Этим вечером Джон нашел свою супругу в странном настроении. Они вкушали обед в цивилизованной обстановке, сидя за длинным столом в зале, и между ними стояли пустые лавки, которые могли быть заполнены их сыновьями и дочерьми, не будь их брак таким во всех смыслах бесплодным. Мэри внесла горячий бульон, за ним последовала вареная баранина, которой в это время года было много, отчего она была дешевой: большую часть крупного рогатого скота резали к декабрю из-за отсутствия корма на зиму.

Пообедав, они взяли кружки с горячим вином и уселись по обе стороны огромного очага. У каждого из них был монашеский стул, напоминавший будку часового с зонтом и накидкой, чтобы уберечься от сквозняков, задувавших в закрытые ставнями окна и под двери.

Пока они ели, Джон пересказал события, произошедшие во время его поездки в Торбей, рассказал о дознании, встрече с торговцем из Топшема и о своем кратком визите в Стоук-на-Тайнхеде. Последнее сообщение Матильда встретила ледяным молчанием, поскольку ее чувства к его семье, особенно к свекрови, были столь же прохладными, как и их чувства к ней. Ей всегда казалось, что отец заставил ее выйти замуж за человека ниже ее по общественному положению, за мелкого рыцаря, у которого в отличие от де Ревеллей больше не было родственников в Нормандии.

И вот они сидели перед огнем, и она хмуро рассматривала горящие поленья.

— Тебя никогда не бывает дома, Джон. Какой муж может так пренебрегать своей супругой?

Он вздохнул, когда речь зашла о старой болячке.

— Ты прекрасно знаешь, что я должен был рассказать Джозефу и его сыну о происшедшей здесь трагедии — ты сама отправила меня в дорогу, вчера утром.

— Ты всегда находишь причину, — без всякой логики возразила Матильда. — Ни одна женщина из высшего общества нашего города не остается так часто без супруга, в одиночестве и без защиты.

Джон давно оставил все попытки воззвать к ее голосу разума.

— Как сегодня Кристина? Ты говорила, что была у них утром.

С Матильдой произошла внезапная перемена настроения, она стала чуть ли не дружелюбной- ее интерес к драме Риффордов был несомненен.

— Бедная девочка чувствует себя лучше, по крайней мере боль утихла, а царапины и синяки заживают. Но вот душевное состояние у нее неустойчивое. Она то смеется, то плачет, то говорит, что с ней все в порядке, то всхлипывает, заявляя, что лучше бы она умерла.

— Этого следовало ожидать, полагаю, — миролюбиво заметил Джон, надеясь умилостивить свою супругу согласием с ней.

Но она метнула на него яростный взгляд, ее прикрытые тяжелыми веками глаза на квадратном лице превратились в буравчики.

— Откуда тебе знать, чего следовало ожидать? Неужели ты когда-либо имел дело с надругательством, если не считать того, что сам был его участником во время одной из своих солдатских кампаний?

Он не обратил внимания на ее нарочитую грубость и спросил:

— Она больше ничего не говорила про обстоятельства нападения?

После очередной благоприятной смены настроения Матильда опустила свое приправленное специями вино на колени и заговорила тихим, заговорщическим тоном:

— Я сидела с ней сегодня днем, и она была почти совсем как раньше. Она сообщила еще кое-какие детали того ужасного вечера.

Джон подался вперед, надеясь услышать что-нибудь полезное для своего расследования.

— Она вспомнила что-нибудь о том, кто напал на нее?

Матильда поджала губы.

— Нет, она его не видела. Но она подробнее рассказала мне о своих визитах в тот вечер. Кристина приходила к нашему соседу, чтобы забрать какую-то безделушку, которую этот твой худосочный англичанин Эдгар купил для нее.

Матильда считала всех саксов недочеловеками, а кельтов, например корнуолльцев и валлийцев, вообще приравнивала к животным. Отчасти ее антипатия к семье Джона объяснялась тем, что его мать была кельткой. Матильда пыталась забыть, что ее муж был всего лишь наполовину норманном.

— Кристина сказала мне, что двое мужчин, которые работают на Фитцосберна, оба саксы, все время смотрели на нее самым похотливым образом. — Она неодобрительно фыркнула. — Не могу себе представить, почему он держит такой сброд. Наверняка ведь можно найти подмастерьев и получше.

Джон разочарованно откинулся на спинку стула.

— И это все, что она рассказала? Например, она не видела случайно, чтобы кто-то из них последовал за ней в собор?

Матильда покачала головой, и жесткие завитушки ее волос, скрепленные золотыми заколками, затанцевали у нее над ушами.

— А в этом есть необходимость? Совершенно очевидно, что кто-то из этих негодяев и был насильником. Не пробыв в мастерской и часа, она была просто ошарашена грязными взглядами и словами этих мужчин. Один или даже оба наверняка виновны. Разве может быть иначе?

Коронер вздохнул: чувство справедливости у его супруги было столь же избирательным, как и у ее брата.

— Это всего лишь предположение, не имеющее под собой ни малейших доказательств, Матильда. Да в Эксетере есть сотни мужчин, которые желали Кристину, — она ведь признанная красавица. Кто-то увидел ее вечером, идущей в одиночку, и воспользовался возможностью удовлетворить свою похоть — нет никакой причины обвинять одного из этих подмастерьев.

