Наутро я, еще сонный, засунул руку под подушку. Ага, пистолет на месте. Уже рассвело, но в доме было тихо. Конечно, у людей хозяйство имеется, а тут я еще нарисовался со своей болезнью. Но все к лучшему — познакомился с хорошими, добрыми людьми.

Я оделся уже в свое, родное, и стал делать зарядку, тем более, что выпитого накануне почти не ощущалось. Было даже чувство какой-то приятной расслабленности. К тому же, мышцы надо укреплять, потому что скоро мне предстоит старт на длинную дистанцию.

А на столе, накрытый рушником, стоял завтрак, но я проскочил мимо, прямо на улицу и начал пробежку. Дед чинил конскую сбрую, хозяйка грохотала чем-то в хлеву, а я вот бегал. Красота! Потом вернулся в дом, позавтракал и направился к тайнику, чтобы при дневном свете все внимательно осмотреть. Пути подхода, пути отхода, углы обстрела и так далее. Ведь не зря же в военном училище сапоги топтал. Очень быстро во всем разобрался и подошел к деду:

— Доброе утро, хозяин!

А он мне, усмехаясь:

— А почему оно доброе? Утро, как утро! Как здоровье-то?

— Да нормально все! Завтра думаю уходить, загостился я у вас что-то!

Дед долго, прищурившись, смотрел на меня, а потом сказал:

— Ты вот, что! И думать об этом забудь! Поживешь еще три дня, вместе с сегодняшним. И без всякого! К тому же, дело есть.

— Что такое?

Дед вдруг рассмеялся:

— А помочь нам нужно со старухой, сено в сарай убрать! Приказ ясен, лейтенант?

— Так точно! Разрешите выполнять?

Я тоже засмеялся, мы хлопнули друг друга по плечам, и дед сказал:

— Вот и добро! Договорились, значит!

А потом продолжил разговор уже на другую тему:

— А ведь это ты мне должен приказывать.

— Почему это?

— А потому, что звание у меня унтер-офицер. Заслужил еще в германскую. Так что, я тоже немцу по шапке давал. Да и не только немцу, но и японцу под Мукденом зубы выбил.

И тут же пояснил:

— Дело было так. Лезут и лезут эти япошки на наши позиции. Ну, чисто тараканы, прут по своим трупам, и ничем их не остановить. Так и добрались они до наших окопов, пришлось подыматься на драку. Вот тут-то я и приложил узкоглазого прикладом, и он сразу сделался широкоглазым.

Дед сначала усмехнулся, но потом помрачнел и замолчал. Я не стал его торопить, но потом он сам как будто очнулся от воспоминаний и продолжил:

— Заколол я его штыком. И не только его одного. Штук пять, наверное. В общем, не выдержали япошки рукопашной и подались обратно. Вот тут-то наши пулеметчики и положили их, страсть сколько. Прямо в спины. Но на то она и война, сам знаешь.

Я кивнул головой, мне сразу же вспомнился рукопашный бой на заставе. Но дед уже перевел разговор на другую тему:

— Значит, так! Сегодня истопим баню. Так что давай, Витька, иди, носи воду из колодца. Как раз тебе зарядка и будет настоящая. Ведра в сенях, колодец за сараем, а банька вот здесь. Давай, действуй!

Дедовы указания я исполнил в точности, тем более, что все это мне было знакомо с детства. В общем, так день и прошел. К вечеру сходили в баню, отдохнули.

Следующие два дня занимались сеном. Сушили, возили в сарай, укладывали. Скучать было некогда, я почувствовал, как от такой работы мои мышцы наливаются силой. К вечеру снова подтопили баню, ополоснулись, и на следующее утро я собирался уходить. Перенес имущество из тайника в комнату и приготовил для быстрых сборов. Потом сели ужинать и выпили на прощание по паре стопок. Вроде бы обо всем договорились, но дед, все равно, сказал то, о чем думал:

— А может, останешься?

— Да нет, дед, пойду я! Спасибо за заботу и приют, но мне надо к своим.

— А мы тебе кто? Не свои, что ли? Обижаешь!

— Нет, дед, мне воевать надо! Если все будут отсиживаться по норам, да по щелям, то кто же немца отсюда погонит?

Хозяйка посмотрела на меня печальными глазами:

— Конечно, ты прав, сынок. Выгонять надо супостата с нашей земли, пока он здесь корни не пустил. Потом уже тяжелее будет его выкорчевывать.

Мы еще немного посидели, поболтали о чем-то несущественном и разошлись. Я еще долго не мог уснуть, ворочался с боку на бок, но, в конце концов, угомонился.

Но выспаться мне в эту ночь не удалось. Уже ближе к утру я услышал посторонние звуки, с трудом открыл глаза и осторожно выглянул в окошко. К дому приближалась подвода. На которой находились то ли три, то ли четыре человека, разобрать было сложно. Я быстро оделся и тихонько окликнул деда:

— Герасимыч, там какие-то люди.

