Когда Ким Филби прибыл в Вену, город был охвачен ожесточенными схватками между идеологическими противниками. Такая ситуация продолжалась в стране до 1938 года, до насильственного присоединения Австрии к Германии. Участвовавшему в этих бурных событиях Филби, очевидно, казалось, что высказывания его учителя претворяются в жизнь. Австрия еще не оправилась от последствий утраты статуса мировой державы после первой мировой войны. Если Габсбурги правили территорией, простиравшейся от Карпат до Адриатического моря, то поражение Австрии в 1918 году сократило размеры империи до Вены и ее дальних пригородов. Население, составлявшее около шести миллионов человек, разделилось на две противоборствующие группы: бедных и отсталых крестьян, являвшихся ревностными католиками, и разделявших, идеи социализма жителей городов, носителей антиклерикальных настроений.

Управляемая сменявшими друг друга консервативными коалиционными правительствами Австрия в скором времени оказалась в тисках глубокой депрессии. Находившийся в то время в Вене корреспондент газеты «Дейли телеграф» Эрик Джедай описывает довольно необычную обстановку, когда, будучи приглашенным домой своими венскими знакомыми, ему приходилось ходить по дорогим восточным коврам, любоваться картинами старых мастеров и при этом довольствоваться холодными сосисками и черным хлебом. Казалось, что Европа не обращает на Австрию никакого внимания: страна шла к своей гибели. Канцлер страны, известный церковный деятель монсеньер Сейпел знал, как играть на тайных страхах европейских государств. «Пораженная депрессией Австрия, — заявил он, — быстро станет жертвой коммунистов. Если оставим народные массы голодными, они призовут Москву в Центральную Европу». Европейские державы с неохотой приступили к реализации программы оказания Австрии помощи и осуществлению реконструкции. Однако ярый антикоммунист Сейпел продолжал твердить, что поступающая в Австрию иностранная помощь не спасет страну, пока не будут разгромлены левые силы.

В то время как австрийские социал-демократы разрабатывали планы превращения Вены в образцовый благоустроенный город, с кварталами современных домов для рабочих, бесплатными больницами, банями и школами, консерваторы и монархисты саботировали эти планы, лелея надежду «вытеснить красных из Австрии и восстановить монархию». Обе стороны создавали свои воинские формирования, надеясь добиться политических целей, прибегнув при необходимости к силе. Социалисты Имели в своем распоряжении «шутцбунд», или корпус защиты республики, а консерваторы — вооруженные отряды «хеймвера», руководимые принцем Штархембергом, который принимал участие в неудавшемся «пивном путче» в Мюнхене в 1923 году, и профессиональным военным, майором Эмилем Фейем.

Схватка между этими двумя «армиями» произошла 15 июля 1927 года. За две недели до этого члены «хеймвера» открыли огонь по демонстрации социалистов. Были убиты инвалид и ребенок. Стрелявших предали суду, но быстро оправдали. Социалисты призвали народ к демонстрации протеста. Когда демонстранты приблизились к парламенту, их путь преградила вооруженная полиция. При попытках прорваться полицейские обнажили шашки и открыли огонь. Стрельба охватила весь город, унеся жизни четырех полицейских и восьмидесяти гражданских лиц.

Это был критический момент для социалистов. Поставленные перед необходимостью или взять из своих тайников оружие, или прибегнуть к своему традиционному оружию — всеобщей забастовке, они выбрали последнее. Правительство использовало штрейкбрехеров, и через три дня стачка была сломлена.

В мае 1932 года канцлером Австрии стал доктор Дольфус, лидер крайне правого крыла Христианской социалистической партии. В течение года он приостановил действие конституции, на неопределенное время распустил парламент, запретил проведение политических митингов, демонстраций, забастовок, ввел цензуру. Обстановка ухудшилась. Дольфус и «хеймвер» предполагали, что социалисты организуют всеобщую забастовку, используют корпус защиты республики для захвата власти и восстановления парламентского правления. Социалисты-демократы боялись, что усиливающаяся агитация внутри шутцбундовцев и в партии Дольфуса за союз с Германией приведет к нацистскому путчу и к фашистской диктатуре. Все зависело от того, кто первым нанесет удар. Это и имел в виду Филби, когда он, касаясь своего перехода на позиции коммунистов, заявил, что тогда в Вене «ситуация подошла к критическому моменту».

