1. Майкл Гринвуд, Фиона Таммел. Генуя, Королевство Италия, 20–21 января 1937 года
Вопрос Фионы прозвучал для Степана так, как будто кто-то подобрался к нему со спины и выстрелил прямо над ухом из ружья — сразу из двух стволов, то есть столь же неожиданно и почти болезненно:
— Кто ты, Майкл? — сказав это, девушка на секунду смутилась, закусив губу, но сразу же подобралась, вся, как перед прыжком в омут, и повторила. — Кто ты, Майкл? На самом деле?..
* * *
Потратив на дорогу от Аренцано до Генуи почти два часа, — ну кто же мог предположить, что в каких-то двух километрах от города, грузовик, выехавший на встречную полосу горной дороги, соберёт ещё пять машин? — Майкл и Фиона остановились в одном из отелей на via di San Bernardo, недалеко от Герцогского Дворца. После Турина, построенного по принципу римского лагеря с его геометрической планировкой, генуэзские улицы, казалось, могли запутать не только приезжих, но и коренных жителей. Если бы не толстенный том мюрреевского "бедекера", прихваченный Фионой, пришлось бы им колесить в лабиринте этого приморского города, пожалуй, до полуночи, не меньше.
Обязанности "штурмана" девушка исполняла с нескрываемым удовольствием и даже некоторым изяществом. Поминутно сверяясь с картой, она командовала "пилоту": "На следующем перекрёстке — направо… Главное — не пропустить третий поворот… Теперь — прямо, до собора, а потом — налево!" Матвеев с улыбкой повиновался. Его забавляла эта игра, тем более что можно было почти "выдохнуть" после нервного напряжения прошедших суток. Но только "почти".
"Мандраж" оставался на периферии сознания, как изредка мигающий сигнальный огонёк в дальней части приборной панели — не раздражает, но и хрен забудешь! — и такое сравнение насмешило Степана. — "Вот посиди целый день за рулём, всё начнёшь сравнивать с автомобилем… — покосившись на старательно изучающую путеводитель Фиону, он закончил мысль, — и даже девушек!"
Обустройство "гнезда" в номере отеля и праздничный ужин по случаю "новоселья", отодвинули "сигнальную лампочку" ещё дальше, и это не могло не радовать Матвеева. До полуночи — контрольного срока связи с Де Куртисом — оставалось всего четверть часа. Фиона, сбросив только туфли и жакет, дремала в кресле — уставшая и счастливая. Поцеловав любимую, в лоб, как ребёнка, Степан притворил дверь в спальню и вышел на балкон гостиной с сигаретой и бокалом вина.
"Градусов десять на улице, не больше, — подумал он, поставил бокал на перила и прикурил, прикрыв огонёк зажигалки от лёгкого и совсем не холодного, по ощущениям, ветерка. — Практически осенняя погода по британским меркам. Разве что не так сыро, несмотря на близость моря".
Интуиция говорила ему, да и внутренний голос подсказывал, что операция завершилась успешно, но… оставалось всего-навсего дождаться последнего подтверждения.
Степан не сомневался, что Федорчук, окажись он сейчас рядом, обязательно поправил бы друга. Сказал бы: "Не последнего, а крайнего!" И добавил бы, назидательно подняв указательный палец, своё излюбленное, на ту же тему: "Последняя — у попа жена"… видимо, в силу неизжитого армейского суеверия.
Непрошеные воспоминания заставили Матвеева сделать несколько глубоких затяжек и тут же отхлебнуть из бокала, смывая с языка табачную горечь вяжущей терпкостью вина, густого, с лёгким послевкусием влажной ременной кожи.
"Да, к вопросу о жёнах… оговорочка-то прям-таки по старику Фрёйду вышла: "Леди Фиона Таммел — моя жена!" — Степан тихо рассмеялся.
— Почти как у классика: "Майкл, куда ты торопишься?" А никуда. Никуда я не тороплюсь. Я просто очень хочу, чтобы это произошло. Нет, не завтра, но как можно скорее".
Сделав ещё глоток вина, Матвеев рассеянным взглядом смотрел на ночную улицу святого Бернарда, скупо освещённую редкой цепью уличных фонарей. Влажно блестящие после недавней мороси тротуары, украшенные редкими фигурами спешащих прохожих. Изредка проезжающие, шурша шинами и негромко тарахтя или урча моторами, — "Тут уж кому как повезло…" — автомобили. И вот, один из них, чёрный, блестящий свежим лаком словно рояль, квадратный "Лянча" "Августа", взвизгнув отсыревшими тормозами, остановился у поребрика, как раз напротив входа в гостиницу. Открылась левая задняя дверь, и на тротуар, почти не пригибаясь, вышел молодой господин в щёгольском светлом пальто и шляпе-борсолино. Приподняв набалдашником трости край шляпы так, что она сдвинулась на затылок, франт посмотрел в сторону балкона, где с бокалом в руке всё ещё стоял Степан.
"Оп-па! Явление Христа медведям! Де Куртис… как живой. Ну, заходи, раз пришёл", — вслух же Матвеев не сказал ничего, только отсалютовал бокалом, и на пальцах показал, в каком номере остановился. В ответ Венцель отрицательно покачал головой и постучал кончиком трости по колесу автомобиля.
Степан кивнул, признавая правоту итальянца и, снова жестом, показав — "Три минуты!" — вернулся в номер. Не одеваясь, только застегнув пиджак, он выскользнул в коридор, пытаясь осторожно прикрыть за собой отчаянно скрипнувшую — будто издеваясь — дверь.
Ровно через три минуты он уже перебегал через via di San Bernardo, дождавшись, пока проезжая часть улицы опустеет. Попасть под колёса в такой ответственный момент очень не хотелось бы. Крепко обняв шагнувшего навстречу Венцеля, Матвеев не удержался и совершенно простецки спросил: "Ну, как?"
— Отлично, — ответил Де Куртис. — Практически, как у фармацевта. Прибытие инженера во Францию подтверждено по телефону.
— Что дальше? — не то, чтобы Степана это интересовало всерьёз. Просто за последние две недели он привык к этим жёстким и немногословным мужикам, шедшим на риск не просто ради убеждений, но и благодаря старой, во всех смыслах, дружбе.
"Да, да, да… А ты думал, что — вы одни такие красивые?" — однако вслух сказал:
— Глупо, конечно, такое спрашивать, и даже где-то непрофессионально, но… я очень хочу, чтобы мы встретились ещё. И при обстоятельствах, исключающих напряжение и спешку. Просто встретились. Все…
… Открыв дверь гостиничного номера, Матвеев замер на пороге — в кресле посреди гостиной, в накинутом на плечи пальто сидела Фиона. Балконная дверь была открыта, и по комнате гулял нешуточный сквозняк.
— Что случилось? — Степан встал на колени перед креслом и прикоснулся ладонями к раскрасневшимся, но в то же время — холодным, щекам девушки.
— Что произошло? — повторил он, чувствуя странное напряжение, повисшее вдруг в номере.
— Кто ты, Майкл? — спросила Фиона сдавленным, будто не своим, голосом, отстранившись от ласковых рук любимого.
Её вопрос прозвучал так, как будто кто-то подобрался к Матвееву со спины и выстрелил прямо над ухом из ружья — сразу из двух стволов… то есть столь же неожиданно и почти болезненно:
— Кто ты, Майкл? — повторив это, девушка на секунду смутилась, закусив губу, но сразу же подобралась, вся, как перед прыжком в омут, и спросила ещё раз. — Кто ты, Майкл? На самом деле?..
2. Себастиан и Вильда фон Шаунбург, Кайзерина Альбедиль-Николова, Германская империя, 8 июня 1937года
"Primo Vere"… Ранней весной… Начинают басы и контрастирующие с ними альты, — придумка по-своему интересная и удивительно "средневековая", — затем долгая нота оркестра, и тенора, сопряженные с ошеломляюще женственными сопрано. У Шаунбурга даже дух захватило от замечательного совпадения "музыки" его собственной души и поэтического — вполне шиллеровского — звучания кантаты, но момент "воспарения" длился совсем недолго. Внезапно Баст почувствовал движение слева. Легкое, едва заметное, в общем, такое, какое могла — когда хотела — исполнить со свойственным ей изяществом одна лишь Кайзерина Кински.
"Тьфу ты, пропасть!" — едва ли не с отчаянием подумал он, в очередной раз поймав себя на том, что называет Кейт ее старой — девичьей — фамилией. Но видит бог, женщина, которую любил Шаунбург, никак не ассоциировалась у него с баронессой Альбедиль-Николовой. Никак, нигде, никогда…
— Minnet, tugentliche man, — шепнули ему в ухо губы Кейт, обдав щеку теплом дыхания и ароматом киршвассера. — minnecliche frouwen….
Добрый человек, полюби женщину, достойную любви!
Ну что он мог ей ответить? Только сакраментальное…
— Circa mea pectoral multa sunt suspiria de tua pulchritudine, que me ledunt misere.
— В моей груди много вздохов по твоей красоте, которая ранит меня, — прошептал он в ответ.
— А если…? — тихо, почти невесомо: то ли нежный шепот, то ли "запах женщины", воплотившийся в мысль.
— Ave formosissima! — намек более чем прозрачен, впрочем, так ли хорошо знала Кейт тексты "Кармина Бурана", как знал их он сам?
Фон Шаунбург читал "Песни Байерна" еще в юности, благо ни латынь, ни старонемецкий не были для него препятствием, и освежил свои давние воспоминания теперь — прямо накануне премьеры во Франкфурте. Ave formosissima! Привет тебе прекрасная! Действие двадцать четвертое: "Blanziflor et Helena"…
"Ну и кто же ты, Кейт, Елена Прекрасная или эльфийская царевна Бланшфлёр?"
