Андрей встал у края арки, достал пистолет и время от времени начал постреливать по Форду из-под кузова грузовика. Преследователи открыли ответный огонь из пистолетов. Но, видимо, быстро сообразили, что их всего лишь отвлекают от погони, сели в Форд и дали на нем задний ход. Тогда Андрей зарядил разрывные, и после нескольких его выстрелов, бензобак Форда взорвался. Так что Шевроле, в котором находились Алексей, Данила и советник президента Прибытков, вместе с Тоетой, где были Виктор, Ольга и на заднем сиденье Паутов с Ксенией и писателем Кутыкиным, беспрепятственно проехали вниз по Тверской.

Американский автобус пристроился позади Тоеты и его видеокамера показала всему миру, как кавалькада обогнала скромную процессию оппозиционеров во главе с Чистяковым, миновала край Манежной площади и благополучно достигла проезда на Красную площадь между Историческим музеем и Кремлем.

Дальше автомобили двигались не так быстро, как хотелось бы Паутову. Красная площадь вся была запружена людьми. Многие из них благодаря онлайн-трансляции знали, что их многострадальный президент сейчас едет в Тоете вдоль кремлевской стены в сторону Спасской башни, и встретили скромный президентский кортеж овацией.

– Я сейчас зарыдаю, – мрачно произнес молчавший до этого писатель Кутыкин.

– А мне знакомо ваше лицо, – ответил Паутов, заученной улыбкой отвечая на приветствия людей из толпы, которые заглядывали в окна автомобиля. – Вы писатель. Я же вам недавно… э-э… Кутыкин…

– Да, – подтвердил Кутыкин.

– Я вам вручал, – сказал Паутов.

– Да, – снова кивнул Кутыкин.

– Знак… звание… – что именно он вручал писателю, Паутов припомнить затруднялся. – Да, звание народного… э-э…

– Народного, – Кутыкин саркастически усмехнулся, глядя, как со всех сторон за окнами Тоеты им улыбается, и кричит приветствия, и машет руками народ. – Народного, и этого достаточно.

– Как вы оказались в этой машине? – спросил Паутов и, ни секунды не дожидаясь ответа (собственно, ему было все равно, как Кутыкин оказался в машине), продолжил: – Удивительно, как судьба сближает в неожиданные моменты некоторых людей. – Паутов понимал, что несет какую-то банальную чушь, глупее было бы только поговорить сейчас о погоде, но ничего с собой поделать не мог, его переполняла эйфория близкой развязки.

– Я за водкой собрался, если честно, – довольно развязно ответил Кутыкин. Он понимал, что Паутову не до него, но писателя так и подмывало сейчас как-нибудь продемонстрировать президенту свою независимость, которую не получилось показать во время памятной встречи и награждения в Кремле. – Так я в машине и оказался. За выпивкой поехал, но чертовы магазины позакрывались.

Паутов на нагловатый тон не обиделся, он видел, что писатель нетрезв и принял фамильярность Кутыкина за панибратство, простительное для человека в таком состоянии. Паутов протянул Кутыкину фляжку с брусничной настойкой, но, когда протягивал, почувствовал по весу, что она пуста. Он потряс фляжку из стороны в сторону – внутри и в самом деле ничего не плескалось.

– У меня тоже кончилось, – сказал Паутов.

– Господи, что это за Россия, если даже у законного президента выпить нету ни… чего.

Паутову понравилось слово «законный».

– Ничего, пойдем со мной, я угощу, – сказал он, рассмеявшись, и похлопал Виктора по плечу, а затем кинул сидевшему за рулем Виктору: – Все, приехали, тормози.

Они были рядом с Мавзолеем Ленина.

Алексей, заметив в зеркало заднего вида, что из Тоеты вылезают все, кто в ней сидел, тоже остановился и выскочил из джипа. Данила и советник Прибытков последовали за ним. Алексей стал энергично пробиваться через толпу, сразу обступившую Паутова. Данила и Прибытков шли в его фарватере, как корабли за ледоколом. Паутов тем временем, улыбаясь и пожимая окружающим людям руки, двинулся к дверям Мавзолея. Толпа при этом стала почтительно расступаться. Виктор, Ксения, Ольга и писатель Кутыкин тоже вышли из Тоеты. Между ними и удаляющимся Паутовым толпа оставила свободный проход, люди видели, что эти пассажиры были в машине с президентом, и признавали таким образом за ними право присоединиться к Паутову. Ничего не оставалось, как последовать этому приглашению.