По прибытии в Вену Филби сразу же отправился по данному ему в Париже адресу: Лачкагассе, 9, десятый район города. Там проживал Израэль Колман, поляк, прибывший в Вену перед первой мировой войной. Он работал рядовым чиновником в муниципальной службе города и в свободное время вместе с женой Гизёлой занимался благотворительной деятельностью в еврейской коммуне. Но не эта незаметная пара содействовала тому, что Филби стал работать в коммунистическом подполье. Это сделала их дочь, темноволосая, привлекательная Алиса Фридман, несколько лет назад разошедшаяся с мужем.

Алиса, больше известная под уменьшительным именем Литци, в восемнадцать лет вышла замуж за Карла Фридмана, с которым спустя четырнадцать месяцев разошлась. (К моменту знакомства с Филби ей было двадцать три года.) Фридман создал сионистскую организацию, называвшуюся «Блау Вайс», которая занималась организацией свободного времени молодых венских евреев. Он пытался привлечь Литци к работе в этой организации, добиться признания ею принципов сионизма, но Литци все это казалось неинтересным и малозначительным по сравнению с возможностями реализации коммунистических идей. Она предпочла Фридману и его организации подпольную работу против австрийского правительства. К этой работе ее привлек венгр Габор Петер, бежавший от преследований венгерского фашиста адмирала Хорти. Петер был очень непривлекателен физически: хром, горбат, имел худое неприятное лицо. Но это была яркая личность, преданная делу партии. Фридман характеризует его «настоящим сталинистом, жестким, безжалостным человеком» .

Первоначально Филби поручили функции курьера. Используя свой английский паспорт и выступая в качестве свободного журналиста, он должен был поддерживать связь между разыскиваемыми полицией австрийскими коммунистами и симпатизирующими им людьми в Будапеште, Праге и Париже. В феврале 1934 года его работа полностью изменилась. Дольфус принял решение разоружить поставленный вне закона корпус защиты республики, захватить штаб-квартиры организаций социал-демократов, сместить мэров и префектов из их числа, поставить профсоюзы под контроль правительства и создать однопартийное государство по образцу Италии, где правил Муссолини.

12 февраля Дольфус получил необходимый для удара предлог. В городе Линце (Верхняя Австрия) под предлогом обыска, с целью изъятия якобы спрятанного оружия, полиция и вооруженные армейские подразделения окружили народный дом, где находились учреждения социал-демократической партии. На рассвете из одного из верхних окон здания кто-то произвел выстрел по полицейским. Этот выстрел дал предлог правительственным войскам для нападения на профсоюзные центры, газеты, учреждения и благотворительные службы социал-демократов на территории всей страны, в том числе в Вене и ее окрестностях.

Правительство застало социал-демократов врасплох.

Их лидеры были арестованы до того, как они смогли организовать сопротивление. Рядовые члены партии пребывали в растерянности. Наиболее воинственные из них бросились к тайникам с оружием, но большинство из них оказалось в руках полиции. Члены «хеймвера», во главе которого стояли профессиональные военные, нападали на рабочих. Два из самых больших поселений рабочих «Карл Маркс Хоф» и «Гете Хоф» были уничтожены артиллерией, более тысячи гражданских лиц было убито, в их числе женщины и дети. Во дворе верховного суда «хеймверовцы» повесили девять лидеров социалистов. Один из них, Карл Мюнихрайтер, был во время стачки ранен. Тем не менее его повесили, доставив к виселице на носилках.

Находясь в доме Колмана, Филби услышал сообщение по радио о введении в стране военного положения. Он и Литци окунулись в развернувшиеся события. Они работали в подпольной организации «Революционные социалисты», являвшейся на скорую руку созданным объединением коммунистов и социал-демократов, которые трудно уживались друг с другом. Их задачей была организация нелегального вывоза из страны разыскиваемых полицией лиц. Это были жаркие дни для молодого англичанина, которому едва исполнилось двадцать два года, дни непрерывных стычек с полицией, разбитых голов, сабельных ран, тайных и опасных ночных действий, жарких споров.

