Где-то в городе таилось чудовище. Откинувшись на подушки лимузина, Торн Спенглер позволил своему мозгу остановиться на этой мысли, обдумывая ее неторопливо и с таким же удовольствием, с каким маленький мальчик обсасывает леденец. Он представлял себе монстра шагающим по освещенной улице или сидящим в дешевом гостиничном номере, со свернутыми щупальцами, затаившегося под оболочкой, которая делала его похожим на мужчину, а возможно, и женщину. А жизнь в городе вокруг продолжалась. «Привет, Джефф. Ты слышал? Они останавливают все автомобили. Какое-то происшествие со шпионами… Моя сестра хотела вылететь в Таксон, а ее вернули. Мой двоюродный брат, работающий на космодроме, говорит, что никакие корабли, кроме военных не прилетают и не вылетают. Наверное, произошло что-нибудь серьезное».

А монстр слушает и чувствует, как сеть сжимается вокруг него.

Напряжение растет, думал Спенглер; оно висит в воздухе, витает над необычно пустыми улицами. Можно услышать его, почувствовать в тишине, которая поднимается над глухим гулом, похожим на жужжание в улье, в тишине, от которой появляется желание остановиться и затаить дыхание. Спенглер взглянул на Пембана, который спокойно сидел рядом с ним.

Чувствует ли он то же самое? — размышлял Торн. Трудно было определить. Никогда нельзя определить, о чем думает житель колонии. Возможно, он хочет вернуться на свою собственную сонную планету, убраться поскорее от всех этих волнений, происходящих в центре Вселенной.

Для самого Спенглера это момент был кульминационным пунктом целой жизни. Чудовище, ритианин, был только катализатором, камнем, брошенным в пруд. Важнее всего было то, что именно теперь, пока длится эта операция, вся нескончаемая работа Земной империи вращается вокруг одной маленькой сферы: отдела безопасности Земли, район Северной Америки, юго-западный сектор. На этот краткий момент один человек, а именно — он, Спенглер, — был важнее всех других чиновников, управляющих Империей.

Машина плавно затормозила и остановилась. Двое мужчин в голубовато-серых бриджах городского патруля, перегородили дорогу, держа автоматы наготове. Позади них невидимая масса вооруженного подразделения блокировала половину дороги.

Еще два патрульных вышли вперед и резким движением открыли все четыре дверцы автомобиля, быстро отступив назад на позицию перекрестного огня.

— Всем выйти из машины, — сказал один из них, одетый в сержантский плащ. — Проверка безопасности. Шевелитесь!

Когда Спенглер проходил мимо сержанта, тот, выражая уважение, дотронулся до своей груди.

— Добрый вечер, господин уполномоченный.

— Добрый вечер, сержант, — произнес Спенглер спокойно, улыбаясь, но не удосуживаясь прямо посмотреть на человека, и повел Пембана и шофера в конец очереди.

Очередь постепенно продвигалась вперед. Спенглер повернулся и обнаружил, что Пембан с любопытством вытягивает свою короткую шею.

— Стереоскопический флюороскоп, — пояснил Спенглер с легким удовольствием. — Это тест, который ритианин не может пройти, независимо от того, как хорошо он замаскировался под человека. Такая проверяющая станция расположена на каждом углу каждой десятой улицы и каждого пятого пересечения улиц. Если ритианин будет настолько глуп, что попытается пройти хотя бы одну из них, мы поймаем его. Если же он постарается обойти эту проверку, то патрульные, проверяющие дома, заставят его все же пройти ее. У него нет шансов.

Спенглер стал между экраном и луковицеобразными парными проекторами и увидел, как светящееся, похожее на дерево, пространственное изображение его скелета появилось на скрытом экране. Квадратное пятно на левом запястье и чуть меньшее рядом с ним было ничем иным, как коммуникатором и выступающими часами. Другие, странной формы, пятна на экране указывали на металлические предметы, находящиеся в сумке, висящей на поясе, — ключи-прожекторы, калькулятор, мнемокубы и тому подобное.

Техник, сидевший за проектором, сказал:

— Повернитесь. Хорошо. Следующий.

Спенглер стоял возле двери лимузина, пока Пембан не присоединился к нему. Широкое с плоским носом лицо маленького человечка выражало удивление, интерес и что-то еще, чего Спенглер не мог определить.

