскую, где были бы хорошие станки, инструменты, калибры. Поэтому известие о переводе в Сестрорецк он принял с радостью.

На заводе работа по усовершенствованию винтовки пошла более споро. Тут к услугам Дегтярева были отличные инструменты, новые станки, лучшие материалы. Когда он пришел в кладовую попросить сталистой проволоки для пружины, ему предложили проволоку не только различных сечений, но, главное, разных марок: твердую, среднюю, мягкую, различной прочности и упругости.

Такой ассортимент проволоки очень помог исследовать действие винтовки при увеличении количества выстрелов. Были сделаны различные по силе и упругости пружины. Из них выбрали наиболее подходящую Но и она не удовлетворила изобретателей. Обычно винтовка хорошо работала в начале стрельбы, в особенности при хорошо смазанном патроннике, но при длительной стрельбе вследствие нагревания патронника и отсутствия смазки учащались случаи невыбрасывания гильз и неполного отхода затвора. В этих случаях силы пороховых газов не хватало.

Требовалась какая-то новая деталь, которая усиливала бы отбрасывание затвора.

Нужно было срочно что-то придумывать.

Долго Федоров и Дегтярев ломали головы над устранением каверзного дефекта, вспоминали другие образцы оружия, но сделать пока что ничего не могли...

Однажды Федоров приехал радостный и возбужденный.

— Наконец-то придумал, придумал ускоритель, — заговорил он и стал объяснять Дегтяреву свое приспособление.

Оно оказалось очень простым и оригинальным. На стволе винтовки Федоров предложил установить маленький рычажок (ускоритель). При выстреле нижний конец рычажка должен был наталкиваться на неподвижный упор короба, а верхний — ударять по затвору и с силой откидывать его назад, помогая выбрасывать гильзу.

Сделать и установить ускоритель было нетрудно. К следующему приезду Федорова он был готов и при стрельбе блестяще оправдал возлагаемые на него надежды.

Ускоритель был настоящей находкой: винтовка стала стрелять долго, почти без задержек. Но в ней оказалось много мелких недостатков.

Так как над подгонкой винтовки трудился один Дегтярев, работа затянулась на долгие месяцы.

Одновременно с Федоровым и Дегтяревым над созданием автоматического оружия работали изобретатели Рощепей, Токарев и Фролов. Им приходилось еще труднее: технического образования они не имели, никакой технической помощи со стороны администрации не получали.

Дегтярев часто слышал от Федорова о хорунжем Токареве, который работал над автоматической винтовкой и уже в то время добился значительных успехов.

Токарев был выходцем из простых казаков. Благодаря большим способностям и упорству ему удалось окончить ремесленную школу и юнкерское училище в Новочеркасске.

Дегтяреву, который встречал Токарева еще в Ораниенбауме, очень хотелось познакомиться с ним, поговорить о работе, поделиться своими мыслями. Но сделать это было невозможно: оба они выполняли секретную работу и разговаривать о ней не имели права.

С изобретателем Рощепеем, бывшим рядовым слесарем, Дегтярев был знаком и дружен, но и с ним говорить об изобретательстве он не мог, тем более, что делал не свою винтовку.

Дегтярев, работая над федоровской винтовкой, на удачах и недостатках этой системы неустанно учился конструкторскому искусству.

Сравнивая изготовляемую винтовку с автоматической винтовкой Браунинга, которую ему пришлось чинить в Ораниенбауме, Дегтярев находил, что русский изобретатель во многом превзошел американца.

Винтовка Федорова по своей конструкции была настолько проста, что разобрать ее ничего не стоило даже не искушенному в оружейном деле человеку. Винтовка же Браунинга была сложна и недоступна для простого солдата. Благодаря простоте устройства винтовка Федорова обладала более крупными деталями и потому была прочной и надежной.

Дегтяреву очень хотелось обстоятельно познакомиться с другими образцами автоматического оружия. Он стал просить Федорова достать ему какую-нибудь книгу, в которой были бы описаны образцы новейшего оружия.

Федоров вскоре привез не только книгу, но и подробнейший атлас с чертежами всех известных образцов автоматического оружия.

Уже после отъезда Федорова Дегтярев, рассматривая книгу, прочел на ней надпись:

«Моему сотруднику Василию Дегтяреву с благодарностью и уважением от автора. В. Федоров».

Книга Федорова и атлас не только восстановили в памяти Дегтярева до мельчайших подробностей все образцы автоматического оружия, виденные им в Ораниенбауме, но и рассказали о том, чего он раньше не знал.

