В кои-то веки на Мартин-лейн выдался спокойный субботний вечер. Джон решил, что сегодня ему лучше не заглядывать в «Буш», а посидеть у очага вместе со своей супругой. В камине весело трещали березовые дрова, большую охапку которых Мэри сложила у боковой стенки похожего на пещеру очага.

Тем не менее, атмосферу вряд ли можно было назвать чрезмерно веселой, решил Джон, беспокойно ерзая в кресле и томясь от скуки. Матильда, вознамерившаяся для разнообразия сыграть роль примерной супруги, возилась с шитьем — во всяком случае, распутывала клубки шелковых ниток, которые какая-то из ее приятельниц по церкви Святого Олафа подарила ей для вышивки. Де Вулф скорчился в кресле; той стороне его тела, которая была повернута к огню, было жарко, тогда как другая стыла от холода, потому что по каменному полу гуляли неизбежные при восточном ветре сквозняки. Помимо сооружения дымовой трубы, Матильда настояла и на укладке каменных плит на пол, считая обычные утеплители для пола из соломы или камыша принадлежностью низшего класса.

На улице было темно, хоть глаз выколи, хотя колокол на соборе, стоявшем в нескольких сотнях ярдов от их дома, еще не пробил и шести часов. Снег по-прежнему налетал небольшими порывами, достаточными для того, чтобы выбелить крыши, но слабыми, чтобы укрыть покрытую грязью землю.

Джон выложил все свои новости и замолчал, поскольку сказать ему больше было нечего. Матильда выслушала его отчет о безрезультатном визите к Бородатой Люсиль с презрительной миной, которая должна была засвидетельствовать ее неодобрительное отношение к тому, что он якшается с простолюдинами.

Чтобы убить время и развеять скуку, он взялся за выпивку больше обычного. После кварты эля за ужином он откупорил каменную флягу с вином Эрика Пико, сломав восковую печать и вытащив острием кинжала деревянную пробку. Его супруга снизошла до того, что позволила налить себе маленький стаканчик, который стоял почти нетронутым рядом с ее креслом, а вот коронер набросился на красную жидкость с мрачным ожесточением. Постепенно под влиянием спиртного язык у него развязался, и он набрался пьяной смелости вернуться к теме, на которую ранее Матильда наложила вето.

— Ты уверена, что никогда не слышала о ком-нибудь, кто мог отважиться сделать аборт в этом городе?

Она подняла свое широкое лицо, чтобы одарить его неодобрительным взглядом.

— Я уже сказала тебе, Джон, я не касаюсь подобных материй. Это преступление, не говоря уже о том, что это грех, нарушение библейских заповедей, — добродетельно заявила она.

— Но ведь в разговорах между собой леди наверняка упоминали о таких вот случаях, — настаивал он.

Матильда заколебалась.

— Ну, вообще-то, несколько лет назад супруга состоятельного торговца шерстью, у которой уже было шестеро детей, заболела гнойной лихорадкой после того, как у нее на четвертом месяце случился выкидыш. Ходили слухи, что она намеренно причинила себе вред, чтобы избавиться от ребенка, но ничего конкретного никто не знал.

— И кто мог причинить такой вред?

Она взглянула на своего супруга с презрительной жалостью к его наивности.

— Откуда мне знать? Врядли можно было надеяться, что она поделится всеми подробностями, это были всего лишь слухи. Все, что мне известно, так это то, что лекарь Николас из Бристоля лечил ее почти смертельную лихорадку — и вылечил, надо сказать, потому что она выжила.

Джон отложил в памяти этот кусочек информации и снова взялся за вино; за окном свистел и завывал ветер, и его старая охотничья собака Брут тайком, подобралась поближе к огню.

* * *

В городе живо обсуждали недавние трагические происшествия, случившиеся с двумя представительницами прекрасного пола, причем в разговорах фигурировали по преимуществу одни и те же персонажи.

— Почему де Ревелль отпустил их через час? — требовал ответа Эдгар из Топшема. — Кое-кто в этой лавке знает о нападении на мою Кристину, а шериф взяли спустил дело на тормозах. — Он снова сидел в холостяцкой комнате Эрика Пико над винным складом на Прист-стрит в компании своего отца и бретонца, собравшихся вокруг огня.

