Пройдя стрельчатый лес, мы выходили ранним утром к побережью осеннего моря, медленно брели вдоль пустынного Янтарного берега, вновь возвращались под сенью высоченного готического сосняка домой, и говорили, и молчали, а спутник мой приметливо оглядывал все вокруг: вот песок побережья из золотистого стал белым, вот сквозь обнаженные липы дымится серое небо, вот тяжело вспухают волны на море. А вот, точно рыжий огонек, метнулась по бронзовому стволу белка, застыла, взглянула на нас черным острым глазом… И спутник мой застыл, задумался, и, вижу, что-то растревожило его — новое ощущение, новая мысль.
Мы прошли мимо крошечного Охотничьего домика, мимо причудливого Шведского, мимо Белого домика — позади остались сосны, дюны, зеленые волны Балтики.
— Теперь работать, работать!
Да, работать.
Он уходил в свою маленькую комнату с окном на сосны и море и запирался, запирался на долгие часы; он работал упоенно, самозабвенно — иначе не умел.
Дмитрий Дмитриевич, или, как называли его друзья, Дим Димыч, писал тогда «Город Золотого Петушка».
Я не знал тогда, что и липы, и песок, и янтарь, и жаркое лето того года, и дождливая, штормовая осень, и береговой бриз, и Шведский домик, и Охотничий домик, и рыбаки, с которыми он выезжал в море, — что все виденное тогда нами вместе и все увиденное только им одним, все это, преображенным, населит страницы этой сказочной и невыдуманной книги.
Дмитрий Нагишкин был сказочником — веселым, грустным, лукавым, щедрым, очень добрым и очень правдивым.
Он написал прекрасную книгу — ее знают и любят и дети и взрослые — «Амурские сказки». Кому из вас не полюбился храбрый Азмун, «который не для себя старался, для людей»? Или бедняк Монокто, «у которого руки все делать умеют», или мальчик Чокчо, наказавший купца — обманщика и грабителя?
А помните последние строчки этой книги? Сказочник говорит о новой жизни, которая пришла на берега Амура, когда в приамурской тайге встретились, как добрые товарищи, нанайские и русские охотники: «Отсюда и сказки новые начинаются. Про любовь и дружбу сказки, про силу и храбрость, про ловкость и верность сказки. Про твердое сердце, крепкие руки, верный глаз новые сказки начинаются».
Если как следует вдуматься во все то, что создано пером Нагишкина, — заново перечитать не только его сказки, но и рассказы и повести, — увидишь, что в каждой вещи он остается сказочником — немного наивным, умеющим изумляться волшебству мира, любящим людей и правдивым до жестокости. Живет этот сказочник в стремительной и драматичной «Тихой бухте» — повести о детстве, живет в героическом «Сердце Бонивура» — книге, завоевавшей миллионы читателей во многих странах, живет и в «Городе Золотого Петушка».
В каждой из этих книг — достоверность времени, реальные события, живые люди, неприкрашенная правда человеческих мыслей и поступков. И все это как бы пропущено сквозь дымку сказки, сквозь ее волшебство и очарование, в каждой из этих книг — вера в человеческую доброту и деятельная мечта о лучшем будущем.
Вот так и в «Городе Золотого Петушка». Добрый всезнающий сказочник увозит маленького Игоря в незнаемые края, на побережье Янтарного моря; глазами всевидящего и мечтательного сказочника смотрит мальчик на мир и вещи: с ним на человеческом языке разговаривают и птица, и белка, и лучик солнца, и морская волна, и машина, даже старая лестница, даже чемодан! И он с ними разговаривает свободно, весело, на загадочном и точном языке детей и сказки.
«Незнаемые края казались сказочными, как будто нарочно выдуманными для ребят… А как не быть необычайному в этих незнаемых краях?»
И вот, с веселой и хитроумной выдумкой сказочник превращает обыкновенную игру в прятки в таинственное приключение; найденное ребятами птичье гнездо становится источником многих веселых и грустных событий; и даже мама Галя — мать Игоря — вдруг получает облик легендарной Турайдской Розы.
