Размещённые на Верху царские невесты находились под строгим присмотром. Не дай Бог самовольно отлучиться из кремлёвских хором. Об этом и помыслить было нельзя. Поэтому отлучки Натальи, когда Матвеев присылал за ней пышную карету, воспринимались невестами и их родственниками как недозволенные вольности и тайно вменялись ей в вину.

В эти дни не было недостатка в самых разнообразных слухах, и если невесты вынуждены были помалкивать, то их родственники давали волю языкам. Случайно ли Матвеев посылает за своей воспитанницей всякий раз, когда к нему наведывается царь? Не подманивает ли Артамошка царя на свою воспитанницу? Человек он сильный и ни перед чем не остановится. Никто уже не сомневался, что удаление Авдотьи Беляевой было делом его рук.

На открытый бунт, однако, никто не осмеливался. Помнили, чем это кончилось для Шихирева, и решили терпеливо дожидаться своей судьбы. Матвеев, который всегда и обо всём знал, что делалось в Кремле, был осведомлён и о недовольстве невест и набрался смелости настроить Алексея, чтобы скорее свернуть смотрины. Он не был спокоен в душе и за самого царя, видя, как тот часто наведывается в хоромы к пригожим девицам. Как бы не сыскал среди них вторую Авдотью Беляеву!

Матвеев обдумывал, что скажет царю. В силе своего слова он не сомневался. Или не склонил он Алексея к тайному решению отдать предпочтение Наталье? Так за чем же дело стало? Державе нужен наследник. Не больные малоумки Милославские, а истинный государь, решительный и сильный, который всё повернёт по-новому...

Но ежели царь и сам того хочет, отчего же медлит?

Устраивая потаённые встречи царя с Натальей, Матвеев не опасался неизбежных толков. Не страшно, ежели и дите родится до срока, лишь бы это был сын, а не девка.

Матвеев не скрывал от Натальи своих соображений и не боялся смутить её правдивым словом. Не он ли сформировал её решительный характер и воспитал в ней властолюбивые стремления? Он часто слышал от неё сетования, что судьба обошла род Нарышкиных. Она готова была карабкаться вверх. Но биться в одиночку она не умела, да и где девке! «Ты послан мне самой судьбой!» — говорила она ему, и, когда умерла старая царица, он словно бы увидел просвет в окошке. Никто не сумел бы так обхаживать царя, как это делал он.

Но можно ли было предвидеть, что этот старик поведёт себя, будто молодой необъезженный конь!

Все эти дни Матвеев только и думал о том, как подманить царя. За долгие годы жизни с благоверной Марией Ильиничной он, видно, привык к благопристойности. Матвеев досадовал и на Наталью, на её неумелость. Не такая уж и молоденькая, а держит себя, как отроковица. «Сегодня же поговорю с ней. Мало ей было Авдотьи Беляевой? Поиграла — и довольно! В этих делах нужна решительность».

С этими мыслями он вернулся домой из Кремля, вошёл в гостиную и вдруг услышал весёлый рассыпчатый смех Натальи. С кем это она так? Матвеев притаился за кадкой с цветами, следя за приоткрытой дверью. Послышался дразнящий голос карлика Захарки:

   — Глупых не жнут, не сеют. Они сами родятся от глупых отцов и безумных матерей...

Раздался капризно-возмущённый голос Натальи:

   — Это я-то глупая?!

   — А то кто же?

   — Чёрт тебя к нам нанёс! Жил бы ты в своей Италии да плёл там лапти.

   — Зачем в Италии? Я и здесь сплету лапти для тебя!

   — Урод, безгосударский человек! Лучше бы тебе искать другого господина!

Гнев Натальи был притворным, она развлекалась. Хоть не скучает, и то добро. Но каков Захарка! Вид важный, и ходит вокруг Натальи, как гусак, приговаривая:

   — Скажу тебе, ласковая девица неизречённой красоты: «Сахарны твои уста, да сладка речь. Вскружила ты голову своему господину. Пришло ныне время и мне своё милосердие показать...»

   — Ишь, милосердия захотел! Да ты хоть удавись, хоть утопись!

Она бегала вокруг него, играла его чёрным курчавым хохолком. Он же старался схватить её за подол.

Матвеев вошёл, смеясь, довольный.

   — Винись, Захарка! Винись, как правый виноватому, как должник богатому. — Повернулся к Наталье, сказал: — А тебе, госпожа, пора заняться серьёзными умными делами. — Он протянул ей Библию в серебряных застёжках. — Вот тебе подарок от царя.

