1

Заметка о Фукуо Омуре, напечатанная в вечернем выпуске газеты «Дайтокё», вызвала неожиданно быстрый отклик на следующее же утро. Когда из бюро пропусков позвонили, что к Омуре явился посетитель, Куросима ушам своим не поверил. Зайдя в бюро, он удивился ещё больше. Перед ним стояла молоденькая женщина.

— Это вы хотите повидаться с Фукуо Омурой? — спросил он её.

— Да, — натянуто улыбнулась женщина.

Она не была красавицей, но у неё были большие глаза, красиво очерченные губы, миловидное и умное лицо.

В шёлковом платье, тонкая и изящная, она вместе с тем выглядела здоровой и крепкой.

— Хм… А какое отношение вы имеете к Омуре?

— Пока я его не увижу, не могу сказать.

Женщина испытующе смотрела на Куросиму. Она была в новеньких туфлях на высоких каблуках, и чувствовалось что ей стоит известных усилий держаться прямо и свободно.

— Пока не увидите? — удивлённо переспросил Куросима.

— Да, пока не увижу. И фотография в газете не очень ясная, да и вообще я не уверена, что узнаю его. Моего старшего брата звали Кадзуо Омура. Я не видела его с тех пор, как поступила в начальную школу. Мать, последняя из родных, в прошлом году умерла. Подробностей я не знаю, знаю только, что по официальному извещению брат при отводе наших войск из Бирмы погиб в бою. Он был рядовым солдатом, пехотинцем. Однако прах его нам не прислали… Потом один его старый фронтовой товарищ сообщил нам, что он якобы бежал в Таиланд и, возможно, жив. Поэтому, когда я прочитала заметку в газете, я и подумала, а вдруг он…

— Печально, — отозвался Куросима, — но, к сожалению, находящийся у нас Фукуо Омура ни слова не говорит по-японски.

— Находясь долгое время среди чужеземцев, он, возможно, просто забыл родной язык, — улыбнулась женщина, словно ожидала этого вопроса.

— Да, но он говорит только по-китайски.

— Только по-китайски? — Тень озабоченности легла на лицо женщины.

Куросима посочувствовал ей: в газете указывалось только, что он не говорит по-японски, а на каком языке говорит, сказано не было. Женщина быстро справилась с замешательством и сказала:

— Но ведь до бирманского фронта брат долгое время находился на передовой в Северном Китае. Кроме того, кажется, и в Таиланде много китайцев. Может, он жил там среди китайских иммигрантов…

«В самом деле», — подумал Куросима, отступая перед настойчивостью женщины. Ему даже показалось, что её убедительные доводы приближают его к разгадке тайны.

— Пожалуй, ваше предположение не лишено оснований. Правда, ведь он говорит не только по-китайски, иногда он произносит слова, как будто похожие на бирманские.

— Ну так как, можно мне с ним повидаться? — спросила женщина и испытующе, с оттенком укоризны взглянула на Куросиму.

— Конечно, пожалуйста.

Куросима дал Фусако Омура заполнил, листок для посетителей, проводил её в приёмную и тут же отправился в первый корпус за Фукуо.

Когда он, стуча каблуками, поднимался на второй этаж первого корпуса, его вдруг охватило сомнение. Сможет ли сестра, разлучённая с братом, когда она только что начала ходить в школу, узнать его через столько лет? Независимо от того, сестра она ему или нет, любопытно поглядеть, как поведёт себя этот тюлень Омура, которого никак не раскусишь, — то ли он действительно идиот, то ли так ловко ломает комедию. Если он и в самом деле её брат, то тогда ему должно быть не меньше сорока, а он скорее похож на молодого увальня из какого-нибудь богом забытого края.

Впрочем, не время размышлять сейчас. Объяснив надзирателю в чём дело, Куросима вывел Омуру за железную дверь. Понурив голову, еле передвигая ноги, Омура побрёл за Куросимой.