Но, как оказалось, Кайзерина знала текст песен не хуже. И ситуацию понимала правильно — ведь они были в ложе не одни, — но и "в пошутить" отказать себе просто не могла.
— Елена у нас Вильда, — говорила ли она вслух, или он читал ее мысли?
— Елена у нас Вильда, а я, чур, буду колдуньей. Идет?
— Тш! — шикнула на них сидевшая справа Вильда. — Еще одно слово, и я начну ревновать, как бешеная.
Возможно, что это не шутка, — одно верно: за последний год Вильда стала совсем другой женщиной. Однако какой именно женщиной она стала не без дружеской помощи "кузины Кисси", Баст все еще не понял, и кроме того он не представлял пока, как сможет — и сможет ли вообще — допустить ее в святая святых своего двойного существования.
"Не сейчас, — подумал он с мягкой грустью, отгоняя от себя воспоминания об "испанском инциденте". — Потом. Когда-нибудь… Если вообще… Если получится… Если будет можно".
* * *
После финальной "О, Фортуна!" аплодисменты не смолкали минут пять, если не больше, хотя в толпе мелькали и весьма кислые лица.
— Entartet! — недовольно бросил какой-то незнакомый оберфюррер в полицейской форме, явно пытавшийся подражать Гиммлеру.
"Дегенеративный… Даже так!"
Впрочем, внешне Баст ничем не выдал ни своего удивления, ни тем более, чувства брезгливого презрения к этому уроду в мышиного цвета форме. Но, с другой стороны, а чего, собственно, можно ожидать здесь и сейчас, во Франкфурте-на-Майне, в июне тридцать седьмого? Благорастворение на воздусях и во человецех благоволение?
"Это навряд ли…"
Они протиснулись сквозь плотную толпу меломанов, осаждавших Орфа и его подругу Доротею. Но Баст не был знаком ни с композитором, ни с фрау Гюнтер, зато он знал дирижера.
— Добрый вечер, маэстро! — улыбнулся Баст, протягивая Ветцельсбергеру руку. — Это было впечатляюще!
— О! — поднял брови дирижер. — Герр доктор! Рад вас видеть. Так значит, вам понравилось?
— Музыка великолепна! — Себастиан пожал руку Бертелю Ветцельсбергеру, только что назначенному директором консерватории Хоха здесь, во Франкфурте. — Герр Орф умеет писать музыку, — фон Шаунбург чуть раздвинул губы в улыбке, показывая собеседнику, что шутит. — А вы, маэстро, умеете дирижировать.
— Благодарю вас, герр доктор, — было видно, что дирижер доволен похвалой человека, мнение которого ему небезразлично. — Я польщен.
Они познакомились в тридцать первом в Нюрнберге, где Ветцельсбергер руководил филармоническим оркестром при государственном оперном театре. Разумеется, Баст был несколько моложе Бертеля и, вероятно, по этой причине они так и не перешли на "ты". Однако разница в возрасте не помешала им вполне оценить друг друга. Во всяком случае, к замечаниям фон Шаунбурга на тему философии творчества и стилей исполнения немецкой музыки дирижер относился с неизменной серьезностью.
— Разрешите представить вас, маэстро, моей жене… Бертель Ветцельсбергер… — представил он дирижера Вильде. — Вильда фон Шаунбург… и моей кузине, баронессе Альбедиль-Николовой…..Ветцельсбергер… Кайзерина…
— Рад знакомству… Приятно познакомиться…
— С радостью…
А на самом деле Басту всего лишь хотелось посмотреть Карлу Орфу в глаза и попытаться понять, кем был человек, писавший такую замечательную музыку? Неужели все-таки фашистом?
* * *
Из Франкфурта выехали ночью. Решили: спать — только время переводить, и, взревев двухсотсильным шестицилиндровым двигателем, "Майбах-Цеппелин" Кайзерины вырвался на простор пустого — в соответствии со временем суток — автобана. Вообще-то, при полном отсутствии свидетелей на этом трехтонном звере можно было и на двухстах лететь, но севший за руль Баст разумно ограничился сотней с хвостиком. Ночной, неосвещенный автобан — не место для игр. А до Берлина не так уж и далеко, — даже меньше, чем из Питера в Москву, и дорога много лучше, — так что утром вполне могли быть на месте, даже если бы Кейт не подменяла Баста за баранкой, и ему пришлось бы рулить одному. На здоровье фон Шаунбург пока не жаловался, а автомобиль у Кисси такой, что опытному водителю — шесть-семь часов пути только в удовольствие. Впрочем, монстр жрал прорву бензина — три ведра на сотню километров пробега! — и вообще был весьма дорогой игрушкой. Такое авто вполне могла себе позволить — если, разумеется, муж не возражает, но кто же его спрашивает — баронесса Альбедиль-Николова. Забавно, но министр иностранных дел Германского Рейха Йоахим фон Риббентроп, — ездил не на Maybach DS8 Zeppelin, а на экономичном DSH, — такой и на автобане больше ста тридцати не выжмет. Да и не положено по правилам. Так что мчаться в ночь на "неумеренно роскошном в своей инженерной проработке" глухо рычащем шедевре немецкого эксклюзивного автопрома представлялось Басту фон Шаунбургу и не трудом вовсе, а приятным времяпрепровождением. Не "напрягал" даже рычаг переключения скоростей на рулевой колонке. Женщинам, кстати, тоже нравилось: они были словоохотливы, шутили напропалую, позволяя себе порой — "в тесном кругу близких друг другу людей" — большие вольности, и даже срывались пару раз на хоровое "голошение" народных и антинародных песен. Казалось, они все пьяны, но хмель, бродивший в крови, не был заемным.
"Великое дело молодость!" — подумал мимолетно Баст, в котором Олег Ицкович никогда на самом деле не исчезал до конца, всегда оставаясь рядом, пусть иногда — когда дело требовало — и на периферии сознания.
Да, молодость лучше старости. Это бесспорная истина, но все-таки молодости не дано понять это различие по-настоящему, тем более ощутить, в чем здесь "цимес". Олег мог это сделать. И Ольга могла. Но сейчас, на ночной дороге между Эрфуртом и Айзенахом, или Веймаром и Наумбургом, — а хоть бы и между Лейпцигом и Десау! — думать о такой ерунде им и в голову не приходило. Эндоморфины, гормоны, то да се… Они были молоды, здоровы и влюблены. Счастье переполняло их сердца, а вокруг них троих, несущихся по автобану на роскошном черно-лаковом автомобиле — разворачивались, как в волшебном сне, залитые лунным светом ландшафты старой доброй Германии, и в ушах все еще звучала пронизанная странной средневековой эротичностью музыка Орфа.
Однако какие бы чувства не испытывали Баст, Вильда и Кейт, они не могли не заметить очевидного. Все дороги, ведущие к Кремницу и Дрездену, несмотря на ночь, оказались забиты колоннами военных грузовиков, а на одном из железнодорожных переездов пришлось долго стоять перед опущенным шлагбаумом, пропуская длинный эшелон с танками… Войска шли на чешскую границу и в Линц, то есть, на границу с Австрией. Война, насколько знал Баст, все еще была не очевидна, не обязательна… Во всяком случае, Гитлер воевать с чехами пока не хотел, но — и это Баст понимал лучше, чем многие другие — обстоятельства могли просто не оставить Фюреру выбора. Недавнее поражение Австрии в серии "приграничных конфликтов" и позор венгерских гонведов, откатившихся всего за сутки почти на сотню километров от собственной границы, могли отрезвить любого авантюриста. Даже фюрера германского Рейха. Аншлюс — дело решенное, ждали только результатов плебисцита в Австрии. Вернее, официального их оглашения, поскольку все уже знали, какими они будут, эти чертовы результаты. Однако, торжествуя "бескровную победу", не следовало забывать, что вместе с венской невестой Берлину придется взять и ее, невесты, приданое. А проигранная война — плохой капитал. И это тоже была простая истина, которую очень хорошо понимали по обе стороны границы.
Пока стояли у переезда, Баст вышел из машины и закурил. Ночной воздух был прохладен и чист. Вокруг автомобиля, вплетаясь в "тяжелые ноты" раскаленного металла, угля, бензина и табака, витали ароматы лета: запахи трав и цветов…
— Лето, — сказала Вильда, выходя из машины вслед за мужем.
— Самое подходящее время для маленькой победоносной войны, — Кейт из "Майбаха" вылезать не стала, лишь распахнула дверцу и, спустив наружу длинные, обтянутые узкой юбкой ноги, осталась сидеть в салоне.
— Возможно, — кивнул Баст, пытаясь угадать, что за машины стоят под брезентом на платформах.
"Единички, двойки?" — но в любом случае, ничего более серьезного у Германии пока просто не существовало, хотя война в Испании и весенний разгром чехами австрийцев и венгров многому научили немецкое руководство. Точных данных у Шаунбурга, разумеется, не было, и быть не могло, но, судя по некоторым дошедшим до его слуха разговорам, конструкторы уже предложили Вермахту что-то более серьезное, чем танкетки Pz-1…
— Баст… — за прошедший год Вильда научилась такому, о чем ей и не грезилось до встречи с кузиной Кисси. И не все, почерпнутое из их более чем "тесного общения", подлежало моральному осуждению. Отнюдь не все. Более чем "не все". Во всяком случае, Олег это видел именно так. И Себастиан был с ним вполне солидарен: изменения пошли Вильде на пользу.
