После обеда в тот же день, во вторник, Джон отправился в «Буш», чтобы передохнуть часок. Его рыжеволосая любовница занималась многочисленными гостями, устроившимися наверху — это были второстепенные члены кортежа юстициария, которых разместили по всему городу. Они все уезжали утром, и Неста спешила собрать с них плату за ночлег, еду и питье.

Пока она суетилась наверху с двумя служанками и Эдвином, стариком-подручным, Джон расслабился у огня, попивая из кувшина с элем и болтая с двумя пожилыми джентльменами, которые когда-то участвовали в ирландских кампаниях. Он хорошо знал их, хотя им не довелось в одно время пересечь Ирландское море. Один из его собеседников принимал участие в первой экспедиции, отправившейся из Пемброка в 1169 году, а второй был в войске Стронгбоу, графа Клэр, в последующих кампаниях. У обоих имелся неистощимый запас солдатских баек, так что тепло большой комнаты и лучший эль Несты вселили в коронера редкое чувство умиротворения и покоя, чего он никогда не испытывал дома.

Снег снаружи прекратился, но небо оставалось темным и облачным. Порывами налетал холодный ветер с дождем, отчего внутри «Буша» казалось еще уютнее. Сегодня ему вряд ли представится возможность уложить Несту в кровать, но коронер отнесся к этому философски, поскольку попозже ему предстояло вернуться домой, чтобы сопровождать Матильду на заключительный банкет в честь Хьюберта Уолтера в Рогмонте — событие, которое обещало настолько улучшить ее настроение, что его с натяжкой можно было бы назвать благожелательным. Он боялся, что после этого резкая смена обстановки — погружение в обычную рутину и повседневность домашней жизни — вновь ввергнет ее в обычное сварливое, дурное расположение духа.

В конце концов Неста улучила свободную минутку, чтобы присесть рядом с ним на скамейку, и двое солдат тактично удалились на поиски Эдвина, чтобы вновь наполнить свои кружки. Она прижалась к нему мягким бедром и положила голову ему на плечо:

— Слава Богу, что архиепископ Кентерберийский наезжает в Эксетер не слишком часто, — сказала она. — Хотя деньги никогда не помешают, работы становится слишком много, особенно без мужчины в доме. — Она озорно взглянула на него. — Неужели нет никакой надежды, что когда-нибудь ты променяешь должность королевского коронера на место хозяина постоялого двора, Джон?

Он обнял ее за плечи и притянул к себе.

— Не искушайте меня леди. Судя по тому, что число этих смертей и нападений растет, как снежный ком, мне, может, придется рассмотреть твое предложение всерьез. Чтобы не потерять тебя, я, конечно, уйду из дома, но вот что касается должности хозяина гостиницы, то я запросто могу пропить всю прибыль.

Они флиртовали и шутили еще несколько минут, пока сверху не донесся крик, заставивший Несту вскочить на ноги. Одна из служанок жаловалась, что какой-то постоялец напился мертвецки пьяным и заблевал их матрац.

— Мне лучше подняться наверх самой и привести; идиота в чувство! — раздраженно бросила она и помчалась наверх, чтобы уладить назревавшую проблему.

Почти одновременно дверь в помещении распахнулась и внутрь ввались Гвин и Томас, замерзшие и мокрые от мерзкой погоды. Маленький экс-священник, одетый в поношенную коричневую ризу, сразу же направился к Эдвину, чтобы заказать что-нибудь поесть, а Гвин подошел к коронеру и уселся на место, нагретое Нестой.

— Вы нашли Бородатую Люси? — требовательно спросил коронер.

Корнуоллец протянул руки к огню и принялся ожесточенно растирать их.

— Нашли, и она сообщила нам еще кое-что, помимо того, что поведала в прошлый раз.

— Надеюсь, вы не причинили ей вреда? — спросил Джон, знавший, что временами Гвин проявлял излишнее рвение.

— Нет, я даже пальцем до нее не дотронулся. Мне не очень-то хотелось подцепить от нее вшей.

— Но он пригрозил спихнуть ее лачугу в траншею, если она не заговорит, — сказал Томас, появляясь с двумя тарелками, на которых лежали внушительные порции свиных ножек с хлебом. Позади него ковылял Эдвин с квартой эля для Гвина и небольшим кувшином сидра для Томаса, который утверждал, что эль по вкусу напоминает ослиную мочу.

Томас уселся на край скамьи, а Гвин принялся рассказывать:

— Старая ведьма сначала стояла на своем: дескать, она отправила Адель де Курси во второй раз не солоно хлебавши, когда пилюли, которые она ей дала, не помогли. — Он оторвал кусок мяса со свиной ноги и дальше говорил с набитым ртом: — Пришлось прибегнуть к маленькому убеждению. Я спросил ее, как ей понравится провести неделю или две в тюрьме у Южных ворот, прежде чем ее будут судить как ведьму и, вероятно, сожгут на костре. Впрочем, это ее не слишком обеспокоило. — Он запил свинину огромным глотком эля. — Тогда я стукнул кулаком в переднюю стену ее жалкого жилища. То-то крысы перепугались, должно быть. А когда я предположил, что одного хорошего толчка окажется достаточно, чтобы ее убогая лачуга отправилась в плавание вниз по Эксу, она решила заговорить.