Ольга шла последней в процессии и все оборачивалась на приблизившийся американский автобус, в раскрытой двери которого показался ее кумир Дэниел Дрейк. И тут «агент 707», к радости Ольги, соскочил на брусчатку и пошел к Мавзолею. На правом ухе у него было пластиковое коромысло с микрофоном внизу, миниатюрной видеокамерой наверху и наушником посредине. Он на секунду обернулся к автобусу и спросил кого-то, кто был с ним на связи через наушник, все ли в порядке с изображением. За лобовым стеклом внутри автобуса было видно, как находившийся рядом с шофером мужчина, режиссер онлайн-трансляции, стал немо открывать рот, что-то говоря в ответ, и поднял вверх указательный палец. Дэниел Дрейк быстро направился к Мавзолею. Люди вокруг приветствовали его так же, как Паутова, и так же, как Паутов, Дрейк улыбался им в ответ голливудской улыбкой.

Тем временем Алексей, пристроившись по левую руку от Паутова и прокладывая ему дорогу, тихо спросил:

– Владимир Иванович, а зачем нам в Мавзолей?

– Так вернее, – ответил Паутов.

Толпа вокруг ревела от восторга. Многие держали на вытянутых руках гаджеты, снимали видео, фотографировали происходящее и тут же отправляли в интернет. Продолжал онлайн-трансляцию в сети и съемочный автобус, к тому же в углу экрана трансляции появилось отдельное окошко с видеокартинкой, которую передавала миникамера, закрепленная на ухе «агента 707».

Караул у Мавзолея отдал честь Паутову и раскрыл перед ним двери.

– Это со мной, – по-хозяйски сказал Паутов, махнув рукой назад.

– Очень кстати, сюда я бы вряд ли прошел фэйс-контроль, – сказал писатель Кутыкин Ольге – собственно, Ольга была единственным человеком, которого он хоть как-то знал среди окружающих. – Оль, а бар в Мавзолее есть?

– Для таких, как ты, бар везде отыщется, – прошипела она в ответ. Ольга была очень занята, ей все никак не удавалось оказаться ближе к Дэниелу Дрейку, чтобы заговорить с ним. Кутыкин понял это и стал нарочно досаждать ей.

– Как считаешь, нам здесь нальют? – он взял ее за локоть.

– Нальют, отстань, – ответила Ольга, отстранившись.

– А танцы будут? – Кутыкин хохотнул.

– Будут. Но если не отвяжешься, танцы будут не для тебя, потому что я тебе ноги сейчас переломаю, – Ольга чувствительно пихнула его локтем.

Кутыкина от тряски в машине и всей этой суеты слегка мутило, ему и впрямь не терпелось выпить. Зачем он потащился вместе со всеми за Паутовым, он и сам не знал.

* * *

За кремлевской стеной, в президентском кабинете на втором этаже Сенатского дворца, Антон Микулов сидел за столом, подперев тяжелую голову рукой, и смотрел по телевизору трансляцию – он видел, как Паутов и еще несколько человек вошли в Мавзолей.

– Зачем он к Ленину поперся? – спросил Микулов, не оборачиваясь на стоявшего позади министра безопасности Владислава Чернегу.

– Не знаю, – ответил Чернега.

– Да уже все равно.

– Я укрепил оборону на въездах в Кремль. Наверно, он узнал про это и решил переждать в Мавзолее, пока к нему подкрепление подойдет.

– Ты хоть понимаешь, что ты со мной сотворил?

– Понимаю, Антон Максимович, – министр был мрачнее тучи.

– Диктатор сидел в бункере и оттягивал свой бесславный конец. Ты понимаешь, что теперь этот старый советский анекдот про Сомосу будут рассказывать снова, только теперь уже про меня?

Чернега промолчал.

– Оборону он укрепил! Ты что, хотел на входе в Спасскую башню Паутова пристрелить? Его увидела толпа на Красной площади, и вообще, весь мир уже битый час, наверно, смотрит на него по телевизору. Ты понимаешь, как ты налажал? Понимаешь, что с тобой за все это надо сделать?

– Понимаю, – глухо ответил Чернега.

За спиной Микулова раздался оглушительный хлопок.

Микулов подскочил и обернулся.

Чернега лежал на ковре, на груди его расползалось по голубой сорочке красное пятно, правая рука сжимала пистолет, он был мертв.

– Придурок! – рявкнул Микулов, глядя в лицо недвижному министру. – Трус. Проигрывать тоже надо уметь. Ничего. Ничего. Я знаю, что надо делать.

В кабинет вбежали два телохранителя Микулова, они услышали через дверь звук выстрела. Увидев лежащего на полу Чернегу, один из них спросил:

– Врача позвать?

