Пайн-Блафф, осень сорок первого года правления куриан

Пайн-Блафф — городок, бурно разросшийся на перекрестке дорог в плодородной, равнинной части Юго-Восточного Арканзаса. У города отличное стратегическое расположение — в центре населенных пограничных земель. Находящийся там постоянный гарнизон охраны часто оказывает гостеприимный прием Волкам, идущим в Луизиану и Миссисипи.

Независимые фермеры из округов, столь дальних, как округ Дрю, приезжают в город для бартерных сделок с агентами Южного округа. В самом городе восемь церквей, школа, есть кузнецы и лодочные мастера, возчики и портные. Охрана размещает своих лошадей на площадке старой выставки скота. Целый полк Охраны, известный как «Скалы», защищает Старый Арсенал, самый большой и, возможно, лучший оружейный завод на Свободной Территории.

Старый Арсенал производит все — от пуль до бомб, и его охраняют лучше, чем какое-либо другое здание в Южном округе.

Издавна существующий в городе завод «Молевар Индастриал Вуд» перестроился на производство крепких фургонов и речных барж. Бесчисленные ремесленники выставляют на продажу свои изделия каждый выходной на рынке на Шестой авеню. Вечером каждого выходного дня театр «Шингер Плайерс» поет, танцует и разыгрывает сцены из старых фильмов и пьес.

Интерьер старого театра, холодный известняк его стен и флорентийский декор напоминают о безоблачном спокойствии старого мира. На афишах иногда появляется имя Шекспира, однако гораздо чаще заплаканная героиня поднимает сжатый кулак к небу на фоне яростно-красных облаков и клянется больше никогда не голодать. Или влюбленная пара заявляет о своей бессмертной привязанности друг к другу, держась за обломки тонущего корабля среди развевающихся простынь, символизирующих ледяное море.

Этому городу присуще чувство стабильности, порядка и постоянства, которых не хватает другим пограничным городам.

Сравнительно пустынные болотистые участки Луизианы и Миссисипи защищают город от набегов, у Охраны есть опыт борьбы с налетчиками с реки. Одежда горожан немного лучше, чем в других поселениях, их еда чуть более разнообразна, а деньги здесь более востребованы, чем в удаленных районах Свободной Территории. В городе выходит постоянная газета, работает почта и даже присутствует некое социальное расслоение, хотя неизвестно, хорошо это или плохо. Местное самодовольное спокойствие — настоящее достижение, но оплачено оно кровью жителей приграничных земель.

Вскоре после своего донесения начальству в Нью-Арканзас-Пост Дэвид Валентайн получил приказ присоединиться к бригаде Зулу в Пайн-Блафф. С подарком в виде дряхлой лошади от командира форта, рюкзаком продуктов от интенданта и мешком яблок на прощание от Эвереди Валентайн поехал на запад по живописному, но местами разрушенному шоссе. Когда-то известная как трасса 65, дорога теперь называлась Арканзасским Речным Путем и была одной из лучших трасс Свободной Территории. Делая небольшие, из уважения к престарелой лошади, переходы, Валентайн добрался до озера Пайн-Блафф.

Валентайн учуял часовых до того, как те заметили его. Запах табака и костра означал, что в землянке находились люди, даже если ничего не было видно в сумраке под верхними бревнами. Пара лошадей, отгоняя хвостами мух, стояла бок о бок в небольшом загончике возле разрушенной дороги. Валентайн снова принюхался и заподозрил некое ослабление дисциплины в местах, которые, по крайней мере Охране, должны казаться глухими.

Покачивая головой и навострив уши, его лошадь ускорила шаг.

Тощая фигура в угольно-серой форме, босиком, с сапогами для верховой езды под мышкой, появилась из блиндажа и помахала рукой. Валентайн развернул коня.

— Утро доброе, незнакомец, — сказал юноша, нежно-голубое кепи и шейный платок выдавали в нем члена полка Охраны. — Что привело в наш город?

Валентайн поднял руку в индейском жесте приветствия. Получилось вполне дружелюбно.

— Доброе утро, — слегка недоуменно ответил он, поскольку в большинстве случаев его утро начиналось с первыми лучами солнца, и ему показалось, что для подобного приветствия поздновато. — Я три дня как из Нью-Арканзас-Пост с приказом явиться к командующему Волку. Где я могу найти капитана Ле Авре?

— Мне нужно видеть приказ, — сказал часовой, протягивая руку.

— Приказ устный. Мы, Волки, не очень-то жалуем бумагу.