Джон уже привык к манере Гвина постепенно подводить слушателей к кульминации своего рассказа и потому подавил искушение поторопить его.

— В общем, в конце концов весьма неохотно, отпуская неблагозвучные словечки в мой адрес, она призналась, что направила мисс де Курси к кое-кому, кто мог помочь ей избавиться от нежелательного плода в ее животе более радикальными методами.

— И кто это был? — спросил Джон, чувствуя, что разгадка близка.

— Наш славный лекарь, Николас. Похоже, что еще несколько лет назад у него в Бристоле сложилась репутация человека, способного оказать помощь женщинам, попавшим в интересное положение, но одна чуть не умерла, и тамошняя гильдия аптекарей запретила ему заниматься его ремеслом.

Джон напряженно размышлял. Получается, что Николас вполне мог стать причиной смерти Адель де Курси, хотя доказать это, не имея его признания, будет почти невозможно. Если он ввел скользкие кусочки вяза в шейку матки несчастной женщины, то, несомненно, если верить сестре Мадж, это привело к роковому кровотечению.

— Допивайте и доедайте. Нам придется еще разок заглянуть в лавку к аптекарю, — приказал коронер своим подчиненным.

Пока они торопливо расправлялись с выпивкой и закуской, Джон подошел к нижним ступеням лестницы, которая вела на второй этаж, и окликнул Несту. Она спустилась, и он рассказал ей обо всем, что удалось узнать Гвину.

— Ты когда-нибудь слышала о том, что Николас из Бристоля занимается абортами? — спросил он у нее.

Она отрицательно покачала головой.

— Нет, но подозреваю, что любой лекарь может при случае помочь женщине, за деньги или из жалости. Так что я не удивлена.

Он поцеловал ее, а потом принялся поторапливать своих помощников. Они споро шагали по узким улицам, в беспорядке застроенным деревянными и каменными, домами, а потом пересекли дорогу, ведущую к Западным воротам и подошли к лавке аптекаря.

В аптеке мужчина с огромным гнойным нарывом на лице, закрывавшим весь глаз, и с неимоверно раздувшейся щекой, покупал баночку целебной мази.

— Пусть пройдет еще день, и я вскрою вам нарыв, — распорядился аптекарь, когда мужчина, постанывая от боли, едва ли не вслепую медленно направился к двери. После того как она захлопнулась за ним, Николас извлек поднос, на котором стояли деревянная тарелка с едой, фляга с вином и серебряный кубок из дома Фитцосберна, и поставил его на прилавок. Затем он скрылся в кладовке в задней части дома и возвратился с двумя небольшими деревянными клетками, в одной из которых находилась коричневая крыса, а в другой — кошка, и тоже поставил их на прилавок.

Джон, который пришел сюда только ради того, чтобы обвинить аптекаря в непредумышленном убийстве, на мгновение опешил.

— Что это такое? — воскликнул он.

Николас тряпочкой вытер слюну в уголке своего перекошенного рта.

— Мой анализ на яд, как выи просили, коронер. Я не обнаружил никаких следов. Взгляните сюда. — Он просунул палец между ошкуренными ивовыми прутьями клетки, в которой находилась кошка. Костлявая полосатая кошечка с испугом уставилась на него. — Я дал ей большой кусок птицы, а потом влил больше рюмки вина. — Он легонько толкнул меньшую клетку, где сидела крыса, безмятежно разглаживая лапками свои усы. — То же самое и здесь, вот только влить вино в ее маленькое горло оказалось неизмеримо труднее.

Гвин посмотрел на двух животных.

— Вы хотите сказать, что с ними ничего не случилось?

— Ничего, и похоже, им даже понравилось угощение.

Сообразительный Томас решил подвергнуть сомнению результаты опытов.

— Как давно они съели пищу, и откуда нам знать, что эти твари так же подвержены действию ядов, как и люди?

Аптекарь поставил клетки на пол позади прилавка.

— Я дал им еду и вино примерно через час после вашего визита сегодня утром, так что это произошло как минимум шесть часов назад. То есть времени, чтобы яд подействовал на столь маленьких животных, прошло более чем достаточно. Что же касается действия на людей, то существует только один способ проверить это. — Он схватил кубок с подноса и, прежде чем они смогли остановить его, осушил вино, которое до половины наполняло серебряный кубок. — Вот так! Если я потеряю сознание и умру, тогда вы будете знать, что я ошибался. — Троица на мгновение замерла. Затем Томас перекрестился и принялся внимательно наблюдать за Николасом, словно стараясь заметить первые признаки того, что тот вот-вот впадет в кому и начнет дергаться.

— Итак, что же случилось с Годфри Фитцосберном? — голосом, напоминающим скрип заржавленных петель, поинтересовался коронер.

