Наступала ночь. Мы шли по тропе на юго-запад.

Транарра и Тенотра примыкают друг к другу не всей границей. Между двумя странами втиснулись ничьи земли, под которыми прячутся катакомбы Роггенхельма. Мы же шли к местам, где водятся летучие змеи – к лесам Каройны. Между Тенотрой и Каройной находится Мертвая Зона, которую мы обойдем стороной.

Путешествие должно было занять шесть дней. Долгожданная передышка… Хотя нет, кого я обманываю? Я не жду передышек, меня гонит вперед желание добраться до Капли. Но я отклонюсь от этого пути – мне еще нужно закончить Амнезию.

По пути мы пытались обучить чему-то близнецов. Жана я учила сплетению стихий – действиям, включающим в себя использование нескольких стихий сразу. Сирена тренировалась в Инт-зрении, слухе в Инт-диапазоне. Антелла почти не участвовала в процессе обучения магии, зато мы напару вдалбливали Сирене и Жану придворные манеры. Скорее всего, у них останутся только обрывочные знания, но это тоже очень и очень хорошо.

К полудню ученики выбивались из сил, и мы останавливались на обед. Полуденное солнце сияло сквозь кроны деревьев, которые становились все пышнее по мере того, как мы приближались к цели. Магу ничего не стоит найти и убить, это правда. Но все-таки это неправильно, поэтому сначала каждый пытался найти что-нибудь съедобное в округе, и только потом шла в ход магия.

Дальше мы шли по несколько часов. Я тонко чувствовала, когда кто-то уставал или стирал ноги. Мы двигались достаточно хорошим темпом, но я одна прошла бы тот же путь примерно за вдвое меньший промежуток времени.

Вечером, у костра, я рассказывала истории. Как оказалось, проще всего читать мою жизнь по ранам на руках. Шрамы были красными, зелеными и причудливо переплетались.

Два дня до лесов.

– Это мне оставил дракон с Южного острова, – я показала четыре параллельные полосы на правой руке.

– На Островах есть драконы?

– Очень маленькие по сравнению с песчаными. Размером всего лишь с человека. Я искала у них Коготь.

– Коготь?

– Так называемый Коготь Первого Дракона Времен. Так и не нашла, кстати. Зато спасла одного дракона, убив другого. Так я получила право на слово.

– А кого ты спасла?

– Драконы ссорятся друг с другом. За территорию, за сокровища. Там начиналась война за огромный бриллиант. Драконы готовы были убивать, хотя на самом деле они очень дружны друг с другом.

– Ужасно, – покачала головой Сирена.

– Там был один… молодой дракон. Его звали Шсантамери, – я улыбнулась. – Он считал, что драконы не должны воевать. Он взял камень и выбросил его в море. Он произнес речь – и каждый понял, что война не имеет смысла. Все замерли в нерешительности: порвать пасть тому, что уничтожил сокровище, или попытаться что-то в своей жизни изменить… Я не знаю, кто первым крикнул «бей его». Знала бы, задушила бы голыми руками.

– А что было потом?

– Я его вытащила. От него пахло паленой кожей, а весил он раза в два больше меня. Я притащила его в его собственную пещеру и положила на груду золота – лучше ничего не было. Когда драконы атаковали пещеру, мне удалось отбиться. Один втиснулся в пещеру, стал размахивать когтями. Там, где они задевали стены, сыпались искры. Он набрал воздуха в грудь, чтобы подуть пламенем. А я просто воткнула ему в горло трофейное золотое копье. Ему даже не пришло в голову, что нужно защищаться не только магическими методами.

Да, я рассказывала страшные сказки. Сказки о боли и смерти, о том, какую цену платит добро за победу… и о том, как исцеляют душу ледяная вода из источника, шелест листьев над головой и солнечный свет, пляшущий на лице. Все трое слушали, затаив дыхание.

– Он дал мне право на слово и право на тайну. За одну смерть и одну жизнь на моей совести. Жаль, что люди не могут жить в мире с драконами. Очень жаль.

Никто никому не пожелал спокойной ночи. Все молчали – их словно придавила к земле моя тоска. Не глядя на спутников, я свернулась на листьях и закрыла глаза. Я грезила драконами.