А рядом с этим, сквозь это — всамделишное, глубоко жизненное: болезнь отца, трудный быт старого двора, дотошное описание путешествия на самолете, сложная дружба двух мальчиков-сверстников — латыша и русского, трагедия семьи Каулсов, точные приметы природы Дальнего Востока и Прибалтики.
В этом переплетении мечты, романтики, устремленности в будущее с «обыкновенной» жизнью, с ее повседневными делами и заботами, — в этом весь Нагишкин. Нет, пожалуй, не весь. Нагишкин был на редкость одаренной натурой, очень разносторонней, щедрой на мысли и чувства, и это богатство отразилось в его книгах.
Про папу Диму — отца Игоря — писатель говорит, что он «все знает». Это же самое можно сказать и про самого Нагишкина. Он мог подробно и обстоятельно рассказать о ремесле рыбака. И мог тонко и проникновенно раскрыть прелесть фуги Баха. Он мог прочесть лекцию о происхождении янтаря — сам был мастер находить эти солнечные сгустки древности! И мог часами растолковывать смысл древней тюркской легенды. Он был ботаником и зоологом, был историком и экономистом, был географом и моряком — он был несравненным собеседником, и с ним всегда было интересно; он умел воспринимать мир, книги, людей с детской непосредственностью и с пытливостью ученого-исследователя. И, что очень важно, он был обязан самому себе своими огромными знаниями — своей воле, своему таланту, своему трудолюбию.
Я помню дни литовской декады в Москве. Помню выступление Дим Димыча. Говорил ли он о рассказах Владаса Мазурюнаса, или о творчестве Галины Корсакене, или о новеллах Миколаса Слуцкиса — это всегда было глубоко, насыщено материалом, взволнованно, убедительно. Это всегда было похоже на математический анализ, соединенный с пафосом художника. Когда говорил Нагишкин, мы видели Литву, ее историю, ее города и села, быт и традиции народа, видели живую природу; можно было подумать, что перед нами человек, всю свою жизнь посвятивший изучению Литвы и ее культуры!
Много лет спустя Нагишкин вернулся из поездки по Дагестану, и мы слушали его на большом писательском собрании.
Разговор шел о поэтах Дагестана, но Нагишкин говорил не только о поэтах. Это была речь, поразительная по широте взглядов и глубине проникновения в жизнь этого края.
Он со знанием дела говорил о борьбе с культурной отсталостью народов Дагестана, о борьбе с религиозными пережитками, — говорил страстно, взволнованно и очень точно, с цифрами и фактами в руках. И опять можно было подумать, что перед нами человек, всю жизнь только и занимавшийся историей и культурой Дагестана!
Вот таким был Дим Димыч — все знал не понаслышке, во все вникал глубоко и заинтересованно, будь то рукопись, явление политической и культурной жизни или, в особенности, человеческая судьба.
В его сказках и повестях — и в той повести, которую вы раскрыли сейчас, — всегда слышится призыв к знаниям, всегда сквозит глубокое уважение к людям пытливой мысли.
И рядом с этим — неизбывное, сердечное уважение к людям труда, к тому прекрасному и неувядаемому, что сотворено руками человека.
«Мы, латыши, умеем руками своими пользоваться, — говорит один из героев „Золотого Петушка“, Янис Каулс. — Я и штукатур, и шофер, и каменщик, и плотник…» Он говорит о своем сыне: «Надо научить его любить дело, какое бы оно ни было, чтобы гордость за свои руки чувствовал…»
Эта мысль не случайна для Нагишкина! Недаром в сказке «Бедняк Монокто» есть такие слова:
«Хорошая работа даром не пропадет, людям пользу принесет. Не себе — так сыну, не сыну — так внуку».
Эти слова, выстраданные, выношенные писателем, неотделимы от жизненного пути и нравственного облика Нагишкина.