Николас пожал плечами.

— Или он получил яд откуда-то еще, может быть с другой испортившейся пищей, или постигшее его несчастье свершилось по воле Господа нашего — апоплексический удар либо еще какая-нибудь естественная болезнь. Такое бывает.

Именно это говорил и брат Саульф, вспомнилось Джону, хотя в тот момент он счел это невероятным.

— Фитцосберн вскоре нам сам обо всем расскажет, похоже, он приходит в себя, — хмуро произнес он. — А теперь, Николас из Бристоля, у меня к вам есть еще одно серьезное дело.

* * *

— Разумеется, он наотрез все отрицал, как и следовало ожидать.

Джон посвящал Матильду в события дня, пока они готовились к банкету в замке Эксетер. Его супруга в очередной раз полдня провела в обществе похожей на хорька Люсиль и теперь была обряжена в новое платье из желтого шелка, в круглом вырезе которого виднелась белая батистовая сорочка. Огромные рукава, узкие под мышками и расходящиеся колоколами у кистей, были снабжены плетеными косичками, свисавшими почти до земли. Нынешним вечером Матильду украшала простая льняная мантилья, обрамлявшая снизу ее лицо. Сверху же на голове у нее красовалась густая вуаль, укрепленная на лбу барбетом- льняной лентой, которую ввела в моду старая королева, Элеонора Аквитанская.

— Ты арестовал его? — поинтересовалась она, разрываясь между желанием узнать подробности последнего городского скандала и необходимостью привести себя в порядок для великого события в Рогмонте.

— Утром я поговорю об этом с твоим братом. Он намеревается любой ценой выбить признание из Эдгара, но, может статься, что это учитель ученика нуждается в небольшом убеждении.

— Есть ли другие доказательства, помимо утверждения той старой карги о том, что он мог попытаться избавить Адель от ребенка?

Джон неохотно напяливал на себя тунику из красной камвольной ткани, которая два года назад была ему впору, но сейчас подозрительно жала в талии.

— После того как я высказал ему свое обвинение, я приказал Гвину из Полруана и своему секретарю обыскать лавку. Это была дьявольски трудная задача, если учесть, что в любой аптеке масса всяких бутылочек, баночек, шкафчиков, пробирок и вообще штучек непонятного назначения.

— Они нашли что-нибудь?

— В одном из маленьких выдвижных ящичков лежала связка сухих палочек из коры вяза. Таких же самых, какие, по словам сестры Мадж, применяются для открытия шейки матки.

— А что сказал на это аптекарь?

— Он отнесся к нашей находке вполне равнодушно. Заявил, что в каждой аптеке имеются такие штуки, дескать, они используются для лечения тяжелых запоров. Он говорит, что их засовывают в анус, чтобы открыть проход закупоренной кишки.

На лице Матильды отразилось легкое отвращение.

— Никогда не слыхала о таком. Тебе лучше проверить у какого-нибудь другого лекаря, не обманывает ли он тебя.

Джон уже подумал об этом, но все равно смиренно поблагодарил ее за хороший совет. Она была в прекрасном настроении, располагая и приглашением на банкет, и массой новостей, о которых можно будет вволю посплетничать со своими длинноязыкими товарками у церкви Святого Олафа.

* * *

Празднество в Шайр-холле в Рогмонте шло по плану, и шериф Ричард с облегчением отметил, что его длительные приготовления позволили пройти столь торжественному событию без сучка и задоринки. Еды было много и отличного качества, вина в изобилии, а общая атмосфера была вполне сердечной и дружеской. После того как блюда унесли, появились музыканты и актеры, и веселье продолжалось заполночь.

Гости переходили со скамьи на скамью и от одного стола к другому, так что Джону снова выпала возможность перемолвиться словом с Хьюбертом Уолтером, хотя и на короткое время. Шериф оказался занят разговором с епископом Маршаллом, поэтому Хьюберт мог говорить еде Вулфом откровенно.

— Эта твоя проблема с де Ревеллем вовсе не является уникальной. Многие коронеры и шерифы находятся на ножах друг с другом по тем же самым причинам, — признался он. — Все, что я могу тебе предложить, это соблюдать чрезвычайную осторожность и предоставить ему достаточно дел, чтобы он мог потешить сваю гордыню.

Джон кивнул, наклоняясь к юстициарию, который сидел во главе стола.

— Я приложу все силы, но это может оказаться непросто, поскольку шериф всегда выбирает самый легкий путь раскрыть преступление. Как раз сейчас у нас в Эксетере сложилось именно такое положение. — Джон вкратце описал изнасилование, смерть от аборта и попытку отравления, которые де Ревелль пытался разрешить упрощенным делопроизводством и добиваясь признания под пыткой. — Эти дела следует доверить королевским судьям, но одному Богу известно, когда они в следующий раз посетят Девон, — закончил он.

Юстициарий пообещал сделать все, что в его силах, чтобы ускорить приезд суда присяжных, но Джон подозревал, что сам он с крайним пессимизмом относился к возможному убыстрению процедуры.