— Да они более вероятные подозреваемые, чем любой из сотен твоих, Джон! Вот разве ты можешь назвать кого-нибудь еще?

Он молчал, боясь, что если выскажет свое мнение, то с ней случится один из ее приступов ярости или хандры.

— Интересно, почему Годфри позволил своим людям так фривольно вести себя с клиенткой? Он должен был наказать этих бесстыдников уже за то, что они осмелились поднять глаза на эту девочку, — лицемерно заметила она.

Джон заметил, что Матильда назвала их соседа по имени. Он знал, что она подлизывалась к этому мужчине, потому что он заигрывал с ней и отвешивал ей совершенно незаслуженные комплименты, стоило им встретиться на улице или на каком-либо мероприятии. Сам он терпеть не мог этого малого из-за его нелепой одежды и чванливой и самодовольной манеры держаться.

— Кристина больше не сказала ничего толкового, а?

— Я считаю это очень толковым, Джон. Я специально рассказала обо всем Ричарду, когда он заглянул ко мне сегодня днем. Хорошо хоть мой брат заботится о моем здоровье и моих чувствах, раз уж супруг на это неспособен.

Джон разозлился на нее за эти слова.

— И ты рассказала эту сказочку своему братцу?

— Естественно, и он, кстати, очень ею заинтересовался. Он сказал, что пошлет завтра кого-нибудь из своих людей, чтобы этих подмастерьев доставили в Рогмонт на допрос.

У ее мужа лопнуло терпение.

— Я бы желал, чтобы ты оставила отправление правосудия тем, кто назначен для этой цели, Матильда. Если бы Кристина хотела, чтобы шериф знал об этом, она рассказала бы ему сама.

От этих слов Матильда вспыхнула как спичка. В ярости она накинулась на мужа, обвиняя его в бессердечности и неблагодарности, крича, что он не стоит и мизинца ее брата. Она обвинила его во всех смертных грехах, реальных и вымышленных, и даже привстала со стула, пролив вино, чего, впрочем, не заметила.

Мэри, которая вошла было, чтобы убрать со стола, на цыпочках вышла вон. Ей было жаль хозяина, но она не собиралась играть роль партизанки из боязни потерять работу.

Джон старался подавить поднимающийся в нем гнев в напрасной надежде, что вспышка ярости Матильды утихнет так же внезапно, как и началась, но теперь жена разошлась вовсю. В конце концов, не в состоянии вставить хоть слово, чтобы прервать поток ее оскорблений, он встал так резко, что стул под ним опрокинулся с громким стуком.

— Достаточно, женщина! — проревел он столь яростно, что Матильда замолчала на полуслове и замерла с открытым ртом, а он угрожающе навис над ней. — Бесись и ори, сколько тебе угодно, но только в одиночку. А я ухожу! — Джон прошагал к двери вестибюля и распахнул ее с такой силой, что завизжали петли.

Когда он исчез в темноте, его супруга вновь обрела голос:

— Ну и убирайся, и будь проклят, неблагодарный ублюдок! Убирайся в свою вонючую пивную и к своей валлийской шлюхе!

Она набрала воздуха в легкие для новой порции оскорблений, но муж с оглушительным стуком уже закрыл за собой дубовую дверь.

Несмотря на слова Матильды, Джон не отправился сразу же в «Буш», а решил предпринять самостоятельное расследование дела Кристины. Ему пришлось прошагать всего лишь двадцать ярдов, прежде чем он нанес свой первый визит.

Распахнув дверь, которую Кристина открывала всего два дня назад, Джон вошел в мастерскую Фитцосберна. Здесь были те же двое работников, которые каждый вечер усердно работали до тех пор, пока кафедральный колокол не отбивал семь часов. Старший, Альфред, нервно поднялся на ноги, и кусок металла, над которым он трудился, с лязгом упал на скамью.

— Добрый вечер, сэр Джон. Вам нужен хозяин? — Голос его звучал напряженно, как если бы он ожидал этого визита уже некоторое время.

Джон кивнул и обернулся, чтобы взглянуть на младшего из подмастерьев, Гарта. Этот мускулистый и крепкий малый ответил ему ничего не выражающим взглядом, и на его тупом лице не отразилось и следа беспокойства. Джон, знавший дочти всех в Эксетере, всегда считал этого парня, которого частенько встречал на Мартин-лейн несколько недоразвитым, хотя ему говорили, что он способный работник по металлу. Джон молча рассматривал его долгим и тяжелым взглядом.

— Жуткое дело, то, что случилось позавчера, сэр, — дрожащим голосом произнес Альфред, словно бы не в состоянии выносить зловещего молчания. — Молодая леди была здесь именно в тот самый вечер.

— Твой хозяин, он дома? — рыкнул Джон, не обращая внимания на приглашение принять участие в диалоге.

Не говоря ни слова, Гарт повторил те же самые действия, что и во время визита госпожи Риффорд: глядя на де Вулфа, огромным кулаком он отбил чечетку на стене позади себя.

Не дожидаясь приглашения, коронер отдернул тяжелую шерстяную драпировку и перешагнул порог внутренней двери. Задняя часть мастерской все так же была погружена в темноту, которую рассеивал лишь свет от погасшего горна и мерцание лампы откуда-то сверху.