— Как вы смогли найти так много портативных флюороскопов в такой спешке? — спросил он.

Спенглер довольно улыбнулся.

— Это не чудо, мистер Пембан, просто соответствующая подготовка. Эти флюороскопы хранились и поддерживались в рабочем состоянии именно для такого непредвиденного случая с 2018 года.

— Пятьсот лет, — заметил Пембан удивленно. — Ничего себе! И это первый случай, когда вам довелось использовать их?

— Первый. — Спенглер жестом пригласил Пембана занять место в машине. Следуя за ним, он продолжил. — Чтобы развернуть всю сеть установок, нам потребовалось всего полчаса. Были готовы не только флюороскопы, но и полные детальные планы всей операции. Все, что мне понадобилось сделать, это извлечь их из файлов данных, где они хранились.

Машина проехала мимо барьера.

— Ничего себе! — опять сказал Пембан. — Я чувствую себя, как дополнительный нос.

Его глаза слабо светились в полутьме, когда Спенглер повернулся и посмотрел на него.

— Простите?

— Я имею в виду, — пояснил Пембан, — что мне не кажется, что вы во мне очень нуждаетесь.

Это невыразительное протяжное произношение, подумал Спенглер, может иногда действовать раздражающе. Человек получил образование на Земле, почему он не может говорить правильно?

— Я уверен, что ваши советы окажутся весьма ценными, мистер Пембан, — произнес Спенглер ровным голосом. — В конце концов, среди нас больше нет никого, кто бы имел действительно…

Дружественный контакт с ритианами.

— Это так, — ответил Пембан. — Я совершенно забыл. Мы так привыкли к рити. Трудно помнить, что Земля никогда не вступала в торговые отношения с ними.

Он произносил «рити» со странным свистящим фрикативным звуком, чем-то сродни между "т" и "с" и резким завершающим гласным. Это делалось не из хвастовства, надеялся Спенглер, это просто было более естественно для этого человека, чем стандартизованное наименование «ритиане». Возможно также, что Пембан так же хорошо говорит на ритианском языке, как и на стандартном английском.

Спенглер нерешительно попытался представить себя частью мира Пембана. Пестрая толпа, порожденная полудюжиной групп нестандартного населения, покинувшего Землю шесть столетий тому назад. Гаитяне, выходцы из французской Западной Африки, жители Ямайки, пуэрториканцы. Узколобые, низкобровые, тупоумные, бестолковые, с грустью в глазах бездельники, производители, пьяницы и скандалисты, разговаривающие на ужасном жаргоне, представляющем собой смесь английского, французского и испанского языков. Жители колоний, если даже они так официально и не назывались.

— Мы не могли торговать с ритианами, мистер Пембан, — сказал он в конце концов мягко. — Они не человекоподобные существа.

— Да, теперь я вспомнил, господин уполномоченный, — отреагировал маленький человечек почтительно, — этот факт просто на минуту выскочил у меня из головы. Конечно, меня учили этому в школе. Земля последние пять сотен лет сохраняет неизменной свою политику по отношению к цивилизациям нечеловеческих рас. Если они еще не достигли стадии космических кораблей, следует держать их под наблюдением и сделать все, чтобы быть уверенным, что они не достигнут этой стадии. Если же они достигли этой стадии, но достаточно слабы, следует развязать против них быструю превентивную войну. Если же они достаточно сильны, как рити, то тогда применяется тактика маневра; подрывная деятельность, саботаж и методы типа «разделяй и властвуй.» А затем война. — Он хихикнул. — У меня начинает болеть голова, когда я об этом думаю.

— Эта политика, — информировал его Спенглер, — выдержала единственную имеющую значение проверку. Тест на выживание человечества. Земля продолжает жить.

— Да, сэр, — поддакнул Пембан бессмысленно. — Она действительно продолжает жить.

«Чего только я не делаю ради Империи!» — подумал Спенглер полунасмешливо, полураздраженно.

Прикосновение указательного пальца к основанию выпуклости часов привело к тому, что они мягко зазвенели, а затем женский голос произнес: "Четырнадцать десять и одна четверть.»

