Список лиц, награжденных к новому, 1946 году, был довольно длинным — страна выражала свою признательность многим ее гражданам за работу во имя достижения победы в недавно закончившейся войне. Среди них был и Гарольд Адриан Рассел Филби, представленный к ордену Британской империи, третьему по важности и только двумя ступенями ниже награды, возводящей в рыцарское достоинство. Филби добился успеха. Он был не только одним из немногих непрофессионалов, поступивших на работу в разведку в годы войны, которых оставили на работе в СИС. Он был единственным непрофессионалом, награжденным высокой наградой. Это открывало перед ним перспективы дальнейшего продвижения по службе — высшие служебные эшелоны СИС теперь были открыты перед ним.

В Москве Филби рассказал мне интересную историю относительно получения им ордена. «Я как раз читал книгу Энтони Кейс Брауна о Мензисе, — начал он. — Он сочинил захватывающий рассказ о моем награждении. Оказывается, я пригласил в тот день в Лондон Джеймса Энглтона, который работал в это время в резидентуре американской разведки в Риме и находился в отпуске, чтобы он вместе со мной отправился в Букингемский дворец. Далее, цитируя Энглтона, Браун пишет, что якобы на пути из Букингемского дворца я неожиданно заявил ему: «Что нашей стране не достает, так это хорошей дозы социализма». После этого Энглтон заявил Аллену Даллесу (с 1953 по 1961 год занимал пост директора ЦРУ), что я высказывался, как коммунист, и что с тех пор у него зародились сомнения относительно моей лояльности.

Это очень интересный рассказ, но в нем есть одна существенная ошибка. Ни один, ни с Энглтоном я не был в Букингемском дворце и не получал там ордена Британской империи. Его мне доставили домой. В то время вручалось так много военных наград, что этот путь представлялся самым разумным. Но в этом рассказе просматривается скрытый намек: хотя Энглтон давно заподозрил меня, но ничего не сделал для внесения ясности. Почему? Потому что он хотел использовать меня в своих собственных дезинформационных планах. Это попытка спасти свою репутацию» .

Филби принялся за упорядочение своей личной жизни, поскольку это соответствовало его пониманию образа ответственного профессионального сотрудника британской разведки. Главная проблема заключалась в том, что официально он был все еще женат на Литци, и хотя Айлин добровольно взяла себе фамилию Филби, считалось, что их трое детей были рождены вне брака. Для молодого сотрудника СИС моральная свобода военного времени не являлась чем-либо предосудительным, однако для профессионального сотрудника разведки, строящего планы продвижения к служебным вершинам, это могло явиться отрицательным фактором. Литци проживала в Восточном Берлине с известным коммунистом Георгом Хонигманом. Филби был уверен, что она согласится дать ему развод, но если он скрытно встретится с Литци для решения этого вопроса, а позднее об этом станет известно британской контрразведке МИ-5, дело приобретет подозрительный характер: почему сотрудник контрразведывательной службы СИС, начальник антисоветского отдела, встречается с членом коммунистической партии, проживающим в одной из стран коммунистического блока. Если он откроет причину своей поездки, его могут спросить, почему он ранее не упоминал, что был женат на коммунистке.

Филби принял смелое решение. Он обратился к Вивьену с просьбой разрешить ему встретиться с Литци, чтобы получить от нее развод, а затем оформить брак с Айлин. На приеме у Вивьена он рассказал о том, как в молодые годы встретился с Литци в Вене, как женился на ней, чтобы спасти ее от фашистской тюрьмы или даже от смерти. Вивьен участливо выслушал рассказ Филби и сразу же дал свое разрешение. Тем не менее он попросил МИ-5 проверить Литци по своим учетам и с удивлением прочитал ответ, что Алиса (Литци) Колман-Фридман-Филби-Хонигманн является установленным советским агентом. Хотя у Вивьена такое сообщение вызвало большие раздумья, никаких мер он не принял. Во-первых, он был начальником Филби и любой шум по поводу его брака отрицательно скажется и на самом Вивьене. Не составило большого труда убедить себя в том, что сообщение МИ-5 мало что добавило к рассказу Филби. Кроме того, этот брак распался еще десять лет назад, до прихода Филби в разведку, поэтому не было смысла привлекать внимание к неблагоразумному поступку, который может помешать карьере такого перспективного и всеми уважаемого сотрудника.

