Старушка Ульяна, которая кочует с Ильей Багличем, — ему не жена. Она обманула старика. Она пришла к Багличу с туеском, в котором был бисер и нитки, и попросила:

— Я с тобой одним хозяйством жить хочу. Ты возьми меня… Я так знаю, через полгода умру или через год умру…

Старушка пришла к нему сразу со своими вещами, а Баглич ничего не сказал. Потом она притащила оленью шкуру и старое заячье одеяло. Умру — нужно было сказать это слово, чтобы Илья не мог отказать. Он сразу подумал, что она хочет его обмануть. Предвидеть никто не может, когда сердце ударит первый раз и последний.

Илья сам никого не хотел звать. Его жена пропала, когда они спускались в лодке через Чертов порог с верховья Келлога. Они всегда проходили этот порог в своей надежной лодке. В тот раз жена сидела на корме, — когда в спокойной воде Илья обернулся, старухи там не было. Так пропала первая жена. Она сидела на корме этой окаянной лодки, и он отдал эту лодку людям задаром. Теперь у него другая старуха, все знают, что Илью Баглича она взяла обманом.

Что тут поделаешь? Весной Илья стал мастерить новую лодку. Он свалил два нестарых кедра, расколол их и натесал плах; сколотил лодку, проконопатил ее мхом, который по-русски называется кукушкин лен, это самый хороший мох, русские им конопатят избы, а кето — лодки. Илья кочевал в новой лодке: со второй женой спустился рыбачить на Енисей. Они жили в палатке с печкой и ставили сети, добывали понемногу рыбы и сдавали на плашкоут со льдом. Перед холодами Илья и старуха бечевой потащили лодку назад. Их обгоняли лодки с моторами. Илья не привык к моторам, не умел обращаться с ними да и на пенсию сразу мотор не купишь. Старики по очереди тянули лодку против течения бечевой, пока тот, кто идет в лямке, не уставал.

Несколько раз в день приставали есть и пить чай, иногда это было место, где они останавливались весной, когда спускались к Енисею. Ульяна поднималась наверх и кричала радостно, что все на месте. Это означало, что сохранился с весны воткнутый в землю кривой сук для котелка, береста и есть сушина. Хотя вокруг было много сушин и найти бересту — мало труда, старики радовались, когда все это оказывалось на месте. На ночь они ставили палатку. Палатка была старая, верх брезентовый, а боковины из бязи. Илья дорожил палаткой, хотя в селении была еще одна: зимняя, новая, из черного брезента, дорогая.

Вечером Илья ставил сеть и высматривал ее через пару часов, щука попадалась почти всегда, иногда он добывал сижка или пелядку. Когда попадалась эта рыба, старуха очень радовалась. Если попадалась щука, Ульяна тоже была довольна. Случалось, Илья добывал утку, это было большое, радостное событие, и Ульяна ощипывала птицу на ходу. В пути у них было много других забот. Нужно отчерпывать берестяным ковшиком воду, надежно привязывать лодку на ночь, ставить и снимать каркас для палатки, проходить перекаты, переплавляться, чтобы течение не очень сносило лодку, — грести туда, на другую сторону, где берег для ходьбы более удобный. К селению они поднимались две недели и в конце торопились. Начались холодные ночи перед шугой, много сил и времени уходило на рыбалку. Перед льдом нужно было добыть рыбы про запас. Они успели пройти до большой шуги и вытащили лодку. Лодку им помогли вытащить повыше. Все это очень важные дела. Так они кочевали.

* * *

Лицо у Ульяны желтоватое, сморщенное. Она курила трубку, вырезанную из корня черемухи. Ульяна сидела на корточках и переворачивала лепешку, лепешка пеклась прямо на железе печки. Палатка была небольшая, печка стояла недалеко от выхода из палатки. Труба шла сквозь неровную дыру в разделке, — разделка, пришитая к брезенту проволокой, сделана из расплющенной алюминиевой тарелки.

Илья Баглич сидел на оленьей шкуре и смотрел в жерло на огонь.

Старуха взяла горячую лепешку, поднесла ее к уху и постучала по корке согнутым пальцем. Звук был громкий, как об сухую доску.

— Можно исть, — сказала она, как говорят русские. Все так говорят, когда еда приготовлена. Ульяна не выпускала чубук из угла рта.