— Я отвергаю этих двух подмастерьев, — возразил Пико. — Согласен, они невежественное быдло, все такие работяги поедают глазами хорошеньких девушек и отпускают непристойности в их адрес, но необязательно при этом становиться насильниками. Я по-прежнему считаю, что их хозяин мог бы рассказать нам кое-что интересное о том, что случилось в тот вечер.

Эдгар пробормотал что-то нечленораздельное, в свете пламени его лицо раскраснелось, пальцы молодого человека стискивали колени, словно он практиковался, как схватит за горло насильника Кристины.

— У нас нет никаких доказательств того, что кто-нибудь из мастерской серебряных дел мастера имеет какое-либо отношение ко всему этому, — рассудительно заметил Джозеф, но в голосе его проскользнула нотка сожаления, словно бы ему хотелось сказать обратное. Он повернулся к Эрику, своему другу и торговому партнеру. — Мабель не сказала тебе ничего интересного, когда ты разговаривал с ней? — Джозеф тактично умолчал о том, как и когда мог Пико поговорить с супругой Фитцосберна.

— Она поверит чему угодно об этой свинье, своем муже, — с чувством ответил торговец вином. — Но факты — совсем другое дело. Она говорит, что он вообще не упоминал Кристину, но ведь это было бы маловероятно, правда?

Эдгар скривился. Он был почти убежден в виновности серебряных дел мастера.

— Она рассказала вам, чем он занимался в среду вечером?

Пико пожал плечами типично галльским жестом, выражавшим сомнение.

— Он отсутствовал, начиная с семи часов, когда его подмастерья закончили работу. Но Мабель говорит, что такое случается почти каждый вечер. Он посещает многочисленные гильдейские собрания, а также частенько наведывается в таверны. Она подозревает, что у него в городе есть по крайней мере одна любовница, но во всяком случае с семи часов до полуночи его не было дома.

Джозеф погладил свою длинную седую бороду.

— Это никак не годится в качестве доказательства его вины, разве что мы установим, где он находился в тот момент, когда случилось это ужасное происшествие. Но я питаю на это слабую надежду.

По мере продолжения разговора ученик аптекаря приходил во все большее возбуждение.

— Он тот, кто нам нужен, нутром чудо! Фитцосберн — известный ловелас и бабник. Весь город знает об этом, но большинство просто боится заявить об этом вслух, поскольку в купеческой гильдии он важная персона. Даже шериф считается с его мнением — только посмотрите, как он отпустил двух его людей, не сказав ни слова против. — Эдгар вскочил на ноги и принялся ходить по комнате, что было нелегко, потому что она имела не больше трех шагов в любую сторону.

— Бога ради, мальчик, сядь и успокойся, — раздраженно бросил его отец. — Ты ничего не сможешь сделать без веских доказательств.

— Я выбью их из него, вот увидите, — запальчиво воскликнул его сын. — Я вызову его на судебный поединок.

Эрик Пико вздохнул.

— Ты не сможешь этого сделать. Сейчас это почти невозможно. Сначала тебе придется пройти пять слушаний суда графства, если только выездная сессия суда присяжных не объявит, что он убил кого-то из твоих родственников. Да и в любом случае, Фитцосберн почти наверняка убьет тебя.

Эдгар продолжал метаться по комнате еще какое-то время, пока двое других мужчин негромко беседовали между собой. Потом он направился к лестнице, ведущей на первый этаж.

— Я пойду к Кристине, послушаю, что она скажет. Я просто не могу сидеть вот так и ничего не делать. — Он с шумом сбежал по лестнице, а его отец и друг переглянулись и вздохнули.

На Голдсмит-стрит, соседней с главной улицей неподалеку от ратуши, в квартире, которую Хью Феррарс снимал у приятеля де Курси, Гай Феррарс тоже сидел» в обществе своего сына. Как и компания на Прист-стрит, они также придвинулись поближе к огню в большой комнате с высоким потолком, по которой гуляли сквозняки, и обсуждали трагические события сегодняшнего дня.

— Что нам делать, отец? Теперь-то ты должен поверить в то, что я не имею никакого отношения к беременности Адели.

Крупный, похожий на воина мужчина невесело вздохнул.

— Я не могу сомневаться в твоем слове, Хью. Но нам следует выяснить две вещи. Кто был отцом? И кто убил ее своим бестолковым вмешательством?

Хью мрачно кивнул.

