Путешествие по самой окраине Мертвой Зоны было легким. Нам не пришлось идти – для нас выделили повозку, в которой раньше хранилось оружие. Его разобрали охранники, и единственным, что осталось, был планер Птицы. Она сама ехала в первой открытой телеге вместе с Филином, а перед ними шли двое охранников. Еще пара шла сзади, в конце каравана. По одному воину приходилось на каждую телегу с товаром. Все остальные ехали в последней повозке.

Никаких битв. Никаких монстров. Никуда не нужно идти, никого не нужно спасать и не нужно спасаться самой. Со мной – друзья. Все свободное время я проводила с друзьями. Тренировалась с Сиреной и Жаном, обменивалась историями с Антеллой, летала с Птицей. Или дискутировала с Филином, что оказалось неожиданно интересно. Мы говорили в основном о смысле жизни, начале всех начал и жизни после смерти. Это три самых распространенных темы для диалога у людей, не знающих привычек друг друга и любимых тем, но испытывающих настоятельную потребность в общении.

– Вот ты говоришь, что смысл жизни человека – в том, чтобы менять жизнь – свою и других людей, – я скептически качала головой. – Вот представь себе человека, который для чужих судеб ничего не значит. Живет в глуши, отстроил себе домик, охотится, ночью, предположим, со змеями ползает. Получается, у него нет смысла жизни? Ничего он в мире не меняет! Но живет! И счастлив!

– Да, тут ты права, но это единичный случай!

– На единичных случаях все и держится! Вот тебе другой пример – Королевский Палач. Живет он себе припеваючи, служа орудием в чужих руках. Ничего не меняет! Им управляют те, кто сидят наверху и орут «голову с плеч!». Он сам просто рубит головы и дергает за рычаг, он ничего не меняет! Это не смысл жизни! Палач растит в своем саду розы, самые прекрасные розы в мире, но никто на них не смотрит, потому что все проходят мимо дома Королевского Палача быстрым шагом, глядя в другую сторону! И этот его смысл жизни никому не нужен!

Филин поник.

– Хорошо, пускай. А как быть с теми, кто сидит наверху? Уж они-то меняют жизнь!

Я вроде задумалась.

– А кто тебе сказал, что в этом их смысл жизни?

В повозку заглянула Птица.

– Вы можете говорить потише? Вы мне спать мешаете!

Она исчезла за перегородкой. Фил посмотрел на меня.

– Хорошо, я тебя слушаю! Давай, выдай ответ: в чем смысл жизни?

– В том, чтобы у каждого был смысл в жизни!

– А как же самоубийцы? Из тех, кто приходит на гору Бурь. Они не видят в жизни смысла, раз кончают с ней!

– Это единичные случ… – я умолкла. Филин поднял указательный палец.

– Вот! Получается, никто не знает, в чем смысл жизни! Вернее, каждый себе что-то там думает в одиночку, но все его теории разваливаются при первом обсуждении! И почему так? Итак, Рита, у тебя последняя попытка. В чем смысл жизни?

Я вспомнила слова реки.

– В том, чтобы оставаться собой.

Филин раскрыл рот. Закрыл и снова открыл. Делал какие-то непонятные жесты руками.

– Так, да… а если так? Черт, и так проходит! А если так…

Я откинула ткань и выпрыгнула из повозки. Моргнула, привыкая к свету. Подождала, пока подъедет наша телега, и взгромоздилась на нее. Мы никогда не использовали выдвигающийся полог над ней, еще одно изобретение неутомимой Птицы. Жан мастерил что-то яркое, но при моем появлении всегда прятал. Я не лезла проверять его карманы – его дело, право на личную жизнь еще никто не отменял. Сирена смотрела в небо, а Антелла тихо похрапывала под ход колес. Не понимаю, как можно столько спать?

– Рита, привет. Скажи, почему все так?

– Как?

– Все сражаются друг с другом. Маги – с магами, люди – с людьми. Маги – с людьми. Летучие змеи, ведьмы ведь тоже не живут в мире с нами, хотя могли бы. Роббики, горгульи – они же наверняка совсем не злые! Это как с ведьмами – кто-то когда-то кого-то убил, другая сторона отомстила, разругались и начали воевать. Почему нельзя всем жить в мире?

Все-таки она неисправимая мечтательница. Горгульи и роббики воюют по природным причинам – одним жизненно необходимо охотиться на других. Роббики, горгульи, летучие змеи иногда из-за голода нападают на людей. Мы же не думаем о том, чтобы жить в мире с волками? Они – хищники, и люди либо держатся от них подальше, либо пытаются истребить. Ведьмы из своих пустынь веками наблюдали за тем, как люди сражаются со всем живым и разумным миром, поэтому и заперлись в пустыне, не пытаясь посмотреть на мир людей изнутри.

– Уже поздно, Сирена. Наш мир таков, какой он есть. И изменить его уже нельзя.