— Значит, я тебя не пропущу. Мы можем послать за кем-нибудь из Волков, чтобы тебя проводили, но у меня нет полномочий тебя пропустить.

Больше похоже, что слишком много полномочий и слишком мало мозгов. Валентайн решил проверить свою теорию.

— Неужели? Что же такого есть на дороге, чему человек с однозарядной винтовкой и на старой кляче может причинить вред?

Солдат погладил приклад.

— Может быть, ты шпион, пришел посмотреть на Арсенал. Сосчитать посты с пулеметами, нарисовать карту местности. Может, хочешь подпалить баржу, полную пороха, и все взорвать в доках…

— Ну все, хватит, Джонсон, — суровый женский голос раздался из блиндажа, — если он шпион, то может разворачиваться и ехать обратно. Ты ему уже все рассказал.

Женщина средних лет, в форме, вышла из бункера и подошла к дороге размеренным, уверенным шагом, как ходят все сержанты в мире.

— Мы слышали, что Волк должен прибыть с низовья реки. Я думала, ты будешь пешим. Если старый Грегори решился расстаться с лошадью, значит, она разве что в последний путь годна. Какие-нибудь новости?

— Да ничего особенного. Вы ошибаетесь насчет лошади. Она хороша, только нельзя требовать от нее слишком многого. Во всяком случае, это лучше, чем идти пешком.

— Найдешь Ле Авре впереди по дороге, прямо перед городом. Волки обычно стоят лагерем в лесу у старой гавани, как раз где река заворачивает налево.

Увидишь кирпичные ворота, там раньше была площадка для гольфа. Да почему была, она и есть. Разве что играть некогда. Увидишь ваши маленькие типи вокруг старого здания клуба. Передавай привет капитану от Брит Мэннинг. Мы вместе в Веберс-Фолс были.

— Вы были Волком? — спросил Валентайн, не зная даже, в каком штате искать на карте Веберс-Фолс.

— Нет, но спасибо вашей касте, мы тогда оборонялись от грогов, когда те десантировались рядом с фортом Смит. Ровно десять лет назад, в мае. Мы напали на них из засады с севера, пока они пытались переправиться через реку. Столько грогов нашли свой конец в воде, что, говорят, река была красной. Горячо там было. Две группы застряли на чужой стороне реки, и Волки спасли нас. Можно сказать, я лично поблагодарила капитана потом, — сказала она с хитрой улыбкой, блуждающей на ее обветренном лице.

— Уверен, что он помнит.

— Хочешь кофе, сынок? Цикорий, конечно, но он горячий. Я бы предложила тебе лимонаду, но мои четверо парней все вылакали в первые два дня нашей вахты, а лимонные корки еще недостаточно вымокли, чтобы сделать новую порцию.

— Нет, спасибо, сержант Мэннинг. Учитывая резвость моего коня, мне повезет, если я доберусь до города к обеду.

Валентайн отсалютовал, ему ответили тем же.

— Спасибо, что показали дорогу.

Зеленые глаза капитана Ле Авре смерили Валентайна оценивающим взглядом, от стянутых на затылке волос до заляпанных грязью мокасин. Пальцы капитана стучали по бедру. У Ле Авре был вид занятого человека, который ценит только эффективность.

Капитан и Валентайн стояли в единственной плотно закрывающейся комнате в старом гаванском клубе. Его темные панели говорили о том, что раньше это был офис или маленькая библиотека. Два удобных кресла и стол, заставленный снизу доверху пластиковыми ящиками для молока, практически заполняли маленькую комнату. Черно-белые фотографии висели в грубых рамках.

Смуглый капитан обладал эффектной внешностью и развитой мускулатурой какого-нибудь пирата из приключенческого романа или крутого разбойника из вестерна. Темно-зеленая кожаная одежда, кажущаяся почти черной в тусклом свете комнаты без окон, подчеркивала атлетическое сложение капитана, которое немного портил выступающий живот.

Крепко пожав руку Валентайна у главного входа, Ле Авре пригласил его в «архив». Они оба с удовольствием погрузились в мягкие кресла, осознавая редкость подобного комфорта.

— Это наша берлога, если можно так выразиться, — объяснил Ле Авре, махнув рукой в сторону захламленного стола, — эти бумаги — все, что делает нас похожими на штаб. А в молочных ящиках проще переносить. Всем остальным ведает клерк. Кофе, чай, пиво?

— Пиво было бы очень кстати, сэр, — с благодарностью ответил Валентайн, — лето в этом году долгое.

Ле Авре встал с кресла, не опираясь на подлокотник, почти что взлетел.

— Принесу два холодненьких из подвала, — сказал он.