Теперь почти в каждый приезд Федорова Дегтярев урывал несколько минут, чтобы расспросить его о некоторых системах, получить разъяснение мучивших его вопросов по автоматике. Федоров к любознательности Дегтярева относился чрезвычайно внимательно и охотно помогал ему разбираться в тайнах автоматики. Дегтярев платил ему самоотверженной работой над образцом.

Сам Федоров впоследствии так писал об этом в своем труде «Оружейное дело на грани двух эпох»:

«С самого начала наших работ я нашел в В. А. Дегтяреве исключительно способного и притом преданного своему делу работника, живо интересующегося всеми новостями оружейного дела и, в особенности, конструкциями автоматического оружия.

Первые образцы моих винтовок были всецело изготовлены руками В. А. Дегтярева, причем им были лично внесены в разрабатывавшиеся системы некоторые усовершенствования и улучшения».

В процессе работы над автоматической винтовкой дружба Федорова и Дегтярева все время крепла. Но, несмотря на огромные усилия с их стороны, работа над винтовкой продвигалась чрезвычайно медленно.

«Необходимо отметить при этом, — писал впоследствии Федоров, — те громаднейшие трудности, которые неизбежно при конструировании нового образца должны были преодолевать в то время все оружейные конструкторы.

Проектно-конструкторских бюро тогда еще не было, лицам, разрабатывавшим какую-либо систему, не оказывалось от Главного артиллерийского управления никакой помощи в отношении чертежников, квалифицированных рабочих, хороших станков. Самый же главный недочет заключался в том, что не было еще никакого опыта по конструированию образцов оружия — надо было вспахивать целину».

При дальнейших предварительных испытаниях федоровской винтовки обнаружился новый серьезный дефект: при длительной стрельбе деревянное цевье сильно нагревалось, а при остывании коробилось, мешая скольжению ствола.

Над устранением этого недостатка бились долго и упорно. Цевье и ложу склеивали из различных древесных пород, клали асбестовые прокладки, — ничто не помогало. Помеху удалось устранить лишь тогда, когда деревянное цевье заменили металлическим, пустотелым.

Когда винтовка была почти совсем отлажена, специалисты заявили, что выбрасывание гильз вверх недопустимо: они могут, блестя на солнце, демаскировать стрелков. Нужно было гильзы выбрасывать вперед. Это повлекло за собой новую работу — изменение размеров отражателя.

С того дня, когда Дегтярев еще в Ораниенбауме взялся за изготовление федоровской винтовки, прошли долгие годы. Уже давно Михаил Судаков кончил службу и уехал в Тулу. У Дегтярева росли дети — сын и две дочки. А он все продолжал работать над усовершенствованием опытного образца.

Только в 1912 году, после пяти лет напряженного труда, первая русская автоматическая винтовка системы инженера Федорова, сделанная руками слесаря Дегтярева, выдержала полигонные испытания. Сестрорецкому заводу было заказано 150 таких винтовок для более широких войсковых испытаний.

Дегтярев гордился тем, что его труды не пропали даром, что в России, наконец, появилось свое отечественное автоматическое оружие.

 

РУССКИЕ ОРУЖЕЙНИКИ И ПЕРВАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА

Накануне первой мировой войны группа русских оружейников упорно работала над созданием отечественного автоматического оружия. Русские изобретатели добились серьезных успехов по сравнению с оружейными конструкторами западных стран.

Автоматическая винтовка Федорова прошла полигонные испытания. Конструктором Федором Васильевичем Токаревым было изготовлено несколько образцов его оригинальной автоматической винтовки. Серьезных успехов в конструировании добились изобретатели Рощепей, Колесников, Коновалов, Фролов и другие.

Но царское правительство даже и накануне войны не изменило своего преступно-пренебрежительного отношения к русским конструкторам.

Когда Николаю II представляли в Ораниенбауме выпускников офицерской школы, в их строю находился и подъесаул Токарев, только что закончивший разработку образца автоматической винтовки.

Начальник школы, желая похвастаться своими выпускниками, сказал царю:

— Ваше величество, вот подъесаул Токарев, он изобрел автоматическую винтовку.

— Надо подъесаулу помочь, — ответил царь и, даже не взглянув на Токарева, проследовал дальше. Его слова растаяли, как случайный звук. Никакой помощи Токарев не получил.

Даже тогда, когда русские военные агенты доносили о лихорадочной подготовке к войне немецких войск и о принятии там на вооружение новой боевой техники, правительство России не приняло никаких мер к перевооружению.

Именно в то время Николай II посетил Михайловское артиллерийское училище, где Федоров, уже будучи полковником, читал курс стрелкового оружия.