Вскоре Филби проявил смелость. Он находился в рабочем квартале, когда подразделения «хеймвера» открыли по нему артиллерийский огонь. Филби помогал группе рабочих, сумевших выбраться из своих квартир и укрыться в расположенном неподалеку канализационном коллекторе. Эти люди, в основном коммунисты, были одеты в потрепанную униформу своей подпольной организации и поэтому могли быть сразу же опознаны полицией. Филби попытался найти для них какую-нибудь одежду. Он отправился на квартиру корреспондента газеты «Дейли телеграф» Эрика Геде. «Я открыл свой гардероб, чтобы подобрать одежду, — вспоминает Геде. — Когда Ким увидел висевшие в нем костюмы, он воскликнул: «Боже, да туг семь штук. Я должен забрать все. В коллекторе прячутся шесть моих товарищей, раненных, которых ожидает виселица». Геде сложил костюмы в чемодан и позднее с радостью узнал, что Филби удалось переправить этих людей в более безопасное место, а потом по тайному маршруту вывезти в Чехословакию.

Началось повсеместное гонение на левые силы. У Филби укреплялось мнение, что только коммунисты могут противостоять волне фашизма. Разгром движения социал-демократов в Австрии, считавшегося наиболее сильным и организованным в Европе, печальный конец его лидеров, рост нацистских настроений и оправдание преступлений их лидеров — все это оказало на Филби сильное воздействие и укрепило его симпатии к коммунистам, Он все чаще стал открыто высказывать свои левые взгляды. Австрийский журналист Е. X. Кукридж, работавший в нескольких изданиях социал-демократов и позднее поддерживавший контакты с британской службой безопасности, пишет: «Я восхищался Кимом. Молодой англичанин с риском для жизни оказывал помощь подпольному движению за свободу в маленькой европейской стране, которая, очевидно, как таковая его мало интересовала. Он снова проявил смелость, когда во время февральских боев присоединился к осыпаемым снарядами защитникам рабочих поселений, разделяя их трудности, укрываясь вместе с ними в канализационном коллекторе. Некоторых Филби спас. Выполнял крайне нужную работу в качестве курьера.

Но у меня появились некоторые подозрения, когда Филби заявил, что может достать необходимые нам деньги. Он сказал, что поддерживает тесные контакты с советским консулом Иваном Воробьевым и эмиссаром из Москвы, мистическим Владимиром Алексеевичем Антоновым-Овсеенко, который прибыл в Вену сразу после февральского путча. Деньги, о которых говорил Филби, могли поступить только из России, а мои друзья и я не были готовы принять финансовую помощь Москвы».

Английская писательница Наоми Митчисон, прибывшая в Австрию для оказания благотворительной помощи и опубликовавшая в 1934 году «Венские дневники», которые сыграли большую роль в пробуждении британских симпатий к судьбе австрийских рабочих, записала 2 марта того года: «Вернувшись в гостиницу, я обнаружила несколько сообщений, переданных мне по телефону, и срочную записку от неизвестного человека. После ленча этот человек пришел ко мне. Им оказался молодой приятный коммунист из Кембриджского университета, до крайности обеспокоенный судьбой лиц, арестованных по делу о поджоге рейхстага. Он хотел знать, могу ли я или кто-либо из моих знакомых срочно вылететь в Берлин для выяснения обстоятельств дела». В 1967 году корреспондент газеты «Санди таймc» поинтересовался у леди Митчисон, помнит ли она эту встречу, может ли она подтвердить, что тем молодым человеком был Ким Филби и что ей было известно, что Ким коммунист, потому что «он сам об этом ей говорил». В ответ леди Митчисон заявила, что она хорошо помнит тот день, это, несомненно, был Ким Филби. Ей было известно, что он коммунист, так как «он сам так сказал».

Многие думали, что Ким коммунист, зная, что он вращается в кругу коммунистов. Тедди Коллек, позднее ставший израильским дипломатом и мэром города Иерусалима, вспоминает о встречах с Филби в то время. «Ким входил в круг коммунистов-интеллектуалов, и среди его близких знакомых, насколько мне известно, были убежденные коммунисты». (Коллек позднее оказался единственным человеком, который мог сообщить западным разведкам о связях Филби с коммунистами.) Лилли Дже-русалем, дочь бывшего правительственного чиновника Австрии, едва не оказалась вовлеченной в работу Филби. Она вспоминает: «Ким позвонил и попросил срочно встретиться. Я предложила ему прийти к нам домой, однако он отказался, заявив, что это для него небезопасно. Поэтому мы встретились в неприметном кафе в городе. Ким шепотом попросил меня спрятать в нашем доме свою подругу Литци Фридман, которая ушла в подполье после путча Дольфуса. Я знала, что Литци принадлежит к крайне левому крылу социалистов, но из-за положения своего отца не могла помочь ей».