Спенглер колебался. Сейчас было неудобно звонить Джоанне, обеденный перерыв в ее секции начинается в четырнадцать тридцать. Но если он будет ждать до этого времени, они успеют добраться до Холма, где сразу же начнется конференция, которая, скорее всего, не закончится до конца рабочего дня. Раздражало то, что придется говорить с ней в присутствии Пембана, но тут ничего нельзя было сделать. Он был слишком занят, чтобы позвонить до полудня — прибытие Пембана нарушило его планы, к тому же его начальник, Кейт-Ингрем, выбрал время, чтобы позвонить ему, как раз, когда Спенглер направлялся на космодром, и занял все время поездки бесполезной дискуссией.

Торн не звонил ей три дня. Это было сделано преднамеренно; дело ритианина было просто подходящим предлогом. Это была хорошая стратегия. Но Спенглер знал своего противника, знал пределы ее любопытства и гордости с точностью до часа. Любая более длительная задержка будет опасной.

Спенглер нажал кнопки коммуникатора, установленного в машине на передней панели салона. По своему мини-телефону, который был надет у него на запястье, он мог бы говорить, сохраняя большую видимость конфиденциальности, но он хотел видеть ее лицо.

— Вы простите меня? — обратился он к Пембану небрежно.

— Конечно.

Маленький человечек отвернулся к окну, повернувшись к Спенглеру и коммуникационному экрану спиной.

Спенглер набрал номер. Через мгновенье экран засветился, и на нем появилось лицо Джоанны.

— А, Торн.

Ее голос был уравновешенным, холодным, ничего не выражающим, — то есть, нормальным для нее. Она смотрела на него из рамки экрана с выражением, которое почти никогда не менялось: прямо, серьезно, напряженно-внимательно, восприимчиво. Ее кожа и глаза были так чисты, ее эмоциональные реакции были такими обдуманными и мертвенно-бледными, что она казалась совершенно, почти абстрактно нормальной: персонифицированный тип, символ, математическая фикция. Все, что она делала, было изысканно и приглушенно: ее жест, движения, ее редкий смех. Само ее лицо как бы представляло модель, которая соответствовала понятию среднего человека об аристократии.

Разумеется, именно поэтому Спенглеру и хотелось владеть ею.

В этом — и только в этом — отношении она была в точности тем, чем казалась внешне. Плантеры представляли собой одну из самых древних, наиболее сильных, неопровержимо патрицианских семей в Империи. Без такого союза, и Спенглер это болезненно осознавал, он мог продвинуться, насколько позволяли его способности — то есть немного дальше, чем мог надеяться менее решительный человек. С ней, если он приложит усилия, его дети получат по праву рождения все то, за что ему приходилось так бороться, чтобы получить.

Почти во всех остальных отношениях Джоанна была зеркалом иллюзий. Она казалась холодной и выдержанной, но не была таковой, она была просто напуганной. Именно страх замедлял и подвергал внутренней цензуре каждое слово, произносимое ею, каждое движение: страх, что она не оправдает своего положения, страх потребовать слишком многого, страх отдать слишком много.

Он позволил молчанию длиться до тех пор, чтобы стало очевидно, что он колеблется. Затем он сказал вежливо:

— Я не побеспокоил тебя?

— Нет, конечно нет. — Пауза перед ее ответом была чуть длиннее, чем обычно.

Она обижена, подумал Спенглер с удовлетворением.

— Я позвонил бы раньше, если бы мог, — произнес он сдержанно. — Это первая свободная минута, которая у меня выдалась за последние три дня.

Это была ложь и она знала это; но это было так близко к правде, что она могла принять это объяснение, если бы захотела, без ущерба для своего чувства собственного достоинства. Это был кончик ножа, на который Спенглер повесил свою фортуну. Преднамеренно, зная меру риска, он делал их отношения такими тонкими, что любое касание могло разорвать их.

Но существовали ли другие пути, которые он мог бы выбрать? Вопреки себе самому, страх заставил его вновь проследить каждую стадию его логики в поисках ошибки.

Вычеркнут прямой подход. Он просил ее выйти за него замуж через неделю после того, как они стали любовниками. Она отказала ему без колебания и без застенчивости. Она отказала ему вполне обдуманно. Вычеркнут подход диалектический. У Джоанны был острый и одаренный ум, но она могла быть такой упрямой, как какая-нибудь тупица. Против женского «Я не хочу» не было доводов.