Наталья какую-то минуту казалась растерянной. Библия? Ей? Но, будучи сметливой во всём, что касалось её интересов, ответила:

   — Передай государю: Наталья Кирилловна-де низко кланяется тебе, она-де раба, недостойная своего господина, будет искать случая отдарить его за сей бесценный дар...

   — Умница! Слово твоё находчивое. Передам непременно.

Между тем Наталья вопросительно смотрела на Матвеева. Он резко обернулся к карлику:

   — Захарка, что стоишь! Пошёл вон!

   — «Вон» — это куда Макар телят не гонял? Сам и пошёл бы туда, — ворчал Захарка.

Проследив за выходящим карликом, Матвеев сказал Наталье:

   — Беседа к тебе есть.

План этой беседы созрел у него внезапно, по наитию. Они вошли в её светёлку.

   — Садись и безотлагательно прочитай «Книгу Эсфири». Я вложил закладку. В «Книге Эсфири» ты найдёшь важное для себя. Писано будто про тебя и царя...

В глазах Натальи появился живой блеск. Она ждала, что ещё скажет Сергеич, но он лишь уклончиво заметил:

   — Читай, сама поймёшь...

Как только Матвеев ушёл, Наталья принялась читать «Книгу Эсфири», и чтение сразу же захватило её. Наталью поразили богатство и пышность восточного двора. Но ещё более поразило её поведение царицы Астинь, не пожелавшей прийти к царю Артаксерксу: «Можно ли так ослушаться своего господина! Удивительно ли, что один из приближённых царя сказал от имени всех подданных: «Не перед царём одним виновата царица Астинь, а перед всеми князьями и всеми народами, потому что поступок царицы дойдёт до всех жён и они будут пренебрегать мужьями своими и говорить: «Царь Артаксеркс велел привести царицу Астинь пред лицо своё, а она не пошла... И теперь княгини Персии и Мидии, которые услышат о поступке царицы, будут то же говорить всем князьям царя. И пренебрежения и огорчения будет довольно...»

Наталья так волновалась при чтении, как если бы всё это случилось с ней, как если бы она совершила подобный проступок. Читая, она предчувствовала, каким может быть наказание для Астинь: её сошлют с царского двора.

Так оно и есть. Собрали всех молодых девиц, красивых видом, и та, которая более других понравилась царю, стала царицей вместо Астинь. И сразу же что-то знакомое почудилось Наталье, когда она начала читать об Эсфири: «Красива станом и пригожа лицом... И понравилась эта девица глазам его и приобрела у него благоволение». Сила Эсфири в ласковом слове и послушании — вот на что намекал ей Матвеев. Наталья задумалась. Сказанное в этой книге могло относиться к тому времени, когда она станет царицей. А ныне какой урок преподаёт он ей? Чему может наставить её мудрая книга? Советом, как стать царицей?

Наталья почувствовала, что Сергеич переживает какие-то затруднения, связанные с её надеждой стать царицей. Прежде он и сам много хлопотал. А ныне? Или он думает, что она должна надеяться сама на себя? Не оттого ли посоветовал ей извлечь уроки из «Книги Эсфири»? Послушание... Медовые речи... Да в чём слушаться ей царя? И как складывать медовые речи? О чём просить?

Она снова обратилась к мудрой книге, чтобы найти в ней ответ. «Если я нашла благоволение в очах твоих, царь, и если царю благоугодно, то да будет дарована мне жизнь моя, по желанию моему».

Наталья повторила эти слова, стараясь придать своему голосу особенную нежность.

Но о каком даре просить ей — по примеру Эсфири? Намекнуть о своём желании стать царицей? Это так естественно: она же невеста.

К встрече с царём Наталья готовилась с душевным трепетом. Подолгу, хотя и неумело, молилась.

Из светёлки ей было слышно, как царь вошёл в кабинет Матвеева и они о чём-то доверительно говорят. Она чувствовала, что для неё наступает решающая минута. Голос царя доносился яснее — значит, он смотрел в сторону её двери. Скоро Сергеич позовёт её. Она представила себе своё появление перед ними. Только бы не встретиться при встрече взглядом с царём и не смешаться сразу же... Не забыть бы заранее приготовленных слов...

Дверь её светёлки отворилась. Она подняла глаза на Сергеича.

   — Наталья Кирилловна, к нам пожаловал государь, — весело объявил Матвеев.

Да, решающая минута. Это она прочитала по его глазам. Господи, как же она устала за эти дни томительного ожидания...