– К черту врача, – ответил Микулов, держась за сердце. – Оператора сюда, режиссера, или кого там. С видеокамерой, с такой, чтобы она передавала все в прямой эфир. Чего вылупились? Бегом!

* * *

В полумраке Мавзолея Паутов стал спускаться вниз по лестнице, которая вела к телу Ленина. В гробовой тишине демонстрационного зала гулко отдавались шаги по мрамору – его собственные и тех, кто шел за ним: Алексея (по правую руку от президента), Прибыткова (по левую руку), далее следовали Данила с Ксенией, Виктор, Дэниел Дрейк с пристроившейся к нему Ольгой и завершал процессию писатель Кутыкин, который был крайне недоволен, что находится черт знает где и без спиртного, но успокаивал себя тем, что, возможно, увидит что-нибудь, что пригодится ему для следующего романа.

Паутов шел в задумчивости. Игра с Микуловым почти закончена. Кто в ней будет победителем, дураку ясно. Но что дальше? Всякая победа не только выводит на новый уровень свободы, но и заковывает человека в новые, более жесткие, рамки условностей. А ведь он хотел закончить карьеру. «Да, этого я и хочу теперь больше всего, закончить все это и быть себе полным хозяином», – признался себе Паутов. И все же он никак не мог решить, как ему быть дальше, после возвращения к власти, и это бесило его.

Услышав смех и английский говор позади себя, Паутов вернулся к реальности, остановился и обернулся. Посмеивалась, беседуя с Дэниелом Дрейком, Ольга. Неплохо знающая английский, она успела поведать ему, что для создания новой серии про агента 707 были использованы именно ее сценарные идеи. Дрейк, который и сам увлекался созданием сценариев, с удовольствием принялся обсуждать с ней возможные повороты сюжета. Ольга была так польщена вниманием знаменитости, что с трудом контролировала себя и постоянно одобрительно посмеивалась всему, что бы ни говорил иностранец. Впрочем, когда Паутов обернулся и строго посмотрел на них, Дрейк и Ольга примолкли.

Паутову ужасно хотелось сорвать на ком-нибудь злость. Но ни на иностранного гостя, который к тому же спас ему жизнь своими ракетами, ни на девушку рядом с ним Паутов спускать собак не стал. Следующим на глаза ему попался ближайший попутчик – советник Прибытков.

– Ой, а что это мы тут делаем? – сказал Паутов. – Здесь же ничего нет, из чего можно прибыль получать. Нефти нет, газа нет. Если только мумию Ленина французам в Лувр продать, – Паутов показал большим пальцем на тело Ленина в гробу под стеклянным колпаком. – Иди, кадровый резерв, на скамейку запасных, где тебе и место. Давай, двигай отсюда.

Алексей сочувственно улыбнулся своему шефу (постаравшись, чтобы Паутов не заметил этой улыбки) и протянул ему ключи от джипа.

Прибытков поднимался по ступеням, и его душила ненависть к Паутову. А когда выбрался из Мавзолея на яркое солнце и увидел огромную галдящую толпу, то его охватило омерзение к этим зевакам.

Советник президента сел за руль джипа, его взгляд упал на стоящий на резиновом коврике у переднего пассажирского сиденья термос с кенозином, о котором он напрочь забыл. Прибытков завел двигатель и, сигналя, чтобы его пропустили, направился к Тверской. Приближаясь к Историческому музею, он обратил внимание на то, что кто-то, взобравшись на боковое крыльцо здания, хрипло говорит в мегафон. Приглядевшись и прислушавшись, Прибытков узнал в крикуне Чистякова, известного поборника прав, свобод и общественной справедливости. Только небольшая кучка сторонников, окружившая Чистякова, слушала и иногда аплодировала, остальные были совершенно безучастны к его речам, а некоторые даже свистели и выкрикивали в его адрес ругательства, впрочем, тоже без особого энтузиазма, а скорее от нечего делать.

…В Мавзолее Паутов и его провожатые, спустившись еще на два лестничных пролета, подошли к неприметной двери. Паутов растворил дверь, но перед тем, как двигаться дальше сказал Дэниелу Дрейку, указывая на открывшийся за дверью потайной проход:

– Камеру нужно убрать, это секретно.

И видя, что тот не понял, Паутов сказал Ольге:

– Переведите.

Поняв, в чем дело, Дрейк не на шутку расстроился, ведь ради этого он и покинул автобус – чтобы снять дальнейшие события. Но спорить с Паутовым он не стал, и видеокамера отправилась в карман «агента 707».

Теперь они двигались по ярко освещенному подземному переходу с простыми крашеными стенами и покрытым линолеумом полом.