Валентайн смотрел на фотографии, размышляя о человеке, который принимает зеленого рекрута как почетного гостя. Меньше чем через минуту запыхавшаяся загорелая девочка, лет семи или восьми, фонтан бьющей через край энергии и вьющихся волос, ворвалась в комнату с бутылкой. Вслед за этой динамо-машиной вошел Ле Авре.

— Познакомься, Дэвид, это Джил. Дэвид пришел из Земель десяти тысяч озер. Это какой штат, лягушонок?

— Миннесота, — сказала она с гордой улыбкой, протягивая Валентайну бутылку. — Привет, Дэвид, а ты плавал во всех этих озерах?

— Ну, в некоторых. А ты что, любишь плавать?

— Любит ли она плавать! — вмешался Ле Авре. — Я иногда проверяю ее ноги, не выросли ли там перепонки. Разве не лягушонок?

— Дядя Адам! — возмутилась она.

— Дэвид приехал верхом. Можешь отвести лошадь в загон? Думаю, ее нужно почистить и накормить.

— Так точно, сэр! — сказала Джил. — Я к вашим услугам.

— Услугам, — поправил Ле Авре.

— Взаимно, — ответил Валентайн, пожимая ее руку.

— Услугам, — повторила девочка, нахмурившись, затем торжественно пожала руку Валентайна и шагнула обратно в дверь.

— Это Джил Пул. Ее отец был моим лейтенантом. Погиб в бою около трех лет назад. Я присматриваю за ее матерью, когда мы поблизости. У нее небольшая гостиница на берегу. Отличная женщина: держит в ежовых рукавицах своих постояльцев — лодочников. Мы с ней не то чтобы семья, но Джил мне как дочь. Она ничего не боится. Большинство помнят ее отца и балуют ее. Девочка любит из бисера плести. Почти у всех Волков в бригаде есть браслеты от нее или что-нибудь еще.

Ле Авре открыл свою бутылку.

— За людей, за которых мы сражаемся.

— Прозит, — ответил Валентайн, копируя манеру отца. Холодная пена сразу помогла забыть пыльную дорогу.

— Прошу прощения, Валентайн. Ты, конечно, хочешь разузнать о части, в которую попал служить. Бригада Зулу одна из десяти в Арканзасском полку. Это составляет меньшую часть Волчьей бригады. В Южном округе всего около трех тысяч Волков, считая учеников и резерв, но из Охотников нас больше всех. Сейчас мы в резерве. Но не жди, что будешь часто плясать на балах в полку. Две трети полка собирается вместе, только когда мы зимуем в горах Уошито. Мы не часто сражаемся плечом к плечу. Последний раз такое было, когда остановили грогов у Сент-Луиса. Тогда как раз Пул погиб.

В Зулу четыре взвода по тридцать человек в каждом, по крайней мере на этот месяц. Пятнадцать человек обслуживающего персонала, большинство — старые воины, которые уже не могут пробежать пятьдесят миль в день, семь жен и двое мужей, которые поддерживают лагерь в порядке. Еще четыре транспортные команды по четыре человека, вот и выходит, что я тут отвечаю за полторы сотни жизней. У меня есть двенадцать старших сержантов, но не хватает одного лейтенанта из трех, которых положено иметь. Возьмешься?

Валентайн проглотил пиво.

— Я? Офицер? Сэр, мне нет даже двадцати.

— Наполеон был лейтенантом артиллерии в шестнадцать, Дэвид.

— Ну да, сэр, а Александр Македонский был царем и подавлял восстания в двадцать, — перебил его Валентайн, — но я ни тот ни другой. Я в жизни не прочитал ни одной книги по тактике.

Капитан поставил пиво и пересек комнату к столу.

— Валентайн. У меня тут есть папка на тебя. Здесь то, что мы называем «личным досье», папка Q. Не спрашивай меня, что такое Q, потому что я не знаю. Здесь твой доклад, о том, что случилось на барже, и здесь будет твой рапорт о переправе через Миссисипи, когда придет копия. Здесь еще пара слов от Волков вроде Панкова и Пола Сэмюэлса. А еще я немного знал твоего отца. Тогда я был младше, чем ты сейчас, но полжизни отдал бы за то, чтоб быть таким, как он. Слышал, что его убили, когда ты был еще совсем мальчишкой.

Ле Авре вернулся в кресло.

— Дэвид, от людей, которым доверяю, я знаю, что у тебя есть голова на плечах и силы духа хватает. Ты берешь на себя ответственность, тогда как большинство людей пытаются от нее бежать. Ты проявил инициативу, преследуя врага, и Эвереди сказал, что у тебя хватает сообразительности избежать сражения. Это тоже требует мужества.