— Вижу, сынок. Только не люди это, а полицаи. Что-то здесь не чисто. Тебя никто не видел, значит, у них какое-то другое дело ко мне.

— Что делать будем, дед?

Он, молча, подошел к вешалке, снял с нее старую кожаную тужурку и протянул мне:

— Уходить тебе надо. Но теперь уже придется только через окно в своей комнате. Уйдешь, когда я их в дом запущу, понял?

Молча кивнув, я обнял деда и пошел в свою комнату. Полицаи уже подъехали к дому и начали сползать с телеги. Они были навеселе, и среди них я узнал Ваську, дедова брата двоюродного. А с ним еще два мордоворота. Я, конечно, мог их всех уложить здесь без зазрения совести, но делать этого нельзя. Ведь деду с хозяйкой здесь еще предстоит жить, а бегать по лесам им уже не по возрасту. Так что придется что-нибудь другое придумать.

А в это время полицаи начали орать и ломиться в дверь. Дед выждал немного и пошел открывать, ничего не спрашивая. Полицаи скопом ввалились в дом и стали требовать у деда самогонку. Вот зачем они пожаловали, тем более, и Васька с ними.

Я осторожно открыл окошко и выбрался на улицу, где было уже достаточно светло. Надо уходить, но я решил подзадержаться немного, тем более, что в доме разгорался нешуточный скандал, и послышался какой-то грохот. Я осторожно заглянул в окно и увидел, что дед медленно поднимается с пола, лицо у него разбито, и кровь капает на рубаху. Семеновна громко заголосила, закрыв ладонями лицо, а Васька испуганно жался поближе к печке. Он, явно, не ожидал такого поворота событий, и его пьяная морда исказилась от страха. Тем временем, один из полицаев уселся верхом на табуретку и, усмехнувшись, сказал:

— Ну, что, красная сволочь! Дашь самогонки людям?

Дед, еле слышно, ответил разбитыми губами:

— Да какие же вы люди? Предатели, одним словом.

— Но, но! Легче давай, а то по-другому будем говорить!

В общем, все продолжалось одним темпом. Полицаи требовали, а дед не давал. Я отошел за дом и направился к лесу, про себя я все уже решил. Добрался до кустов и стал наблюдать за домом. В это время снова послышался шум, дверь раскрылась, и с крыльца на землю упал дед. За ним выскочил полицай и принялся избивать деда ногами, обутыми в здоровенные сапожищи. Вот гады, а! Я уже щелкнул затвором автомата, но тут из дома вышла Семеновна, прижимая к груди четверть с самогонкой. Полицай тут же прекратил избивать деда, и я оставил автомат в покое. Ну, что же, я запомнил тебя, лысый!

Полицаи, тем временем, расположились прямо на крыльце, а Семеновна повела деда в дом. Теперь дело за мной! Я быстрым шагом вышел на тропку, отошел в сторону поселка и стал дожидаться полицаев. Они появились часа через два, спасибо деду, что тужурку мне дал, а то по утрам уже не жарко. Тем временем, полицаи приблизились, они были пьяными в дым зеленый, чем облегчили мою задачу. Васька сидел и держался за вожжи. Чтобы не упасть, а остальные двое горланили какие-то непонятные песни. Я пропустил их вперед, вышел на тропинку, спокойно догнал, взял одного их поющих полицаев за шиворот и заколол финкой в сердце. Тем временем, второй, который избивал деда, уставился на меня, как на привидение. Потом стал как-то глупо ухмыляться, но мне было не до смеха, в груди у меня кипела бешеная ярость. Я изо всей силы ударил эту морду в нос, и кровь брызнула во все стороны, как из раздавленного помидора. Я оставил его в покое и занялся Васькой. С ним тоже не церемонился, просто накинул вожжи на шею и удавил. По-моему, он этого даже не заметил. Привязав лошадь к дереву, я занялся лысым. Стащил его с телеги и начал бить. Он падал, я его поднимал и бил, бил, бил. Пока рыло его не превратилось в кровавую кашу. Потом просто перерезал глотку, и все. И вот здесь со мной стало происходить что-то непонятное. Голова вдруг закружилась, и меня начало трясти со страшной силой. Я стоял, сжав зубы и вцепившись руками в борт телеги. Все это продолжалось минут пять, не меньше. Вдруг я заметил, что на телеге среди сена что-то блеснуло. Это оказалась бутылка с самогонкой. Я схватил ее и начал пить прямо из горлышка, хрипя и захлебываясь. Через некоторое время я пришел в себя, с удивлением увидел бутылку у себя в руке, широко размахнулся и закинул ее далеко в кусты. Затем, уже полностью успокоившись. Стал осматривать место казни. Нехорошо, нервы к концу не выдержали. А так все нормально, отжили свое, подонки!