Вычеркнут подход жестокий, проверен экспериментально. Четыре дня тому назад, в конце длинного уик-энда, который они провели вместе в Карпатах, он попробовал жестокость — не импульсивно, а хорошо все рассчитав, чтобы достичь цели. И он действительно ее достиг, довел Джоанну до слез.

После этого — просьба о прощении и примирение. После этого, молчание, длящееся три дня. Молчание ранит сильнее, чем удар, и ранит глубже. Джоанна провела всю свою жизнь, отступая от того, что ранило ее.

Но у Спенглера было три преимущества на его стороне: привязанность Джоанны к нему и необходимость в нем; обычная человеческая испорченность, когда хочется того, что часто запретно, именно в ту минуту, когда оно отброшено; а также нарушение ритма. Ритм, часто желательный в некоторых аспектах отношений между полами, — фатален в большинстве остальных. Просьба, довод, ярость — если он начнет цикл сначала, он просто сделает свое поражение более очевидным.

Сейчас он ослабил ее сопротивление, заставив ее собрать его против выпада, которого не будет…

Джоанна заметила:

— Я поняла, ты действительно выглядишь усталым, Торн. У тебя все в порядке?

Спенглер сказал внезапно:

— Джоанна, я хочу видеть тебя. Поскорее. Сегодня вечером. Ты сможешь встретиться со мной?

До этого его тон был таким же безразличным, как и ее, и он мог наблюдать маленькие изменения в ее выражении, которые означали, что она смягчается по отношению к нему. Теперь он заговорил настойчиво и увидел, как она опять цепенеет.

Никогда не давать ей передышки, подумал он. Никогда не давать ей возможности обрести равновесие… Он опять заговорил мягко:

— Эта встреча будет последней, если ты решишь так. Но разреши мне увидеть тебя сегодня вечером.

— Хорошо.

— Прислать за тобой машину?

Она кивнула, затем ее изображение исчезло. Спенглер со вздохом откинулся на подушки.

— Я тут смотрел, какие высокие здания, — сказал Пембан. — Ничего себе!

Их останавливали еще дважды, прежде чем они добрались до Административного Холма, и прошли процедуру обыска на входе. От этого места до секции безопасности путешествие заняло менее минуты. Шофер расстался с ними у двери кабинета Спенглера. Затем он отогнал лимузин в автопарк, расположенный тремя уровнями ниже.

По контрасту с группой, которая ожидала их за столом под сильным, чистым, ярким освещением, Пембан выглядел как жалкая дворняжка, которая случайно затесалась в чистокровную свору. Его коричневая кожа отсвечивала желтизной, его челюсти были шире, чем его голый череп. Огромные, чудовищно оттопыренные уши торчали в разные стороны. Его туника и брюки были хорошо сшиты, но он выглядел в них беспомощно и неуклюже.

В конце концов Спенглер осторожно напомнил себе, что человек ничего не может поделать с тем, каким он родился.

— Джентльмены, — начал он, — позвольте представить вам мистера Джоя Пембана с Менхевена. Мистер Пембан был членом колониального правительства до того, как его планета получила независимость, и с этого времени служил Империи в разных качествах. Мы пригласили его как эксперта по ритианам. А это полковник Кассина, который обеспечивает связь с космическим военным флотом, его новый личный адъютант капитан Вэй, доктор Бостиан из Бюро внеземной физиологии, представитель мэрии мистер Пембертон, мисс Тимони и мистер Гордон из этого отдела.

Пембан пожал руку каждому, не выказывая при этом заметных признаков благоговейного трепета. К представителю мэрии он обратился с дружелюбным вопросом:

— Вы знаете, Пембертон — первоначальная фамилия моего рода. Просто со временем ее сократили и теперь она звучит как Пембан. Это случайное совпадение, наверное?

Пембертон, хорошо сложенный молодой человек, с тусклыми глазами и волосами, заметно оцепенел.

— Я сомневаюсь, что существует какая-нибудь связь между нашими семьями, — ответил он.