— Скажи, Баст… — она обозначила интонацию вопроса и прервала фразу на "самом интересном месте", прикуривая от предложенной им зажигалки, — …тебе что-нибудь говорит имя Отто Скорцени?
"Бог ты мой! Отто! И это после Испании?!"
— Да, дорогая, мне это имя что-то говорит, — усмехнулся Баст и вопросительно посмотрел на затягивающуюся Вильду.
— Я познакомилась с ним, когда была в гостях у тети Ангелики… — ее голос звучал безмятежно, но Баст уже узнал изысканную технику "игры в слова" и сделал несколько допущений относительно темы разговора. И, как тут же выяснилось, не ошибся.
— Он, кажется, учитель… — "предположил" Баст. — Определенно, у него есть шрам от студенческой дуэли.
— Он не учитель, — глаза Вильды чуть светились в темноте, но догадаться, что они зеленые, не зная об этом заранее, было невозможно. — Он командир СС.
— Вот как! — жаль, что он плохо видел ее лицо, но, возможно, Кисси уже научила подругу владеть не только голосом.
— Герр Скорцени…
— Офицер Восемьдесят девятого штандарта СС, — Баст постарался, чтобы его голос звучал максимально мягко. — И он может тебе рассказать много интересных вещей, большая часть которых не подлежит разглашению.
— Значит, ты не был в Судетах?
— Почему же! — пожал плечами Баст. — Был… как журналист… Я даже написал несколько статей, которые ты, мой друг, читала еще год назад.
— Но год назад, милый, ты не рассказал мне, чем на самом деле ты занимался в Чехии.
— Да, спал я там по большей части! — отмахнулся Шаунбург и бросил взгляд на неожиданно молчаливую Кейт. Та в разговор не вмешивалась, и это было более чем странно.
"Интриганка! Но с другой стороны…"
— Если ты подозреваешь меня в том, что я спал не один…
— Я не знала, что ты умеешь стрелять из пулемета, — теперь она, кажется, улыбалась, но при этом, совершенно определенно, собиралась заплакать.
— Э… — женские слезы всегда были слабым местом Ицковича. Фон Шаунбурга они не более чем раздражали, но взаимопроникновение двух разных психик давало, порой, весьма странные плоды.
— Оставь его, Ви, — подала, наконец, голос Кейт. — Ты же видишь, наш рыцарь не готов прямо сказать своей жене, что он солдат, а солдаты на войне не только маршируют. Они еще и стреляют иногда. А иногда для разнообразия стреляют по ним…
"А ведь ты тоже психуешь, — отметил мысленно Баст. — Не один я, значит, с ума схожу!"
— У тебя, Кисси, есть какие-то конструктивные предложения? — спросил он вслух, специально отметив интонацией слово "конструктивный" и надеясь, что Кейт поймет не предназначенный для ушей Вильды намек и не обидится. Ну, в самом деле, они же все это сто раз обсуждали! Если не Аргентина, то…
"То Саламанка, например…"
— Нет, — ответила Кейт, выдохнув вместе с этим словом сигаретный дым. Получилось как выстрел из пушки. — Нет. Увы, но у меня нет конструктивных предложений…
* * *
— Нет, это не вариант, — Гейдрих еще плотнее сжал тонкие губы, задумался на мгновение, чуть прищурив глаза, смотрящие, однако, куда-то мимо Шаунбурга, и качнул головой, как бы подчеркивая отрицательный результат. — Если бы не Канарис… — трудно сказать, чего было больше в его голосе, сожаления и горечи или откровенной ненависти. — Мы играем на чужом поле, Себастиан, так что все следует провести так, словно нас там и нет.
За два часа разговора это было уже четвертое по счету предупреждение, и если уж Гейдрих настолько "рассеян", что возвращается к теме более двух раз, то не Шаунбургу пропускать такое мимо ушей.
— У меня имеется репутация, — сказал он осторожно. — Некоторая репутация, в некоторых кругах, может быть?..
— Лишнее, — отмахнулся шеф "зипо". — Не следует множить сущности. Я смотрел ее досье. Она спит со своим директором Раймоном Полем. И он же автор большинства ее песен… Нет, не стоит ломать планы. Французы с ней едут? Едут. И какой-то американец… Миллер, кажется. Так почему бы не поехать и немцу? В конце концов, это первая luder, которую большевики пригласили к себе в гости. Германские граждане в праве узнать, как проходил этот визит… Предупреждать вас об осторожности, вероятно, не требуется, не правда ли?
— Разумеется, — улыбнулся Шаунбург. — Можно попросить, чтобы нам принесли кофе?
Они сидели в приватном "уголке", устроенном Гейдрихом в подражание Гиммлеру. Такой же, как у шефа кожаный диван углом, прямоугольный капитальный стол и два кожаных кресла вдоль длинной стороны стола. Даже картины на сходящихся углом стенах чуть ли не те же самые — настолько похожи: романтические развалины на скалистом холме и какой-то сельский пейзаж.
— А не описаетесь, дружище? — спросил Гейдрих, вызывая нажатием кнопки адъютанта.
Разумеется, и эта шутка прозвучала неспроста. В этих стенах просто так даже не дышали. А уж потели и улыбались только со смыслом, и зачастую с двойным смыслом. Вот и сейчас, грубоватая, почти плебейская незатейливость остроты должна была показать собеседнику, что характер их, Гейдриха и Шаунбурга, отношений далеко выходит за рамки служебной подчиненности. Почти дружба…
"Почти…"
— Меня тревожит непроясненность "обратного адреса", — Баст достал из портсигара сигарету и потянулся за зажигалкой, а она у него была примечательная. На первый взгляд как бы и не "Zippo", но на самом деле — австрийская, ручной работы, той же модели, которую американцы и взяли за образец. Подарок "кузины Кисси", женщины, имеющей вкус на красивые и дорогие вещи.
"Аминь!"
— Да, это серьезно, — на этот раз, Гейдрих не стал уводить разговор в сторону, и перешел, наконец, к делу. Ведь дьявол в деталях, не правда ли?
— Вот, посмотрите, Себастиан, — предложил он, выкладывая перед Шаунбургом лист голубоватой бумаги с коротким машинописным текстом, главную часть которого составлял список персоналий.
Баст посмотрел текст. Хмыкнул про себя и прочел еще раз. Прикрыл глаза, повторяя в уме имена, звания и должности.
"Неплохо…"
Прочел для верности еще раз. Гейдрих его не торопил, лишь чуть позже, когда принесли кофе, перевернул лист текстом вниз.
— Спасибо, — кивнул фон Шаунбург на чашку кофе. — И… да. Я запомнил. Но они наверняка захотят увидеть и "тень отца Гамлета".
— У вас мрачный юмор, Себастиан, — усмехнулся Гейдрих. — Но вы правы, захотят. И пусть увидят… ну, скажем, его, — с этими словами шеф "зипо" выложил на столешницу еще один документ и, прикрыв текст ладонью, постучал длинным пальцем музыканта по подписи.
"Доктор Геббельс. Я угадал!"
— Как считаете, сойдет он за "тень отца Гамлета"? — спросил Гейдрих, убирая оба документа.
— Боюсь, что за одной тенью мои собеседники могут вообразить себе еще более впечатляющую… тень, — Баст специально выдержал паузу, чтобы Гейдрих почувствовал не высказанное вслух слово.
Фигура, а не тень.
— Это их право, — чуть пожал плечами Гейдрих. — Разговор ведь идет об очень серьезных вещах. А значит, искренность лучшая политика. Они не могут не знать в каком мы сейчас положении, но и мы знаем кое-что про них. Пытаться дожимать соперника до конца — чревато серьезными последствиями для обеих сторон. А мы, в конце концов, имеем одних и тех же врагов.
— Вы имеете в виду евреев? — поднял бровь Шаунбург.
— Я имею в виду Англию, — усмехнулся в ответ Гейдрих, давая понять, что уловил намек. — А евреи… что ж… они ведь могли бы уехать в Палестину… Но Британская империя этому противится, и нам приходится до поры до времени использовать популярные в народе лозунги.
Разумеется, это не было правдой. Антисемитизм являлся одним из краеугольных камней в фундаменте идеологии НСДАП и отменять его было поздно, если возможно вообще. Другое дело, что в реальной политике — тем более на войне — идеология иногда, хотя и не всегда, уступает, если не здравому смыслу, то хотя бы фактическим интересам. И в последнее время Гейдрих явно начал проводить в "еврейском вопросе" какую-то особую — свою, — хотя, возможно, и одобренную свыше, линию. Во всяком случае, заигрывание с русскими коммунистами, среди которых было полно евреев, и Америкой, где еврейские капиталы играли определенную и совсем немалую роль, могло подвигнуть руководство Рейха решать наболевший вопрос несколько иначе, чем это случилось в истории, известной второму, вернее, первому "Я" Баста фон Шаунбурга. Впрочем, ничего еще не произошло, и история легко могла вернуться в прежнее русло, которого на самом деле, возможно, и вообще не покидала, но могла, разумеется, потечь и в совершенно ином направлении. И Олег Ицкович, превратившийся волею, черт знает каких сил в баварского дворянина и офицера СС, прилагал весь последний год немалые усилия к тому, чтобы "хоть что-нибудь изменить". Разумеется, он не заблуждался: зверь останется зверем, в какие бы одежды он не рядился, но сейчас в расчетах нацистского руководства наметился какой-то иной вариант развития, и грех было бы этим случаем не воспользоваться.