Я выбрал это место с учетом того, что деда не должны ни в чем заподозрить, это далеко от кордона. Почти у самого поселка. Да и когда их обнаружат, еще неизвестно. А вот карабины их нужно прибрать, тем более, что опыт в этом деле у меня имелся немалый. Я разбил их об дерево, а обломки закинул в кусты.

Еще раз, осмотрев место побоища, я пошел назад, на кордон. Нужно проведать деда, а то сердце что-то не на месте. Понемногу я уже начал входить в норму, стал ощущать себя в своей тарелке, и чувство осторожности начало возвращаться ко мне. Подобравшись к кордону, я внимательно все осмотрел и перебежками приблизился к дому. Осторожно постучал в дверь, но ответа не услышал и вошел вовнутрь. Дед лежал на кровати, а Семеновна меняла мокрое полотенце у него на лбу. Она оглянулась на дверь и испуганно отшатнулась:

— Вы кто? Что вам надо?

Тут пришла моя очередь удивляться:

— Семеновна, да я это! Неужели не узнала?

Она внимательно присмотрелась:

— Витя! А почему ты здесь, и что это такое с тобой?

И она показала на мое лицо. Я подошел к зеркалу и увидел незнакомую рожу. Действительно, меня было трудно узнать. Все мое лицо оказалось в запекшейся крови, как будто специально кто-то покрасил. Блестели только глаза и зубы! Вот ведь, жаба полицайская, во что превратил честного человека. Я, молча, развернулся и пошел на улицу, где стояла бочка с дождевой водой, тщательно умылся и вернулся обратно. Кивнув на деда, спросил:

— Как он?

— Да, вроде бы, нормально. Синяки только, да и бок болит немного. Наверное, с ребрами что-нибудь.

В это время дед открыл глаза, внимательно посмотрел на меня, узнал и сказал:

— Вот, Витька, как все получилось. Надо же такими сволочами быть. И Васька такой же, а еще брат называется. Замучают они теперь с этой самогонкой, не знаю, что и делать.

Я некоторое время смотрел на него, потом отвернулся к окну и сказал:

— А ничего не надо делать!

— Как так?

— Да не придут они больше. Да и вообще никогда не придут.

Дед обо всем догадался, помолчал, а потом спросил:

— А как же нам теперь быть со старухой? Ведь за нас примутся.

— Нет, это место далеко, возле самого поселка. С вами никак не свяжут.

— Хорошо, если так.

И дед начал, кряхтя, подниматься. Хозяйка попыталась было его остановить, но бесполезно. Дед был упрямым человеком и, все-таки, поднялся. Уселся за стол и позвал меня, а Семеновне наказал собирать на стол. Между тем, я рассказал ему все подробности, а дед только головой качал. И неизвестно, одобряет он меня или осуждает.

Мы перекусили, и я стал собираться в дорогу. Переложил свое имущество аккуратнее, попросил у деда пустой картофельный мешок и кусок тонкой веревки, длиной метров пять. А еще старики мне всучили немного провианта. Я хотя и отказывался, но это только для вида. Я понимал, что голодным далеко не уйдешь. Стали прощаться, и Семеновна не сдержала слез:

— Береги себя, Витенька! Ты нам теперь, как сын будешь. А то у нас только дочка, а теперь и сыном обзавелись на старости лет.

Она обняла меня и трижды расцеловала. С дедом попрощались более сдержанно, я только легонько похлопал его по плечу, чтобы не причинять боль израненному телу. Присел, по обычаю, на дорожку, и я ушел, не оглядываясь. Но пошел прямо по лесу, напрямик, потому что на этой тропке я уже достаточно натоптал, следов моих там немерено. Хотя, из-за убитых полицаев никто особенно рвать жилы не будет, но осторожность не помешает. Дед мне рассказывал кое-что о прилегающей местности, поэтому я шел, более или менее, уверенно. Поселок мне пришлось обойти. Но я не особенно горел желанием туда заглядывать. Просто мне нужно было прийти в себя. А то после болезни и расправы над полицаями я чувствовал себя не очень хорошо. Не понимаю, совесть, что ли, мучает из-за этих поганцев, которых задавил, как цыплят? Может быть, так оно и есть? Но это враги, их нужно уничтожать в любом виде и состоянии, и уж жалеть их не стоит ни в каком случае. Тем более, что это предатели, воюющие против своего народа. Этих деятелей нужно изводить под корень.

После таких размышлений настроение у меня заметно улучшилось, да и самочувствие тоже. Так я прошагал около двух суток, никого не повстречав. Это было по моей инициативе, я старательно и осторожно обходил населенные пункты, не желая никого видеть. Для ночевок сооружал укрытия на скорую руку, мне хотелось быстрее вырваться к своим.