Он прошел суровую школу жизни. Сын землемера-дальневосточника, тесно связанного с народом, он сам с детства приобщился к труду. Он был грузчиком, носильщиком, рыбаком, был статистом в театре, был газетным репортером. У него были ладные, привычные к любой работе руки. Глядя на этого изящного, со вкусом одетого, всегда опрятного, всегда подтянутого человека с усталым лицом ученого, человека с немного грустными глазами и тонкой улыбкой на губах, глядя на него, рассказывающего латышскую легенду о реках-сестрах Тирзе и Гауе, трудно было представить его склонившимся над верстаком столяра или слесарными тисками! А он умел не только это. Он умел и портняжить, и сапожничать, умел приготовить хороший обед…
Он любил и уважал людей, у которых интерес к умственной жизни сочетался с пристрастием к простому физическому труду.
Послушайте, как он говорит в «Золотом Петушке» об инженере Балодисе:
«Он, конечно, выйдет в море. И будет тянуть сеть. И рыбаки забудут на это время, что он инженер, — на нем будет надета непромокаемая куртка и зюйдвестка, от него будет пахнуть рыбой и ветром, а руки у него такие же сильные, как у них, и им не придется стыдиться своего рыбака, избравшего другие дороги в жизни, не менее тяжелые, чем их пахнущая солью дорога…»
А сам он работал над своими книгами и как чернорабочий, и как ювелир!
Тринадцать лет трудился он над «Сердцем Бонивура».
«После выхода книги в 1947 году, — свидетельствует о себе сам Нагишкин, — я с новым рвением принялся работать, по-новому увидев все то, от чего только что отнял натруженные руки…» Лишь спустя еще десять лет он почувствовал себя вправе сказать себе самому и читателю, что работа, начатая тринадцать лет назад, закончена.
Неустанная работа мысли и натруженные руки — как это характерно для Дмитрия Нагишкина!
Он был человек острой, живой мысли, и он был человек постоянного и разностороннего труда. Знаете ли вы, что он был отличный график и сам иллюстрировал многие свои книги? Раскройте «Амурские сказки», и вы увидите, как рисунок Нагишкина дополняет слово Нагишкина.
И еще: Дим Димыч был человек долга, человек общественного служения. Он нередко покидал письменный стол, чтобы помочь товарищу, чтобы послужить общему делу своими познаниями, своим опытом, своим гражданским темпераментом. Он читал рукописи молодых литераторов, он много ездил по стране, помогая литературным организациям на местах. Он заботился о том, чтобы его товарищи писатели имели угол для работы, чтобы они не нуждались и могли спокойно писать книги, чтобы они вовремя отдыхали. А сам отдыхал редко. А самого его слишком часто отрывали от любимого дела. Он мог бы писать гораздо больше, хотя и то, что он успел написать, не так уж мало.
Нагишкин оставил после себя не только умные и добрые книги. Он оставил и о себе добрую память в душах людей. Он был одним из тех, кто создавал вокруг себя атмосферу чистоты, подвижничества и содружества.
И «Сердце Бонивура», и «Амурские сказки», и «Город Золотого Петушка» — книги, которые будут читаться многими поколениями читателей. Это — книги надолго, так же как и та, последняя, книга — он закончил ее накануне своей смерти, в Риге, в том самом Городе Золотого Петушка, который он любил и воспел. Я говорю о «Созвездии Стрельца», где вы снова встретитесь с полюбившимися вам героями «Золотого Петушка» — папой Димой, мамой Галей, Игорем и с самим автором, добрым и правдивым сказочником Дим Димычем!
Откройте же первую страницу книги и войдите в «Город Золотого Петушка»!
Поезжайте вместе с героями в незнаемые края, и вы найдете там для себя много интересного и полезного. Вы не пожалеете об этой поездке, честное слово! Вы познакомитесь на Янтарном побережье со многими хорошими, сильными и добрыми людьми. Пройдете вместе с Игорем и Андрисом суровую школу жизни и увезете с собой живое и вечное стремление мечтать, трудиться и бороться ради мира и братства на земле.
Счастливого пути!
О. Хавкин