Матвеев вывел её за руку, давая понять царю, как сильно волнуется его воспитанница. Наталья поспешно склонилась в низком поклоне.

   — Благодарю, великий государь, за бесценный подарок! Заслужила ли я его, ничтожная раба твоя? Библия — книга Господня, я с превеликим трепетом прикасаюсь к ней.

   — Такое разумение в девице похвалы достойно, — заметил царь, любуясь красотой Натальи и её смиренным видом.

   — Государь, когда я вошёл к своей воспитаннице, на её столике лежала раскрытая Библия...

   — Наталья Кирилловна навычена читать Священное Писание? — спросил царь, продолжая любоваться ею.

   — С отроческих лет, государь, навычена. Сначала иные истории рассказывала мне матушка, потом стала читать сама, — ответила Наталья.

   — И какие истории полюбились тебе особливо?

   — Душа моя особливо прилегла к царице Эсфири...

   — О! — с похвальным удивлением воскликнул Алексей. — Эсфирь зело разумная и великая жена. Добрая царица.

Царь по-прежнему не спускал с неё взгляда. Она почувствовала, что должна что-то сказать.

   — Я бы хотела иметь изображение Эсфири. Возможно ли сие?

   — Отчего же невозможно?

Наталья снова поклонилась царю. И, когда она подняла голову, он подошёл к ней, поцеловал в щёку и торжественно произнёс:

   — Так будь же благословенная перед Богом и людьми, невеста моя наречённая!

Наталья продолжала сохранять смиренный вид. Но какое торжество разлилось по лицу Матвеева! Он так долго ожидал этой минуты и, услышав слова царя, начал мысленно готовиться к своему триумфу.

Но невеста и её царственный жених, казалось, ничего не замечали. Царь взял за руку свою наречённую, и оба пошли в её светёлку. Казалось, никогда прежде он не был так нежен с женщиной да и не встречал ещё столь маняще женственной девицы. Алексей словно переживал вторую молодость.

Через несколько дней бояре стали говорить: «И что это случилось с государем? Он торопится до срока сделать свою невесту царицей. Велел поспешно выставить невест из кремлёвских хором, где только что завершился новый заезд. А чтобы девицам не было обидно, одарил их всякими пустяками!»

Приготовления к свадьбе были окружены особой таинственностью. Всё делалось втихомолку. Не произносилось даже само слово «свадьба». Те же, кто знали либо догадывались о великом деле, говорили, что хитрец выбрал удачное время, когда было не понять, к свадьбе готовятся при дворе или к Масленице.

Шла обычная предпраздничная суета. Кипела работа и в белошвейнях и в поварнях. Во дворце больше обычного хлопотал о чём-то дворецкий Богдан Хитрово. На женской половине освежались покои, перебирались царицыны наряды. Как и по праздникам, много суетились и возились бабы.

Подступило и последнее воскресенье перед Масленицей, именуемое Сырной неделей. Из кремлёвских поварен доносился аромат по всей Москве. Красная площадь полнилась слухами, что из кремлёвских подвалов выкатили запечатанные бочки и вино да меды разливаются в бочонки и кувшины.

«Всё, как на Маслену», — говорили одни. «Всё, да не всё», — возражали другие. Замечено было, что рейтар Крауфорда, царских телохранителей, не пустили домой после субботнего караула. Возле них суетился сам Матвеев, заботился, чтобы им дали удобное помещение. Ради этого подняли на ноги всю челядь, чтобы очистили место рейтарам и расположили их в людских службах. И сам Матвеев, как поняли люди, хлопотал и бодрствовал не ради одних рейтар. Его 3-й Петровский полк, что стоял за Петровскими воротами, тоже был вызван в Кремль и вступил в караул. Тут же находился и вездесущий Патрик Гордон, всегда призываемый в нужный момент.

И ещё одна новость. Днём в субботу царь был у патриарха Иоасафа. Они долго беседовали. А к вечеру пронёсся слух, что царь получил у патриарха благословение на женитьбу. Гадали, отчего сам владыка не показывается? Или благословение царю дал из-под неволи? Этим слухам способствовало то, что святитель устранился в последнее время от участия в дворцовых делах. Его слова не было слышно в делах царских. Ожидали свадьбы и венчания. Венчать царя было прямой обязанностью патриарха. Ужели не обещал Алексею вознести молитву Господу за благое окончание задуманного царём «великого дела»? И не осенит его образом Богоматери в золочёном чеканном окладе? Все знали, что это была любимая икона царя Алексея.