– Этот подземный ход ведет прямо в Сенатский дворец, – сказал через плечо Паутов. – Вы будете моими свидетелями: простые люди разных профессий, писатель и американский актер. Команда что надо. Никто не скажет, что я что-то выдумал. Скоро вы будете присутствовать при историческом событии – как я посмотрю в глаза Микулову.

Данила шел рука об руку с Ксенией, и был еле жив от близости к ней, от счастья, что это не сон. Ксения держала свою руку в его руке, словно бы покорно позволяла ему вести ее по жизни. Хотя, вообще-то, если бы ее спросили и если бы она честно ответила, позволяет ли она держать себя за руку или сама держит (и очень цепко держит) руку избранного мужчины, то ей пришлось бы признать за правду второе. Но разве она когда-нибудь признала бы это? Женщины. Так или иначе, ей действительно очень нравился Данила. Она обожала авантюры. А сегодняшнее приключение, в которое ее втянул именно Данила, не шло ни в какое сравнение с теми, какие у нее случались до сих пор. Вот уж и в самом деле теперь ей будет что рассказать внукам, подумала она. Правда, для того чтобы были внуки, надо для начала завести детей. А где они будут жить и растить детей? Это хороший вопрос. Данила говорил, что живет на съемной квартире с этим Фигакселем. Нет, съемная квартира – не лучший вариант для нормальной семьи, решила Ксения. Они должны купить квартиру, даже если для этого понадобится взять в банке кредит. А чтобы банк дал ипотечный кредит и чтобы потом суметь его выплачивать, Данила должен прилично зарабатывать. Конечно, женщина тоже должна работать, но если родится ребенок, тут уж не до работы, по крайней мере первое время. Так. А Данила у нас кто? Программист, припомнила она. Не так плохо в принципе. Но лучше бы ему на этом не останавливаться. Вот интересно, каким более солидным делом мог бы заняться Данила? Сходу и не сообразишь. Ладно, потом нужно будет хорошенько обмозговать, в какое русло его направить. Приключения – занятие, конечно, увлекательное, но семейная жизнь на них строиться не может.

Туннель закончился металлической дверью, через которую они попали в подвал дворца.

* * *

Между тем в другой части этого подвала в старинной котельной два человека, экипированных для проведения спецопераций, с черными шлемами на головах, проверяли готовность своих короткоствольных пистолетов-пулеметов, предназначенных для ближнего боя. На шлемах у обоих, рядом с правым ухом, были прикреплены миниатюрные видеокамеры и аппаратура связи.

Котельная представляла собой опрятную пустую комнатку с выкрашенной в черный цвет чугунной печью для угля. Эту печь давно уже не использовали для отопления дворца, но и не убирали, и она была чем-то вроде музейного экспоната, который, впрочем, никогда никому не показывали. Потому что в стене за печью была потайная дверь в проход, пробитый в толстенной дворцовой стене. Через несколько шагов за дверью проход уходил вертикально вверх в виде квадратного в сечении колодца с укрепленными в одной из его стенок металлическими скобами-ступеньками. Колодец вел на второй этаж, прямо в президентский кабинет. Выход из колодца был расположен сбоку от рабочего стола.

Еще два человека, одетые в такую же униформу, что и бойцы в котельной, но без шлемов – снайперы – залегли со своими винтовками на среднем ярусе Колокольни Ивана Великого, напротив Сенатского дворца. Они направили винтовки на окна президентского кабинета и начали быстро настраивать оптические прицелы. На голове у правого уха каждого из снайперов была прикреплена портативная видеокамера и устройство для переговоров.

Изображение со всех четырех видеокамер (две картинки от бойцов в котельной, и две от снайперов на колокольне) передавалась онлайн на один компьютер, экран которого для одновременного отображения картинок был поделен на четыре части. Человек, сидящий за этим компьютером, разминал пальцы над клавиатурой, будто органист, собирающися сыграть трудное произведение.

* * *

Так называемая черная, для прислуги, лестница вывела Паутова со всей сопровождающей его компанией на первый этаж дворца, и там в стене нашлась еще одна тайная дверь. За ней находилась обычная лестница с каменными ступенями, но чрезвычайно узкая, Паутов при его солидной фигуре с трудом протискивался по ней. Кончалась лестница маленьким пространством, этакой прихожей перед дверью, ведущей в кабинет Паутова – этой дверью несколько дней назад воспользовалась его любовница, цирковая акробатка Леночка Стрельцова, когда наведывалась к нему перед церемонией присуждения писателю Кутыкину почетного звания «Заслуженный сетевик Российской Федерации».

– Давайте я первым выйду, на всякий случай, – сказал Алексей и с молчаливого согласия Паутова придвинулся к дверце, достал из кобуры пистолет, взвел курок.