Приёмной служила небольшая комната в административном корпусе, расположенная сразу направо от входа, между бюро пропусков и отделением охраны. Куросима втолкнул ничего не подозревавшего Омуру в эту комнату.

При виде его белое лицо Фусако Омура передёрнулось, как при появлении неприятного, жуткого существа. Неуклюжий, странно одетый Омура и впрямь был похож на дикаря, внезапно вынырнувшего из чащи джунглей.

«Нет, он ей не брат», — сразу почувствовал Куросима. Но тут же подумал: «Постой, да ведь это вполне естественная реакция. Сестра неожиданно встречается с братом, которого давно не видела и который сильно изменился, и ничего удивительного, если на первых порах она не испытывает к нему нежного чувства, а наоборот, даже неприязнь». Ему вспомнилась лекция одного преподавателя о психологии арестованного, слышанная им на курсах усовершенствования полицейских. Между прочим, лектор привёл одно место из Фрейда. Немецкое слово «unheimlich» — «жуткий» противоположно по смыслу слову «heimiich» — «хорошо знакомый». Префикс «un» выражает отрицание. Таким образом получается, что «незнакомое», чужое может восприниматься нами как нечто неприятное, «жуткое».

— Ну что ж, поговорите с ним, а я пока выйду. Если понадоблюсь, позовите.

Куросима решил, что лучше всего сейчас оставить их вдвоём, Фусако через плечо Фукуо Омуры благодарно кивнула ему.

Куросима вышел в коридор и стал украдкой заглядывать через дверное стекло, в приёмную. Пара, сидевшая друг против друга за круглым столом, представляла собой странное зрелище. Фусако что-то оживлённо говорила, а Фукуо Омура упорно молчал. Разинув рот, он с безучастным видом смотрел на неё. Затем внезапно, словно кукла, дёрнутая за верёвку, вскочил со стула. Неторопливо обойдя стол, он приблизился к Фусако. Неужели он, наконец, узнал в ней свою сестру? Фусако продолжала что-то сдержанно и тихо говорить, но слов Куросима не слышал, и сцена выглядела немой. И вдруг произошло нечто неожиданное. Фукуо Омура протянул длинные руки, облапил Фусако и попытался поцеловать. Это что-то не совсем было похоже на сцену радостного свидания двух близких родственников. Побледневшая как полотно Фусако отчаянно отбивалась.

Ошеломлённый Куросима, почувствовав недоброе, резко толкнул дверь, вбежал в приёмную. Подскочил к Омуре и хотел его оттащить и тут увидел, что Фусако уже почти высвободилась из грубых объятий «брата». Ловким движением она скрутила ему пальцы правой руки. Она, оказывается, прекрасно владела приёмами самозащиты.

— Надеюсь, он не очень вас испугал? — спросил её Куросима, грубо вытолкнув Омуру из приёмной. — Те, кто долго сидит в этом лагере, под конец звереют… Недаром лагерь называют обезьянником.

— Вы его всё-таки не наказывайте…

Фусако вся дрожала, но голос её звучал спокойно.

— Ну, а как вообще? — раздражённо спросил Куросима, точно на следствии. — Это он?

— Не знаю. Были бы живы родители, они бы, наверное, сразу сказали.

— Вы могли его и не узнать. Но если бы это был ваш брат, он-то должен был что-нибудь вспомнить. А он в вас увидел только женщину.

— Я бы хотела с ним ещё повидаться. Пока окончательно не выяснится…

— Да ведь дело-то, — в раздумье покачал головой Куросима, — очень сомнительное. Прежде всего, он ни капли на вас не похож. — Ему не хотелось её обескураживать, но сказать это он счёл своим долгом.

— Лица иногда очень меняются.

— Бывает, конечно, — вздохнул Куросима, оборачиваясь к высоченному Омуре, стоявшему с бесстрастным лицом в дверях приёмной, и переводя затем взгляд на возбуждённое, миловидное личико молодой женщины.

