«12/27». Ага, это должно быть здесь. Данила оторвал взгляд от номера дома на желтой стене и стал осматривать фасад. Он искал магазин под названием «Фаланстер». Здание было древним, давно и крепко угнездившимся в Малом Гнездниковском переулке, совсем небольшим, всего-то трехэтажным, так что Данила оглядел его очень быстро. Но названия магазина не обнаружил.

Впрочем, вывеска все-таки была, и она свидетельствовала о том, что для хозяев здешней торговли суть дела важнее внешности: о присутствии магазина извещали пять одностворчатых окон на втором этаже, на стекле каждого из них красной краской была выведена аршинная буква, а все вместе эти буквы образовывали слово «КНИГИ». Правда, только центральная из них, буква «И», была видна хорошо, потому что остальные четыре окна были распахнуты по случаю жаркого дня. Данила посмотрел на притороченный к стене под закрытым окном кондиционер, который был превращен безвестным дизайнером в старинный телефонный аппарат с крутящимся диском и с нахлобученной на корпус огромной телефонной трубкой. Похоже, сломался, подумал о кондиционере Данила, а денег на починку нет, поэтому и окна открыты.

Он вошел в подворотню, над которой располагались красные буквы, затем шагнул направо за железную дверь и поднялся по истертой лестнице на второй этаж. Дверь магазина была приоткрыта, оттуда доносилась негромкая песня. «Он был сторонником гуманных идей», – с трудом разобрал Данила слова незнакомой песни. Дальше он вслушиваться не стал, его внимание привлек рисунок на обшарпанной коричневой стене перед дверью магазина. Здесь был изображен развевающийся на ветру российский флаг, в котором каждая из полос – белая, синяя и красная – состояла из русских букв соответствующего цвета. Эти буквы, однако, были настолько диковинными и настолько плотно были пригнаны друг к другу, что Даниле не сразу удалось прочесть: «Свобода, равенство, братство». То, что надо, мелькнуло у него в голове. Он знал, этот маленький магазин специализируется на продаже книг по философии, истории, искусствоведению, в нем собирались и порой вели жаркие споры поклонники интеллектуальной литературы, студенты, в том числе и те, кто интересовался марксизмом, анархизмом и прочими затаившимися теориями социальной справедливости.

Данила вошел внутрь. В единственном, хотя и довольно большом, зале «Фаланстера» было тесно (но не из-за наплыва посетителей, в этот полдень здесь шелестели страницами человек десять-двенадцать), магазин загромождали столы, заваленные книгами, полки вдоль стен тоже были забиты до потолка. Данила стал ходить по узким проходам. Он обошел все полки магазина, там и сям брал, листал и ставил на место тома и томики, но так и не смог выбрать, что купить. Надо же, приуныл Данила, сколько всего понаписано на тему достижения всеобщего счастья. И ведь чувствовал, что не получится вот так, запросто, найти одну книгу, где будет… Где будет – что? Как раз этого-то, собственно, Данила и не знал, вот в чем была проблема. И зачем вообще было сюда приходить, если немалую часть всех этих книг можно откопать в интернете? Еще один вопрос без ответа.

Прийти сюда, побродить по магазинчику он решил спонтанно. Несколько часов назад, проснувшись спозаранку, Данила наскоро позавтракал и засел за компьютер. Он был уверен, что сможет быстро и легко написать задуманную им программу действий под названием «Манифест недовольных». Вроде бы главная идея была ясна: каждый человек должен быть свободен от засилья государства, и этого можно достичь, если люди создадут некую глобальную, одну на всех жителей планеты, управленческую институцию.

Понятно, что новая система управления всепланетным социумом должна принципиально отличаться от всех тех, что бытуют сейчас, эта система не должна быть государством. Но тогда чем? Важно ведь придумать что-то реализуемое. Кому нужны утопии? На экране перед ним была открыта страница созданного накануне вордовского файла. Тут был лишь заголовок «Манифест недовольных», а под ним еще две строки. Первая: «Ради всеобщей справедливости и свободы для каждого», а под ней вторая: «Государство – это я». Некоторое время назад он удалил строки: «Это не месть другим людям. Не месть бывшим начальникам, не месть бывшим женщинам, а только месть себе прошлому, месть тому человеку, кем я был до того, как решил изменить себя и изменить устройство всех обществ на всей земле». Напыщенно и бестолково. «Делитнуть и забыть», – решил Данила и уничтожил абзац.

