Я пошел через вокзал на стоянку, где меня ждала синяя «ауди» с битым крылом и разговорчивым таксистом. День только начинал хозяйничать, и город еще не полностью проснулся.
Подъехали к дому, где я вырос. Нашел на дне рюкзака ключи и шагнул в подъезд. Сразу узнал запах свежевымытых бетонных полов. Тихо и не торопясь поднялся на последний этаж. Так же тихо открыл замок. Мама уже стояла в коридоре.
– Здравствуй, мама.
– Сыночка приехал, – кинулась, обняла. Заплакала.
Останавливать не стал. Ей так легче. Да и мне тоже.
– Как доехал? Похудел. Я котлет нажарила. Сметана свежая. Чай заварила… Представляешь, пошла заваривать, оказывается заварка кончилась. Я оделась, в магазин сбегала… Да что это я… – замерла на секунду, улыбнулась. – Ставь сумку и марш за стол.
– Мама, дай хоть руки с дороги помыть.
– Дам. И полотенце чистое дам.
Дом. Дом. Дом. Город этот не то что не люблю – близко не подпускаю. Стороной в себе обхожу. Все здесь с детства чужое. Хотя есть что вспомнить. Есть на что порадоваться. Есть друзья, люди из теплого прошлого.
Серые с оголенной арматурой бордюры у дорог. И пробок нет. И тишина какая-то ощутимая на вкус. Здесь всегда ветер. Всегда много воздуха. Здесь прошлое. Та, самая первая, неправильная и, может быть к счастью, непоправимая любовь. И серость слоями. И безумно сквозящие, кажущиеся бесконечными, зимы.
И все это целостное. Все завязано. Все собрано в идеальную мозаику. Но уже не мое. Все, что связывает меня сейчас с этой точкой на карте – мама. Старенькая, суетная и маленькая. И я знаю, что отсюда она не хочет уезжать. А может быть, уже просто не может.
– Ты идешь? Что-то долго. Уже остыло все.
– Сейчас. Только руки вытру.
Зал, окна, занавесочки. Видавший виды телевизор. Какие-то керамические крестьяне на полке. Моя детская фотография. Сотовый телефон с приклеенным сзади на скотч номером. Стол с лампой и вечерней газетой. Очки. Калькулятор.
– Садись. Ешь. Рассказывай.
– Все сразу?
– А чего тянуть. Знаю, сейчас поешь, отдохнешь немного, и к друзьям. И ищи тебя до утра с фонарями. А так хоть что-то да расскажешь. Сметану ешь давай.
– Ну, как бы все в порядке. Работаю. Зарабатываю. Мало пью. Курю, правда, много. С Андрюхой часто видимся. Перед отъездом Серегин дээр справили…
– Чего справили?
– День рождения. Сокращенно.
– А… Все вы сокращаете. Будто боитесь, что вам потом букв на что-то не хватит.
– Мам…
– Ладно. Не бубни. Девушку никакую не заприметил, а?
– Опять двадцать пять! – хлопнул ладонью по колену.
– Ну что ты беленишься. Понимать должен. Живешь один. Уже пора бы обзавестись домом. Внуков мне подарить. Глядишь, чаще бы приезжала. Время-то идет. Да и что было, все в прошлом. Всю жизнь будешь бобылем маяться?
– Спасибо за завтрак. Пойду покурю.
– Сыночка, ну что ты сразу взрываешься-то! Ну сколько уже прошло…
Замял сигарету. Достал из пачки другую.
– Мам, ты не обижайся. Но мне еще тяжко. Она пишет изредка. А я потом… Не все так просто.
– А если не читать?
– Думаешь, смогу?
– Нет конечно, – присела на край стула, смела крошки в руку, вздохнула. – Игорь звонил, спрашивал, когда приедешь. У него, кстати, уже двое. И… Надя заходила пару раз. Чай пили. Она сейчас завотделением. Тоже спрашивала, как твои дела. Просила зайти, если сможешь.