— Мы должны узнать это — и как можно скорее! Я не шутил, когда сказал, что лишу жизни обоих.

Лорд Феррарс положил руку на широкое плечо своего сына, пытаясь сдержать его.

— Ты должен быть осторожен, Хью, Мы, Феррарсы, пользуемся большим влиянием в этой части Англии, но мы не должны полагать, что можем поступать, как нам заблагорассудится, не считаясь ни с чем. Если мы найдем негодяев, лучше будет передать их в руки правосудия. Потому что с каждым необдуманным и своевольным поступком, на который должны будут закрывать глаза стражи закона, мы попадаем все в большую зависимость от них. Я желаю, чтобы в этой стране мне, не колеблясь, оказывали услуги.

Хью скривился.

— Но закон ничего не может сделать с мужчиной, если от него забеременела женщина. В противном случае мы все сидели бы в тюрьме!

— Это правда, — медленно произнес его отец, — но есть и другие способы отомстить, не подвергая себя опасности.

Хью вскочил на ноги и, подобно молодому аптекарю на другом конце города, принялся мерить шагами комнату. Он уже изрядно выпил сегодня вечером и теперь остановился у стола, чтобы одним глотком осушить полпинты медовухи. Его жесткие светлые волосы и короткая шея вполне соответствовали его драчливой натуре.

— Отец, на карту поставлена моя честь! На Пасху я должен был жениться на привлекательной женщине из достойной уважения семьи. А сейчас я не только лишился невесты, но и скоро стану посмешищем доброй половины Англии, из-за того что мне наставили рога, когда я еще даже не дошел до алтаря. — Он в бешенстве ударил себя по ноге привычной к мечу рукой. — Каким-то образом должен же я получить удовлетворение за это двойное оскорбление! Мне нужно кого-нибудь убить!

Его отец открыл было рот, но его прервал стук в дверь. Сквайр Хью, лежавший в вестибюле в компании кувшина с элем, вмещавшим добрый галлон, отпер ее и впустил Реджинальда де Курси, закутанного в накидку из толстой саржи, запорошенную снегом.

Их расставание в тот день в монастыре. Святого Николаса никак нельзя было назвать дружеским, и Гай Феррарс с сыном встретили посетителя холодно. Однако неожиданно перед ними помахали оливковой ветвью.

— Я пришел извиниться за свое поведение сегодня, — произнес де Курси дрожащим от волнения голосом. — Я был вне себя от горя и отчаяния. Думаю, что все мы в пылу спора обменялись необдуманными словами, и я, со своей стороны, сожалею о них.

Гай Феррарс, норманнский рыцарь до мозга костей, не мог не принять с благодарностью это извинение.

— Нас объединила общая трагедия, де Курси. Наш гнев должен был быть направлен на тех негодяев, кто виновен в случившемся, а не друг на друга.

Реджинальд наклонил голову в знак согласия.

— Именно это сказала мне моя дорогая жена, Эва. После утраты Адели она пребывает в неописуемом расстройстве, и я сомневаюсь, что она когда-нибудь полностью оправится. Даже поддержка и участие старших дочерей не могут смягчить смертельный удар, нанесенный нашей семье.

Теперь, когда ссора была забыта, каждая сторона состязалась с другой, оставаясь великодушной. Де Курси предложили раздеться, усадили у огня и заставили выпить немного вина. Сначала они обменялись выражениями сочувствия, но вскоре верх взяла практическая необходимость сделать что-то конкретное.

— Для поддержания порядка у нас есть шериф и коронер, тем не менее они, кажется, неспособны сделать хоть что-нибудь полезное, — пожаловался Хью, но де Курси еще не был готов обвинить их.

— Прошло всего полдня, как они взялись за это дело. Вряд ли за такой короткий срок можно ожидать больших успехов.

Лорд Феррарс был настроен отнюдь не так благожелательно.

— Насколько я могу судить, они не сделали ровным счетом ничего. Наверняка оба сейчас дремлют у своего очага.

— Мы должны взять правосудие в свои руки, как делали наши предки, — прорычал Хью; снова приходя в бешенство. — Разве не можем мы начать с того, что найдем, кто надругался над Аделью? По крайней мере, этого негодяя можно будет лишить жизни!