Ночь все тянулась и тянулась, и Джон был рад тому, что никто не пришел и не поволок его расследовать очередное смертоубийство. С наступлением рассвета гости потянулись на выход, пребывая в разной степени алкогольного опьянения, и Матильда взяла Джона под руку, чтобы он сопроводил ее на Мартин-лейн. В кои-то веки она была довольна собой и своей судьбой.

Ее супруг, также осчастливленный ее хорошим настроением, предвкушал хлопотливый день, гадая, какие новые неприятности он принесет.

* * *

Первая неприятность возникла спустя час после рассвета, когда коронер поднялся в покои шерифа, чтобы обсудить последнее развитие событий в деле Фитцосберна. По дороге он заглянул в монастырь Святого Джона и обнаружил, что серебряных дел мастер уже почти полностью оправился, хотя и был по-прежнему очень слаб, испытывал перебои в сердце и ощущал странные покалывания в руках и ногах. Он уже мог говорить, вот только сказать ему, в общем-то, было нечего. Годфри смог вспомнить только то, как сел ужинать, а пищу ему, как обычно, приготовил повар на заднем дворе. Ему было трудно глотать, поскольку воспалившаяся рана на шее причиняла сильную боль, но ему удалось съесть пару кусочков жареной птицы. Через несколько минут он почувствовал оцепенение и покалывание во рту и горле, которое быстро сменилось жжением в животе. Затем у него начались перебои в сердце, онемели пальцы, он сильно вспотел и потерял сознание. Больше Фитцосберн не помнил ничего вплоть до того момента, когда очнулся в монастыре.

В это мгновение брат Саульф прекратил дальнейшие расспросы, но сказал, что к вечеру или на следующее утро Фитцосберн может почувствовать себя настолько хорошо, что его можно будет перенести на носилках в его собственную постель.

И вот теперь Джон вернулся во внутренние помещения замка, пытаясь поймать Ричарда в эти последние суматошные часы перед отбытием процессии Хьюберта Уолтера, который намеревался вернуться в Лондон через Саутгемптон и Винчестер. Перед дверьми в комнаты шерифа выстроилась плотная шеренга клерков и солдат, и даже коронер не смог пробиться внутрь.

Ожидая в главном зале замка, пока рассеется толпа, он заметил, что к нему пробирается высокая фигура, расталкивающая всех, кто оказывался у нее на пути. Это был Джозеф из Топшема, за которым следовал Эрик Пико, и оба были чрезвычайно взволнованы.

— Во имя Христа, что здесь происходит, де Вулф? — заревел обычно тихий и спокойный судовладелец. — Прошлым вечером вы прислали мне известие о моем сыне, и я прибыл, как только открылись городские ворота. Это правда, что этот полоумный шериф арестовал его по подозрению в убийстве?

Джон рассказал, что произошло, и объяснил, что сейчас он находится здесь именно для того, чтобы поговорить с шерифом об этом деле. Фитцосберн быстро поправлялся, и вообще не было никаких реальных доказательств того, что его отравили, если верить аптекарю, хотя симптомы и обстоятельства указывали на это.

Седобородый купец схватил Джона за руку.

— Я должен увидеть Эдгара! Его мать вне себя от беспокойства. Вы же коронер, вы можете отвести меня к нему. Я полагаю, он находится прямо под нами, в этой адской дыре, которую они называют тюрьмой.

Джон почувствовал, что Джозеф не в том настроении, чтобы ему противоречили; кроме того, оставаясь одним из самых могущественных торговцев в округе, он мог рассчитывать на проявление внимания. Бросив последний взгляд на столпотворение у дверей, он поманил Джозефа и Эрика Пико за собой и вышел наружу, а потом спустился по деревянной лестнице на землю. В нескольких ярдах поодаль виднелись каменные ступени, ведущие в подвал замка, который частично находился ниже уровня земли.

— Что случилось с этим чертовым Фитцосберном? — на ходу полюбопытствовал Эрик Пико. — Нам известно только половина истории.

Джон рассказал им все, что знал, опустив только обвинение в адрес самого аптекаря относительно Адель де Курси.

— Как бы я хотел, чтобы оно убило негодяя, будь то пища, яд или апоплексический удар, — прошипел торговец вином со злобой, поразившей коронера.

Джон остановился под арочным входом в полуподвальное помещение и взглянул на Пико.

— Где находилась Мабель Фитцосберн, когда ее супруг заболел? — сурово спросил он.

Темноволосый купец непринужденно рассмеялся.

— Только не рядом со своим мужем, если вы это имеете в виду. Хотя у нее и имеется веская причина прикончить эту свинью за те страдания, которые он ей причинил, но она была далеко.

— Я слышал, что она отправилась в дом своей сестры в городе?

— Только на одну ночь и один день. После этого я отвез Мабель в свой дом в Уонфорде, это достаточно далеко от города, где она будет недосягаема для Фитцосберна. Ее служанка и моя сестра остались с ней, так что она находится под надежным присмотром, — с намеком добавил он.