Очевидно, полиция шла по следу Литци. Поэтому Филби предпринял отчаянный шаг для ее спасения. Они уже находились в близких отношениях, и 24 февраля 1934 года в венском муниципалитете он зарегистрировал брак с Литци. Это была тихая, торопливая церемония. Позднее Литци вспоминала: «Я впервые встретила Кима, когда он только что закончил Кембриджский университет и приехал в Вену для изучения немецкого языка. Он остановился на квартире моих родителей, иногда из дома мы выходили вместе. Он придерживался крайне левых, прогрессивных взглядов. Я была членом нелегальной в то время коммунистической партии, работала в подполье. Ким мне очень нравился, и мы стали жить вместе. Полиция выслеживала активных коммунистов, и вскоре я обнаружила, что она напала на мой след. Одним из путей избежания ареста было заключение брака с Кимом, получение британского паспорта и выезд из страны. Как раз это я и сделала.

Я не могу сказать, что это был полностью брак по расчету, но в его основе лежали расчет и чувство. Однако брак просуществовал недолго. Мы вместе выехали из Австрии. Прибыли в Англию. Насколько я знаю, кроме заключения брака со мной, членом компартии, Ким отношения к коммунистам не имел и в Вене не принимал какого-либо участия в подпольной работе. Через меня он, конечно, знал некоторых коммунистов. Он имел прогрессивные, устоявшиеся левые взгляды. Я уверена, что он не ездил ни в Будапешт, ни в другие города в качестве курьера компартии. Во всяком случае, мне об этом ничего не известно».

В Москве я ознакомил Филби с этими высказываниями. Они звучали как заклинание. В них проглядывалось желание показать, что проверка одной из западных разведок, на работу в которую Филби позднее поступил, его раннего периода жизни не могла дать каких-либо результатов. Вот что сказал по этому поводу Филби: «Мы предвидели, что рано или поздно Литци спросят о моем пребывании в Вене, и подготовились к этому. Литци сказала как раз то, о чем мы условились. Я тронут тем, что она выполнила нашу договоренность».

В мае 1934 года Филби с женой через Париж выехали в Лондон. Они были стеснены в средствах, поэтому остановились в доме матери Кима Доры на Акол-оуд в Вест Хэмпштедте. Из Вены Филби написал матери о своей женитьбе, объяснил причины заключения брака, однако Дора считала, что ее сын «попался на крючок». Свои мысли о Киме и Литци она изложила в письме Сент-Джону в Джидду. «Ким разрушил свое счастье: Литци хороша собой, но у нее трудный характер и она настроена командовать. Подожди со своими выводами, пока не увидишь ее сам. Я надеюсь, что Ким поступит на работу и расстанется с этим ненужным коммунизмом. Он еще не экстремист, но может стать таковым, если что-то другое не займет его мыслей».

Однако с поступлением на работу возникают трудности, так как политическая деятельность Кима, кажется, уже начала отрицательно сказываться на его карьере. В своем заявлении о поступлении на работу в гражданскую службу Великобритании Филби указал двух лиц, которые могут дать ему рекомендации. Это преподаватель экономики в колледже Тринити Деннис Робертсон и старый друг его отца Дональд Робертсон (не родственники). Они посоветовались друг с другом о содержании своих рекомендаций, и Деннис Робертсон написал Киму о возникших проблемах. Оба они готовы высоко отозваться об энергии и интеллигентности Кима, однако считают своим долгом указать, что «развитое у него чувство политической несправедливости, очевидно, делает его непригодным для административной работы». Филби меньше всего хотел, чтобы подобные записи появились в его личном деле, поэтому он забрал свое заявление.

Когда Сент-Джон узнал об этом, он пришел в ярость. Из Джидды Филби-старший написал домой письмо, в котором заявил, что никто не должен страдать из-за своих убеждений и что Ким имеет полное право верить в учение о коммунизме. Затем он отправил письмо Дональду Робертсону, в котором писал: «И здесь возникает главный вопрос — будет ли Ким лояльным правительству, когда поступит на службу. Некоторые люди могут подумать, что я был нелоялен, но это далеко от истины. Я никогда не скрывал, что выступаю против политики правительства. Вышел в отставку, так как хотел иметь возможность открыто и публично высказывать свою точку зрения».