Де Курси осторожно промолвил:

— Главным преступником является тот- или та, — кто стал причиной ее смерти. Но может быть и так, что человек, который сделал ей ребенка, также инспирировал и аборт, так что он даже более виновен, чем тот, кто взялся его сделать, например какая-нибудь убогая знахарка с окраины.

Гай Феррарс поразмыслил над этими словами.

— Наверняка найдутся люди, которые могут сказать нам, кто занимается абортами в этом городе? Я готов заплатить вознаграждение в двадцать марок тому, кто сообщит мне эти сведения, если они позволят установить имя убийцы.

— Я готов удвоить сумму, — с энтузиазмом подхватил Реджинальд. Перспектива сделать хоть что-то полезное слегка улучшила их настроение.

— Неужели по городу не ходит никаких слухов? — поинтересовался Гай Феррарс. — У нас здесь никак не менее пяти тысяч душ в пределах городских стен, так что любой может быть в курсе дел своего соседа.

Де Курси отпил глоток вина и задумчиво произнес: — Все, что я слышал, это сплетни об изнасиловании бедной девочки Генри Риффорда. Болтают, что возможным кандидатом в насильники считается наш серебряных дел мастер.

— С чего это вдруг? — удивился Гай Феррарс. — Я думал, что он добропорядочный буржуа, торговец и гильдейский мастер.

— Так оно и есть, но у него плохая репутация соблазнителя, и это к нему в лавку девушка зашла незадолго перед тем, как ее обесчестили.

Хью Феррарс, который снова принялся безостановочно расхаживать с кружкой вина в руках, внезапно остановился.

— Серебряных дел мастер? О каком серебряных дел мастере вы говорите?

Де Курси поднял голову.

— У нас их всего трое в Эксетере, и только один из них делает первоклассные вещицы. Хью нетерпеливо перебил его:

— Я не горожанин, я предпочитаю поместья в деревне. Как его зовут?

— Годфри Фитцосберн, он живет на Мартин-лейн. Хью с грохотом опустил свою кружку на дубовый стол.

— Фитцосберн! Точно! Адель имела с ним какие-то дела на протяжении нескольких месяцев. Она хотела получить полный набор украшений из серебра для своего свадебного платья — обруч на голову, серьги, ожерелье, браслет и кольца!

Отец Адели выглядел пораженным.

— Ну естественно! Я платил за них, так что должен бы помнить. Этот набор был доставлен к нам, он хранится в сейфе для драгоценностей в Шиллингфорде.

Лорд Феррарс поднялся на ноги, и его высокая широкоплечая фигура, казалось, заполнила собой все пространство комнаты.

— Что ты такое говоришь, Хью? Какое отношение может иметь к этому серебряных дел мастер?

Хью хватил кулаком по столу, отчего его кружка с медовухой подпрыгнула.

— Фитцосберн! Тот же самый мужик! Его подозревают в изнасиловании девушки, которая приходила к нему в лавку в ночь своего бесчестья. А ведь Адель, должно быть, добрый десяток раз заходила к нему, выбирая и примеряя эти свадебные безделушки.

Воцарилась тишина, такая же мертвая, как и женщина, о которой шла речь.

— Но ведь это было много месяцев назад, — возразил де Курск

— И она была по крайней мере на четвертом месяце беременности, если верить этой монахине из Полслоу, — добавил Хью.

— Давайте не будем спешить. Добрая половина богатых женщин в Девоне бывает у серебряных дел мастеров, покупая драгоценности. Обыкновенный визит к торговцу не превращает его в насильника или совратителя.

Но Хью было уже не остановить. Он закусил удила, для него было лучше иметь хоть какой-то объект нападения; чем вообще никакого.

— Очень странное совпадение: мужчина, о котором ходят слухи о том, что он причастен к изнасилованию Кристины, — тот же самый, к кому неоднократно приходила и Адель.

Старшие мужчины вели себя намного более сдержанно, хотя ни в коем случае не собирались отмахиваться от подобной вероятности.

— Ему следует задать парочку вопросов, — сказал де Курси.

— Вопросы? Его следует подвергнуть Суду Божьему, если только не поразить мечом! — выкрикнул Хью, в котором вновь взыграла горячая кровь. Его большая голова на мощной шее поворачивалась из стороны в сторону, словно выискивая цель в темных углах комнаты. Постоянно пребывая в состоянии бешенства, он просто должен был сорвать на ком-нибудь свою злость.