Самую малость приоткрыв дверь, Алексей увидел в щель сидящего в кресле Микулова. Алексей плотно прикрыл дверь,

– Забыл спросить, – шепотом сказал Алексей. – Микулова ликвидировать?

– Нет, – ответил Паутов. – Пусть, гад, живет и мучается своим провалом, это ему хуже смерти будет.

Алексей снова приоткрыл дверь и, расчетливо, ровно дыша, стал осматривать через щель диспозицию противников.

Микулов сидел за рабочим столом в президентском кресле, спинку которого увенчивал резной двуглавый орел. Напротив была установлена видеокамера. Около нее суетился верткий малый, режиссер, который ведал видеозаписью мероприятий в кабинете у Паутова.

* * *

Два бойца в черных шлемах и черной униформе вошли в потайной проход за старинной печью в котельной. Друг за другом они энергично взобрались по металлическим скобам, вмонтированным в стенку колодца, на самый верх, и остановились, дальше был люк. Первый боец посветил себе фонариком, нашел у края люка рычажок. Поднявшись вверх еще на одну ступень-скобу, он подпер крышку головой и медленно повернул рычажок, сразу ощутив макушкой, что крышка больше не заперта, ее можно откинуть и выбраться наружу. Но прежде чем выходить, боец открепил от пояса небольшой гаджет с экранчиком и включил его. Затем оттянул от шлема проводок с видеокамерой на конце, чуть приоткрыл люк и просунул проводок в щель, чтобы поразведать, что происходит в президентском кабинете. Изображение с камеры теперь передавалось не только на компьютер человеку, потирающему и разминающему над компьютерной клавиатурой руки, подобно органисту перед исполнением симфонии, но и на гаджет самого бойца в шлеме.

– …Прямой эфир пойдет по двум главным телеканалам и в интернете, – торжественно сообщал Микулову верткий режиссер. – И плюс – на больших экранах, которые установлены на Красной площади: на ГУМе, на Историческом музее…

– Да уймись ты, – перебил его Микулов. – Лучше скажи, ты готов начинать?

Режиссер взялся за камеру, посмотрел, правильно ли выставлена рамка кадра, и, угрюмо ответив, что готов, запустил трансляцию.

В этот момент в кабинет – через его обычную дверь из приемной – вошли два телохранителя белорусского президента. Уверенный, что видеокамера еще не включена, Микулов сказал им:

– Смотрите мне, будьте начеку. Если сюда прорвется Паутов, пристрелите его, как собаку. Потом все на террористов свалим. Правильно говорил Чернега, кто победит, тот и напишет историю.

Толпа на Красной площади, смотревшая на огромные экраны и ставшая благодаря трансляции из президентского кабинета многоглазым свидетелем этой сцены, охнула.

Алексей (через щель потайной дверцы) и боец в черном шлеме (через щель люка в полу) видели тем временем то, что не показывала видеокамера – как микуловские телохранители, подчиняясь его приказу, встали на страже у основных дверей, достали из своих кобур пистолеты и передернули затворы.

Микулов приготовился к прямому включению – приосанился, лицо его приняло выражение суровой справедливости, на чело легла тень озабоченности за судьбы страны.

– Ну, так чего молчишь, – сказал Микулов режиссеру, – ты уже готов?

…Алексей снова прикрыл дверь и сказал Паутову:

– Я готов.

…Первый боец в черном шлеме подобрался под люком в каменном колодце, напружинился перед броском и тихо доложил в свой, прикрепленный к шлему микрофон:

– Первый готов.

Второй боец в шлеме, стоявший в том же колодце на скобах-ступеньках ниже первого, доложил в свой микрофон:

– Второй готов.

…Вслед за бойцами доложили и снайперы с Колокольни Ивана Великого:

– Третий готов. Четвертый готов.

…А верткий режиссер на вопрос Микулова о готовности снимать ничего ему не ответил, только жестом дал знать, что можно говорить в камеру.

– Дорогие соотечественники, граждане объединенной России и Беларуси, – начал Микулов. – В этот трудный для нашей родины час я, как и все вы, надеюсь, что террористы, коварно проникшие и в нашу армию, и в службы безопасности, не смогут причинить вреда моему коллеге, товарищу, брату – президенту Владимиру Ивановичу Паутову…

– Вперед, – скомандовал Паутов.

Алексей ворвался в кабинет. Первым выстрелом он уложил одного из телохранителей, стоявших у главной двери, но второй выстрел оказался не столь удачным, потому что другой телохранитель успел сделать шаг в сторону и пуля лишь ранила его в левое плечо, а он, падая, в ответ открыл огонь и попал точно в грудь Алексею. Алексея откинуло к стене, он рухнул.