– А почему воюют Транарра и Тенотра? Два самых сильных магических государства! Неужели нельзя договориться? Кстати, с чего вообще началась эта вражда?

– Жили-были две принцессы в Кератре, две сестры. Часто ссорились между собой, спорили, в том числе и о том, кому отойдет престол. Когда исчез Роггенхельм и его место занял принц Цывас, Родден постепенно начал превращаться в человеческое государство. После первой «охоты на ведьм» Цывас, который сам был магом, попросил помощи Кератра. Король отправился в Родден во главе своего войска, а королева и две принцессы остались во дворце. Когда пришло известие о гибели спасательной экспедиции и смерти принца Цываса, королева запретила что-либо предпринимать. Через десять дней армия людей дошла до столицы Кератра, ведя в подчинении семьдесят магов. Этого хватило, чтобы перебить охрану дворца. Королева вышла к ним сама и убеждала остановиться. Принцессы бежали: одна – в старый замок, из которого королевская семья переехала не далее как год назад, а другая – в резиденцию для второго года цикла, когда тепло и не нужны толстые стены. Каждая узнала о смерти матери и заявила о праве на престол и Каплю, соответственно. В итоге разразилась война между сторонниками двух принцесс. Людей на территории Кератра уничтожили. В итоге принцессы стали королевами, а территорию поделили по развалинам маминого замка. Каждая пыталась хранить традиции предков. Их мать звали Анна, но это только сокращение. Полное имя – Алика-Нана-Неахра-Анна. В Тенотре истребили традицию четырех имен, но имена всех королев начинались на букву «а». В Транарре традицию подержали, и последним именем всегда становилось «Анна». Со временем правящие династии стали забывать о своем родстве, и о примирении не шло и речи.

– Получается, на тронах родственники? Но почему тогда…

Антелла лежала с закрытыми глазами, сжав край одеяла так, что побелели пальцы.

– Такое впечатление, что им в наследство досталась ненависть к роду сестры, но такого же не может быть! – продолжала Сирена.

– Алика-Нана-Неахра-Анна… такие имена слишком длинные, и поэтому сокращенно принцесс Транарры звали по первым четырем буквам? – Жан о чем-то задумался. – Анна, Мина, Ариа – вроде так?

Что-то странное зашевелилось в душе. Призрак воспоминания. Четыре буквы.

– Но их же еще можно примирить! Антелла может пойти к королю и королеве Транарры и договориться о мире!

– Нормального мира не получится – у нас слишком много спорных территорий, – пальцы Антеллы, сжимающие одеяло, немного расслабились. – А если не делить, я объединить, сразу встанет вопрос: кто же будет править новой страной? Да и народ может быть против, если не повторится старый сценарий.

– Старый сценарий?

– Две принцессы примерно одного возраста, правящие разными королевствами. Сама Судьба, похоже, против – родились почти в одно время девочки в королевствах, так Транаррскую принцессу похитили. Да и они бы все равно обязательно спорили, кому принадлежит Капля.

– А если Антелла найдет Каплю, она станет королевой Кератра?

– Да. И настанет мир.

Глухо стукнуло сердце. Что-то не так!

«Что-то не так!» – услышала я мысли Сирены.

Повозки впереди нас остановились, поднялся шум – это спорили охранники. Из первой телеги выскочила Птица и ввинтилась в толпу. Постепенно все успокоились и выстроились в линию вдоль каравана, лицом к Мертвой Зоне. Перед ними пошла, пересчитывая, Птица. Филин шел за ней следом, почесывая затылок.

– Троих не хватает, – закончила подсчет Птица. – Ну и куда они делись?

Мы четверо непроизвольно покосились на Зону.

– Да это же просто смешно, – фыркнул Филин. – Так, семеро со мной, остальные охраняют Птицу, – он посмотрел на нас. – Вы идете?

– На той стороне границы Каройны с Мертвой Зоной и без оружия мы бесполезны. А вот они – нет, – я смотрела на небо. Там, где мы стояли, оно было светлым, а вот от центра Мертвой Зоны расползались тучи. Небо над ней было серым и, казалось, висело совсем низко.

Птица покосилась на меня. Я незаметно покачала головой.

– Идут восемь человек. Фил, останься.

Они углубились в чащу.

– Рита, а почему мы там бесполезны? – поинтересовался Жан.

– Там не действует магия.

– Почему?

– Не знаю. Не действует и все!

Мы шестеро и примерно в два раза больше охранников молча и с одинаковой нервозностью смотрели на небо над Зоной.

Раздался звук, чем-то похожий на стрекот. Словно… выстрелы из арбалета? Но с такой скоростью арбалеты стрелять не могут…

– Что это было?

– Отправить еще людей? – мы с Филином смотрели на Птицу, Птица смотрела на Филина. – Нет, слишком опасно. Я полечу.

– Нет.

– Нет! Птица, ты не полетишь туда одна!

– Ох, – Сирена пристально смотрела на темное небо, по которому время от времени проскакивали молнии. – Пророчество.