Реджинальд де Курси предпринял неубедительную попытку успокоить страсти.

— Послушайте, мы все немного увлеклись, правда? Дикие слухи породили досужие сплетни о дочери городского старшины, и все из-за того, что мужчина имеет определенную репутацию в обращении с женщинами. Разве можем мы делать еще более дикое предположение о том, что он должен быть еще и убийцей?

Лорд Феррарс хранил молчание, не выражая явного несогласия с говорившим, но и не желая отказываться от единственной имевшейся в их распоряжении версии. Как ни казалась она притянутой за уши, лучшей в их отчаянном положении у них просто не было.

Но молодой Феррарс отнюдь не собирался успокаиваться.

— Я не могу сидеть здесь и ждать, разговаривая ни о чем. — Он плеснул себе в кружку медовухи из кувшина, разлив половину по столу, а потом осушил ее одним глотком.

У дверей он ткнул своего сквайра в бок носком остроносого сапожка.

— Вставай, мы идем в город, развеемся в какой-нибудь таверне.

Они вывалились наружу и направились к главной улице. Дорогу им освещали жаровни продавцов каштанов, рожковые фонарики бродячих торговцев и тусклый свет, пробивавшийся сквозь льняные занавеси на незастекленных окнах.

Джон де Вулф расслабленно сидел в кресле, он дремал, сморенный действием красного вина и тепла, исходившего от очага перед ним. Хотя вечер только начался, он уже подумывал о том, не отправиться ли ему от отчаянной скуки в постель. Матильда уже сдалась и теперь негромко посапывала, откинув голову на спинку своего кресла, открыв рот и позабыв о лежащем на коленях шитье.

Полуприкрыв глаза, коронер разглядывал языки пламени, яростно пляшущие на горящих поленьях, пытаясь решить, стоит ли ему еще раз наполнить свою чашу вином или же подняться по наружной лестнице в светелку и улечься в кровать.

Внезапно Брут поднял голову и прижал уши. Огромная охотничья собака лежала у ног Джона, опустив голову на лапы, но сейчас пес насторожился. Уголком глаза его полусонный хозяин уловил движение собаки.

— В чем дело, старичок? — пробормотал он.

Мастиф слегка наклонил голову набок, внимательно прислушиваясь к чему-то. Джон выпрямился и напряг слух, зная, что, несмотря на возраст, Брут по-прежнему все прекрасно слышал.

Что-то происходило снаружи, какая-то возня на улице. Хотя стены дома были деревянными, срублены они были из двойного ряда дубовых бревен, завешены изнутри гобеленами, что приглушало звуки, но слабый шум все-таки доносился с улицы. Он слышал крики и возбужденные голоса; Брут вскочил с места и прыгнул, принюхиваясь, к двери.

Джон поднялся на ноги и последовал за собакой. Матильда не пошевелилась и по-прежнему тихонько посапывала. Небрежно набросив на плечи накидку, коронер вышел на улицу, глядя налево, откуда доносился шум. Улица была освещена лучше, чем остальной Эксетер, поскольку в стену стоящего наискосок дома кузнеца, по направлению к церкви Святого Мартина, были вделаны два кольца, в которых ярко горели смоляные факелы. Свет падал на фигуры двух сцепившихся людей, которые боролись прямо у дверей соседа Джона, в нескольких футах от жилища самого коронера.

Он сразу же понял, что это была не драка, а избиение, разглядев массивную фигуру Годфри Фитцосберна, который выколачивал дух из своего намного более щуплого оппонента, но зато оба оглашали воздух в равной мере громкими стонами и проклятиями.

Джон бросился назад в вестибюль своего дома, выхватил из ножен меч и выскочил обратно на улицу. К моменту его возвращения на сцене появилось третье действующее лицо — кто-то вцепился в тунику Фитцосберна. Даже в тусклом свете было видно, что это женщина.

— Что, черт возьми, здесь происходит? — заорал Джон, подбегая к этой тройке и держа меч острием вверх.

Увидев приближающегося соседа, Мабель, — а это, естественно, была супруга Годфри, — завизжала:

— Он убьет мальчишку, оттащите его, Бога ради! — Она продолжала тянуть мужа за одежду, но он, небрежно отмахнувшись, отвесил ей такой удар, что она отлетела к ступенькам мастерской. После чего Годфри принялся пинать ногами юношу, который лежал на земле, скорчившись и прикрыв руками голову.