— Простите, я ещё хотела спросить, — сказала Фусако, чувствуя уступчивость Куросимы. — Какие вещи у него были с собой?

— Вещи? В его котомке лежало одно полотенце, зубная щётка, палочки для еды, мешочек с солью и буддийский молитвенник на санскрите, — перечислил Куросима вещи, принадлежавшие Омуре.

— И это всё?

— Были у него ещё деньги. Сорок таиландских бат — около семисот иен на наши деньги.

Фусако молчала.

— Да, — спохватился Куросима, — я забыл про хозяйственное мыло. Он ещё обладатель трёх кусков мыла. Хотя особой любовью к чистоте не отличается. И зачем только ему мыло?

В душе Куросимы всё больше росла злоба против Омуры. Ему была неприятна сама мысль, что эта странная личность как-то связана с Фусако.

— Хозяйственное мыло? — склонив чуть набок голову, недоверчиво, переспросила Фусако.

— Вы сомневаетесь? Больше у него ничего не было. Ничего, что подтверждало бы его японское происхождение. Если сомневаетесь, я к следующему вашему приходу могу взять со склада все его вещи и вам показать.

— Да нет, я верю… — неопределённо ответила Фусако, после чего вежливо откланялась.

Странно, но Куросиме было приятно, что, выходя из приёмной, она и не оглянулась на Омуру, стоявшего возле дверей.

 

2

Во второй половине дня явился ещё один посетитель.

На этот раз тоже женщина. Но в отличие, от Фусако Омура это была особа средних лет, с подведёнными глазами, покрытая густым слоем косметики, сквозь которую проступал пот. Она стояла в короткой жёлтой юбке, прислонясь к стойке бюро пропусков, выставив напоказ тёмные от загара голые ноги и кокетливо поглядывая по сторонам. Если бы не что-то домашнее в её облике, она была бы точь-в-точь молодящаяся дамочка из детектива, такая, каких любят показывать по телевидению.

Когда ошеломлённый Куросима задал ей тот же вопрос, что и Фусако, она, сверкнув позолоченным браслетом, поднесла ко рту руку с заграничной сигаретой, затянулась и с вызовом пустила струю дыма.

— Надеюсь всё-таки, вы мне покажете этого Фукуо Омуру? — сказала она вместо ответа.

— Да, но я хотел бы знать, какое вы имеете к нему отношение.

— Я? Я действую из чистого человеколюбия, — слащаво улыбнулась посетительница. — Хочу помочь человеку. Бедный Омура. Ведь ему некуда деться. А мы держим в Иокогаме китайский ресторанчик «Весна». Он мог бы у нас жить и прислуживать в ресторане. А для вас ведь он, наверное, только обуза? Мы так поняли из газеты.

— А кто это «мы»?

— Мы с мужем. Он китаец. И Омура ведь тоже китаец, верно? Свой своего чует. Голос крови! Муж мой очень жалеет своих соотечественников. Дело не в подданстве. Природа, она себя даёт знать.

— Не знаю, что и ответить, — сказал Куросима. — Всё не так просто. Дело в процессе расследования… Подданство этого человека мы не можем определить, но если будет окончательно установлено, что он не питает никаких враждебных намерений в отношении Японии, не исключено, что его освободят под залог. И вполне возможно, что благодаря вашему бескорыстному покровительству удастся получить подтверждение его японского подданства, на чём он так настаивает.

— Освободят под залог? — удивлённо переспросила женщина, заглядывая Куросиме в лицо и обдавая его запахом дешёвых духов и пота.

— Да. Залог в триста тысяч иен.

— Многовато… — протянула она и тут же спохватилась: — Впрочем, дело не в деньгах… Ну так как, покажете вы мне своего Омуру-сана?

