Уж ты расскажи им, Альварес, поговори с ними, старик. Ты знаешь, как с такими говорить. А я, уж увольте, я специалист по связям с другой общественностью. Мне все равно, лишь бы они четко все уловили. Все до последнего со всеми акцентами и процентами и тому подобным, как оно есть.

Не нравится, и Бог с ними, пусть хоть треснут. Говори им прямо в лоб, лишь бы дошло. Скажи им все.

Пожалуй, ты мог бы начать с того дня, как в окрестностях Балтиморы приземлился инопланетный космический корабль. Теперь мне аж холодно становится, стоит только подумать, какими мы были наивными, а, Альварес? Раз, два, три, а они уже висят над Капитолием. Вот счастье-то подвалило, а!

Объясни, почему мы вдруг решили, что нам с ними повезло. Как все удалось сделать тайком, как даже фермер, который сообщил нам новости по телефону, был посажен, хоть в роскошную, но тюрьму. Особую. Как группа военной полиции отмахала добрых пять миль пешком, чтобы уже через несколько часов добраться до военной базы особого режима, как весь Конгресс был созван на секретное заседание, и как все это дело прошло мимо газетчиков.

О том, как пошли консультироваться к Троусону, моему старому профессору социологии, лишь только дело чуть-чуть прояснилось. Как он стоял, моргая перед всеми этими звездоносными лампасниками, а потом взял и выдал…

Сказал, что я смогу. И все дело пойдет только через меня.

Расскажи, как весь мой штат спецов был выдернут из-за рабочих столов в Нью-Йорке, где мы тихонько зарабатывали, каждый свой миллион. Как взвод спецназовцев из ФБР вытащил нас к самолетам, словно срочный груз, и отправил в Балтимору. Даже после того, как Троусон объяснил мне ситуацию, меня все равно еще долго колотило. Меня всегда колотит от всех этих правительственных тайных делишек! Хотя я не буду рассказывать тебе, насколько благодарен я был им потом.

Сам по себе корабль выглядел так, что от удивления я и глаза не успел выпучить, а тут первый из них уже вылезает! Хлюпает прямо на землю!

После того, как в воскресных приложениях к газетам художники столько лет пичкали нас сигарообразными силуэтами, этот пестрый, а-ля рококко, сфероид, выросший прямо на ячменном поле, штат Мэрилэнд, казался скорее не межзвездным кораблем, а огромным украшением к праздничному столу. Ничего, что хоть отчасти напоминало бы ракету.

— Вот вам и работенка, — профессор ткнул пальцем. — Вот эти двое инопланетян.

Они стояли себе на плоской металлической подножке, окруженные самыми высшими чинами, избранными или назначенными нашей республикой. Трехметровые, тонкие, зеленые стволы с широким основанием и острой верхушкой, да еще и одеты в тоненькие бело-розовые раковины. Два столба с глазами. Их качало туда-сюда, но в общем, они казались достаточно сильными, чтобы придушить взрослого мужчину. И этот огромный, как мокрая рана, рот, вечно показывающийся, стоит им только оторвать свое основание от металлической подножки…

— Улитки! — сказал я, — просто улитки!

— Или слизняки, — добавил Троусон. — Брюхоногие моллюски, уж это точно. Но Дик! — он ткнул пальцем туда, где у него на голове еще оставались клочки жестких седых волос, и добавил, — Их атавистические ракушечные оболочки будут постарее, чем наши волосы. В эволюционном смысле слова, я имею в виду. Они — более древняя и более разумная раса.

— Более разумная?

Он кивнул.

— Когда нашим инженерам стало невтерпеж, их очень вежливо пригласили осмотреть устройство корабля. Они вышли оттуда с отвисшими челюстями.

Я начал чувствовать себя неуютно, даже соскоблил лепесток лака с моих наманикюренных ногтей.

— Ну, это может показаться вполне естественным, профессор. Уж если они такие чужие, такие непохожие на нас…

— Это далеко не все. Нужно сказать: настолько превосходящие нас. Лучшие технические мозги страны, которые в спешке удалось наскрести, оказались просто дикарями с островов Океании, пытающимися судить об устройстве винтовки и компаса с высоты своих знаний о копьях и тропических ураганах. Эти существа принадлежат к межгалактической цивилизации, состоящей из рас, как минимум, таких же высокоразвитых, как и они сами. Мы для них просто свора отсталых и забитых дикарей, живущих в Богом забытом углу на задворках космоса, которых пришла пора обнаружить и начать исследовать. А может, и эксплуатировать, если мы не сможем с ними сравняться. Мы должны создать о себе очень хорошее впечатление, и нам придется учиться очень быстро.

Почтенный чиновник с атташе-кейсом в руках отошел от кивающей и постоянно улыбающейся группы, собравшейся вокруг пришельцев, и направился к нам.

— Ха, — решил блеснуть я. — Повторяется спектакль 1492 года. Америку открыли второй раз. — Потом я задумался. Было что-то не очень-то ясно.

— Но зачем за мной посылать армию и ВМФ? Я не думаю, что смогу прочитать написанное симпатическими чернилами послание с… с…

— Бетельгейзе. Девятая планета системы Бетельгейзе. Нет, не волнуйся, Дик. Здесь уже есть доктор Уорбьюри. Эти существа научились у него английскому за два часа, хотя он не смог выучить ни единого слова из языка пришельцев за три дня. А такие шишки, как Лопес и Майнцер, медленно и верно… впрочем, я бы сказал быстро и верно сходят с ума, стараясь понять, откуда и как эти существа получают свою энергию. Здесь у нас лучшие умы, которые можно было найти, и все они стараются что-нибудь обнаружить. Твоя задача заключается в другом. Ты нужен нам, как классный специалист по рекламе. Спец по связям с общественностью. На тебе основная работа по созданию впечатления.

Чиновник взял меня за рукав, но я отдернул руку.

