Ранним утром к станции искусственного осеменения сельскохозяйственных животных в Быково подъехал черный джип, в нем сидели двое мужчин, на которых, несмотря на яркое летнее утро, обещающее жаркий день, были плотные темные пиджаки. Это были посланцы Прибыткова. Тот, что сидел на пассажирском сиденье, вышел; он был блондином со шрамом на правой щеке, рослым, широкоплечим, двигался решительно. Если бы поблизости стоял Данила и видел этого мужчину, то сразу признал бы в нем человека, которому несколько дней назад наступил на пятку здесь же, на проходной станции, когда тот выносил термос с наклейкой «Кенозин». И надо полагать, Данила сильно удивился бы, увидев, что и теперь этот мужчина несет, правда, теперь в обратном направлении, тот же термос. Однако Данилы тут не было; вместо него у проходной стояла новая сотрудница станции – менеджер проектов Лида, щекастая молодая женщина с короткой стрижкой, которая была тоже в деловом костюме, но в костюме, более приличествующем сезону, светлом и легком. Лида, похоже, ждала визитера в темном пиджаке, потому что сразу пошла ему навстречу. Она решительно протянула руку, и они молча быстро обменялись рукопожатием, и затем термос перекочевал в руки Лиды.

– Я менеджер, по сути замдиректора, и я как раз вместо него сейчас…

– Понятно, – не очень-то вежливо отрезал мужчина в темном. – В любое хозяйство, только не в «Светлый путь», – тут же добавил он, указывая пальцем на термос.

– Да-да, мне уже сообщили, – заверила Лида и изобразила на лице официальную улыбку, годящуюся как для прощания, так и для продолжения разговора.

– Что сообщили? – помолчав, спросил мужчина в темном пиджаке.

– Ну, об этом, что вот вы сказали сейчас, – недоуменно ответила Лида, и взгляд ее говорил о том, что она несколько озадачена тупоумием курьера.

– Это я сказал, – продолжил, однако, посланник Прибыткова. – А нужно, чтобы вы сказали.

– Зачем?

– Вы должны сказать это, чтобы я это от вас услышал, – пояснил посланник, и сейчас уже его выражение лица стало свидетельствовать о том, что он слегка удивлен тугодумству менеджера, не соблюдающего элементарную процедуру. – Чтобы я понял, что вы меня услышали и правильно поняли, – еще добавил он и демонстративно повернул к Лиде ухо.

– А… ну, если… Подтверждаю: отправим куда угодно, только не в «Светлый путь».

Блондин в темном кивнул, сел в джип, и через несколько секунд автомобиль уже с пробуксовкой стартовал и ринулся прочь от станции. Но на дороге машина не развернулась, чтобы ехать не обратно к Москве, она уносила двоих посланников Прибыткова дальше, в сторону области.

– Все нормально? – спросил тот, что сидел за рулем, брюнет со шрамом на левой щеке.

– Да, – ответил второй. – Теперь надо быстро найти объект и… – он похлопал себя по левой стороне груди, где у него под пиджаком в кобуре находился пистолет.

Блондин и брюнет были чем-то неуловимо похожи друг на друга, чем-то кроме шрамов на их щеках. Впрочем, тот, кто их знал, наверно, и не удивлялся этому родству душ. Оба были птенцами одного гнезда, одной секретной службы, они отлично знали друг друга по совместным операциям до того времени, как попали в подчинение конкурирующим друг с другом советникам президента. Брюнет за рулем был раньше подручным у советника президента Казачкова, но с сегодняшнего утра с разрешения Копулова, перешел в команду советника Прибыткова. Словом, времени на притирку этим двум оперативникам не требовалось. Они были бойцами одного начальника, Прибыткова, снова рядом, в одной команде, чему были рады.

– Черт, я себя как-то чувствую… не очень, – сказал тот, что вел машину.

– Заболел? – вопрос прозвучал без сочувствия и без всякого интереса, на задании больных не бывает – либо ты выполняешь задачу, либо не можешь ее дальше выполнять, потому что ты убит.

– Да я не про здоровье. Я насчет… как-то это все… не очень.

– Что не очень?

– Как-то нечетко шеф поставил задачу… Что за хрень такая: «помните, что двух королей одного цвета на доске быть не может». Ненавижу туманные задачи. Мы точно должны грохнуть Паутова?

– А зачем бы нас еще послали?

– Он же сказал, чтобы мы сразу позвонили.

– Ну.

