— Странно, — изумилась Миа, ещё вечером он был без сознания, — не мог же он за ночь выздороветь.

— А ты уверена, что он не притворялся? — спросил Антонович.

— Даже не знаю.

— В любом случае, — встрял в разговор я, — никуда он от нас на этом острове не денется. Рано или поздно мы с ним столкнёмся. Миа, а что он в бреду говорил?

— А я знаю? Лепетал что-то на неизвестном мне языке.

— Ага, — заключил я, — на лицо языковой барьер в отношениях. Я знаю два языка — русский и английский. А ты Антонович.

— Дую инглиш, водку и пиво. — Заявил Антонович. — Ну ещё и третий язык знаю.

— Какой?

— Человеческий.

— А ты, Миа, насколько я понимаю, знаешь русский и нечеловеческий.

Миа промолчала.

— Итого на троих русский, английский и нечеловеческий. Негусто.

— Может он и на английском бредил. Миа же его не знает. — Предположил Антонович.

— Ладно, — заключил я, — есть ещё язык жестов. Если что, на нём попытаемся общаться. Планы на сегодня — пруд. Антонович — тебе лопату, мне строительную каску, тебе, Миа кастрюлю. С помощью этих инструментов мы должны сегодня выкопать прудик.

— Кастрюлю я после обеда заберу, — предупредил Антонович, — она мне для процесса нужна.

Вначале решили наведать маниок, в последнее время это превратилось в добрую традицию. Тем более что он был по пути. Каково же было наше изумление, когда издалека мы увидели Пятницу, который занимался тем, что маниок наш выкапывал.

— Ах ты паскудник, — выругался Антонович, и рванулся к маниоку.

Подросток услышал ругань Антоновича и быстро исчез в зарослях.

— Ага, — подошёл я к соседу, который оценивал степень ущерба, принесённую подростком, — значит с маниоком наш новый товарищ хорошо знаком. А выращивают его в основном Экваториальной Африке и Индонезии. Поэтому рискну предположить, что он из Африки. На чём же они там разговаривают? Насколько я помню, у них там тысячи местных наречий. Так что остаётся только язык жестов.

— А чего он маниок хотел выкопать? — обиженно спросил Антонович.

— Думаю, есть хотелось.

— И что нам теперь? Часового около растения ставить?

— Такой возможности нет. Будем надеяться, что больше он трогать его не будет.

Соседа явно такая надежда не устраивала. Было видно, что он расстроился.

Так или иначе, но мы спустились к берегу Большого озера, выбрали участок пляжа в тридцати метрах от берега и принялись за работу. Грунт на копку оказался лёгок, так как являл собой сплошной песок. Через три часа работы я наткнулся на то, о чём говорила Миа. На глубине около метра залегали гладкие базальтовые плиты.

— Барский бассейн у нас выйдет. — Прокомментировал данное событие я. Плиточка блестящая на дне. Тропическое солнце.

— Ни фига себе плиточка! — отозвался сосед. — Это ж сколько тонн каждая завесит?

Мы ещё не начали рыть канал, соединяющий пруд с озером, как в наш искусственный водоём начала просачиваться вода, так что приходилось работать по колено в воде. В принципе к обеду, когда ушёл Антонович, большую часть работы мы уже сделали и Мию я отправил на рыбалку. Хотелось поскорее запустить в пруд первых обитателей.

Мие, как нарочно, попадались одни крабы. В озеро мы пускать их не решились — сбегут, как нечего делать, зато на ужин пойдут. Однако к вечеру в нашем прудике плавало несколько десятков рыбёшек разного размера.

Антонович оказался в необычайно хорошем настроении. Причиной оказалась грамм сто пятьдесят мутной жидкости на дне литровой пластиковой фляги. Я уж подумал, что сосед успел данную жидкость дегустировать, но оказалось, что его настроение достаточно поднять одним только присутствием алкоголя, сделанного собственными руками. Так или иначе, самогона было слишком мало, чтобы отметить это событие. Да и большой вопрос оставался в токсичности этого напитка — проверить решили на прибывших. Ведь им терять всё равно нечего. Тем не менее сосед уже разгребал костёр, чтобы извлечь из-под песка древесный уголь (древесину он закопал под костром заранее). Был шанс очистить самогон от ядовитых примесей, если такие имелись, при помощи угля. В эмалированном ведре была замешана очередная партия ягод, только оттенок она имела другой. Видно Антонович не останавливался на достигнутом и экспериментировал, добавив в смесь каких-то других ягод.