— Разве это не дело официальных рукоплескателей? — спросил я Троусона.

— Нет. Вспомни-ка, что ты сказал, как только впервые увидел их. Улитки! СЛИЗНЯКИ! А теперь попробуй представить, как отреагирует вся страна на гигантских слизняков, которые снисходительно усмехаются, глядя на наши города и небоскребы, атомные бомбы и высшие достижения математической науки. Мы относимся к особо чувствительной и тщеславной породе обезьян. К тому же, мы боимся темноты.

Кто-то очень официально похлопал меня сзади по плечу.

— Я вас слушаю! — нетерпеливо сказал я и обернулся.

Летний теплый ветерок трепал помятые с ночи брюки профессора Троусона. Очевидно, он спал в одежде, причем очень мало, и от этого у него были усталые красные глаза.

— «Могучие чудища из Космоса». Я думаю заголовки будут такого свойства, а профессор?

— Скорее СЛИЗНЯКИ с комплексом Наполеона, а еще скорее — ГРЯЗНЫЕ ЧЕРВЯКИ. Нам просто повезло, что они приземлились на территории нашей страны, да еще так близко к Капитолийскому Холму. Через несколько дней мы созываем глав других государств. А вскоре за этим поползут первые новости. И мы не хотим, чтобы наших гостей атаковали толпы, опьяненные суеверием, идеей планетарного изоляционизма или любой другой формой истерии, раздуваемой газетенками. Мы не хотим, чтобы они привезли к себе на родину рассказы о том, как в них стрелял какой-нибудь фанатик в сомбреро и подтяжках, выкрикивая что-нибудь типа: «Убирайся, откуда выползла, ты, инородец, креветка заморская!» Мы хотим создать у них впечатление, что мы — весьма дружелюбная, весьма разумная раса, что с нами прекрасно можно вести бизнес.

Я кивнул:

— Ага, чтобы они порасставили на нашей планете побольше торговых центров, вместо центров обороны. А какое к этому всему имею отношение я?

Он легонько пхнул меня в грудь.

— Ты, Дик… Ты занимаешься общественным мнением, и должен продать этих пришельцев простому американскому народу! В соответствующей упаковке.

Какой-то чиновник все это время крутился возле меня. Я узнал его. Это был помощник Госсекретаря Штатов.

— Будьте любезны пройти сюда! — сказал он. — Я бы хотел представить вас нашим высоким гостям.

И он прошел, и я прошел, и мы пробрались через стерню поля, и подобрались к стальной пластине-подножке, и стали рядом с нашими брюхоногими гостями.

— Ахем, — сказал вежливый помощник госсекретаря.

Слизняк, что был поближе к нам, вытянул свой глаз в нашу сторону. Другой глаз моргнул первому слизняку, а затем огромная, скользкая голова удлинилась, изогнулась аркой и снизошла до нашего уровня. Существо приподняло одну из своих щек-ног и сказало со всей сладостностью и мелодичностью, на которую способен воздух, который прокачивают сквозь прорванную металлическую трубку.

— Может ли быть, чтобы вы желали общаться со столь недостойным, как я, о, уважаемый сэр?

Меня представили. Существо опустило оба глаза, чтобы посмотреть на меня. Та часть его тела, где должен был быть подбородок, изогнулась до моих ног и несколько секунд вилась, как кусок змеи. Затем это сказало:

— Вы, уважаемый сэр, — наш алтарь, наша связующая нить со всем великим в вашей благородной расе. Ваше снисхождение до нас есть истинная благодать.

Все это он пробормотал, пока я успел буркнуть:

— Как дела? — и протянул для рукопожатия левую руку.

Слизняк вложил один из своих глаз в мою ладонь, а другим глазом обвился вокруг моего запястья. Он не стал трясти мою руку, он просто приложился к ней и снова отнял глаза. Мне хватило ума не вытереть руки об штаны, хотя первый импульс был именно таким. Его глаз был не очень-то сухим, по правде говоря. Я сказал:

— Все, что от меня зависит. Скажите мне, вы… э-э… э-э-ээ… посланцы своего рода, а? Или, может, просто исследователи?

— Наши недостойные личности не заслуживают титула, — сказало существо, — и все же мы и то, и другое. Ибо любое общение суть посланничество своего рода, и любой, ищущий знания, есть исследователь.

Я вдруг вспомнил старый анекдот, в котором под конец говорилось: «Каков вопрос, таков и ответ». Я вдруг ни с того ни с сего подумал о том, что едят эти червяки.

Второй пришелец мягко наклонился ко мне и стал обшаривать глазами.

— Вы можете рассчитывать на наше абсолютное послушание, — сказал он. — Мы понимаем ваше высокое предназначение и очень хотим, насколько это возможно, понравиться вашей замечательной расе, если могут ей понравиться столь ничтожные существа, как мы.

— Придерживайтесь этого мнения, и у нас все получится, — сказал я.

Так или иначе, работать с ними было одно удовольствие, я хочу сказать, что тут не было никакого темперамента, никаких плохих настроений, высокомерного поведения, никаких настаиваний на том, чтобы оператор снимал именно под таким углом, или намеков на ранее опубликованные книги, или биографических апокрифов о том, что они воспитывались в жесточайших условиях — все это меня так выматывало при работе с другими клиентами…

С другой стороны, с ними было трудно разговаривать, Конечно, они слушались и подчинялись, но стоило задать им вопрос… Любой вопрос.

— Как долго вы летели к нам?