– Хорошо, мам. Давай попозже поговорим. Помыться хочу, а потом покемарить пару часиков.
– Да и то верно. А…
– А плиту мы тебе утром купим. И поставим.
– И пирогов с рыбой напечем.
– Точно. Как в детстве. Чтоб лук хрустел.
Проснулся уже в обед. На столе лепешки. Чайник горячий. К холодильнику магнитом прихвачена записка «Пошла на почту. На обратном пути загляну к т. Нине», и подпись «Мама». Зачем-то снял записку, сложил и спрятал в карман рубашки. Как оберег, что ли.
Созвонился с Игорем, бывшим соседом. В школе мы учились в параллельных классах. И не то чтобы были дружны, скорее, просто с уважением относились к друг другу. Пару раз во время командировок он останавливался у меня. Рассказывал о работе, показывал фотографии детей. Каждый раз, когда я приезжал в город, встречались. Пропускали в «Архитекторах» по паре-тройке пива. Вспоминали прошлые годы. Вернее, он вспоминал, рассказывая, кто из кого вырос, а я ненавязчиво изображал понимание, одновременно пытаясь вспомнить, о ком идет речь. Лица и события затирались. Но мне всегда было приятно общаться с Игорем. То ли из-за его провинциального оптимизма, то ли потому что он был единственным, с кем я хотел бы выпить в этом городе.
– Привет. Это Глеб.
– О, дорогой! С приездом! Ты надолго? Как добрался?
– Добрался нормально. Ненадолго. Есть сегодня время? Может, по-нашему, по-стариковски…
– Да не вопрос! Давай в семь. Я домой заскочу, переоденусь и на пятак.
– Договорились. На связи. А я пока прогуляюсь по великим проспектам родины.
– Во, точно. В парк сходи. Там открыли фонтан с каскадом и подсветкой. Правда, подсветка не вся уже работает, но это…
– Хорошо. Так и сделаю. До вечера.
Естественно, никуда не пошел. Вынес мусор. Прошелся до ближайшего киоска, и снова домой. Только в нем я чувствовал остатки детства и защищенность от серости. Присел в кресло и закемарил.
Разбудил звонок в дверь. Мама. Глаза радостные. Наверное, свитер купила.
– Я тебе свитер купила.
С горлом.
– С горлом, как ты всегда носишь.
Вязка крупная.
– Крупной вязки. Темно– синий. Почти без рисунка.
Подошел. Обнял. Прижалась, как маленькая девочка. Опять плачет.
– Ну, что ты, ей богу…
– Да ничего. Щас пройдет. Ты это… померь. А я пока перекусить сделаю.
Одел. Впору. У меня таких уже шесть. Защемило в груди.
– Идет? Нравится? Отлично. Пойдем перекусим.
– И обмоем?
– А давай! Грамм по пятьдесят.
Достает бутылочку коньяка из хрушевского холодильника под окном. Наливает в тонкие, похожие на растянутые наперстки рюмочки. Чокаемся. Выпиваем.
– Вырос, – смотрит на меня грустно. – Как же ты вырос. И седой уже весь. И приезжаешь редко.
– Да. Все да.
– Ладно, не сиди. Знаю, что с Игорем уже договорились. Ольгу его видела. Одевайся теплее и вперед. Будешь задерживаться – позвони.
– Хорошо. А я прямо в этом свитере и пойду.
Игорь уже ждал. Заказал пол-литру белой и русскую закуску. Видно, что рад. Обнялись. Разговор сто раз уже переписанный в голове. «Машину продал, скоро за новой. Ольга ушла на новую работу. Младшая болеет. Отопление поздно дали». И так далее…
Под конец посиделки спросил:
– Ты счастлив? Доволен, как ты живешь?
Задумался.