Хотя по размерам дом Фитцосберна был почти таким же, как у Джона, весь первый этаж здесь был отведен под мастерскую, а сам хозяин жил на верхнем этаже, составленном из тяжелых досок, положенных на встроенные в стены кронштейны, в семи футах над землей.

Пока Джон осторожно продвигался в полумраке, на ступеньках зазвучали тяжелые шаги и свет заслонила фигура Фитцосберна, спускающегося ему навстречу. В руках у него была сальная лампа; подняв ее над головой, он узнал посетителя.

— Матерь Божья, это де Вулф! Входите и добро пожаловать. Прошло много лет с тех пор, как вы последний раз переступали порог моего дома.

Джон пробормотал какие-то ничего не значащие слова и последовал за серебряных дел мастером вверх по лестнице.

Светелка занимала весь верхний этаж и была разделена на две комнаты, одна из которых служила спальней. Меблированы они были лучше, чем его собственные: состоятельный гильдейский мастер мог позволить себе дорогие гардины на стенах, шерстяные ковры на полу и несколько стульев и табуреток вокруг большого стола. Здесь же был маленький камин, встроенный, похоже, в дымовую трубу расположенного внизу горна, и в комнате было чересчур жарко даже для холодного зимнего вечера.

— Входите и выпейте горячего вина со специями, — разливался соловьем Фитцосберн. Пожалуй, вино с пряностями было первым, что он предлагал любому посетителю.

Джон внезапно почувствовал, что в комнате был кто-то еще: над краем скамьи с высокой спинкой; стоявшей у огня, появилась чья-то голова.

— Кто это, Годфри? О, сэр Джон, это вы!

Это оказалась жена Фитцосберна, Мабель, симпатичная женщина, на десять лет моложе мужа. Его первая жена умерла при родах шесть лет назад, ребенок родился мертвым. Пять лет спустя он женился на Мабель, дочери Генри Кнэпмена, состоятельного владельца оловянных рудников из Чагфорда, на самом краю Дартмура. Невысокая, стройная и очень светленькая, она была еще одной леди в Эксетере, которая привлекала множество восхищенных и одновременно похотливых взглядов.

Хотя Джону никогда не нравился ее муж, то немногое, что он знал о Мабель, говорило в ее пользу. Она всегда оставалась веселой и дружелюбной, тем не менее, было в ней что-то такое, что заставляло мужчин сомневаться в том, что они получат шанс, если обстоятельства сложатся должным образом. Несмотря на то, что Джон всегда был не прочь приударить за женщинами, ему и в голову не приходило обратить свое внимание на Мабель, отчасти оттого что она жила совсем рядом, слишком близко, чтобы он мог чувствовать себя в безопасности.

Годфри уже разливал вино и силой всовывал в руку коронера стакан, не имевший ничего общего с теми грубыми кружками, которые Джон использовал в своей конторе в замке.

Джон уселся на стул возле огня, а Мабель вернулась на свое место, освещенная пламенем горящих поленьев. Он рассматривал ее, глядя поверх кромки своего стакана, пока Годфри суетился с выпивкой для себя и своей жены. На Мабель было модное длинное платье из бледно-зеленого шелка с вышивкой вокруг шеи и по подолу. Талию ее дважды обвивал зеленый шелковый шнур, а на платье она накинула тунику темно-зеленого цвета, распахнутую спереди. Ее светлые волосы были разделены на прямой пробор, и две косы, в которые были вплетены зеленые шелковые ленты, Ниспадали на грудь. Джон не мог не сравнивать ее с Матильдой, которая, несмотря на все старания и ухищрения Люсиль, а также на свои дорогие наряды, умудрялась выглядеть неуклюжей и безвкусной.

Фитцосберн принес свой стакан и сел между ними на подбитый мехом стульчик.

— Полагаю, мы знаем, что привело вас сюда, Джон — надеюсь, я могу вас так называть? — но, тем не менее, мы рады вас видеть.

Коронер предпочел бы обойтись без такой фамильярности, но не мог сказать об этом, сидя у хозяйского огня и попивая его вино.

— С вашей супругой все в порядке? — вежливо поинтересовалась Мабель.

— Я тоже на это надеюсь. Очаровательная леди, один из столпов эксетерского общества. Я бы хотел, чтобы мы почаще виделись с вами обоими, — оживленно вмешался ее супруг.

— Я всегда занят, — пробормотал Джон. — Почти все время отсутствую, так что на развлечения меня не хватает. — Он громко откашлялся, что, как и его ворчание, всегда служило преамбулой к серьезному разговору. — Как вы и подозревали, я занят расследованием печального происшествия с Кристиной Риффорд.

Последовали восклицания: «Какой ужас!» и «Бедная девочка!», которые пара напротив произнесла в унисон.

— Я так понимаю, что последним местом, где ее видели в тот вечер, была ваша мастерская, Фитцосберн.

— Называйте меня Годфри, Джон, пожалуйста! Да, она, конечно же, была здесь в тот вечер, но, насколько я слышал, это было не последним местом, которое она посетила. Был еще и собор.

Джон неохотно согласился. Будь он проклят, если станет называть этого тщеславного петушка по имени, но расследование должно продолжаться.

— Это так, но пока мы не нашли никого, кто мог бы подтвердить, что видел ее там. — Главным образом, это объяснялось тем, что никто еще и не спрашивал об этом, но Фитцосберну знать об этом было необязательно.