Войдя в аудиторию, царь сел с юнкерами и, дослушав лекцию, подошел к Федорову.

— Полковник, вы изобрели автоматическую винтовку?

— Так точно, ваше императорское величество.

— Я против ее применения в армии, — сказал царь.

— Осмелюсь спросить, почему?

— А... для нее не хватит патронов...

Ответ царя поразил Федорова: если накануне мировой войны так мыслил царь, какой помощи могли ждать от него русские изобретатели-оружейники?

Тем не менее все они продолжали упорно и настойчиво работать.

В 1912 году, после успешных испытаний автоматической винтовки, сделанной им под существующий (штатный) патрон, Федоров разработал новый, малокалиберный патрон (6,5 миллиметра), с улучшенной баллистикой, с гильзой без закраины. Патрон этот получил одобрение, и Федоров немедленно взялся за разработку нового, малокалиберного образца своей винтовки. Система винтовки осталась прежней, были изменены только ее размеры и конструкция магазина.

Изготовление этого образца опять было поручено Дегтяреву.

Дегтярев с увлечением взялся за дело. Он надеялся, что новая винтовка получится еще лучше: ведь теперь и у Федорова и у него был многолетний опыт конструкторской работы.

Первая в России малокалиберная винтовка была сделана, и в 1913 году она успешно выдержала комиссионные испытания.

Сестрорецкий завод получил заказ на изготовление 20 экземпляров новых винтовок, а патронные заводы — на 200 тысяч патронов к ним. Дегтярев, назначенный старшим мастером по изготовлению винтовок, успешно руководил работой.

Но вот началась первая мировая война.

Казалось бы, теперь военное министерство должно было немедленно ускорить производство новейшего оружия. Этого ждали все оружейники. Но получилось наоборот.

Приказом военного министра Сухомлинова все опытные работы по производству автоматического оружия на военных заводах были прекращены, а сами оружейники отправлены на фронт. Не избежал этой участи и Токарев, новый образец автоматической винтовки которого уже был близок к завершению.

Федоров надеялся, что образцы его винтовок, находящиеся в производстве, будут доделаны и отправлены на фронт. Но надежда эта оказалась напрасной. Недоделанные части его винтовок были упакованы в ящики и брошены в подвал, а Дегтярев назначен мастером на завод. Изобретатель же сложенного в подвал новейшего автоматического оружия Федоров в составе военной миссии был командирован в Японию, чтобы договориться о приобретении для русской армии старых японских винтовок.

Так по воле преступного министра закончилась эпопея с изобретением и производством первой русской автоматической винтовки. И это случилось в то самое время, когда русские солдаты гибли на полях сражений из-за катастрофического недостатка оружия.

 

ПЕРВОЕ ИЗОБРЕТЕНИЕ

Около шести лет Василий Дегтярев проработал на Сестрорецком заводе, но у него почти не было друзей. Ввиду секретности заданий работать приходилось в одиночку, избегая излишних знакомств.

Он знал, что на заводе существуют тайные революционные кружки, где читается запрещенная литература, обсуждаются политические события. Дегтярева влекли к себе революционно настроенные рабочие, но он не мог и подумать о сближении с ними.

С переходом на работу в цех Дегтярев скоро познакомился с некоторыми рабочими-революционерами. Его стали приглашать на рабочие маевки, которые устраивались в лесу на берегу Разлива. Разливом назывался огромный пруд, образовавшийся от разлива реки Сестры, запруженной около завода. Город как раз и стоял на реке Сестре, отсюда и название его — Сестрорецк.

Впоследствии, в 1917 году, близ станции Разлив в шалаше из веток и сена жил и работал, скрываясь от преследования Временного правительства, Владимир Ильич Ленин.

Маевки устраивались обычно в воскресные дни. Рабочие уходили в лес под разными предлогами: кто за грибами, кто за ягодами, кто за шишками для самовара, кто рыбачить... Все сходились в условном месте, расставив надежные дозоры.

На маевках читалась нелегальная литература, призывавшая к организованной борьбе с самодержавием, пелись революционные песни.

С маевок Дегтярев приходил радостно-взволнованный. Он понимал, что рабочие теперь не те, которых он видел в Туле пятнадцать лет назад. Рабочие, руководимые большевиками, превращались в грозную силу, готовившуюся к решительной битве с царизмом.

Дегтярев с волнением замечал, что и сам он теперь уже не тот тихий и замкнутый слесарь-солдат, каким был в Ораниенбауме. Он начинал понимать, что правду, о которой мечтали его дед и отец и тысячи других рабочих-оружейников, нужно искать у большевиков.