– Я? Ну, как тебе сказать… дети растут. С Ольгой практически не ругаемся. Прошли те времена. Зарплату на заводе подняли… А я как бы и не ищу от этого лучшего. Доволен ли? Так скажу – у меня все в порядке. И это дорогого стоит.
На том и порешили.
На обратном пути подошли к Надиному дому. В ее маленьком окне на кухне горела лампа, под зеленым абажуром.
– Ты к ней зайдешь?
– Наверное, да. Загляну. Поздороваюсь.
– Ну, тогда давай, до встречи.
И разошлись.
В ближайшем магазинчике прикупил бутылку коньяка. И шоколад. У подъезда покурил.
Дойдя до двери на четвертом этаже, постоял, боясь нажимать на звонок. И даже порывался уйти. Внезапно хлопнула входная дверь подъезда, и я, повинуясь какому-то странному рефлексу, нажал на кнопку.
Соловьиная трель за деревом напомнила милицейский свисток.
Замок щелкнул. Дверь приоткрылась.
– Глеб?
– Да. Это я.
– Зайдешь?
– Нет. Ну что ты. Я пришел просто нажать на звонок и убежать.
– Ты не меняешься. Проходи. Я рада. Только у меня бардак…
Очень маленький коридор, в котором единовременно мог находиться только один человек, узкий проход на маленькую кухню, две небольшие комнаты и ванна. Я стянул ботинки и шагнул вперед.
– Кушать хочешь?
– Нет, спасибо. Я ненадолго. Поговорить. Узнать, как дела. И выпить.
– Пойдем на кухню. Там тепло.
НАДЯ
Первые серьезные отношения. Знакомство еще со школы. Ухаживания и умиление со стороны сограждан. Планы на будущее и прогулки под Луной. Никакого экшена – одна сплошная романтика. Квартира, доставшаяся от бабушки, стала нашим приютом. Мы часами смотрели друг другу в глаза. Потом столько же на звезды. Ее мать была ко мне до неприличия благосклонна. Все пророчили скоропостижную свадьбу. Дети подразумевались по умолчанию.
Высшее образование убило романтику.
Надя поступила в медицинский в нашем городке. Я поехал учиться в столицу.
Первый месяц мы звонили друг другу практически каждый день. Потом все реже. Потом у меня завелась девушка. Потом другая. На втором курсе института Надя внезапно приехала ко мне на неделю в гости, и мы славно провели время во взаимных признаниях в любви и плотских утехах. А через два месяца она выскочила замуж за местного газетного магната, но что-то там сразу не срослось, и к окончанию института она уже была сформировавшейся свободной женщиной-врачем со всеми атрибутами, соответствующими данному типу сограждан.
Я приезжал в город, мы созванивались, вместе пили, вспоминали прошлое. И даже пару раз занимались сексом. Каждый раз по окончании этих встреч у нас происходил забавнейший диалог под копирку.
– Слушай, Глеб, может вернешься? Я помогу тебе устроиться на работу. Я скоро стану главврачом.
– Надя, не пори чушь. Ты знаешь, что я свалил из этого города, чтобы максимум приезжать сюда в гости. Но жить я здесь не собираюсь. Если ты так хочешь, бросай все и приезжай ко мне.
– Глеб, это несерьезно. Кем я там буду? Рядовым участковым в поликлинике? Неинтересно. А здесь я скоро стану главврачом.
– Надя, не неси чушь.
– На посошок?
– Наливай.
Так это все и происходило. Эдакая старая шкатулка, которую достают раз в год, протирают пыль, перекладывают письма и засохшую розу. А потом год не вспоминают. Но знают, что она есть.
– Как у тебя дела?
– Да нормально. Работаю. Живу. Дышу. Ты как? Стала главврачом?
– Ага. Почти. Что у тебя нового в жизни?
Тут начинается традиционный обмен историями. Обычно их три. После чего я либо иду домой, либо в постель с Надеждой.
– Останешься?
– А надо?
– Ну, я бы была не против.