– Ну я не очень понял: сразу, как найдем, чтоб позвонили, или когда грохнем?

– Если б его надо было просто найти, то сюда бы целую дивизию спасателей отправили. А с ними роту телевидения, такое бы представление устроили, что… Сам подумай: кто тебе станет напрямую команду давать, что давай, Андрюха, склей президенту ласты. Такие вещи нельзя прямо говорить. Фигура слишком крутая.

– Король крутая фигура? – с улыбочкой уточнил Андрей. Похоже, его забавляла занудная манера коллеги подробно разъяснять то, что для обоих было очевидно. – Или ферзь?

– Еще один шахматист, ё… – Сидевший на пассажирском сиденье с досадой хмыкнул и отвернулся.

– Ё-2, Ё-4 – чисто русский дебют, хы-хы.

– Не смешно.

– Не смешно, потому что у тебя, Леха, нет чувства юмора.

– Чувство юмора – это для слюнтяев. И лентяев. Посмеялся – вроде как и дело сделал. А ведь не сделал! – Вообще-то, Алексей редко позволял себе говорить с напарником в таком тоне, но сейчас он злился на него, потому что и сам был не в своей тарелке по поводу предстоящего. Не каждый рабочий день, знаете ли, получаешь от начальника поручение замочить президента страны. Это чересчур, тут Андрюха прав, черт его задери. Тем более когда испытываешь уважение к этому президенту – Паутов, что бы про него ни болтали, настоящий мужик, умеет поставить на место всяких обнаглевших придурков и внутри страны, и снаружи. И ни в какую большую войну не втравил Россию, уже большое достижение. Тишь да гладь, живи себе потихоньку, чего плохого? А то, что воруют, ну что ж, всегда воровали. Всегда и все, каждый на своем месте.

– Некоторые дела лучше вообще не делать… – заметил тем временем Андрей и, видимо, чтобы переменить тему добавил: – Эх, сейчас бы в Париж.

– Опять ты про свой Париж?

– Господи, как хорошо мы с женой съездили туда! Музеи…

– Музеи? – вопрос Алексея прозвучал саркастически и даже с некоторой долей горечи, словно вот уж подобного падения от лучшего напарника он ожидать никак не мог.

– Больше всего понравился музей ихних вооруженных сил. Представить себе не можешь, сколько там стрелкового и холодного оружия разных времен. Ну и вообще, Монмартр, эти их кафешки, улицы…

– И что? Чем их улицы лучше наших?

– Черт его знает. Мне никогда не было так… так… две недели полной расслабухи. Хотя водки – ни грамма. Пили только красное. Бокал в обед.

– Чую, обед сегодня нам не светит. Вот смотри, предположим, найдем парашют, что дальше? Этот… не знаю, Паутов – не Паутов, наверняка уже где-то в другом месте, чего ему у парашюта всю ночь торчать? Придется хорошенько нашастаться по лесу. Может, и правда не Паутов катапультировался? – с надеждой спросил сам себя Алексей.

– Бокал красного в обед – это для меня теперь важно, – Андрей погладил себя по груди, словно только что опорожнил бокал вина и ощущает растекание тепла по телу. – Потому что за Париж.

– Ну, хватит. Со своим Парижем. О деле надо думать. Рули давай.

Подключенный GPS-навигатор, который висел на присоске на лобовом стекле, бесстрастным голосом высказал более точную рекомендацию: «Поверните налево, через двести метров – плавный поворот направо». Впереди по левую руку через несколько секунд показался съезд с шоссе на грунтовую дорогу, которая, плавно изгибаясь, убегала двойной межой, разделявшей поле и лес. Машина снизила скорость и свернула.

* * *

Данила приехал на станцию искусственного осеменения сельскохозяйственных животных в Быково к девяти утра. Впрочем, согласно трудовому договору именно к этому времени он всегда и должен был являться на работу.

Ему хотелось быстрее отключить им же заложенную программную мину в сервере, вернее, перенастроить ее на новый срок активации, а после этого с легким сердцем распрощаться с этой работой навсегда. Теперь уж Данила решил не рисковать – мина «сдетонирует» через два месяца, решил он, и никто не сможет ни обвинить его в саботаже, ни задержать остатки зарплаты. А требований к директору станции и выдвигать не стоит, пусть просто все тут рухнет. Навсегда. Пусть этот жирный битюг изойдет бессильной злобой, думал Данила. Это даже приятнее, чем выцарапать у него под шантажом денежную компенсацию за увольнение.