– Что пророчество? – Антелла посмотрела на нее, на Зону, на Птицу. – Мать моя горгулья…

– Молчите все. Мне все равно, что вы скажете. Я полечу, и вы не станете меня останавливать, – она вытащила планер, привязала его за спину и полезла на дерево. Мы смотрели ей вслед.

Нет… Птица…

«Птица, нет!»

«Рита, я все решила. Я не стану подвергать вас опасности. Я должна умереть»

«Нет!»

«Рита, этого нельзя избежать.»

«Опомнись! Мы могли неправильно понять пророчество! Речь почти наверняка шла не о тебе!»

«Нет, обо мне. Пророчество было обращено к тебе, и брось это отрицать! Мертвое небо – Мертвая Зона! Крылья убитой Птицы – мой планер! Только непонятно, как ты их наденешь, если я на них улечу. Может, тогда вторая часть пророчества не сбудется?»

Она встала на ветку почти у самой верхушки.

«Не делай этого»

«Прощай, Рита»

Она оттолкнулась от ствола, бросаясь вниз. Набрав скорость, она раскрыла планер (не представляю, как ей при этом не вывернуло руки) и вытащила арбалет, следуя прямым курсом к Зоне. Вот треугольный силуэт планера мелькнул над центром Зоны, находящимся примерно в полукилометре от нас. Только теперь я заметила, что там над деревьями вздымаются какие-то сооружения, похожие на колонны. Хотя… если они выглядят толстыми даже отсюда…Это здания?

– Пожалуйста, скажите, что она вернется, – простонал Филин. Мы промолчали.

Быстрая череда выстрелов из ненормального арбалета – и планер резко изменил курс, повернув обратно. Летел он теперь как-то… безжизненно?

Выстрелы продолжались. Мне показалось, что я вижу черную черту, ведущую откуда-то из центра Зоны к Птице.

Нет…

Планер снижался, покачиваясь. Он приближался к нам.

– Птица! Птица! – закричал Филин, размахивая руками. – Поверни или притормози, ты же сейчас… – он резко отскочил с дороги планера.

Стремительной птицей планер пронесся прямо над нами и врезался в землю в нескольких метрах позади, подпрыгнул и со смачным звуком приземлился окончательно. Никто бы не смог выжить после такого.

Нет… Я села на землю – меня не держали ноги. Филин, продолжая что-то кричать, бросился к планеру. Его услышат. Они придут и за нами.

Все это не важно…

Фил выл над телом Тецтры, бил кулаками землю. Антелла с ужасом смотрела на них. Сирена и Жан, обнявшись, плакали. Кое-как поднявшись на ноги, я пошла к Филу и Птице. Дорога казалась длиной в километры, но я прошла ее за несколько секунд. От погружения в полную безнадежность меня спасало только острое чувство нереальности происходящего. Обойдя планер с правой стороны, я остановилась.

Неведомые снаряды шириной меньше полусантиметра прошили Птицу и планер насквозь. Тем не менее летательный аппарат был цел, не считая крошечных дырочек, которые окружали пятна крови. При падении на землю уже мертвая Птица свернула шею, и сейчас ее остановившийся взгляд был направлен в серое небо Мертвой Зоны. Под неестественным углом торчала кисть левой руки.

Да. Все так. Больше не осталось загадок.

Птица пыталась унести планер от меня, остановить действие этого безумного пророчества – и крылья все равно здесь.

Ничего нельзя изменить.

Это уже записано.

Я наклонилась и принялась отвязывать планер от трупа Птицы. Фил поднял голову.

– Ты что делаешь?!

Закинув крылья за спину, я обвязалась каким-то сумасшедшим количеством веревок.

– Рита, не смей! – рявкнула Сирена.

– Не надо, – прошептал Жан.

Антелла только кивнула.

– Твой выбор.

Я взлетела до высоты самого высокого из ближайших деревьев, раскрыла планер и заставила ветер придать мне ускорения. Сразу за незримой границей он исчез, но разгон нес меня вперед, к тому же скоро я поймала попутный ветер, вызванный капризами погоды Зоны.

Холод, бьющий в лицо, притупил боль и включил разум. Я летаю лучше Птицы, правда, ощущение выкручивающего руки напора все-таки неприятно. Подо мной мелькали деревья с листьями всех темных тонов спектра.

Рассуждаем логически. Во-первых, в пророчестве о моей смерти нет ни слова, только о том, что я надеваю планер. Во-вторых, там не указано, как связаны между собой гибель Птицы и конец света.

А есть ли в пророчестве описание врагов?

И вырвались из царства снов все, кто мог летать…

Кошмары рыщут в поисках жизни…

Прелестно. И кто эти милые ребята?

Понятно одно – у них очень страшное оружие. И на территории Мертвой Зоны они гораздо сильнее меня. Даже на уровне тела способности урезаны чудовищно: никаких полетов, только прыжки, и не выше второго этажа. Про магию и говорить нечего: все до единой стихии под запретом. Даже мысли и будущего.