Итак, что мы имеем и что дальше? «Государство – это я». В понимании Данилы, фраза означала первостепенность интересов личности по сравнению с интересами государства. ОК. Но как увязать свободу каждого человека и некую единую глобальную организацию? Организацию управляющую, но при этом негосударственную? И главное, с чего можно начать ее создание? Потому что это и впрямь самое главное – начать. А потом жизнь сама подскажет, как и что…

Да, это была интересная задача. Сложная. На уровне создания алгоритмов. Любой компьютерщик знает, что программное обеспечение базируется именно на алгоритмах, они – мозг и нервы программы, они руководят ею, заставляют правильно работать. Написать компьютерную программу по уже созданным алгоритмам особого труда для айтишника не составляет, а вот быть специалистом по алгоритмированию – тут нужно иметь особый талант и голову на плечах. Данила припомнил историческую байку, которую услышал, будучи студентом Высшей школы экономики, на лекции по программной инженерии. Оказывается, Велимир Хлебников учился в юности на математическом факультете Казанского университета, но не смог одолеть курс и был отчислен, и его приятели-математики со смехом говорили, что он стал знаменитым поэтом, потому что ему не хватило воображения быть математиком. Кстати, Хлебников называл себя председателем Земного шара, вспомнил Данила. Ну и что делать с Земным шаром и его гражданами? Как устроить новую жизнь? Покопавшись в интернете, Данила нашел множество суждений в пользу создания некоего единого для всей планеты управления. Из близких примеров: академик Андрей Сахаров говорил о мировом правительстве, которое могло бы взяться за преодоление основных проблем – недостатка пищи для возрастающего населения Земли, опасности ядерной войны и прочего. Но это всё не то, считал Данила.

И вот тогда-то, устав от изысканий за монитором, он подумал: а хорошо бы посетить магазин «Фаланстер». Там можно неожиданно для себя наткнуться на какую-то книгу, которая подскажет, в каком направлении следует размышлять. Сектор поисков могла бы сузить даже одна-единственная фраза из какой-нибудь наугад взятой книги. Да и пройтись-проветриться не мешает, прогулка по центру Москвы, по старинным улочкам и переулкам, всегда действовала на Данилу вдохновляющим образом.

По дороге в книжный магазин, шагая по живописному переулку и преисполнившись от этого оптимизма, он позвонил Ксении, чтобы договориться о встрече. Он понимал, что шансы невелики, но решил, что раз уж они все-таки есть, нельзя не попытаться.

На случай, если она не узнает его голос, он сразу представился. В ответ она сделала вид, что с трудом припоминает, о ком идет речь. И это означало, как не трудно было догадаться, что просить Ксению о встрече бесполезно, она определенно не была настроена продолжать с ним знакомство. Впрочем, после этой расстановки акцентов она, как бы наконец припомнив, кто такой Данила из ночного клуба и он же со станции бычьего спермодонорства, мило пообщалась с ним. Они несколько минут болтали о пустяках, и у Данилы вновь зародилась робкая надежда. Поэтому он все же рискнул и спросил, как насчет встретиться в каком-нибудь кафе или где угодно еще.

Тут уж Ксении пришлось ответить в лоб. Она сожалеет, что, возможно, каким-то образом способствовала тому, что Данила теперь надеется на что-то. Но он должен понять, что это был просто момент, у нее была размолвка с ее парнем, она была растеряна, ей хотелось развеяться. Однако сейчас все это уже в прошлом. Они здорово поиграли на бильярде в ту незабываемую ночь (значит, все-таки не забывала, с ехидством отметил про себя при этом Данила), прокатились к нему на работу и вообще классно провели вместе время, это было прикольно и весело, так пусть же все так и останется.

После чего Данила, утратив от отчаяния контроль над собой, неожиданно с жаром ляпнул:

– Черт, ну почему у меня не может быть такой роскошной женщины, хотя бы ненадолго?!

Простодушие и чуть ли не детская обида в голосе, с которыми он выпалил эту фразу, похоже, тронули Ксению. И польстили ей. Она рассмеялась, и в ее смехе были различимы одновременно и горделивость женщины, которая способна внушать подобную страсть, и любопытство к мужчине, так пламенно и одновременно с такой безнадежностью возжелавшему ее.