Свобода. Бесконечная свобода, захватывающая с головой. Ветер – живое существо, которое играет с тобой. Волны колышутся, взлетают вверх, пытаясь достать, но ничего не выходит. Драконы вьются над морем, пролетают под гребнем волны, чуть касаясь воды кончиками крыльев.

Горло чуть саднит от Крика, но я слышу не громовой рык, а хохот. Чихаю от соленых брызг, каждый раз забавно дергаясь в воздухе. Драконы смеются. Они видят во мне сестру.

Приближается корабль. С точки зрения находящихся на нем людишек мы кружим над ними, собираемся поужинать. Кто-то из Серебряных сжигает всех. Пахнет паленой плотью. Какой вкусный запах! Свирепая радость битвы…

Я еще не готова убивать людей, хотя они и заслуживают смерти. Каждый, каждый из них. Оставляем в живых тех, кто не просто умеет летать, но может почувствовать полет.

Мы опускаемся на палубу – я, Шсантамери и представители Серебряных, Голубых, Зеленых и Черных. Я открываю дверь и первой спускаюсь в каюту капитана. За мной, неловко протискивая плечи в узких коридорах, следуют драконы.

Заходим в каюту. Все существо вопит, просится на волю, и только малая часть меня считает это место уютней, чем пространство над морем. Возле койки стоит сундучок. Я становлюсь перед ним на колени, дожидаюсь, пока пятеро драконов высунут из-за моих плеч головы на длинных шеях, и открываю.

Свет отражается в гранях огромного бриллианта, размером с кулак, лежащего на синем бархате. Меня отталкивают в сторону, оставляя глубокие следы когтей на правой руке. Я ударяюсь головой об стену. В глазах все плывет. Через пару секунд мир возвращается. На полу лежит тело Серебряного. По дорогому ковру расползается пятно крови. Бриллиант откатился в угол, трое драконов пытаются перекусить друг другу глотки. Шсантамери в ужасе смотрит на них. Что-то вспыхивает в желтых глазах, и он, пробиваясь через толпу друзей, хватает камень, и, тяжело ударяясь в стены, выползает в коридор.

Нет, Шсантамери… только не ты…

Я не могу пройти дальше – мне перегородили дорогу сражающиеся драконы. Часть меня выла, пыталась бросить тело в гущу схватки. Если я это сделаю, то стану настоящим драконом…

Обхватив руками плечи, я удерживаюсь на месте. Третий дракон валится на пол каюты, четвертый неловко выбирается наружу. Переступив через трупы, сдерживая тошноту и слезы, я бегу за ним. По коридорам драконы передвигаются медленно. Черный почти догоняет Шсантамери, я выглядываю у него из-за плеча. Мы вываливаемся на палубу и взлетаем.

– Отдай!!! – шипит Черный. Шсантамери в ужасе оглядывается. Другие драконы стягиваются туда же, привлеченные блеском драгоценного камня.

Дракон бросает его в море.

Я не могу передать, о чем говорил Шсантамери – для этого в языке людей нет слов, я в человеческой голове – чувств. У меня, как и у остальных, было ощущение, словно кто-то заглянул мне в душу. И не кто-то, а молодой Зеленый дракон.

Все молчат. Перед драконами встает самый важный выбор в их жизни.

– Бей его!

Они бросаются на него все одновременно, стремясь сжечь и разорвать в клочья.

– НЕТ!!! – я бросаюсь к ним порывом морского ветра, выдергиваю из гущи хвостов и когтей обугленную спину друга и несусь прочь.

Куда? Куда?

Вихрем врываясь в пещеру Шсантамери, я бережно опускаю его на золото. В нос бьет запах гари и отголосков чужой боли.

Непробиваемый воздушный щит защищает пещеру. Я прижимаюсь ухом к ребрам дракона – дышит.

С ревом в пещеру врывается Черный, набирая воздуха для огненного шара, которому суждено поглотить нас обоих. Я успеваю приподняться, обернуться, встретить взгляд желтых глаз Шсантамери. Пальцы нащупывают древко золотого копья.

Прежде, чем из пасти Черного вырывается сноп огня, я резким движением разворачиваюсь и вонзаю копье в темные глубины горла, не встречая почти никакого сопротивления.