Илья Баглич не смотрел на нее и ее не слышал. Он смотрел на огонь. Илья в это время вспомнил, как однажды стоял на круче у поселка, а с берега реки поднимался учитель — ноги у того тонули в песке: на шее сидел сынишка учителя, он был обут в маленькие валенки. Он держался за уши отца и весело распевал во все горло: «Старые дожди! Старые дожди! Ста-рые дожди!..» Голос был негромкий.

Было жарко. Льдины проплывали редко; снег сошел недавно, и по большой воде поднялся караван с товаром: два буксира и две баржи. Война закончилась давно, и теперь приходили большие баржи. Баржи были с домиками. У барж было много народа, но Илья не ходил туда, кое-кто возвращался наверх и учитель возвращался, а его сын пел. Илья потом каждый раз вспоминал эту песню и думал, как так бывает: старые дожди! Он не мог понять, что это значит: старые дожди.

— …Ста-ры-е дож-ди, — повторил он вслух.

— Что? — спросила старуха, разламывая лепешку.

Илья не ответил. Она посмотрела на него и вытащила чубук изо рта.

— Хлеб готовый, — сказала Ульяна громче. — Можно ись.

Илья посмотрел на лепешку — от лепешки шел пар. Он посмотрел в лицо Ульяны и отвернулся к огню. Он не слышал ее.

* * *

Илья Баглич — оленный человек. У него четыре оленя. Он охотник, все лето олени ходят в общем стаде. Когда озера замерзают, снег закрывает мхи и вечнозеленые кустики брусники, охотники идут ловить оленей, — так начинается промысел. Илья выезжает, когда снег глубокий. Четыре оленя— это две упряжки; две нарты — мало для настоящей работы: когда есть десять нарт, можно брать много груза, глубокий снег — не беда. Можно сделать много переходов, идти туда, где есть больше белки — на реку Каменный Дубчес или на Таз. Впереди идет молодой охотник или его жена и мнет лужами снег, за ним пара оленей с нартами без груза, потом упряжки с гружеными нартами. Когда есть жена, сын и невестка, прогладывать лыжню по очереди нетрудно и можно делать много аргишей. Илье досталась хорошая жена, с ней часто бывала удача. И когда они делали стан в селении близко от магазина с вином, он никогда, как другие, не таскал ее за волосы по снегу словно нарту. У него было много оленей, по он убивал одного за другим, чтобы помянуть родню. Нескольких он застрелил, когда пропал сын, бил их, когда пропала жена. Илья звал народ поминать свою бабу.

Десять нарт, запряженных оленями, — очень хорошо. Теперь только четыре оленя, и долго кочевать нельзя. Можно уехать по реке недалеко от поселка, так, один-два аргиша, больше нельзя. Больше и не надо. Он старый, какой он охотник, у него пенсия и ему много промышлять не надо. Сделать один-два аргиша, лес там хороший; сухие дрова есть, можно ходить за белкой — недалеко. А кончится мука — в поселок недалеко.

Реку сковало льдом, метелью занесло берега и мхи в лесу. Илья и Ульяна снабдились, погрузили на голые оленьи нарты продукты и черную зимнюю палатку.

Первой упряжкой правил Илья. На его нарте лежали камусные лыжи и топор, ружье сбоку на оленьей шкуре, на которой он сидел, и палатка с печкой сзади. На второй нарте, у старухи, продукты, пила, голицы и одеяло. Старые олени летом поправились, бежали по реке быстро. На льду было не очень много снега, и свежая наледь встречалась редко. На крутых поворотах, где струя течения была узкая, еще попадались полыньи, над ними стоял туман. Олени не боялись реки — старик был осторожен, задняя упряжка бежала по следу передней. В одном месте река изгибалась, почти встречала самое себя, в том месте парилось много открытой воды, но Илья завернул оленей в лес спрямить путь. Снег в лесу глубокий и бродный. Когда задняя упряжка догнала переднюю, его новая жена соскочила с нарты и надела голицы. Она пошла вперед: мяла снег и выбирала путь между деревьями, чтобы проехали нарты. Оленям было легче, и обе упряжки двигались за ней.