— «Как долго» на вашем красноречивом языке служит для обозначения смыслового фрейма, имеющего отношение к понятию продолжительности. Я не решаюсь обсуждать столь сложную проблему со столь ученым человеком, как вы. Скорости, вовлеченные в данную проблему, заставляют отвечать в терминах весьма относительных. Наша низменная и недостойная планета отдалена от этой цветущей звездной системы некоторую часть своего периода обращения и несколько приближена, во время другой половины своего периода обращения. И также мы должны принять во внимание направление и скорость нашей звезды в отношении космического расширения этой части временного континиума. Если бы мы прибыли из созвездия Лебедя или, скажем, Волопаса, на вопрос можно было бы ответить несколько более прямо, ибо эти космические тела двигаются по непрерывной арке, отложенной от эллиптической плоскости таким образом, что…

Или другой вопрос:

— У вас демократическая форма правления?

— Демократия есть правление народа, согласно вашей богатой этимологии. Мы не можем в силу скупости выражений нашей собственной речи выразить это так же точно и трогательно. Конечно, личность должна управлять самой собою. Степень правительственного управления индивидуальной личностью должна варьироваться от личности к личности и внутри личности по-разному в разные промежутки времени. Это столь очевидно для столь всеобъемлющих, всепроникающих умов, как ваши, что я искренне надеюсь, вы простите мне мое косноязычие. Одинаковая степень управления применяется, естественно, к группе индивидуумов, расцениваемых как масса. В чрезвычайных ситуациях среди цивилизованных особей существует тенденция к объединению для того, чтобы заполнить вакуум создаваемый необходимостью. Таким образом, когда такой необходимости не существует, существует меньшая необходимость в объединенном усилии, и, поскольку это относится ко всем особям, это относится даже к таким, как мы. С другой стороны…

Теперь вы поняли, что я имею ввиду? Я забывал, о чем спросил прежде, чем они успевали ответить. Я был счастлив, когда получил возможность заняться своим непосредственным делом.

Правительство дало мне месяц на подготовку к рекламной компании. По идее, новости должны были разразиться скандалом через две недели, но я пал на колени и стал царапать себе пупок, убеждая, что срок подготовки общественного мнения требовал, по меньшей мере, в пять раз больше времени. Исходя из этих соображений, мне дали один месяц.

Ты только точно объясни им все, Альварес. Я хочу, чтобы они поняли с абсолютной ясностью, с какой работой я столкнулся. Мне нужно было заново пройти сквозь годы и горы лощеных журнальных обложек с абсолютно сексапильными самками, которым угрожают ужасающие чудовища, напечатанные в три проката, сквозь все фильмы ужасов, сквозь все романы с нашествиями из космоса, сквозь все воскресные приключенческие комиксы, сквозь всю дерьмовую психологическую чушь. И это, не говоря о том, как мы все дрожали от одного упоминания о червяках, не говоря о том, как мы старательно избегали чисто человеческого слова «заморский» или «иностранец», не говоря о суеверном ужасе, испытываемом к существам, которые не имеют сколько-нибудь сформированного органа, который может содержать душу.

Троусон помог мне усадить людей для написания научных статей, а я откопал достаточно ребят, которые могли с успехом под этими статьями подписаться. Поминутно рассыпались матрицы с набором журнальных полос, чтобы вставить нежно-спекулятивные рассуждения о том, насколько далеко могли зайти внеземные цивилизации в своем развитии, и насколько сильно они могли нас обогнать, насколько более этичными они могли бы стать по сравнению с нами, и как воображаемые семиголовые существа все еще слушают Нагорную Проповедь. Во всех журналах стали появляться одинаковые статейки, расписывающие «милых существ, что дают жить нашим садам и огородам», «гонки улиток, — НОВЫЙ ПРЕКРАСНЫЙ ЗРЕЛИЩНЫЙ СПОРТ», а самое главное кучу чепухи, вроде «Первичного Единства ВСЕХ ЖИВЫХ СУЩЕСТВ».

Вскоре меня начинало тошнить даже от чисто вегетарианского обеда. Сейчас я вспоминаю, как поползли слухи об ощутимом росте продажи минеральных вод и витаминных пилюль…

И все это, заметьте, до того, как просочилось хотя бы единственное слово о том, что на самом деле произошло. Какой-то журналист умудрился тиснуть совершенно безобидную и крайне законспирированную статейку о том, что кто-то наконец обнаружил мясо на летающих тарелках, но полчаса разговора по душам в закрытой изнутри комнате для снятия отпечатков пальцев настроили его против возможных дальнейших комментариев по данному вопросу.

Самой большой проблемой было видео-шоу. Не думаю, что смог бы подготовить его к сроку, если бы за мной не стояли все ресурсы и влияние правительства Соединенных Штатов, но за неделю до официального объявления новостей у меня был в производстве видеоматериал и комический ролик.

Думаю, четырнадцать, может, конечно, и больше лучших юмористов страны объединили свои усилия в работе над этим проектом, не говоря уж о толпах иллюстраторов и университетских психологов, которые объединились в едином порыве, чтобы разом вспотеть и выдать свету очаровательные маленькие картинки. Мы использовали эти картинки в качестве эскизов для изготовления кукол для телепредставления, и не думаю, что хоть с чем-нибудь возились столько, сколько возились с пунктиком «Всенародной привлекательности» — причем действительно всенародной — для Энди и Дэнди.

Эти два сказочных слизнячка вползли в самое сердце Америки, подобно страшному вирусу, подобно инфекции.

На следующую ночь все поголовно говорили об их человекоподобных корнях, повторяя удобопроизносимые бурчания героев и предупреждая друг друга о том, что ни в коем случае нельзя пропустить следующую серию. («Да ты и не сможешь пропустить, Стиви, она идет по всем каналам. Сразу после ужина.»)

Конечно же я продумал и сопутствующие товары. Куклы Энди и Дэнди для девочек, обтекаемые скутеры и лодочки в виде слизняков для мальчишек. Все было продумано: от наклеек на рюмках для коктейлей до переводных картинок на кафель в кухне. Конечно же, большая часть этих товаров придерживалась для торговли после Великого Сообщения.