Сдавленно хрипнув, дракон падает на чужое золото. Монеты рассыпаются по всей пещере. Я почти физически ощущаю, как что-то выгорает в душе.

– Рита… – я оборачиваюсь к другу. Он поднимает дрожащее крыло и рисует мне когтем на лбу знак креста. – Право на слово, право на тайну. – Крыло бессильно опускается, чиркнув по ранам от когтей. – Извини, это я сделал. Они бы тебя порвали первой…

Его глаза закатываются, он затихает. Это просто обморок, он жив. Жив.

Я просыпаюсь от едва слышного пения двух голосов, время от времени сливающихся в один.

– На день рожденья звезды и луну из своего кармана, На день рожденья лед, и свет, и пламя…

Жан и Сирена сидят у костра, глядя друг к другу в глаза, и тихо напевают.

– Как вы могли?! – сонно бормочу я, продирая глаза и садясь спиной к дереву. Ученики умолкают. – Почему вы нам не сказали? – Антелла просыпается, пытается понять, что происходит.

– Мы не хотели, чтобы вы…

– Глупости. День рожденья существует для того, чтобы его праздновать.

– У кого день рожденья? – сонно спросила Ан, зевнув так, хрустнула челюсть.

– У этих двоих.

– Правда, что ли?

Понятно, спросонок ей все равно.

Я устроила представление. Редко я растрачиваю магию просто так, но сегодня особый случай. Поляна превратилась в лес из белых деревьев, сотканных изо льда. Шел мелкий снег, похожий на звездочки.

Антелла тоже показала пару фокусов. Близнецам было пока нечем похвастаться в этой области, но от них этого и не требовалось. Сегодня был их праздник.

Мы смеялись чуть больше, чем обычно. Шли чуть быстрее. Все в этот день было чуть лучше, чем раньше. Близнецы улыбались – им никогда раньше не устраивали праздников. Праздничный ужин из себя ничего особенного не представлял, но Сирене и Жану понравилось. На ночь я рассказывала им о Роггенхельме, о тех амулетах, которые он создал, о тех подвигах, которые он совершил, о Капле. О Ваомдл и о ее предсказании.

– Так вот что мы ищем… – вырвалось у Жана.

– Да. Капля принадлежит Антелле.

– Принцессе Кератра.

– Значит, мы идем, чтобы Капля обрела того, кому она предназначена?

– Мы-то просто идем с вами. А ты, Рита, почему идешь?

Я задумалась.

– Меня всегда привлекали тайны. А Королевская Капля – самая страшная тайна в истории магов. Я думаю, что это не просто амулет. И еще я думаю… нет, скорее всего это просто догадки, но все-таки… что Роггенхельм создал только форму. А сама Капля существовала до этого.

Антелла грела ладони у костра. Близнецы сидели рядом и осмысливали то, что я сказала.

– Я рылась в хрониках… перед появлением Капли к тем районам уже боялись приближаться. Там происходило что-то странное. Знаете, как бывает, если оставить сильный амулет валяться на земле? Со временем сила станет из него вытекать, и начнут расти странные деревья, люди – думать странные мысли, словно бы им не принадлежащие. А там все было намного хуже. Заходивший в районы катакомб либо заканчивал самоубийством, либо убивал кого-то и был впоследствии казнен. Туда уходили – и не возвращались. Или возвращались, но это были уже далеко не те, кто уходил. Деревья там говорили. Или вырастали до неба. Или были ростом с ноготь. Животных там никто не видел… и мне кажется, что это к лучшему. Это будет похуже Мертвой Зоны.

– То есть все выглядело так, словно там лежит самый сильный амулет мира, а из него медленно утекает энергия?

– Да. И я думаю, что последствия были бы чудовищными. Такая сила может уничтожить мир. Или перестроить его так, как ей нравится.

– Что, скорее всего, еще хуже, – отметила Сирена.

– А потом Роггенхельм залил ту силу в слезу единорога. Отныне те места безопасны. Почти.

– Ну ладно, спокойной ночи… – Ан зевнула и откинулась на листья, глядя на звезды. Я пересела на корень подальше от огня. Кожу гладил холодный ветер. Сирена прилегла поближе к своему Учителю. Она наверняка не могла объяснить, почему так. Просто это было для нее очевидно и правильно. Жан сидел и смотрел в огонь.

