1. Теория сущности.

Номенклатура и место на энеаграмме

Для обозначения и фиксации энеатипа VI Ичазо (как мы уже упоминали в предисловии) использует понятия «робость» и «трусость» соответственно.

Робость может рассматриваться как чувство беспокойной нерешительности или подавление действия ввиду наличия страха, но, если это так, тогда значение этого термина мало отличается от значения понятия «страх», которое я буду использовать для обозначения главенствующей страсти этого типа характера.

Однако, если мы будем использовать понятия «страх» и «трусость» для обозначения главенствующей страсти энеатипа VI, мы вынуждены будем при этом отметить, что - как в случае с гневом и другими эмоциями - это важное эмоциональное состояние не обязательно проявляется непосредственно в поведении. Оно может проявиться иначе, в виде сверхкомпенсации - сознательной позиции геройских устремлений. Противопоставленное фобии отрицание страха по сути своей ничем не отличается от маскировки гнева чрезмерной мягкостью и контролем, а также маскировки эгоизма чрезмерной уступчивостью и других форм компенсации, демонстрируемых рядом характеров, в особенности некоторыми подтипами.

Более характерным, нежели страх или трусость, для многих личностей, принадлежащих к энеатипу VI, может быть наличие тревоги - этой производной страха, которую мы можем охарактеризовать как страх без осознания внешней или внутренней опасности.

Хотя страх и не относится к числу «смертных грехов», трансценденция страха вполне может стать краеугольным камнем истинных христианских идеалов в той мере, в какой она доводит Imitatio Christi (подражание Христу) до уровня несомненного героизма. В этой связи интересно будет отметить, как сместился христианский идеал от представлений первых христиан-мучеников до идеала, пронизанного отношением, которое Ницше критиковал, называя его «рабской моралью» (хотя в последнее время, по крайней мере в Южной Америке, церковь вновь стала героической, вплоть до мученичества).

В отличие от представления о добродетели древних греков (arete), где особо выделялось мужество, идеал христианского общества, как отмечал Ницше, предполагает чрезмерное послушание авторитетам и дисбаланс в пользу контроля Аполлона над экспансивностью Диониса.

Так же, как мы можем проследить деградацию в христианском сознании от мужества до трусости, можно говорить и о деградации в понимании веры и христианском мироощущении. В протоанализе вера рассматривается как психокатализатор, который можно представить себе в виде неких ворот, через которые возможно освобождение от рабства неуверенности, разительно отличается от значения этого слова в обычных религиозных рассуждениях, а именно - строгого следования набору определенных догм.

Как я собираюсь указать в психодинамическом анализе, непременный двойник страха, я думаю, может быть обнаружен в самоуничижении, самопротивопоставлении и самообвинении - превращении в собственного врага, - что, видимо, предполагает: лучше противостоять себе (присоединяясь к ожидаемой внешней оппозиции), чем встретить внешнего врага. Определение параноидального характера, приведенное в DSM-III, уже, чем понятие энеатип VI, так как последнее включает три разновидности параноидального мышления, которые предполагают различные способы преодоления тревоги. Еще одно определение - это фобический характер в психоанализе, отраженный в DSM-III как «избегающая» личность, а также в синдроме «зависимой» личности, хотя существует разновидность личности, в большей степени об- сессивная, обычно диагностируемая как смешанное расстройство личности - среднее между параноидальным и об- сессивным характером.

2. Предшествующие описания характера в научной литературе

В классификации личностей Курта Шнайдера нашему энеатипу VI соответствует образ фанатика, однако такое описание отображает не весь спектр этого характера.

Мы можем сказать, что параноидальный, или подозрительный, характер есть скрытая форма расстройства личности, которая в числе крайностей умственной патологии была известна уже Крепелину как параноидальная шизофрения. Касаясь изначально заложенного в характере параноидальных шизофреников мрачного восприятия, он отмечает , что, попутно с ощущением себя объектом враждебности и т.п., они обнаруживают в себе «сочетание неуверенности и чрезмерной переоценки собственного „я", которое проявляется в том, что пациент враждебно противостоит воздействию, побуждающему его бороться за жизнь и пытаться избежать этого воздействия посредством внутренней экзальтации».

Разделяемая сегодня многими концепция параноидального характера обогатилась исследованиями и наблюдениями Фрейда по параноидальной шизофрении. То, что Фрейд говорит о последней, особенно в отношении дела Шребера, теперь рассматривается шире, как соответствующий характерологический синдром. Хотя немногие сейчас продолжают придерживаться сексуальной интерпретации паранойи как защиты от гомосексуальных отношений с одним из родителей, однако более полная интерпретация Фрейда нашла подтверждение в общем положении, что параноидальная ненависть - это защита от любви. Я думаю, что это утверждение можно считать справедливым, если мы рассматриваем такую защиту не как нечто направленное в первую очередь против инстинктивной или эротической любви, но как защиту, направленную против искушения обольстительной «любви через уступку», - защиту, которую в подрастающем ребенке порождает страх.

В то время как «слабая» (внешне трусливая) личность проявляет послушание по отношению к родительскому авторитету, а «обязательный или исполнительный» подтип соблюдает абстрактный принцип подчинения букве закона или же идеологическим установкам, «сильный» и фанатичный подтип подозрительного характера (часто определяемый как параноидальный) защищает себя от соблазна капитулировать настолько же страстно, насколько он является контрфобическим. Он защищен от сомнений, чувства неопределенности и нерешительности убежденностью «истинно верующего». В то время как в языке экспериментальной психологии весьма распространено такое понятие, как реакция «драчливость/бегство» (fight/flight reaction), полярность между «слабой» и «сильной» формами подозрительного характера относится скорее к убеганию/уступке (flight/surrender) дихотомии, которая присутствует также в поведении животных и знакома нам прежде всего по поведению собак (или волков): подставляя горло противнику, они тем самым выражают подчинение.