"Где-то так…"
— Мои собеседники, — осторожно предположил Баст. — Могут резонно возразить, что если для них Англия, и в самом деле, откровенный враг, то с нами-то она сейчас не воюет…
— Ключевое слово "сейчас", — кивнул Гейдрих. — Тактическая пауза… Впрочем, британцы и пальцем не шевельнут, чтобы нам помочь, в случае большой европейской войны. А мы можем оказаться втянутыми в нее волею обстоятельств уже в самое ближайшее время. У Британии есть интересы. Есть они и у нас.
— Русским могут прийти в голову те же соображения, — Шаунбург хотел сделать глоток кофе, но не мог. Разговор, блуждавший, словно путник в ночном лесу, в очередной раз вышел "на дорогу", коснувшись одной из "ключевых" точек.
— Да, — сразу же согласился Гейдрих. — Делить континент ничуть не легче, чем мировой океан. И в любом случае, у нас с русскими нет общей границы…
— Пока нет, — это было не возражение, хотя фон Шаунбург мог себе позволить и возразить. В разумных пределах, но мог. Однако сейчас просто уточнил.
— Пока, — кивнул Гейдрих. — Но нам еще рано говорить о вечном мире, не так ли?
— Да, пожалуй, — вот теперь настало время поднести чашку с кофе к губам. — Ведь мы обсуждаем лишь тенденции, — сказал он над краем чашки, как бы вспомнив об этом перед тем, как сделать глоток, — и пытаемся найти точки соприкосновения… Где-то так?
— Совершенно верно, Себастиан. Именно так.
* * *
— В конце концов, это можно рассматривать как род спортивных состязаний, — а вот это было уже нечто новое. В прошлые их встречи "испанский вопрос" не обсуждался ни разу.
— В каком смысле, Рейнхард?
— В том, что обе стороны пробуют в Испании свои силы, но противостояние на чужом поле брани — еще не война. Почему бы не рассматривать военные действия не территории третьей страны в качестве товарищеского матча по футболу.
— Крови много… — "задумчиво" протянул Шаунбург и потянулся за сигаретой, вопросительно взглянув на шефа.
— В футболе тоже ломают кости… Курите и перестаньте меня об этом спрашивать!
— Субординация, — усмехнулся Шаунбург и высек зажигалкой огонь. — Я могу использовать в "беседах" вашу метафору? — спросил он, закурив.
— Не возражаю, — усмехнулся и Гейдрих. — Вам придется довести до них мысль, что если мы не можем дружить, то не обязательно должны враждовать. Это важно.
— Я понимаю, — кивнул Шаунбург. — Но наверняка наши контрагенты захотят узнать подробности "провокации".
— Это было хуже, чем ошибка, — признал Гейдрих, не выразив, впрочем, ни малейшего сожаления, ни лицом, ни голосом.
— Вы передадите руководству РККА наше глубочайшее сожаление и объясните, что это была не наша инициатива, и, разумеется, ни в коем случае не операция, санкционированная Рейхсфюрером. Смысл произошедшего, — он сделал нарочитую паузу, словно надиктовывал секретарю служебное письмо, — …у нас произошла утечка. Это прискорбно, но это факт. Mea culpa…
Гейдрих снова остановился, и, на мгновение, сжал челюсти так, как если бы хотел остановить рвущийся из горла поток брани.
— Мы приносим свои искренние извинения… Упомяните, что предатель найден и наказан. Смертью. Укажите, что по нашим сведениям, операцию проводил Абвер. Валите все на Канариса, скажите, что он неровно дышит к англичанам, что у нас конкуренция, что… — Гейдрих махнул рукой, как бы разрешая плести все, что Шаунбург найдет нужным, лишь бы дистанцироваться от "провокации", которая и так чуть не угробила весь проект.
Разумеется, как и всегда в такого рода делах, здесь правда и вымысел переплелись настолько тесно, что даже авторам "шедевра" трудно разобраться, где заканчивается "реальность" и начинается "искусство". Вполне возможно, что инициатор "провокации" и сам уже поверил в свою невиновность. Дело в том, что теперь, по прошествии нескольких месяцев, Шаунбург уже нисколько не сомневался, что "провокация" имела место быть, и что авторами ее являлись Гейдрих и Гиммлер. Во всяком случае, все факты, которыми располагал Олег, указывали на них, да и мотивы руководства службы безопасности были вполне прозрачны. Когда год назад фон Шаунбург принес Гейдриху кончик ниточки, протянувшейся сквозь страны и границы в столицу "этой ужасной большевистской России", то и тогда у него уже были серьезные опасения, что на каком-то этапе шеф "зипо" захочет разыграть попавшие ему в руки козыри. В конце концов, в той истории, которую знал Олег из мемуаров Шелленберга, передача компромата на Тухачевского и других видных деятелей РККА, если и не предопределила их гибель — Ицкович не был настолько наивен, чтобы поверить, будто командармов угробила одна лишь провокация гестапо, — то уж, во всяком случае, добавила масла в огонь. Так уже произошло один раз, так почему бы не случиться снова? И опасения, как выяснилось, были не напрасны. Однако, как говорится, praemonitus, praemunitus, предупрежден — значит вооружен. Латиняне, как всегда, оказались правы.
В декабре тридцать шестого Ольга "слила" товарищу Рощину информацию о контактах высшего руководства РККА с "неопределенными властными кругами Германии". Фактов в этом "сообщении" было мало, но это был уже не первый случай, когда таинственный, но весьма ценный источник "Паладин" не мог сообщить внешней разведке НКВД, ничего кроме самых общих сведений относительно того или иного вопроса. Из этого факта, в частности, — в НКВД, похоже, сделали вывод, что "Паладин" действительно серьезный человек, а еще вернее — группа лиц. Во всяком случае, "слив был засчитан" и оценен по достоинству, поскольку вскоре фон Шаунбург получил через Татьяну предупреждение из Москвы о том, что где-то — на германской стороне канала — произошла утечка весьма конфиденциальной информации. А уже в марте тридцать седьмого, после двух дополнительных сообщений "Паладина" и аккуратного "наброса" в английской прессе (не без Степиной помощи, но так, что сам он был как бы ни при чем), советская сторона выразила возмущение попыткой использовать "линию доверительной связи" для дискредитации высшего руководства РККА.
Разумеется, Гейдрих был взбешен. Естественно, он заподозрил в "утечке" Канариса и даже смог найти "в тесных рядах" гнусного предателя, которому довольно быстро и, разумеется, беспощадно отвернули голову. Однако его собственная "провокация", которую готовил, в тайне от Шаунбурга, "дружище" Шелленберг, провисла и вскоре перестала быть актуальной. Теперь о ней следовало как можно скорее забыть, и, извинившись перед контрагентами, открыть новую страницу отношений.
* * *
Все это походило на сон. Иногда странный, порой счастливый…
"Сон, — произнесла она мысленно. — Сновидение, роман, чужая жизнь…"
Дёблин, Музиль, Стефан Цвейг или Томас Манн… Вильда отметила краем сознания, что не назвала ни одного истинно немецкого писателя, все — или иммигранты, или австрийцы, но задерживаться на этом не стала, увлеченная совсем другой мыслью. Ей по-настоящему нравился тот вычурный "сон", в который так неожиданно превратилась ее унылая прежде жизнь. Впрочем, "унылая", "бесцветная", "никакая" — это все определения, которые тогда ей и в голову не приходили. Даже ее сожаления, и те в ту пору были настолько слабыми, что едва затрагивали "холодное" — так она сама полагала, — "осеннее" сердце. А потом появилась Кайзерина, и с ней пришел "сон". Все начало стремительно меняться, да так быстро, так по-волшебному мгновенно, — словно в одной из сказок Гауфа, — дух захватывало, не оставляя времени ни на что, тем более, на рационализацию впечатлений… Да и о чем бы ей стоило размышлять? Об оставленной в прошлом бессмыслице ее во всех смыслах правильного существования или о "неправильной" любви втроем? Но, первое не вызывало у Вильды даже минутного сожаления, тем более, не было у нее желания анализировать "канувшее в Лету". А второе перестало вдруг казаться неестественным или ненормальным, притом, что они с Бастом и Кейт вряд ли были первыми и уж точно не станут последними, кого накрыло волной любовного безумия.
"Безумие!" — сказала она про себя, представляя Rheinfall в Шафхаузене, в сумерках, в преддверие наступающей грозы и в грозном очаровании рева низвергающейся со скал воды и вагнеровского "Полета Валькирий".
"Безумие, страсть, амок…"
Такое уже случалось и под этими небесами, и под иными. Случалось, было, есть, будет… Но, не в этом дело. Суть в том, что сама Вильда перестала относиться к произошедшему с ней как к чему-то невероятному. И уж точно не считала все это зазорным. Вот это обстоятельство было без сомнения самым странным даже на фоне всех прочих изысков их коллективной "патологической" психологии. Впрочем, если уж речь зашла об изменениях…
— Куда мы едем? — спросила Вильда, но Баст лишь улыбнулся таинственно, повернувшись к ней вполоборота:
— Узнаешь! — пообещал он. — Увидишь!
А ей и не важно было на самом деле, куда и зачем. Едут и едут. Главное — она с ним, а он с ней. И спросила Вильда лишь затем, чтобы Баст ей улыбнулся. Просто улыбнулся, и все. А еще затем, что ей захотелось услышать его голос, а ехали они по дороге на Шпандау, и только что по левую руку от них осталось Ванзее. Баст свернул направо, и значит, они направлялись в лесной массив Бабельсберг и обязательно не просто в лес, а к воде, — на берег Хавеля — туда, где легче дышится даже в такую жару, как сегодня. И тут уж не нужна была ни дедукция мистера Холмса, ни наблюдательность и острый ум патера Брауна, чтобы догадаться, что именно находится в большой плетеной корзине, которую Баст "в тайне" от жены спрятал за спинками сидений.