Когда мы выдали прессе листовки с первой официальной информацией, мы одновременно предложили им и список рекомендуемых заголовков. У них был выбор из десяти названий. Даже Нью-Йорк Таймс удалось заставить выкрикнуть что-то вроде:

«НАСТОЯЩИЕ ЭНДИ И ДЭНДИ ПОЖАЛОВАЛИ С БЕТЕЛЬГЕЙЗЕ»,

а под этим была помещена на все четыре полосы фотография блондинки Бэби Энн Джойс вместе со слизняками.

Бэби Энн доставили на самолете из Голливуда, и она предстала перед фотокамерой, стоя между двумя пришельцами, которые вложили свои глаза в ее бережные белые рученьки.

Клички Энди и Дэнди отлично пристали. Эти два липких интеллектуала с чужой звезды стали настолько важными персонами, что заслонили даже новости о молодом евангелисте, который находился под следствием за многоженство.

Энди и Дэнди перерезали красную ленточку на приеме в Нью-Йорке. Они были настолько любезны, что заложили первый камень в основание новой библиотеки Чикагского Университета. Они повсюду позировали для выпусков новостей. Окруженные апельсинами из Флориды, картофелем из Айдахо и пивом из Миллуоки. Они блестяще шли на контакт…

Время от времени я спрашивал себя: «Что они думают о нас?» У них не было выражения лица, по которому можно было бы судить. Впрочем, это было неудивительно, поскольку у них и лица-то не было. Их глаза на кончиках длинных щупалец бегали из стороны в сторону, пока они разъезжали по визжащему Бродвею на заднем сиденье лимузина мэра. Их желатинообразные ноги-рты издавали время от времени смачные плямкающие звуки, Энди и Дэнди то и дело ежились, но когда операторы и фотографы предложили им обвиться вокруг недораздетых красоток для съемок видеошоу с Пляжа Малибу, Энди и Дэнди обвились, что надо и не издали при этом ни звука, чего не скажешь о красотках, независимо от степени недораздетости.

Когда лучший питчер подарил им после завершения Национального Чемпионата бейсбольный мячик с собственным автографом, они торжественно поклонились, сверкнув на солнце своими скользкими розовыми скорлупками и пробулькатели в паутину навешанных микрофонов:

— Мы самые счастливые фаны в мире!

И тут вся страна стала сходить по ним с ума.

— Но нам не удастся продержать их все время у нас, — предсказал Троусон. — Вы уже читали о дебатах в Генеральной Ассамблее ООН? Нас уже обвиняют в том, что мы вступаем в секретный союз с инопланетными агрессорами против интересов всего человечества.

Я пожал плечами.

— Ну ладно, пускай отправляются путешествовать. Я не думаю, что кому-нибудь удастся вытянуть из них больше информации, чем нам.

Профессор Троусон потянулся всем своим коротеньким телом к краю стола и, подцепив лежавшие там папки, сморщился так, словно ему запихнули в рот банку горчицы.

— Четыре месяца самых утонченных расспросов, — проворчал он, — четыре месяца мучительных перекрестных бесед, проведенный самыми мудрыми социологами, которые использовали каждую свободную минуту, что, в общем-то, немного. Четыре месяца самого хитроумно спланированного расследования, скрупулезного анализа и сортировки и просеивания данных… — с этими словами профессор хлопнул папками об стол так, что несколько листов вылетело и упало на пол, — а мы знаем о социальном устройства Бетельгейзе IX меньше, чем о социальной структуре Атлантиды.

Мы находились в крыле здания Пентагона, отведенном тому, что эти кокардоголовые назвали со свойственным им искрометным юмором «Проект Энциклопедия». Я прогуливался по широкому, залитому солнцем оффису, разглядывая время от времени очередную обновленную карту штатного расписания. Я ткнул пальцем в маленький квадратик, под которым стояла подпись: Подотдел Источников Энергии. Оный отдел, как показывала идущая высоко вверх тонкая полоска, напрямую подчинялся ОТДЕЛУ ИССЛЕДОВАНИЙ ИНОЙ ФИЗИКИ. В другом маленьком квадратике очень красивыми буквами были выведены имена армейского майора, полковника разведки, а также докторов Лопеса, Винте и Майнцера.

— Ну, а как дела обстоят у этих? — спросил я.

— Боюсь, что не лучше, чем у нас, — тяжело вздохнув мне в затылок последний раз, Троусон отошел от диаграммы. — Я сужу об этом по тому, с каким несчастным видом Майнцер дует в свой суп за обедом. Обсуждение вопросов между различными подотделами запрещается на правительственном уровне, ты это знаешь. Но я помню Майицера еще по студенческой столовой. Он точно также дул в свой суп, когда завис над проектом двигателя на солнечной энергии.

— Ты не думаешь, что Энди и Дэнди считают нас малышами, которым еще рановато играть со спичками? А, может, они просто считают нас обезьяноподобными существами, слишком безобразными по их мнению, чтобы позволить нам копаться в их рафинированной и высокоэстетичной культуре?

— Я НЕ ЗНАЮ, Дик, — профессор снова повернулся к столу и стал с раздраженным видом копаться в своих листках с социологическими записями. — Если все так, как ты говоришь, то почему же они позволили нам свободно обшаривать их корабль? Зачем им в таком случае с такой серьезностью и почтением отвечать на каждый наш вопрос? О, если б только они могли отвечать конкретнее! Но это такие сложные, такие творческо-эстетские существа, они настолько напичканы поэтическими сантиментами и хорошими манерами, что из всех их велеречивых и пространных ответов невозможно выудить не то, что математическую логику, но и самый простой здравый смысл. Стоит мне только подумать об их утонченных манерах, об их кажущемся отсутствии всякого интереса к общественному устройству, едва я начинаю сопоставлять оба эти факта с их космическим кораблем, который скорее напоминает ювелирную штуковину, на изготовление которой требуются сотни лет… — профессор Троусон запнулся, видимо потеряв мысль, и стал перетасовывать папки отчетов с неистовством пароходного шулера на Миссисипи, который наконец-то дорвался до чужой колоды.