Хотя она и прибавила к фамилии вежливое «сан», но говорила таким тоном, словно речь шла о покупке раба. Как ни раздражала Куросиму эта особа, он всё же решил предоставить ей свидание с Омурой.

Ведь если результаты расследования окажутся для Омуры благоприятными, станет вполне возможным его освобождение под залог. Больше того, можно рассчитывать и на то, что со временем ему даже будет выдано специальное разрешение на постоянное проживание в Японии. Пусть он человек странный, загадочный, но ведь он человек, и его нельзя полностью лишать человеческих прав. Что-нибудь для него можно сделать. Авось предложение этой женщины и пригодится. Кроме того, она, по-видимому, хорошо говорит по-китайски, и из их разговора можно будет узнать что-нибудь новое.

Куросима сделал шаг к двери, собираясь пойти за Омурой, но тут женщина повелительно окликнула его:

— Постойте, постойте! Принесите мне посмотреть заодно и его вещи!

— Вещи? Вы же пришли говорить с Омурой, а не рассматривать его вещи.

— Ну и что? Разве одно другому помешает?

Куросима с трудом удержался, так хотелось ему выставить за дверь эту наглую особу.

— Ладно, я удовлетворю ваше любопытство. Его имущество состоит из одного полотенца, зубной щётки, палочек для еды, мешочка с солью, трёх кусков хозяйственного мыла, буддийского молитвенника на санскрите… Да ещё сорока таиландских бат, — бросил Куросима и направился в первый корпус.

Это странное свидание началось. Приведённый в приёмную Фукуо Омура даже не взглянул на женщину, назвавшую себя Намиэ Лю. Молча, опустив голову и размахивая руками, он принялся расхаживать взад и вперёд по комнате. Особенно разгуливать по этой клетушке было негде. Долговязый, неуклюжий, он, скорее топтался на месте.

Куросима, тоже молча стоя у входа, наблюдал за этой парой. После взбучки, которую Омура недавно получил, он, видимо, инстинктивно боялся встречи с женщиной. Намиэ что-то быстро залопотала по-китайски. Куросиме показалось, что она часто поминает «трепанги» — неотъемлемую принадлежность китайской кухни. Может быть, она ему говорила, что он здесь, дескать, как пойманный трепанг. Омура ничего ей не отвечал и лишь изредка вскидывал голову, бросая на женщину взгляд, в котором были испуг и отказ, и снова принимался беспокойно ходить по комнате.

Вдруг Намиэ подскочила к нему, криво усмехнулась и схватила его за руку.

— Да вы успокойтесь, — проговорила она. — Вон ведь какой здоровенный! Такой за двоих может работать. — Без всякого стеснения она задрала ему рукав и с явным чувственным удовольствием стала ощупывать его мускулы.

Омура сперва замер, потом конвульсивно отдёрнул руку.

— Ничего, привыкнешь, — расхохоталась Намиэ.

— Пожалуй, хватит, — гадливо поморщившись, сказал Куросима.

— Что ж, хватит, — как ни в чём не бывало ответила женщина. Зло глянув на Куросиму, она, однако, сумела выдавить улыбку и сказала: — Я ведь действую из чистого человеколюбия. К тому же, если я что задумаю, обязательно своего добьюсь…

 

3

«Если я что задумаю, обязательно своего добьюсь!» Слова эти не выходили из головы Куросимы, и он всю вторую половину дня никак не мог заняться работой.

Он доложил обо всём начальнику отделения Итинари.

— Да, дошлая, видно, баба, — заметил Итинари.

— В её поведении есть что-то странное и грязноватое… — сказал Куросима.

— Да, пожалуй. Только вряд ли ради одной похоти эта особа станет покупать человека.

— Так-то оно так…

— Постой, ты говоришь, она упоминала трепангов? Хм! А ведь трепанги, говорят, повышают мужскую способность. Вполне вероятно, что твоя интуиция тебя не обманывает. Эта дамочка хочет приобрести Омуру либо как раба, либо как любовника на содержании.