На следующий день вся наша троица занялась сооружением заградительной дамбы для защиты огородика. Камни, сброшенные сверху, очень быстро закончились. Пришлось снова лезть наверх, уже троём, и повторять этот процесс заново.

Вечером Миа пошла за рыбой на ужин. Благо, работать можно было теперь целый день, а рыбу руками выловить из нашего прудика. Вернулась Миа практически с пустыми руками.

— Исчезла рыба. — Развела руками она, когда мы сидели вечером около костра в лагере.

— Никто кота моего не видел? — сразу же спросил я.

Сразу же после моего рассказа, как Ра воровал рыбу из пруда на Земле, всем всё стало ясно. Единственное рыбы в нашем пруду было столько, что никакой нормальный кот за день не съел бы. Вероятно, Ра так увлёкся рыбалкой, что не успокоился, пока не выловил все достойные экземпляры. Похоже, моя идея с прудом в корне обломилась.

То, что я ошибался, выяснилось утром следующего дня. Антонович выходил по санитарным вопросам, но вернулся с веткой кустарника, на которую через жабры был нанизан с десяток увесистых рыб.

Я уставился на него в недоумении:

— Это где ж ты за пять минут столько рыбы наловил?

— Висела на колу, вбитом в песок. Прямо у входа в наш лагерь.

— Кажется я узнаю эту рыбу, — сказала Миа, рассматривая связку, — поскольку сама её и ловила.

— Ясно. — Догадался я. — Мой кот к исчезновению рыбы абсолютно непричастен. Как я понимаю, это проделки нашего чернокожего товарища.

— Мне кажется, что он захотел поблагодарить нас за своё спасение. — Предположила Миа. — Видно слишком он из дикой страны или племени, если не догадался, что пруд мы рыли специально для хранения рыбы. Просто наловил там, где сподручнее было.

— Чего же он нас так боится?

— Видно прошлая компания ему не слишком нравилась, — объяснила Миа, — пока я его досматривала, то обнаружила не один десяток шрамов на коже. Ясно, что избиениям он подвергался не раз.

— Мда, — хмыкнул Антонович, — вот и как нам теперь отучить его воровать нашу рыбу?

Этим днём мы решили продолжить строительство дамбы, тем более что камней вчера накидали изрядное количество. Маниок оживал просто-таки на глазах. Пятница его больше выкопать не пытался — видно понимал, что растение принадлежит нам. Сам парень никаких признаков своего существования не подавал — ни его самого, ни следов его жизнедеятельности никто не замечал. За весь день нам удалось построить большую часть дамбы, но отняло это у нас довольно много сил, и потому спали этой ночью мы как убитые.

— Перенос! — меня усиленно тормошила Миа.

— Что? — не понял я спросонья.

— Кто-то перенёсся. Я ведь чувствую перенос.

До меня, наконец, дошло.

— Подъём! — Заорал я Антоновичу.

— Что? Где? — послышался голос соседа.

На улице была ещё глубокая ночь. Звёзды свету не добавляли, а Луны я здесь никогда не наблюдал.

— Ну и что теперь делать? — развёл руками я. — Факелов мы изобрести не успели, а с горящей веточкой от костра далеко не уйдёшь.

— Если мы будем ждать до утра, а потом ещё и искать прибывшего, не факт, что наше зелью к этому времени будет эффективно. — Вставил Антонович.

— В принципе, — предположил я, — если идти вдоль ручья, а дорогу впотьмах я до него найду, и дальше вдоль берега Большого озера, то рано или поздно я дойду до перешейка, разделяющего Большое и Нижнее. А дальше достаточно громко покричать.

— Тоже верно, — согласился сосед и начал искать в темноте флягу с самогоном. Нашёл её и передал мне.

— Подожди, — Миа окрикнула меня в последний момент, — я с тобой.

— Не хватало мне ещё и с тобой во тьме нянчиться.

— Я вижу в темноте намного лучше, чем ты.

— Миа, что ни день, то сюрпризы!

О том, что я согласился идти с Мией, а точнее она со мной, я не пожалел. Всё наше ночное странствие, в конце концов, переросло, что ведомым стал я, а она ведущей. Самое интересное, что мы оба боялись взять друг друга за руку. Будто нам по пятнадцать лет и мы идём с кинотеатра.