Гильдейский мастер провел рукой по своим густым курчавым волосам.

— Эта милая девочка пришла в мастерскую примерно между шестым и седьмым ударами колокола. Подмастерья еще находились здесь, так что это не могло быть семь часов. Она пробыла тут совсем недолго, хотя я упросил ее задержаться и согреться вином, вот как вас сейчас.

Джон заметил, что Мабель обратила взгляд своих голубых глаз на мужа, но ничего не сказала.

— Так она не поднималась наверх, чтобы поприветствовать вашу супругу? — с нажимом спросил он.

Теперь наступила очередь Фитцосберна посмотреть на свою жену, и он сделал мгновенную паузу, прежде чем складно ответить.

— До вчерашнего дня Мабель находилась в нашем доме в Доулише. Она предпочитает морской воздух этой довольно маленькой светелке над мастерской, в которой иногда становится чересчур дымно, когда горн работает на полную мощность.

— Итак, вы были один?

— Да, если не считать этой деревенщины внизу. Они хорошие подмастерья, но вряд ли годятся составить компанию.

Джон одним глотком осушил половину своего стакана.

— Я должен задать этот вопрос, потому что по городу ходят всякие слухи. Эти двое мужчин, Альфред и Гарт, имеют хорошую репутацию?

На полном лице серебряных дел мастера внезапно отразилось понимание, которое Джон немедленно распознал как фальшивое.

— Так их подозревают в этом злодействе? Ну, как я уже говорил, они хорошие работники, но вот за их характер я не поручусь. Когда они уходят в семь часов из этой мастерской, то просто перестают для меня существовать. Я никак не могу знать — и меня, это не заботит, — чем они занимаются в свободное время.

«Другими словами, ты, негодяй, бросаешь их на съедение волкам», — с горечью подумал Джон. Он бы горой стоял за своих людей, Гвина и даже сомнительного Томаса, при любых обстоятельствах.

— Нет ли у вас причин думать, что они могли бы вынашивать злые помыслы против этой девушки Риффорд?

Годфри плотоядно оскалился, но потом спохватился, поймав на себе внимательный взгляд ярко-голубых глаз Мабель. Он кашлянул.

— Должен заметить, она чрезвычайно красивая молодая женщина. Думаю, что в своем воображении многие мужчины в этом городе имеют подобные помыслы. Вряд ли Альберта и Гарта можно считать исключением.

— Но видели ли вы, чтобы они сделали или сказали бы что-либо предосудительное?

— Нет, Джон, не видел. Но я не смотрю на своих слуг, для меня главное — мои клиенты, особенно если это дочь одного из городских старшин.

После нескольких минут бесплодной беседы коронер залпом допил остатки вина и поднялся, чтобы уходить. Фитцосберн упрашивал его остаться и выпить еще, но Джон чувствовал, что тот будет рад его уходу. Мабель больше не произнесла ни слова, но у него было ощущение, что ей много чего найдется сказать своему супругу, после того как за коронером закроется дверь.

Он вышел из дома и, обогнув угол Мартин-лейн, ступил на главную улицу, направляясь мимо дома Риффордов на другой стороне к замку и Восточным воротам. Колокола на многочисленных церквях звонили, призывая прихожан на семичасовую службу, вторя басовому гулу кафедрального собора. С юга снова подул пронизывающий ветер, и на темных улицах почти не осталось прохожих.

Де Вулф подошел к дому на углу и постучал. Дверь открыла старая тетка Бернис и, возбужденно суетясь вокруг него, впустила коронера внутрь. Возле очага, широко расставив ноги, словно охраняя зал, стоял Генри Риффорд. Потом Джон заметил ножки и юбки Кристины, которая сидела в большом кресле. Шагая по покрытому тростником полу, он с удивлением обнаружил сухопарую фигуру сестры Мадж, сидящей на скамье напротив девушки.

Кристина выглядела бледной, но собранной, и вежливо приветствовала его, однако в глазах ее сквозила настороженность, с которой, как он подозревал, она еще долго будет относиться к любому мужчине.

Они обменялись обычными любезностями, которые звучали несколько натянуто, и, хотя коронер и получил приглашение присесть, он все-таки остался стоять,

— У меня нет никакого желания вмешиваться в вашу жизнь, мисс Кристина, но я хотел узнать, как вы себя чувствуете, надеюсь, что вы оправляетесь от выпавшего на вашу долю сурового испытания так быстро, как все ожидали, — произнес он, запинаясь.

Она грациозно наклонила красивую головку.

— Мое тело крепнет с каждым часом, сэр Джон, — сказала она, подразумевая, что ее духу потребуется на выздоровление намного большее время.

Сестра Мадж поднялась на ноги.

— Я тоже заглянула узнать, не могу ли что-нибудь сделать для бедной девочки, но ее синяки и царапины заживают очень быстро. Она крепка духом, и у нее благочестивая и благородная душа. Все, что мне остается, это молиться за ее быстрое возвращение к здоровью и счастью. — Мадж торжественно прошествовала к двери, как корабль под всеми парусами, ее белая головная накидка трепетала над черным монашеским одеянием, а деревянный крест хлопал по плоской груди. — Городские ворота давно закрыты, поэтому я отправлюсь в монастырь Святого Николая, чтобы помолиться, и буду умолять их предоставить мне ночлег в лазарете. — Речь шла о маленьком лазарете, расположенном ниже по улице, неподалеку от аптекарской лавки, где обучался Эдгар.