— А не может быть так, что у нас просто в башке еще не хватает винтиков, чтобы их понять?

— Может. Фактически, мы все время приходим к этому же выводу. Уорбьюри указывает на грандиозный толчок в развитии нашего языка с того момента, как появились технические словари. Он говорит, что этот процесс, который у нас только начинается, очень сильно влияет, не только на словарный запас, но и на концептуальное мышление людей. Ну, и, естественно, что раса, настолько обогнавшая нас в своем развитии… Но если б они только могли назвать хотя бы какую-нибудь науку, которая хоть слабо напоминает наши!

Мне было жалко смотреть, как беспомощно моргают его умные и мягкие глаза.

— Не расстраивайтесь, профессор. Быть может, к тому времени, как Пяткосос со своим дружком завершат свой первый выезд в свет, вы уже сможете распутать все их умничанья, и нам удастся все-таки прокрутить вперед их заезженную пластинку про то, что «мой друг, ты прилетел через моря на многокрылой птице…»

Вот так-то, Альварес. Даже я с моим умишком рекламного агента, и то залез туда же. Я должен был сказать что-то в тот момент. И уж бьюсь об заклад, ты бы не кивнул мне с серьезным видом и не сказал бы: «Надеюсь, да, Дик. Я страшно надеюсь, что это будет так». Но ты только подумай. Не только Троусон попался на удочку. Не только Уорбьюри, но и Лопес, и Майнцер, и Винте. Да и я, между прочим.

Я смог немного расслабиться, пока Энди и Дэнди были за границей. Моя работа на этом, конечно, не закончилась, но мои спецы поехали вместе с ними, и мне приходилось только время от времени вносить коррективы. В основном работа свелась к тому, что я устанавливал контакт со своим коллегой в той стране, куда они прибывали, и со знанием дела рассказывал им тайные приемы всучить собственному народу Парней с Бетельгейзе. Им, конечно, приходилось подгонять их под местные массовые фобии и народные сказания, но им было все-таки легче, чем мне, не знавшему вообще, чего ожидать от американской публики.

Вспомни, когда я только начинал, я не был даже уверен, что эти слизняки достаточно ручные.

Я тоже путешествовал с Энди и Дэнди, только по газетам, куда врезал фото приема у Микадо рядом с их теплыми отзывами о Тадж Махале. Может быть, они не были такими уж любезными с пакистанским Ахундом, но принимая во внимание высказывания самого Ахунда…

Прежде чем весь мой персонал начинал валиться с ног от переработки, выгоняя пресс-релиз за пресс-релизом, вынося в заголовок высказывания пришельцев на совместном заседании палат Конгресса, или их милые сентиментальные комментарии по поводу Вэлли Фордж, Энди и Дэнди уже были в Берне, успевая поведать швейцарцам, что только свободное предпринимательство могло дать миру йодль, пружины инкаблок для часов и такой блестящий образец свободного общества. И разве не первыми они ощутили благостное веяние демократии и не прекрасно ли это было?

К тому времени, как они добрались до Парижа, я снова начал контролировать общенациональную любовь к червякам, хотя время от времени то там, то здесь появлялся какой-нибудь другой скандальный заголовок. Но Энди и Дэнди всегда вышибали свежий скандал со страниц. Даже тогда я задавал самому себе вопрос: действительно ли им нравятся последние «абстракции ради абстракции» Де Роже?

Так или иначе они все-таки купили какую-то изогнутую загогулину, расплатившись с автором, поскольку собственных денег не имели, ручным приборчиком, который надевался на палец и фактически плавил мрамор, придавая ему любую степень шероховатости, которая требовалась художнику, стоило прикоснуться в нужном месте к камню. Де Роже, не задумываясь, отбросил все свои долота и резцы, а шесть лучших умов Франции расплавились от перегрева, пытаясь в течении недели раскрыть принципы работы инструмента.

А потом появился огромный заголовок:

ЭНДИ И ДЭНДИ: КАК ПРИШЛИ, ТАК И УШЛИ.

Бизнесмены с Бетельгейзе выражают признательность за полученные ими ценности.

Наша газета с удовольствием отмечает наличие здоровой торговой этики, стоящей за последними действиями наших высоких гостей из космического НИЧТО.

Понимая неумолимый закон спроса и предложения, два данных представителя высокоразвитой экономической системы отказались от «подачек».

Если бы некоторые члены человеческого сообщества внимательно огляделись и посмотрели со стороны на собственные…

Так что, Альварес, когда они вернулись в Соединенные Штаты после того, как их представили Британскому суду, их встретили сочными заголовками в каждой газете, в их честь гудели пароходы в Нью-Йоркской гавани, а самый бойкий депутат мэрии лично встречал их на ступеньках Сити-Холла.

Хотя люди к тому времени более или менее привыкли к ним, никто так и не смог потеснить их с первых страниц. Один раз какая-то фирма по производству мебельного полироля выцыганила из них заверение, в котором пришельцы объявляли, что были ужасно счастливы, получив шикарный блеск на своих маленьких раковинках, используя эту жижу. А после этого огромные рекламные гонорары они использовали для того, чтобы закупить десять исключительно редких орхидей, которые специально для них были залиты прозрачным пластиком, а потом…

Ту телепередачу, когда разразился скандал, я пропустил. В тот вечер я пошел в захудалый кинотеатрик, чтобы посмотреть восстановленный фильм с Чарли Чаплиным; так или иначе, мне никогда не нравилась великосветская истерика телегостиных для знаменитостей. Не знаю, как долго ведущий Бил Бэнкрафт стоял в очереди, чтобы заполучить Энди и Дэнди в свою программу, как не знаю, насколько был намерен покрыть все моральные и материальные расходы, когда наступил великий вечер его триумфа.