* * *

Илья думал, что сила у нее еще есть и она умрет не так скоро, что снег в этом году очень глубокий, у кого собаки, никакой охоты с ними не будет. А ему все равно: у него нет собак давно. Раньше он держал их, но все они гибли одна за другой: ему попадались работящие, смелые лайки. Последняя погибла, когда они с невесткой добывали зверя из берлоги, — всех их губило то, что они были слишком смелые; и сын был сильно смелый и тоже пропал. Илья и раньше знал, что те, которые сильно смелые, пропадают обязательно. И он перестал держать собак, потому что им с Ильей нет удачи, — он посчитал, что сам их всех убивает, и не надо их больше убивать.

Он думал, что снега навалит еще больше и охота не будет хорошая, но ему все равно; эта старуха не имеет пенсии, но одну белку в день он добудет, им незачем торопиться, больше не надо. Когда была жена, сын и невестка и он ждал внуков, и всегда очень торопился, и они уходили далеко, а теперь сделать один аргиш — вот все, что ему надо.

Старуха вышла к реке. Илья остановил оленей на краю бора, и они сразу принялись разгребать снег.

— Надо чаевать, — сказал Илья.

Он разжег костер. Ульяна спустилась на реку с топором и принесла в чайнике лед. Она увидела на той стороне, подальше, под обрывом, глухарей, которые искали камешки.

— Птица есть, — сказала она Илье, когда поднялась наверх. — Сильно занятые, совсем недалеко— пять птиц. Тепло будет.

Она сняла голицы и положила их на нарту. Старики строгали рыбу, пили чай и ехали мимо глухарей. Илья добыл молодого глухаря. Они ехали по реке очень долго, и попадались еще следы глухарей, а потом им встретился след росомахи, очень большой: как будто короткий человек ходил на кулаках. Она бежала навстречу, большая росомаха. Илья подумал, что она слышала выстрел, и Ульяна так подумала. Росомаха не спеша будет искать, где старик охотился, и найдет место, где птица упала, и найдет и съест желудок, который на ходу выбросила старуха. Повернет по следу оленей и будет неторопливо бежать аж до стана и кружить, но ей там ничем не поживиться: когда Илья будет гайновать белку— старуха в лагере, а старые олени копытят мох недалеко. Илья плюнул на след — он не любил этого зверя, который разгребает свежие могилы кето; росомаха никогда не торопится, она очень осторожна, добыть ее очень трудно — она не пропадет никогда. Илья плюнул и выругался, а Ульяна бросила за спину немного табака. Это все, что они могли предпринять против ушлого хищника.

Недалеко от того места, где Илья хотел сделать стан, они встретили след лося. След был большой, зверь медленно переходил реку, он шел на низкий берег, там было много тальника, еловый и пихтовый — черный лес. Лось останавливался, слушал звуки с той стороны, брал губами снег, и река зверя держала.

Они остановились на высоком берегу, — в сосновом бору много мха для оленей и хорошие сушины, и это место все выбирали. Старики распрягли оленей, выкопали яму для палатки. Поставили палатку и печку, сложили лежанку из сухих тонких кряжей и пихтовой хвои; они распилили одну нетолстую сушину на дрова. Ульяна переворачивала лепешку на железной печке, Илья сидел на шкуре и смотрел в огонь.

* * *

Он вспомнил, что вспоминал всегда, как пришел караван и сын учителя держался за уши отца и распевал песню о старых дождях. Илья каждый раз приходил к тому, что это непонятная, а может быть, неверная песня. Слова ему эти непонятны: когда дождь проходит, его уже нет: дождь не может быть старым, он пропадает.

Потом он стал думать о том времени перед самой войной, когда сын взял жену и они вчетвером кочевали одну зиму на Каменный Дубчес. Сын и невестка по очереди прокладывали лыжню, и упряжек было много, а жена Ильи ехала на последней нарте. Они сделали шестнадцать аргишей и нашли очень много белок. Илья и сейчас хорошо помнит, на каких станах они добывали белки больше всего. Как собака нашла берлогу, Илья с сыном не хотели бить зверя, забирали лайку от чела, а она лезла туда, забирать было трудно, невестка стояла с ружьем и их прикрывала, и как она сама стреляла. Она была молодая, здоровая, и сын был веселый, и Илья был крепкий, и всем им было очень хорошо. Илья с радостью говорил, что нынче всем есть большая удача. На промысле и во время войны была удача. В селение приехал районный уполномоченный, охотники собрались его слушать; Илья сидел на полу у стены и рассматривал хромовые сапоги и галифе. Уполномоченный говорил, что народу теперь очень трудно, добровольцы из Красноярска уехали на фронт, и теперь надо промышлять хорошо. «Помогать им нужно, — говорил он. — Один сданный песец — пулемет. Одна белка — коробка патронов», — так он сказал. Песцов Илья не добывал, кето песцов промышляют мало, а белок он добывал очень хорошо. Один сезон они с женой и невесткой добыли очень много, Илье дали премию: хромовые сапоги, как у приезжавшего уполномоченного. Возвращаясь с охоты, Илья иногда снимал унтайки и надевал сапоги, ложился на шкуры и смотрел. Ему нравилось лежать так. Сапоги блестели даже в темноте, ему нравилось смотреть, как они блестят. Старику и сейчас снится иногда, как он лежит, а они блестят и пахнут…