У Курта Шнайдера мы находим описание сходного состояния личности, без упоминания о параноидальном характере, под определением «фанатик». Говоря о фанатиках, он отмечает, что их эмоциональность весьма ограничена и они могут показаться окружающим «холодными». У них отсутствует чувство юмора, и они обычно серьезны. Вероятно, они гордятся тем, насколько всегда объективны, рациональны и неэмоциональны.

Шнайдер также отмечает, что «все фанатично настроенные возмутители спокойствия имеют обыкновение придавать своим убеждениям „характер общественной важности", а также тенденцию опубликовывать эти фанатичные идеи в виде схем и программ. Если же по поводу идеи, которой придается слишком большое значение, кто-то высказывает свое собственное сомнение или же она становится предметом всенародного обсуждения, все усилия фанатика концентрируются на том, чтобы положить соперника на обе лопатки…»

В наши дни DSM-III рассматривает психологическое строение энеатипа VI под диагнозом параноидальная личность, исключая то обстоятельство, что описание этого синдрома в DSM-III дает представление лишь об одном из возможных вариантов трусливой личности, представленной на энеаграмме.

В DSM-III параноидальное расстройство личности охарактеризовано такой существенной чертой, как всеобъемлющая необоснованная подозрительность, а также недоверие к людям, сверхчувствительность и пониженная эмоциональность, которые не имеют отношения к другим умственным расстройствам, таким как шизофрения или любое другое параноидальное расстройство.

Миллон пишет : «Личности с этим расстройством относятся к типу сверхбдительных, принимающих меры предосторожности против любой осознанной опасности. Они имеют обыкновение не признавать своей вины, даже если их действия имеют оправдание. Окружающим они часто кажутся сдержанными, скрытными, неискренними, замышляющими что- то недоброе. Они могут ставить под сомнение честность других, всегда ожидая от них какого-нибудь подвоха. По этой причине они также могут быть патологически ревнивы… Они во всем ищут скрытые мотивы и тайный смысл. Часто их посещают мимолетные идеи, связанные с восприятием другими людьми, т.е. что окружающие относятся к ним предвзято или же говорят о них гадости… Таким людям зачастую трудно расслабиться, они обычно выглядят напряженными и имеют тенденцию контратаковать, как только осознают наличие какой- либо угрозы…»

Шапиро, описывая в своем научном труде «Невротические стили» параноидальный характер, рассматривает подозрительный характер в более широком диапазоне. В начале главы он отмечает, что «вне измерения жестокости существуют, образно, хотя довольно грубо выражаясь, два типа людей, которые принадлежат к этой категории: неприметные, зажатые, опасливо подозрительные личности и сурово высокомерные, более агрессивные, подозрительные и страдающие манией величия».

Вышесказанное согласуется с описанием параноидального синдрома неуживчивого холодного характера, представленного в DSM-III, а также синдромов ищущей душевного тепла избегающей личности и зависимой личности, при которых сомнения и подозрительность направлены в основном внутрь себя самого и принимают форму неуверенности в своей безопасности. Избегающая личность отличается от шизоидной тем, что у неуверенных в себе личностей, которые не осмеливаются приблизиться к другим людям, отрешение от мира имеет активный характер, что контрастирует с пассивным отчуждением у шизоидных, являющихся по сути настоящими одиночками, ибо их манера держаться от людей на расстоянии оборачивается безразличием, а не результатом осознанного конфликта.

В то время как шизоидный тип легче всего описать, используя такие понятия, как дефицит, недостаточное осознание самого себя, недостаток мотивации действия, бесчувственность, - в случае избегающей личности это, наоборот, избыток внимания, мотивация действия и сверхчувствительность. Как отмечает Миллон, существенной чертой избегающих личностей является «сверхчувствительность к возможному отказу, унижению или позору, сильное нежелание вступать в какие-либо отношения с другими людьми, если только им не будут даны гарантии того, что окружающие не будут воспринимать их критически, отчуждение от общества, несмотря на сильное желание произвести впечатление и быть нормально воспринятыми обществом, а также низкая самооценка». Если шизоидная личность испытывает трудность при приспособлении к окружающим, то избегающий или фобический тип всего лишь ведет себя осмотрительно, при этом способности к приспособлению у него огромные. Для них характерна большая эмоциональность и когда они испытывают боль, и когда они испытывают приятные ощущения. «Они глубоко переживают свое одиночество и изоляцию, болезненно воспринимают свое нахождение „не у дел" и испытывают сильное, хотя часто и подавляемое, желание быть принятым обществом. Несмотря на сильное стремление завязать какие-либо отношения и активно участвовать в общественной жизни, они все же боятся передать свое благополучие в руки других» .

Определение «фобический» характер давно используется в психоанализе. По этому поводу Феникель пишет, что «фобический характер - подходящее определение для тех личностей, чье поведение сводится к уклонению от ситуаций, на самом деле желанных» .

Кроме этих двух разновидностей параноидального типа (которые мы можем охарактеризовать с помощью таких черт, как сила и слабость соответственно) существует также еще один (относящийся к третьему подтипу, согласно преобладанию инстинкта), который можно было бы описать как «прусский характер» в честь этого стереотипа германской авторитарной и исполнительной суровости. Мы действительно находим его описание у Миллона в приложении к DSM-III, которое я часто цитирую в этой книге. Миллон называет этот подтип «личностью смешанного параноидально-компульсивного типа» .

