Затея нового самозванца Молчанова завладеть русским троном, поначалу казавшаяся нелепой и неисполнимой, набирала силу, раскачивая смуту, дремавшую дотоле в западных областях и Северской Украине. Сподвижники бывшего самозванца и поляки подняли головы.

А людей легковерных на Руси издревле было больше, нежели здравомыслящих. Крестьяне, попавшие в вечную кабалу с отменой Годуновым Юрьева дня, легко соблазнялись посулами нового самозванца. Не образумило их и то, что новый «Димитрий» не был похож на прежнего.

Соратник Лжедимитрия князь Шаховской бежал в Путивль, прихватив с собой царскую печать. Отныне эта печать удостоверяла воззвания «Димитрия» к народу. Усердные клевреты самозванца пускали в ход уловки, чтобы посеять в доверчивых умах сомнение: «А может быть, «Димитрий» и вправду был спасён верными слугами?»

Поляк Хвалибог клялся, что труп, выставленный на Красной площади, нисколько не походил на его прежнего господина: лежал там, говорил он, какой-то малый, толстый, с бритым лбом, с косматой грудью, тогда как Димитрий был худощав, стригся с малыми по сторонам кудрями по обычаю студенческому, волос на груди у него не было по молодости лет.

Тайна гибели самозванца обрастала легендами, рождавшими смуту.

Несговорчивость Филарета побудила царя Василия принять скорое решение. Тело царевича Димитрия было перевезено из Углича в Архангельский собор. Москва и жители ближней округи могли убедиться, что грамоты «Димитрия» были заведомо рассчитаны на обман.

Но ложные слухи по-прежнему бунтовали дальние окраины русского государства. На северных и южных окраинах создавались воровские шайки, которые позже влились в «царское» войско, возглавляемое Болотниковым.

Филарету доподлинно было ведомо, какая беда угрожает державе. Но выбор его давно был сделан: пусть лучше смута, которую впоследствии можно будет избыть, нежели царствование Василия Шуйского.

Видимо, Василий почувствовал недружелюбие Филарета, если предпочёл ему казанского митрополита Гермогена. Филарет не испытывал ревности к новому патриарху и в душе уважал его. Но как убить в себе надежду на патриарший престол? Он давно распростился с отроческими мечтами о царстве, но силы его души были настроены на великий подвиг. Держава нуждалась в крепкой руке.

Временами Филарет роптал на судьбу, помешавшую ему воспринять трон от Фёдора. Он знал, что повинен в этом был дьявол — враг рода человеческого. Это его злыми кознями одна беда надвигалась на другую. Утратив любовь Елены Шереметевой, Филарет вскоре потерял и верного друга — царевича Ивана. Лишившись родителей, он быстро почувствовал, как растаял круг друзей. Злоба Бориса Годунова завершила остальное. Ему, опальному монаху, осталась суровая битва за выживание. И вот он — владыка.

Но, Боже Праведный, как устал он от крутых переломов в своей жизни! «Укатали сивку крутые горки»? Нет, он ещё поспорит с судьбой!

Филарет неохотно ездил в Ростов Великий. У него были надёжные помощники, которые ведали делами епархии. Не в Ростове ныне вершились дела судьбоносные. Верные люди оповещали его о событиях, вызывавших смуту в державе.

Он знал о согласованных действиях князя Шаховского и авантюриста Молчанова. Он глубоко презирал их в душе, особенно Молчанова, нечистого на руку волхвователя. Но они раскачивали трон под Василием Шуйским.

Доверчивые люди поверили ловкому мошеннику. Молчанов писал воззвания от имени «Димитрия», но всячески избегал встреч с людьми, которые помнили, как его секли кнутом на Ивановской площади.

Благодаря сатанинской энергии клевретов самозванца вся Россия полнилась слухами о чудесном воскрешении расстриги.

Филарет отдавал должное уму князя Шаховского. Ему рассказали, как смеялся Шаховской над затеей Шуйского перенести в Москву гроб с телом царевича. Не понимает-де Василий бесполезности сей затеи. Вон и царица Марфа достоверно свидетельствует о смерти сына, да что толку?

Вера в волшебство, в чудесное воскрешение «Димитрия» для простонародья сильнее всякой достоверности. Недаром в Москве толковали, как над телом «Димитрия» ворковали голуби и было сияние. Верилось в это легко и потому, что чернь расположена к мятежам, что она готова менять царей, ежели это сулит выгоды.

В этот ясный погожий день Филарету хотелось отдохнуть душой, а лучшим отдыхом он полагал гулянье на лодке по вольно раскинувшемуся в том году озеру Неро. В ширину озеро будет до девяти километров, а в длину кто же считал?