— Да нет, не думаю.

— Ладно, я пошутил, — заулыбался Итинари. — Кстати, а та Фусако Омура, кажется, тоже проявила к нему немалый интерес. Знаешь, женское упорство часто вещь загадочная, нам его не понять.

Куросима негодовал. Ему хотелось заявить, что у Фусако Омура совсем другие побуждения, у неё нет ничего общего с такой особой, как Намиэ Лю. Но он промолчал, не желая дать Итинари повод для фривольной болтовни.

Тут на столе начальника отделения зазвонил телефон. Он снял трубку и, прикрывая рукой мембрану, сказал:

— Ого! Ещё один посетитель!

Лицо Итинари расплылось в улыбке.

Из бюро пропусков ему, видно, что-то подробно докладывали, и он всё держал трубку. Наконец он её повесил, и добродушная улыбка сошла с его лица.

— Этот посетитель, — медленно проговорил он, — хочет повидаться сначала лично со мной. Проводи его, пожалуйста, сюда.

— Есть! — отозвался Куросима.

Войдя в бюро пропусков, он увидел плотного краснолицего мужчину лет пятидесяти в лёгком белом пиджаке в полоску, похожего на директора фирмы. Окинув Куросиму строгим проницательным взглядом, он протянул ему визитную карточку. Там значилось: «Ундзо Тангэ. Исследовательская лаборатория по изучению текущих событий на Дальнем Востоке».

Куросима ушёл к себе. Минут через тридцать Итинари его вызвал.

— Фукуо Омура в камере? — спросил он.

— Нет, — ответил Куросима. — Сейчас прогулка китайцев из первого корпуса, и он во внутреннем дворе.

Начальник, отделения повернулся к Ундзо Тангэ.

— Неудачно получилось. Подождёте, пока прогулка кончится?

— Да нет, — ответил тот. — Может, вы мне покажете его на прогулке? Это как раз удобно, можно предварительно удостовериться, он ли это.

— Что ж, ладно. Пошли, Куросима!

Они вышли из кабинета и направились к выходу во внутренний двор. Примерно на полпути к первому корпусу ступенькой ниже была стеклянная дверь с решёткой. Здесь они остановились. Через дверь виднелась прямоугольная площадка размером в два теннисных корта. Это и была лагерная площадка для прогулок. Окружённая со всех сторон стенами двухэтажного здания, за которым уже садилось солнце, она сейчас казалась особенно белой.

Во дворе ничего не было. Чахлый бурьян на белевшей земле напоминал жухлые водоросли. На площадке сиротливо торчала баскетбольная стойка, и на заржавленном круге висела рваная сетка корзины.

— Что-то не видно ваших подопечных, — нахмурился Тангэ.

В это время с левой стороны двора послышался лёгкий шум шагов. Одетые в одни рубашки, китайцы, выстроенные попарно, медленно проходили мимо зарешечённой стеклянной двери, отбрасывавшей тень. Некоторые перешучивались. Со света они, разумеется, не могли видеть наблюдателей, стоявших в тёмном коридоре за дверью. За исключением пяти человек, которым нездоровилось, и четверых, находившихся в одиночках, остальные девятнадцать были на прогулке. Шествие замыкал Фукуо Омура.

— Вот он! — показал пальцем начальник отделения Итинари, обращаясь к Тангэ.

Неизменно бесстрастное, рассеянное лицо Омуры, напоминавшее морду сома, медленно проплыло за стеклянной дверью. За толстым стеклом и отбрасывающей тень железной решёткой черты его казались ещё более расплывчатыми и неопределёнными, чем на фотографии, помещённой в газете.

— Н-да, не очень похож. Впрочем… — проговорил Ундзо Тангэ, словно усиленно напрягая память. Похмыкивая, он вытянул бычью шею и пристально глядел вслед удаляющемуся Омуре. От напряжения на шее у него выступил пот. — Дело в том, что я его отправил на дело сразу же, как он поступил в моё распоряжение.