Микулов вскочил с кресла и обернулся. Он увидел лежащего у стены Алексея, а рядом – стоящего на пороге потайной дверцы Паутова. В кабинет из приемной вбежали еще четыре телохранителя Микулова, и он, смутившийся было под тяжелым взглядом своего соперника, расправил плечи, жестом поднятой руки приказал телохранителям ничего не предпринимать и с торжествующей улыбкой посмотрел на Паутова.

Невольная растерянность в первые мгновения после перестрелки не помешала Микулову сообразить, что видеокамера, направленная как раз на него и на Паутова, продолжает вести съемку, и с наигранным воодушевлением сказал:

– Как я рад, что ты цел. Оказывается, даже в твою резиденцию пробрались террористы. Хорошо, что у тебя был телохранитель. Надеюсь, на этом уже все закончится. Хотя после всего этого я уже не могу с уверенностью о чем-то таком утверждать.

Затем, обернувшись лицом к камере (и, соответственно, к режиссеру), добавил:

– Ладно, друзья, давайте пока прекратим мое обращение к народу. Мы с Владимиром Ивановичем переведем дух, а потом минут через несколько продолжим обращение вместе.

Режиссер выключил камеру и отошел от нее в сторону.

– Ну что же ты, Володя, так скромно встал? – сказал Микулов – Проходи.

Паутов вошел наконец в свой кабинет.

– А кто-то там еще есть с тобой? – сказал Микулов и дал знак своим телохранителям проверить. Два бойца с пистолетами наготове подскочили к тайной дверце, один из них осторожно заглянул в проем и сказал:

– Заходим – и сразу лицом к стене, руки за голову.

В кабинет прошли и встали у стены, на которую указал телохранитель, Дэниел Дрейк, который пока поднимался по лестнице, снова нацепил себе на правое ухо миниатюрную видеокамеру и включил ее, за ним – Ольга, Данила, Ксения, Виктор и писатель Кутыкин.

– Ну-ка, пусть повернутся лицом сюда, – сказал Микулов телохранителям, – поглядим, что это у нас за группа поддержки… О, тут у нас американский шпион, – Микулов улыбнулся Дэниелу Дрейку. – Отлично. Значит, когда вы все станете трупами, через пять минут, у нас будет официальная версия про международный заговор и про Америку, тайно поддерживающую террористов в России.

– С тобой, Володя, мы в последнюю очередь разберемся, – сквозь зубы сказал Микулов Паутову и стал осматривать остальных стоящих у стены. На Кутыкине он задержал взгляд.

– Еще тут у нас знаменитый писатель, – Микулов приветственно кивнул Кутыкину. – Это будет большая потеря для русской литературы. Ай-я-яй, жаль. Всех вас жаль, но извините, свидетели нам тут не нужны.

Писатель был растерян и напуган, но едва его взгляд сам собой наткнулся на накрытый стол в противоположном углу кабинета, у которого еще недавно сам Микулов, погружаясь в отчаяние, выпивая и закусывая, принимал доклады Чернеги, – вернее, едва взгляд Кутыкина наткнулся не на весь стол, а на хрустальный графин посреди него, он мечтательно осклабился.

– О, господи, ну конечно. Как же без последнего желания? – сказал Микулов, проследив за направлением взгляда писателя. – Налейте человеку перед смертью.

Один из телохранителей налил рюмку водки для Кутыкина.

– Кто еще хочет выпить? – продолжал паясничать Микулов. – Никто? А традиционную предрасстрельную сигарету?

– Я хочу покурить, – сказала Ольга.

– Я тоже, – сказал Виктор.

– И я бы покурила, – сказала Ксения; от страха она крепче сжала руку Данилы, потому что в этот момент телохранитель, который стоял напротив шеренги пленников и плавно наводил дуло пистолета по очереди на каждого из них, нацелился на нее.

– Пожалуйста. Всем сигареты, – скомандовал Микулов, щелкнув пальцами телохранителю, как официанту. Микулов был само радушие.

– А я бы выпил кофе, – брякнул Данила.

– Может, лучше чаю? – спросил Микулов; похоже, его очень забавляла роль гостеприимного хозяина, которую он неожиданно для себя стал исполнять перед приговоренными к расстрелу. – Я вот, например, люблю чай с малиновым вареньем.

– Нет, мне кофе. Без сахара, без сливок, без ничего, – надо сказать, что, вообще-то, Данила всегда предпочитал капучино с сахаром, но сейчас, когда рядом была Ксения, он подумал, что отныне будет пить чистый кофе. Без отвлекающих от основного вкуса добавок.