– Плохо? – тихо поинтересовалась я. Ученик дернулся и посмотрел на меня. Молча кивнул. – Это нормально. Кому-то всегда плохо в день рожденья.

Я сняла с пояса мешочек со Снежинками. Открыла. Мне на миг показалось, что из мешочка струится едва заметный свет. Внутри лежали маленькие кристаллы. Я выбрала три наугад и протянула ученику.

– Наверное, нужно по одной… – он закинул в рот все три. – С другой стороны, четких указаний нам не давали.

Взгляд Жана ушел вовнутрь. Я потянулась было к его мыслям, но тут же остановилась. Это слишком личное. Слишком. Несколько минут я провела, глядя на небо. Мы приближались к границе, поэтому красных звезд здесь было меньше. Ярче всего горели созвездия Темных Крыльев, Перекрестка Миров и Скамейки. Только теперь я заметила, что красные звезды образуют какие-то дополнения к созвездиям. На Скамейке сидели, обнявшись, два человека. Над Перекрестком Миров мерцали светильники, а Темные Крылья были запятнаны кровавыми звездами.

Так вот зачем Роггенхельм их создал…

От размышлений меня отвлек тихий храп. Жан лежал, свернувшись, у костра и улыбался во сне.

Да, все правильно. Антелла идет за Каплей. Сирена идет за Антеллой. Жан идет за Сиреной. А я зачем иду? Тайна? В моей жизни и так достаточно чудес и тайн. После смерти Кран-пель в сердце осталась какая-то пустота. Все постепенно и неотвратимо теряло смысл. Искать Каплю. Зачем? В чем смысл? Увидеть действие? И что?

Это мне нужно?

«Это необходимая веха. Если она ее не пройдет, дальнейшее потеряет смысл».

Все и так теряет смысл.

Опомнившись, я вытащила из мешочка кристалл и проглотила.

Ветер играет с тобой…

– Ведьмы и люди должны жить в мире.

– Но это почти невозможно!

– Возможно.

– Но кто сможет такое сделать?

– Ты.

– Я не смогу!

– Я помогу тебе. Обещаю…

Ужасно болят плечи, руки. Со стороны я, наверное, выгляжу, как пригоревший стейк. Перед лицом – каменный пол. Чуть поднимаю голову – все, на что хватает сил. На камне лежит тело совы. Она выглядит чуть нереальной – у настоящих сов не бывает таких белоснежных перьев.

Сова чуть дрожит. Ей очень холодно.

Кое-как протягиваю руку, бережно подкатываю комок перьев к себе. Постепенно дрожь прекращается. Конечно – я сейчас ничем не хуже грелки. Сова открывает желтый глаз. Горизонтальный зрачок ярко-серебряного цвета.

– Спасибо… – голос проникает в голову, минуя уши.

Она не взлетит – у нее вывихнуто крыло. Пальцами руки осторожно вправляю вывих. Птица кривится от боли, но тут же взмахивает крыльями и улетает.

Я без сил опускаю руку. Все, скоро я умру. В кошеле лежит одно только Око Богов. Энк валяется дома, в застекленном шкафчике. Почему я не взяла его с собой?

Перед глазами все плывет. Жар становится все сильнее, руки затекают. Ног уже не чувствую.

Прощай, жизнь…

Я закрываю глаза, проваливаясь в небытие.

Меня возвращают к жизни удивительно нежные и прохладные прикосновения к обожженным плечам. Словно лучший шелк, нет, шелк по сравнению с тем, что гладит меня по плечам, ничего не стоит.

Скоро хватает сил открыть глаза и приподняться на локтях. Чудесные прикосновения холодят и лечат раны, убирают черные хлопья гари.

Я, не веря глазам, смотрю на трех белых сов, которые кружат надо мной, аккуратно поглаживая раны кончиками крыльев. В их слепых глазах светится забота. В стороне сидит еще одна птица. Кончики ее крыльев совсем черные, а из-под перьев на левом крыле проглядывает след недавнего синяка.

Я сижу на крыше Транаррского замка, смотрю на ночной город, сияющий огнями. Звезды над головой, звезды под ногами.

Почти захлебываясь, дышу ночью.