Только приблизившись к зданиям, я смогла оценить их масштабы. Высотой метров по двести, только из железа и стекла, закрученные так, словно архитектор был безумен, пьян и рисовал ногой.

Да как такое вообще может существовать?

Громады застыли в каком-то чудовищном равновесии. Птица, которая сядет на один край, может обрушить это вниз. На город.

Самые обычные здания, только серые и одинаковые. И еще – такое впечатление, что их построили очень и очень давно. Но это невозможно! Такая технология была изобретена совсем недавно, и используют ее еще только люди, причем самые богатые. Кто создал это?

Под собой на одной из улочек я увидела людей.

Люди?!

Единственное, что отличало их от обычных обитателей этого мира – одежда. Да еще длинные трубки с рукоятками, которые они держали в руках.

Мне, способной разглядеть узор на крыльях бабочки, которую кружит ураган, почудилась какая-то линия. Я метнулась в сторону, и маленькие железные цилиндры прошили край планера и сломали деревянную распорку, хотя метили мне в сердце. Снизу донеслась чуть приглушенная ветром ругань, и они снова начали стрелять. Вихляя в воздухе, как пьяный воробей, я снижалась. До края долететь не смогу – планер уже распадается на части, ткань скручивается.

Крыши домов оказались неожиданно близко, и я увидела, что это не крыши вовсе, а ровные площадки из какого-то странного материала. Новый залп цилиндриков задел плечо, и я затормозила, раскрыв планер и резко выгнувшись назад. Пока сила тяжести раздумывала, что со мной делать, я сложила планер и встала на крышу. Похоже, с высотой я что-то напутала – ноги свело от боли, и я упала, зато очередь прошла у меня над головой. Снова крики – они поднимаются на здание.

Мотая головой, пытаясь унять головокружение, я встала на ноги и понеслась к краю. Остановилась и едва успела увернуться от очередной очереди, пущенной снизу. Они не все за мной полезли, видно, есть мозги. Только что за стремление всех убивать? Топот. Треск распахиваемой двери, и толпа вывалилась на площадку. Я подняла руки вверх. Завязался спор, оружие никто не опускал.

– Черт возьми, а я думал, что это птица или птеродактиль. Здесь вообще хрен знает что может водиться.

– Я думал – мутант!

– Да какой мутант, у нее дельтаплан на спине!

Я окончательно потеряла нить разговора. Птеродактиль? Хрен? Дельтаплан? Язык-то вроде знакомый, но ничего не понятно…

– Слушай, она, похоже, разумная. Руки поднимает, дельтаплан сделала, и вон как от винтовки шарахается.

Тот, кто был у этих странных людей главным, поднял голову.

– Ты нас понимаешь?

Я кивнула.

– Говорить можешь или немая?

– Могу, – они зашептались.

– Профессор будет в восторге!

– Если мы отсюда выберемся. Проход закрылся, а на телепортацию рубидия не хватает. Вся техника здесь словно с ума сходит, только старые приборы вроде детектора лжи работают. Лазеры скосило подчистую. Хорошо, что мы накопали старой огнестрелки… Главный поднял руку. Остальные замолкли.

– Наручники на нее. Ты где живешь?

– Здесь? – рискнула я.

– Нет. Ты лжешь. Детектор лжи на нее.

Мне что-то прицепили к руке.

– Ты одна здесь?

– Да! – детектор запищал.

– Так, уже хорошо. И где твои друзья?

– На юго-западе! – детектор снова запищал.

Когда я отказалась отвечать на вопросы, они прострелили мне руку из винтовки. Совладав с болью, я подняла глаза. Кость вроде не задета, артерия тоже, но крови море. Рука горячо пульсировала, а кончики пальцев трогал холод, словно я снова тратила на что-то силу. Я уставилась на рану. Аккуратная круглая дырочка, из которой толчками бьет кровь.

– Она не кричала, – равнодушно сказал кто-то из солдат. Это точно были солдаты.

Мы шли по улице. Вернее, они шли, а я плелась, и меня подталкивали в спину тяжелой частью винтовки – теперь я знала, что это называется «приклад». Нет, нет, нет, я не могу привести их к нашим…

Но я ничего не могла сделать. Стоило мне показать неверное направление, как начинал пищать детектор лжи. Стоило замолчать или остановиться – в меня начинали стрелять. Появилось еще две дыры все в той же левой руке – одна над другой. А мы неумолимо приближались к границе. Вскоре над головой перестали нависать старые страшные здания, а еще через минуту появились первые деревья. Когда они стали принимать нормальный зеленый окрас, я всерьез забеспокоилась. Черт побери, что же делать?!

Как мне выйти из Зоны и при этом не привести этих к моим друзьям? Как?!