Риффорд и Джон поблагодарили ее за бесконечную поддержку, и она выплыла в ночь в сопровождении одного из слуг Генри, который должен был проводить ее до монастыря.

Генри Риффорд, лицо которого обрело обычную красноту, вернулся к огню.

— Вам нужно что-нибудь конкретное, коронер, помимо вежливых расспросов о здоровье моей дочери? — Он произнес эти слова вызывающим тоном, словно приглашая Джона вторгнуться дальше в их трагическую судьбу. Принадлежа к партии епископа и шерифа, он выступал против назначения Джона коронером, но скорее по политическим, нежели по личным мотивам.

— Как бы не было мне неприятно беспокоить вас, старшина, я обязан выяснить все, что могу, об этом преступлении. Насильник должен быть пойман не только ради того, чтобы отомстить за вашу дочь, но и для того, чтобы предотвратить подобное зло в будущем. Если его не поймают, он может решить, что еще одно такое деяние сойдет ему с рук. В этом городе много красивых девушек подвергаются подобному риску, хотя ни одна из них не может сравниться с Кристиной.

Для обычно немногословного де Вулфа это была целая речь, но зато она поставила Риффорда в такое положение, что он, как один из лидеров общины, не мог не сделать все возможное, чтобы содействовать общественному благу.

— Но как мы можем помочь? Все, что могло быть сказано, было сказано. Де Ревелль самолично был здесь три раза и теперь считает одного из подмастерьев, которые работают на Годфри Фитцосберна, самым вероятным подозреваемым. Если бы я думал, что это действительно так, то отправился бы туда сегодня же вечером и лично снес негодяю голову с плеч своим мечом.

«Длинный язык Матильды сделал свое дело», — кисло подумал Джон. Стоило какой-либо мысли втемяшиться в голову шерифу, как тот претворял ее в жизнь со всем пылом. И плевать на справедливость или здравый смысл. Джон повернулся к Кристине. Она сидела, скрестив руки на коленях, погрузившись в свои мысли, одетая в глухое тусклое платье из коричневой шерсти, ее волосы, не заплетенные в косы, свободно падали на плечи из-под белого льняного чепца.

— Кристина, вас спрашивали об этом много раз, но неужели вы больше ничего не помните — совсем ничего, — что помогло бы нам опознать этого человека?

В глазах у нее заблестели слезы, хотя она не произнесла ни звука.

— У вас не было ощущения, что он здоровенный и тяжелый или худощавый и хрупкий?

— Он был очень силен, вот все, что я знаю.

Джон попробовал сменить тактику.

— Вы сказали моей жене, что в мастерской серебряных дел мастера двое работников заставили вас ощутить неловкость?

Она кивнула, на этот раз более оживленно, потому что он оставил в покое сцену ее позора.

— Они смотрели на меня, но больше ничего особенного. Я узнала за последний год, как мужчины смотрят на меня, когда они… они думают о таких вещах, — запинаясь, закончила она.

Ее отец уже подавал знаки, что Джон злоупотребляет их доверием и терпением и что ему следует заканчивать свои расспросы.

— Вы не видели, чтобы за вами кто-нибудь следовал от Мартин-лейн до собора?

— Я ни на кого не смотрела. Мне и в голову не пришло, что за мной могут следить.

— А в самом соборе? Куда вы направились? Видели ли вы кого-нибудь знакомого?

— Я сразу же подошла к алтарю Марии, Божьей Матери, и опустилась перед ним на колени, чтобы помолиться о душе моей собственной матери Мэри. Он стоит как раз напротив клироса, слева. — Глаза Кристины снова наполнились слезами.

Джон не знал, были ли это слезы о ее матери, которой не было с ней в час нужды, или же Кристина вспомнила об изнасиловании, которое вскоре последовало.

— Не видели ли вы кого-нибудь знакомого? — упорствовал коронер.

— Я пробыла там около четверти часа. Несколько человек подошли преклонить колени и помолиться. Один или двое показались мне знакомыми, но я не знаю, как их зовут. Уходя, я прошла мимо одной женщины, Марты, жены колесного мастера, которая живет неподалеку от моей кузины Мэри. Я обменялась с ней несколькими словами, а потом вышла через боковую дверь.

Спрашивать больше было не о чем, и Джон ушел, тем более что Генри Риффорд проявлял признаки все возрастающего нетерпения.

Следующий визит он нанес в замок, расположенный в низине, в северо-восточной части города. Стражник у ворот поднял было тревогу, завидев черную фигуру, быстрыми шагами приближающуюся к нему по подъемному мосту через ров, но со стуком ударил тупым концом копья в землю, распознав коронера Его Величества короля.

Джон прошел под узкой полукруглой аркой во внутренний двор замка и проследовал далее к центральной башне, возведенной подле дальней стены, которая тянулась вдоль низкого кряжа над Нотернхей, образуя угол городского периметра.