Глупо улыбаясь, смотрю на огонь. Тоска ушла, а ночь еще не кончилась… Легко вскочив на ноги, оглядываюсь на спутников. Мирно спят. Поспешно оглядываю окрестности в Инт-диапазоне в поисках возможных неприятностей. Все чисто. Костер почти потух. Поворачиваюсь к магам, лежащим в корнях дерева, спиной и углубляюсь в чащу. Темно, за каждым деревом таится страшная фигура. Пахнет прелыми листьями, нагретой солнцем землей. Чуть заметно тянет дымом от нашей стоянки. Тихо.

Иду, перешагивая через корни и вывороченные последней грозой корни деревьев, пригибаясь, чтобы не надеть на шею лиану. Власти близлежащих городов поражались количеству удавленников в этих районах, пока не попытались прогуляться по здешним лесам ночью. Отправилось пять человек, вернулся один. Больше групп не посылали.

Где-то вдалеке ухает сова. Губы начинает сводить от улыбки. Лес дышит – в нем все время что-то рождается и умирает. Падает одинокий лист – и тут же где-то возникает новый росток. Падает мертвой птица-мать – из-под ее тела выбираются к свету птенцы. Это жизнь. Так дышит мир.

Я вышла к реке и села на берегу. Река шептала что-то о забытых битвах, чужих потерях. Ее никто не был способен услышать – никто кроме меня да редких абсолютных магов воды, забредающих в эти края. Ее голос звенел, она говорила не на человеческом языке, а на причудливой смеси голосов птиц и деревьев.

– Как тебя зовут?

Звон изменил тональность. Поверхность воды отразила прошлое – лицо человека в неприметной одежде, с огромной тетрадью для записей в руках. Я назову эту реку Звон.

Это был лишь отзвук голоса, лишь видение лица. Но я – одна из немногих – могла услышать, могла разглядеть.

– Звон. В чем смысл жизни?

Волны плеснули чуть сильнее, и я услышала… нет, не ответ, но тот же самый вопрос. Все задавали его реке Звон. Деревья, чьи голоса было сложно различить в шелесте листвы и скрипе стволов. Животные, которые с недоумением смотрели на свое отражение. Люди, потерявшиеся в лесу, и маги.

Потом волны образовали лицо, сотканное из бездонной глубины, с глазами темно-синего цвета.

– В чем смысл жизни? – повторила я, зачарованно глядя в глаза реке.

– Оставаться собой…

Я проснулась только на рассвете – меня убаюкал шепот реки. Поднявшись и потянувшись, я посмотрела на реку.

– Можно я умоюсь?

Река расхохоталась – словно зазвенели серебряные колокольчики.

– Да на здоровье!

Встав на берегу на колени, я опустила голову в воду. В нос тут же залилась вода, промокли волосы. Я вскочила на ноги, поклонилась реке и, отфыркиваясь, пошла к лагерю. В голове было пусто. Ветер гладил прохладной рукой лицо, травы шептались, устилая мне путь, деревья склонялись, и в шепоте их листьев слышались какие-то голоса.

Мне хотелось бы идти вечно, но я вышла к поляне всего через несколько минут. Антелла тихо сопела где-то под листьями, Сирена свернулась клубочком рядом. Жан спал, не обращая внимания на то, что у него под позвоночником толстый корень. Проснется – будет болеть спина.

Я тихо фыркнула. Так недолго превратиться в заботливую мамашу. Почему я не пошла одна? Да потому что без датчика-ключа вся затея бесполезна, а учеников нам дала Кран-пель, которой я отказать не могла. Но теперь ее нет. Не важно, ее последняя воля все еще в силе. Да и мне нравится идти в компании. Эти маги… в любом другом обществе их посчитали бы за ненормальных, но я себя чувствую в их компании так, словно вернулась домой. Вот только у меня никогда не было дома, где меня кто-то ждал…

В слаженной симфонии храпа что-то прервалось. Я повернула голову.

– Доброе утро, – Жан подавил зевок. – Рита, ты что, стояла на страже?

– Ну…

– А ты хоть ложилась?

– Да. А к чему такой вопрос?

Сирена зашевелилась и открыла глаза, посмотрела, щурясь, на нас с Жаном. – Что случилось?

– А, все в порядке. Жан сел на корень.

– Ну… я беспокоился. Ты все время сидишь и сторожишь, а мы спим.