Мозги начинали вскипать. Я уже не чувствовала кисти левой руки, к тому же руки за спиной сковали наручниками, необычайно аккуратно выполненными из стали. Солдаты говорили о колонизации, исследовании и сотрудничестве. Это из того, что я поняла. Какая, к чертям, колонизация? Наш мир не надо колонизировать, это уже сделали мы! Зачем они пришли?

Словно что-то тяжелое ударило по голове – пришло осознание.

Они из другого мира.

Есть другой мир.

Мертвая Зона – проход.

Это – солдаты, которых отправили на разведку. Если они вернутся обратно, сюда пойдут войска с винтовками и другим «огнестрельным» оружием.

– Уходите…

Ноги заплетаются. Как я ослабла…

– Оно говорит! Алексич, оно говорит!

– Ну?

– Нас не нужно колонизировать… уходите…

– Нет уж, милая. Мы отсюда не уйдем. Нам тут понравилось. Экология хорошая. Новые виды растений – генетики закачаются. Цивилизация – историки с ума сойдут. Курорт!

– А… вы уверены, что мы будем вам рады?

– А если вы не будете нам рады, мы сбросим атомную бомбу. И вашей экологии не поздоровится.

– Что такое атомная бомба? Какая-то мощная магия?

– Магия, вы слышали? У них верят в магию! – солдат с лысой головой захохотал. Я уставилась на него. У них в мире нет магии?

Значит, преимущество у нас.

Губы начали непроизвольно расползаться в улыбку. Как только мы выйдем с территории Зоны, я их собственноручно в клочки порву. Да и любой другой сможет то же самое. Они падут от лапы первой же горгульи, от первой же химеры.

Этим ребятам здесь не место. В мире, где нет атомных бомб, зато есть магия, они долго не протянут.

– Совет. От всего сердца. Освободите меня и убирайтесь.

– Да ладно? И что ты нам сделаешь?

– Я и сейчас – ничего. А вот кто-то другой и примерно через минуту – что угодно.

– Что это ты нас пугаешь? А если пулю в лоб?

– Детектор молчит. Она не шутит.

– Смотрите!

Они узрели толпу охранников каравана с арбалетами. Завязалась короткая перестрелка. Про меня забыли. Я тихонько отступила назад, безуспешно пытаясь освободить руки, и обогнула стреляющих солдат. Дальше нельзя, попаду под перекрестный огонь.

Хотя нет, уже не попаду. Охранники все до единого были мертвы. Они лежали на земле и напоминали сейчас кукол, в которых у хозяев отпала нужда. Кто-то из солдат заметил меня.

– Эй, она свалить пытается!

Я попятилась лицом к ним, пытаясь не отрывать взгляд от дул винтовок и мысленно просчитать расстояние до границы. Среди трупов моих друзей не было. Где они? Я получила ответ, услышав намек на вздох из низко нависающих над моей головой веток. Покосившись туда, я увидела Жана и Антеллу, зажимающую Сирене рот.

– Огонь!

Я сиганула в сторону с максимально возможной для мага воздуха скоростью еще до того, как они начали стрелять. Очередь задела локоть многострадальной левой руки.

– Шустрая, гадина!

Я продолжала отступать назад. Граница близко, я чувствую. Вот я ощутила мысли солдат.

«Теперь уж буду целиться в голову!» – я побежала назад, низко пригнувшись и глядя снизу вверх на солдат, очередь прошла над головой.

Руки, скованные за спиной, были уже за пределами Зоны. Наручники лопнули, разорванные воздухом изнутри.

В меня целились уже все. Сейчас начнется бескомандный огонь до полного поражения цели. Не беда. Я сделала еще шаг назад и смогла создать перед собой воздушный щит, способный остановить пули.

Подойдите чуть ближе, выйдите за край Зоны – и вам не поздоровится…

Они начали стрелять все вместе, переведя винтовки в режим автоматического огня. Ветки наверху резко скрипнули, распрямляясь. Жан приземлился прямо передо мной, в Зоне, за пределами воздушного щита. Его крик еще не успел затихнуть, когда в него попали первые пули.

Его тело просто-напросто изрешетило. Пули останавливались в сантиметрах от меня, как и капли крови. Тело, похожее уже на изорванный кусок мяса, упало к моим ногам. Звуки заглохли. Мир притормозил. Вселенная на несколько мгновений сузилась до трупа моего ученика.

Я протянула руку и тут же ее отдернула. Солдаты отчаянно ругались, глядя на замершие в воздухе пули.

Раскинув руки в стороны, я закричала. Мне не понадобилось усиливать голос заклинанием – он и так звучал во всех диапазонах, во всех тональностях, проходя из сердца в глотку, разрывая изнутри легкие, снаружи – уши. Глаза все еще видели небо, хотя до боли хотелось их вырвать, разбежаться и броситься со скалы, ногтями расцарапать грудь, добраться до сердца, вырвать и разорвать на кровавые ошметки, бросить к ногам, туда же, где лежало тело моего ученика.