Молодой человек слушал, как Ле Авре суммирует его послужной список. Но Ле Авре не знал об ужасе, который Валентайн испытал на барже с гарпиями и который заставил его зажечь бомбу не задумываясь.

Или об идиотском представлении с пистолетом (который покоится теперь на дне мутной реки только потому, что Валентайн не удержал его в руках), когда надо было поставить на ноги рекрута. Или о том, как удачно вылезло солнце, спасшее их на берегу Миссисипи.

— И еще, Дэвид. Наш собственный Маг, Аму, рекомендовал мне тебя. Это немало значит, он читает людей как книги. Не пойми меня неправильно. Быть офицером — задачка не из легких. Ты пьешь последним, ешь последним, спишь последним, а умираешь чаще всего первым. Твоих правильных решений никто не заметит, а результаты неправильных тебе придется хоронить, а потом писать чьим-то родителям, что их сын напоролся на пулю, выполняя твой приказ. О том, чтобы заставить их драться, волноваться не следует: Волки знают свое дело. Но подготовить их к сражению, выбрать, где и когда, а затем привести их живыми обратно — вот для этого нужно быть особенным человеком.

— Сэр, почему вы стали офицером?

Ле Авре вздохнул и допил пиво.

— Долго рассказывать, Дэвид. Я не был даже сержантом, просто присматривал за четырьмя парнишками помладше тебя. Наш взвод ошибся городом. У полицаев там была организована серьезная засада. Они перебили почти всех в местечке, которое мы считали дружелюбным привалом, и посадили туда своих людей, а оставшихся в живых запугали, чтобы они не подали знака об опасности, когда мы пришли. Мы были усталыми и голодными, так что сразу расползлись ужинать и спать. Тут-то они и ударили. Лейтенант и сержанты погибли первыми — казалось, пули летят со всех сторон, разве что не с неба. Мне удалось выбраться и захватить с собой еще несколько живых. На наш след встали собаки, а Жнецы кричали с холмов. Я никогда не был так напуган — ни до, ни после. Ну, бывало похоже, но не так. Мы спаслись. Я всю дорогу нес раненого Волка. Она маленькая была, не весила ничего. Так они сделали меня офицером. Смешно, парня, который три дня удирал со всех ног от врага. Но это было давно. С тех Свободная Территория разрослась: стала вроде очага цивилизации, не то что кучка жалких ферм. У куриан не получается всерьез наступать на нас. Наша группа даже не такая большая, как некоторые на востоке. Я так понимаю, что есть отряд Охотников в Зеленых горах, это в Новой Англии, аж до самой Канады, примерно в два раза больше нас и свободный участок на северо-западе Тихоокеанского побережья побольше нашего.

Но на востоке они занимаются чем-то вроде партизанской войны, им некуда вернуться домой. А на западе, ну, там очень неясная конфедерация. Там до сих пор целуют Конституцию и Билль о Правах и даже думают, что Охотники и Ткачи жизни — часть той же напасти, что и куриане. Думаешь, что дни, когда люди сражались с кем-то еще, кроме полицаев и куриан, закончились? Э, парень, еще нет.

Капитан покачал головой, опустив взгляд.

— Вавилонское проклятие, вот что я думаю. Не можем договориться. Ну, вернемся к «здесь» и «сейчас». Я могу рассчитывать на тебя, Валентайн?

Кто-нибудь когда-нибудь рассчитывал на меня? Он подумал о нескладной маленькой девочке, Джил, и о ее матери, которой он не знал. Могут они рассчитывать на меня? Смогу ли я остановить какого-нибудь монстра с черными клыками, чтобы он не сделал из них пустую оболочку? Он вспомнил, как девочка ответила капитану. Может быть, Ле Авре нравится, когда так отвечают?

— Так точно, сэр, — сказал Валентайн, надеясь, что энтузиазм в его голосе звучит не слишком вымученно.

Капитан предложил выйти на воздух. Жара спала.

На небе скапливались облака. Они темнели, образовывая тучи на горизонте. Палатки на пяти столбиках стояли на лугу — бывшей площадке для игры.