* * *

В годы войны Дегтярев задумал создать такое автоматическое ружье, которое отвечало бы запросам современного боя. Таковым, на его взгляд, мог быть автоматический карабин — оружие маневренное, легкое и боеспособное.

Только сейчас, думая над разработкой собственной системы, Дегтярев понял, как много дал ему многолетний опыт практической работы над автоматической винтовкой Федорова. Он был отлично знаком со всеми известными образцами автоматического оружия, знал их положительные и отрицательные стороны и ясно представлял, в каком направлении следует работать над их усовершенствованием.

Задумав создать систему с неподвижным стволом, действующую по принципу отвода пороховых газов, Дегтярев решительно отказался от широко разрабатываемой тогда системы автоматического оружия с подвижным стволом (пулеметы Максима, Виккерса, Мадсена, Шоша, автоматические винтовки Федорова, Токарева, Чельмана, Манлихера, Браунинга).

Он подал докладную записку начальнику Сестрорецкого завода генералу Залюбовскому, подробно описав задуманную им систему и прося разрешения вести работы по разработке ее на заводе во внеурочное время. Но Залюбовский даже не ответил на это письмо.

Тогда Дегтярев, дождавшись прихода Залюбовского в цех, обратился к нему с устной просьбой.

— Что за изобретения? — закричал генерал. — Все опытные работы по оружию прекращены министром, теперь война, извольте работать на нее — делать обыкновенные винтовки и не заикаться больше ни о каких карабинах.

— Так ведь в неурочное время! — пытался протестовать Дегтярев.

— Не рассуждать! — заревел генерал. — Кто тут начальник?!

Было ясно, что Залюбовский не изменит своего решения, и Дегтярев нашел другой выход. Он написал родным и Михаилу Судакову, который демобилизовался и теперь жил в Туле, чтобы они отправили в Сестрорецк дедовский токарный станок, а сам потихоньку занялся заготовкой необходимых материалов, из осторожности пряча их на заводе в укромном месте.

Прошло некоторое время. Дегтярев, полагая, что Залюбовский забыл о сцене в цехе, стал оставаться по вечерам и делать на заводе наиболее сложные части для своего карабина.

Залюбовский, узнав об этом, немедленно откомандировал Дегтярева в Ораниенбаум, где требовался опытный мастер на оружейном полигоне.

Проработав несколько месяцев в Ораниенбауме, Дегтярев снова вернулся в Сестрорецк. К тому времени прибыл из Тулы дедовский токарный станок. Дегтярев обрадовался ему, как старому другу: теперь он мог не зависеть от строптивого начальника завода.

Перетащив запасенные материалы с завода домой, он отладил станок и начал обработку деталей для своего карабина. Заниматься карабином ему удавалось лишь в вечерние часы, после одиннадцати-двенадцатичасовой работы на заводе. Однако влечение к изобретательству было так велико, что оно побеждало усталость, давало ему силы для творчества.

От вечерней работы, от переутомления и недосыпания Василий ослаб, похудел, стал жаловаться на недомогание, но глаза его горели веселым огнем. Дела с карабином шли хотя и медленно, но успешно.

Наконец карабин был готов. Теперь Дегтярев ждал случая, чтобы изобретенное им оружие вынесли на стрельбище и опробовали. Без этого нельзя было производить окончательную отладку.

Но случай этот не приходил. Военным властям не было никакого дела до изобретателя-самоучки.

Приди Дегтярев в Арткомитет, с ним бы и разговаривать не стали.

Единственно, на что мог надеяться молодой изобретатель, так это на помощь Федорова и Филатова. Но где был Федоров, никто на заводе не знал, а к Филатову поехать никак не удавалось.

Однажды, отпросившись у мастера, Дегтярев поехал в Ораниенбаум, думая увидеть Филатова, который был там начальником офицерской школы. Когда доложили о Дегтяреве, из кабинета Филатова послышался зычный знакомый голос:

— Давай его сюда!

Дегтярев вошел.

— А ты, брат, легок на помине. Садись. Мы, наконец, получили разрешение доделать винтовки Федорова в мастерской стрелковой школы. Ими будет вооружена специально сформированная первая команда русских автоматчиков.

— Я очень рад, что, наконец, разрешили доделать наши винтовки.

— А чего это стоило! Завод загружен работой по производству трехлинеек: на фронте катастрофическое положение с винтовками — целые корпуса стоят безоружными... А если ты рад взяться за сборку и доделку автоматических винтовок, так немедленно приступай к работе. Все наши слесари будут тебе помогать.