Я упала на колени, ударив кулаками в землю. Звуки не доносились до меня, хотя мой крик наверняка умолк. Солдаты были искромсаны еще хуже, чем Жан, разорваны силой звука изнутри. Легче от этого не становилось. По щекам текли слезы, капая на окровавленную землю, на пули, упавшие вниз после того, как исчез щит, на зеленую траву.

Трава не имеет больше права быть столь жизнеутверждающе зеленой. Ничто больше не имеет права улыбаться. Когда ушла Птица, осталась пустота. Почему так больно?

Почему?

Я скорее почувствовала, чем увидела, что Сирена села рядом со мной, вонзила пальцы в землю, конвульсивно сжала, пытаясь выломать, выкрутить, чтобы как-то отвлечься от боли, раздирающей сердце пополам. Ничего не выходило – я это знала, эта боль рвала нас обеих. Рядом встала на колени Антелла. Молча протянув руку с Энком, она залечила мои раны.

Тело Жана лежало перед нами лицом вниз. Следовало перевернуть его на спину, но я не могла заставить себя увидеть, во что превратилось его лицо. Мой ученик от головы до середины туловища превратился в кровавое решето.

– Рита, нельзя… – я молча покачала головой. Заставить себя заговорить было выше моих сил. Сирена беззвучно плакала.

Сделать ничего нельзя.

Все.

Кровавая каша в Зоне – останки неудачливых захватчиков нашего мира. Они сказали, что проход закрылся, значит, никто из того мира сюда больше не попадет.

Филин рыдает над телом Птицы – с пророчеством покончено.

Мой ученик лежит передо мной – вернее, то, что от него осталось. Этой истории тоже конец, так почему это не стало концом всех историй?

Ветер погладил меня по щекам, стирая слезы. Но от боли он спасти не мог. Остаток дня как-то стерся из моей памяти. Мы, несомненно, куда-то шли, что-то делали. Всем существом завладела одна мысль: прочь, прочь оттуда. Я очнулась ночью, у костра. Немногие уцелевшие охранники вместе с Филином выбирали из каравана самое драгоценное и прятали в одну повозку, а потом как-то сразу исчезли. Тело Птицы забрал ее муж. Жан наверняка лежал все на том же месте. Если до него еще не добрались мелкие лесные падальщики или крупные хищники Зоны.

Меня пробрала дрожь. Он не должен им достаться. Значит, надо пойти и похоронить его. Да, все правильно, нужно раскладывать все на простые действия, которые мозг еще может воспринимать. Ни в коем случае не пытаться объединить все вместе.

Мой ученик мертв. Я иду хоронить Жана.

Сердце словно взорвалось изнутри от боли.

Почему? За что?

С земли поднялась Сирена. Посмотрев ей в глаза, я поняла, что хоронить будут двое. Громко зевнув для виду (на самом деле она не спала), Антелла открыла глаза и уставилась на нас.

– Будет неправильно, если я с вами пойду. Я останусь поддерживать огонь.

Это меня добило. Я села на землю и обхватила голову руками. Почему так больно?

Это от боли. От боли в сердце…

Снежинки. Я совсем забыла про них.

Подняв мешочек, в котором оставалось чуть больше половины, я запрокинула голову и перевернула его. Прохладные Снежинки посыпались в горло и…

Ничего не случилось.

Как будто это просто леденцы. Давясь, я поглотила все остальные. Ничего, только поляна начала чуть расплываться перед глазами.

За что?

Я не выдержу…

Так ломаются герои. Все ими восхищаются, они без страха лезут в пасть Смерти и возвращаются оттуда живыми. Почему? Им некого терять, вот почему.

Все это должно остаться внутри моей головы. Нельзя выпускать боль наружу – захлестнет тех, кто находится рядом.

Не нужно думать ни о чем.

Нужно пойти и похоронить Жана.

Мы шли с Сиреной бок о бок. От любого другого спутника каждая из нас сейчас отвернулась бы. Никаких ритуалов, смешанной крови, никаких клятв, но сейчас мы друг для друга были сестрами. У нас было одно горе на двоих.

Что это? Очередное пророчество? Скорее совет. Простые строки, но что-то цепляет за живое. Такое впечатление, что тот, кто это написал, сам чувствовал ту же боль, что и я.

В горле все еще саднило, но я смогла заговорить. Я процитировала Сирене стихи, и молчание стало другим – не немым молчанием людей, сломленных горем, а просто молчанием, которое иногда ничем не хуже разговора.

Наконец мы вышли к краю Зоны. Пришлось зажечь Свет-В-Ночи, но мы все равно чуть не споткнулись об Жана. Не сговариваясь, мы решили сначала выкопать могилу.

Так заведено – могилы всегда копали близкие друзья и родственники, и всегда без помощи магии.

Мы нашли длинные палки и два подходящих куска коры железного дерева, из которых получились вполне приличные лопаты. Выкопать могилу мы, не сговариваясь, решили за пределами Зоны. Земля была мягкой, к тому же пропиталась кровью мертвых охранников каравана. Устали мы довольно быстро и дальше работали уже на какой-то внутренней энергии: стоило подумать, что через пару дней тело Жана выкопает лиса – сразу прибавлялось сил.