Антелла тоже проснулась, судя по продолжительному зевку.

– Сговорились вы все, что ли?! Ладно, уговорил. Теперь я буду ночью спать, а вы – сторожить по очереди.

Антелла гневно уставилась на Жана.

– Я привыкла. Я могу несколько дней не спать. Дежурить буду я.

– Между прочим, некоторые и не возражали, – Антелла подкатилась к костру. – Что у нас на завтрак?

На завтрак Сирена нарыла корней белого дерева. У них достаточно странный вкус – горький, но остановиться просто невозможно. После завтрака мы направились дальше. Путь был легким, пока не кончился лес.

– А это что такое? – Сирена поставила ногу на песочную полосу между двумя частями леса. Я не успела ее остановить. Она замерла. С тем же заинтересованным выражением на лице, веселыми искорками в глазах. Жан дернулся к ней.

– Стоять.

Он остановил занесенную над песком ногу.

– Но…

– Граница. Она теперь – нелегал. Придет пограничник, отпустит. А пока…

– Что, пока? Жан отошел на шаг от полосы.

– Будем ждать. А что еще делать?

Через полчаса пришел пограничник. К ногам у него были привязаны длинные палки с башмаками на концах – ходули. Как он удерживается на такой высоте? Он ведь не маг воздуха! Ходули аккуратно сложились, опустив пограничника на песок. Он тут же схватился за амулеты.

– Добрый день, – произнесла я, поднимаясь с земли и подходя к песку. Пограничник глянул на меня и тут же отступил вглубь песчаной полосы. Это нормальная реакция пограничников на меня – стоит убить одного, и все остальные начинают пропускать через границы без пошлины.

– Это ты… ты-ты-ты…

– Рита, очень приятно познакомиться.

Смертельно перепуганный пограничник покосился на Сирену.

– А… что тогда…

– Давай, отпускай ее, нам пора в путь.

– Н-но… я не… она же нелегал…

– ?

Через минуту мы уже стояли на стороне Каройны. Пограничник унесся вдаль на своих ужасных ходулях, а Сирена, с подозрением оглядываясь на песчаную полосу, шла с нами.

– Остался только один вопрос, – задумчиво произнесла она, когда мы отошли на порядочное расстояние от границы. – Как он ходил по песку?

– Очень простая магия. Мы не можем ходить по песку, он не может ходить по обычной земле.

– Ужасно, – решила Сирена. Вперед она больше не лезла.

Остаток дня прошел без приключений. Мне начинало надоедать. Выручали только уроки, которые я давала. Например, было очень интересно наблюдать, как Сирена пытается уронить брата, не причинив ему никакого вреда. С помощью магии сделать это не получалось. Только через несколько минут я удосужилась объяснить, что нужно просто ударять под колени.

– А все-таки, почему он меня отпустил? Ведь из-за тебя! Почему?

– Понять не могу, с какой стати они меня так боятся. Одного убила – и все улепетывают, теряя ходули.

– Убила? За что?

– Он остановил меня, когда я пыталась перейти границу. Избил до полусмерти. Я вернулась ночью.

– Дуэль?

– Горло перерезала.

Сирена передернулась. Вечером мы, как всегда, сидели у костра. Рассказывать не хотелось, слушать тоже. Мы просто смотрели на игру огня.

«Кто это?»

– А? – я огляделась по сторонам. Нас стало пятеро.

– Ты кто?

Появившийся из темноты пожилой человек никак не отреагировал. Только подполз еще ближе к огню, откинув с лица спутанные космы. Когда-то красивое лицо изуродовали шрамы, морщины, на нем застыла маска ужаса. Кутался старик в какую-то коричневого цвета хламиду.

Я помахала у него перед лицом рукой. Он не ответил. Только продолжал смотреть на огонь с ужасом.

«Кто ты, старец?»

Не вздрогнул, словно мой голос и не звучал у него в голове. Судя по тому, что я слышала, он вообще не думал. Да как такое может быть? Я взяла его за руку, пытаясь нащупать пульс. Безрезультатно.

– Кто ты? – тихо спросил Жан.

Старик поднял голову, что-то вытащил из-под одеяний и протянул Жану. Это было некое подобие арфы, только струн было слишком много.

Как он… У него даже пульса нет… Старик тихо поднялся и пошел назад, в чащу.