— Прекратите, Фитцосберн! — завопил коронер, хватая того за плечо. Его меч был бесполезен — не мог же он взять и просто проткнуть мастера мечом, хотя Джона так и подмывало огреть его по голове рукояткой.

Гильдейский мастер был в такой ярости, что попросту не заметил присутствия де Вулфа, лицо его посинело, он беспрестанно выкрикивал оскорбления в адрес съежившейся фигурки, лежавшей в холодной грязи. Джон попытался захватить его за шею, чтобы оттащить взбешенного хозяина мастерской, но тот вырвался из объятий коронера.

Но тут сражение приняло новый оборот. Из темноты материализовались еще две фигуры и схватили Фитцосберна, оттаскивая его от лежащего на земле человека. Но Годфри сумел высвободить одну руку и нанес страшный удар в лицо вновь прибывшему, сбив его с ног. Послышался металлический лязг — это второй из нападавших вытащил из ножен меч, и мгновение спустя Фитцосберн оказался припертым к стене собственного дома, а в шею ему упиралось острое лезвие.

Де Вулф наклонился, чтобы поднять первую жертву с припорошенной снегом грязной земли, как вдруг мужчина, которого Фитцосберн ударил в лицо, выпрямился и нанес сильный удар торговцу по левой голени. Фитцосберн взвыл от боли, и коронер отпустил своего подопечного, который опять ткнулся лицом в грязь, чтобы прыгнуть вперед и взмахнуть своим мечом над головами нападавших.

— Ради Христа, что здесь происходит? — проревел он. Второй мужчина по-прежнему прижимал длинное лезвие к шее Фитцосберна, и из неглубокого пореза на адамовом яблоке у того потекла тоненькая струйка крови. Не раздумывая, Джон поднял свой огромный меч и плашмя ударил им по руке нападавшего. Тот застонал от боли, и его оружие с грохотом ударилось о стену. Фитцосберн соскользнул на землю, и коронер схватил мечника в накидке. Он рывком повернул его к себе, и перед ним предстал Хью Феррарс, раскрасневшийся и изрядно пьяный.

— Вы могли перерезать ему горло, сэр! — гневно воскликнул Джон. — Вы что, хотите, чтобы вас повесили за это?

— Этот гад заслуживает того, — огрызнулся молодой человек. — Во всяком случае, я спасал жизнь вон того малого. Фитцосберн убил бы его — кстати, кто это?

Они повернулись к стонущему человеку, которого Джон столь бесцеремонно бросил обратно в грязь, не обращая больше никакого внимания на Фитцосберна и сквайра Хью, сидевшего на земле, потирая плечо, по которому пришелся удар палаша коронера.

— Это же Эдгар из Топшема, черт меня побери! — вскричал Феррарс. Они с трудом подняли его на ноги, поддерживая с обеих сторон, пока ученик аптекаря осторожно ощупывал лицо, ребра и почки, опасаясь повреждений.

Теперь и серебряных дел мастер неуверенно встал с земли и, шатаясь, направился к ним, причем настроение его отнюдь не улучшилось от вида текущей по шее крови.

— Арестуйте этих убийц! — прокаркал он, вцепившись в руку Джона. — Он пытался убить меня, свинья, — взгляните на кровь!

Сквайр уже достаточно оправился, чтобы вновь прыгнуть на Фитцосберна, но Джон оттолкнул его в сторону.

— Следите за этим малым, Феррарс, или я отправлю вас обоих в тюрьму замка.

Хью пробурчал что-то своему спутнику, который выглядел еще более пьяным, чем его хозяин, и сквайр отступил на несколько шагов.

Гильдейский мастер все еще тряс коронера за руку, требуя, чтобы тот арестовал троих его противников.

— Это вон тот злобный молокосос, это он начал! — Годфри сильно толкнул дрожащего Эдгара в грудь, но Джон схватил его за руку и завернул ее за спину.

— Больше никакого насилия, ведите себя пристойно! — заорал он. Внезапно он вспомнил о присутствии еще одного человека — Мабель Фитцосберн. Она подошла к ним от крыльца, где притаилась после того, как муж ударил ее. Факелы, горевшие на доме кузнеца, высветили большой кровоподтек у нее на щеке, а левый глаз Мабель уже почти заплыл от удара. Ее льняной головной платок порвался, и пепельные волосы в беспорядке рассыпались по плечам.