"Будем прощаться…"
Ситуация была более чем прозрачна. Вдвоем, а не втроем, на лоне природы, где можно поговорить, не опасаясь чужих ушей. Сегодня, после вчера…
Вчера Баст почти весь день провел на Принц-Альбрехтштрассе. Чем он там был занят, Вильде, разумеется, не сказали. Хорошо хоть, что знала теперь, где и кем он служит. А подробности…
"Подробности в такого рода делах оглашению не подлежат".
Сформулировалось весьма гладко и очень по-чиновьичьи, так что Вильда даже усмехнулась про себя, но "улыбки" не вышло. Было грустно, и причиной тому — не само даже расставание, хотя теперь, после того, как все изменилось, разлука — разлука и есть. Ощущалось во всем этом и что-то еще помимо скорого отъезда Себастиана, что-то очень личное, даже сокровенное, что жило и болело в душе ее мужа, в той ее части, куда Вильде — увы — нет хода, но что она, чем дальше, тем лучше улавливала своими непрерывно "развивающимися" чувствами.
Странное ощущение. Иногда ей казалось, что это всего лишь хмель любви, заставляющий видеть и слышать то, чего нет. Но со временем Вильда поняла, что не ошибается. Возможно, все это существовало в Басте и раньше, но дистанция, которую он держал, не давала ей уловить тонкую эманацию скрытых в глубине его души чувств. Однако могло случиться и так, что это не она изменилась, а он, и у Вильды даже гипотеза имелась относительно причин случившейся с ее мужем перемены. Во всяком случае, еще недавно она полагала, что все дело в "уникальном жизненном опыте", выпавшем на долю Себастиана фон Шаунбурга, имея при этом в виду то, что философы вроде Ясперса, Шиллинга или Кьеркегора называют "пограничным состоянием".
"Перед лицом смерти…" — вспомнился ей пример, приведенный одним из этих философов.
"Или это у Ницше?"
Но как бы то ни было, теперь она была уже не настолько уверена в своей "теории", как несколько месяцев назад. Хотя, если откровенно, дело не в том, отчего так происходит, а в том, что на самом деле творится с Бастом, а с ним явно что-то было не ладно. И, хотя он успешно скрывал свои чувства от остальных, от нее — и, скорее всего, от Кайзерины, — Себастиан закрыться не мог. Женщины, тем более — влюбленные женщины, чрезвычайно чувствительны к некоторым нюансам. Так что хотел того Баст или нет, Вильда его глубоко запрятанную, странную и необъяснимую боль почувствовала. Что-то — как отголоски дальней грозы — прорывалось, несмотря на все барьеры и рогатки, что установил Себастиан фон Шаунбург на пути к своей душе. Что-что, а это он умел: быть, или вернее, казаться холодным логиком, чуждым излишней эмоциональности, столь любезной сентиментальным бюргерам.
"Но Баст не бюргер".
О, да, риттер фон Шаунбург никак не бюргер, но, разумеется, Вильда имела в виду нечто совсем иное.
Между тем автомобиль съехал с дороги и по узкой просеке — с осторожностью человека, идущего через болото — выехал на зеленую опушку, полого спускающуюся к самой воде. Между травой и медленной водой Хавеля виднелась узкая песчаная полоска.
— Здесь? — спросил Баст.
— Чудесно, — откликнулась Вильда, которой нравилась игра в галантность. Вот Кайзерина определенно не приняла бы игры. "Зачем спрашивать, если ты уже все решил?" — спросила бы Кейт. Но Вильда не Кейт…
— Спасибо, Ви, — улыбнулся Баст и заглушил двигатель.
Он опять понял ее с полуслова, а она? Могла ли она похвастаться таким же пониманием мужчины, которого любила?
"Я безумно влюблена", — произнесла она мысленно.
Однако фраза ей не понравилась. По смыслу, вроде бы, верно, а все равно — пошлость.
— Сюрприз? — улыбнулась она. — Пикник? Вдвоем? — подняла бровь, решительно позволяя себе то, чего еще ни разу не позволила. — Ты уезжаешь? Один? С Кайзериной?
— Как много вопросов, — притворно испугался Баст и, выйдя из машины, обошел ее спереди, чтобы открыть дверцу со стороны Вильды. — С какого начнем? — он распахнул дверцу и подал Вильде руку. — С первого или последнего? Или поговорим о нас?
— О нас?
Вот тут он ее действительно удивил. Разговор начистоту, имея в виду их "тройственный", с Кайзериной, союз, — последнее, что Вильда могла ожидать от своего мужа. Она даже и намекать на эту щекотливую тему не предполагала. Однако заговорил он…
— Я…
Но Баст не закончил фразы, сбился. Он! Сбился! Что?!
— Вероятно, — сказал Баст после секундной паузы. — Я должен сказать тебе то, что так ни разу и не сказал.
Сейчас его голос звучал ровно, но Вильда почувствовала "нерв", ощутила напряжение, охватившее ее мужа, увидела "игру чувств" в его глазах.
— Ты замечательная женщина, Ви, — сказал он. — Ты красавица и умница. И у тебя есть сердце, а не только… мозги.
"А что ты хотел сказать сначала?"
— Душа… — объяснил Баст то, что имел в виду, говоря о сердце. — В общем, я думаю, ты это знаешь, но я обязан все-таки сказать вслух. Я тебя люблю, Вильда.
"Господи! — успела подумать Вильда, вспыхивая от его слов, как сухой хворост от искры. — Как же трудно тебе даются самые простые слова?!"
Она качнулась к Басту, почувствовала объятия крепких рук и вкус его губ, и окончательно потеряла голову.
Но время, к сожалению, лечит такие внезапные "недуги" слишком быстро. Прошло сколько-то упоительных минут "вне себя", быть может, полчаса, но никак не больше, а она уже могла дышать и слышать, и видела вещи такими, как они есть.
— Как думаешь, вода холодная? — спросила она, поднимаясь с травы.
— Не знаю, — покачал головой Баст, он улыбался и смотрел на нее с нескрываемым восхищением.
— Баст! — рассмеялась Вильда, взмахивая руками. — Не смотри на меня так! Я не гравюра Вёлфля!
На самом деле она наверняка была много лучше всего того, что могли изобразить Вёльфль или Вегенер. Там ведь всего лишь гравюры, штрихи на бумаге, а здесь живая красивая женщина в… Ну, в общем, после приступа бурной страсти она осталась в одних чулках. Черт знает, как это у него получалось, но порой она не успевала даже сообразить, что Баст ее раздевает, а одежда — вот она, — разбросана по всей комнате. А может быть, дело было вовсе не в нем, а в ней, в том, что с ней происходило, когда Баст ее обнимал?
— Я не гравюра Вёлфля! — сказала она, смеясь.
— О, да! — серьезно кивнул Баст. — Ты много лучше!
* * *
— Ну, — сказал Баст, когда она выбралась из воды, обтерлась заботливо припасенным им махровым полотенцем, оделась и устроилась по другую сторону "накрытого" мужем "стола", так сказать, лицом к лицу.
— Ну, — сказал он, разливая белое вино по стаканам. — Характер наших с тобой отношений мы уже выяснили, не правда ли?
— Так, — чинно кивнула Вильда, принимая стакан из рук Баста. — Все так, мой рыцарь, к тому же мы с вами являемся супругами перед лицом господа и государства…
— Аминь! — усмехнулся Баст.
— Прости! — вскрикнула она, чувствуя, как лицо заливает краска.
— За что? — удивился Баст. — Ты права. И я хотел бы расставить все точки над "i".
— Расставляй, — согласилась Вильда и отпила немного вина, чтобы успокоиться.
— Кайзерина останется с нами столько, сколько пожелает сама, — твердо сказал он и посмотрел Вильде в глаза. — Считай, что это конкубинат. То есть, с точки зрения римского права Кейт, разумеется, не конкубина, но ты же знаешь, она на твое место и не претендует. Формально она замужем, и такое положение Кайзерину вполне устраивает. Вопрос, устраивает ли тебя?
Вот это был вопрос так вопрос. И что она должна была ответить?
"Вероятно, правду".
А правда, оказывается, была — ох, как — непроста! Совсем не проста, сложна, запутана и скрыта под множеством неправд, полуправд, четвертьправд… Но ответ, как ни странно, пришел сам собой.
— Устраивает, — ответила Вильда, но не удержалась и добавила:
— Ты ведь это хотел услышать?
— Не совсем, — покачал он головой и достал, наконец, сигарету.
А то Вильда даже удивляться начала: такой напряженный разговор, да еще после близости, а он все еще не закурил!
— Я хочу знать твое мнение, — объяснил Баст. — Твое, а не мое, как оно тебе видится.
Вильда помолчала мгновение, снова обдумывая данный уже ею ответ, но, как и прежде, не нашла в нем ошибки или притворства.
— Это мое мнение, — подтвердила она и протянула руку за сигаретой.
Баст посмотрел на ее руку, усмехнулся и, склонив голову, поцеловал чуть вздрогнувшие от прикосновения его губ пальцы. Лишь после этого, он вложил в них дымящуюся сигарету.