Джон, которому не было дела до моральной стороны поступка Мабель, бросившей мужа ради того, чтобы остаться с Пико, повернулся и вошел в сумрачный полуподвал. Основное помещение было пустым, влажный земляной пол блестел в свете смоляных факелов, укрепленных в железных кольцах на стенах. Дальняя часть была отгорожена стеной. Вход в тюрьму замка охраняла низкая арка с забранной металлическими прутьями дверью. Джон широкими шагами подошел к барьеру и потряс решетку, чтобы привлечь внимание тюремщика.

— Ты где, Стиганд, жирный урод?

Послышались звяканье ключей и невнятное бормотание, после чего грязный, невообразимо тучный мужчина, одетый в поношенную рабочую одежду, шаркающими шагами приблизился к решетке с другой стороны, вглядываясь сквозь нее в посетителей.

— Кто там? — требовательно спросил он.

— Это коронер — или ты настолько пьян, что уже ничего не видишь? — резко ответил ему Джон. Стиганд, сакс, ранее работавший забойщиком скота на бойне, не принадлежал к числу его друзей. — Впусти нас, я хочу поговорить с Эдгаром из Топшема.

Что-то ворча себе под нос, тюремщик отпер решетчатые ворота и распахнул их, на что ржавые петли отозвались протестующим скрипом. Задыхаясь и с трудом перемещая свое громоздкое и неповоротливое тело, он отступил назад в темный проход за воротами.

— Он здесь, слева, — пробурчал тюремщик, махнув связкой ключей в сторону.

По обе стороны прохода тянулись шесть или семь узких дверей, которые вели в крошечные камеры. В дальнем конце располагалась камера побольше, куда загнали человек двенадцать заключенных. Джон узнал старосту и двух мужчин из Торра, которые уставились на него с нескрываемой злобой.

Он махнул рукой в сторону камеры по левую сторону от них.

— Открой ее, черт тебя побери! — скомандовал он, и тюремщик медленно отпер и распахнул дверь. Внутри на каменной плите, заменявшей кровать, отрешенно сидел Эдгар, а над головой у него зияла узкая щель, сквозь которую на грязную и вонючую солому на полу падал тоненький лучик света. Единственным предметом мебели было кожаное ведро.

Ученик аптекаря вскочил на ноги и бросился на шею своему отцу, потом судорожно стиснул руку Эрика Пико, к которому относился, как к родному дядюшке. Последовали бессвязные восклицания и обмен словами. Эдгар громко заявил о своей невиновности, а двое других проклинали и Ричарда де Ревелля, и Фитцосберна.

Когда волнение несколько поутихло, коронеру удалось вставить несколько слов.

— Имеешь ли ты какое-либо отношение к отравлению Фитцосберна, если оно послужило причиной того, что он потерял сознание? — сурово спросил он.

Эдгар, грязный и взъерошенный после стольких часов, проведенных в тюрьме, горячо отрицал свою вину.

— Конечно лет, сэр Джон! Я хотел бы, чтобы он умер, признаю, но я предпочел бы убить его в открытом бою, а не отравить ядом, — это противоречит моей клятве аптекаря! Последовали еще уверения в том же духе, и на Джона не могла не произвести впечатления искренность долговязого ученика аптекаря. Но тут, к большому удивлению коронера, в проходе послышался лязг ножен, и в камеру в сопровождении сержанта Габриэля вошел шериф.

— Я услышал, что вы здесь, и пришел удостовериться, что здесь не происходит ничего противозаконного, — высокомерно заявил Ричард.

Его слова не подействовали на Джозефа из Топшема, который вплотную подступил к де Ревеллю и ткнул его в грудь.

— Что это за ерунда, Ричард? Ты не имеешь никакого права обвинять моего сына, не говоря уже о том, чтобы волочь его в тюрьму, как обычного уголовника. Где у тебя доказательства?

Шериф чуточку сник, поскольку судовладелец из Топшема был влиятельным человеком в торговой среде. Но решил все-таки не сдаваться.

— Несколько дней назад он напал на Фитцосберна и угрожал убить его. Будучи неопытным юнцом, он не мог сделать этого открыто, и потому прибегнул к своему искусству лекаря, чтобы избавиться от него тайно.

Джозеф упер свою седую бороду чуть ли не в самое лицо Ричарда.

— Чушь! Это чистой воды домыслы, чтобы облегчить себе задачу. Скажи ему, Джон, что обнаружил аптекарь;

Не без некоторого удовлетворения де Вулф сообщил, что Николас испытал еду и вино на животных, даже сам допил остатки вина, причем безо всяких неприятных последствий.

— И он, и брат Саульф из больницы монастыря Святого Джона говорят, что это мог быть апоплексический удар, вызванный естественными причинами, — заключил он.

Ричард покраснел, начал было задираться и возмущаться, но Джон кивком головы пригласил его выйти из камеры, взял за плечо и отвел на другой конец сырого и промозглого прохода.