– А я…
Вдруг свело шею. Потом будто под лопатку кто-то ударил. Возможно, ботинком. Почему-то в голове проскочило «умер на кухонном столе главврача». Или еще того хуже: «скончался, будучи в главвраче». Но тут же и отпустило.
– Ты знаешь. Не сегодня. Не обижайся. Устал с дороги. Да и матери обещал вечером помочь.
– Врешь ведь.
– Конечно, вру. Но, согласись, крайне правдоподобно.
– Ладно. Иди уже, Ромео Мценского уезда, – взяла паузу, потом спросила негромко: – Ты сколько еще будешь?
– Дня два, наверное. Не дольше. Сама понимаешь – работа.
Коньяк покинул бутылку. Немного клонило в сон. Я прошел в коридор и натянул ботинки.
Надюха прижалась, сжала руками мне щеки и быстро чмокнула в губы.
– Как-то ты выглядишь не очень. Постарайся себя поберечь. Это я тебе как почти главврач говорю.
Я икнул. Обнял ее на прощание и вышел.
Улица встретила меня ветром и запахом паленых шин. Поймал машину и рванул домой. Завтра еще много дел. Например выспаться.
Два дня пролетели быстро. Вернее, даже обыденно-моментно. Купили плиту. Поставили. Как и планировали, испекли пирог с рыбой. Само собой, обновку немного обмыли. Вечером только присел посмотреть, что же еще такого запихали в говноящик, – уснул. С утра сходил в баню, где от души разогрелся. И на обратном пути даже позволил себе разговеться кружкой пивка. И снова уснул. Странно, но дома у матери засыпаю моментально в любом месте. Хоть в прихожей. Хоть на балконе. А у себя – ни в какую. Ворочаюсь.
Поезд уходил вечером. Закинул вещи в рюкзак и пошел на кухню. Наливать чай из старого пузатого чайника с ромашкой на борту в темно-синюю кружку. На ней был знак зодиака, Дева. Что было непонятно, так как я родился в июле, а мать в декабре.
Пришла мама. Села рядом. Опять немного всплакнула. Даже не по себе стало.
– Ты там хоть… звони чаще. Я же одна тут совсем. А ты позвонишь, и мне легче и спокойнее. И есть что подругам рассказать. У Зины вон сын каждый день звонит, не в пример тебе.
– Хорошо, мам. Мне уже ехать скоро. Вещи я собрал.
– Свитер уложил?
– Да. Конечно. Ты тут смотри… Береги себя.
Замолчали.
За окном просигналило такси. Вышли в коридор. Мать незаметно сунула мне купюру в карман. Как в школу на обед. Улыбнулся.
Присели. Молчали секунд тридцать.
– Прощай, мам.
– Будь осторожнее.
Поцеловал. Вышел. Почувствовал, как она украдкой перекрестила мне спину вслед.
До поезда было еще полтора часа. Я заскочил в супермаркет и взял небольшую бутылку виски.
Душа обдиралась в кровь голыми ветвями деревьев. Мгновенно пришло понимание страшного и необратимого. Скоро она уйдет. Уйдет тихо, не причиняя беспокойств. Так же, как и жила. С добротой и всепрощением. И пропадет последняя зацепка за этот город. И смысла тащиться ночью на поезде с пьяными сектантами и прочей мазотой не будет. Кроме пустого дома, где все будет жить ею. Но ложно. Не по-настоящему. Без нее.
Откупорил бутылку. Вздрогнул. Выпил из горла не меньше половины.
Не спеша дошел до вокзала. В дорогу купил две самсы и бутылку минералки. Зайдя в купе, нервно метнул рюкзак наверх. Выпил остаток так, будто это последний виски на планете. Закусил самсой. Выкурил сигаретку в тамбуре. Умылся. Ни с кем не разговаривая, залез на верхнюю, повернулся на бок и моментально уснул. До самого возвращения.