Забавно, подумал он, а может, и символично, что явка на работу в точное время пришлась на его последний рабочий день на станции. Впрочем, размышлять о смысле этого совпадения он не был настроен. Он пришел, потому что глупо упускать зарплату за целый месяц. Но думать об этой работе и какой-то там дурацкой символике, связанной с ней, он не собирался. Никакой больше чертовой мелочевки в жизни! Противоречия между тем, что он поехал на ненавистную работу из-за месячной зарплаты, в то время, как не хочет применить шантаж ради получения двухмесячного пособия по увольнению, Данила сначала не заметил. А когда заметил, то разрешил его для себя просто: сегодня будет пограничный день, день последней его уступки мелочам жизни. Сейчас он кое-что наладит в сервере, и на этом – всё. Отныне он будет заниматься только достойными делами. Он был из той породы людей, которые все время откладывают полную жизнь, жизнь по своим планам и правилам, полагая, что к этому этапу надо как-то особенно подготовиться. Такие люди мечтают выйти на арену жизненного Колизея в блеске лат, под которыми перекатываются накаченные мускулы, но все время откладывают первый визит в фитнес-клуб или в бассейн, уверенные, что это непременно будет сделано, но в свое время, не сейчас, а пока… пока нужно еще уладить кое-какие мелочи, ведь нельзя же допустить эти мелочи в новую, сияющую успехом жизнь. А главное – подобные Даниле люди не задумываются, с кем, собственно, собираются сражаться на залитой светом арене. И захочет ли тогда кто-нибудь с ними сражаться.

Между тем накануне ночью Данила все-таки отправил свое письмо (на английском языке) в Организацию Объединенных Наций. И выложил текст письма на сайте, который тут же и создал, специально под проект, на английском языке. Так и назвал сайт – «Letter to UNO». Еще задействовал свою страничку в Фейсбуке. А еще запустил несколько программ-роботов, генерировавших и рассылавших спамовые сообщения со ссылками на свой сайт и на Фейсбучную страничку по электронным адресам, форумам, группам соцсетей, где выявлялись слова, которые свидетельствовали об интересе хозяев переписки и комментаторов к политическим и социальным проблемам.

Еще по дороге к станции, сидя в автобусе у окошка, за которым мелькали придорожные домишки, Данила включил ноутбук и с удовлетворением увидел, что форум на его сайте собирает неплохой урожай, люди из самых разных стран стали заглядывать сюда и обсуждать письмо в ООН. Первая волна откликов пришла большей частью от жителей США, Мексики, Канады, Венесуэлы, других стран западного полушария Земли, что было вполне естественно: письмо было запущено, когда в обоих Америках как раз наступило утро, а основная часть Азии, Европа, Африка уже погрузились в сон.

* * *

– Андрюха, чего свистел? Нашел?

– Да.

Ветки кустов раздвинулись, и Алексей, посланец Прибыткова, тот самый, что передал директору станции кенозин, шагнул на солнечную полянку, где увидел напарника.

– Леха, ты можешь потише орать? – громким шепотом спросил Андрей, когда Алексей оказался в зоне видимости.

– Нет же никого, чего тише-то? – спросил Алексей, впрочем – уже не так громко.

– Ну мало ли, – ответил Андрей и пнул трофей – лежавшее у его ног пустое кресло катапультирования.

В своих темных костюмах посреди леса мужчины выглядели диковато.

– Ладно, – Алексей подошел еще ближе. – Это уже кое-что. Осталось найти того, кто здесь сидел, – сунув руку под пиджак, он расстегнул кобуру.

– Даже не вынимай, – прошипел Андрей.

– Почему?

– Потому. Я вот все думаю, нельзя его из ствола дырявить. Явный криминал. Тогда всем придется нас искать. И нас обязательно найдут.

– Да?

– Да.

– Прибытков нас отмажет, – Алексей махнул рукой.

– Ага. Поэтому он так темнил, когда команду давал. Черта с два отмажет. Он, если чего, заявит, что про шахматы с нами рассуждал, а больше, скажет, ничего не знаю.

– Да, Андрюха. Это ты правильно.

– Да, Леха. Фигура, как ты верно заметил, слишком важная. Надо, чтобы у следствия была стопудовая возможность списать все на несчастный случай.

– Неудачное, типа, приземление на парашюте? Шею свернул человек, – предложил Леха.