— Бригада Зулу в резерве, Валентайн, — повторил Ле Авре, — прошлой зимой ты был в настоящем зимнем лагере. Четыре бригады на зимовке, четыре в резерве, только две в приграничье. Они рассредоточатся, будут патрулировать и надеяться, что Коты сообщат, если что-то глобальное будет назревать. Если что-то случается или выпадает хороший шанс ударить по капюшонникам, мы выходим из резерва. Но это не значит, что мы здесь штаны просиживаем. С сегодняшнего дня ты — лейтенант, по моему приказу. Полковник подтвердит назначение, когда выполнишь курсовую работу. Мы не Охрана, нам гражданское правительство штампов ставить не должно. Пока я не даю тебе взвод, хотя планочки получишь сразу. Но вернемся к твоим обязанностям. Ты будешь отвечать за персонал поддержки, транспортные команды и рекрутов. Когда не занят этим, будешь носиться в Колледж подготовки офицеров и обратно, у них занятия в здании университета Пайн-Блафф, на западной стороне озера. Если хочешь совет, то почитай китайскую стратегию и про кампании апачей и команчей в восемнадцатом веке, а еще историю Гражданской войны, особенно Бедфорда Форреста и Стоунвала Джексона. Об остальном прочитай ровно столько, чтобы пройти тесты. Знаешь, как сражаться с превосходящим числом противника или когда у тебя гораздо меньше оружия? Когда будешь читать про чирикахуа, старайся не думать о том, что они были на проигравшей стороне. Расписание у тебя будет то еще, но тебе стоит быть за это благодарным. У нас полно офицеров, которые просто получили повышение и назначены в сержанты. Они умеют ладить с людьми, но иногда нехватка образования сказывается.

— Когда начинать, сэр?

— Ты уже начал, когда принял предложение, лейтенант. В военном колледже почти всегда сессия. Еще одно: Эвереди сказал, что у тебя было нечто вроде предвидения. Ты смог почуять Жнецов. Ответь мне честно: это была удачная догадка или ты на самом деле что-то почувствовал?

Валентайн задумался на минуту перед тем, как ответить.

— Не могу сказать точно, сэр. Это ни на чем не основывалось. Я, скорее, почувствовал, словно «В пальцах колет у меня…»

— «Что-то злое где-то рядом»? — закончил за него Ле Авре. — Интересно. Жнецы лошадей и собак с ума сводят. В Пайн-Блафф есть колледж, нечто вроде Центра по изучению куриан. Им будет интересна твоя история. Там около полудюжины людей, изучающих Новый Порядок. Каждый раз, когда мы сталкиваемся со Жнецами, они хотят знать, какой курианин послал какого Жнеца, — как будто мы знаем… Пойдем-ка поселим тебя, а завтра, когда запишешься в колледж, можешь сходить к ним.

На следующий день, проведя восхитительно прохладную ночь в палатке младших офицеров, где он был один, поскольку его сосед ушел в тренировочный патруль, Валентайн проехал через шумный маленький городок к университетскому комплексу. Это были не вызывающие вдохновения крепкие строения образца 1950-х, над которыми возвышалась любопытная башня. Ее украшали часы, восстановленные неким умельцем. Увидев нескольких военных в форме, сидящих на ступеньках одного из кирпичных зданий, Дэвид понял, что это и есть военный колледж.

Валентайн решил, что направится сначала туда. Обменявшись с охраной дружелюбными кивками, он пошел по старому черно-белому указателю с красной стрелкой. На классной доске, выставленной снаружи офиса, было написано:

На этой неделе:

Майор Джонас Братлборд — полевая медицина

(вт., ср., 114).

Лейтенант П.Хейнс — черный порох к пуле в стальной оболочке

(пт., 106, стрельбище).

Валентайн вошел в здание. В открытые окна врывался ветерок, но все же было неприятно жарко и в комнате стоял кислый запах старой бумаги. Молодая женщина в белой хлопчатобумажной форме кадета охраны со свежим, приятным лицом встала и улыбнулась.

— Вы, должно быть, новый Волк из бригады Зулу, сэр. Очень рада познакомиться, лейтенант Валентайн, — сказала она. — Меня зовут кадет Ламберт, но ребята называют меня Точкой. Видите ли, я вроде всегда все говорю как есть, прямо, расставлю все точки над «i».

— Вы хорошо информированы, Ламберт. Не знал, что Охрана так интересуется Волками.

— У нас здесь еще один из ваших учится сейчас, сэр. Она из бригады Танго за фортом Смит. В гостинице у Пул живет, немного постарше вас будет. Ее зовут Кэрол Поллиснер. Обычно Волки не очень-то жалуют занятия. Кстати, у меня готов пакет для вас.

— Спасибо, Ламберт. Сколько же вам лет, простите, что спрашиваю? С виду не больше двенадцати.

Он взял у нее тяжелую стопку бумаги, завернутую в тугую льняную обложку.