Могила вышла глубиной в четыре метра, а длиной и шириной – точно такой, чтобы опустить в нее Жана.

В ней было пусто и холодно.

Мы с Сиреной подошли к телу. Кто-то из нас должен был его перевернуть. С минуту мы молча смотрели друг на друга, потом опустились на колени и взялись за тело вместе.

Похоже на мишень – иногда, когда учатся стрелять из арбалетов, вместо мишени берут живого врага или чье-то тело. Тогда слуги забирают окровавленную тряпку, утыканную арбалетными болтами.

Лицо превратилось в месиво – один глаз вытек, другой закатился под полуприкрытое веко, две-три пули попали в лоб, и теперь на этом месте виднелись осколки черепа, губы скривились в беззвучном крике. Черная куртка на груди пропиталась кровью, и под ней выпирало сломанное ребро. По ногам они почему-то не стреляли.

Сирена протянула руку и порылась в кошеле Жана.

Невежливо брать у мертвецов вещи?

Или можно взять по одной вещице, чтобы он навсегда остался с нами?

Сирена повесила на шею Бур, потом достала что-то яркое и протянула мне.

– Это он для тебя сделал. Все не решался подарить.

Я рассмотрела предмет. Это была заколка в форме веера. По вееру проходила параллельная краю линия крошечных рубинов. Несколько секунд я переводила взгляд с Жана на заколку, с заколки на Жана. Потом заколола ей прядь над правым ухом, так что стал виден аккуратный треугольник шрама.

Спасибо…

Жана мы подняли под руки – какой же он холодный! – и опустили в могилу, потом аккуратно уложили, сложив то, что осталось от рук, на груди.

Сирена метнулась куда-то в чащу, вернулась с цветком бармеллиуса. Вложила его в закоченевшие пальцы брата и все-таки разрыдалась в голос.

– Он так любил эти цветы…

Обнять ее сейчас – она же оттолкнет. Заговорить – заткнет уши. Стоять молча я не смогу.

Где сейчас его душа? Думаю, она не может просто так исчезнуть.

Во всех религиях присутствовал пункт: попрощаться до полуночи. После этого душа вроде как совсем потеряет связь с телом, и ничего передать будет нельзя. До полуночи оставалось несколько минут. Нужно произнести речь и закопать. Над могилами знатных людей произносят молитвы толстые дядьки-священники. Они говорят пафосные речи о том, «как много этот человек для нас значил», а потом идут требовать долю от наследства.

Здесь, над маленькой могилой на территории чужой страны, эти слова не помогут. Здесь считается только то, что идет от сердца.

– Брат… ты всегда меня защищал, всегда делал то, что считал правильным. Вспоминай нас… там.

– Жан, я верю, что душа не умирает. Я надеюсь, что у тебя будет новая жизнь. Я не знаю, какая вера правдива, не знаю даже, во что ты веришь. В этом мире, в новом теле – человеком, растением, животным, или вовсе в мире теней – живи. Не знаю, куда ведет твой путь, и наверняка не смогу последовать за тобой, но пусть он хотя бы будет светлым.

Я выключила Свет-В-Ночи и бросила его в могилу.

Мы взялись за лопаты. Закапывать оказалось гораздо легче, и мы успели закончить до полуночи. Пласт почвы, который мы сняли в самом начале, я аккуратно водрузила на место. Теперь словно и нет никакой могилы.

Может быть, кто-то из нас придет сюда – потом, когда закончится наше сумасшедшее путешествие. Никто, кроме нас двоих, не знает, что под деревом, на границе Мертвой Зоны лежит Жан Аскье, подданный Отби, воспитанный ведьмами. Про эту могилу никто не будет знать, хотя он заслуживал того, чтобы в мире о нем помнили.

– О нем помнят. Ты, я, Антелла, Филин, который рассказывал ему сказки. Вагшелгл. Она его до конца своей жизни не забудет. За день до того, как вы прибыли к ведьмам, он загнал ее в угол и побил. Он говорил мне, что, не будь тебя, мы бы сейчас вместе валялись где-нибудь на нижних ступенях, и наши трупы нашли бы очень и очень нескоро. Фели тоже его помнит. Она хотела играть с нами, но ее мать запрещала ей, – боль словно залепила пощечину, перед глазами всплыло лицо Фер-ди-лайи. – Фели говорила, что не имеет никакого значения, ведьма ты или нет. Главное, делаешь ты добро или зло.

– Я забыла рассказать: теперь Фели – Великая Мать, – мы пошли по направлению к нашему лагерю.

– Но как…

– Кран-пель назначила ее за два дня до нашего прихода. Думаю, дракон сказал, что она скоро умрет.

– Почему она не… – Сирена замолкла.

– Сама уже сообразила, да?