Прежде чем ответить Андрей немного помедлил, как видно, взвешивая всяческие профессиональные нюансы, доводы за и против.

– Да, – сказал затем он. – Свернуть шею – это хорошая мысль… Надо ж сколько черники.

– Черт с ней, времени нет.

– Я тут где-то даже землянику видел. Белая еще. Но если поискать, наверно, можно зрелую найти.

– Да, Андрюха, конечно, порыскай, – Алексей двинулся вперед. – Землянику. Мы же сюда за этим приперлись.

* * *

Заместитель руководителя ФСБ Копулов был чертовски прав, когда говорил советнику президента Прибыткову, что во дни перемен в верховной власти многие ушлые управленцы среднего звена, ощутив в напряженно-тревожном воздухе запах внезапных возможностей, ринутся выгадывать для себя внеплановое перемещение вверх по служебной лестнице. Среди таких был и Валерий Болотов, который на днях интригами добился поста гендиректора на фабрике резиновых изделий №2 в Бакове, где работала дизайнером Ксения – серые глаза под русой челкой, что до исступления очаровали Данилу.

Болотову было все равно чем руководить, лишь бы руководить. Разумеется, он не собирался надолго задерживаться на местной фабрике, она была лишь строкой в его резюме. А Ксения была лишь неким подтверждением его права на жизненные, то есть карьерные победы.

Сама Ксения, надо сказать, тоже не была без ума от своего начальника, просто Валерий был цепким малым, и в стремлении к рациональному устройству своего будущего Ксения сделала ставку на него. Этот человек сможет обеспечить семью процветанием, подсказывало ее женское чутье.

Болотов стоически терпел намеки Ксении, порой навязчивые, на то, что с его стороны было бы правильно взять наконец ее замуж, что целый год отношений – срок вполне достаточный, чтобы ответственные люди созрели для естественного решения. Ради красоты Ксении и того факта, что она всегда была под рукой, он готов был сносить все эти разговоры, но время от времени взбрыкивал и ссорился с ней. Особенно, если обстоятельства давали ему более или менее веский повод надеяться на следующее повышение в управленческом ранге. В такие моменты он ощущал себя звездой. Он становился орлом, готовым воспарить в выси менеджмента – и что такое рядом с ним какая-то Ксюша? Да при его-то перспективах десять таких Ксюш должны увиваться вокруг, причем без дурацких намеков на необходимость соблюдать преданность или, тем более, жениться.

Вот и этим утром Болотов, когда Ксения впорхнула в его кабинет, довольно холодно заметил, что ей не следует вести себя так, чтобы окружающие считали их женихом и невестой.

Она обиделась. Потому что после произошедшего накануне считала, что теперь-то как раз имеет право не беспокоиться о том, чтобы скрывать свою близость с Болотовым. Дело в том, что накануне, поздним вечером, в очередной раз задержавшись вдвоем на фабрике, они занялись сексом в цехе проверки качества презервативов. Как это уже однажды было. И как тогда же, Болотов стал уговаривать Ксению сесть на стальной член, торчащий из поверхности стола тестирования презервативов. Ксения упиралась, Болотов долго и настойчиво уговаривал ее, и все решили его слова: «Ну ты представь, вот мы поженились: у нас в постели все всегда одинаково, и что дальше? Я ведь стану скучать и искать себе кого-то, кто не строит из себя библиотекаршу-недотрогу… Жена должна быть в сексе свой человек». Разумеется, он знал, куда бьет. И удар прошел, Ксения не нашлась, чем парировать. Она влезла на стол, встала на колени над чертовым цилиндром и осторожно села на него. «Давай, садись до конца», – говорил Болотов. «Не могу дальше, больно будет», – отвечала она. И она сидела на этом ледяном члене, изображая довольство, в то время как Болотов восхищался и радовался, как ребенок, заглядывая под Ксению то с одной стороны, то с другой.

И что же? После всего этого она слышит какую-то чушь про то, что они не должны афишировать свою связь. Да еще каким холодным тоном он это говорит! Словно металлический член ей в душу сует. Скот! Ксения сильно обиделась.

Но Болотов не обратил на ее недовольство внимания. Не объяснив причин, лишь буркнув, что у него дела в Москве, он отбыл в первопрестольную. Он чувствовал, что в этот исторический момент следует быть под рукой у судьбы, сейчас она расположена к раздаче счастливых шансов.