Короче говоря, если отбросить все эти бессмысленные фразы и фразочки, диалог перед телекамерой был примерно таким:

Бэнкрафт спросил их, не скучают ли они по дому, по жене и деткам? На что Энди терпеливо ответил, вероятно, в тысячу триста первый раз, что, поскольку они были гермафродитами, у них не было никакой семьи в привычном человеческом смысле этого слова… Тут Бэнкрафт резко прервал, чтобы спросить, существуют ли у них какие-нибудь постоянные узы, и если да, то с кем или чем. По большей части с омолаживателями, вежливо ответил Энди.

Омолаживатель? Что такое омолаживатель? — О, это машина, воздействию которой они должны подвергаться каждые десять лет или около того, говорит Дэнди. В каждом большом городе на их планете есть как минимум один омолаживатель.

Бэнкрафт делает отвратительную гримасу, дожидается, пока орущая публика успокоится, потом спрашивает:

— А этот омолаживатель, он делает что?

На что Энди пускается в долгое объяснение, суть которого сводится к тому, что омолаживатель разгоняет цитоплазму во всех живых клетках и освежает их.

Понятно, крякает Бэнкрафт. Что-то вроде освежающего отдыха каждые десять лет. Ага… Ну а потом? После того, как вы освежились, у вас в результате появляется ЧТО?

— О, — терпеливо восклицает Дэнди. — Можно сказать, что мы не боимся рака или других каких-нибудь злокачественных болезней и образований, кроме того, подвергаясь воздействию омолаживателя через равные промежутки времени, всю свою жизнь и освежая наши клетки, мы увеличиваем среднюю продолжительность жизни в пять раз. Вот примерно то, что делает омолаживатель, можно сказать, — говорил Дэнди. Энди, немного подумав перед телекамерой, соглашается: ну да.

ЦАРИТ БЕСНОВАНИЕ.

В прямом смысле слова. Экстренные выпуски газет на всех языках, даже на скандинавских. Допоздна горящие окна в штаб-квартире ООН. Само здание оцеплено полицейскими в двадцать слоев.

Когда Генеральный секретарь ООН Саду спросил их, почему они никогда не упоминали до этого об омолаживателях, они по-своему, по-слизнячьи пожали плечали и сказали то, что на языке Бетельгейзе-IХ примерно означает: а нас никто и не спрашивал.

Генеральный секретарь Саду прочистил горло, отбросил все сложности в сторону взмахом своей коричневой руки и объявил:

— Это неважно, во всяком случае, теперь. У нас ДОЛЖНЫ быть омолаживатели.

Похоже, пришельцам потребовалось некоторое время понять, что он имел в виду. Когда они наконец убедились, что мы, как биологический вид просто впадали в транс от перспективы прожить от двухсот до четырехсот лет вместо привычных пятидесяти-шестидесяти, они пришли в замешательство.

Но их цивилизация не производит эти машины на экспорт, — с сожалением ответили они. Лишь количество, достаточное чтобы обслуживать собственную цивилизацию. И хотя они прекрасно понимают, насколько мы бы хотели и насколько мы очевидно заслужили иметь у себя такие приборы, не имеется даже возможности доставить их с Бетельгейзе.

Саду на этот раз даже не повернулся к своим консультантам за советом:

— Чего хочет ваш народ? — спросил он. — Чтобы они хотели получить в обмен на производство таких машин для нас? Мы заплатим практически любую цену, которая во власти всей земли. — Из всех углов зала донеслось возбужденное ДА, произнесенное на разных языках.

Но Энди и Дэнди не могли даже ничего придумать. Саду умолял их попытаться придумать хоть что-нибудь. Он лично сопроводил их до космического корабля, который был теперь припаркован в закрытой зоне Сентрал-парка.

— Спокойной ночи, джентельмены, — сказал Генеральный секретарь Саду. — Попытайтесь, хорошо подумайте о том, на что мы могли бы поменяться.

Они не выходили из корабля почти шесть дней, в течение которых мир практически обезумел от нетерпении. Только подумать, сколько миллиардов ногтей было обгрызано в те дни…

— Подумать только, — шептал мне Троусон. Он ходил по комнате из конца в конец так, словно собирался таким образом пешком добраться до Бетельгейзе.

— Если наша жизнь будет длиннее в пять раз, то мы сейчас — просто дети, Дик. Все мои достижения, все мое образование, все, что знаю я, и даже ты, будет только самым началом. Человек может обучиться пяти профессиям за такую долгую жизнь. И подумай, чего можно достичь!

Я кивнул немного ошарашенный. Я думал о тех книжках, которые мог прочесть, о книжках, которые я мог написать, если моя жизнь так расстелется передо мной, и о том, что профессия рекламодателя и журналиста была для меня просто преходящей фазой в самом начале жизненного пути. Ну и потом, я ведь так и не женился, у меня никогда не было семьи. Просто не хватало времени, думал я. А теперь в сорок лет я стал слишком закоренелым холостяком. Но ведь за несколько столетий можно и раскоренеть…

Через шесть дней пришельцы вылезли из корабля. С готовой ценой. Они полагали, что им удастся убедить свой народ произвести для нас партию омолаживателей, если…

Это ЕСЛИ было действительно гигантской ценой.

Они с сожалением объяснили, что на их планете осталось очень уж мало радиоактивных элементов. Ненаселенные миры, содержащие радий, уран, торий уже давно были открыты и колонизированы другими космическими расами, но народу Бетельгейзе-IX этика запрещала вести захватнические войны из территориальных интересов. Здесь на Земле очень много радиоактивной руды, которая по большей части используется для военных целей и биологических исследований. Использование для военных целей было абсолютно нежелательно для человечества, а нужда в биологических исследованиях по большей части отпадет, с появлением омолаживателя.

Так что в обмен они хотели наши радиоактивные элементы. Все до последнего, заявили они.