Таким образом, Филби встретился с Литци. Было решено, что она подаст на развод по причине нарушения Филби супружеской верности. 17 сентября 1946 года развод был официально оформлен, и через неделю Филби и Айлин сыграли свадьбу. Ему было 34, ей 35. Айлин была на седьмом месяце беременности, она ждала четвертого ребенка — Миранду. Свидетелями при регистрации брака были Томми Харрис и Флора Соломон, бывший начальник Айлин и старый друг семьи Филби. Свадьба, шумная, пьяная, была организована в доме Филби на Карлуайл-сквер.

Во время беседы со мной в Москве Филби с удивлением заметил, что, хотя с тех пор прошло столько времени, до сих пор в ходу история о его двоеженстве. (Энтони Кейв Браун пишет: «Заключение Филби брака с мисс Ферс, хотя он был уже женатым человеком, трудно объяснить… Возникает вопрос, почему Филби сделал этот опрометчивый и опасный шаг. Начальник СИС, несомненно, сразу же уволил бы его с работы, если бы ему стало известно, что глава его контрразведывательного подразделения является двоеженцем».) «Неужели кто-либо думает, что я настолько глуп, чтобы жениться на Айлин, предварительно не расторгнув брак с Литци? — спросил меня Филби. — В те времена за двоеженство полагался тюремный срок. Меня бы мгновенно вышвырнули со службы».

* * *

В феврале 1947 года Филби направили на работу в Турцию на должность резидента СИС в Стамбуле под прикрытие первого секретаря генерального консульства Великобритании. Этот шаг вызывался двумя причинами: Турция находилась на переднем крае быстро расширяющейся «холодной войны» и была идеальным местом проведения подрывных операций на южных границах Советского Союза. У Филби, по общему мнению прекрасного сотрудника разведки, не было опыта работы в резидентурах.

В конце войны СИС подверглась перетряске и осуществлявший ее комитет ратовал не за специализацию, а за универсальность. Перед всеми сотрудниками была поставлена задача проводить как разведывательные, так и контрразведывательные операции, как на территории Великобритании, так и за рубежом. У Филби был опыт проведения тех и других мероприятий, но в основном с позиции Лондона. Пришло время устранить этот недостаток, убрать разницу между теми, кто посылает и кого посылают. Эта должность считалась повышением, и Филби с удовольствием принял предложение.

Сначала он поехал без семьи, так как решил найти квартиру, а главное — заехать в Саудовскую Аравию к отцу. Кроме того, Филби считал, что будет лучше, если ему не придется представлять Айлин своей мачехе Розе аль-Абдул Азид, которая имела от Сент-Джона двоих детей. Казалось, что Сент-Джон вновь вошел в жизнь двора правителей Саудовской Аравии, как будто войны и не было. У него вновь появились оптимистические настроения по поводу деловой активности в стране, особенно в связи с гем, как он выразился, что «потекли нефтяные реки».

Во время наших бесед в Москве Филби активно защищал своего отца, которого обвиняли в том, что он сколотил состояние, участвуя в переговорах между американцами и саудовцами по поводу добычи нефти. «Давайте внесем ясность в этот вопрос, — заявил он. — Мой отец не занимался продажей американцам нефтяных концессий.

Он принимал участие в переговорах по поводу предоставления американской компании «Стэндард Ойл Компани оф Калифорния» (из которой вырос концерн «Арамко») одной концессии на разработку нефти в Саудовской Аравии. Во время переговоров ему платили по сто долларов в месяц, пять тысяч по подписании контракта и пять тысяч долларов за каждое открытое нефтяное месторождение промышленного значения. Итого, менее двенадцати тысяч долларов за одну из самых богатых концессий мира. Кстати, моему отцу удалось убедить короля Сауда разрешить американцам вести разведку на нефть потому, что при этом они могли открыть источники питьевой воды. В те годы саудовцы были в воде заинтересованы больше, чем в нефти.