Однако, так или иначе, мимолетная смена настроения не изменила ее отношения к Даниле. Она сказала ему напоследок что-то утешительное и даже вскользь заметила, что они могут, конечно, встречаться, если он готов увидеть в ней просто знакомую и не будет питать никаких иллюзий, а затем твердо распрощалась.

Бродя по книжному магазину, Данила старался не думать о телефонном разговоре с Ксенией. Усилием воли он заставил себя размышлять только о том, ради чего он пришел в «Фаланстер». Но образ Ксении время от времени все равно всплывал в памяти и маячил перед его глазами.

Как бы то ни было, сколько ни ходил Данила по проходам вдоль стеллажей с книгами, ничего годного отыскать ему не удавалось. Ладно, подумал он, надо покурить, и направился к выходу мимо кассы, над которой висел портрет Че Гевары и Ленина. Справа от кассы, на гвозде, вбитом в боковину книжной полки, висел на ремне автомат Калашникова. Муляж, разумеется, сообразил Данила, игрушка. Игрушка, однако, выглядела очень натуралистично.

Сидевший за кассовым аппаратом хмурый парень самозабвенно читал огромный фолиант. И это было хорошо, что он не смотрел на Данилу, который испытывал перед кассиром легкую неловкость оттого, что битый час ходил здесь и читал разные книги, а в итоге даже завалящей брошюрки не приобрел.

Спустившись по ступеням в подворотню, Данила свернул не в сторону улицы, а направо, во двор. После перекура, надо вернуться и попытаться еще раз, решил он.

За углом арки Данила увидел двоих мужчин, молодых, но постарше него, лет не менее тридцати, куривших возле урны и увлеченно споривших о чем-то. Данила пристроился рядом.

– Не обижайся, это просто мое мнение, ты его можешь оспорить. Я думаю, ты, как и все представители среднего класса России, труслив и ленив, – сказал один из них, парень с нагловатыми глазами-щелочками, все время переминавшийся и как бы пританцовывающий; он обращался к дородному детине с бородой. – Но в основном ты труслив. Ты ведешь себя в жизни, как какой-нибудь, например, пятиклассник в школе – дома дерзит родителям, а когда в школьном коридоре его берет за шкирку старшеклассник, прячет язык в задницу. Ты просто боишься, согласен?

– Это не очень-то понятно, чего мне бояться? – без всякой обиды в голосе поинтересовался здоровяк с бородой.

– Боишься сделать свою жизнь богатой, – тоном профессора ответил вертлявый.

– А конкретней?

– А конкретней – боишься рискнуть и стать бизнесменом. Ленишься свое дело наладить. Все вы только и знаете что бегать на митинги и требовать, чтобы вам сверху улучшили вашу жизнь.

– Я ведь не для себя требую, я хочу, чтобы для всех в стране жизнь улучшилась, – сказал бородач. – Чтобы не было коррупции. А кто же против, кроме тех, которые наверху?

– Да тебе-то что до этой коррупции? Как лично тебя она задевает? Никак, я просто уверен. Наоборот, ты и сам в ней скорей всего сто-пятьсот раз участвовал.

– Ничего подобного.

– Ну, давай честно, неужели ни разу не давал деньги гаишнику. Только честно.

– Ну, гм, бывало, – признался борода.

– А почему?

– Ну это ж мелочь.

– Почему ты уверен, что это мелочь? – не унимался плясун, как его окрестил про себя Данила.

– Ну, подумаешь – повернул не там, где разрешается, допустим. Если сухая погода и если вся дорога обозревается, ничего опасного. По букве закона, конечно, нарушение. Но я никакой головной боли не создавал другим участникам движения, а меня подловили – формалистика.

– Поэтому можно откупиться, да?

– Да.

– Ну, вот видишь, это же удобно. Дал денег – и вопрос решен. А то бы пришлось тащиться в суд, потом в банк и платить штраф. А может, и права бы еще отняли. А ты всего-то свернул не там, причем при хорошей видимости, не создавал никому головной боли. Правильно?

– Правильно, – согласился бородач.

– Так, значит, коррупция – это нормально. Это очень хорошо. Это полезно для жизни, – с торжествующим видом подытожил вертлявый. – Ты спокойно и, главное, быстро, не теряя кучу времени, решил проблему. Что тут плохого? Зачем нужно это искоренять? Это же не жизнь будет, а мучение, если нельзя по-свойски всякие вопросы решать. Ну, что, скажешь, я не прав?