И Дегтярев, отложив разговор о своем карабине до более удобного случая, переехал в Ораниенбаум и занялся доделкой винтовок, которые к тому времени были привезены из Сестрорецка.

Дегтярев попал в мастерскую, где он, еще будучи солдатом, впервые познакомился с автоматическим оружием, где попрежнему работал мастер Елин. Слесари-солдаты, узнав, что Дегтярев сам когда-то отбывал здесь службу, приняли его как своего. Работа пошла дружно, весело. Он почувствовал себя так, как будто вернулся в родной дом.

Филатов ежедневно приходил в мастерскую, осматривал работу, спрашивал, нужна ли какая помощь, торопил.

Во время сборки винтовок, в начале 1916 года, вернулся из длительной командировки Федоров, который и принял непосредственное участие во всех работах.

Конструктор и мастер встретились в мастерской.

Федоров, только что вернувшийся с французского фронта, а до этого пробывший около года на русском фронте, рассказал Дегтяреву о том страшном положении, в каком оказалась русская армия в первые месяцы войны из-за нехватки оружия. Работники генерального штаба на пополнение убыли оружия во время войны запланировали всего 600 тысяч винтовок, тогда как потери оружия составляли ежемесячно 200 тысяч винтовок. Через каких-нибудь полгода на фронте многие дивизии из-за нехватки винтовок находились в резерве и не могли принять участия в боях. Свежие пополнения, приходившие в запасные батальоны, вместо винтовок получали палки, с которыми проходили обучение.

Русское правительство надеялось на помощь союзников и с этой целью посылало к ним военные миссии. Федоров в числе членов таких миссий ездил в Японию, Англию, Францию. Ему удалось вырвать несколько сот тысяч винтовок.

— А между тем, — рассказывал Федоров, — я видел сконцентрированные на Западном фронте колоссальные запасы военного снаряжений, половину которого союзники могли бы переуступить России без всякого ущерба для себя. Но они этого не сделали. Такова была плата за то, что русские, начав преждевременное наступление на Восточном фронте, ценою жизни многих тысяч своих солдат отвлекли немецкие корпуса от Марны на восток и тем спасли союзников от разгрома!..

— Огромное значение в этой войне, — говорил Федоров, — приобрело легкое автоматическое оружие: главным образом ручные пулеметы и отчасти опытные автоматические винтовки. Ими вооружены и немцы и наши западные союзники. У нас же это оружие в войну запрятали в подвалы и извлекли только сейчас. Я написал письмо в Артиллерийский комитет с просьбой разрешить мне завершить начатую работу, надеюсь создать русское ружье-пулемет и хочу спросить тебя, Василий, согласен ли ты работать вместе со мной?

— Я с радостью! — ответил Дегтярев.

— Больше мне ничего не надо.

* * *

Дегтярев с большим смущением рассказал Федорову о своем изобретении.

Федоров заинтересовался самостоятельной работой своего ученика. Он долго и внимательно осматривал пятизарядный карабин Дегтярева.

— Пробовал стрелять? — спросил Федоров.

— Стрелял, действует.

— Ну что ж, Василий, поздравляю. Поздравляю от души! Это лучший карабин из всех, которые мне доводилось видеть.

Федоров задумался с Дегтяреве. Перебирая в памяти многие системы, он не находил ничего похожего на то, что сделал Дегтярев. Разработанная им система отличалась простотой устройства. Отвод пороховых газов с применением толкателя с муфтой, а также способ расцепления двух симметричных личинок, расположенных в горизонтальной плоскости, с помощью скосов на крышке казались удивительно простой и надежной основой автоматики.

Федоров был растроган успехом своего ученика и, приехав домой, немедленно написал отзыв о карабине Дегтярева:

«Эта система представляет собой замечательный образец по легкости, компактности и удобству стрельбы...»

Но, несмотря на хороший отзыв Федорова, Дегтяреву так и не удалось продвинуть свое изобретение. Его попытки стучаться в военное ведомство натолкнулись на приказ военного министра, категорически запрещающий какие бы то ни было опытные и изобретательские работы по оружию во время войны.

 

РУССКИЙ АВТОМАТ

Вскоре после возвращения с фронта Федоров писал начальнику Главного артиллерийского управления о громадном значении в боях ручных пулеметов, или, как их тогда называли, ружей-пулеметов, и требовал постройки в России специального пулеметного завода.

— Ружья-пулеметы, — докладывал Федоров, — имеют большие преимущества перед автоматическими винтовками и тяжелыми станковыми пулеметами. Они могут развивать более интенсивный огонь, чем автоматические винтовки, и заряжаться на ходу вставными магазинами. Малый вес и компактность делают этот тип оружия наивыгоднейшим в атаках, где почти неприменим тяжелый станковый пулемет, и удобным при действии в окопах, где невозможно повернуться с длинной винтовкой.