Представление моего отца в качестве изворотливого бизнесмена, продающего арабам всякую ерунду, далеко от действительности. В период между первой и второй мировыми войнами он был представителем фирмы «Ма-ркони» в Джидде. После его смерти я получил 126 писем — они лежат на моем письменном столе — от людей со всего мира, в том числе от одного из управляющих «Маркони». Не возражаете, если я немного прочту из него:

«Одна из воскресных газет изобразила его (Сент-Джона) в качестве бизнесмена. Если бы он пытался им стать и если бы отбросил свою щепетильность, он несомненно был бы богатым человеком. И я бы, например, от этого только выиграл. Но, слава Богу, он не был бизнесменом».

Поскольку мы разговаривали об отце Филби, я спросил его, как бы он прокомментировал другие обвинения в адрес Сент-Джона. Например, Малькольм Маггеридж утверждал, что секрет мотиваций Филби следует искать в характере его отца. «Филби авантюрист. Ему нравится считать, что он следует по стопам своего отца. Россия была его Саудовской Аравией, а Сталин его королем Ибн-Саудом». Послушайте Джона Ле Карре: «Мститель (Филби) был обозленным одиночкой, надменным и самонадеянным человеком, который взял свои философские основы из пустынь Саудовской Аравии».

О встрече с отцом Филби написал следующее:

«Он встретил меня в Джидде, и мы совершили короткую поездку в Эр-Риад и Альхарадж. Это было мое первое знакомство со страной, которой отец посвятил большую часть своей жизни. Ни тогда, ни позже у меня не возникло желания следовать его примеру. Бескрайние просторы, чистое ночное небо и прочие прелести хороши лишь в небольших дозах. Провести жизнь в стране с величественной, но совсем не очаровательной природой, среди людей без очарования и величественности, было для меня совершенно неприемлемым. Невежество и высокомерие дают плохое сочетание, а оно в Саудовской Аравии было в избытке. А когда к этому добавляется внешний аскетизм, тогда сочетание невыносимо».

В Стамбуле Филби нашел прекрасную виллу в Бейлер-бее на азиатском берегу Босфора. Из виллы открывался прекрасный вид: вдали виднелись минареты софийской мечети, невдалеке, на берегу Босфора, находились развалины старой крепости. Дом был очень просторным, фруктовый сад спускался до самой воды. Вилла находилась рядом с пристанью, что позволяло Филби курсировать каждый день на пароме между Азией и Европой, где располагалось генеральное консульство. Арендная плата включала право на пользование частным участком, где водились омары.

Вскоре к Филби приехали Айлин и их четверо детей. Они прибыли пароходом. Детям жизнь в Турции очень понравилась — она казалась им сплошным нескончаемым праздником. Они играли в саду, плавали в Босфоре и летом загорали настолько, что, если бы не русые волосы, их бы принимали за турецких детей. Вскоре, судя по всему, Филби вошел в жизнь дипломата в одном из наиболее экзотических и интересных мест, доступных сотруднику его ранга. Нескончаемым был поток приемов, обедов, пикников, морских прогулок. «Я удивлен, почему бы не снять автобус и не развозить одних и тех же людей на одни и те же приемы», — писал он в Лондон своему другу.

