Дерьмо. Дерьмо! Меня перекособочило. Меня всю внизу изуродовали. Что делать?

Мир о многом умалчивает; просто заговор молчания какой-то. Ни одна мать, к примеру, не рассказывает дочери правду о том, как болезненны роды. А сегодня мне открылась страшная тайна воска для области бикини. Ну почему, почему никто не предупредил? Почему Эми из косметического кабинета не сказать прямо и откровенно: «Приготовься, моя дорогая, к пытке кипящим воском»? И вообще — какой садист придумал это изуверство? На кого этот идиот рассчитывал? На снежного человека?

До йети мне далеко, поэтому стерпеть издевательства Эми я не смогла. Вцепилась ей в волосы и закричала, как обезумевшее от боли животное.

— О-о-о, дорогая! — удивилась Эми. — Неужели так больно? Ну потерпи, со второй стороной я постараюсь справиться быстрее.

— Ни хрена! Попробуй только приблизиться ко мне, Эми. Убью. Дай сюда трусы. (Не так-то просто произнести такие слова с достоинством.)

Эми. Но я не могу отпустить тебя вот так, не доделав работу.

Я. Запрещаю тебе доделывать работу. Попытаешься — по судам затаскаю.

Эми. Но, Клара…

Я. Повторяю — дай сюда трусы!

Далее следует натянутое молчание: я натягиваю вышеупомянутую принадлежность туалета на неупомянутую, но понятную часть тела, одна сторона которой все еще горит огнем от воска.

— Клара?

— Ни слова, Эми. Я даже при родах так не мучилась.

— Но представь, как ты будешь выглядеть.

— Плевать!

Если бы. Я выгляжу дико в области… бикини. И однобокая проблема разрастается до катастрофических размеров. Боюсь, ни маникюрные ножницы, ни тюбик тонального крема ее не решат. Сбрить все к чертям? Пожалуй, это выход. Как же, выход. На кого я буду похожа? На какую-нибудь Мэгги из порнухи. Вот дерьмо, что же делать?

Прежде всего снять трубку — телефон надрывается. В трубке некая Электра из некой рекламной фирмы. Самое противное в работе на дому, чтоб вы знали, — звонки в любое время дня хрен знает от кого. Не повезло Электре. Сейчас я не в состоянии вникать в ее проблемы — своих полное бикини.

— Тра-та-та, тра-та-та… вечеринка, — говорит Электра. — Вы не подтвердили получение приглашения.

— Какая еще вечеринка?

Судя по голосу, Электра однобокостью в области бикини не страдает. Судя по голосу, Электра носит платье шестого размера (для безгрудых), обувь от Гуччи и заколки-бабочки в волосах. Мое настроение падает еще ниже.

— В Хокстоне. По случаю премьеры. «Изгибов».

— А-а-а! — Я чуть не прыскаю. — Мистер Данфи. Нет, благодарю вас, Электра. (Перед глазами всплывает Сэм Данфи. Он в своей прозрачной футболке, улыбается.)

— Так вы не сможете прийти?

— Не смогу. (Данфи все еще здесь. Интересно, если стукнуть по лбу — исчезнет?)

— О…

— Я уверена, что прием будет грандиозный, но…

— О… — повторяет Электра. — Наверное, придется пересмотреть схему гостевого стола.

— Наверное. Извините, Электра, у меня мало вре… Какого стола? Речь ведь шла о приеме на шестьсот человек?

Прихрамывая, я двигаюсь к кухонному столу, из-под кучи бумажек выуживаю приглашение: «Шампанское, канапе».

— Тут сказано только про напитки. — Вечно эти знаменитости темнят. Плеснут в бокал дерьмового винца — и все. Одна радость — виноватой себя не буду чувствовать. — Простите, Электра, мне пора бежать.

— Я звоню не по поводу приема, — цедит теперь уже не просто тонкая, но и желчная Электра. — После общего приема намечено празднование премьеры в клубе «Граучо». Спектакль начинается в девятнадцать ноль-ноль. Торжественный прием — в двадцать один ноль-ноль. А вечеринка — в полночь.