В Москве у Болотова был родной дядя, который трудился на благо родины в министерстве экономики. Вовремя сказанного слова дяди, собственно, и хватило, чтобы Болотов оказался на посту гендиректора фабрики. Дядя имел обширные связи, в том числе знал советника президента Прибыткова и обещал Болотову встречу с ним.

Ксения решила тоже поехать в Москву. Не для того, разумеется, чтобы попытаться встретиться с Болотовым. Просто ей стало ясно, что мелкие, но постоянно проявляющиеся признаки безразличия со стороны Болотова были неслучайны и что преодолеть его глубинную холодность вряд ли удастся. Это и было самое обидное – что проект, связанный с замужеством не откладывается, а все явственнее проваливается. Точнее, если быть честной и верить своей интуиции, проект уже провалился. Это главное, остальное – лишь незначащие детали, лишь форма. И она решила попытаться развеяться в Москве, поплакаться подруге Ольге. Ольга сказала по телефону, что теперь работает над важным сценарием в специально предоставленной для этого квартире рядом с Лубянкой, так что вопрос, где им встретиться и поболтать, решился сам собой. Такие беседы – со слезами и хлюпающим носом – лучше вести не в кафе, а в месте, где не нужно постоянно думать о том, как ты выглядишь со стороны и что подумают о тебе какие-нибудь парни, сидящие за соседним столиком.

Она посмотрелась в зеркальце и не понравилась себе. Особенно ей не понравилось, что нет в ее глазах всегдашнего блеска и жизненной силы. Чертов козел! Он сделал ее жалкой тряпкой, которая собирается ехать порыдать в плечо подруге, что за отстой! А потом что? Что на следующий день? Через два дня? Она выйдет на работу, где будет дуться на него и делать вид, что не собирается мириться, и в то же время изо всех сил надеяться и ждать, пока он опять поманит ее к себе. Какого черта?! Болотов! Вот уж действительно трясина болотная. Нет уж, хрен тебе, со злостью подумала она. К Оле съездить, конечно, надо. Мозги проветрить. Но – никакой трагедии, никакой депрессии, никаких соплей! И она отправилась в душ, а затем позвонила знакомой парикмахерше и отправилась наводить красоту.

* * *

Андрей и Алексей, бойцы Прибыткова, в некотором смятении переглянулись и снова посмотрели вперед, туда, где высилась огромная сосна. Крона ее почти полностью была накрыта ярко-оранжевым куполом парашюта. Дерево в таком виде напоминало собой гигантскую сыроежку. На спутанных стропах под кроной висел спиной к ним человек.

– Как думаешь, это Паутов? – шепотом спросил Андрей.

– А черт его знает, – прошептал в ответ Алексей. – Надо зайти с той стороны, посмотреть.

Они осторожно прошли вперед, чтобы увидеть парашютиста с лица. Человек, в котором оба признали Паутова, не подавал признаков жизни, глаза его были закрыты.

– Не шевелится, – по-прежнему шепотом сказал Андрей. – Может, он уже сам того… башкой об дерево стукнулся и помер?

– Может, и помер. А может, спит. Надо ему крикнуть. Или лучше шишкой в него кинуть, – Алексей стал оглядывать траву вокруг.

– Ты чего? Шишкой! Это же президент.

– Это, считай, труп.

– Не надо шишек. И не ори, – Андрею не хотелось вести себя так, будто им непременно придется убить Паутова, эта мысль не очень-то нравилась ему. – Если он спит, то проснется и заметит нас.

– Ну и что?

– Пропадет эффект неожиданности.

– На кой нам эффект неожиданности?

Андрей обратил взор вверх и сказал:

– Капитально завис.

– И как теперь ему шею сворачивать? – сказал Алексей. – Метров пятнадцать здесь, не меньше.

– Да я думаю, больше. И веток до самого верха нет ни одной, – констатировал Андрей.

– Придется из пистолета работать.

– Леха, мы же договорились.

– Я имею в виду – не по нему работать, а по ремням, на которых он висит.

– Хочешь снять его, как Пятачок, хы-хы?

– Великоват он для пятачка, – чуть поразмыслив сказал Алексей. – И не круглый. Не похож, короче.

– Он и не должен. Помнишь мультик, когда Винни-Пух на воздушном шарике перед дуплом с пчелами завис? Вот и Паутов у нас – Винни. А Пятачком будешь ты, хы-хы-хы, будешь по шарику палить, чтобы Винни-Пух упал.

– Андрей, ты все-таки дурак.