— Мне пятнадцать. Но я прошла тесты и по физической подготовке, и письменный. Пока мне не исполнится восемнадцать, я ассистент штаба полковника. Да, и называйте меня Точкой, сэр.

Валентайн присвистнул, зная о том, сколько отжиманий нужно сдать на физическом тесте для поступления в Охрану. Он открыл папку.

— У нас в колледже в основном учатся сами, — пояснила Точка, — там есть список для чтения и письменный тест по каждой книге. Нужно отработать за шесть месяцев лекций, если только не хотите отчитаться за предмет на устном экзамене. Письменные задания легче, если, конечно, вы не гений какой-нибудь. Расписание лекций на каждую неделю вон там, на доске. Когда с этим закончите, получите сертификат прилежности, ответственности и разумности и тогда сдадите выпускные экзамены. Их проводят, когда здесь собираются как минимум три капитана. На самом деле ваш капитан, Ле Авре, в этом месяце будет принимать один. Я слышала, что он безжалостен на идентификации грогов. Если не знаешь, куда нужно попасть гарпии, чтобы покончить с ней одной пулей, ты провалился.

— Диссертация? — спросил Валентайн, просматривая список требований для выпуска.

— А, это любимый проект полковника Хименеса.

Надеюсь, вы умеете писать. Он хочет работу в пятьдесят страниц на любую тему, но не на военную. История подойдет, но если будете держаться подальше от сражений, описанных в книгах из списка для чтения. Через неделю после того, как сдадите, будут спрашивать по работе, так что лучше знать, о чем там написано.

Я писала про великих мореплавателей — Колумба, Кука и так далее, а через неделю он расспрашивал меня про то, как Колумбу удалось заманить людей в свое путешествие и как капитан Магеллан мог бы избежать участи быть убитым. Я думаю, Хименес это делает просто для поддержания интеллектуальной формы.

— Спасибо, Точка. Я прочитаю все это. С этой недели начну посещать лекции, если Ле Авре меня будет отпускать.

— Библиотека на верхнем этаже. Если у нас есть два или больше экземпляров, книгу можно взять с собой, — сказала она, уже делая пометки в журнале на столе.

— А где студенческий союз?

Точка посмотрела на него, приподняв бровь:

— Хотите нанести визит чудакам, да? У вас в пакете есть карта территории, но это почти напротив. Там можно много узнать о грогах, но я бы на вашем месте была осторожна, чтобы они вас не уговорили добывать им всякие штуки за деньги.

— Всякие штуки?

— Ну вещи, артефакты. Одежду Жнецов, записи из курианской зоны. За живых пленников дают большие деньги, но если это полицай, то должен быть офицером. Их самая заветная мечта — поймать целого, живого Жнеца. У них был один, но сбежал. Ле Авре закроет глаза, если вы что-нибудь стащите, но не пытайтесь набросить на Жнеца аркан, капитан, скорей всего, сам вас пристрелит.

— Спасибо за предупреждение, Точка. Почему-то мне кажется, я еще буду отдавать тебе честь.

Комплимент ей понравился.

— Если нужна будет помощь, я здесь каждый день. Живу в старом общежитии.

Валентайн вышел из здания, миновав охранников, которые только что закончили веселиться и обсуждали теперь потрепанную копию «Войны и Общества».

На здании было выбито: «Студенческий союз Л. А. Дэвиса» и год — 1952, но сверху кто-то повесил деревянную доску с надписью: «Университет Мискатоник». Валентайн вошел в неосвещенное вонючее здание. На лестнице висели табличка: «Только по записи» и еще одна доска для объявлений, когда-то явно имевшая стекло. На ней было написано: «Выручка за добычу. Просьба звонить». Валентайн поднялся по лестнице.

На втором этаже располагалось множество комнат, некоторые без дверей, а некоторые с затемненными окнами. Откуда-то, как в доме с привидениями, доносился странный стук. Волк пошел на звук и обнаружил, что это пишущая машинка. Она стояла в центральном офисе, на загруженном столе, с которого свисали прикрепленные на булавках карты и рисунки с изображением грогов.

Под яркой электрической лампой очень полный и очень волосатый человек печатал на машинке двумя пальцами. Из-за массы волос на голове и лице его возраст было трудно определить, но Валентайн подумал, что мужчина приближается к сорока, поскольку виски и подбородок незнакомца только начали отливать сединой. На носу человека-горы были большие очки в оправе из черепахового панциря, которые, вполне возможно, изначально были женскими. Обнаженная грудь, которой не постеснялся бы гризли, виднелась из-под джинсовой куртки без рукавов.