Старуха смотрела на Илью. «Ему совсем плохо. Его род кончается», — думала Ульяна. Она сунула Илье в руку кружку с чаем и кусок лепешки. Он макал, еду в чашку с маслом и смотрел в огонь. Потом они ждали, когда сварится птица, и ели птицу. И пили чай. Илья выходил давать соль оленям и мял тропу, чтобы облегчиться. Он смотрел на небо. Мороз был сильный, но звезды неяркие, мутноватые. «Снег может пойти утром, будет ветер», — подумал он. Илья возвратился в палатку, разделся, подвесил унтайки и пакульки, лег лицом к печке, прикрылся заячьим одеялом, а старуха вышла и потом вернулась.

— Утром снег будет, — сказала она. — Ветер будет.

Илья не спал, когда Ульяна перелезла через его ноги и легла за его спиной.

«Чужая старуха, но все-таки от нее есть тепло. Она еще может греть спину. Вдвоем спать не так холодно…» Он слушал, как топчутся и фыркают олени, и не спал долго. «Много ел, — думал он. — В тайге жить хорошо. После войны все были бедные, а лесные люди голод знали мало. Рыба есть, птица есть, беличьи задки есть…»

* * *

Война окончилась, лед на реке прошел, они с женой и невесткой сидели в устье Маленькой Кыксы и высматривали сети. Плыл в ветке один кето и сказал, что Илью зовут в сельсовет. Председатель сказал, что пришла бумага из Харькова. В конце войны сын Ильи был в госпитале в Харькове. Есть такой город Харьков. Сын Ильи был уже совсем здоровый, их, кто выздоровел, построили и объявили приказ, что война окончена. Ему сказали, что теперь он, наконец, может вернуться к своим оленям. Он умер от ран в тот день, когда уезжал домой. Так было написано в письме, которое пришло.

— Так-то твой сын был уже совсем здоровый, но его сердце ослабло, — сказал председатель. Такое письмо пришло в сельсовет и еще пришла медаль и бумага, в которой говорилось, какой он храбрый.

— Он был смелый! — сказал председатель. — Кето немногие имеют фронтовую медаль. Твой сын всегда был самый боевой.

«Раз ему дали медаль — он был сильно смелый», — подумал Илья.

Илья вставал и топил печку, потом он заснул. Старик хотел проснуться рано, но Ульяна проснулась раньше. Она затопила печку, они оделись и ели. Илья разогнул сплющенный, черный от копоти котелок из консервной банки с этикеткой «Глобус», положил в него кусок масла и кусок плиточного чая, бросил котелок в маленький рюкзак и вышел из палатки. Он опустил топорик в кольцо на поясном ремне, повесил за спину ружье. Снег шел, ветер дул с запада, мороз стал слабый. Камус скользил, и лыжи катились хорошо. Лосиный след на реке замело, и в этом месте выступила наледь. Илья без труда отыскал следы на другой стороне в тальнике. Лось кормился и оставил много глубоких следов. Илья знал, что зверь ушел ночевать в ельники, подальше от шуршащего тальника. Старик нашел след, который уходил в чащу. Он шел по следу недолго, пока не почувствовал, что зверь собирается лечь. Тогда Илья снял лыжи, побрел по смерзшейся борозде пешком, нес лыжи в руке, в другой держал ружье наготове. Он шел очень медленно, в глубокой неровной борозде идти трудно, снег все равно проваливался. Чтобы было тихо, надо идти долго. Он увидел, как лось встает между трех пихт; лось повернул голову в его сторону и прядал ушами. Сохатые всегда так смотрят, а потом они должны бежать, но если человек увидит первый, то он успевает выстрелить. Илья успел: в горб над передними лопатками. Илью отбросило назад, а лось сразу упал.