Внутренний двор был полон людей, снующих между хижинами, которые лепились к берегу под стенами. Были разведены походные костры, и солдаты: со своими семьями отдыхали вечером после целого дня работы. В кустах и на повозках кудахтали куры, повсюду бродили гуси, на крышу небольшой хибары каким-то образом умудрился взобраться одинокий козел, щипавший поросшую травой соломенную крышу. В стойлах по правую руку, позади крохотной часовни Святой Мэри, ржали лошади и ревели быки. Земля под ногами представляла собой взбитое копытами месиво грязи, отходов и навоза, и, пока коронер шагал через двор к зданию, где располагались городская резиденция шерифа, он думал о том; что понимает, почему супруга Ричарда так редко появляется здесь.

У де Ревелля было несколько поместий, одно в Ревел-стоуке, другое в Тивертоне, где его элегантная, но холодная супруга леди Элеанор проводила большую часть времени, говоря, что терпеть не может переполненные помещения и казарменный дух Рогмонта.

Джон добрался до деревянной лестницы, которая вела к главному входу в башню, на втором этаже; под входом был подземный склеп, в котором размещалась тюрьма замка. У Южных ворот была еще одна тюрьма- адская бездна, где содержались осужденные городским судом, но те, кто еще только ожидал судебного процесса или уже осужденные судом шерифа графства либо выездной сессией Королевского суда, заканчивали свой путь в четырех вонючих камерах под башней.

У начала лестницы еще один полусонный страж нашел в себе достаточно сил, чтобы должным образом приветствовать коронера. Меры безопасности оставляли желать лучшего, особенно после закрытия ворот: последний раз боевые действия в Эксетере случились шестьдесят лет назад, когда Болдуин де Редверс, граф Девона, оборонял замок, защищая императрицу Матильду от войск короля Стефана во времена гражданской войны. Иногда Джон цинично размышлял о том, что имя «Матильда» больше всего подходит закаленным, агрессивным женщинам, таким, как императрица или его собственная супруга.

Он поднялся на второй этаж, основную часть которого занимал большой зал, пустынный в это вечернее время. Еще один стражник подпирал стену у маленькой двери, которая вела на половину шерифа, и, проворчав что-то по своему обыкновению, коронер протиснулся мимо него и вошел в комнату. Внутри горела пара сальных плошек и две свечи, что вместе с огнем в очаге давало достаточно света, для того чтобы освещать стол, за которым Ричард де Ревелль работал с документами.

Он был достаточно грамотен — необычное явление для рыцаря, и это вызывало тайную зависть Джона. Но одновременно это же служило и показателем беспомощности Ричарда в военных делах, он сумел уклониться и от французской, и от ирландской войн, не говоря уже о крестовых походах — его политические амбиции были слишком велики, чтобы подвергать себя риску быть убитым или раненым.

Шериф быстро поднял голову, и его острая бородка резко встопорщилась, едва коронер распахнул дверь и вошел внутрь. Когда же он увидел, кто это, лицо его приобрело выражение, столь ненавистное Джону: слабая, сожалеющая улыбка, словно ему приходилось иметь дело с умственно отсталым ребенком.

— А, это наш благородный коронер. Что заставило тебя выйти в такой холодный вечер, Джон? Тебе следует быть дома вместе со своей доброй женой и кувшином эля.

— Не относись ко мне столь снисходительно, Ричард. Над этим изнасилованием еще предстоит поработать. Девушка не знает ничего, что могло бы помочь нам, и я боюсь, что этот дьявол снова нанесет удар, если почувствует, что перехитрил нас.

Шериф вздохнул, отодвигая от себя пергаменты и облокачиваясь о стол.

— Кристина говорила о двух подмастерьях в мастерской Фитцосберна — твоя собственная жена сообщила мне о том страхе, который внушили девушке эти мерзавцы. Я побеседую с ними утром и посмотрим, что они скажут в свое оправдание.

Джон начал спорить с шурином, доказывая, что у них нет ничего, даже отдаленно напоминающего доказательства, но Ричард отвечал с той же логикой, что и Матильда: у него есть по крайней мере двое подозреваемых, пусть даже притянутых за уши, тогда как у коронера не было вообще ни одного. Этот разговор ни к чему не привел, поэтому Джон сменил тему и рассказал о своей поездке в Торбей и об аресте старосты и других деревенских жителей как за воровство имущества с потерпевшего кораблекрушение корабля, так и за убийство трех моряков.

Шериф кивком головы выразил свое согласие с произведенным арестом.

— На будущей неделе я допрошу их на суде графства, а на следующий день повешу.

Джон отрицательно покачал головой.

— Нет, Ричард, они должны дождаться королевского правосудия, как того требует Хьюберт Уолтер. У меня записаны все подробности, и я представлю их на следующей выездной сессии суда присяжных.

Де Ревелль застонал, опуская голову на руку жестом театрального отчаяния.

— Опять то же самое, Джон. Я думал, мы уже разобрались с этим в прошлом месяце.

— Тогда мы тщательно разберемся с этим вопросом вместе с юстициарием на следующей неделе, — упрямо бросил Джон, не желая уступать шерифу ни грамма своей власти коронера.

Ричард поднялся с кресла. Он выглядел весьма внушительно, в желтой тунике до колен и льняной накидке темно-коричневого цвета. На его узком лице застыло недовольное выражение школьного учителя, потерявшего терпение с упрямым учеником.