Тайная жизнь Филби в Турции была совершенно иной. У этой страны очень протяженная граница с Советским Союзом и с Болгарией. В 1940 году Сталин претендовал на часть восточной Турции. Он также хотел получить право на создание баз в проливах Босфор и Дарданеллы — главных морских путях советского судоходства. Для защиты своей независимости турки обратились за помощью к западным странам. В соседней Греции бушевала гражданская война, ее исход склонялся в пользу коммунистов. Стамбул — город многонациональный. В нем проживали турки, армяне, грузины, болгары и албанцы, поддерживавшие тесные связи со своими родными местами в странах за «железным занавесом». Таким образом, этот город был раем для шпионов, однако в течение трех лет пребывания в Турции больших успехов Филби не добился, и не потому, что был ленив, неразворотлив или потерял интерес к шпионскому ремеслу. Причиной этого был характер выполнявшейся им в то время работы. Сыграло свою отрицательную роль и то, что место его работы оказалось таким непродуктивным.

Турецкие власти каких-либо проблем не создавали. В отношении сотрудников иностранных разведок, обосновавшихся в Стамбуле, они заняли простую и ясную позицию: поскольку их деятельность приносила валюту Турции, власти позволяли им все, пока это делалось скрытно. По их мнению, Филби вел себя в этом отношении прекрасно. Когда Филби позвонил корреспондент одной из стамбульских газет и попросил у него интервью для статьи, которая будет называться «Шпионы Стамбула», Ким отказал ему.

Турецкие власти отметили, что Филби много времени проводит со студентами из балканских стран, часто посещает приграничные с Советским Союзом районы, особенно в окрестностях озера Ван. Поскольку Филби установил хорошие отношения с начальником стамбульского отделения управления безопасности, имевшего кличку «тетушка Джейн», которому «рассказывал» о своей деятельности, его почти не беспокоили.

Проблема состояла в том, что качество разведывательной информации было слишком низким. Турецкие власти придерживались принципа, что только они могут опрашивать беженцев из коммунистических стран и вести допросы задержанных контрабандистов, деятельность которых на советско-турецкой границе они до поры до времени терпели. Полученную таким образом информацию они передавали сотрудникам западных разведок. Но, по словам Филби, турки не умели ставить нужных вопросов и всегда с доверием относились к полученным в ходе допросов ответам.

Другим источником информации были эмигрантские группы. Но они быстро поняли, что шпионаж может быть доходным делом, поэтому оказывалось, что почти каждый болгарский или румынский эмигрант до отъезда из своей страны «создал там шпионскую сеть», которую за деньги готов предоставить в распоряжение Филби. «Масса времени уходила на то, чтобы разобраться в таких «доброжелателях». Это было необходимо и для того, чтобы решить вопрос о сумме денег, которую им можно было выплатить, — писал Филби. — Мы редко преуспевали в этом деле, и я уверен, что, несмотря на принимаемые меры предосторожности, многие эмигранты просто дурачили нас».

Когда работы с беженцами из соцстран было мало, Филби подобно большинству сотрудников СИС пытался вербовать агентов из числа британских эмигрантов. По мнению офицеров британской разведки, у находившихся за границей английских бизнесменов были качества, которые делали их более отзывчивыми на предложение о сотрудничестве по сравнению с другими категориями иностранцев. Как-то сэр Дик Уайт, бывший генеральный директор СИС, рассказал своему французскому коллеге о том, что СИС «завалена предложениями от британских бизнесменов за рубежом, желающих немного заняться шпионским делом». Удивленный француз заметил, что, «когда наш бизнесмен находится за границей, к подобным делам он не хочет даже прикасаться».

Однако Филби вскоре обнаружил, что британские бизнесмены, располагавшие возможностями снабжать его полезной информацией, не проявляли к этому никакого интереса. «Они рисковали бы слишком многим: у них были обязанности перед самим собой, своими семьями, даже перед своими держателями акций. Обычно они, как правило, соглашались передавать все, «что попадется под руку», и это обычно были никому не нужные сплетни. У них не хватало патриотизма, чтобы брать на себя риск и систематически заниматься сбором разведывательной информации. Я не мог предложить им того, что по побуждающей силе превосходило бы выгоды, которые они получали, например, от нефтяных компаний или промышленных фирм. Мой интерес ограничивался просьбами штаб-квартиры СИС получать информацию в отношении турецких портов, фактически построенных британскими концернами».