Все эти слухи и перешёптывания усилили и без того неотступную тревогу, овладевшую не только простыми людьми, но и боярами. Всяк опасался обмолвиться лишним словом. Ныне грозен Тишайший. Неосторожное слово может стоить жизни. Дома ты хоть вой от тоски, а при царе храни на лице улыбку.

Несмотря на воскресный день, Алексей велел собрать на совет царевичей, служителей духовного чина и близких бояр и снова отправился к патриарху за благословением. Патриарх был уже наготове, окружённый высшим духовенством и митрополитами. Он осенил царя крестным знамением и образом Богоматери — ещё более крупной иконой, чем вчерашняя, и в более дорогом окладе. Затем святитель благословил благовещенского протопопа Андрея венчать царя вторым браком.

Через некоторое время духовные лица, бояре и ближники царя собрались в его покоях. Многие с неприязнью поглядывали на Матвеева. Дворцовый люд считал его самозванцем, ибо он не был даже боярином и не отличался родовитостью.

Царя встретили обычными приветствиями, потом наступила тишина, исполненная тревожного ожидания. Алексей понял это молчание по-своему и торжественно начал:

   — Ради устроения царства земли своей и наипаче дома моего государского, с благословения святителя нашего, отца-патриарха Иоасафа всея Руси, понапрасну не мешкая, изволили мы избрать себе в царицы единую из девиц-невест, нами собранных в град престольный Москву. Девица сия — Наталья, Кириллова дочь Нарышкина. Коли выбору моему супротив не станете, царевичи, бояре и князья, вся дума моя ближняя и вы, отцы-святители, богомольцы наши, ей подадим, по обычаю, платок-ширинку, яко царевне, и кольцо наше царское. Поймём её в жёны.

По решительному тону царя чувствовалось всё же, что согласия бояр и духовных отцов ему не требовалось. Царь соблюдал обычай, и присутствующие понимали это, вразнобой отвечая ему согласием:

   — Что сказать? Твоя воля.

   — Божие благословение почиет на тебе, государь.

   — Тебе и решать.

   — В час добрый, государь.

   — Более сказать нечего.

   — Как нечего? — раздался уверенный, с хрипотцой голос Ивана Михайловича Милославского, двоюродного брата покойной царицы Марии Ильиничны. — Чтой-то нашим боярам нечего сказать? Ну, коли так... На нет, как говорится, и суда нет. Однако мне есть что сказать. И первым делом спросить тебя, государь... Что это тебе вдруг захотелось новых порядков да обычаев? Ну, коли уж захотелось, скажи на Божью милость, зачем новые обычаи за бугром ищешь? Ужели у нас нет своих?

   — Да где же они? — спросил Симеон Полоцкий.

Он сидел, по обыкновению положив руку на посох.

Заметно было, что последнее время он сильно постарел. Глаза потухли, на лице появилось много коричневых пятен.

   — Где? — переспросил Милославский. — Я могу сказать. А для верности назову книги «Правда» Ярослава Мудрого, «Поучение Владимира Мономаха», «Домострой». Эти книги воздают хвалу нашим отеческим обычаям.

Симеон молчал. За него стал говорить царь:

   — Ты назвал достойные книги, шурин. Да чем плохи тебе заморские обычаи?

   — А тем плохи, что заморские зазывалы святую веру нашу на поругание отдают.

   — Шутить изволишь, Михайлыч, — оборвал его царь. — Святую веру мы испокон веков оберегаем.

Милославский, приблизившийся было к царю, хотел его о чём-то спросить, но бояре тотчас же оттеснили его в сторону, ибо видели, как недоволен им царь.

Алексей тем временем уже давал наказ Матвееву:

   — Ты, Артамон Сергеич, сдай начальство над караулом, а сам вели нарядить карету, чтобы, не мешкая, быть дома, упреди девицу, нами избранную, дабы готова была встретить дружков князя Якова Никитича Одоевского да Фёдора Голохвостова, кои явятся к ней с нашим царским словом да с дарами и милостями. Да скажи девице, нами избранной, что ныне пришло ей время готовиться. Поспешай! Да пошли кого-нибудь подтвердить наш наказ: ни из Кремля, ни в Кремль не выпускать никого. Ежели кому надобно будет отлучиться, хлопотали бы через дворецкого Богдана Хитрово о нашем царском особливом приказе.

При этих словах лица присутствующих окаменели. Не смея произнести ни слова, они роптали про себя, позволяя себе лишь обменяться взглядами. Сначала им нежданно-негаданно объявили о свадьбе, теперь также нежданно-негаданно посадили под арест.