Со временем мы в лагере до сих пор никак не определились. Даже дневное время мы определяли наугад, хотя вполне можно было соорудить примитивные солнечные часы. Про ночное и говорить нечего, так что мы абсолютно не представляли, сколько ещё до рассвета. И самое интересное, что рассвет, как и закат, наступал на этой планете мгновенно. За две-три минуты. Вероятно, какие-то свои особенности атмосферы. А ведь общую хронологию событий никто пока не вёл, а надо бы. А то скоро я потеряюсь во времени, сколько я здесь провёл времени.

Как только мы добрались до Большого озера, неожиданно рассвело. Мы перешли на бег. Не прошло и получаса, как мы молча созерцали буй. Буй был пуст. Никаких следов на береге мы тоже не отметили.

— Может он утонул? — Всматриваясь вдаль, произнёс я.

— Может и так. Может поплыл в темноте не в ту сторону.

Я уселся на, успевший нагреться на утреннем Солнце песок:

— Он мог доплыть до берега где угодно. Мог со стороны кустарника. Нам нужно поискать следы. И покричать, конечное. Так больше шансов найти.

— Миа! — послышался сзади язвительный голос, которого я на этом острове никогда не слышал, и вскочил, как ошпаренный.

В десяти шагов от нас стоял незнакомый светлый мужчина в зелёных облегающих шортах и майке с длинным рукавом. В руках он держал нечто, напоминающее мне катану. Ни с того ни с сего он поднял катану над головой и кинулся в нашу сторону попутно проорав действительно что-то похожее на крик японских самураев.

Я опешил.

Миа, тем временем, тоже кинулась навстречу самураю, легко поднырнула под его рубящий удар и крутанулась вокруг своей оси, пытаясь сделать подсечку. Однако самурай был тоже довольно резв, высоко подпрыгнул, не выпуская из рук оружия, приземлился на вытянутые руки, и попытался схватить Мию за шею ступнями. Миа как-то интересно — я такого ни разу не видел — одновременно отбила ступни ребром ладони. Сначала одну ступню, потом другую. С поразительно быстрой скоростью. Свободной рукой она схватила самурая за… э… промежность. Руки у того сразу подкосились но, падая, он умудрился таким же приёмом ударить Миу по внутренней стороне её ступней. Упали они вместе, но самурай как-то быстрее очухался, я даже не успел заметить, как он сидел на девушке, прижимая ей к горлу своё оружие. Надо сказать, что всё это произошло в считанные секунды, я так толком ничего сообразить не успел.

Миа что-то презрительно зашипела самураю, тот ей в ответ. Видно разговаривали они по-своему. По-самурайски. После нескольких фраз самурай начал прижимать к горлу Мии своё оружие всё сильнее.

Нет, Миа, конечное, ещё тот номер. Но она своя.

Так уж оказалось, что во время схватки они оказались совсем около меня. Если бы я вломил своей кочергой самураю в спину, то он мог своим весом втиснуть Мие в шею свою катану окончательно. Поэтому я совершил удар снизу вверх, подцепил катану кочергой, от чего она взлетела высоко вверх.

Самурай как-то быстро оценил ситуацию. Вернее оценил то, что ситуация не в его пользу, оттолкнулся от земли ногами, поймал катану на лету, и посредством ещё нескольких 'сальте-мотальте' допрыгал до воды (будто страховался от метательного снаряда), в которой и скрылся. Через пару минут его голова вынырнула уже на другом берегу Нижнего озера.

— Ну и что это за ниндзя!? — спросил я Миа, помогая ей встать.

— Alis perdolis. — произнесла она что-то напоминающее латынь.

— Чего?

— Конец нам я говорю. Они меня нашли.

— Кто они!?

Она вздохнула.

— Какая разница. Нам сейчас повезло, что он испугался и пока не понял, кто ты и на что способен. Да и здесь он пока дезориентирован. Пока. Дальше он нас всех по одиночке перебьёт.

— Да кто, он!? — я начал выходить из себя.

— Человек обученный убивать. — Странно, что после такой активной схватки, голос её был не возбуждён а, наоборот, флегматичен. — Пошли в лагерь. Надо много что обсудить.

— Самогонки я ему точно не дам. — Уверенно сказал я, всматриваясь в противоположный берег озера.