И это негодовал человек, работавший на русскую разведку! Филби возмущен тем, что не смог убедить британских бизнесменов помогать СИС, которую он фактически медленно разрушал. Разве Филби, как профессионального разведчика, не раздражало поведение своих соотечественников-бизнесменов, проявлявших так мало патриотизма и так много коммерческой осторожности. В беседах с Филби в Москве я убедился в том, что это именно так и было. Он уважал твердо высказываемую убежденность, даже если это не совпадало с его взгляда-ми. Конечно, следует иметь в виду его желание добиться успеха на разведывательном поприще, поскольку это способствовало бы его продвижению по службе. Как указывает Хью Тревер-Роупер: «Филби знал, что к повышению ведет лишь результативная и честная работа».

Поэтому во время пребывания в Турции Филби отдавал всего себя работе на СИС, с тем чтобы укрепить свое положение. Он выступал перед Лондоном с предложением осуществить фотографирование советской пограничной зоны, провести операцию «Спайглас». Вооруженный фотокамерой, «длинной, как трамвай», в сопровождении сотрудника турецкой службы безопасности он начал работу с восточной зоны, где сходятся границы Советского Союза, Ирана и Турции. Двигаясь на запад, через каждые 2–3 мили Филби делал панорамные снимки советской территории. Выполнив половину работы, он перенес оставшуюся часть на следующее лето.

Другой операцией Филби было внедрение западных агентов в Грузию. Он пришел к выводу, что таких людей бесполезно искать среди турок. Ему нужны более смышленые и подготовленные люди. Такая задача была поставлена перед общиной эмигрантов из Грузии. Во Франции было найдено два подходящих кандидата, которых после прохождения подготовки в Лондоне переправили к Филби в Стамбул. Трудно сказать, понимали ли они угрожающую им опасность или же их цинично эксплуатировали. Что касается СИС, то перед ними были поставлены следующие разведывательные задачи: подбирать конспиративные квартиры, получать удостоверяющие личность документы, устанавливать линии связи. Возможно, у них были еще какие-то задания от грузинской общины в Париже и от турецкой разведки.

Операция окончилась полным провалом. Два добровольца на роль шпионов родились в Париже и о Советском Союзе ничего не знали. По настоянию турецкой стороны их перебросили через границу как раз напротив городка, в котором располагалась воинская часть. Один был убит через несколько минут после перехода границы. Другого видели, как он бежал к лесу. Поскольку он на связь не вышел, можно считать, что его поймали. Очевидно, Филби данных о них русским не сообщал. Он замахнулся на высокие рубежи и вряд ли стал бы рисковать из-за двух таких безобидных шпионов.

Далеко не все ясно в отношении турецкого периода жизни Филби. Поддерживал ли он отношения с резидентом советской разведки, действовавшим с позиции советского консульства в Стамбуле. Для русских Турция была не менее важна, чем для Запада, и они активно там работали. Ничего нет необычного в том, что сотрудники соперничающих разведок старались «вычислить» друг друга, узнать друг друга, одержать верх и в целом войти в тот едва освещенный моральный лабиринт двойной игры в надежде получить кусок пожирнее, оставить противника в дураках, попытаться убедить его, что свое будущее ему целесообразнее связать не со своей, а с его разведкой.

В 1967 году рассказывали, что, подобно многим сотрудникам резидентур СИС, Филби было дано разрешение выступить в роли «полного двойника». Он не должен упускать возможности убедить русских в том, что готов предать свою службу и работать на них. Таковой была вера руководства СИС в своего восходящего офицера, что оно было готово разрешить ему передавать русским подлинные материалы в надежде одержать над ними верх. У нас нет доказательств, что Филби воспользовался этим доверием, а в Москве он отказался обсуждать этот вопрос по оперативным соображениям. Однако, когда позднее дела Филби стали плохи, когда у МИ-5 появились доказательства, что он является предателем, многие коллеги Филби яростно защищали его и такому поведению можно дать лишь одно объяснение. Для постороннего человека поведение сотрудника разведки, выступающего в роли двойника, ассоциируется с предательством. Только коллеги знают правду. Очевидно, Филби участвовал в проведении «двойных операций», и, когда на него стала нападать британская контрразведка МИ-5, его коллеги посчитали необходимым выступить в его защиту. И Турция была наиболее подходящим местом для проведения операций указанного характера.