— Тогда переходим к следующему вопросу, — он спокойно пронаблюдал за тем, как Вильда затягивается, покачал головой и взял из оставшегося открытым портсигара еще одну сигарету. — Ты ошиблась, мы не прощаемся. Ты едешь со мной. Кайзерина тоже едет, но в поездке будет сама по себе. Во всяком случае, ты можешь и даже должна обмениваться с ней колкостями, ревновать меня к ней и вообще ко всем бабам вокруг, например, к Виктории Фар…
— Постой! — искренне удивилась Вильда. — "Танго в Париже" тоже едет? Куда мы едем?
— Не все сразу! — остановил поток вопросов Баст. — И вот, к слову, ответ на еще один твой прежний вопрос, Ви. Пикник? Да, пикник, — кивнул он, как бы подтверждая сказанное. — Зачем? Затем, чтобы поговорить о разных сложностях нашего бытия. Такой ответ тебя удовлетворит?
— Пожалуй, — кивнула в ответ Вильда, начиная понимать, что все гораздо сложнее, чем она подумала вначале. Гораздо, гораздо сложнее…
"эber, mein Gott!"
— Тогда, давай поговорим вот о чем, — предложил Баст, внимательно наблюдая за ее реакцией. То есть, Вильда только сейчас, воскликнув мысленно, "эber, mein Gott!", поняла, как на нее смотрит муж.
В его взгляде чудилось такое… Все та же непонятная и необъяснимая боль, и в то же время… холодное внимание прицеливающегося стрелка. Не охотника, потому что без азарта, но зато с жестокой решимостью…
— Тогда, давай поговорим вот о чем, — сказал Баст. — Вопрос в том, насколько я могу тебе доверять?
— В чем доверять? — опешила Вильда.
То есть, она вроде бы чего-то в этом роде сейчас и ожидала, и все равно, вопрос застал ее неготовой.
— Во всем, — улыбнулся Баст. Вот только улыбка у него вышла невеселая. Неправильная улыбка.
— Я дала тебе повод сомневаться?! — вспыхнула она.
— Пока нет, — отрицательно мотнул головой он. — Но и я не дал тебе повода встать перед выбором.
— Так дай! — почти зло предложила рассерженная на мужа Вильда.
— О том и речь, — спокойно, словно не заметив ее реакции, кивнул Баст. — Мы никогда не обсуждали с тобой мою службу или мои политические взгляды…
— Но когда ты уезжал в Амстердам… Ты помнишь? — вот Вильда их прощание помнила очень хорошо, но, возможно, он…
— Помню.
— Я готова была ехать с тобой в эмиграцию, — с кислой миной и с настоящей оскоминой на зубах призналась Вильда. — И это притом, что ты тогда… — она покраснела, как девчонка, впервые заговорившая о половой близости.
— Вот как…
И это все, что он мог ей сказать?!
"Hurensohn!"
— Мне очень важно, чтобы ты доверяла мне… — продолжил он после короткой паузы. — Моя служба и мои обстоятельства таковы, что я не всегда могу тебе сказать, что происходит на самом деле, и почему. Не могу сказать, не могу объяснить, но если ты со мной…
— То должна доверять тебе и не делать глупостей, — сказала она то, что хотел, по-видимому, сказать он.
— Да, — с явным облегчением согласился Себастиан. — И вот еще что. Никому нельзя доверять. Мне можно. Кейт можно. Райку, Виктории… Больше никому. Ни родным, ни друзьям, ни товарищам по партии…
— Я не состою в вашей партии.
— Предать может любой, — закончил мысль Баст, сделав вид, что не заметил ее реплики.
— Сложные обязательства, — сказала Вильда, нахмурив лоб, — но исполнимые, — улыбнулась она. — Потому что… я тебе этого тоже не говорила… Не получалось как-то… Но… В общем, я люблю тебя Себастиан фон Шаунбург! И не обнимай меня! — закричала она, вскакивая с травы и вытягивая перед собой руки в жесте защиты. — А то опять придется панталоны из-под Мерседеса вытаскивать…
Курсивом выделены отмечены события Альтернативной Истории.
английская винтовка.
В международном праве: лицо не входящее в состав вооруженных сил воюющего государства, а также лицо, хотя и входящее в состав вооруженных сил, но не принимающее непосредственного участия в военных действиях (напр., медицинский персонал).
Герда Таро Gerda Taro, настоящее имя Gerda Pohorylle, -, - немецкий фотограф-. Первая женщина-военный фотожурналист.
Ежедневная (вечерняя) парижская газета, издававшаяся под эгидой ФКП
В Ваффен-СС и полицейских структурах оберфюреры СС на всех видах формы, кроме партийной, носили погоны оберста (нем. Oberst, полковник) также, как и штандартенфюреры СС, но, вопреки распространенному заблуждению, это звание не могло быть условно сопоставлено воинскому званию полковник. В действительности это звание было промежуточным между званиями старших офицеров и генералов, и теоретически отвечало должности командира бригады СС. В личном общении штандартенфюреров СС другие военнослужащие и служащие полиции как правило именовали "полковниками", в то время как оберфюреров — исключительно по званию СС.
Боевая подпольная организация правых сионистов, действовавшая в Палестине с 1931 по 1948 год.
Кутяков, И.С. (1897 — 1938) — военачальник времён Гражданской войны, командир 25-й (Чапаевской) стрелковой дивизии. Комкор. В реальной истории — погиб в ходе репрессий. Во сне Ольги — дожил минимум до 1944 года.
Роберт Капа (Robert Capa, настоящее имя Эндре Эрнё Фридман, -) — известный фоторепортёр.
Кармен Р. Л. (настоящая фамилия — Корнман; -) — известный и , .
Имеется в виду Церковь Святого Семейства (Temple Expiatori de la Sagrada FamМlia) — церковь в Барселоне, в районе , строящаяся на частные пожертвования начиная с 1882 г., знаменитый проект .
— Анархистские цвета.
— Да, именно так, "оазисом анархизма", Каталония была названа в одном из официальных бюллетеней ФАИ в конце лета 1936 года.
— Правительство Каталонии.
— Федерация Анархистов Испании.
— Одна из центральных улиц Барселоны.
— "Да здравствует ФАИ! Фашисты — педерасты!" (исп.)
— см. "Что делать?" Н.Г.Чернышевского.
— авторы знают, что правильное название этого архитектурного шедевра Искупительный храм Святого Семейства, Temple Expiatori de la Sagrada FamМlia (каталонский), но используют привычный русскоязычный вариант названия.
— Скульптурные группы фасада Рождества изваяны А. Гауди в натуральную величину. Для сцены избиения младенцев архитектор делал гипсовые слепки с мертворожденных детей. Чтобы сделать слепок с животного, он предварительно погружал его в сон с помощью хлороформа.
— DH.89 Dragon Rapide, британский шестиместный пассажирский самолёт середины 30-х годов.
— редактор испанской католической газеты АВС. Через своего корреспондента в Лондоне арендовал самолёт для перевозки генерала Франко из Марокко в Испанию.
— пригород Лиссабона. Именно там, в нашей истории 20 июля 1936 года погиб в авиакатастрофе генерал Санхурхо.
— настоящее имя Джорджа Оруэлла.
— Независимая лейбористская партия (Independent Labour Party). Социал-реформистская партия, бывшая до начала 30-х годов ХХ века ассоциированным членом Лейбористской партии Великобритании. Впоследствии дрейфовала к радикально левой платформе, и неоднократно пыталась объединиться с британской Компартией.
Театр военных действий
Хосе Санхурхо-и-Саканель 1872–1936 В нашей исторической последовательности) — испанский военачальник, генерал. Организовал и возглавил попытку военного переворота, которая привела к началу Гражданской войны в Испании.
Нельзя заставлять выполнять невозможное (лат.).
Издательство нацистской партии.
С 1920 года партийная газета НСДАП.
Старые немецкие либеральные газеты. "Берлинер тагеблатт" была, в конце концов, закрыта (в 1937).
Обе газеты ранее принадлежали евреям. Евреями были и многие из их редакторов и ведущих журналистов.
Полуеврей по классификации, принятой в так называемых Нюрнбергских законах. По некоторым данным, генерал Вильберг был полуевреем, но по просьбе Геринга был признан арийцем.
Члены ПОУМ — Рабочей партия марксистского единства (Partido Obrero de UnificaciСn Marxista, POUM) — марксистской (троцкистской) партия, существовавшая в 1930-е годы в Испании.
Это, и в самом деле, очень похоже на позицию нацистской партии. "В Москве снова пытаются при помощи большого театрального процесса завуалировать деятельность господина Троцкого"; "всюду, где побывал Троцкий — там возникают революционные пожары", писал официоз гитлеровского режима.
Собутыльники обсуждают Первый Московский процесс, официальное название — процесс "Антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра", также известный как "процесс 16-ти", на котором к расстрелу были приговорены Зиновьев, Каменев, Смирнов и другие старые большевики и члены руководства ГКП (Германской Коммунистической Партии). Следует отметить, что в этой реальности процесс прошел почти на два месяца позже, чем в известной нам исторической последовательности.
Коротко говоря, полемика свелась к тому, что в "Возрождении" искренне злорадствовали, ведь в Москве осудили бывших вождей революции и гражданской войны, а меньшевики из "Социалистического вестника" укоряли белогвардейцев за нехристианский образ мыслей, притом, что большевики были и их противниками, и не только идеологическими.
Лев Львович Седов (1906–1938) — старший сын Льва Троцкого, активный участник троцкистского движения, редактор-издатель "Бюллетеня Оппозиции".