— Он убил бы мальчика, если бы вы не вмешались, — прошипела она с такой злобой, что де Вулф поразился, откуда она взялась у такой красивой и элегантной женщины. — Вы должны арестовать моего мужа, будь он проклят, а не этих людей!

— Придержи язык; женщина! Что ты об этом знаешь? — выкрикнул Фитцосберн. — Этот молодой идиот обвинил меня в том, что я изнасиловал его девушку!

Мабель вплотную приблизила свое изуродованное лицо к мужу и плюнула в него.

— Я не удивлюсь, если он окажется прав, ты, свинья! Я могу порассказать кое-что о тебе и твоих привычках!

Годфри занес было руку, чтобы снова ударить ее, но де Вулф как клещами стиснул его.

— Ты не можешь свидетельствовать против меня, сука, — заорал Фитцосберн, безуспешно пытаясь вырваться из рук коронера. — Ты-моя жена, и я приказываю тебе идти в дом. Я разберусь с тобой попозже.

Тут и Эдгар впервые подал голос, глухо и невнятно шепча разбитыми губами:

— Коронер, вы должны арестовать этого человека — или позовите людей шерифа, если у вас не хватает своей власти. Взгляните! Он набросился на меня и убил бы, если бы вы не подоспели вовремя. И я уверен, что он насильник. Моя Кристина стала его последней жертвой.

Фитцосберн снова зарычал и опять попытался освободиться из объятий Джона. Хью Феррарс, который умудрился не промолвить ни слова во время этой перепалки, снова кинулся вперед, чтобы схватиться с серебряных дел мастером, но Джон отогнал его острием своего меча.

— Спокойно! — крикнул он. — Уймитесь, или я арестую всех и брошу в темницу замка!

Он заметил увеличивающуюся толпу зевак, которые полукольцом окружили место действия, привлеченные с главной улицы криками и лязгом мечей.

Хью Феррарс, слегка покачиваясь на каблуках, ткнул Фитцосберна в грудь толстым пальцем.

— Насильник ты или нет, я хочу знать, что за дела были у тебя с моей предполагаемой женой. Она много раз приходила к тебе в лавку. Кем она была для тебя, а? Ну, черт тебя побери, признавайся, насколько хорошо ты знал ее!

Его сквайр подобрал упавший меч Хью и вручил оружие ему, так что теперь баронет начал размахивать мечом в опасной близости от шеи Фитцосберна, явно намереваясь ткнуть острием в тонкую кровавую полоску на горле.

— Убери это, черт возьми! — загремел коронер, скрещивая собственный клинок с оружием Феррарса. Ему становилось все труднее сдерживать четверых мужчин, двое из которых были изрядно навеселе, и он пожалел, что рядом нет Гвина, что отрезвить парочку голов.

В перепалку вновь вступила Мабель, драматическим жестом указывая на свое разбитое лицо:

— Посмотри, что ты наделал, свинья, а не муж? Ты — сам дьявол, и такое случается уже не в первый раз. Мне без конца приходится сидеть дома взаперти, пока не заживут нанесенные тобой синяки и побои, чтобы я могла выйти в город и изображать любящую супругу респектабельного буржуа! — Казалось, Годфри вот-вот хватит удар, так велика была его ярость, но коронер заломил ему руку за спину, удерживая от дальнейших выходок. Однако рот Фитцосберна оставался свободным.

— Я говорю тебе, ступай в дом, жена! Ты еще пожалеешь о своем поведении, — выкрикнул он, вне себя от злобы и бешенства.

— Посмотрим, как пожалеешь ты, когда я расскажу всему городу о твоей репутации. До сих пор я молчала ради общего спокойствия, но всему есть предел. Я ухожу от тебя.

— Скатертью дорога! Убирайся к дьяволу, женщина! И забирай с собой своего краснорожего винного торгаша. Ты думала, я не знаю о твоих собственных делишках, дура ты несчастная?

Мабель пропустила этот выпад мимо ушей. Втайне она даже была рада, что все наконец открылось. Но она еще не закончила со своим мужем.

— А что тут говорил Хью о тебе и о его будущей супруге, а? Еще одно изнасилование, не так ли, ты, грязная свинья?

Глаза Хью обратились к ней.