Я останавливаюсь у зеркала. Похоже, скулы прорезались. Насколько их хватит — вот вопрос. Господи, идиотка, спохватываюсь я. Похудела на килограмм — и радуется, забыв про то, что у нее творится в области бикини.

— Очень жаль, но здесь какая-то ошибка. На вечеринку меня не приглашали. Простите, дорогая, но я очень занята. Надеюсь, вы не будете в обиде…

— Вы в списке, — упорствует Электра. — Ваше имя в списке гостей. Что прикажете мне делать?

— Говорю же — произошла ошибка.

— Никакой ошибки.

— Наверняка…

Наверняка? Разумеется. С какой стати ему приглашать меня на вечеринку для избранных? И с какой стати мне туда идти? Снова хлопаю себя по лбу; делаю глубокий вдох.

— Вы уверены, что не произошло ошибки, Электра?

— Уверена. Список передо мной.

— Сколько приглашено?

— Двадцать человек.

— И я в том числе?

— Да. Вы слышали.

— Что ж… Не вычеркивайте. Я постараюсь прийти.

— Отлично! До встречи на приеме.

— Электра? — выдыхаю я в последний момент.

— Да?

— А Сэм… в смысле… мистер Данфи… Он голубой?

Молчание.

— Простите. Я ни о чем не спрашивала.

— Го-лу-бой? — медленно, но с явной насмешкой повторяет Электра. — Голубой? Нет, Клара. Ни в коем случае. Как вам такое могло прийти…

— До встречи. — Я вешаю трубку.

Вот так фокус. И что дальше? На ум приходит один-единственный ответ, и я решаю, что он не по мне. Определенно не по мне.

* * *

Хвалиться я не люблю, но как лишний раз не отметить скульптурные перемены, произошедшие на моем лице. Еще раз взглянув в зеркало, я звоню Кейт. Прошу записать меня к ее косметичке, у которой — о счастье — случилось окно в пятничном графике. Кейт полна оптимизма, весенних надежд и восторгов от Макса. Кейт счастлива. («Жизнь — райское наслаждение, ты со мной согласна, дорогая?») Ее экстаз меня не вдохновляет. Уж и не знаю почему.

Я отрываю Чарли и Джека от игры с Ролло и при виде своих мальчишек наполняюсь любовью к ним, беспричинной любовью — надеюсь, меня поймут родители, хоть раз в жизни тискавшие своих детей неизвестно почему, посреди самого обычного дня. Мы устраиваем пиршество с горячими сандвичами; мы строим Лего-город; я торможу на полпути к телефону, едва не отменяя ресторанный ужин с Робертом. Так хочется подольше побыть с детьми. Вечернюю сказку, где мне отведена роль злобного монстра, Джек сопровождает визгом восторженного ужаса. Чарли сосредоточенно накручивает волосы на палец — милый жест из его младенчества.

Скрежет ключей Роберта в замке сигнализирует, что пора стартовать. На все про все у меня ровно полчаса — принять ванну, одеться, накраситься. Если бы я верила женским журналам, то справилась бы с легкостью: просто-напросто задрала бы волосы на макушку, сунула ноги в туфли и прошлась по губам помадой более сочного оттенка. Кто это, интересно, строчит такую чушь? Ответ очевиден — я и строчу: «Для вечернего, сексуального макияжа подберите тени потемнее и черную обводку для губ». Ха!

В ванную доносится хохот — мои мужчины резвятся. Похоже, Роберту тоже выпало сыграть монстра, но его жребий слаще: он монстр-щекотун.

Семейная жизнь — это счастье, с которым ничто не может сравниться. Ничто.

А месячные все ближе. Иначе почему я плачу?