– Давайте лучше чаю, – не терпящим возражений тоном предложил Микулов, и было видно, что он почему-то решил непременно настоять на своем, из принципа. – Я даже сам для вас налью.

Он и впрямь направился к столу, на котором был, в том числе, и большой электрический самовар, а рядом, на подносе, несколько чашек.

Паутов все это время молчал. Его постоянно держал на мушке один из охранников Микулова. Помалкивал и Дэниел Дрейк, он снимал происходящее прикрепленной к уху камерой, которая передавала трансляцию в съемочный автобус, стоявший на Красной площади, а уж из автобуса изображение передавалось напрямую в интернет. Крепеж и камера были телесного цвета и сливались с ухом «агента 707», и только с близи можно было их приметить, словом, он не был заинтересован обращать на себя внимание. К тому же Дэниел Дрейк ни бельмеса не понимал по-русски и не знал, что его вместе с остальными провожатыми Паутова не просто взяли в плен или в заложники, а уже приговорили.

– Чаю, чаю, – сказал Микулов, наливая заварку, испытующе сверля глазами Данилу.

Данила молчал.

– Это большая честь, – сказал Микулов, – если сам президент предлагает что-то своими руками сделать для кого-нибудь.

– А мне еще водки можно, – вставил писатель Кутыкин. – Будьте любезны.

– Афтару хочется нажраться йаду, как всегда, – тихо съязвила Ольга.

– Ну, ребята, я же вам не бармен, в конце концов, – сказал Микулов почти добродушно. Он поставил предназначавшуюся Даниле чашку под краник и открыл его, из самовара полился кипяток. Судя по всему, Микулов был доволен, что заставил Данилу считаться со своим, пусть и вздорным, мнением, пусть и в нечестной игре под дулами пистолетов.

– Я хочу кофе, – сказал, однако, Данила: если уж ему действительно пришел конец, то какого черта отступать перед этим хамоватым клоуном, да еще в присутствии Ксении.

Микулов подчеркнуто спокойно закрыл краник. Подошел ближе.

– А ну-ка, – сказал Микулов ближайшему телохранителю, – наставь на него ствол.

Телохранитель наставил.

– Если попьешь чаю, отпущу целым, – предложил сделку Микулов. – Всех убью, а тебя отпущу.

Даниле было понятно, что это ложь. Но как же хотелось в это поверить!

– Считаю до трех, потом прикажу открыть огонь, – сказал Микулов.

Он выдержал театральную паузу и собирался уже начать отсчет, но тут Ксения, превозмогая страх, сказала:

– До четырех.

– Что? – спросил Паутов.

– Лучше до четырех.

– Почему? Тройка – же счастливое число.

– У меня четверка счастливое, – сдавленно сказала Ксения.

– Это неправильное число. Я буду считать так, как полагется, до трех, – сказал Микулов раздраженно. – Раз…

Данила ощутил, как ладошка Ксении подрагивает в его вспотевшей ладони.

– Два…

В это мгновение человек, который смотрел на компьютерный экран, поделенный на четыре части (по числу видеокамер, отправляющих на него изображение: две у снайперов на Колокольне Ивана Великого и две у бойцов в колодце под паркетом президентского кабинета), – в это мгновение он бесстрастно скомандовал:

– Огонь.

– Три, – сказал Микулов.

Никто из тех, кто остался в живых, не успел понять, что происходит. А погибшие – тем более. На окнах лопнули стекла и, дернувшись в сторону, упали, как подкошенные, два телохранителя Микулова, которые целились из своих пистолетов в Паутова и Данилу. И одновременно же с этим подскочил кверху и отлетел в сторону квадрат изысканного наборного паркета, прикрывавший люк из тайного лаза у письменного стола. Оттуда выскочил, как черт из табакерки, боец в черном шлеме. Еще только когда он начал вырастать из пола, в его руке заработал пистолет-пулемет, и другие два телохранителя Паутова повалились сраженные наповал. Так что второму бойцу, выскочившему из люка вслед за первым, и стрелять уже не пришлось.

– В помещении чисто, – бесстрастно доложил один из бойцов в микрофон.

– Вижу, – ответил Иван Андреевич Копулов и разомкнул руки, которые потирал, как органист перед симфонией (да, это был он – заместитель руководителя ФСБ наблюдал за происходящим на компьютерном экране, разделенном на четыре картинки, находясь в своем кабинете на Лубянке).

– Хорошо, – добавил в компьютерный микрофон Копулов. – Других вооруженных людей у Микулова в Сенатском дворце нет. Все входы-выходы блокированы нашими людьми. Но все равно вы охраняете президента до полной проверки всех помещений.