О‘кей. Мы были немного удивлены, даже озадачены. Но протесты даже не начали материализоваться. Все подавило всеподавляющее сказанное хором «Продано!», раздавшееся со всех уголков земного шара. Правда, пара генералов тут, тройка политических милитаристов там успели-таки поднять предостерегающий палец, прежде чем их вышвырнули с кресел. Еще пара физиков-ядерщиков что-то провыла о будущем субатомных исследований, но стая народов Земли выла громче.

— Исследования? Да вы только подумайте, сколько исследований вы можете провести за жизнь длиной в триста лет?!

За одну ночь ООН стал центральной конторой всепланетной горно-обогатительной концессии. Национальные границы были перекроены в соответствии с залежами минералов, а мечи были перекованы на кирки. Практически каждый со здоровой рукой был внесен в списки бригад землекопов и был обязан провести два, а то и больше месяцев в году на национальных рудниках. Над Землей проносились ураганы товарищества.

Очень вежливо Энди и Дэнди предложили свою помощь. На крупномасштабной контурной карте они отметили все точки, где стоило копать, включая и такие места, где люди никогда и не подозревали о наличии радиоактивности. Они снабдили нас фантастическими, но очень ясно начерченными проектами устройств для добычи и обогащения бедных руд и научили нас правильно пользоваться этими приспособлениями, хотя и не объяснили основные принципы их работы.

Они не шутили. Они хотели все до последнего грамма.

Затем, когда все пошло как по маслу, они свалили на Бетельгейзе, чтобы выполнить свою часть сделки.

Эти два года были самыми волнующими в моей жизни. И я бы сказал, что каждый чувствовал тоже самое. Не правда ли, Альварес? Приподнимало само знание, что вся планета работала рука об руку, вдохновленно и счастливо работала ради самой жизни. Даже я провел целый год на Большом Невольничьем Озере. И не думаю, что кто-нибудь в моей возрасте и с моим животиком добыл больше руды, чем я.

Энди и Дэнди вернулись на двух огромных кораблях, которыми управляли хитроумные слизнеобразвые роботы. Пока роботы выполняли всю работу, Энди и Дэнди продолжали подвергаться обхождению, достойному светских львов. Из двух кораблей, которые заслонили почти все небо, роботы сновали туда и обратно в странных спиралеобразных летающих тарелках, спуская на Землю омолаживатели и поднимая на орбиту обогащенную руду. Никто не обратил ни малейшего внимания на их методы мгновенной экстракции огромных количеств руды. Нас волновала одна лихорадочная мысль: «Омолаживатели».

Они работали. Они действительно работали. И это единственное, что волновало всех.

Омолаживатели работали. Раковые заболевания исчезли, сердечные заболевания и почечные заболевания были полностью остановлены. Насекомые, которых помещали в квадратные одноэтажные лаборатории, вместо нескольких месяцев жили целый год. А люди-доктора качали головами, в удивлении глядя на тех, кто подвергался омолаживанию.

По всей планете, возле каждого большого города образовались огромные, длинные, терпеливые и медленно движущиеся очереди людей, ждущих возле омолаживателей, которые в свою очередь превращались в нечто иное.

— Церкви, — кричал Майнцер. — Люди смотрят на них, как на храмы. На ученого, который пытается понять смысл их действия, уборщицы смотрят, как на опасного психа, пришедшего в роддом, впрочем, человек вряд ли найдет смысл в этих странных маленьких моторчиках. И ты знаешь, я больше не спрашиваю себя, что может служить для них источником энергии. Вместо этого я спрашиваю: есть ли у них вообще источник энергии?

— Омолаживатели — только сейчас такая драгоценность, потому что это самое начало, — успокаивал его Троусон. — Через некоторое время прелесть новизны сотрется и ты спокойно сможешь исследовать все к собственному удовольствию. Может, это солнечная энергия?

— Ну, уж нет! — решительно замотал головой Майнцер. — Только не солнечная энергия, уж солнечную энергию я-то сразу узнаю. Точно также, как я уверен в том, что энергия, на которой летают их корабли, полностью отличается от того, на чем работают эти… эти омолаживатели. Ну, с кораблями я сдался. Но омолаживатели… я думаю, что эта загадка мне по зубам. Если бы только они дали мне их осмотреть. Но эти дураки! Они так жутко боятся, что я могу хотя бы один из них попортить, и тогда им придется ехать в другой город за глотком эликсира.

Мы оба похлопывали его по плечам, впрочем, нас самих его проблемы не очень волновали.

На той неделе Энди и Дэнди улетели, многословно пожелав нам самого хорошего в своей очень вежливой и очень усложненной манере. Целые нации посылали им воздушные поцелуи, глядя на улетающие корабли, доверху загруженные нашими минералами.

Ровно через шесть месяцев после их отлета омолаживатели остановились.

— Уверен ли я? — хмыкнул Троусон, глядя в мое изумленное лицо. — Достаточно взглянуть на статистическую кривую. Посмотри на уровень смертности. Он снова вернулся на уровень, предшествовавший нашим контактом с Бетельгейзе. Или, если хочешь, спроси любого доктора. Любого доктора, который может пренебречь своей клятвой отделу безопасности ООН, я имею в виду. Когда разразится скандал, Дик, будут дикие бунты.

— Но почему? — спросил я. — Неужели мы что-то неправильно делаем?

Он рассмеялся, а потом резко захлопнул рот так, что зубы клацнули друг о друга, потом встал и подошел к окну, глядя на небо, обметанное звездами.

— Мы сделали кое-что неправильно, это уж точно. Мы поверили, мы допустили ту же ошибку, которую допускают все дикари, встречаясь с более развитой цивилизацией. Майнцер и Лопес все-таки разобрали двигатель одного из омолаживателей. Там оставался лишь едва заметный след, но на этот раз они обнаружили источник энергии. Так вот, Дик, так вот, мой мальчик, омолаживатели работали на АБСОЛЮТНО ЧИСТЫХ РАДИОАКТИВНЫХ ЭЛЕМЕНТАХ.