— Есть еще кое-что, дорогой шурин, о чем им пока лучше не знать. У меня есть причины полагать, что Николас из Бристоля и есть человек, сделавший роковой аборт, от которого умерла Адель де Курси. Если он совершил одно преступление, то его легче заподозрить и в другом. — Сам коронер в это не верил, но не видел причины, по которой нельзя было бы воспользоваться этим предположением, чтобы хотя бы на время отвести угрозу от Эдгара.

Шериф уставился на Джона, который буквально слышал, как вертятся шестеренки в голове его шурина, сопоставлявшего полученные сведения с тем, что произошло с Феррарсами и де Курси.

— Это необходимо тщательно расследовать, — промямлил в конце концов он.

Они вернулись в камеру, и Джозеф незамедлительно перешел в атаку.

— Если ты не освободишь моего сына и не отменишь свою угрозу пытками вырвать у него признание, я обращусь к самому королю, где бы он ни находился. Я воспользуюсь одним из своих собственных кораблей, чтобы отправиться во Францию и вручить петицию ему лично — и я откажусь платить тебе все налоги, а мои корабли больше не будут экспортировать шерсть из Девона, даже если это разорит меня. Зато тебе точно придет конец, когда наступит время отчитаться перед лордом-канцлером в Вестминстере о том, почему упали доходы графства! И я лично обращусь с просьбой об аудиенции к Главному юстициарию, чтобы рассказать, почему я так поступил.

Ричард понял, что купец говорит совершенно искренне. Не только взимание налогов окажется под угрозой, если прекратится перевозка грузов через Ла-Манш, но и Ричард потеряет свои деньги, поскольку, подобно де Вулфу и многим другим, он имел значительный собственный интерес в экспортной торговле шерстью, которая служила основой местной экономики. Так что ему оставалось только попытаться сохранить лицо.

— Это заявление аптекаря, вкупе с другими сведениями, которые я только что получил, позволяют мне в данный момент проявить определенную снисходительность. Вы можете забрать своего сына, но он не должен покидать Эксетер до окончательного разрешения этого дела.

Он повернулся на каблуках и зашагал прочь, неестественно расправив плечи; его острая бородка торчала, как нос корабля. Габриэль последовал за ним, незаметно подмигнув Джону.

* * *

Когда арьергард кортежа юстициария скрылся за поворотом Магдален-стрит, которая вела из города на восток, жители Эксетера, кажется, издали общий вздох облегчения, и жизнь начала возвращаться в привычную колею. Шериф и констебль, взяв с собой добрую половину гарнизона, отправились сопровождать кавалькаду высокого гостя до самого Хонитона, но к полуночи собирались вернуться обратно.

Тем временем перед коронером встала необычная задача, которую ему предстояло решить после полудня, причем в первый раз. Остатки груза с корабля «Морская Мэри» были доставлены повозками из Торра и переданы на хранение на склад в гавани у Морских ворот.

В качестве коронера он являлся также и уполномоченным по последствиям кораблекрушения, в его обязанности входил осмотр остатков судна (что он уже проделал в Торбее), даже если эти остатки представляли собой всего лишь несколько досок. Потом он обязан был потребовать передачи всего спасенного имущества в пользу короны, оценить его и созвать жюри, чтобы определить, куда должны будут поступить доходы — хотя для себя Джон уже решил, что вернет груз его очевидным владельцам.

— А что там с убийством моряков? — поинтересовался Гвин, пока они шагали из «Буша» к гавани, а за ними с трудом поспевал на своих коротеньких ножках Томас.

— К данному вопросу оно не имеет отношения, — ответил Джон. — Это было чистой воды убийство и, поскольку виновные известны, полагаю, что должен предоставить это дело шерифу, ведь они уже находятся в его тюрьме. Все, что мне остается сделать, это зарегистрировать их повешение и конфисковать имущество, так как они являются уголовными преступниками.

Он по-прежнему испытывал некоторое внутреннее неудобство, поскольку, согласно закону, правонарушители из Торра должны были содержаться в тюрьме до тех пор, пока в Эксетере не состоится выездная сессия суда присяжных. И только потому, что он вроде бы пообещал Хьюберту Уолтеру польстить самолюбию шерифа, Джон намеревался передать преступников в руки де Ревелля. Он утешал себя тем, что какая бы судебная процедура ни была к ним применена, их все равно наверняка повесят.

Они достигли гавани и отправились инспектировать груз. Бочонки с вином и ящики с сушеными фруктами, общим числом около сорока, были сложены в сарае под соломенной крышей, поблизости от причала ниже по течению от Экс-айленда. Как портовый город Эксетер намного уступал Топшему в объеме грузооборота: он был расположен выше по реке, где глубина была настолько незначительной, что даже во время самого высокого прилива в гавань могли заходить только небольшие суда. Поэтому большая часть товаров теперь поступала из Топшема, где их перегружали с океанских судов на речные баржи.

Гвину удалось убедить несколько десятков местных жителей выступить в качестве присяжных, хотя строго говоря, их следовало набрать в Торре и в его окрестностях, то есть там, где произошло кораблекрушение. Другие заинтересованные стороны были представлены Джозефом из Топшема и Эриком Пико, которые оставались единственными получателями груза, находившегося на борту злополучного корабля.