– Она всегда верила, что нельзя противостоять судьбе. Вроде как это уже предрешено, записано в Книге Судьбы.

Это уже записано…

Я вздрогнула.

– Что такое Книга Судьбы?

– Считается, что это дневник самой Судьбы.

– Дневник – или ежедневник.

– Да, верно. Она пишет, что случилось и что должно случиться. Что записано в Книге Судьбы, уже не изменить. Чего не было записано, не случится. То, что еще не записано, можно изменить.

Действительно, все именно так. Она говорила «это нигде не записано». О том, что Капля предназначается Антелле. Значит, это может быть неправдой. Но кто тогда…

Капля, чья ты?

Я все равно должна ее найти. Если на Антелле не сработает, найду потерянную наследницу престола Транарры. Или подожду, пока появится новая. Проверю действие. Я должна ее найти. Это необходимая веха.

Необходимая кому?

– А можно изменить то, что написано в Книге Судьбы?

– Рассказывают историю о том, что двое братьев переходили пропасть по мосту, и один свалился. Второй долго горевал, винил себя в его смерти, а потом разозлился и решил пойти против Судьбы. Не описано толком, что он сделал, но в конце концов Судьба предложила ему сыграть с ней в шахматы, которые она вырезала из костей его брата. Она была умнее, ей везло чаще, но сами шахматы были не на ее стороне. Она бежала, а ее противник подобрал ежедневник, который она обронила. Живой не может касаться Книги Судьбы, поэтому он взял фигурку рыцаря с зазубренным мечом и вырвал страницу, на которой была описана смерть его брата. Грянул гром, и братья снова оказались вместе, только у второго брата не хватало мизинца на правой руке, зато он всегда носил с собой шахматного рыцаря.

– То есть, чтобы изменить запись, нужно обыграть Судьбу?

– Да.

– А чтобы она села с тобой играть, нужно как-то привлечь ее внимание?

– Да.

– А как это сделать, ты знаешь?

– Нет. И никто не знает.

Мы вышли к потухшему костру. Антелла уже уснула.

– Чуть больше четырех часов на сон. Нормально.

– Спокойной ночи, Рита.

– Тебе того же.

Я села, прислонившись к дереву. Спать не хотелось совершенно. Боль ушла, ее место заняла вина.

Если бы я разгадала пророчество, можно было бы спасти столько жизней…

И две из них были очень важны. Если бы я могла вернуться назад…

И что? Что бы я изменила?

Ничего я не смогла бы сделать. Планер вернулся ко мне, Птица погибла, зато кошмары остались в своем мире, а наш никогда не узнает, что такое атомная бомба.

Как такое может быть? Почему я смогла предотвратить гибель нашего мира – а этих двоих спасти не смогла?

Перед глазами, где-то на грани зрения, между обычным миром и миром, который заключен в разуме, витали образы.

Жан, что-то мастерящий из перьев эжаимо.

Я невольно коснулась заколки. Жан хотел подарить это мне.

Но веер… почему веер?

Ветер веет веленьем веера…

Что? Что это было?

Призрак воспоминания? В последнее время они посещают меня все чаще. Веленьем веера… он подарил мне веер. Почему?

Может, потому, что я – ветер?

Да, это лучшее определение для моей жизни. Сама по себе я почти ничего не умела, но всегда на моем пути встречается кто-то, кто может научить или хотя бы помочь. Меня несет по жизни, и я не могу где-то остановиться. Остановившийся ветер умрет, потому что перестанет быть ветром.

На пути ветра нет препятствий – либо обогнет, либо сметет с пути, превратившись в ураганный вихрь. Остановить можно только слабый ветер, а я – сильная. Меня слишком долго держали взаперти, и теперь я наверстываю упущенное, набирая скорость. Ветер не может остановиться, ветер не умеет любить.

Зачем ветру веер?

Может породить, может подчинить, может убить. Может усилить, может ослабить.

Зачем?

Я думала, что не усну еще по меньшей мере несколько дней, но мысли нагнали на меня сон. Сначала все выглядело сумбурно, потом появились лица Туллы, Жана, Птицы и Кран-пель.

– Я говорю с мертвыми?

– Нет. Эти образы выбрали не мы, а твое подсознание.

– Почему?

– Чтобы ты поняла: мы желаем тебе добра.

– Тогда почему залезаете ко мне в голову? И вообще, кто…

– Тихо, остановись, – они одновременно замахали на меня руками. Я притихла. – Не задавай этот вопрос, иначе нас сотрут.

– К…

– И этот тоже.

– Кххх… зачем мне веер?

– В этом мире он стоит только твою память, но в других мирах, возможно, это могущественный амулет. Никто не скажет тебе точно. Сохрани – на всякий случай.

– Что такое Кни…

– Тоже нельзя!

– А что вообще можно?

– Тебе вообще нельзя задавать вопросы. Мы говорим, ты слушаешь.

– Тогда о чем мы говорим сейчас?

– Мы хотели тебя предупредить…