Всю обратную дорогу Миа молчала. Развести мне её хоть на одно слово не удалось.

— Ну и где? — спросил нас Антонович, когда мы пришли в лагерь. Потом, правда, увидел наши лица: моё — злобное и Мии — озадаченное:

— Что случилось то?

— Случилось то, — ох как я был зол, — что Миа в упор не хочет ничего рассказывать. Кто она? Откуда? Какого хрена за ней самураи с катанами гоняются?

— Какие самураи? — Антонович попытался потрогать мой лоб на предмет наличия у меня высокой температуры, но я его руку грубо отбил:

— Обыкновенные самураи. В зелёных педерастических трусах и такой же майке.

— Ребята, вы что!? — всерьёз забеспокоился сосед.

— А это ты у неё спроси! — я показал пальцем на Мию и уселся на песок.

Миа поняла, что дальше ей скрывать всё невозможно. С минуту на её лице отражалась какая-то бурная мыслительная деятельность. Наконец она решилась:

— Вы тут не причём! — Заявила она. — Это — мои разборки. И не вам от них страдать. Со своими проблемами я разберусь сама!

Она развернулась и пошагала в сторону Большого озера. Я попытался её остановить, побежал, и схватил её за плечо. В тот самый момент я даже не понял, что произошло — земля и небо поменялись местами, потом я крепко приложился головой и позвоночником о мягкий песок, потом последовал какой-то точный, но безбольный удар в какую-то точку между рёбер. Попытался двинуться, но понял, что тело моё парализовано. Даже подбородок от песка оторвать не могу.

Перед глазами появились босые ноги Антоновича. Веки я, кстати, тоже закрыть не мог. Они тоже были парализованы. Антонович перевернул меня на спину. Солнце начало палить прямо в глаза, а сказать соседу я это не мог.

— Девок ты, конечное, себе выбираешь… — пробормотал Антонович, пытаясь определить симптомы моего недомогания. — Очухаешься. Убить она тебя не хотела. Она плача ушла. Нет, слёз на глазах не было, но в самих глазах я много чего увидел. Она плакала от обиды, что только ей попалась человеческая душа, достойная внимания, как появляется какой-то злобный хер и зарубает всё на корню. И ещё плакала от беспомощности и отчаяния. По-моему он пошла на свою смерть, чтобы спасти нас. Только вот что будет делать тот самурай, когда получит от Мии то, что ему надо — неизвестно.

Я очень хотел выругаться матом, но, к сожалению, не мог. Не то, чтобы я не умел ругаться матом, просто не мог. По физиологическим причинам.

Самое интересное, что паралич мой сняло мгновенно. Раз — и нету. Как раз, когда стемнело.

— Значит, говоришь, она ушла на смерть? — сразу спросил я Антоновича.

— Вот видишь, — безудивительно сказал он, — я же говорил, что убивать она тебя не собиралась.

— Меня волнует одно. — Я приподнялся и спокойно сел на песок. Как будто никакого паралича и не было в помине. Как будто его время было рассчитано до секунды, до темноты, чтобы я не ринулся искать её впотьмах. — Она мне рассказывала, что некий субъект её насиловал. До меня.

Антонович вскинулся.

Я сконфузился:

— В смысле до того, как здесь появился я, был кто-то ещё. Этого 'ещё' она обвиняет в изнасиловании. Но, Антонович, видел бы ты её в рукопашной схватке… Её еле здоровый мужик с катаной одолел, одолел бы, если бы я не подсобил, но… но я бы против такого самурая и нескольких секунд не продержался.

— Может она лесбиянка? — осторожно предположил Антонович.

— Тьфу на тебя, Антонович! Серьёзные вопросы решаются, а ты всё шутишь.

— Явно прибыли за ней, — серьёзно сказал сосед, — другой вопрос откуда она? Может и с Земли. Мы ж не знаем, может сюда народ специально готовили. Но, учитывая некоторые особенности её не то, чтобы языка, а именно разговора, я склоняюсь к тому, что она не с Земли. Хотя, возможно, народ могли готовить и в изоляции. Это тогда тоже много что объяснит. Черты лица и моторика у неё чисто человеческие.

— Зато способности совсем нет.

— Слушай, — хитро улыбнулся сосед, — а зачем ты вообще её пытаешь приравнять к роду человеческому или наоборот отделить?