Валентайн постучал о косяк двери.

— Здрасте, могу помочь? — спросил человек довольно дружелюбно.

— Думаю, это я должен вам помогать, — ответил Валентайн. — Вы один из тех, кто изучает куриан?

— Да, только я иногда думаю, что «изучение» — не совсем подходящее слово. Мы, скорее, вроде шаманов, которые пытаются объяснить, почему извергается вулкан, и иногда бросают туда девственницу, чтобы посмотреть — вдруг поможет. Кажется, мы раньше ставили на наши бумаги штамп Научное Общество Систематического Изучения Куриан, в основном потому, что это можно было прочесть как НОСИК, типа, суем свой нос… Ну, кто мы есть, те и есть.

Валентайн вошел в офис, пробираясь к ученому между столами и стопками папок на полу. Когда бородач встал из-за стола, чтобы пожать Валентайну руку, Волк заметил, что его брюки спущены.

— Ой, простите, — пробормотал он. Сказать, покраснел ли он, было невозможно из-за бороды. — Жарко здесь, знаете ли. Клянусь, что эта лампочка выделяет больше тепла, чем света, — добавил он, поднимая штаны на их обычное место.

— Дэвид Валентайн, Волк. Я из Миннесоты. Рад встрече, — сказал Валентайн, пожимая волосатую лапу.

— Дэвид Уокер О’Коннор. Я родом из Индианаполиса. Сбежал из дома в нежном возрасте тринадцати лет. Сюда привезли просто потому, что я знал о ситуации в Индиане, более-менее. Ну, я и остался. Я слышал, вы взяли Жнеца недалеко от Вининга около года назад. Что у вас теперь есть для нас?

— Мне с вами говорить? Это насчет ощущения, которое у меня появилось, когда Жнец был рядом. Пару недель назад. Кот по имени Эвереди посчитал, что это важно и я должен рассказать вам.

О’Коннор почесал подбородок под густой бородой в форме лопаты.

— Пойдемте-ка в подвал. Мне надо отдохнуть и выпить. Медовуху любите?

— Да, спасибо, было бы здорово. Я пробовал раз или два.

Ученый взял тетрадь и повел гостя прочь из джунглей душного офиса. Они спустились в подвал. В основании лестницы была дверь с решетчатым окном, как в ломбарде. О’Коннор вытащил связку ключей и выбрал один. Дверь открылась, скрипнув на ржавых петлях.

Щелкнув выключателем, О’Коннор включил единственную лампочку. Ее жалкие сорок ватт почти не разогнали мрак и никак не помогли избежать мускусного запаха, исходящего от кип одежды, сундуков, разнообразных коробок и ящиков, наполненных артефактами.

— Многое из этого хлам, но все вместе помогает разобраться, — важно начал толстяк.

Что-то шевельнулось в тени, пластинчатая кожа, нечеловеческие глаза, смотрящие на них с морды горгульи. Валентайн дернулся и потянулся к отсутствующему оружию.

О’Коннор положил ладонь на его плечо.

— Спокойно, Валентайн. Это Гришнак. Как видишь, он грог. Его нашли после сражения, был очень тяжело ранен. Мы его зашили, кормили. Он вроде нашего талисмана. Он терпит все наши маленькие эксперименты, правда, Гриш? — спросил он, нежно пихнув существо.

Грог наклонил голову, прикрыв глаза.

— Он говорит? — спросил Валентайн, погладив твердую, как рог, кожу.

— Обходится парой осмысленных ворчаний. Он вроде поджигателя — с ним нельзя оставить спички или фонарь. Обожает смотреть, как что-нибудь горит. Насколько мы знаем, им всем нравится. Питается объедками. Думает, что кукурузные кочерыжки — это деликатес. И картофельные очистки тоже любит. Хочешь медовухи, Гриш?

Валентайн смотрел на полдюжины плохо залеченных пулевых ранений на ноге существа и внизу его живота. Длинный ножевой шрам тянулся через плечо к груди. Грог высунул язык.

— Гриш любит медовуху. Давай присядем.

Валентайн прислушивался к легким шорохам пустого здания.

— В институте есть кто-нибудь еще, кроме вас?

Ящик, полный льда, стоял рядом с раковиной, а карточный столик — под явно недостаточно яркой лампой. На полках было несколько тарелок и чашек.

О’Коннор вытащил три бутылки из поцарапанного пластикового ящика, стоящего на леднике.

— Есть еще один товарищ вроде меня, исследователь, у него рабочие часы еще страннее. Еще есть пара желающих стать студентами, но им надо зарабатывать на жизнь, так что они целыми днями работают.