Федоров указывал, что его автоматическая винтовка может быть переделана в такой тип оружия, и просил дать ему возможность заняться этой работой. Его предложение было принято.

Проект Федорова по переделке его автоматической винтовки в новый тип оружия был составлен с расчетом наименьших изменений системы при наибольшей экономии средств и времени. Федоров стремился сделать оружие еще более легким и маневренным, чем примененные на Западе ручные пулеметы (ружья-пулеметы) Мадсена, Шоша, Льюиса.

Он предлагал взять за основу для будущего образца малокалиберную винтовку его системы, укоротить ствол с 800 до 520 миллиметров, установить обычный карабинный прицел, ввести заряжание не только обоймой, как это было сделано в его винтовке, но и вставным магазином на 25 патронов, по способу ручных пулеметов. Он стремился создать оружие не только для одиночной, но и для непрерывной стрельбы, как это уже было сделано им в винтовке 1911 года под штатный патрон.

Ознакомившись с проектом переделки автоматической винтовки Федорова в новый тип оружия, Дегтярев очень обрадовался. Этот проект убеждал его в том, что сам он шел по правильному пути, создавая свой пятизарядный автоматический карабин — оружие легкое, компактное и удобное в бою.

Дегтярев с большой охотой взялся за новую работу. Ему хотелось, чтобы в России был создан тип отечественного ручного пулемета.

Над изменяемым образцом Дегтярев работал с не меньшим увлечением, чем над автоматической винтовкой. Теперь Федоров почти все время находился в Ораниенбауме, и Дегтярев в любую минуту мог получить консультацию или совет. Переделка образца шла быстро.

В это время в Ораниенбауме при деятельном участии Федорова велось формирование и интенсивное обучение команды автоматчиков 189-го Измаильского полка. Дегтярев торопился. Собираемые им 60 автоматических винтовок системы Федорова и 8 ручных ружей-пулеметов той же системы, с некоторыми ее изменениями, после испытаний должны были получить стрелки первой команды русских автоматчиков.

Поздней осенью 1916 года все восемь образцов нового типа автоматического оружия были Дегтяревым закончены. Испытания, проводимые в Ораниенбауме, показали хорошие результаты. В декабре 1916 года первая команда русских автоматчиков отправилась на фронт. Новый тип оружия был назван, по определению Филатова, «автоматом Федорова» и после длительных войсковых испытаний не только в указанной пехотной команде, но главным образом в авиации, и после получения хороших отзывов был заказан в количестве 15 тысяч экземпляров Сестрорецкому заводу. Это был прообраз первого автомата для пехотных частей в России и во всем мире. Однако из этого заказа, выданного с большим нежеланием, царское правительство не изготовило ни одного экземпляра.

С. И. Мосин — конструктор русской трехлинейной винтовки.

Конструкторы-оружейники. Слева направо: стоят — Колесников, Дегтярев; сидят — Коновалов, Федоров, Токарев (1920 г.).

 

ВСЯ ВЛАСТЬ СОВЕТАМ!

Успех автомата Федорова принес Дегтяреву большую радость и в то же время заставил его опять задуматься над своим изобретением.

«Неужели несколько лет тяжелой работы в невообразимо трудных условиях пропали даром? — размышлял он. — Неужели мой карабин окажется хуже тех, которые привозили из-за границы?» С этим он не мог примириться. Дегтярев был готов участвовать в любом соревновании с заграничными изобретателями, но ему не удалось добиться даже того, чтобы изобретенный им карабин был осмотрен комиссией и испытан в стрельбе.

Директор завода Залюбовский к изобретателям-самоучкам относился с пренебрежением: и на порог их к себе не пускал.

Дегтярев пробовал обращаться со своим изобретением в военное министерство, писал в Главное артиллерийское управление, в Артиллерийский комитет, но отовсюду получал один бездушный ответ: «Теперь война, не до вас».

Новый, 1917 год начался стачками и демонстрациями рабочих в Петрограде, Москве, Баку, Нижнем Новгороде.

18 февраля в Петрограде началась забастовка путиловских рабочих. К ним примкнули рабочие других заводов, и через четыре дня в Петрограде было охвачено забастовкой большинство промышленных предприятий.

Политическая стачка стала перерастать в общую политическую демонстрацию против царизма.