* * *

По-моему, я так и не описала наружность Роберта. Волосы у него того неопределенно-грязного оттенка, который чуть-чуть не дотягивает до блондина и потому называется русым. Рост — метр семьдесят пять (как у меня), лицо — красивое. В изгибе губ проглядывает нечто жестокое, но это нечто с лихвой компенсируется добрым взглядом. Я в жизни не видела глаз ласковее, чем у Роберта; легко обмануться, между прочим, потому что чересчур ласковым его не назовешь. Насыщенно-серый, стальной цвет глаз, как ни странно, усиливает впечатление доброты. Ресницы длинные, на зависть женщинам. Нос орлиный, без малейшего, однако, сходства с клювом. (Замечу, что из «пятачка» и «клюва» лично я предпочла бы последний.) Роберт неплохо сложен, худощав, и костюмы — его отменные, безупречные костюмы — сидят на нем, будто на манекене.

Хорош. Очень хорош, отмечаю я, устроившись напротив мужа за столиком на двоих. Хорош и абсолютно не похож на меня. У него красивые руки. Он всегда — всегда! — выглядит свежим и чистым. Кажется, обнюхай его с головы до ног — и ничего, кроме аромата дорогого лосьона, не учуешь.

— Мечтаешь о Париже? — спрашивает Роберт.

— Да. Боже… Можешь себе представить — пошла сегодня в косметический на эпиляцию воском в области бикини. Ничего не вышло.

— То есть?

— Не вытерпела. Одну сторону сделала, а вторую… словом, теперь у тебя односторонняя жена, Роберт.

— Неужели так больно?

— И даже хуже. Но я к чему… в Париже, если мы с тобой… не смотри на меня, ладно?

Роберт задерживает на мне взгляд. Долгий и такой… смешливо-презрительный. А потом поражает меня немыслимым великодушием:

— Неважно, Клара. Честное слово, это не имеет значения. Не переживай. Все нормально.

Ну разве он не добр? Сейчас его глаза не обманывают. И если после этих слов я чувствую себя жалким ничтожеством, то виноват, конечно, не Роберт, а мой мерзкий характер. Роберт ведет себя как рыцарь — делает скидку на женские слабости. Почему же мне его великодушие кажется безразличием?

— По-твоему, мы с тобой счастливая пара? — спрашиваю напрямик, протягивая Роберту меню. — О… Помнишь лимонное ризотто, которое нам подавали в прошлый раз? Восхитительное.

— Помню. Но сегодня у них ризотто с тыквой и шалфеем. Возьму, пожалуй. А для начала грибы в соусе. — Роберт поднимает взгляд на официанта. Мой муж — из тех людей, которым всегда обеспечено внимание официантов. А еще он из тех, кому не грозит застрявший в зубах шпинат или отсутствие носового платка в самый ответственный момент.

— А мне, пожалуйста, салат из помидоров и рыбное ассорти.

— И яблоки в сиропе, — машинально добавляет Роберт, изучивший мои пристрастия.

— Нет, десерта не нужно, благодарю вас. Только салат и ассорти.

— Вот как? — Роберт откидывается в кресле. — Ты же обожала яблоки в сиропе. В чем дело?

— Даже не знаю, — честно признаюсь я. — Пытаюсь не объедаться. Отказываю себе в самом любимом.

— Должен сказать… — Роберт запрокидывает голову, прищуривается, — ты несколько похудела… Выглядишь, — секундная пауза, — мило.

— Наберу в два счета, так что не слишком радуйся. — Вот, опять. Откровенный комплимент злит меня неимоверно.

— Мне все равно, сколько ты весишь, Клара, — говорит Роберт.

— Ты не ответил на мой вопрос. Мы счастливая пара?

— А по-твоему? — Его ласково-стальной, непостижимый взгляд устремлен на меня.

В некоторых жизненных ситуациях мне неприятно, что на меня смотрят, пусть даже и ласково, и эта ситуация как раз из их числа. Роберт явно придерживается другого мнения.

— В основном, да, — отвечаю я.

— Почему?

— Потому что… во-первых, мы с тобой отлично ладим. (Роберт кивает.) Я считаю тебя хорошим другом. Мы любим одни и те же шутки, одни и те же вещи, одни и те же блюда.

— И детей одних и тех же, — подсказывает Роберт.