Летом 1948 года Берджесс приехал в Стамбул, чтобы провести праздники в семье Филби. Он работал в министерстве труда и сейчас надеялся добиться перевода на работу в МИД. У него было хорошее праздничное настроение и с кем еще лучше разделить его, как не со своим старым другом Кимом Филби. Филби был рад приезду Берджесса. Они совершали длительные прогулки, много ездили в официальной машине Филби, обедали в клубе «Мода яхт клаб», где поражали его членов количеством выпитого вина.

Ясно, что Филби не просто терпел Берджесса по причинам их совместной работы на русских: между ними было глубокое и истинное влечение друг к другу. «Все мои неприятности происходили от необузданной дружбы с одним человеком», — не раз говорил мне Филби в Москве, не оставляя сомнений, что он имел в виду Берджесса. Подобное он говорил и другим людям. Однако эти два человека не могли быть другими. Берджесс был неряхой, неприбранным, иногда грязным человеком. Филби одевался небрежно, но он был просто помешан на чистоте. Женщины для Гая не существовали, он игнорировал их. Ким очаровывал женщин, был очень внимательным собеседником, для него было важно их отношение к нему.

Дружба между Филби и Берджессом основывалась на их интеллектуальной близости, общем деле. Каждый восхищался преданностью своего друга делу: тут не было ни колебаний, ни сомнений, ни двусмысленности. И только в компании друг друга они могли расслабиться, когда не было необходимости выдерживать линию поведения, носить маску, скрывать мысли. Неудивительно, что Айлин с горечью взирала на дружбу своего мужа с Гаем Берджессом, с которым он был во многих отношениях ближе, чем с ней.

Другие жены справлялись с лучшими друзьями своих мужей или полностью игнорируя их, или соблазняя, или ставя своего мужа перед необходимостью выбора: или я, или он. Айлин была бессильна применить ни один из этих методов. Возможно, если бы она знала, чем занимается ее муж, может быть, она и смогла бы понять Кима. Как заявил Филби в Москве: «Я никогда ничего ей не рассказывал, ничего!» Поэтому Айлин прибегала к методам, которыми она пользовалась в своем детстве, когда ей казалось, что ее игнорируют: она устраивала «несчастный случай».

Вскоре после отъезда Берджесса, когда Филби отсутствовал в Стамбуле, Айлин пришла на квартиру британского дипломата вся в крови. Она заявила, что остановилась на секунду во время поездки по пустынной дороге. Кто-то вскочил на ступеньку ее машины и несколько раз ударил чем-то тяжелым по голове. Полицейское расследование каких-либо результатов не дало. Вместо быстрого выздоровления Айлин подхватила инфекцию. Обеспокоенный Филби самолетом отправил ее в одну из швейцарских клиник. Он оставался вместе с женой, пока не миновала опасность и она не начала поправляться. Айлин заявила, что не хочет возвращаться в Бейлербей, поэтому Филби выехал в Стамбул и перевез все вещи в большую квартиру на вилле одного из друзей в районе «Мода».

Через шесть недель после возвращения Айлин в Стамбул Филби нужно было поехать в Лондон. Во время его отсутствия Айлин умудрилась поджечь квартиру, и, до того как слуги смогли погасить огонь, она сильно обгорела. Снова подхватила инфекцию и вновь ей пришлось возвращаться в швейцарскую клинику. Доктора пришли к выводу, что эти два происшествия не являются случайными, что они сказались на физическом состоянии Айлин, и посоветовали ей не возвращаться в Стамбул. Поправлялась она медленно, и когда достаточно окрепла, на короткое время выехала в Стамбул, чтобы помочь Филби упаковать вещи. Вскоре Айлин вместе с детьми возвратилась в Лондон.