– Хы-хы. Помнишь, как он падал и об ветки стукался? «Мишка очень любит мед, бамц, отчего и кто поймет, бамц…» Гм-гм, – Андрей наконец и сам сообразил, что не время веселиться, и посерьезнел.

– Ну всё? Навспоминался?

– Навспоминался, – несколько с обидой ответил Андрей. – Гм. А ты про какой пятачок говорил, если не про из мультика.

– Про монетку, естественно, про пять рублей. Я по пятачкам люблю в тире тренироваться, – для наглядности Алексей сомкнул в кольцо указательный и большой палец на правой руке и прищурился, как бы прицеливаясь в эту дырку размером с пятирублевую (в советские времена пятикопеечную) монету.

– Здесь не тир, – сказал Андрей. – Лямки у него со стропами вон, смотри, как перекручены. И угол для стрельбы неудобный. Убьем еще. Раньше времени. В смысле неестественно.

– Почему же неестественно? Он оттуда рухнет и сам расшибется. А если не расшибется, мы поможем.

– По-твоему, перебитые пулями постромки – это не подозрительно? Парашют же с ними там болтаться останется.

– Ну и что? Как докажут – пули или не пули? Может, он сам перегрыз.

– Я смотрю, у тебя чувство юмора появилось, – сказал Андрей.

Алексей сплюнул. Понятно было, что надо каким-то образом взобраться на сосну. Но как?

– С пустыми руками залезть не получится, – сказал он, смерив взглядом расстояние от земли до кроны.

– Что делать? Может, сгонять к машине, в багажнике пила есть. Маленькая, правда. Месяц пилить будем.

– О! Идея есть, надо ствол…

– Блин, ну решили же, работаем без стволов.

– Да я не про этот ствол, – Алексей похлопал себя по левой стороне груди, – я про дерево. Надо ремнем его вокруг обвить, и так с ремнем подниматься. Блин, ну ты и тормоз.

– А. Ремнем дерево? – сказал Андрей.

– Да, дерево, – издевательски ласково обратился к напарнику Алексей, и не удержался от соблазна и постучал костяшками пальцев по его лбу. Андрей не обиделся, лишь вяло отмахнулся от него, и оба оценивающе и безрадостно оглядели предстоящий маршрут вверх по сосне.

– Нечего время тянуть, – Алексей стал выпрастывать из брючных петелек ремень. – И ты свой снимай. Сосна внизу толстенная, одним ремнем ее не обоймешь. Ты-то, конечно, не полезешь.

– Ты же в курсе, я высоты боюсь, немного.

– Господи, как тебя вообще на такую работу взяли?

– Тебя забыли спросить.

– Ладно, я полезу, но с тебя причитается.

Алексей скрепил дырчатый конец одного ремня с пряжкой второго, и получилась двухметровая кожаная лента. Затем он ухватился правой рукой за один конец, разок обмотал ремень вокруг ладони, чтобы тот не выскользнул, шагнул к сосне и подал свободный конец Андрею.

– На, обойди вокруг дерева и подай мне.

Андрей подал. Алексей оборотом зафиксировал второй конец на левой ладони, как на правой, подергал обеими руками, ремень не выскальзывал. Алексей вынул из кобуры пистолет.

– На, подержи, на кой он мне там, лишние полтора кило весу.

Андрей сунул пистолет товарища за пояс брюк. Наконец связанные ремни снова опоясали сосну, и Алексей, взявшись за концы, начал подъем. Он закидывал ремни как можно выше, затем подтягивал обхватившие ствол ноги, затем снова на мгновение ослаблял ремни и за этот миг перекидывал их выше, и снова подтягивался, изгибая спину, как гусеница. Продвижение было медленным, такой способ лазания требовал изрядной физической подготовки и выносливости, но они у него были.

Андрей встал с той стороны сосны, откуда было видно лицо президента. Тот висел по-прежнему с закрытыми глазами. Андрей от скуки решил пока поесть черники, а если повезет найти, то и земляники, но тут Алексей остановился передохнуть.

– Ну что? – спросил он, глядя сверху мутным от усталости взглядом.

Было не очень понятно, о чем он спрашивает, и Андрей, оглянувшись туда-сюда, а затем задрав голову и посмотрев на смирно висевшего Паутова, ответил:

– Все тихо.

– Ага, – сказал Алексей и стал карабкаться дальше.

Из чувства солидарности Андрей передумал собирать ягоды – неловко расслабляться, когда напарник вынужден потеть за двоих.