Спенглер взял мнемокассету, которая лежала перед ним, и резким движением постучал ею по столу.

Мистер Пембан был доставлен сюда с Ганимеда по предложению департамента внешних сношений, — вежливо произнес он, — в связи с чрезвычайными обстоятельствами. Я урегулировал вопрос его прохождения через кордон и лично встретил его на космодроме.

Короче говоря, джентльмены, подумал он про себя, этот невероятный маленький человечек навязан нам сверху и мы должны обращаться с ним как можно лучше.

— Теперь, — продолжил он, — я думаю, что мистера Пембана необходимо ввести в курс дела, прежде чем мы продолжим нашу работу. — Со стороны полковника Кассины раздалось фырканье, которое Спенглер подчеркнуто проигнорировал. Он начал рассказ, останавливаясь на главных моментах быстро и кратко. Пембан остановил его только однажды, чтобы задать вопрос. — Вы уверены, что это все рити, с которыми пришлось иметь дело, и что их было всего семеро?

— Нет, мистер Пембан, — признал Спенглер. — Мы до сих пор не знаем, как или с чьей помощью они тайно пробрались на Землю, поэтому мы должны учитывать возможность, что остальные все еще не обнаружены. Для решения этой задачи силы безопасности патрулируют по всей планете, используя принцип случайной проверки места. Но мы знаем, что эти семеро были здесь и что один из них еще где-то скрывается. Когда мы найдем его, мы надеемся получить всю информацию, в которой мы нуждаемся. Как я понял, идея самоубийства неприемлема для ритиан.

— Это так, — сдержанно подтвердил Пембан. — Я полагаю, что вы сможете взять его живым. Возможно, вам удалось бы взять всех семерых после авария, если бы ваши патрульные не стреляли так быстро.

— Это были городские патрульные, — кисло произнес Пембертон. Краска прилила к его щекам. — Городские патрульные, а не люди из службы безопасности. Их поведение полностью соответствовало приказу. Когда они прибыли на место происшествия и увидели трех человек, пытающихся оказать помощь четырем остальным, чьи тела были разорваны и из них выглядывали чужеродные формы, они мгновенно открыли огонь по всей группе. Таковы данные им приказы; так их обучали поступать в аналогичных ситуациях. И они были бы правы даже в том случае, если бы ни одному из ритиан не удалось скрыться в толпе.

Пембан покачал головой, улыбаясь.

— Я не очень хорошо разбираюсь в парадоксах, — сказал он со своим ужасным акцентом, глотая начала слов, — я в них всегда путаюсь.

— Здесь нет парадокса, мистер Пембан, — мягко произнес Спенглер. — Полностью оснащенная всем необходимым команда службы безопасности может справиться с неизвестной силой, с которой городской патруль справиться не может. Патрульный, обнаруживший чужаков на этой планете, должен сначала убить, а затем исследовать, потому что вражеский шпион или диверсант, по определению, имеет неизвестные возможности. Планируя на столетие вперед, как нам приходится делать, мы, совершенно очевидно, не можем предусмотреть каждый возможный вариант базовой ситуации; но мы можем создать и разрабатываем директивы, которые служат нашим интересам в широком диапазоне случаев. И мы не можем, мистер Пембан, не можем позволить чтобы критические решения принимались на месте не уполномоченным на это персоналом.

Полковник Кассина нетерпеливо прочистил горло.

— Может, мы продолжим?

— Еще минуточку. Мистер Пембан, мне хотелось, чтобы этот момент был полностью ясен вам. Интерпретация — это гниение, порча закона. Одна интерпретация — и закон видоизменяется; две — закон искажается, три сотни миллионов — закона нет вообще, а есть чистая анархия. В маленькой системе, охватывающей, например, только одну планету, конечно, существует всего несколько промежуточных стадий между планированием и исполнением. Но если вы учтете, что мы здесь имеем дело с Империей, включающей двести шестьдесят планет, в совокупности охватывающих более чем восемьсот миллиардов людей, вы осознаете, что директивы должны быть жесткими и унифицированными. В непредвиденных случаях должностные лица низшего эшелона, которые действуют в соответствии со своей личной интерпретацией, могут быть правы или могут ошибаться. Но эти же должностные лица, которые следуют жесткому курсу и подготовлены к широкому диапазону возможных вариантов действительных ситуаций, будут правы в 99, 9 процентах случаев из ста происшедших. Мы смотрим далеко вперед, мы не можем позволить себе поступать иначе.