Несмотря на их всевозрастающую враждебность и отрицание конформизма и покорности как способа существования, они сохраняют лежащую в основе их характера ригидность и перфекционизм. Они представляют собой наиболее мрачных, лишенных чувства юмора, напряженных, зажатых и неспособных на какие-либо изменения внутри себя людей, обычно ограниченных, не отступающих от буквы закона и убежденных в собственной праведности. Эти черты их внешнего облика являются еще более внутренне присущими им и интернали- зованными в качестве фиксированной системы привычек. Возможно, ранее они находили необходимым объяснять свою зависимость от окружающих тем, что это их единственный путь к вознаграждению, но пережитки их привычки к сверхконтролю и безошибочности, которые были присущи им всю жизнь, очень нелегко устранить. Таким образом, они продолжают искать ясность в правилах и указаниях, не могут терпеть неопределенности и налагают на свою жизнь порядок и систему. Лишившись же направляющей руки тех, кого они презирали, эти параноидальные личности полагаются исключительно на самих себя и становятся в стремлении к порядку и власти собственными безжалостными надсмотрщиками.

Сравнивая вышеупомянутые разновидности энеатипа VI (которые можно с уверенностью назвать обсессивными) с об- сессивным добродетельным характером (т.е. энеатипом I), Миллон ищет различие между ними и предполагает, что оно заключается в том, что эти параноидально-компульсивные типы отказались признать их стремление к зависимости и оставили надежду получить защиту через чьи-либо добрые услуги. Правильно это или нет, но нельзя поставить под сомнение утверждение, что параноидальные личности в большей степени устремлены в себя и более интровертированы. Однако «они продолжают искать ясность в приказах и указаниях, не могут терпеть неопределенности и налагают на свою жизнь порядок и систему».

Среди психологических типов, описанных Юнгом, наиболее близким к энеатипу VI является интровертно-мыслитель- ный тип, который «сильно подвержен влиянию всяческих идей и чьи суждения звучат холодно, непреклонно, деспотично и безжалостно, так как относятся больше к субъекту, чем к объекту». Такие типы характера, как избегающе-подозритель- ный и драчливый, также рассматриваются Юнгом, который отмечает: «Он может вести себя довольно вежливо и дружелюбно, но при этом постоянно ощущает некое неудобство, которое выдает его скрытое намерение - обезопасить оппонента: оппонента надо во что бы то ни стало успокоить и умиротворить, чтобы тот не заподозрил недоброе».

Юнг отмечает и фанатическую грань этого характера: «Стремясь к осуществлению своих идей, он ведет себя главным образом упрямо, своевольно и абсолютно не подвержен чьему-либо влиянию» .

В отделе тестовых профилей я нахожу контрфобический вариант энеатипа VI, описанный как ENTJ .

Согласно Кэрси и Бейтс , среди черт характера этого типа доминирует интерес к власти. «Если бы требовалось определить тип поведения ENTJ одним словом, этим словом было бы „командующий". Главная движущая сила и потребность ENTJ - это лидерство…» Они также отмечают, что «личности типа ENTJ имеют сильную потребность создавать, где бы они ни находились, некую структуру и заставлять людей идти к каким-либо отдаленным целям».

«У них, вероятно, сильно развито эмпирическое, объективное, а также экстравертное мышление, и если надо, они способны классифицировать, использовать обобщение, суммировать факты, приводить доказательства и делают это непринужденно».

В гомеопатических работах я не смог найти единого описания типа, схожего с энеатипом VI, кроме двух, относящихся к «сохраняющемуся» и «сексуальному» подтипам подозрительного характера. Личность типа Сепия (каракатица, лат.) представляет собой застенчивый тип подозрительного характера, который маскирует свое поведение неопределенностью и уклончивостью и соответствует избегающему типу, приведенному в DSM-III, а также и нашему самосохраняющемуся подтипу.

Личность типа Лaxecuc (дающая жребий, одна из мойр, греч.), напротив, соответствует нашему контрфобическому варианту энеатипа VI. Ее характерными чертами являются наличие силы и неуживчивый характер. Я проиллюстрирую оба эти типа характера ниже примерами из исследования Кэтрин Культер .

«В некоторых случаях у личности типа Сепия мы можем наблюдать отсутствие материнского инстинкта… Она горячо любит и мужа, и детей, но при этом слишком измучена, чтобы чувствовать что-либо, кроме потребности прорваться сквозь повседневную работу и дожить до следующего дня. У нее просто не остается ни физической, ни эмоциональной энергии для любви.

Все проявления любви - супружеской, родительской, дочерней и даже близких дружеских отношений - это посягательство на резервы ее энергии и препятствие на пути удовлетворения ее потребности в уединении и самостоятельности (ухудшение настроения в компании - восстановление хорошего настроения в одиночестве - Кент). Она рассуждает о любви примерно в следующем ключе: „Эти люди любят меня. Они что-то от меня ожидают. Я должна подстроиться под их ожидания и не разочаровать их…"»

Культер описывает женщину типа Сепия, как живущую под постоянным давлением «чувства долга», хотя и сражающуюся против ограничивающих ее условий, но при этом неспособную отказаться от своих обязательств, что свойственно типу Lycopodium: «…Чем осознанней она хочет вырваться из сложившейся ситуации, тем сильнее на нее действуют ее чувства долга и вины… Сепия отчаянно пытается действовать правильно, но действовать правильно слишком трудно для нее!…»

Рассматривая личность типа Лaxecuc, соответствующую нашему контрфобическому типу, Культер говорит о сущностном раздвоении, присущем ей: «Описание умственных симптомов, сделанное Херингом, с самого начала включало в себя сущностную напряженность натуры, сражающейся с самой собой, а также изменчивое настроение и поведение - абсолютная радость и доброе настроение, за которыми следует резкое падение духа…»

«Все же этот тип весьма эмоционален, - гораздо более, нежели тип Сулъфур (сера, лат.), интеллект которого однозначно превалирует. Действительно, напряженность чувства, которое тип Фосфор стремится поддержать в себе, изначально присутствует у Лaxecuc, который часто не способен отказаться от этой напряженности (скорее чувство владеет им, чем он владеет чувством). В конечном счете тип однозначно классифицируют как чувствительный… в тех случаях, когда чувствительность в нем достигает высшей отметки. Все эти непререкаемые силы бесконечно сражаются за главенство в теле пациента, и оно превращается в истерзанное поле боя».