Грог вытянул обе руки за сладким напитком и побрел в темноту со своей чашкой.

— Ну и хорошо. Он свинячит, когда из чашки пьет.

Я думаю, Гришнак довольно глуп, даже для грога.

У них есть язык, хотя и нет письменности. Они посылают нечто вроде рунических камней в полых костях, когда надо общаться на расстоянии. А бусинки в их волосах — что-то типа военного украшения. Или семейные талисманы. Но вернемся к институту. Наш старший сейчас рядом с Домом в Горе. Не знаю, слышал ли ты, но пять или шесть Жнецов бегают на свободе на севере, почти рядом со Свободной Территорией, и это, вообще-то, проблема. Они передвигаются быстрее, чем слухи о них, и каждый раз, когда кажется, что их загнали в угол, они исчезают. Да и погода там, на севере, плохая. Это еще больше все осложняет.

Он торжественно открыл свою тетрадь и лизнул кончик карандаша.

— О’кей, Валентайн, я тебя слушаю.

Валентайн рассказал о том, что произошло при переправе через Миссисипи, во второй раз за два дня.

О’Коннор записывал.

— А ты можешь сравнить это ощущение с чем-нибудь, что слышал, видел или чувствовал прежде?

— Я думаю, это можно сравнить с… дайте подумать… ощущение, как когда ты рядом с окном очень холодной зимой. Как будто из твоего тела вытягивают тепло. Или с тем, что я чувствовал однажды, пройдя под линией высоковольтных передач в темноте. Я знал, надо мной было нечто, но не мог сказать что. Как можно описать ощущение тому, кто этого никогда не испытывал?

— Я не смог бы. Ты чувствовал запах Жнеца? С тех пор как стал Волком?

Валентайн кивнул, наслаждаясь легкой сладостью напитка.

— Да, очень близко. Эвереди провел нам импровизированное вскрытие одного из них, до того как мы вышли из Язу. Он вонял, как куча требухи.

О’Коннор на минуту задумался. Он откинулся на стальном стуле, который скрипнул под его весом.

— Была пара случаев, как у тебя. Не только с Волками. Есть люди, чувствующие капюшонников. Многие животные их чуют. Мы думаем, это из-за запаха, но мы видели слишком много странного за последние сорок лет, чтобы игнорировать что бы то ни было, даже экстрасенсорные способности. Если это будет повторяться, постарайся определить, на каком расстоянии ты его чуешь. Есть ли разница, когда их несколько? Можешь ли ты отличить одного от другого? Ну и все такое.

— А они нас отличают друг от друга по нашей ауре?

— Ткачи жизни говорят, что нет, если только они не совсем близко и аура хорошо читается. Ведь она разная в зависимости от настроения, от того, голоден человек или сыт, от всего такого. Конечно, вы, Волки, можете ее маскировать. Но самое главное, кажется, расстояние. Например, ты издалека можешь разглядеть какое-то движение, ближе отличить мужчину от женщины, а еще ближе — узнать человека. Конечно, помогает, если ты его уже встречал пару раз. Но, возвращаясь к твоему вопросу. Я думаю, при определенных обстоятельствах они могут нас различать. Были случаи, когда Жнецы преследовали определенного человека. Не знаю, брехня ли это, но у нас был рапорт из Новой Мексики о том, как капюшонники собирались со всей округи, чтобы охотиться на одного Волка. Его группа рассредоточилась, но они все пошли за ним. Конечно, в пустыне легче читать ауру, там меньше мешают растения и животные, и Жнецы, возможно, просто шли по самому лучшему следу. И тем не менее, кажется, что есть связь между такой массовой атакой и тем обстоятельством, что этот Волк прежде причинил им немало вреда.

— Кстати, — сказал Валентайн, вспомнив, — там был странный рисунок на лодке. Вроде изогнутой буквы «Х».

— Хорошо, что ты заметил. Можешь нарисовать?

Валентайн взял карандаш и под заметками исследователя нарисовал свастику.

— Ты уверен, что она именно так повернута? Не так? — он нарисовал свастику Третьего рейха.

— Нет, наоборот. Это важно? — спросил Валентайн.

— Трудно сказать. Она появлялась в последнее время, так что я кое-что проверил. Этот символ можно найти на храмах в Азии, на буддистских артефактах и тут среди наскальных рисунков американских индейцев в пещерах. Она есть на руинах Трои, на египетских стенах, даже в Китае. Я вот что скажу: кто бы ни использовал ее в доисторические времена, они точно немало путешествовали.