Пембан серьезно кивнул.

— У нас дома существуют те же проблемы, — сказал он, — конечно, в меньших масштабах. Сразу же после того, как мы объявили о своей независимости, мы сформировали федерацию с двумя другими планетами нашей системы, Новой Землей и Реюнионом. Казалось, что это хорошая идея. Вы понимаете, для совместной защиты и тому подобное. Но мы обнаружили — чтобы поддерживать такое большое правительство в рабочем состоянии, мы должны чудовищно повышать его жестокость. И в любом случае оказывается, что его содержание обходится не дешевле, чем содержание трех разных правительств. Поэтому мы опять разъединились.

Спенглер с трудом сохранял любезное выражение на лице. Шея полковника Кассины покраснела, а доктор Бостиан, капитан Вэй и мисс Тимони уставились на Пембана с искренним изумлением.

Действительно, только даром растрачиваешь время, обсуждая проблемы с такими дикарями, как этот. Стараешься объяснить ему философию, скрывающуюся за работой огромной Империи, в историческом плане и все, что Пембан выносит из объяснения, — это по-детски наивная аналогия с историей своей собственной малюсенькой планетной системы!

Он, прищурившись, рассматривал маленького человечка. Ему пришла в голову мысль, что, может быть, Пембан действительно так прост, как кажется, и можно просто посмеяться у него за спиной над его бесстрастным желто-коричневым лицом.

Пембан высказал несколько мыслей, которые можно было объяснить либо наихудшим отсутствием такта, либо полнейшим слепым невежеством. После упоминания Спенглера о «получении независимости» Менхевеном — действительно вежливая форма определения реалий, так как Менхевен отделился от Империи только по молчаливому согласию Земли в то время, когда она была занята другими проблемами, — Пембан заявляет: «После того, как мы объявили (!) о нашей независимости…».

Неточность или обдуманное точно выверенное оскорбление?

Не сказал ли Пембан этим: "Сейчас в вашу Империю входит двести шестьдесят планет и восемьсот миллиардов людей, прекрасно, но раньше было гораздо больше, а через столетие будет намного меньше…»

Несносный маленький планетопоклонник…

Полковник Кассина обратился к Пембану:

— Правильно ли я вас понял, что вы советуете и нам также разъединиться, как вы выразились? Вы хотите внушить нам, что Империя должна быть ликвидирована?

Кассина фыркал и отплевывался при каждом слове. Лицо Пембертона побелело от возмущения. Примечательно, отметил Спенглер уголком своего разума, как легко Пембану удалось сбить их всех на ложный путь. Ему придется постараться улаживать все так, чтобы следующие конференции проходили без Пембана.

— Джентльмены, — произнес Спенглер, слегка повышая голос, — можем ли мы продолжать?

После того, как конференция была закончена и все ушли, Спенглер перешел во внутренний кабинет и стал с отсутствующим видом перебирать кнопки, которыми управлялся большой информационный экран, расположенный напротив его стола. Он подключал одну организационную схему за другой, не глядя ни на одну из них.

После столкновения с Кассиной Пембан стал вести себя прилично, стал выбирать слова. Но то, что он говорил, было не просто раздражающим, но беспокоящим.

Началось с обычного выражения недовольства со стороны Пембертона, который выступал от имени мэрии. Как почти каждое планетарное или местное государственное отделение, за исключением службы безопасности, городская администрация хотела знать, когда ритианин будет схвачен и закончится охватывающая всю планету блокада.

Спенглер уверил его, что ритианину вряд ли удастся прятаться больше недели.

И тут Пембан заметил:

— Простите меня, господин уполномоченный, но я думаю, что следовало бы более осторожно называть срок. Разумнее всего будет указать два месяца. — Но почему, мистер Пембан?

— Потому что ритианам требуется большое количество бериллиевых солей в пище. Как я понимаю, у этого ритианина может быть с собой запас на шесть-восемь недель. После этого вы можете либо законсервировать все запасы бериллиевых солей, таким образом он вынужден будет сдаться или умереть от голода, либо просто установить наблюдение за магазинами от химических складов и арестовывать каждого, кто покупает бериллиевые соли. С помощью любого из этих способов вы поймаете его. Может занять немножко больше двух месяцев. Скажем, два с половиной или три.