Марк Зборовский (Мордка Зборовский; 1908(1908)-1990) — агент органов внешней разведки Советского Союза, нашедший подход и внедрившийся в окружение Льва Львовича Седова и ставший его ближайшим помощником. После второй мировой войны разорвал отношения с советской разведкой, выступил с разоблачениями в прессе и в сенатской комиссии США. Профессор антропологии, работал в больнице Маунт-Сион в Сан-Франциско.
Се-ля-ви — Такова жизнь (фр.).
Сделанного не воротишь (лат.).
Антанта — военно-политический блок России, Англии и Франции, создан в качестве противовеса "Тройственному союзу" и завершил размежевание великих держав накануне Первой мировой войны. Термин возник в 1904 году первоначально для обозначения англо-французского союза, причём употреблялось выражение l'Entente cordiale ("сердечное согласие") в память кратковременного англо-французского союза в 1840-х гг., носившего то же название.
Страны фашистского блока (Ось Берлин-Рим).
Письма (фр.)
Пьер Тейяр де Шарден (1881–1955) — французский теолог и философ.
Макасеев Борис Константинович (1907–1989), советский режиссёр и оператор документального кино. Заслуженный деятель искусств РСФСР (1965). Лауреат четырёх Сталинских премий (1946, 1947, 1948, 1951). Член КПСС с 1958 года.
Смушкевич Яков Владимирович [1(14). 4.1902-28.10.1941, советский военачальник, дважды Герой Советского Союза (21.6.1937, 17.11. 1939), комкор (1936), генерал-лейтенант авиации (1940). В 1936 командующий ПВО Мадрида.
Александр Ильич Родимцев (1905–1977) — советский военачальник, генерал-полковник (09.05.1961), дважды Герой Советского Союза.
— дурачок (исп.).
— дурак (исп.).
— разведывательная служба Испанской Фаланги.
— разведывательная служба Гражданской Гвардии.
— резидент британской разведки в Мадриде.
— эмблема железнодорожных войск РККА.
iglesia parroquial — приходская церковь
— трое лысых: Блюхер, Егоров, Тимошенко; один усатый — Буденный.
— одно из обвинений, предъявленных в реальной истории М.Е.Кольцову — его поведение в Испании, где он пытался играть роль не только корреспондента "Правды", а ещё и "теневого посла" советского политического руководства.
— настоящая фамилия Михаила Ефимовича Кольцова, кстати, родного брата известнейшего советского карикатуриста Бориса Ефимова (Бориса Ефимовича Фридлянда).
Господин иностранец, не стреляйте! (исп.)
DH.60 Moth ("Мотылёк") — легкий учебный биплан британской фирмы Де Хевилленд, производился с 1928 по 1935 годы.
Головной платок католической монахини.
"The Lovers' Litany" ("Молитва влюблённых") — стихи сэра Редьярда Киплинга, перевод Василия Бетаки.
— Англичане… сумасшедшие! (порт.)
— Очень старый анекдот, заключающийся в одной этой фразе.
— улица, на которой расположено британское посольство в Лиссабоне.
PolМcia de VigilБncia e de Defesa do Estado — ("Полиция надзора и защиты государства") — политическая полиция Португалии с 1933 года, исполняла в том числе контрразведывательные функции.
Стихотворение "Контрабандисты" Эдуарда Багрицкого.
Aguardiente de orujo — водка, производящаяся из виноградных отжимок.
Имение.
Блондинка Виктория (исп.)
Рыцарь, кавалер (фр.).
В разговоре обыгрывается первоначальное значение слова "шевалье" — всадник, наездник.
Пассажирский самолёт середины 30-х годов.
Пий V, в миру — Антонио Микеле Гислиери (1504–1572), Папа Римский (1566–1572).
Ансельм, архиепископ Кентерберийский (1033–1109), святой.
Томмазо, князь Кариньяно (1595–1656) — один из представителей Савойской династии, чьей столицей долгое время был Турин
Без гнева и пристрастия (слова Тацита); без предвзятого мнения (лат.).
Испанские монархисты-традиционалисты, сторонники воцарения одной из ветвей Бурбонов, активно принимавшие участие во всех гражданских войнах в Испании с 30-х годов 19 века.
Инсайт — (от insight — проницательность, проникновение в суть, понимание, озарение, внезапная догадка) — интеллектуальное явление, суть которого в неожиданном понимании стоящей проблемы и нахождении её решения. Является неотъемлемой частью . Понятие было применено в 1925 г. .
ван дер Люббе, Маринус — голландский коммунист, пытавшийся поджечь здание Рейхстага в ночь с 26 на 27 февраля 1933 года. Это событие было использовано нацистским режимом как обоснование для ликвидации в Германии большинства гражданских свобод.
Сопутствующий ущерб, или — случайные жертвы (англ.)
Рут Фишер — один из руководителей КПГ. В 1924 году была снята с поста председателя политбюро КПГ и исключена из партии. Лидер Ленинбунда.
Не так, как принято (фр.).
В нашей истории военврач 2-го ранга Н.Д. Архангельский, являвшийся начальником хирургического отделения Горьковского военного госпиталя, был позже репрессирован.
Очень старая граппа (итальянская виноградная водка) — выдержанная в дубовых бочках больше 18 месяцев.
Асьенда — загородное имение, владение.
Буэнавентура Дуррути-и-Доминго (1896–1936, В реальной истории погиб при обороне Мадрида в ноябре 1936 года, но в нашей истории националисты к Мадриду не прорвались) — ключевая фигура анархистского движения до и в период гражданской войны.
Вероятно, знаменитый фильм 1963 года.
ФАИ — Федерация Анархистов Испании. ИКП — Испанская Коммунистическая Партия.
Николай Герасимович Кузнецов (в реальной истории будущий адмирал флота СССР и нарком ВМФ).
Валиньо Рафаэль Гарсиа — генерал армии националистов.
В этом варианте истории в преддверии неизбежной войны с Австрией 8 января 1937 генерал Радола Гайда назначен военным министром Чешской республики.
Кравцов то ли лукавит перед самим собой, то ли просто забыл, что одновременно с назначением И.Э. Якира Экспедиционный корпус уже 31 декабря 1936 преобразован в Особую Армейскую Группу
Соответствует званию комбрига.
Леплевский Израиль Моисеевич — комиссар государственной безопасности 2-го ранга, с 28.11.36 начальник особого отдела (5-го) ГУГБ НКВД СССР.
Порядок (нем.)
Кухня, церковь, дети (нем.)
Голем.
Майор бронетанковых войск РККА Поль Арман.
В составе русского корпуса, направленного на Западный фронт в 1916 году.
По меркам века.
Кровавое рождество в Саламанке (Католическое рождество отмечается 25 декабря)
В реальной истории Андре Марти (1886–1956) — французский коммунистический деятель, член Национального собрания, секретарь Коминтерна (1935–1944), политический комиссар Коминтерна, руководивший Интернациональными бригадами в Испании (1936–1938).
Генерал Вальтер — Кароль Сверчевский (1897–1947) — государственный и военный деятель ПНР, генерал.
В реальной истории описываемый случай произошел 28–29 декабря 1936 года на Андухарском фронте, где 14 интербригада неудачно атаковала деревушку Лопера.
Птичий холм (нем.) — название имения фон Шаунбургов. На самом деле первоначально так назывался замок, построенный в XI веке на скалистом холме в трех километрах к востоку от нынешней усадьбы. Однако от замка давно остались лишь руины, а древнее имя было перенесено на особняк, построенный в конце XVIII века.
Sekt — немецкое игристое вино.
Керосиновая лампа, разработанная в 1853 году аптекарем Яном Зехом из Львова.
Венский торт "Захер".
Крыша на домах со сложной многоугольной формой плана. Такие крыши имеют большее количество ендов (внутренний угол) и ребер (выступающие углы, которые образуют пересечения скатов кровли).
В реальной истории это произошло на два дня позже.
Территория, контролируемая мятежниками.
Шютцбунд (нем. Schutzbund — "Союз защиты") — вооруженные отяды левых социалистов, участвовавшие в гражданской войне в Австрии (нем. жsterreichischer BЭrgerkrieg) — вооружённом столкновении между левыми (социал-демократическими) и правыми группировками 12–16 февраля 1934 года в городах Вена, Грац, Винер-Нойштадт, Брук-ан-ден-Мур, Штайр и Юденбург.
Еврейская социал-демократическая рабочая партия.
Форс-мажор — высшая сила, непреодолимые и непредсказуемые обстоятельства (фр.)
Бандера — батальон в Испанском и Французском Иностранном Легионе (см., например, французский фильм La Bandera (1935) с Жаном Габеном и Пьером Ренуаром.
Табор — батальон марокканских "регуляров", то есть регулярных марокканских войск на службе Испании.
Он ошибался. Идея использовать против танков бутылки с легковоспламеняющейся жидкостью была реализована в Испании обеими сторонами конфликта. Кто первым придумал это новое противотанковое оружие, неизвестно. Возможно, это и вовсе произошло не в Испании и не в 30-х годах.
Директором уважительно называли генерала Мола офицеры испанской армии. Одной из причин возникновения такого прозвища было то, что в 1930 году генерал был назначен "Директором безопасности".
"Да здравствует смерть!" (исп.) — клич Испанского Иностранного Легиона.
Умник (нем. сленг).
Алягер ком алягер — На войне как на войне (фр.)
Под псевдонимом Паладин разведке НКВД известна Ольга Ремизова она же баронесса Кайзерина Альбедиль-Николова, в девичестве эдле Кински, работающая через Венскую резидентуру (т. Рощин) ИНО НКВД.