– Куда он? – спросила Антелла.

– Туда, куда нам дорога закрыта.

– И я этому очень рада, – пробормотала принцесса.

– Он не дышал – вы заметили? – Сирена смотрела в чащу.

– А еще у него не было пульса. Он не живой.

– Но он ходил! И дал Жану эту… эту…

Мы смотрели на Жана, все трое. Он молча смотрел на то, что держал в руках.

– Жан, почему ты молчишь? – голос Сирены срывался.

– Тихо. Он просто должен сыграть. Иначе…

Мой ученик поднял руку и опустил на струны.

Мелодии не было. Не было. НЕ БЫЛО!

Поляну заливали волны тишины.

А потом раздался голос Жана. Если это, конечно, был его голос.

Инструмент выпал из пальцев Жана и занялся ярким пламенем. С душераздирающим треньканьем лопались струны. Жан схватился за голову.

– Что…

– Спорим, он не знает этой песни?

Сирена подползла к брату.

– Эй…

Он опрокинулся бы назад, но его поймала сестра. Я присела возле его головы, развязала мешочек со Снежинками. Они замерцали в свете костра. Больше всего хотелось съесть хотя бы одну. Нельзя. Жану нужнее. Я сыпала в раскрывшийся рот Снежинки, пока Жан не вздрогнул, открывая глаза.

– Ты как? – сестра помогла ему сесть.

– Голова болит, – ответил он с нескрываемым счастьем на лице. Сирена перевела взгляд на меня.

– Это…

– От боли. От боли в сердце. Только для магов воды…

– Жаль, – с неизмеримым сарказмом заявила Сирена. – Но вообще-то я о том, что он пел.

– Пел? Я не умею.

– Все же ясно. Это не он пел, это пели через него, – раздраженно откликнулась я.

– Но кто?

– Откуда мне знать? Разве это важно?

– Рита, ты шутишь?! Конечно, это важно! От врагов это послание или от друзей! Нас хотели напугать или предостеречь?

– Мне почему-то кажется, что им все равно. Они не враги и не друзья. Просто они должны были передать эту информацию нам.

– О чем вы говорите? – беспечно поинтересовался Жан. Я тяжело вздохнула.

– Помнишь, старик принес арфу и отдал тебе.

– Это я как раз помню, но что было дальше?

– Ты запел, причем запел пророчество. Ты что-нибудь помнишь?

– Что-то расплывчатое… плохо видно… какие-то лица… ничего конкретного.

– В общем, выяснить, кто это был и зачем он это сделал, мы не можем, – подвела итог Ан. – Может, попробуем понять, о чем говорилось в этом пророчестве?

– Давайте. Как там начиналось?

– Погасли все звезды… здесь жизнь умерла… что-то мне не нравятся перспективы.

– Это фигурально. Начало можно свести к одному: «когда не останется надежды». Что дальше?

– Про кого-то, кто не получит прощения, и конец затмения.

– Ты права, Сирена, перспективы ужасны.

– Мертвое небо, забытое счастье… и крылья… что-то про крылья…

– … убитой птицы, – подсказала Антелла.

– Птицы… птицы… – я замолкла. На миг в голову пришла совершенно безумная идея. «Ты надеваешь крылья убитой Птицы». А почему бы и нет? Да нет, не может быть.

– Ладно, с птицей неясно. А что дальше?

– «Это ты во всем виновна». Кошмары выходят на улицы. В городах – пусто. Снова мертвое небо. Кончается наш век.

– Кто во всем виновен?

– Кто-то из нас троих, иначе зачем бы это пели нам?

Мы с принцессой замерли. Сирена попыталась обдумать собственные слова.

– Вот черт, – наконец сказала она.

– Итак, у нас имеется ужасное пророчество насчет грядущего, и кто-то из нас виновен в том, что оно исполнится. Все счастливы?

– Может, глупый розыгрыш? – без особой надежды спросила Антелла.

– Ага. Глупый розыгрыш. Человек, который не дышит и не думает, и предсказание, которого не помнит тот, кто его произнес. Глупый розыгрыш.

Мы молча легли спать. Мне даже не пришло в голову выставить дозор. Да и никому из моих спутников тоже. Нас всех слишком ошарашили последние события.