Трудно сказать, могло ли явиться это началом их постоянного раздельного проживания. В августе 1949 года Филби получил из Лондона телеграмму, в которой ему предлагалось место представителя СИС в США, место офицера связи при ЦРУ и ФБР. Это предложение он сразу же принял. Как отмечал Филби в своей книге «Моя тайная война»: «В этом предложении просматривались далеко идущие намерения руководства разведки. Сотрудничество между ЦРУ и СИС на уровне центров (но не резидентур) стало настолько тесным, что любой сотрудник, стоявший в списке кандидатов на руководящую должность в СИС, должен был хорошо знать работу американских спецслужб».

После опубликования в 1967 году статей в газете «Санди таймc» появились опровержения, что кандидатура Филби никогда не рассматривалась на пост главы СИС. Его бывший босс, сэр Стюардт Мензис, утверждает, что Филби занимал лишь незначительные посты. Другие сотрудники считали, что приверженность Филби алкоголю исключала его из числа кандидатов на этот пост. Некоторые полагают, что МИД наложило бы свое вето на это назначение по простой причине: Филби сын своего отца. Ряд сотрудников СИС высказывает мнение, что в это время Филби уже находился под подозрением у МИ-5.

Однако у Хью Тревор-Роупера другая точка зрения:

«Я был и до сих пор убежден, что судьба Филби была предопределена, что из него «выхаживали» главу британской разведки, что в 50-х годах он был бы назначен на эту должность. Прежде всего, Филби был чрезвычайно компетентным человеком. Наиболее компетентным и трудолюбивым сотрудником, которых так не хватало разведке. Во-вторых, будучи значительно более способным, чем другие, он никогда не выказывал нетерпения или неуважения к руководителям разведки. Поэтому они смотрели на него как на «надежду разведки». В-третьих, занимавшиеся им посты, как никому другому, дали ему возможность понять работу всех служб разведки и таким образом выдвинули в число кандидатов на пост ее главы.

И наконец, кто же еще из его поколения мог претендовать на этот пост? Я пристальнее посмотрел на покинутый мною мир, мир, заполненный бывшими биржевыми маклерами, отставными полицейскими из Индии — услужливыми эпикурейцами из баров клуба «Уайте энд Буддл», подвыпившими ординарными бывшими морскими офицерами, крепко сложенными искателями приключений из биржевых контор. И потом взглянул на Филби. Лишь он один был реальным существом, остальные маячили как тени за переполненными кулисами.

В Москве я спросил Филби, как он расценивает возможность своего назначения на пост начальника разведки — каковы были его перспективы стать сэром Гарольдом Филби, кавалером ордена Британской империи, генеральным директором секретной разведывательной службы Ее Величества? Немного подумав, Филби ответил:

«Честно, я не думаю, чтобы когда-либо стал шефом разведки. Планировалось после ухода Мензиса в отставку на какой-то период назначить на его место Джека Истона (его помощника). В этом случае я бы значительно пододвинулся в очереди на пост начальника СИС. Но не думаю, что я бы получил его, главным образом потому, что я не являюсь хорошим «бюрократом», что являлось наиболее сильной чертой Мензиса. Но у меня были хорошие шансы стать первым заместителем или просто заместителем директора СИС. Назначение в Вашингтон — это показатель, что я был недалек от поста шефа разведки».

Руководство советской разведки пришло, очевидно, в восторг, получив извещение о новом назначении своего помощника. С момента согласия Филби помогать русским до достижения первой цели — поступления на работу в СИС прошло всего семь лет. Через девять лет он получил один из важнейших разведывательных постов в Вашингтоне, оперативном центре западных разведок. Остался лишь один шаг. И если бы Филби удалось сделать его, он в качестве шефа СИС был бы неуязвим. Британская разведка подпала бы под полный советский контроль. Неудивительно, что Филби так быстро упаковал свои вещи и покинул Стамбул. Он не мог задерживаться с прибытием в Вашингтон.