– Но это – другое, чем то, что творится наверху. Они там ведут дела так, что всем создают большую головную боль. И хапают столько, что это угроза для нормального развития страны. Для всех других. Кстати, когда я даю деньги гибдуну за нарушение ПДД, это не просто обмен материальными выгодами. Я тем самым покупаю еще что-то моральное. Потому что я понимаю, что правила дорожного движения придуманы для того, чтобы не было аварий. И если я их нарушаю, то я понимаю в глубине души, что виноват, и значит, должен за это поплатиться. А он, гибэдэдэшник, дает мне отпущение греха. Как поп в церкви. Церковь дает человеку возможность почувствовать, что он все-таки не самая последняя сволочь, дает ему душевное равновесие, а человек с благодарностью сует денежку в кружку или в ларчик на входе в церковь, правильно?

– Вообще-то, это глупо – покупать себе отпущение грехов у священника. Потому что грехи отпускает бог. Если он есть. И если веришь в него. С какой, вообще говоря, стати нужно соглашаться с тем, что попы, такие же люди, как и остальные, объявляют себя уполномоченными посредниками между божеством и всеми прочими?

– Не будем отвлекаться на моральные моменты, погоди.

– Это ты на них отвлекся.

– Ок. Я. Поговорим про материальное. Так вот, когда гражданин сует бабки гаишнику, или бутылку врачу, или учителю, который учит его ребенка, то он покупает вполне определенную услугу. То есть за этим действием стоит укорененная в обществе процедура обмена материальными ценностями. Ну и моральными. Моральные ценности – они тоже материальны. Потому что в душевном равновесии человек может нормально работать, например, и зарабатывать те же деньги. А когда у него тоска на душе, ему ничего делать не хочется. Короче, тут на нижнем уровне идет равноценный обмен. А взятки в верхних, в элитных слоях общества, ну скажем, когда дают десятки и сотни миллионов за право построить жилой дом в хорошем районе Москвы, – это тоже обмен, но одновременно и воровство. Эти бабки воруются у всего остального общества, потому что возрастает цена на жилье. Очень сильно возрастает. Растет цена на жизнь. Поэтому как раз, когда особенно сильный вой в народе поднимается насчет взяточничества, так сразу какой-нибудь министр или премьер-министр начинает разводить тары-бары насчет того, что пора покончить со взятками среди врачей и учителей. Эти ребята, которые наверху, специально смешивают два совершенно разных вида обмена ценностями, чтобы свалить с больной головы на здоровую. Хотя дураку понятно, что если государство и готово по-настоящему побороться с неофициальными выплатами учителям или врачам, то только для того, чтобы сделать эти платы официальными и чтобы брать с них свою долю – налоги. То есть чтобы еще пограбить простых людей, а совсем не для справедливости.

– Хоть что мне говори, но ты не прав, потому что ты ленив. И я уже объяснял, почему я так думаю.

– Ну и ради бога. А мое мнение, что это ты неправ. И еще мое мнение: это вот такие, как ты, как раз ленивы. И трусливы, – Бородач пошел в контратаку. – Людям вроде тебя в лом на митинги ходить и что-то требовать. Лень раньше вас родилась. Ну либо вы боитесь последствий. Поэтому и начинаются такие вот разговоры про то, что якобы это мы, которые ходим на митинги, ничего не понимаем, мы трусим, видите ли. Это называется мерить других по себе.

Плясун, а иногда и бородач, время от времени взглядывали на Данилу, не то чтобы прямо приглашая его к разговору, но как бы давая понять, что они вежливые и открытые люди и не будут против, если в дискуссию вступят свежие силы. Однако Данила всякий раз отводил свой взгляд в сторону. Не потому, что ему нечего было сказать, например, насчет коррупции, а потому, что он опасался, что плясун вернется к теме предпринимательства и начнет расспрашивать и его, Данилу, не предприниматель ли он. Данила словно наперед слышал, как вертлявый заявит: «Ах, вот как, и ты тоже боишься и ленишься? Нет, не боишься? И не ленишься? А тогда в чем дело? Почему не начнешь свой бизнес?». Данила не хотел, чтобы кто-то задавал ему подобные вопросы.