Бык — большой. Он лежал между пихтами и бил по дереву задними ногами.

Илья развел костер рядом с тушей. Срубил пихтушку для таганка, зачерпнул котелком снега, над костром он быстро таял; в котелок входило две кружки чая. Илья отаптывал снег у туши; ему не повезло: туша лежала между деревьями, нужно было повернуть зверя на спину, а для старого человека это трудно. Илья не хотел разделывать зверя как попало; напрягаясь, он притянул заднюю ногу к ближнему дереву, привязал ее к стволу поясным ремнем; упираясь, давил на переднюю лопатку, и зверь повернулся на спину. Это тяжелая работа для одного — Илья сразу устал. Он положил лыжи камусом вверх, надергал шерсти и сложил ее на камус; бросил в кипяток чай и масло и добавил сучьев в костер. Он сел на лыжи и прислонился к теплому звериному боку.

Поворачивать тушу вдвоем — нелегко, а одному слишком трудно, ему было жарко, хотя телогрейка была старая, со свалявшейся ватой и дул ветер. Одному очень тяжело, теперь нужно отдыхать долго, но он, Илья, знал, что надо делать…

* * *

Эту телогрейку купила его жена. Она пришла из магазина вечером, а на следующее утро он поехал в город Харьков. Сначала он спускался на лодке с рыбаками к Енисею, там они остановили белый теплоход. Самый маленький рыбак может махнуть рукой и остановить любой теплоход: такой новый закон. Илью поддержали матросы, когда он залез на борт. Он первый раз плыл на теплоходе. Старик ходил по всем палубам и лестницам мимо больших зеркал, пробрался вслед за механиком в машинное отделение. Он обошел все судно, — оно плыло к Красноярску долго. Илья никогда не бывал в Красноярске, он и в районном центре ни разу не был.

— Куда едешь? — спросили его.

— Город Харьков! — ответил Илья весело. Илья был рад, когда его спрашивали о чем-нибудь.

— Далеко тебе ехать…

— Сильно далеко, сильно далеко! — соглашался Илья.

— Давай выпьем?

— Можно будет, — ответил он. — Рыба — есть, — он стал развязывать мешок. — …Пелядка есть, два сижка есть…

Он вступил на один из причалов и пошел с пассажирами мимо речного вокзала по асфальту тротуара. Пустой мешок висел у Ильи за плечами. Он шел в новой телогрейке и не очень новой шапке с опущенными наушниками, здесь был юг, было тепло. Он шел сначала, как и все, быстро, потом стал осматриваться и останавливаться. Так же неровно бредет лось, когда выходит из соснового леса на свежую наледь реки. Люди торопились, но Илья увидел двоих, мужчину и женщину, которые стояли и разговаривали. Он остановился и стал слушать. Ему было интересно узнать, о чем они говорят. Он стоял рядом долго, потом мужчина повернулся к нему и женщина повернулась.

— Тебе чего надо? — лицо у мужчины было злое.

Илья оробел и ответил скороспешно:

— Ничего не надо.

— Ну раз ничего не надо, — недовольно закричал тот, — то иди своей дорогой!.. Ну! Чеши, куда шел!

Илья повернулся и побрел назад к причалу.

— …Сильно далеко город Харьков, — объяснил он тем же матросам на том же теплоходе, а потом и рыбакам, и в селении. — Далеко!

«…Нужно было старуху послать. Старуха бы доехала», — думал он.

Илья отдыхал, опираясь спиной о бок лося. Тяжелый лось — большая удача. Заведующий зверофермой обрадуется. Начальник промыслового участка обрадуется: «Никто еще не добыл — старик первый добыл!» Можно притащить части туши к реке, сложить на лед и, возможно, залетит помочь маленький самолет на лыжах. Илье всю жизнь удача, но теперь он слабый. Когда они кочевали на Каменный Дубчес, перед войной, промысел шел хорошо, им было весело, и сын говорил:

— Это такой у тебя бог: Удача. Бог не дает — человек дает. Голодный год будет — тебе твой бог куль муки даст?.. Нет, не даст! А человек — даст!