— Вам известно что-нибудь об этом деле, мадам? Вам известно, что он совокуплялся с моей будущей женой?

Она переводила взгляд с одного на другого.

— Я не могу сказать, с кем он кувыркался, они приходили и уходили слишком быстро. Мне было трудно уследить за его похождениями.

Собравшаяся толпа затаила дыхание от восхищения. Им представилось неожиданное развлечение в субботний вечер, и даже холодный ветер и внезапные снежные заряды не могли разогнать людей по домам, и они стояли в ожидании следующего акта этого спектакля.

Но Джона уже начала утомлять эта публичная перебранка, особенно когда он заметил Матильду, появившуюся в дверях их дома. Должно быть, шум наконец разбудил ее, и он знал, что она будет разгневана тем, что столь вульгарный скандал разворачивается под самыми окнами ее дома.

— Убирайтесь, эй, вы! Здесь не место для публичного разбирательства. Феррарс, забирайте своего пьяного сквайра и отправляйтесь к себе на квартиру. Вашему отцу будет стыдно за поведение сына в общественном месте.

Затем он повернулся к Эдгару:

— А вам лучше следить за своим языком, особенно если у вас нет надежных доказательств. Нельзя обвинять людей в совершении уголовных преступлений, не имея ни малейших улик. Ступайте к себе домой и радуйтесь, что я не велел запереть вас в тюрьме замка на ночь. — Он взглянул на разбитое лицо и согбенную фигуру. — И пусть Николас, этот ваш хозяин-врачеватель, приложит вам на раны свои припарки.

Главные участники драмы начали расходиться, но им еще предстояло обменяться на прощание колкостями и угрозами.

— Ноги моей больше не будет в этом доме, иначе в следующий раз он просто убьет меня, возмущенна заявила Мабель. — Я пойду к своей сестре на Северной улице и попрошу у нее приюта. — Она смерила своего супруга злобным взглядом. — Для тебя же лучше, что я ухожу, — выпалила она. — Иначе в самом скором времени я ткнула бы тебе кухонный нож между ребер или насыпала бы яду в бульон! — Поджав губы, она решительно зашагала прочь, расталкивая зевак, оказавшихся у нее на пути. Она была без накидки, но не обращала на холод решительно никакого внимания.

— И если она не прикончит тебя, свинья, то это сделаю я! — заплетающимся языком выкрикнул Хью Феррарс, взмахнув напоследок своим мечом в воздухе, после чего с трудом нашел ножны и с лязгом вогнал его внутрь. Он рванулся к Фитцосберну, чтобы произнести последнюю угрозу: — Я вернусь, чтобы вновь задать эти вопросы, господин серебряных дел мастер. И если я останусь неудовлетворен, то убью тебя.

Он удалился неверными шагами, пошатываясь и грубо отпихивая собравшихся зрителей, его сквайр шел за ним. Следом захромал Эдгар, к аптеке на Фор-стрит, с ее целебными бальзамами. Фитцосберн вырвался из рук ослабившего хватку Джона и попытался сохранить лицо, обрушившись на Джона с упреками.

— Вам следовало проткнуть этих негодяев мечом или арестовать их! Завтра с утра я первым делом навещу Ричарда де Ревелля, чтобы подать на них жалобу за нападение и попытку убийства. Вы только посмотрите на мое горло! — Он задрал подбородок, демонстрируя полоску засохшей крови у себя на шее.

Джон провел по отметине загрубевшим пальцем.

— Это всего лишь царапина. Вам не причинили вреда.

Годфри нетерпеливо отшвырнул его руку.

— Куда подевалась эта моя проклятая жена? — прорычал он.

— Она ушла. Я видел, как она сворачивала за угол, направляясь на главную улицу.

Джон почувствовал, что рядом с ним оказалась Матильда. Ему было известно, что она питает слабость к Фитцосберну и не одобряет Мабель, которую полагала любительницей золота, но его стычка с сыном лорда Феррарса заставила ее с осторожностью и с опаской выразить сочувствие серебряных дел мастеру.

Почувствовав, что представление закончилось, маленькая толпа рассеялась, и коронер взял супругу под руку и повел домой.

— На вашем месте я бы вошел в дом и хорошенько запер двери, Фитцосберн, — посоветовал он. — Будем надеяться, что к утру страсти поутихнут.