По озеру его катал славный протопоп Савватий. Филарет любил его за тихий нрав и преданность Романовым. В прошлые годы он был в их имении домашним попом. Он зело скорбел, когда царством завладел Годунов, и всюду говорил, что по праву царствовать должны Романовы, первые родственники покойного Фёдора. За правду этих слов его и сослали в Ростов, в один из монастырей, но монахом он не стал и вскоре хлопотами Филарета получил чин протопопа.

Какое блаженство для души! Вдоль берега вода столь прозрачна, что видны мелкие камешки на дне. А далее, по всей поверхности озера, отражается Ростовский Кремль. Белые, словно воздушные, громады увенчаны великим множеством островерхих куполов — больших и малых. По окраинам темнеют монастыри. Вода то золотится на солнце, то отливает жемчугом.

В умелых руках Савватия лодка не плыла, а скользила по озеру, и вёсла бесшумно взлетались на воздух. Отражённые в воде купола церквей то собирались группами, то расходились, причудливо вытягиваясь в длину...

Поначалу думалось легко. Авось Господь будет милостив к своим грешникам. Схлынет смута: Филарет надеялся, что царь Василий откажется от власти, дабы утихомирить державу. Филарет знал, что бывший холоп князя Телятевского Болотников стал ныне воеводой и привёл под Тулу большое войско, надеясь осадить Москву. Шуйскому не одолеть его: в войске царя недовольство и шатание.

Крепкие воеводы предали его, перешли на сторону Болотникова князья Рубец-Мосальский и Михаил Долгорукий. В Астрахани изменили князь Хворостинин и Фёдор Шереметев.

Взбунтовалась Рязанская земля. Прокопий Ляпунов, весьма беспокойный и склонный к крамоле рязанский дворянин, поспешил объявить себя Димитрием, но скоро раздумал и присоединил свои дружины к Болотникову.

Обдумывая эти события, Филарет видел злополучное сходство в судьбах Годунова и Шуйского: обоим изменили ранее преданные воеводы с той разницей, что воины нового самозванца были ещё беспощаднее, они не щадили детей и стариков, а молодых брали в плен, не пропускали запасы в столицу, обрекая её на голод.

   — Пошто молчишь, Савватий? Говори, какие вести привёз из Москвы?

Савватий опустил вёсла на воду, помедлил с ответом.

   — Сказывают, быть большому кровопролитию.

   — Досужие байки, Савватий, мне не надобны. Ты мне новые вести выкладывай.

   — А новые вести такие будут: Прокопий Ляпунов принародно заявил, что станет сражаться вместе с Болотниковым.

   — Да какой в том резон? Прокопий начнёт добывать власть себе самому.

В эту минуту сильно плеснула щука. Сбоку было видно, как она сделала рывок, чтобы заглотнуть плотвичку, но промахнулась. Мелкая рыбка оказалась проворнее. Филарет и Савватий наблюдали за этой охотой.

   — Ужели ты, владыка, полагаешься на Прокопия? Он как проведал, что Болотников будет служить самозванцу, так и возвернулся к царю.

   — И Василий принял его? — оживился Филарет.

   — А то... Царь прощает всякому, кто покается.

   — А ежели покаяние ложное?

   — Царь верит любому покаянию. Он говорит о мятежниках: «Они такие же православные христиане, только заблудившиеся. Да раскаются все, и кровь отечества не будет литься в междоусобии...»

Филарет молчал, думая о Василии: «Это станет его ахиллесовой пятой. Доверчивость безразборная погубит его». Помолчав, спросил:

   — Ты думаешь, такая доверчивость кончается добром?

   — Про то не ведаю, но царь Василий — святой человек.

Филарет с недоумением вскинул глаза на своего протопопа. Прежде он не жаловал Василия, говорил, что он вскочил на царство своим хотением. Савватий понял, о чём подумал Филарет, произнёс:

   — Ныне Василий — помазанник Божий. Да будет благословенно его царствие. И дозволь сказать тебе, владыка, что мы берём на душу великий грех, допуская в нашу епархию подмётные письма, написанные будто рукою Димитрия. Дозволь, владыка, я велю от твоего имени сличить те подмётные письма с подписями всех дьяков и заезжих людишек. Или мы не в силах вывести эту заразу из нашей земли?

Филарет озадаченно молчал. Иные грамоты писались с его согласия.

   — Не ожидал от тебя, Савватий, что тебе захочется заниматься сыском. Греби к берегу, к Успенскому собору, и никогда не говори со мной о смуте.