Одной из наиболее известных черт характера типа Лaxecuc является словоохотливость. Культер посвящает ей несколько страниц комментариев. Она описывает сексуальность типа следующим образом:

«Сексуальное влечение обычно сильно как у женщин, так и у мужчин (любвеобильность, влюбчивость, сильное возбуждение сексуального желания - Геринг), для них характерны сильные сладострастные мечтания (Аллен), при этом пациенты свидетельствуют, что их сексуальные контакты с партнерами типа Лaxecuc неизменно приносили им удовлетворение. Но если сильное сексуальное влечение не находит удовлетворения, оно способно перейти в навязчивое состояние. Без успокоения, которое приносят нормальные сексуальные отношения, пациент может впасть в глубокую депрессию и демонстрировать маниакальное поведение на сексуальной почве…

Лaxecuc, по сути, является религиозной натурой, которая нуждается в сильной вере или духовных обязательствах для выражения своей чрезмерной эмоциональной энергии и восприимчивости к „экстазу" или же, в крайних случаях, состояний „близких к трансу" (Геринг)…

Классическая гомеопатическая литература, в которой обязательно выделяются характерные черты больных, отмечает недоверие, тщеславие и ненависть, которые JIaxecuc демонстрирует по отношению к окружающим. Но так как настоящий портрет личности должен давать и здоровые, привлекательные черты характера, отмечаются также: способность к любви, щедрость, моральная устойчивость (Беннингхаузен), таким образом, доброму имени этого типа будет отдано должное…»

В заключение в каталоге страстей характеров типа Лaxecuc Культер приводит в основном те дескрипторы, совокупность которых указывает нам на личность энеатипа VIII:

«Вопреки их скептицизму, моральной неустойчивости и внутренним конфликтам, личности типа Лaxecuc проявляют такую неутомимую жизнестойкость, что окружающие инстинктивно определяют их как „нетерпеливых", „сверхвозбудимых", „имеющих склонность к пагубным привычкам", „сверхстимулируемых", „одержимых навязчивыми идеями" или „страстных" - не только в сексуальном плане, их страсть распространяется также на знания, опыт, понимание, стремление к цели, религиозное сознание, - это страсть к жизни как таковой!…»

3. Структура черт характера

Страх, трусость и беспокойство

Одной из главных черт характера, составляющих список дескрипторов энеатипа VI, является весьма специфическая эмоция, которая в современной психологии определяется как тревога или беспокойство. Ее можно сравнить с законсервированным чувством страха или тревоги до появления какой-либо опасности, при этом опасность уже не угрожает, но тем не менее остается в воображении.

Изучая дискрипторы энеатипа VI, я нахожу, кроме тревоги, также много таких, в которых страх является неотъемлемой психологической характеристикой: страх ответственности, страх перед совершением ошибки, страх перед неизвестным, страх отпустить от себя кого-либо, страх перед враждебностью и обманом, страх перед неспособностью совладать с трудностями, страх не выжить, страх перед одиночеством в пугающем мире, страх предательства, а также страх любви. Параноидальная ревность тоже может быть причислена к этой категории.

Близко к этой группе стоят черты характера, связанные с выражением страха в поведении: ощущение собственной небезопасности, сомнения, неспособность принять решение и постоянная напряженность (вследствие страха совершить ошибку), паралич действия, вызванный сомнениями, отсутствие мобильности в поведении, неспособность прореагировать на импульс, избегание принятия решений, уклонение от любого компромисса, а также сверхосторожность и бдительность, склонность к непременной перепроверке, состояние постоянной неуверенности, недостаток уверенности в себе, сверхотре- петированное поведение, трудности, испытываемые при нестандартных ситуациях (ситуациях, в которых трудно выбрать одну из накатанных моделей поведения).

Если действие страха заключается в том, что он парализует или сдерживает, то именно сдерживание импульса, как считал Фрейд, дает пищу для тревоги, и мы можем сказать, что это страх перед чьими-либо импульсами, страх перед спонтанным действием. Такой «страх бытия», выражаясь словами Тиллиха, обычно складывается из страха перед окружающим миром, а также перед будущими последствиями чьих-либо действий в настоящем. Еще один путь возникновения страха - страх перед импотенцией у тех личностей, которые боятся дать волю своим агрессивным и сексуальным эмоциям. Неспособность положиться на чьи-либо силы, отсутствие веры в способности других и в возможность совладать с ситуацией, а также, как следствие, неуверенность в себе и неспособность обойтись без посторонний помощи можно рассматривать не как что-то абсолютно иррациональное, но как результат ощущения себя в психологическом плане «кастрированным».

Сверхнастороженная гипернамеренность (over-alert hyperintentionality)

Чувством, близко стоящим к тревоге, но тем не менее не идентичным ей, является чрезмерная бдительность, которая объясняется подозрительным и сверхбдительным характером. В отличие от уверенной сверхнастороженности, демонстрируемой энеатипом III, одной из характерных черт которого является стремление «держать все под контролем», сверхнастороженность данного типа можно назвать гипервигильностью (сверхнастороженностью), назначение которой - поиск скрытого смысла и подозрительного в поведении окружающих. Помимо того, что она входит в число составляющих состояния хронической подозрительности, где служит для объяснения потенциально враждебной реальности, гипервигильность также является причиной излишних раздумий в тех случаях, когда для окружающих - это всего лишь дело спонтанного выбора. Я выбрал определение Шапиро «гипернамеренность» для определения сверхнемобильного и жестко фиксированного поведения личности подозрительного характера, а также чрезмерной потребности полагаться на рациональные решения.