— Зачем? — задумался я.

— А я могу сказать, — ответил за меня Антонович, — у тебя на повестке совместная с ней жизнь, хоть ты в этом себе и не признаёшься. У неё тоже. Стоит вопрос о вашей скрещиваемости. Подсознательно. Вот вы и устраиваете друг другу проблемы. Вроде и хочется. А вроде и облом может такой обнаружиться. Петя, извини, но вы оба такие трусы!!! Во всех моментах поведения. Ладно, вы не скрещиваемы. Боитесь облома? Боитесь потом друг другу в этом признаться? Петя — это трусость. И Миа сейчас струсила, уходя на смерть. Она струсила, что будет ответственна и за наши смерти. А на самом деле это глупость. Убьёт он её, а поскольку он заточен под убийства — нас убить ему ничего стоить не будет. Так зачем человеку, или гуманоиду там какому, рисковать, если можно зачистить остров полностью. Просто мы втроём имели бы больше шансов противостоять этому самураю.

— Значит идём помогать Мие избежать её глупость. — Уверенно сказал я, и принялся искать свою кочергу.

— Утром, — остудил мой пыл Антонович, — сейчас мы станем только глупой мишенью. И я пойду тоже. Одному мне здесь всё равно не выжить.

Стоит ли рассказывать, что ночью я не спал. Ворочался на горячем песке так, что чуть в него головой и не зарылся.

— Пора! — разбудил я соседа, как только над горизонтом поднялось Солнце.

Антоновичу я отдал свой штык-нож. Точнее не мой, а того десантника. Моя кочерга в качестве оружия нравилась мне значительно больше. Махаться удобнее.

Поскольку прошло меньше суток, следы Миа были ещё видны. Не следы, но ямки на песке. Путём проб и ошибок я научился их, с грехом пополам, читать. Потом к следам Мии добавились ещё чьи-то. Восстанавливая предполагаемые события, я понял, что самурай за ней следил. Потом, судя по разбросанному во все стороны песку, была схватка. Однако следов крови видно не было, но однозначно было видно, что кто-то кого-то по песку тянул. Мы пошли по этому, довольно отчётливому следу.

Буквально минут через пятнадцать я увидел лежащее на песке тело Мии. То, что это она, я понял по серебристому платью. Не долго думая бросился к ней и, только в последний момент, заметил блеснувшую в стороне катану. Инстинктивно я сгруппировался, пропуская оружие над головой, но это не помешало самураю дать мне увесистого пинка под зад. Пинок был ощутимый — летел я не меньше пяти метров и по уши зарылся в горячий песок.

Тем временем на помощь мне пришёл Антонович. Своим массивным телом он, видно, собирался, просто-напросто, сбить самурая с ног, но не тут то было. Самурай как-то хитро извернулся, подставил соседу подножку, и тот запечатался в песок рядом со мной. Падение ему далось тяжелее, чем мне — Антонович не двигался.

— Я же тебя предупреждала, — застонала Миа, — это мои разборки. Зачем ты полез?

— Миа. Ты мне чем-то нравишься. Больше, чем крабы, бакланы и пингвины. Я не знаю, есть ли у вас такое… когда человек предан другому.

Самурай, сжав катану, медленно подходил ко мне.

— Миа. Я не верю в любовь, я не верю в доблесть. Я верю в человечность. А к тебе она у меня проявляется в особой форме. Я не знаю, как это назвать. Но если ты умрёшь, то и я о своей смерти не пожалею.

— Петя. У нас тоже такое чувство, как любовь, но никто не знает, что это. Но ты… такой порядочный… ты. — Она застонала. — Даже перед смертью я не могу тебе признаться в своих чувствах. Петя…

Дальше я уже её не слышал. Самурай прижал катану к моему горлу и что-то зашипел. Вернее, я так понял, язык у него такой был. Как у змей. Шипел что-то и говорил мне, хотя я ничего не понимал.

— Миа! — захрипел я.

В этот момент глаза самурая стали какими-то изумлёнными. Потом его катана перевернулась вокруг своей оси и вонзилась ему в горло. На меня хлынул поток крови, от которого я начал буквально захлёбываться. Моментом спустя участок кожи на груди самурая вздулся, порвался и из образовавшегося отверстия вылез угольно-чёрный конец заостренной палки.

Через плечо самурая я увидел белоснежную улыбку Пятницы.