Процедура завершилась быстро и без осложнений. Гвин загнал озадаченных и смущенных присяжных в сарай. Они встали рядом с вышеозначенными товарами, которые были сложены с одной стороны просторного помещения, тогда как оставшуюся его часть занимали тюки шерсти, камвольной ткани и мешки с зерном, ожидающие отправки из Экса. Чуть в стороне от простолюдинов стояли Джозеф и Эрик со счетными палочками в руках. Ни тот, ни другой не умели читать или писать, но зато оба привыкли вести точный учет своих товаров с помощью палочек с насечками, точно так же как управляющий поместьем подсчитывал на палочках все произведенные в его поместье товары. Для дальнейшей проверки здесь присутствовали старый Леонард, клерк из Топшема, у которого имелась письменная опись товаров, подлежащих доставке из Нормандии. Не теряя времени даром, де Вулф сразу перешел к делу.

— Все остатки кораблекрушения на море в водах Англии принадлежат королю Ричарду, — заявил он громким голосом. — Остов судна, в том случае, если он представляет какую-либо ценность, и, разумеется, все спасенные приспособления и товары должны быть описаны и оценены. Потом коронер и его жюри принимают решение, как с ними следует поступить. По закону ценности должны быть переданы в королевскую казну, лорду-канцлеру казначейства.

Он суровым взглядом обвел ничего не выражающие лица присяжных, большинство из которых проживало в близлежащем Бретэйне и на улочках вокруг церкви Всех Святых. Растерянные и смущенные, они ждали, чтобы им сказали, что делать дальше.

— Судно было полностью уничтожено штормом, так что говорить о нем больше не стоит. Однако основную часть груза вынесло на берег, и вот она лежит перед вами. — Джон махнул рукой в сторону штабеля бочек, и присяжные послушно повернули головы, чтобы обозреть их. — Все, что нам остается сделать, это доказать происхождение судна, и, хотя весь экипаж погиб, это можно легко сделать. — Он вежливо пригласил Джозефа выйти вперед. Гвин приволок из угла расщепленную доску с борта судна и продемонстрировал собравшимся грубо вырезанные на ней буквы.

— Джозеф из Топшема, вы узнаете эту обшивную доску?

Тот кивнул, и его седая борода качнулась вместе с ним.

— Признаю. Она с моего собственного судна «Морская Мэри», которое шло из Барфлера в Нормандии в Топшем.

— А это действительно часть того груза, который оно перевозило? — спросил Джон, снова сделав указующий жест пальцем.

— Действительно. Часть его — это мои собственные товары, импортируемые из Англии. Остальное принадлежит находящемуся здесь Эрику Пико.

— Что представлял собой груз целиком?

Оба купца вновь взялись за свои счетные палочки.

— У меня было сорок шесть бочек и шестнадцать ящиков сушеных фруктов, которые я заказал у своих поставщиков из Котентена. Похоже, что уцелела только треть из всего, — сказал Джозеф.

Коронер обернулся к Пико и жестом приказал ему говорить.

— Как и Джозеф, я регулярно импортирую вино через Ла-Манш. Нынешняя поставка составляла… — он снова посмотрел на свои палочки, — шестьдесят бочек, из которых здесь находятся только двадцать две.

Джон потер подбородок.

— Получается, что даже если вам будут возвращены эти товары, вы потеряли более половины своих вложений?

Оба торговца мрачно кивнули в знак согласия.

— Боюсь, нынешней зимой цены на вино и фрукты возрастут, — сказал Джозеф. — Нам нужно как-то возместить потери.

— А что будет, если уцелевшие товары попадут в королевскую казну?

Пико многозначительно закатил глаза.

— Может, это меня и не разорит, но потеря прибыли даже с учетом двадцати двух оставшихся бочонков еще долго не позволит мне снова приобрести полный груз.

Джозеф согласился со своим другом, и Джон повернулся к присяжным.

— Пожалуй, этот вопрос надлежит разрешить наиболее естественным и справедливым путем. Эти двое честных купцов ожидали прибытия своего груза в гавань, когда по воле Божьей ураган бросил их судно вместе с грузом на скалы. Больше половины груза погибло, остальную часть вынесло на берег. По моему мнению, к которому я настоятельно рекомендую вам прислушаться, эти бочонки и ящики всегда были собственностью Джозефа и Эрика. Даже то, что они были украдены деревенскими жителями Торра, не меняет дела — это можно считать незаконным и временным отклонением. — Он сделал паузу, чтобы собраться с мыслями. — Все обстояло бы совершенно иначе, если бы на берегу были найдены неизвестные товары с неизвестного судна. Тогда корона вполне законно могла бы предъявить свои права на них. Но нам известен корабль, мы знаем поименно каждого погибшего моряка, и товары были совершенно очевидно опознаны. Как же они могли стать еще чьей-либо собственностью, если никогда не выходили из владения Джозефа и Эрика? — Он обвел пристальным взглядом строй робких и глуповатых присяжных. — Что ты можешь сказать? — требовательно обратился он к огромному мужчине, стоявшему в конце передней шеренги.