— И мы любим своих детей, — соглашаюсь я.

— А жизнь? Свою жизнь мы любим? — спрашивает Роберт. — По большому счету?

Официант ставит передо мной второй бокал с шампанским.

— Ты свою, думаю, любишь. Я свою тоже. Хотя… я не совсем понимаю, что значит «любить свою жизнь». Все познается в сравнении, как известно, а мне сравнивать не с чем. Мы ведь с тобой в одном экземпляре существуем.

— Но ты счастлива?

— Конечно. А ты разве нет?

— Я? Счастлив, — тянет Роберт на манер плантатора из южных штатов. — Пожалуй. Достаточно счастлив.

«Достаточно счастлив». Ненавижу. Ненавижу это ничего не значащее, вялое, безликое, скаредное «достаточно счастлив».

Ненависть остается при мне.

— Хорошо сказано, Роберт. Зрелые чувства зрелого человека. — Я очень рассчитываю на свой артистический талант; Роберт способен уловить малейшую фальшь. — Я тоже достаточно счастлива. — На сей раз я почти не вру.

— Достаточно… Но не безумно, да? — Взгляд Роберта устремлен мимо меня, куда-то в пространство. — Ты ведь знаешь, Клара, что я тебя люблю.

— Конечно. А я тебя.

— И никогда не причиню тебе зла.

— А я тебе. Ты пытаешься что-то сказать, Роберт?

— Нет, Клара. — Роберт ковыряет вилкой грибы. — Я ничего не пытаюсь сказать, кроме того что мы с тобой избалованные люди и нам неплохо бы хоть изредка молиться. Твое здоровье. — Он приподнимает бокал.

— Твое. Но я это делаю регулярно. В смысле — молюсь каждый день.

— Правда? — Роберт поводит бровью. — Вот как… Ладно, сменим тему.

Я посвящаю его в проблемы Тамсин. Роберт докладывает о романе (пока незатухающем) Ричарда с секретаршей и пересказывает сплетни сотрудников. В одиннадцать вечера мы покидаем ресторан; один из нас чуть пошатываясь (догадайтесь кто), второй трезвый как стеклышко. Дома, не сговариваясь, первым делом поднимаемся в детскую, по очереди целуем спящих мальчишек. Роберт ждет у двери, пока я приглаживаю спутанные кудряшки Джека, и, когда я поднимаю глаза, его солнечная, предназначенная одной мне улыбка вмиг стирает из памяти все странности ресторанного разговора.

* * *

У меня выходной. Я его сама себе назначила. На четверг. Завтра премьера Сэма Данфи, а сегодня я отправляюсь по магазинам. Фло вызвалась посидеть с ребятами, так что да здравствует свобода! Куплю красивое платье и туфли, косметики наберу впрок… Чего уж там скрывать — я вне себя от восторга. Долой практичные тряпки и плевать на ценники. Даже не посмотрю на цифры, сколько бы их там ни было. Буду швыряться деньгами, как в былые времена.

Фло составила для меня список нужных магазинов. Не поймите превратно — дорогу до «Селфриджа» я найду с закрытыми глазами, но адреса изысканных бутиков давно не значатся в моей записной книжке. А они мне сегодня нужны позарез. Я мечтаю о самых красивых вещах, которые только можно приобрести за британские деньги. Целых восемь лет я не тратила больше ста фунтов на платье.

Следуя указаниям Фло, вблизи Ковент-Гарден отыскиваю узенькую улочку, с замиранием сердца шагаю по мостовой и уже через несколько домов, как и обещано, обнаруживаю то, что надо. Очаровательные маленькие витрины поблескивают заманчиво и многообещающе. Воздушные, сверкающие, усыпанные блестками и отделанные перьями наряды на роскошных стойках разобраны по цветам: бирюзовые, мармеладно-розовые, пурпурные, фиолетовые. Еще с улицы я западаю на одно из платьев — цвета апрельской зелени, струящееся, оно достойно разве что русалочьей принцессы.