Между тем, вертлявый и в самом деле вернул разговор в прежнюю колею.

– Ладно, тогда у меня есть вопрос. – сказал он бородачу. – Ты думал, почему ты, или такие как ты, почему вы отделяете свои мелкие взятки от взяток, которые крутятся наверху? Я вот, например, про это думал. И тут, мне кажется, все просто. Если бы ты был богатым, ты бы просто давал большие взятки за большие привилегии и не парился бы. Но ты боишься и ленишься стать богачом. Ты хочешь продолжать таскаться на работу с девяти до шести, но при этом хочешь, чтобы у тебя была большая зарплата, потом большая пенсия и чтобы тебе, грубо говоря, начальство все устроило. А какого рожна? Кто тебе все это должен?

– Я плачу налоги и имею право, чтобы государство за мои деньги устроило мне порядочную жизнь. Какого рожна я должен становиться бизнесменом? Я профессионал в своей области, мне нравится заниматься тем, чем я занимаюсь.

– И чем, если не секрет? – спросил плясун.

– Я занимаюсь рекламой, – ответил бородач, а Данила отметил про себя, что эти двое не приятели, раз не знают, кто чем в жизни занимается. «Клево все-таки, что незнакомые люди могут вот так, ни с того ни с сего, поболтать друг с другом, – подумал Данила. – И не про погоду, а про какие-то важные вещи». Сам Данила вряд ли бы заговорил с незнакомцем.

– Ну да, ты хочешь быть офисным планктоном, а жить собираешься, как кит, – сказал плясун. – Без обид, мы просто рассуждаем, но так не бывает.

– Бывает. Я не хочу жить, как кит, но просто как средняя рыба – имею право. На Западе же так бывает.

– Так и знал, что про Запад начнется. Ну тогда тоже все просто: поезжай в какой-нибудь, не знаю, Лондон, Париж, Нью-Йорк. Там уже все устроено.

– А может, я не хочу туда. Хочу, чтобы в Москве было, как там.

– В Москве так не может быть.

– Почему?

– Потому что. Раз этого сейчас нет, то и не может быть.

– Но все же – почему? Ты не отвечаешь на вопрос.

– В Лондоне лом для уборки улиц не требуется, а здесь без него зимой не обойдешься. У нас лед вдоль дороги вот такой нарастает, – плясун показал ладонями толщину льда.

– Да-а. То есть ты считаешь, что это нормальный уровень подхода, – Бородач был явно разочарован. – Причем здесь погода? В Швеции тоже холодно. В Норвегии, в Финляндии холодно.

– Погода – это просто для иллюстрации. Я хочу этим сказать, что там живут по уму, потому что у них была другая история. До них Мамай не добрался. А до нас он добрался. Поэтому у нас другой менталитет. А у них – другой. А вы все трусите и ленитесь. Вы в этом не виноваты, просто это так, а не иначе. Но что хуже – вы не понимаете, что пока у вас нет именно своего бизнеса, нет притока денег вне зависимости от какого-то дяди, от государства, вас никто слушать не станет. Вы ничего не измените. А если измените, то только при помощи революции, когда быдло вслед за вами тоже начнет мычать про свои права, про хорошую зарплату и про хорошую пенсию. Но быдло уже не будет с плакатиками на митинги ходить. Оно возьмет свой лом и вместо, чтоб лед с тротуара отбивать, как ему полагается, пойдет машины крушить, которые припаркованы около этого тротуара. Вот и все к чему приведут ваши ленивые и трусливые митинги.

– Да ну на фиг, – флегматично сказал бородач. – Я по-другому на это смотрю. Лично я никого не подбиваю по машинам ломом колотить. Я просто квалифицированный специалист своего дела, я работаю, я создаю прибавочную стоимость в этом обществе и хочу, чтобы меня в этом обществе уважали – во всех смыслах. И я людей быдлом не называю.

– Не называешь, но думаешь про них так. Потому что они голосуют на выборах не так, как тебе хочется. А ты пытаешься навязать большинству свои приоритеты. Но ты пойми, они – другие. Ты хочешь изменений, а они не хотят. Ну не хотят! Ну и не лезь ты к ним со своими идеями, занимайся свой жизнью. Тебе надо, а им не на-до. Потому что они быки тупорылые, и их это устраивает.