Ким Филби последний раз съездил в Кембридж, чтобы выступить на заседании общества социалистов и организовать сбор средств для продолжения борьбы с фашизмом в Австрии. Он встретил Гая Берджесса, который учился на четвертом курсе в колледже Тринити, и убедил его провести работу по сбору денег для Вены. Можно было предполагать, что Ким навестит Мориса Добба хотя бы для того, чтобы рассказать ему, какие события произошли в его жизни после того, как Добб ввел его в парижскую организацию коммунистов. Сделанное Доббом в 1967 году заявление о том, что после окончания Филби Кембриджского университета он никогда не встречался с ним, перекликается с его словами, сказанными в 1934 году: «Ким никогда не был членом коммунистической партии».

Короче говоря, имеющиеся свидетельства говорят о том, что Добб был «охотником за талантами» из числа выпускников университетов, которых можно было бы рекомендовать различным коммунистическим организациям. Он не был вербовщиком для разведки русских. Рассказ самого Филби (Москва, 1988 год) о привлечении его к работе в разведке гласит: «Моя деятельность в Вене, очевидно, привлекла к себе внимание людей, которые сейчас являются моими коллегами в Москве, потому что почти сразу по возвращении в Великобританию ко мне подошел человек и спросил, не хочу ли я работать в советской разведке. Я согласился. По оперативным соображениям я не называю имени этого человека, но я могу сказать, что он был нерусской национальности, но работавшим на русских.

Он заявил, что высоко оценивает мою готовность помогать Советскому Союзу. Весь вопрос в том, как лучше меня использовать. Я, например, не должен ехать за границу и сгинуть там безвестным в бою или выполнять обязанности военного корреспондента газеты коммунистов «Дейли уоркер». Для меня имеется более важное поле битвы, но мне следует набраться терпения. В течение последующих лет заданий мне он практически не давал. Он проверял прочность принятого мной решения. Я приходил на встречи, как правило, с пустыми руками, но ответом было терпеливое и благосклонное отношение».

Зная обстоятельства привлечения к сотрудничеству других людей, можно предполагать, что такой подход был избран только в отношении Филби, который нашел у него благоприятный и быстрый отклик. Очевидно, вербовщик нарисовал Филби мрачную картину предстоящей борьбы между фашизмом и левыми силами. Он, наверное, распространялся о растущей мощи Германии и вытекающей из этого угрозе для Советского Союза. Он, вероятно, напомнил об иностранной интервенции, когда половина стран мира объединилась в целях удушения в зародыше революции в России. Он указал на военные, финансовые и торговые сделки между Германией и Великобританией и на восхищение, которое вызывал Гитлер у многих представителей британского правящего класса. Затем он, очевидно, высказал главную опасность для СССР: союз между Великобританией и Германией с целью предпринятая еще одной попытки сокрушить советское государство.

Возможно, вербовщик сказал Филби, что Советский Союз может защитить себя от этой опасности, если будет иметь человека, участвующего в процессе принятая решений правительством Великобритании, который сможет предупредить Москву о заговоре против СССР и его народа. О деталях, очевидно, пока не говорилось, цель состояла в том, чтобы вызвать у Филби интерес к выполнению секретных заданий исключительной важности. Эго был призыв к его склонной к авантюризму душе.

У Филби, вероятно, создалось впечатление, что ему дают шанс не только принять участие в происходящих событиях, но и влиять на их курс. Это должно было быть опьяняющим моментом для молодого двадцатилетнего человека. Это был шанс показать своему отцу, что он тоже может сыграть роль в истории, даже если эта роль в данный момент носит секретный характер. Неудивительно, что Филби сразу же принял эго предложение. По этому поводу он написал следующее: «Если бы не мощь Советского Союза и не воздействие коммунистических идеалов, страны старого света, а возможно и весь мир находились бы под пятой Гитлера и Хирохито. Сама эта мысль достаточно хорошо отрезвляет мозги. Я горжусь тем, что в таком раннем возрасте мне предоставили возможность содействовать укреплению мощи СССР, хотя я считаю, что моя заслуга в этом бесконечно мала. Когда мне было сделано соответствующее предложение, сомнений у меня не возникло. Предложение вступить в элитные силы принимаются без колебаний».