Теоретическая ориентация

Страх делает труса неспособным действовать, таким образом, у него никогда не хватает уверенности в себе и возникает потребность побольше разузнать о чем-либо, чтобы знать лучше. Он не только нуждается в указаниях, для этого типа характерно (недоверие к указаниям - в то же время потребность в них) решать свой внутренний конфликт через поиск этих указаний в какой- либо логической системе или прибегая к здравому смыслу. Энеатип VI является не только интеллектуальным типом, но и самым логичным из всех типов, он просто предан логическому рассуждению. Если энеатип VII использует интеллект как стратегию, энеатип VI скорее обожествляет его, помещая себя в фанатическую зависимость от здравого смысла (практического разума) и только от него одного, совсем как в каком-нибудь наукообразии. Находясь в состоянии постоянного поиска ответов для решения своих проблем, энеатип VI более других имеет склонность ставить вопросы и, таким образом, является потенциальным философом. Он использует интеллект не только для решения проблем, но и находит утешение в поиске этих проблем, что приносит ему чувство безопасности. Гипервигильность этого параноидального типа держит его в состоянии постоянного поиска проблем: он по сути своей является охотником за проблемами, и ему трудно воспринимать самого себя без этих проблем. Пока есть надежда воспринимать себя как окруженного разного рода проблемами, будет и надежда решить их - именно здесь, в таком восприятии проблемы, и кроется весьма коварная ловушка, результатом которой может стать, например, неспособность выйти из роли пациента в лечебном процессе или же просто многочисленные трудности на пути к нормальному существованию.

Бесполезность предпринимаемых действий и неспособность правильно определить свои проблемы у наиболее застенчивого энеатипа VI являются не только следствием чрезмерной ориентации на абстрактное и теоретическое. Здесь обнаруживается и поиск утешения в интеллектуальной активности, что, в свою очередь, является следствием сдерживания себя по причине страха, неспособности принять решение и хождения вокруг да около.

Располагающее дружелюбие

Остальные группы дескрипторов касаются обобщенных черт характера, и их лучше было бы определить как средства, к которым личность прибегает, чтобы справиться с тревогой. Таким образом, можно рассматривать проявление душевной теплоты большинства представителей энеатипа VI как слабость: способ расположения к себе. Даже если мы не согласны с фрейдовским восприятием дружбы как таковой как параноидального союза перед лицом общего врага, нам придется признать, что и такая дружба существует. Постоянный поиск защиты трусливо притворствующих личностей также подпадает под эту категорию.

Рядом с дескриптором «притворство» я поставил в этот кластер также следующие черты характера: «поиск и отдача душевного тепла», «гостеприимство и радушие» и «щедрость». Сюда также могут быть причислены «патологическая набожность» и «чрезмерная преданность каким-либо личностям или идеям». К вышеупомянутым относятся и черты, присущие наиболее неуверенным, трусливым личностям: «тактичность», «вежливость», «подобострастие». Я заметил, что те представители энеатипа VI, в которых эти качества характера доминируют, также склонны предаваться грусти, одиночеству и чувствовать себя всеми покинутыми даже в большей степени, чем представители энеатипа IV.

Черта характера, довольно близкая к располагающему подобострастию и душевности энеатипа VI, - потребность в общении с более сильным партнером, которое придает трусу уверенность в себе, хотя обычно сводит на нет его соревновательные устремления.

Психологическая ригидность

Близкой к располагающим к себе проявлениям трусливого характера является способность к приспособлению. Однако такую черту характера, как послушание само по себе, я причислил к более общей черте - исполнительности, проявляющейся в законопослушании, преданности своим обязанностям, как правило, определяемым внешним авторитетом, а также склонность соблюдать правила и придавать особую ценность документам и директивам. Тех представителей энеатипа VI, у кого эти черты характера доминируют, мы можем описать как личностей, имеющих «прусский характер», в честь этого стереотипа психологической несдвигаемости и железной организации. Страх перед авторитетом, а также перед совершением ошибок вызывает у них потребность в четких указаниях насчет того, что является хорошим, а что - плохим, поэтому они довольно нетерпимы ко всякого рода неопределенностям. Эти указания по своей сути совершенно не схожи с общепринятыми, характерными для «управляемого другими» энеатипа III, это скорее рамки поведения авторитетов настоящего и прошлого, каковым, например, являлся непререкаемый внутренний кодекс Дон-Кихота, который воображал себя странствующим рыцарем. Также к вышеперечисленному я добавил бы «контроль», «правильность», «хорошую информированность», «трудолюбие», «пунктуальность», «точность» и «ответственность».

Драчливость

Наряду с мягким, послушным стилем поведения равно как и с ригидным, принципиально следующим правилам, используемыми личностями энеатипа VI для преодоления тревоги, я назвал бы кластер черт характера, который обозначил как «драчливое запугивание». Именно с его помощью (как отмечал Фрейд, описывая Эдипов комплекс) личность противостоит авторитету родителя. Позднее, в самостоятельной жизни эта личность использует свое представление об авторитете одновременно и для достижения чувства безопасности. Также относящимися к этой категории, но при этом не связанными с осуждением авторитета и соревновательным желанием занять его место я бы назвал следующие черты: «склонность к спорам», «склонность критиковать», «скептицизм» и «цинизм».

Вместе с вышеупомянутыми я также поместил дескрипторы: «убежденность в собственной правоте», «стремление принудить окружающих признать верной его точку зрения», «напыщенность», «блеф», «сила», «мужество» и «помпезность». Такая черта, как «стремление найти козла отпущения», более характерна для личности энеатипа VI, придерживающейся сильного стиля поведения, чем для его душевно слабого подтипа.

Ориентация на авторитеты, и идеалы

Общей чертой таких личностей и агрессивного, и исполнительного, и подобострастного стилей поведения является их отношение к авторитету. Можно утверждать, что страх в энеатипе VI был впервые вызван авторитетом наделенного властью родителя (обычно отца) и ужасом перед наказанием с его стороны. Так как изначально этот страх приводил к смирению, послушанию или же, наоборот, к демонстративному неповиновению (а также часто к амбивалентному восприятию) по отношению к родителю, сейчас эта личность продолжает вести себя так же и чувствовать то же самое по отношению к тем из окружающих, кому она предписывает роль авторитета или для которых она (сознательно или подсознательно) становится авторитетом.