– Нет. Каждый нормальный человек – специалист, и неважно, в каком деле. Вот я – маркетолог и рекламист. А кто-то дворник, допустим. Ну и ради бога.

– Да-да, знаем мы таких специалистов великих. Ага. Ленин тоже считал себя большим специалистом в юриспруденции. Ни одного суда не выиграл, когда работал адвокатом, но очень хотелось наверх выплыть, вот и пошел в революционеры. Хотя его-то хоть понять можно, он за повешенного брата царю мстил. А вы чего? Просто вам хочется красивой, уютной жизни, но только чтобы не самим ее себе устроить. Вот и вся сущность вашего подхода к проблеме.

– Это не корректное сравнение. У Ленина амбиции были немереные. А я – другое дело. Я в политики не рвусь. Так что ты не прав. И вообще, что ты все в кучу смешиваешь? Ленина приплел. Вот давай про тебя. Ты что предлагаешь? – спросил бородач. – Что конкретно? Как, по-твоему, надо действовать?

– Ты как будто не слышишь меня. Я уже сказал, что предлагаю. Я предлагаю не грызть тех, кто наверху, не ехидничать без конца, не тратить на это время жизни, а заниматься делом. И причем не по найму делом заниматься, а свой бизнес строить, – плясун торжествующе улыбнулся. – Я ответил на твой вопрос?

– Да. Мне твоя точка зрения понятна, – бородачу, видимо, было досадно, что вертлявый так скоро выпутался. – Только и ты пойми, если не работает закон, то твой бизнес легко могут отобрать.

– Предположим. Но опять же, тогда поезжай себе на здоровье в другую страну, где всё по закону и делай бабки там. Хотя я это уже говорил. Ладно. Теперь ты ответь, – плясун был неиссякаем. – Как, по-твоему, могло бы быть в идеале – чтобы вся подлая верхушка власти в один момент была убита?

– Как это – вся убита?

– Ну, к примеру, гильотинирована, – предложил плясун. – Ты бы мог поотрубать им всем бошки?

– Это негуманно, – чуть поразмыслив, ответил борода.

– Согласен, негуманно… А тогда такой вариант, – предложил плясун. – Вот, представь, все правительство вместе с президентом во главе полетело с визитом куда-нибудь, а самолет, бах, и разбился. Так пойдет?

– Анриал.

– Ну почему же? Поляки вон всей своей политической верхушкой разбились. Как миленькие. Что скажешь насчет авиакатастрофы? Или пускай будет не авиакатастрофа. Что-то еще. Главное – чтобы они все подохли. Тебя в идеале это устроит?

– Странный разговор вообще… Почему непременно кто-то должен сдохнуть, даже, предположим, в идеале?

– Я просто задаю вопросы. Вот что с ними делать, с такими плохими, как ты говоришь, руководителями? Вот вы протестуете, а они на ваши митинги прибор кладут. Что дальше? Предположим, что ты волшебник. Ну вот ни в какую они не хотят идти вам навстречу. Рогом уперлись и не хотят. Что бы ты с ними сделал как волшебник?

– Сложный вопрос, – ответил бородач.

– Может быть, выслать их всех куда подальше? – не унимался плясун. – Как раньше англичане делали. Ссылали рецидивистов со своих территорий в Америку, там, в Австралию, на разные далекие острова. Так? Вот и у нас взять всю эту теплую компашку – и на необитаемый остров, а? Ну если чисто гипотетически?

– А что это в принципе изменит? Другие на их место придут.

– Так а вы же на своих митингах об этом и кричите – хотите, чтобы другие на их место пришли. Разве не так?

– Так, но… – увалень почесал бороду. – Но этого не может быть. В ближайшие годы, по крайней мере. Это фантастика.

– Фантастика? На наших глазах развалился Советский Союз, самая большая империя в истории человечества. Вот где фантастика.

– Да ты же ребенок был, когда это случилось. «На наших глазах»! Что ты тогда понимал?

– Тогда не понимал, конечно. Зато потом понял. Мне отец говорил, что абсолютно никто в середине восьмидесятых не мог себе этого представить. Вообще никто, ни у нас, ни за рубежом, ни в дурном, ни в сладком сне. Прямо вот это слово батя и сказал: «фантастика». Поэтому чего ж? После этого может быть все что угодно.