— Господин Тангэ в прошлом майор, он был штабным офицером, служил в наших частях в районе Малайи, — прошептал Итинари на ухо Куросиме.

— Да? — невольно громко произнёс Куросима.

Как бы желая рассеять его сомнения, Тангэ уверенным, сипловатым басом заговорил:

— В своё время я забросил группу своих подчинённых с севера Таиланда в пограничный район китайской провинции Юньнань. Переодетых в местную национальную форму офицера, унтер-офицера и трёх солдат — всего пять человек. Они должны были собирать информацию о китайских воинских частях и аннамских партизанах, действовавших в джунглях в районе бассейна реки Меконг. Это было перед самым концом войны. Потом радиосвязь прервалась, и я так до сих пор и не знаю, что с ними сталось.

— Значит, вы полагаете, что Фукуо Омура может быть одним из этих солдат?

— Нет, не солдат. Офицер. Подпоручик пехоты, Это был блестящий офицер, окончивший офицерскую школу Накано. Его фамилия Угаи. Если бы даже остальные, унтер-офицер и солдаты, все до одного погибли насильственной смертью, он бы непременно остался в живых и выполнял свой долг.

— Долг?

— Да, долг! — насмешливо улыбнулся Ундзо Тангэ. — Именно долг, возложенный на него семнадцать лет назад. Ха-ха-ха! Вам непонятно? А я предвидел на шестнадцать лет вперёд, и долг, этот существует до сих пор.

— Не понимаю, — нахмурился Куросима. — О чём вы?

— Хм! Да уж куда вам понять! Вы ведь человек послевоенного воспитания. Вашему поколению, можно сказать, только голубей разводить! Правда, господин Итинари?

Начальник отделения в ответ на фамильярный вопрос Тангэ смущённо заморгал:

— Да, но времена-то переменились…

— Конечно, переменились! Ещё как. Ха-ха-ха!.. Поэтому-то я и оставил в джунглях своих «ридзантедзя».

— А что значит это странное слово? — сурово спросил Куросима.

— Я вижу, вы полный профан, — сердито проговорил Тангэ, сверкнув узенькими глазками. — Это военные шпионы, самостоятельно действующие в стане противника. Или, пользуясь современной терминологией, диверсанты-разведчики в тылу противника. В каждом фронтовом штабе о них знает лишь один офицер разведывательного отдела…

— Значит, вы были разведчиком?

— Да. И я отправил с заданием подпоручика Угаи с группой. Тангэ горделиво выпятил грудь, и Куросима замолк.

— Как бы там ни было, а главный вопрос в том, является ли этот человек подпоручиком Угаи, не так ли? — нарушил молчание Итинари.

— Трудно сказать сразу, — уклонился Ундзо Тангэ. Затем, указывая пальцем на Фукуо Омуру, который, присев на корточки под волейбольной сеткой, не то рвал траву, не то просто шарил рукой по земле, продолжал: — Лица, кончавшие школу Накано, вычёркивались даже из посемейных списков, они воспитывались так, чтобы уметь превращаться в совершенно иных людей. Пока я могу только сказать, что этот Омура такого же роста, что и подпоручик Угаи. Правда, черты лица вроде бы другие… Но ведь семнадцать лет — срок немалый… Да и жить приходилось в таких условиях, которые могли сильно изменить внешность.

— Всё так, но он ведь не называет себя подпоручиком Угаи и к тому же говорит только по-китайски, — заметил Итинари.

— Понятно, понятно, — заулыбался Тангэ. — Что ж, завтра я снова к вам загляну.

— Собираетесь ещё прийти?

— Мне же надо удостовериться. У меня есть про запас один надёжный способ. Кроме того, с вашего разрешения, я хотел бы взглянуть на его вещи.