…Зачем ему такой большой зверь? Пенсия есть. Какой он охотник — так, старый человек! Другие, сильные пусть добывают! Силы нет, внуков нет — зачем зверь, какая охота! Его род прошел, он последний, как дождь, который пропадает. Годы прошли, не осталось и следа. Ему никогда не было удачи!..

* * *

Илья не возвратился к палатке вечером. Старуха Ульяна слышала выстрел — она знала, что Илья добыл зверя. День был теплый, и она решила, что Илья остался ночевать у туши. «Он разрубил тушу и мясо морозит. Сидит, топит сало и жарит печень», — подумала старуха.

Ночью был мороз, старик не пришел утром. Тогда она стала на голицы, пересекла реку и пошла по следу. Ульяна быстро нашла старика, ведь пришлось идти не очень далеко. Она увидела: Илья прислонился затылком к шкуре, держал в руке нож и смотрел в потухший костер. Вода в котелке над кострищем замерзла. Лось лежал на спине, передние ноги согнуты в коленях; брюхо было распорото, белый желудок раздулся и выпирал поверх шкуры. Старуха сделала из голиц волокушу и положила на нее лицом вверх его согнутое тело. Она надела лыжи Ильи и промяла лыжню к реке так, чтобы было близко и попадалось меньше валежин. До берега было недалеко, но она тащила волокушу долго. Вечером она запрягла оленей и привезла Илью с берега к палатке. Вторая жена Ильи знала, что надо делать, кето живут в тайге и их хоронят у последнего стана. Старик также знал, что делать, если бы пришлось хоронить ее.

Ночью старуха рубила сушины на кряжи, рыла в снегу яму и складывала костер. Она таскала кряжи по снегу со всех сторон и таяла костром землю, передвигала костер, рубила корни, вычерпывала жижу тарелкой. Когда яма стала глубокой, Ульяна набирала талую землю в кастрюлю и поднимала. Лицо у старухи почернело. Весь следующий день она углубляла яму; Илья лежал у костра и оттаивал. Она сушила у костра свои грязные камусные рукавицы и пила чай. Потом вымыла Илье лицо и вымыла ему руки; тело оттаяло и она немного выпрямила его. Старуха устлала дно могилы пихтовыми ветками, опустила Илью, спустилась сама, уложила его на хвое.

Дно было сделано с наклоном, Илья лежал лицом в сторону солнца, как был, в охотничьей одежде, и нож в чехле, как и всегда, остался недалеко от его рук. Ульяна выбралась из ямы, стала на колени, попрощалась с Ильей. Она сбросила на него одеяло и посохом расправила, хорошо укрыла лицо, затем сбросила талую землю и мерзлые комья и завалила могилу тремя толстыми тяжелыми кряжами.

Старуха убила из ружья двух оленей и разделала их туши, сложила у могилы передние части со шкурами, копытами, головами. Она собрала посуду Ильи и положила у могилы ее, муку, немного чая, — все это она оставляла Илье: такой закон. Потом она запрягла двух оленей, погрузила на нарту палатку и остальное оленье мясо, задние части, и олени побежали.

Ульяна толкала шестом им в зады.

Быстрее! Старики, те, кто будет близко от селения и те, кому он не раз помогал, должны поесть мясо. Быстрей! Быстрей! Эта вторая жена Ильи придет и скажет, что старик добыл лося, и за тушей поедут. Она скажет, что Илья умер, и кто захочет, станут готовить мясо его оленей и будут поминать Илью. Женщина, которая когда-то была невесткой Ильи и кочевала на промысле, придет тоже. Она придет со своим новым мужем, и они будут сидеть тихо. «Его род прошел. Вот и все. Кто виноват? Никто не виноват. Сын с войны не вернулся, а другого нет, война — не родная мать: род кончился», — будут думать люди. Слепой Семен, самый лучший друг Ильи, заплачет, будет искать ружье и выстрелит в небо. А потом он возвратится и крикнет старухе:

— Ты все делала как надо?

Все замолчат и будут смотреть на нее. Она кивнет головой, что все было как положено.

— Городьбу надо. И больше ничего. Камень большой надо, — добавит она.

И все люди загудят, перебивая друг друга:

— Хорошо, хорошо, она делала все правильно!

Так скажут они, так ответит она.