Я просил, чтобы Филби назвал имя своего вербовщика, который проявил такую интеллигентность и терпение. В подтверждение своей просьбы я приводил доводы о том, что этого человека, вероятно, уже нет в живых и раскрытие его личности не принесет какого-либо вреда. Однако Филби отказался сказать что-либо о нем. Возможное объяснение такой скрытности предложил Кристофер Эндрю, представитель колледжа Корпус Кристи Кембриджского университета, специализирующийся на истории советской разведки: «Возможной причиной уклонения Филби от ответа на этот вопрос является его осведомленность о том, что наиболее талантливые сотрудники советской разведки исчезли в период сталинских репрессий. Возможно, подобное же случилось и с человеком, привлекшим Филби к сотрудничеству. Им якобы является Теодор Мейли, венгерский священник, перешедший на коммунистические позиции.

Называют и других лиц. В том числе Симона Креме-ра, клерка посольства СССР в Лондоне, который на самом деле являлся одним из ведущих сотрудников резидентуры. Эндрю Бойль считает, что вербовщиком был Самуэль Борисович Каган, резидент советской разведки в Великобритании. Упоминают Леонида Толоканского, работавшего вместе с Каганом. Ни один из них не соответствует названному Филби человеку, который «не был русским». Конечно, у Кима были все основания не называть имени своего вербовщика и всячески затушевывать его личность. Возможно, он не хотел, чтобы потомки и друзья этого человека подверглись пристрастному допросу со стороны общественности. Скрывая эти данные, Филби сдерживал пинкертоновские порывы западных служб безопасности.

Однако Филби с готовностью объяснил другие загадки, связанные с деятельностью советской разведки в Великобритании в тот период. Филби, Берджесс, Маклин и Блант — все они учились в Кембриджском университете. Почему ничего подобного не случилось в Оксфорде? «Вы ищете какой-то сложный ответ, вместо того, чтобы видеть очевидное, — заявил Филби мне в Москве. — Необходим лишь один человек, чтобы образовать цепочку. Первый шаг сделал я, затем я рекомендовал своих знакомых, а те в свою очередь других лиц. Ответ более чем прост».

Это объясняет нередко задаваемый вопрос: если вербовщик советской разведки так активно работал в Кембридже, почему ни один человек не пришел и не сказал — русские пытались завербовать меня, но я отклонил их предложение. Напрашивается такой ответ: никто не мог сказать, что к нему был сделан подход со стороны советской разведки. Имело место другое — не совсем ясное предложение со стороны друга. И даже если он не согласился с этим, лояльность по отношению к другу не позволяла ему доложить властям о случившемся.

Ответ Филби вызвал обмен мнениями о том, существовала ли на самом деле кембриджская (или коминтерновс-кая) шпионская сеть, вопрос в течение длительного времени мучивший службу безопасности Великобритании. Ко-минтерновская ячейка, как правило, состояла из пяти человек, для того чтобы сократить размеры ущерба, если один из них будет пойман или окажется предателем. Он может выдать только четверых других. Филби, Берджесс, Маклин и Блант. Четверо. Если они были в одной ячейке, кто пятый? Поиск его длится уже более тридцати лет.

Филби страстно и упорно отрицал существование такой ячейки. «Меня привлекли к сотрудничеству первым. Мне известно, что Берджесса после меня. Бланта также завербовали после меня. О Маклине я услышал только после начала войны, но я сомневаюсь, что он был завербован во время учебы в университете. Поэтому идея о «кембриджской шпионской сети» или о «коминтерновс-кой» ячейке не выдерживает критики».

Я рассказал Филби, что, по мнению бывшего генерального директора СИС, русская разведка унаследовала Филби, Берджесса, Бланта и Маклина от Коминтерна, и они действовали на идейной основе как ячейка непрофессионалов. На это Филби ответил: «Нет, никакой ко-миитерновской ячейки не было. Непрофессионалами мы были только в том смысле, что нам за работу ничего не платили». Затем он повторил свое предыдущее заявление, что ему было известно о вербовке только Берджесса, но не других. «Мы были привлечены к сотрудничеству индивидуально и работали индивидуально. В то время я узнал о вербовке Берджесса только потому, что он сам написал мне об этом. В ответ я поздравил его. Позднее именно Берджесс настоял на том, чтобы поддерживать связь со всеми нами».

Именно это погубило их всех.