Неожиданно назначенный старшина неловко переступил с ноги на ногу и бросил быстрый взгляд на своих соседей и через плечо — на тех, кто стоял сзади. Не дожидаясь ответа, он проговорил:

— Мы согласны, коронер.

Чтобы не дать разгореться дискуссии и не допустить сомнений относительно сказанного, Гвин сбил присяжных в кучу и выпроводил их восвояси, подобно овчарке, пасущей стадо овец. Джозеф с Эриком подошли поблагодарить Джона за его сноровку и ловкость и тоже ушли со склада, предварительно договорившись со сторожем, что заберут товар попозже. Вместе с Джоном и Гвином они дошли до городских ворот, позади за ними трусил секретарь коронера.

Разговор перешел на другие темы.

— Эдгар сказал мне, что он обсуждал ужасные события последней недели с Кристиной, — начал Джозеф. — Морально она уже почти оправилась, слава Богу, ведь она такая жизнерадостная молодая женщина. В разговоре с ней Эдгар предположил, что, может быть, ей все-таки удастся узнать насильника по голосу или по каким-то характерным признакам поведения, если она столкнется с ним лицом к лицу.

Джон позволил себе усомниться в этом.

— Она упорно отрицает, что заметила хоть что-то, что может помочь опознать преступника.

Судовладелец вздохнул.

— Я знаю, и, вероятно, так оно и есть. Но Эдгар отчаянно старается добиться какого-нибудь успеха в этом деле — и ради нее самой, и чтобы отвести от себя подозрения в том, что он пытался убить Фитцосберна.

— Ну, и что же он предлагает? — спросил Джон, когда они зашагали по круто поднимающейся в гору Рэк-лейн к Саутгейт-стрит.

— Чтобы Кристина встретилась с Годфри Фитцосберном: Эдгар надеется, что эта встреча пробудит у нее какие-нибудь воспоминания.

— Он может не согласиться на это, — возразил Эрик.

— Согласится, будь он проклят! — взорвался Джозеф. — Его надо заставить дать согласие. Как страж законности и служащий суда, вы ведь обладаете такими правами, де Вулф?

Джон некоторое время размышлял.

— Даже не знаю, обладаю я ими или нет, — откровенно признался он. — Но, с другой стороны, и Фитцосберн этого не знает, так что я могу обманом заставить его согласиться на такую встречу.

— А как насчет согласия шерифа? — спросил Эрик.

— Пошел он к черту. Он изо всех сил старается выгородить этого человека, потому что тот занимает видное место в гильдии и в городской иерархии, — ответил Джон. — Не думаю, что его согласие или отказ что-либо изменят.

Они расстались, чтобы отправиться по домам, предварительно договорившись о том, что Джон заглянет к Риффордам, чтобы заручиться согласием Генри на визит Кристины на Мартин-лейн, когда Фитцосберн вернется в свой дом из больницы монастыря Святого Джона.

* * *

День уже был на исходе, темнело, и на небе собирались тяжелые дождевые облака. Джон явился домой и закрепил свой семейный мир с женой, которая все еще находилась в состоянии эйфории, охватившей ее после нескольких последних дней бурной общественной жизни. Они поужинали и уселись перед огнем, и он посвятил ее в подробности прошедшего дня. Напоследок он коснулся Кристины Риффорд, и это в значительной мере охладило пыл Матильды.

— Я думаю, что вы дурно обошлись с бедным мастером Годфри, — заметила она, защищая мужчину, который время от времени хотя бы делал вид, что она ему нравится.

— Со своей женой он обошелся еще более дурно, — осмелился возразить Джон. — Она навсегда оставила его после того, как он избил ее, если верить торговцу вином Пико. Я сам видел, как он отвесил ей такой удар, каким можно свалить с ног быка.

Матильда прищелкнула языком.

— Его изрядно разозлили. Этот глупец, ученик аптекаря, осмелился оскорбить Годфри на пороге его же собственного дома, и сын Феррарсов, пусть он и знатного рода, не имел никакого нрава набрасываться на него. А потом его отравили, и нет никакого сомнения, что это сделал тот идиот из Топшема, — словом, это уже чересчур.

Джон попытался успокоить ее:

— Ну, быть может, если Кристина скажет, что он не напоминает напавшего на нее негодяя, то все подозрения с Фитцосберна будут сняты.

Кажется, такой ход пришелся по душе его супруге.

— Тогда приведи ее ко мне. Ты же не можешь сам отвести бедную девочку к нему домой. Договорись о времени с мастером Годфри, доставь сюда молодую женщину, и я пригляжу за ней, когда ты устроишь им свидание.

После такого дружеского заверения Джон поудобнее устроился в кресле и, лениво почесывая Брута за ухом, задремал перед камином, не обращая внимания на ветер, который гремел ставнями и холодом обвевал его ноги.