Сущность «авторитарной агрессии» и «авторитарного подчинения», как отмечают авторы исследования «Авторитарная личность», можно описать следующими образами: личность энеатипа VI проявляет агрессию по отношению к нижестоящим в иерархии авторитетов и подчинение по отношению к вышестоящим. Такие личности не только существуют в иерархическом мире, но для них также характерно совершенно сознательно и любить и ненавидеть авторитет (так как, несмотря на тревогу и вопреки собственной неопределенности, они относятся к наиболее амбивалентному из всех типов характера).

Помимо черт характера, относящихся к подчинению - сильной потребности во внимании и любви, ненависти и амбивалентности по отношению к авторитету, - энеатип VI в большей степени, чем какой-либо другой, имеет склонность идеализировать образ авторитета, что проявляется либо через обожествление своего кумира, либо, в более обобщенном плане, через расположение ко всем великим и сильным, а также в ориентации на неперсонализированную величественность, вследствие которой некоторые личности начинают в чрезмерной степени мифологизировать жизнь с целью удовлетворить страсть к первоначальной величественности. Это стремление к тому, что на самом деле больше, чем нормальная жизнь, проявляется в обожествлении (демонизации) обыкновенного мира (Юнг пишет об этом в своих наблюдениях интровертных мыслительных типов) и придании осознанной возвышенности идеалам фанатиков, и является очень характерной чертой для личностей энеатипа VI, которых поэтому можно назвать «идеалистами».

Обвинение себя и окружающих

Чувство вины также свойственно характеру энеатипа VI, в той же мере, в какой оно свойственно характерам энеатипов IV и V, различие же состоит в том, что в характере энеатипа VI механизм вырабатывания чувства вины связан напрямую с уже известным нам механизмом оправдания через поиск и создание внешних врагов. Это не только проявление тревоги, но, можно сказать, стремление к смягчению вины с помощью старательного умиротворения возможных осуждающих, а также с помощью настойчивого блефа, за которым личность скрывает все свои несовершенства. Когда, такая личность узурпирует авторитет родителя и сама становится авторитетом, она действует исходя из соображений не только защитить себя, но также избежать вины.

Можно сказать, что чувство вины, проявляющееся в таких чертах, как готовность защитить себя, самооправдание и ощущение собственной небезопасности, включает в себя самообвинение, в результате которого личность становится сама для себя родителем, что приводит к постоянному болезненному состоянию. Именно в этом противостоянии, в результате которого личность превращается в собственного врага, я и вижу фиксацию, присущую энеатипу VI, т.е. здесь на сцену выступает когнитивный дефект, развившийся в результате воздействия страха и ставший впоследствии источником последнего. Для энеатипа VI характерно обвинение не только по отношению к самому себе, но также и по отношению к окружающим, что он делает через проекцию ситуации, возможно, в целях избежать страдания от чрезмерного чувства вины. Энеатип VI преследует не только себя, он может также быть подозрительным и критичным преследователем, который насаждает собственную грандиозность исключительно под предлогом того, что это поможет вынести справедливый приговор всем окружающим.

Сомнения и амбивалентность

Если мы говорим о самоуничижении, мы говорим и о неуверенности в себе, второе является следствием первого, подобно тому, как подозрительность приводит к неуверенности в окружающих. Кроме обвинительно-инквизиторского отношения к себе и другим, слово «сомнение» также наводит меня на мысли о неуверенности, которую энеатип VI испытывает по отношению к своим собственным воззрениям: он одновременно и уничижает себя за что-то, и оправдывает это состояние, при этом его ощущения неопределенные, как у параноидальных шизофреников: в самых крайних состояниях они себя ощущают и преследуемыми, и великими.

Другими словами, он сомневается в самом себе и в собственных сомнениях: он подозрительно относится к окружающим и в то же время боится ошибиться. Результатом такой двойственности в поведении, естественно, становится хроническая неуверенность в себе при выборе направления действия, постоянное чувство тревоги, потребность в поддержке и руководстве и т.п. Иногда - для защиты от невыносимого ощущения неопределенности - он может принять позицию инстинно верующего, который абсолютно уверен во всем. При всем при этом не обязательно фанатическая, но и личность, просто относящаяся к энеатипу VI, отличается своей амбивалентностью, которая характерна для этого энеатипа в гораздо большей степени, чем для всех остальных. Самым сильным из проявлений такого амбивалентного отношения являются ненависть и любовь, которые такая личность одновременно испытывает по отношению к авторитету родителя.

Интеллектуальные сомнения, вероятно, являются лишь проявлением его эмоционального сомнения, вследствие которого его разрывает между ненавидящей и подавляющей самостями - желанием доставить удовольствие и желанием противоречить, подчиняться и восставать, восхищаться и унижать.

4. Механизмы защиты

Близкое сходство параноидального расстройства и проецирования своих действий не оставляет сомнений настолько, что, как отмечает Шапиро: «ментальное действие (или ментальный механизм) имеет очень важное значение в нашем понимании параноидальной патологии, а его симптомы почти позволяют охарактеризовать такое поведение как то, что в психиатрии называют паранойей» .