– А-а-а, – застонал Микулов и обессилено опустился в ближайшее кресло.

– Ты еще за сердце схватись, – сказал Паутов.

Микулов схватился за сердце, но схватился не потому, что прислушался к саркастическому совету Паутова, подобно актеру, который старается в точности исполнить задумку режиссера, а потому, что и вправду у него сильно защемило в груди. Микулов уронил голову на плечо и весь обмяк, но никто, конечно, не поспешил справиться о его самочувствии. Микулов умер через минуту, пока все освобожденные обменивались бестолковыми восклицаниями и бесцельно ходили туда-сюда между трупами, не веря в свою удачу. Только боец в шлеме, заметив, что Микулов потерял сознание, пощупал сбоку его шею и не обнаружил под пальцами пульса. Врачи позже констатировали обширный инфаркт миокарда.

Благодаря видеокамере Дэниела Дрейка все произошедшее видели на экранах своих телевизоров и гаджетов миллионы людей на всей планете, включая толпу, которая собралась на Красной площади и которая, таким образом, находилась к месту событий ближе остального человечества. Чудесное освобождение пленников в Сенатском дворце и восстановление Паутова в должности президента было встречено на площади аплодисментами – такими же, какими у россиян принято приветствовать во время авиаперелетов благополучное приземление лайнера, хотя в данном случае уровень энтузиазма и радости был, конечно, выше. Значительно выше.

Даже придворный телережиссер, циник, повидавший многое, не избежал состояния восторга. Он спросил у Паутова разрешения включить трансляцию со своей камеры, тот кивнул, не очень поняв, о чем его просят, и на огромных экранах, развешенных на зданиях вокруг Красной площади, появилось видеоизображение, в центре которого был восстановленный в правах президент.

Зрители видели, как Паутов улыбался, и видели в глазах его то, что принимали за усталость после нелегкого дня. А между тем вовсе не из-за усталости его взгляд был тревожен.

Напряжение и тоска на сердце, все последнее время мучившие его, начиная с того дня, когда он стоял здесь же, в своем кабине, у раскрытого окна, и размышлял о том, что делать дальше в жизни, не пропадали, а наоборот, усиливались. Пришел момент, которого он втайне страшился. Он был победителем, он стремился к этой победе, боролся за нее, рискуя жизнью. И теперь победа стала стеной между ним и тем, чего ему по-настоящему хотелось. А хотелось ему отойти от дел и жить с Леночкой где-нибудь в спокойном и красивом месте. Жить, просто наслаждаясь жизнью. Но разве теперь можно отказаться от власти и уйти? Как отказаться от победы, доставшейся такой ценой? «А где Лена?» – мелькнуло у него голове.

Пока он соображал, как бы ему оказаться в одиночестве, чтобы без стеснений позвонить ей – то ли самому отправиться в соседнюю комнату, то ли выгнать к черту из кабинета всех этих вмиг опостылевших людей, что окружали его сейчас, – пока он думал об этом, Леночка собственной персоной выпорхнула из тайной двери за президентским креслом, увенчанном двуглавым орлом. Со слезами на глазах, с криком: «Господи, ты жив?!» она подбежала к Паутову и кинулась ему на шею. Они слились в поцелуе. Нежном и долгом.

Толпа на Красной площади, наблюдавшая на экранах эту сцену, замерла. Конечно, все знали, или по крайней мере подозревали, что президент давно не ладит и не живет со своей женой и что у него есть любовница. И ходили слухи о том, что этой любовницей была именно Елена Стрельцова, красотка с великолепной фигуркой, бывшая акробатка из цирка на Цветном бульваре. Но президент, руководствуясь, видимо, политическими соображениями, скрывал это. Из-за чего проигрывал в глазах избирателей, которым приятнее было бы видеть на верховном посту не абстрактный символ власти, не картонную фигуру, а человека из плоти и крови.

Но теперь все изменилось.

Когда Леночка заскочила в кабинет к Паутову, растрепанная и встревоженная, ищущая глазами любимого, толпа на Красной площади узнала ее на экранах, и над площадью разнеслось удивленное и протяжное «О!». А когда Паутов и Стрельцова впились друг другу в губы, женщины в толпе хором выдали растроганное и еще более протяжное «Ах!», в то время как мужчины в основном глуповато заулыбались.

И большинство из тех, кто находился рядом с этой парой в президентском кабинете, повели себя в этот момент точно так же, как люди на площади, – было здесь и удивленное «О!», и затем умильное женское «Ах!» на фоне глуповатых мужских улыбок.