Прошло несколько минут, прежде чем до меня дошел смысл сказанного. Потом очень-очень осторожно я сел куда-то в удобное кресло. Я что-то мычал, хрипел и стонал, прежде чем смог выговорить:

— Профессор, вы хотите сказать, что все радиоактивные элементы, которые они у нас забрали, нужны были им для их СОБСТВЕННЫХ омолаживателей. Что все, что они вытворяли на нашей планете, было осторожно и точно спланировано, чтобы они смогли обвести нас вокруг пальцев с максимальным дружелюбием. Но мне не… я просто не… но послушай, с такой продвинутой наукой, с такими совершенными знаниями они могли бы завоевать нас, если бы только задались целью. Да они могли бы…

— Нет, они не могли бы, — резко сказал Троусон. Он повернулся, посмотрел мне в глаза и развел руками: — Они — угасающая, вымирающая раса, они бы даже не пытались завоевать нас. Не потому что им не позволяет их мораль — то, как они нас жутко, кошмарно облапошили, служит прекрасной иллюстрацией того, КАКАЯ у них мораль. Они не сделали этого, потому что у них нет на это энергии, сил, концентрации, интереса. Энди и Дэнди представляют тех немногих, которые могут собраться и отправиться куда-нибудь надурить отсталую расу, чтобы выманить у них столь важное, жизнеобеспечивающее топливо для омолаживателей.

Сущность происходившего наконец-то начала доходить до моего сознания. Я, парень который сделал всю основную и, надо сказать, колоссальную работу по общественным связям с Энди и Дэнди, я начинал осознавать, во что мне обойдутся эти связи, если мою деятельность как-то свяжут с этим скандалом.

— А без атомной энергии, профессор, мы не будем иметь межзвездной космонавтики.

Он горестно развел руками.

— О, Дик, нас подловили. Всю человеческую расу крупно обвели вокруг пальца. Я знаю, что ты сейчас чувствуешь, но подумай обо мне. Вся ответственность лежит на мне. Ведь я, как социолог, был приставлен к ним. И как же я ничего не понял раньше? КАК? Ведь все было, как на ладони. Отсутствие интереса к собственной культуре, излишняя интеллектуализация эстетики, усложненные способы мышления и выражения мысли, преувеличенная норма этикета, даже первая вещь, которую мы увидели — их корабль, — даже он был слишком стилизован и изящно спроектирован для молодой и честной цивилизации. Они не могли не быть декадентами. Все подсказывало, все наводило на эту мысль. Ну и, конечно, тот факт, что они прибегают к одному и тому же методу для пополнения запасов топлива для своих омолаживателей. Метод, испытанный на нас. Ведь будь у нас так же развита наука, чего бы мы только не придумали, каких бы заменителей мы бы не навыдумывали! Неудивительно, что они не могли объяснить нам сущность своей науки. Я сомневаюсь, что они сами понимают ее принципы до конца. Они просто низменные, неполноценные, вороватые наследники того, что было когда-то могучей расой.

Мне было проще следовать моим собственным кошмарным ассоциациям.

— А мы — просто деревенщина. Деревенщина, которой продала Бруклинский мост пара разодетых умников с Бетельгейзе.

Троусон кивнул.

— Или точнее, мы просто горстка нищих дикарей, которые продали свой родной остров группе европейских исследователей за горсточку ярко раскрашенных стеклянных бус.

Но, конечно, Альварес, мы оба ошибались. Ни я, ни Троусон не подумали о Майнцере или Лопесе, или всех остальных. Как сказал Майнцер, случись все на несколько лет раньше, и с нами было бы кончено. Но человечество вошло в атомный век до сорок пятого года, и люди типа Майнцера или Винте успели совершить много ядерных исследований еще в те дни, когда на Земле было полно радиоактивных элементов. У нас были их результаты, и были такие приборы, как циклотрон и бетатрон. И если наша нынешняя компания простит меня за высказывание, Альварес, мы молодая и сильная раса. Единственное, что нам было нужно, — проводить опыты.

И они были проведены. При поддержке действительно сильного всепланетного правительства с населением, не только заинтересованном в решении проблемы, но только что получившем опыт совместной работы. И с тем неумолимым упорством, которым мы обладаем, Альварес, проблема, как тебе известно, была решена..

Мы получили искусственные радиоактивные материалы и снова запустили наши омолаживатели. Из искусственных радиоактивных материалов мы получили атомное топливо, и мы получили возможность летать в космос. Мы сделали все сравнительно быстро, и нас не интересовал корабль, который летал бы между Луной и Марсом. Мы хотели звездолет. И мы хотели его так яростно, так быстро, что теперь он у нас есть.

И вот мы здесь. Объясни им всю ситуацию, Альварес. Все, как я тебе рассказал, только со всеми поклонами, причмокиваниями и вздохами, на которые способен истинный бразилец, у которого за плечами двенадцать лет торговли с японцами. Ты единственный, кто может это сделать. Я так говорить не умею. Только такой язык понимают эти декадентские червяки, поэтому только так мы и сможем с ними говорить. Так что поговори с ними, с этими скользкими улитками, с этими устрицами с их расписными раковинами. Поговори с этими слизняковыми умниками. И не забудь сказать им, что тот запас радиоактивных минералов, который они вывезли с Земли, далеко не вечен. Объясни, чтоб они поняли все детально.

А потом обрати внимание на тот факт, что у нас есть искусственные радиоактивные элементы, и что у них есть кое-что такое, что нам очень хочется, и что есть еще что-то, чего мы не знаем, но нам его тоже хочется.

Скажи им, Альварес, что мы вернулись собирать дань за Бруклинский мост, который они нам всучили.