Хотя слово «проекция» имеет множество значений, подходящим в этом контексте следует считать приписывание окружающим тех мотивов чувств или мыслей, которые личность упорно не хочет признать своими. В некоторых случаях («проекция суперэго») причиной является непризнание самообвинения, которое вытеснено наличием скрытого оправдательного мотива, что все насильственные, недоброжелательные намерения имеют внешний источник (наиболее поразительное из заблуждений психопатов, одержимых манией преследования). Ощущение того, что за тобой подглядывают, тебя осуждают и т.п., собственно, является одной из составляющих подозрительности энеатипа VI и может быть также описано как экстернализация: механизм перехода интраперсонального явления в интерперсональные отношения. В других случаях («проекция ид») окружающим приписываются импульсы, которые личность не в состоянии признать своим, таким образом, самообвинение превращается в обвинение окружающих. В любом случае мы можем сказать, что проекция - это ментальная операция, цель которой - в самооправдании или же в избегании чувства вины, и, таким образом, является чем-то вроде выходного клапана для излишнего чувства вины. Процесс вырабатывания этого чувства вины - который я предлагаю рассматривать как краеугольный камень психологической структуры энеатипа VI - можно отнести к функциям защитного механизма и определить как «идентификацию с агрессором». Душа труса относится к той категории душ, которые более всего воплощают в себе понятия: дьявол, соперник, враг .

Можно сказать, что личность энеатипа VI однажды нашла способ умиротворить своих врагов, став врагом самой себе. Как будто она решила для себя, что было бы благоразумным усвоить самообвинение, так как таким образом у нее никогда не будет неприятности с авторитетом. Самообвиняющая личность обычно видит уродство там, где всего лишь естество, и порой наш фрейдовский ид настолько наполнен враждебными и деструктивными устремлениями, насколько страх является частью общего невроза. Такое созидание ужаса в своем воображении в тех случаях, когда это всего-навсего спонтанная ситуация, не только подчеркивает подавление чувств, но также, косвенно, через подавление чувств, создавшуюся ситуацию, при которой человек не осознает себя, что, в свою очередь, делает индивида уязвимым к самопоношению, способным к обливанию себя грязью.

5. Этиологические и другие замечания по психодинамике [188]

Хотя внутри каждого из типов характера между подтипами возможны некоторые структуральные различия, ни один из типов так не поражает ими, как энеатип VI, субтипы которого воплощают три шелдоновских компонента. В то время как контрфобическая (сексуальная) сильная и неуживчивая ипостась энеатипа VI является мезоморфной, избегающая фо- бическая (самосохраняющаяся) представляет собой смягченный во всех отношениях эндоморфический вариант, ориентированный на выполнение долга, и фантастический; например, Дон-Кихот относится к эктоморфическим типам. По-видимому, каким бы универсальным ни было восприятие тревоги в раннем возрасте, именно структуральный фактор определяет, реагирует ли индивид на беспокойство желанием быть больше и вызвать страх у окружающих (у более агрессивных, соматотонических личностей), стремлением образовывать двусторонние защитные альянсы (у висцеротоников) или же стремлением решить жизненные проблемы с помощью разума, идеологии или других авторитетных установок.

Помимо вполне осознанной нехватки нежных чувств, в основе характера энеатипа VI также лежит страх наказания, особенно эмоционального выговора. Наиболее поразительным аспектом характера являются проблемы, возникающие при восприятии авторитета, особенно отца, который обычно является родителем, наделенным авторитетом. В своем отношении к авторитету подтипы также демонстрируют разное поведение: избегающая личность становится наиболее податливой, а контрфобическая - наиболее соревнующейся и непослушной.

Кроме страха перед отказом или наказанием со стороны авторитарного, наделенного авторитетом родителя (обычно относящегося к энеатипу VI или энеатипу I), в детстве трусливой личности также присутствует возможность перенять страх через интернализацию взглядов матери, чрезмерно стремящейся оградить его от опасностей внешнего мира. Беспрестанно бомбардируемый заявлениями типа: «Будь осторожен, а то упадешь!», «Никогда не говори с незнакомыми людьми!», «Будь осторожна с мужчинами, никогда не доверяй им!», ребенок приучается не доверять своим собственным силам, а также и окружающему миру. В некоторых, случаях мы находим в повседневной жизни примеры уничижения, в результате которого ребенок учится сомневаться в собственных ощущениях, как, например, в рассказе пациента, изложенном ниже:

«Но самое сильное воспоминание первых семи лет моей жизни - это как он приходит домой, они дерутся, а я боюсь, что они убьют друг друга. Однажды вечером, когда мне было четыре года, это, должно быть, был самый плохой год, когда он сильнее всего пил, и они постоянно дрались друг с другом. От своих сестер и братьев я уже слышал о таких случаях. Но в ту конкретную ночь… Ну… у моих братьев была своя комната, у сестер тоже была комната, а у меня была маленькая кроватка в спальне родителей, так как нигде больше в доме места не было. Я был самым младшим, и меня первого отправляли спать: в какое бы время мой отец ни приходил домой - обычно, я думаю, когда бары закрывались, - сразу начинались стычки с матерью. Я знал, что, если уж меня положили спать, я не должен был вставать ни в коем случае. Но в ту ночь скандал был действительно невыносимым. Я думал, что страх парализует меня, но тогда я почувствовал какой-то неожиданный прилив адреналина, пулей вылетел из кровати и сбежал вниз по лестнице. И… я сначала подумал, что мои опасения сбылись, потому что моя мать лежала, распластавшись на полу, отец сидел на стуле рядом. Я подошел к ней, пытался привести ее в чувство, но не смог. Я посмотрел на отца и сказал: „Она умерла, ты убил ее!" Отец был в пьяном ступоре и ответил мне только: „Нет, она притворяется, все нормально, отправляйся спать!" Помню, я хотел остаться там, но настолько боялся его, что все- таки пошел спать. Помню, я плакал, пока не заснул, но на следующее утро я услышал, как мать зовет сестру и брата завтракать перед школой. Я встал очень осторожно, чтобы не разбудить отца, который, как обычно, отсыпался: по утрам мне приходилось вести себя очень тихо. Но когда я сошел вниз, никто и словом не обмолвился о вчерашнем. И такое было вполне в порядке вещей. Кроме страха, я еще чувствовал сомнение. Происходило ли это все на самом деле или только в моем воображении?»