24 февраля (9 марта) в забастовке участвовало около 200 тысяч рабочих, а 25 февраля (10 марта) революционное движение охватило весь Петроград. По улицам шли рабочие с красными знаменами и лозунгами: «Долой царя!», «Долой войну!» «Хлеба!»

26 февраля (11 марта) политическая стачка и демонстрация начинают перерастать в попытки восстания. Рабочие стали разоружать полицию и жандармерию и вооружаться сами. В ответ на это на Знаменской площади была расстреляна рабочая демонстрация. Царь отдал приказ командующему Петроградским военным округом генералу Хабалову: «Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки».

Но «прекратить» революцию царь уже оказался бессилен. Войска отказывались стрелять по рабочим и открывали огонь по отрядам конных городовых.

27 февраля (12 марта) войска начали переход на сторону рабочих. К утру 27 февраля к рабочим примкнуло 10 тысяч солдат, а вечером того же дня восставших солдат было уже свыше 60 тысяч.

Быстрый переход войск на сторону рабочих решил исход революционной борьбы. Царское самодержавие было низвергнуто.

Эта победа оказалась возможной благодаря тому, что рабочий класс возглавил движение миллионных крестьянских масс, переодетых в солдатские шинели, за мир, хлеб, свободу.

«Революцию совершил пролетариат, — писал В. И. Ленин, — он проявил героизм, он проливал кровь, он увлек за собой самые широкие массы трудящегося и беднейшего населения...»

Революция в Петрограде всколыхнула всю страну.

На Сестрорецком заводе неожиданно заревел гудок, рабочие бросили работу и с песнями и знаменами двинулись на митинг. По рядам пролетела радостная весть: «В Петрограде — революция, спихнули царя!»

Рабочими революционными дружинами, руководимыми большевиками, были арестованы городские и воинские власти. В городе не прекращались бурные митинги, шествия с революционными песнями. Из уст в уста передавалось светлое, желанное слово — «свобода».

— Теперь все пойдет по-другому! — говорили рабочие. — Теперь вздохнем!..

Но надежды эти скоро рухнули.

Завоевания революции, добытые ценою крови тысяч рабочих и солдат, были преданы меньшевиками и эсерами, которые помогли крупным фабрикантам и помещикам сформировать Временное буржуазное правительство.

Временное правительство вместо того, чтобы дать народу мир и свободу, опять погнало на убой сотни тысяч солдат.

И снова Дегтярев был принужден забыть о своем карабине, отложить мечты об изобретательстве и работать на заводе по выполнению очередных заказов для фронта.

Однако Дегтярев, поддерживавший дружбу с передовыми, революционно настроенными рабочими, знал, что партия большевиков готовит рабочий класс к новой битве за полную и окончательную победу революции. На заводе из рук в руки ходила газета «Рабочий путь», призывавшая рабочих к решительной борьбе с силами буржуазии.

7 октября из Финляндии нелегально приехал В. И. Ленин, а 10 октября состоялось историческое заседание ЦК партии, на котором было решено в ближайшие дни начать вооруженное восстание. Оно началось 24 октября.

Утром 25 октября Дегтярев приехал в Петроград, чтобы повидать Федорова и расспросить его о результатах применения в боях первых образцов отечественных автоматических винтовок.

...Было холодно. Дул резкий, пронзительный ветер, а трамваев, как назло, не было. Постояв минут двадцать на остановке, Дегтярев, подняв воротник, отправился пешком. Чем дальше он шел, тем чаще его обгоняли вооруженные люди. Вот прогрохотал грузовик с матросами. Пересек улицу отряд вооруженных рабочих.

«Что-то готовится!» — подумал Дегтярев и зашагал быстрее.

Над головой его загрохотали выстрелы. Кто-то стрелял с крыши. Дегтярев бросился на другую сторону улицы и добежал до угла. Перед ним была большая площадь с памятником в центре. Стрельба раздавалась со всех сторон. Кто в кого стрелял — понять было нельзя.

Из ворот одного дома на площадь с раскатистым «ура» бросились люди с винтовками, как показалось ему, рабочие, но среди них были и матросы, обвешанные патронными лентами. Двое из них, втащив «Максим» на пьедестал памятника, стали бить по окнам дома на противоположной стороне площади, откуда раздавались выстрелы.

Через несколько минут стрельба стихла и над домом взвился красный флаг.

Наскоро построившись, отряд рабочих и матросов зашагал мимо Дегтярева. Лица идущих были возбуждены, на бушлатах и куртках развевались алые ленты.

сильным, мужественным баритоном затянул правофланговый.

дружно подхватил весь отряд.

Дегтярев взволнованно смотрел вслед уходящим...