— Мистер Пембан, — сказал Спенглер с ледяным спокойствием, — это прекрасный план, но в нем нет необходимости. Проверка всех домов обнаружит ритианина до конца недели.

— Вывести каждого человека из здания и заставить пройти через эти флюороскопы?

— Именно так, — ответил Спенглер. — Квадрат за квадратом, проверка будет двигаться от окраины города к центру.

— Угу, — промычал Пембан, — только дело в том, что рити не имеют костей.

Спенглер поднял брови и посмотрел на доктора Бостиана.

— Это так, доктор?

— Да, как я понимаю, — сказал физиолог сдержанно, — но я полагаю, что это и будет достаточным указанием — если флюороскоп покажет слишком мало хрящей или отсутствие костей.

Смех прокатился вокруг стола.

— Да, — заметил Пембан, — если только он не проглотит скелет.

Кассина сказал что-то грубое оскорбительным тоном. Спенглер, внутри которого закипало скептическое восхищение, посмотрел на Пембана.

— Проглотит скелет?

— Угу. Вы, люди с Земли, наверное не знаете об этом. Я так полагаю, потому что вы не общались с рити… Хотя бы общение с научной целью… Но рити могут… — Он заколебался. — Мы называем это «mudabs boyo»; думаю, что на стандартный язык это можно перевести, как «изменчивая внутренняя часть».

— Изменчивая! — воскликнул доктор Бостиан.

— Да, сэр. Их внешняя форма фиксирована, почти также, как и наша, и обычно у них нет необходимости маскироваться, чтобы выглядеть, как человек. Но почти все их внутренности — это изменчивая плоть, из которой можно формировать желудок, или кишечник, или мочевой пузырь, или еще что-нибудь, что необходимо в данный момент. Они прекрасно могут проглотить человеческий скелет — он совсем не причинит им каких-либо неудобств. И они могут имитировать все человеческие внутренности, чтобы провести вас. Они могут также сделать это таким, чтобы внутренности двигались и сокращались естественным для человека образом. Это означает, что им не нужны какие-либо крепления или что-то в этом роде, а только пластичная оболочка для маскировки. Мне неприятно говорить об этом, но я не верю, что эти флюороскопы могут принести какую-либо пользу в этом деле.

На мгновение вокруг стола опять поднялся шум…

Спенглер заворчал, включил диктофон и начал диктовать отчет о конференции.

— Клоду Кейт-Ингрему, Председателю Комитета безопасности, — продиктовал он. — Совершенно секретно. Очень срочно.

Он на мгновение задумался, затем быстро написал отчет об утверждении Пембана, добавив, что доктор Бостиан сомневается в правильности его информации, и отметив, что сам Пембан утверждает, что ему никогда не приходилось на деле убедиться в свойстве ритиан изменять внутреннее строение тела.

Он перечитал свой доклад, затем вынул кассету и поместил ее в выходную трубу.

Он все еще чувствовал неудовлетворенность.

Он сделал все, что могли от него ожидать, совершенно точно в соответствии с инструкциями. Если курс нужно изменить, то это не его дело. Логика и инстинкт подсказывали ему, что Пембана не следует воспринимать всерьез.

Но было что-то еще такое, о чем говорил Пембан и что все еще беспокоило Спенглера по причине, которой он не мог объяснить. Он не включил этого в свой отчет; это бы показалось начальству, мягко говоря, легкомысленным.

Пембан сказал: «Есть еще нечто, на что нужно обратить внимание — эти рити имеют чертовски своеобразное чувство юмора».

Спенглер протянул руку к кнопке многосторонней связи.

— Гордон, — обратился он.

— Да, сэр?

— Вы нашли квартиру для мистера Пембана?

— Да, сэр.

— Где он?

— Уровень G, секция 7, номер 1-11.

— Хорошо, — сказал Спенглер и выключил многостороннюю связь. Он встал, вышел из кабинета и вызвал скутер.

— Уровень G, — произнес он в механическое ухо машины.