Иногда причиной формирования тревоги в характере ребенка становится несоответствие в родительском поведении, например, не зная, за что его в следующий раз накажут, ребенок начинает сомневаться в окружающем мире прежде, чем в самом себе. Так как большинство личностей энеатипа VI росли в атмосфере, в которой доминировала сильная личность, большинство из них подвергалось сомнению и недоверию со стороны своих родителей и поэтому, я думаю, что недоверие к самому себе - результат интернализации.

Другим распространенным примером возникновения тревоги в характере индивида является ситуация, при которой его заставляют почувствовать свою вину: «Посмотри, сколько твой отец работает, ты не должен причинять ему еще больших неприятностей». В таких случаях сильным средством обвинения может быть религия, а сексуальная сфера чаще всего становится мишенью. Другой способ причинить боль своим родителям осуществляется по типу: «Они дали мне почувствовать, каким неблагодарным я был по отношению к ним, в то время как они меня так любят и столько для меня делают».

Такие требования проявления чувства вины весьма характерны для матери энеатипа VI, которая, как правило, постоянно жалуется и занимается постоянным самобичеванием.

Такие матери - довольно частое явление в семьях энеатипа VI: «Моя мать была очень своенравной, очень часто занималась угрозами и шантажом (4), она постоянно грызла моего отца (6). Она постоянно говорила во множественном числе и всегда держалась на первом плане. С ее стороны я всегда ощущал абсолютное неуважение к моим интересам и склонностям. И это меня очень огорчало. Мой отец имел обыкновение говорить, что женщины способны высасывать у человека все силы».

Часто, хотя и не обязательно, в таких семьях отсутствует нормальное общение между родителями: «Дома все разговоры сводились к жалобам», «Дома родители постоянно дрались», «Мои родители много спорили, они всегда старались быть правы». Таким образом, нам не составит труда проследить, как подобные конфликты отражаются впоследствии в виде сильной амбивалентности личностей энеатипа VI, при этом амбивалентность проявляется не только по отношению к своим импульсам, она также связана с двойственным восприятием каждого из родителей, который оценивается не только по отдельности, но и глазами другого родителя.

Потребность в любви проявляется у энеатипа VI по-разно- му, в зависимости от подтипа. Контрфобический и агрессивно- параноидальный подтипы требуют повиновения, так как в детстве они воспринимали любовь к отцу как повиновение. Избегающая фобическая личность, напротив, приравнивает любовь к защите, источнику безопасности, с чьей помощью она компенсировала бы свою неуверенность - ей нужна сильная личность, на которую можно положиться. Исполнительный общительный тип слишком сомневается или же амбивалентно воспринимает отдельных личностей, и вместо них он выбирает авторитет неличностного характера - систему как суррогат родителя. Эта внутренняя акция может рассматриваться как некий намек на соревнование с авторитетом родителя, как если бы сын заявил отцу: «Я лучше пойду за Иисусом Христом, чем за тобой, и тебе придется признать, что гораздо лучше быть хорошим христианином, чем просто послушным сычом». Меняя свою преданность или верность родителю на преданность религии или же здравому смыслу, он также меняет свои запросы в любви, отворачиваясь от реального мира реальных людей к авторитетам, которые «больше, чем жизнь», существующим разве что в фантастической реальности, подобно Дульцинее Дон-Кихота.

В случае энеатипа VI - я думаю, было бы весьма уместно обсудить эту тему, принимая во внимание линию, связующую типы 9 и 6 на энеаграмме - можно сказать, что страх совершения чего-либо влечет за собой состояние, при котором индивид теряет контакт с самим собой, что при недостаточности мотивации бытия проявляется как хрупкость или слабость в самовыражении.

Если энеатип III недостаточно осознает свое отчуждение, а энеатипы IV и V напряженно переживают его, воспринимая самоотчуждение как чувство собственной незначительности, в типе 6 онтическая обскурация проявляется с помощью проекции в будущее в виде чувства враждебности, преисполненной страха. Это чувство было весьма точно описано К.Д.Лэнгом как страх заглянуть внутрь себя и обнаружить, что там никого нет. В данном случае мы имеем дело с ситуацией, при которой личность и не игнорирует до конца свой внутренний конфликт, и в то же время и не стремится встретить его лицом к лицу: она всего лишь немного всматривается в себя, частично избегая проблемы.

Хрупкость ощущения бытия имеет то же качество, которое, говоря о тиковой обскурации, как таковой, Лэнг описал как «онтическое чувство небезопасности».

Можно заключить, что чрезмерная забота энеатипа VI о безопасности базируется не столько на физиологическом или даже на эмоциональном страхе, сколько на чрезмерном беспокойстве о факторах физической и эмоциональной защищенности от опасности, которая «не от мира сего». В отличие от переживаний действительно мужественной личности, которая может рискнуть всем, включая жизнь, из смутного чувства, коренящегося где-то вне очевидного существования, трус проецирует ощущение тиковой небезопасности во внешние области существования через обобщенную неспособность рисковать или чрезмерную привязанность к авторитетам и силе, как гарантии риска.

В случае параноидального характера sensu strictu легко понять, что утрата бытия происходит здесь из поиска бытия через родство с «великими» и подпитывания собственной помпезности, что можно проиллюстрировать ситуацией с Дон-Кихотом, который в идентификации с идеалом странствующего рыцарства и благородства живет вымышленной жизнью, несовместимой со слишком обыденными (отнюдь не помпезными) переживаниями повседневной реальности.

В других случаях подменяет бытие не грандиозность идеала или внутреннего имиджа, а помпезность внешнего авторитета настоящего или прошлого. Во всех подобных случаях можно сказать, что за бытие принимается авторитет или же та особая сила, которой он обладает.

Как верно то, что личности, психологический уровень которых соответствует энеатипу VI, отказываются от своей силы перед лицом авторитета, так же можно сказать, что они отвергают само чувство бытия, проецируя его на личности, системы и идеи, наделенные важностью или возвышенностью «большей, чем жизнь».