Вдруг та же песня зазвучала в другом конце площади, откуда, четко отбивая шаг, шли солдаты с красными ленточками в лацканах шинелей. Их обогнал грузовик с вооруженными рабочими, за ним другой, третий...

Рабочие, матросы, солдаты, студенты с красными флагами, с боевыми революционными песнями двигались к центру.

— Что же это происходит? — обратился Дегтярев к спешившему мимо матросу.

— Революция, браток, буржуев идем бить!

«Эх, вот бы сейчас мне карабин! — подумал Дегтярев. — Да ведь и у нас, наверное, тоже революция... Что же я тут стою?..»

И он бегом бросился к вокзалу.

Над вокзалом уже полыхал алый флаг. У входов стояли рабочие патрули с красными повязками.

— Стой, кто такой?.. Пропуск! — крикнул один из них, преграждая Дегтяреву путь.

— Рабочий из Сестрорецка, — ответил Дегтярев.

— Проходи, товарищ, эшелон в Сестрорецк стоит на путях.

Дегтярев выбежал на платформу, где суетились вооруженные рабочие и матросы, усаживаясь в товарные вагоны, и побежал к паровозу, надеясь найти коменданта.

Комендант в кожаной тужурке, с маузером на ремне, кричал:

— Пулемет — на площадку паровоза, быстрей!

— Та не работает же вин, поврежден, — отвечал ему человек в солдатской шинели, с нависшими украинскими усами.

— Как не работает? Эй, кто тут понимает в пулеметах, именем революции прошу.

Дегтярев протиснулся к коменданту.

— Разрешите взглянуть.

— Кто такой?

— Рабочий с Сестрорецкого оружейного,

— Прошу, товарищ!

Дегтярев быстро разобрал пулемет и, не найдя никакого повреждения, вытер платком загрязненные детали и собрал их.

— Заедал от грязи, теперь будет стрелять. Разрешите с вами добраться до Сестрорецка?

— Спасибо, товарищ, разрешаю, поедешь с нами на паровозе. Помоги установить пулемет.

— Есть! — ответил Дегтярев и вместе с другими стал втаскивать пулемет на площадку паровоза.

Через несколько минут вооруженный, ощетинившийся штыками состав мчался в Сестрорецк.

Дегтярев стоял у окна паровоза рядом с помощником машиниста и смотрел вдаль.

Он уже знал, что свершилась Великая Октябрьская социалистическая революция, что рабочие, солдаты и матросы, руководимые большевиками, захватили власть и арестовали Временное правительство. Он не мог осмыслить грандиозности происходящих событий, но сердцем чувствовал: идет великая битва, большевики несут свободу и счастье трудовому народу.

Поезд летел все быстрей. На площадке паровоза, у «Максима» весело перекликались пулеметчики. А над ними, опоясывая грудь паровоза, трепыхалось красное полотнище с коротким и ясным лозунгом:

«Вся власть Советам!»

* * *

Крейсер «Аврора» громом своих пушек, направленных на Зимний дворец, возвестил 25 октября начало новой эры — эры Великой Октябрьской социалистической революции.

Ночью 26 октября 1917 года II съезд Советов принял первые декреты советской власти — декрет о мире и декрет о земле.

В декрете о мире советская власть обратилась к народам воюющих стран с призывом прекратить войну и предложила справедливый мир.

Американские, английские и французские империалисты, жаждущие продолжения кровавой бойни, отвергли мирное предложение Страны Советов.

«Именно англо-французская и американская буржуазия не приняла нашего предложения, — писал В. И. Ленин, — именно она отказалась даже разговаривать с нами о всеобщем мире! Именно она поступила предательски по отношению к интересам всех народов, именно она затянула империалистскую бойню!» И все же первый декрет советской власти прозвучал на весь мир, как могучий призыв к миру. В декрете сознательные рабочие Англии, Франции и Германии призывались помочь успешно довести до конца дело мира, дело освобождения трудящихся и эксплуатируемых масс от рабства и эксплуатации.

Одновременно с декретом о мире был принят декрет о земле.

По этому декрету крестьяне получали более 150 миллионов десятин новых земель, которыми раньше владели помещики, буржуазия, царская семья, монастыри, церкви.

Крестьяне также освобождались от ежегодной арендной платы помещикам, которая составляла около 500 миллионов рублей золотом.

Все богатства недр земли (нефть, уголь, руда и т. д.), леса и воды отныне переходили в собственность народа.

Великая Октябрьская социалистическая революция, раскрепостив народы России, открыла перед ними возможности строительства нового, социалистического общества, открыла пути для развития их духовных и физических сил.