ОВРА (официальное итальянское название — "Organo di Vigilanza dei Reati Antistatali" (Орган обеспечения безопасности от антигосударственных проявлений)), — орган политической охраны в Королевстве Италия времен правления Короля Виктора Эммануила III.
Коммунистическая партия Италии.
Амадео Бордига (1889–1970) — итальянский политический деятель, руководитель Коммунистической партии Италии. В 1930 исключен из партии по обвинению во фракционистской "троцкистской" деятельности
Пожар! (идиш)
Пулемет Zbrojovka Brno ZB vz.26, 1926 г.
Винтовка Kratka puska vz.24 — модернизация винтовки "Маузер" начала 20-х годов.
Спрингфилд — американская винтовка начала 30-х годов калибра 7.62 мм.
Французская коммунистическая оппозиционная газета, поддерживавшая троцкистов.
ПОУМ — Рабочая партия марксистского единства (исп. Partido Obrero de UnificaciСn Marxista, POUM) — марксистская (троцкистская) партия, существовавшая в 1930-е годы в Испании. ПОУМ была разгромлена испанскими коммунистами под руководством агентов НКВД. Многие руководители партии, в т. ч. ее лидер Андриу Нин, были расстреляны.
Меткие слова, удачные шутки (фр. англ.).
Известные итальянские газеты, выходящие по сей день.
Очень сильная, жёсткая обжарка, в результате которой кофейное зерно приобретает предельно тёмный, почти чёрный, цвет.
Парень (ит.)
Ароматная водка из выжимок винограда Prosecco, выдержанная в деревянной бочке не менее полутора лет.
Моя красивая любовь (фр.)
На древнегерманском означает "Защитник".
Он же Александр Михайлович Орлов (Лейба Лазаревич Фельбин) — советский разведчик, старший майор госбезопасности. В РИ невозвращенец, в указанный период главный представитель НКВД в Испании и советник по безопасности испанского правительства.
Полумифический командир террористической группы НКВД в Испании, упоминаемый Орловым в своих вышедших на Западе воспоминаниях.
Муж Марины Цветаевой действительно был агентом НКВД.
Вероятно, Александр Юрьевич Лешаков участвовал в так называемой Чакской войне (1932–1935) — войне между Парагваем и Боливией за обладание Чакской областью. В этой войне принимали участие и бывшие белые офицеры.
Один из основателей КПГ, расстрелян в 1937 в СССР.
Испанские ругательства.
Пейзаж и "живописное настроение" напоминают Шаунбургу полотна великого испанского художника Доминико Эль Греко (1541–1614).
Дерьмо (нем.)
Картина Пабло Пикассо, посвященная варварской бомбардировке города Герники франкистской авиацией.
Фраза Ленина о Декабристах звучит несколько иначе: "Слишком узок их круг. Страшно далеки они от народа".
Harrods — Один из первых в мире универсальных магазинов.
Экзерсис — комплекс упражнений для совершенствования техники балетного танца.
Старейший железнодорожный вокзал Турина.
Композитор Морис Равель
Розенберг М. И. (1896(1896)-1938) — советский дипломат, в 1936–1937 Полномочный представитель СССР в Испании.
ПУ РККА — политуправление РККА. В 1929 году Сталиным и Ворошиловым рассматривались две кандидатуры на эту должность: Я.Б. Гамарник и И.Э. Якир.
Дочь члена ЦК ВКП(б) Емельяна Ярославского — балерина и художница, являлась гражданской женой Марселя Розенберга. Почему отношения не были узаконены неизвестно, но Марьяна сопровождала Розенберга во всех его миссиях 30-х годов (Париж, Прага, Мадрид).
FIAT 518 Ardita — легковой автомобиль середины 30-х годов, состоял на военной службе.
подразделение Milizia Volontaria per la Sicurezza Nazionale — более известная как "корпус чернорубашечников", военизированная фашистская организация в Италии. С 1924 года стала официальной частью вооружённых сил Италии.
Командир отделения, сержант.
Головной убор итальянской армии и чернорубашечников — разновидность пилотки.
Командир взвода, лейтенант.
9-мм итальянский пистолет-пулемёт, выпущенный ограниченной серией в 20-е годы на основе "располовиненного" лёгкого спаренного пулемёта Ревелли обр. 1915 года.
Одна из тюрем Рима.
"Почетным капралом" Добровольной Милиции Национальной Безопасности был сам дуче — Бенито Муссолини.
— Грёбаное дерьмо! Сдрисни! (нем.).
Мелкий содомит!
Пистолет "Беретта" М35 кал. 7,65 мм.
Электропоезд ETR200. Построен в 1936 году. В декабре 1937 года на линии Рим-Неаполь достиг скорости 201 км/ч.
Ты наступил мне на яйца! (нем.). То есть — как ты меня достал!
Подвижная часть рельсового пути при стрелочном переводе
Татра 77А, легковой автомобиль середины 30-х годов, обладавший необычными и весьма притягательными аэродинамическими формами.
Роман Е.Воробьёва и одноимённый фильм 1972 года о судьбе советского разведчика Льва Маневича.
Настоящий итальянец (ит.)
Общество Чести (ит.) — одно из самоназваний сицилийской мафии.
Маяковский В.В. "Стихи о советском паспорте".
Франсиско Ларго Кабальеро (1869–1946) — испанский политик-синдикалист, глава Испанской социалистической рабочей партии (ИСРП) и Всеобщего союза трудящихся. В период второй республики занимал пост министра труда (1931–1933) и был председателем правительства (1936–1937). Хуан Негрин Лопес (1892–1956) — испанский политический деятель, премьер-министр в 1937–1939
Генерал республиканской армии.
Хосе Диас Рамос (1896–1942) — испанский профсоюзный деятель, генеральный секретарь Коммунистической партии Испании в 1932–1942 гг
Хосе Миаха Менант (1878(1878)-1958 — испанский военачальник, участник гражданской войны 1936–1939, генералиссимус армии республики (1939).
Висенте Рохо Льюч (1894–1966) — испанский военачальник, генерал.
Генерал республиканской армии.
Андреас Нин — видный испанский (Каталония) анархист, позднее основатель и лидер ПОУМ — Объединённой Рабочей Марксистской Партии. Расстрелян агентами НКВД в Испании в 1937 году во время разгрома ПОУМ (операцией командовал старший майор Государственной Безопасности Орлов (Никольский).
Хоакин Маурин Хулиа (1896–1973) — испанский (каталонец) левый политический деятель, одна из ключевых фигур Рабоче-крестьянского блока и Рабочей партии марксистского единства.
Хулиан Горкин (Хулиан Гомес Гарсиа, 1901–1987) — испанский революционер-коммунист, писатель, один из руководителей POUM во время гражданской войны в Испании.
Лидеры Четвертого Интернационала (троцкисты).
Георгий Михайлович Димитров (Георги Димитров Михайлов; 1882–1949) — деятель болгарского и международного коммунистического движения. 1930-х годах наряду с Эрнстом Тельманом и Долорес Ибаррури — один из харизматичных лидеров международного коммунистического движения. В 1935 году был избран генеральным секретарём Исполкома Коминтерна (ИККИ)
hospital de campaЯa — полевой госпиталь.
Вообще-то в этих краях апельсиновые деревья цветут в феврале, но авторам показалось, что так поэтичнее. А может быть, все дело в том, что зима 1936-37 годов выдалась в Испании на редкость теплая. Итак, теплая зима, ранняя весна, апельсины цветут…
Блондинка Виктория (исп.)
Дословный перевод названия виноградной водки в Испании (Aguardiente — огненная вода).
Рыбный суп
Официант, я заказал пожрать, а не понюхать! Наполните тарелку как следует!
Туристический справочник-путеводитель британского издательства "Мюррей". Одна из двух вещей, — наряду с томиком Байрона — которую должен был брать в дорогу истинный британец.
Добрый человек, полюби женщину, достойную любви! — Строка из 8-й части ("Торговец, дайте мне краску", диалект средненемецкого) "Кармина Бурана" (Carmina Burana — "Песни Бойерна") — сценической кантаты, написанной композитором Карлом Орфом на основе средневекового рукописного поэтического сборника, известного также как "Кодекс Буранус".
В моей груди много вздохов по твоей красоте, которая ранит меня. — Строка из 18-й части "Кармина Бурана" ("В моей груди", лат.)
Полиции безопасности — Sicherheitspolizei, Sipo.
Шлюха (немецкий сленг).
Моя вина (лат.).
Василий Петрович Рощин (Яков Федорович Тищенко) (1903–1988) — советский разведчик, сотрудник Внешней Разведки НКВД, в описываемый период легальный резидент разведки в Вене.
Водопад на реке Рейн в швейцарском кантоне Шаффхаузен.
В немецком языке слово "amok" получило расширенное значение и обозначает неистовую, слепую, немотивированную агрессию с человеческими жертвами или без них (См. одноименную новеллу С. Цвейга, 1922, где этим термином обозначена роковая страсть).
У Шаунбурга Мерседес-Бенц-540К родстер — мощный (полуспортивный) открытый автомобиль с одним рядом полноразмерных сидений, над которыми можно поднять тент, и дополнительным откидным сидением для "случайных" пассажиров, расположенным позади основного.
Альфонс Вёлфль и Герда Вегенер — немецкие графики начала XX века, известные своими гравюрами в жанре эротики.
От латинского concubinatus (con вместе и cubo лежу, сожительствую), в римском праве фактическое сожительство мужчины и женщины, предусматривающее — теоретически — будущий брак.
О, мой бог! (нем).
Сукин сын (нем)