— Хьюберт Уолтер прибывает в понедельник в полдень из аббатства Бакфаст. Тебе лучше прийти вечером на торжественный ужин к епископу вместе с Матильдой, чтобы мы могли договориться о встрече на следующий день, где и покончим с этой чепухой, когда вы, коронеры, пытаетесь узурпировать обязанности шерифа.

— Нас уже пригласили на торжественный ужин, — парировал Джон, в очередной раз уязвленный снисходительной манерой собеседника. — Архидиакон и казначей собора уже уведомили нас, что мы по праву должны присутствовать там.

Обменявшись с шурином еще несколькими ядовитыми замечаниями, Джон оставил его заниматься организацией светской части предстоящего визита Главного юстициария, который должен был состояться через три дня. Он прошагал через весь замок и на этот раз удовлетворил извращенное желание Матильды, пройдя по Хай-стрит, мимо Карфуа — перекрестка, где сходились дороги, ведущие от четырех ворот города, и свернув на Фор-стрит. Примерно на полдороге он повернул налево, в лабиринт маленьких улочек и переулков, и вышел на Айдл-лейн, где одиноко, на отведенном ему клочке неухоженной земли, возвышался «Буш».

Джон толкнул дверь и вошел в теплую, пропахшую потом и элем главную комнату. Несты нигде не было видно, но старый Эдвин, одноглазый подручный, приветствовал его одобрительным взмахом руки и сразу же, хромая, проковылял к тому месту возле огня, где устроился Джон.

— Добрый вечер, капитан! Мы получили новую партию эля, только сегодня — или вы желаете сидра?

— Кварту эля, Эдвин. А где хозяйка?

Одноглазый похотливо поднял глаза к потолку.

— Наверху, сэр Джон, готовит матрасы для двух путешественников. Она спустится вниз через минуту-другую.

Он отошел в сторону, где принялся полоскать пустые кружки из-под эля в кожаном ведре с грязной водой; после чего наполнил их свежим элем из бочонков, водруженных на невысокую платформу в задней части комнаты.

Джон оглядел длинную комнату с невысоким потолком, где за столиками теснились горожане, среди которых коронер заметил нескольких шлюх. Всех мужчин он знал в лицо, большинство — по имени, ведь все они были местными торговцами. Несколько незнакомых ему лиц были деревенскими жителями, приехавшими в Эксетер купить или продать скотину либо другие товары. Были здесь явные иностранцы, скорее всего, немецкие купцы из Кельна либо корабельщики из Фландрии или Бретани, чьи корабли пришвартовались в гавани в нескольких сотнях ярдов отсюда. При такой необычной и разнообразной коллекции зрелых мужчин в городе, как, ради всего святого, ему — или Ричарду — добиться результата и схватить насильника?

— О чем задумался, сэр коронер?

Неста плюхнулась на скамью рядом с ним, продев свою руку в его. Ее симпатичное круглое личико, красновато-коричневые волосы и стройная фигурка пролили бальзам на его измученную душу. Она улыбнулась ему, продемонстрировав белые зубки, что было необычно для женщины ее возраста: большинство ее ровесниц могли похвастаться либо желтыми клыками, либо почерневшими обломками. Джон знал, что причиной тому была привычка жителей Уэльса дважды в день тереть зубы изжеванным концом веточки лесного ореха.

— Крушение надежд, дорогая моя женщина! — сказал он, роняя руку ей на бедро.

В шутливом отчаянии она закатила глаза.

— Ваши надежды рухнули оттого, что вот сию минуту вы не затащили меня в постель, добрый сэр рыцарь? — игриво спросила она.

— Нет, девочка моя. Оттого, что не сдвинулся с места в деле об этом изнасиловании, будь оно проклято.

Неста попыталась надуть губки, но не удержалась. Протянув руку к его кружке с элем, она сделала большой глоток.

— Ходят сплетни, что подмастерья Годфри Фитцосберна попали под подозрение.

Коронер в очередной раз подивился тому, как быстро распространяются по Эксетеру слухи. Он объяснил, что они совершенно беспочвенны, и рассказал Несте о своей последней по счету ссоре с супругой из-за этого.

— Почему подозрения заслуживают только люди Фитцосберна? — пожаловалась хорошенькая владелица постоялого двора. — Уж скорее я бы заподозрила самого Годфри. Вот уж кто первостатейный распутник и бабник. Пару раз он подкатывался ко мне — как и к большинству женщин в этом городе, у кого нет усов или косоглазия.

Джон обрадовался тому, что относительно серебряных дел мастера его мнение совпало с мнением Несты.

— Но ведь не станет же такой видный горожанин, как Годфри, гильдейский мастер к тому же, рисковать всем из-за мгновенного удовольствия с дочерью городского старшины! — возразил он.

Неста строго посмотрела на него.

— У меня есть один знакомый королевский коронер, который регулярно укладывает в постель обычную владелицу постоялого двора! Когда мужчине загорится, он способен на что угодно.

Джон одарил ее одной из своих редких улыбок, которая искривила его полные губы. Он снова погладил Несту по пышному бедру и, наклонившись к ее уху, прошептал:

— А сейчас вы очень сильно заняты, мадам? Или мы можем осмотреть комнату на верхнем этаже этого заведения, чтобы проверить мягкость матрасов?

Он поднялся вслед за ней по широким ступеням лестницы, провожаемый понимающими взглядами. Хотя мысли Джона сосредоточились главным образом на хорошеньких ножках шагавшей впереди красавицы, какая-то часть его мозга размышляла над тем, что она сказала о Годфри Фитцосберне.