Со своего наблюдательного пункта я вижу миниатюрных продавщиц с миниатюрными ловкими пальчиками… и мигом превращаюсь в мутанта под две тонны весом, разрушителя бесценных нарядов, грозу потайных и прочих швов. На мое счастье, Мадонна, не успев далеко уйти, с готовностью спешит на помощь. Стала бы Мэдди торчать на мостовой, трясясь от страха перед костлявыми созданиями с двумя извилинами на всех? Ни под каким видом. Ну так и я не стану. Толкаю дверь и вступаю в пещеру Аладдина.

Но что это? Ни злобных взглядов, ни презрительного шушуканья, ни советов «заглянуть в «Эванс» — там в ходу большие размеры». (Собственно, с таким отношением я еще не сталкивалась, но во время острых приступов паранойи проникаюсь убеждением, что скорбный час не за горами.) Совсем наоборот, одна из продавщиц торопится ко мне:

— Чем могу помочь?

— Хочу выглядеть сногсшибательно, — сообщаю я, чувствуя себя при этом героиней ток-шоу «Сотвори себя сам» или старой коровой, возмечтавшей о лаврах Мэрилин Монро. — Подберите мне платье, туфли и, пожалуй, что-нибудь на плечи — пелерину или накидку. Сможете?

— Одну секундочку, — щебечет белокурый ангелок, оставляя меня у примерочной. Возвращается она с охапкой изысканных нарядов. — Вы можете выбрать по своему вкусу, но мы с коллегами рекомендуем вот это, зеленое. Оно просто создано для вас. Мы все так решили, как только вы открыли дверь. Не желаете примерить?

«Зеленое» оказывается той самой волшебной русалочьей кожей, которой я любовалась с улицы. Ничего прекраснее в жизни не видела. Пока я стягиваю одежду, девушка деликатно отходит в сторонку. Зеленое чудо — четырнадцатого размера! — сидит как влитое. Немножко живот выпирает, ну и что? Нормальный женский животик, не то что у этих жердей из «Вог». Продавщица со мной согласна:

— Как вам идет. Оно скроено по косой, видите, и поэтому очень стройнит.

— Оно великолепно, но как быть с руками? Не буду же я сверкать голыми плечами.

— Я подобрала для вас несколько накидок и вот этот кардиган, взгляните. — Девушка разворачивает передо мной нечто невесомо-шуршащее, переливающееся бисером и искусственным жемчугом. Розовые жемчужины собраны на шелке в миниатюрные бутоны. Не знаю, что сегодня за день такой, но и кардиган мне подходит.

— Впору.

— Как на вас сшит, — соглашается продавщица. — Теперь туфли? Что-нибудь необычное и очень изящное… У нас были открытые туфельки на тонком каблучке, с завязками-ленточками, но, боюсь, они распроданы. Какой размер вы носите?

— Седьмой, — отвечаю вслух и добавляю про себя: «Если и туфли найдутся, моя жизнь изменится». Помнится, лет в пятнадцать я так загадывала на мальчишек: «Если отсюда до углового магазина четное число шагов, то он пригласит меня на свидание».

— Можно даже шестой размер! — кричу продавщице через весь магазин.

Девушка возвращается с коробкой:

— Вам повезло. Осталась одна пара шестого размера, с розовыми ленточками; как раз под цвет жемчужин.

— Беру. — Боюсь даже подумать, что будет, если я не влезу в это чудо.

— Не желаете примерить, взглянуть, как они смотрятся с платьем?

— Нет-нет, так возьму. М-м… Что бы еще подобрать?

Из магазина я выбираюсь через час, унося с собой кроме платья, кардигана и ремешков с ленточками на каблучке, еще и кремовые заколки-розочки для волос, крохотные сережки с жемчужинами и хрустальными капельками и освежитель воздуха с ароматом переспелых манго.

— Вы будете великолепны! — обещает продавщица, пока я подписываю чек. И добавляет, глянув на мой безымянный палец: — Ему понравится.

— Очень на это надеюсь. — Я мужественно душу невесть откуда взявшийся страх. — Так и было задумано.