* * *

В это же самое время неподалеку, в комнате над винным складом Эрика Пико на Прист-стрит, кое-кто также обсуждал личную жизнь серебряных дел мастера.

Джозеф из Топшема, его сын Эдгар и торговец вином размышляли над сложившейся ситуацией. Слухи о визите Кристины к Фитцосберну распространились мгновенно, и уже стало известно, что на следующее утро шериф намерен допросить двух подмастерьев.

Пико презрительно отнесся к сплетням.

— Не понимаю, почему мы должны подозревать этих двух ничтожеств, — воскликнул он, вставая, чтобы подлить вина в стеклянные бокалы своих гостей. — Уж скорее я заподозрил бы их хозяина.

Он повторял слова Несты, но, вероятно, добрая половина мужчин Эксетера испытывала те же чувства, завидуя победам Годфри над женщинами, среди которых числились и их собственные жены.

— Но ведь тому нет никаких доказательств, и я даже не вижу, как их можно будет получить, — возразил Джозеф, сжав в руках бокал с вином и мрачно глядя на огонь.

— Я убил бы его голыми руками, если бы решил, что это он! — прорычал Эдгар, который после вчерашнего дня превратился из незаметного юноши в мечущего громы и молнии мужчину. Его обуяла навязчивая идея расправиться с тем человеком, кто причинил ему такие страдания. И хотя он не признавался пока в этом даже самому себе, его гнев в основном объяснялся тем, что он еще не решил, по-прежнему ли хочет жениться на Кристине, которая теперь уже никогда не сможет принести ему в жертву свою девственность. Он устыдился этой мысли, которая пришла ему в голову, и пытался праведным гневом отогнать ее от себя.

Эдгар с отцом навестили Кристину сегодня вечером. Визит вряд ли можно было считать успешным, поскольку между молодыми людьми, казалось, выросла незримая стена. Хотя они обменялись любезностями, и Эдгар высказал приличествующие случаю сожаление и негодование, а также выразил свои соболезнования, они так и не смогли заключить друг друга в объятия или хотя бы коснуться один другого. Эдгар, очень чувствительно воспринимавший атмосферу вокруг и настроение Кристины, ощутил, как напряглась и задрожала девушка, когда он подошел к ней.

— Можно подумать, что она подозревает меня в насилии! — возмущенно обратился он к своему отцу, после того как они покинули дом Риффордов.

Они направились к обиталищу Эрика Пико — Джозеф хотел излить душу старому приятелю, прежде чем идти ночевать в комнатушку Эдгара, находившуюся рядом с аптечным складом. Пико хранил свои запасы вина в доме на Прист-стрит, поскольку оттуда было недалеко до гавани, куда импортированные бочонки доставлялись либо непосредственно на кораблях, либо на баржах вверх по реке от Топшема. Он жил наверху, в достаточно спартанской обстановке — его жена умерла пять лет назад, и с тех пор Эрик вел холостяцкий образ жизни. Тем не менее он выстроил для себя, новый дом на участке, приобретенном у одного из поместных лордов в Уонфорде, сразу же за городом, и еженедельно проводил там по несколько дней.

— Что нам теперь делать, отец? — требовательно спросил Эдгар. — По-моему Фитцосберн просто врет, что ему ничего не известно об этом грязном нападении, И я так и скажу ему! В последний раз Кристину видели в его лавке, когда она забирала этот проклятый браслет. Господь свидетель, как бы я хотел, чтобы мне и в голову не пришло дарить ей тот браслет, если из-за него у нас такие неприятности!

— Спокойнее, мой мальчик! Такой поступок не принесет тебе ничего хорошего, один только вред. У нас все-таки нет никаких доказательств того, что Годфри что-либо известно об этом деле.

Эдгар утихомирился, бормоча что-то себе под нос, но Пико подхватил нить разговора.

— Он злой человек. Об этом можно судить по тому, как Фитцосберн обращается со своей женой — он изменяет ей при первой же возможности. Бедная женщина сделала большую ошибку, выйдя за него замуж. Ведь он фактически свел свою первую жену в могилу.

Джозеф грустно улыбнулся своему другу, поскольку он знал его тайну- как и добрая половина города. Красавица-жена серебряных дел мастера была любовницей Пико по меньшей мере полгода, и всем было известно, что она глубоко презирала своего супруга. Эдгар, проницательность которого не уступала отцовской, если он переставал думать только о себе, переводил взгляд с одного на другого.

— Все в порядке, отец, я знаю о связи Эрика с Мабель Фитцосберн, так что можешь не вести себя так, словно я несмышленое дитя. — Джозеф картинно закатил глаза. — Похоже, Эрик, об этом знают все, также как и о коронере и его валлийской любовнице. Будем надеяться, что Годфри это неизвестно.

— А мне плевать, даже если и знает. В один прекрасный день я уведу ее от него, — упрямо возразил торговец вином. — Может, нам еще удастся обратить этот факт себе на пользу, поэтому я попрошу Мабель держать ушки на макушке на тот случай, если Годфри обмолвится о том ужасном происшествии.

— Вряд ли он признается в этом, особенно своей жене! — возразил Джозеф.

— Но если он сделает это, я убью его! — прошипел ученик аптекаря.