Белый якорь

Нариманов С.

ЧЁРНОЕ ДЕЛО

 

 

I

Человек в коверкотовом пальто

Не было никакого сомнения. Человек в коверкотовом пальто с контуженной рукой, стреляющий в свою бегущую тень… кто это?

Это — либо плод разгоряченной фантазии Жукова, либо — реальная фигура, до сих пор не встречавшаяся в описанных нами перипетиях…

Ибо вряд ли Жуков мог бы с уверенностью предъявить обвинение Скворцову в какой-то странной двойственности, так как внешний облик, небольшая плешка на голове, шляпа и коверкотовое пальто — все это дополняло умозаключения Жукова…

Одно лишь вводило его в сомнение:

— Панцирный браслет с медальоном!..

Подведя легкий итог перегруженным впечатлениям, Жуков сел в машину рядом со Скворцовым и уставился на него пристальным взглядом.

Он ел глазами его руки, спокойно правившие рулем…

Тем временем коверкотовое пальто, выпустив 7 зарядов, подбросил револьвер в воздух, поймал его с легкостью жонглера, стал на подоконник комнаты особняка и, сделав кошачий прыжок, исчез в темноте.

Итак, два автомобиля, один за другим, на порядочном расстоянии вступали в черту города.

Единственная мысль, которая сверлила в мозгу Скворцова:

— Поравняться на углу с передней машиной…

Но красивый, сильный ландоле, развивший ход «до отказа», быстро несся вперед с невероятной силой — и, конечно, машина, управляемая Скворцовым, могла его догнать лишь на прямой…

Местность же была перерезана многими переулками и закоулками — обычная картина окраины большого города.

Из поля зрения Скворцова машина то и дело уходила.

Он перевел рычаг на предельную скорость.. — Машина рванулась вперед.

Жуков, крепко положивший однажды раз на всегда:

— Никому не верить!

На этот раз осуществил свое решение тем, что вытащил револьвер и решил стрелять в мелькающую перед глазами машину.

Но…

Вы помните… роковую лужу близ дома № 55, откуда Жуков извлек свой револьвер?

Эта грязевая ванна мало принесла пользы жуковскому браунингу.

Теперь он не стрелял!

— Что же ты, братец мой, стреляешь из незаряженного револьвера? — усмехаясь, точно поддразнил его Скворцов.

Жуков вспыхнул…

— Заряжен… — с остервенением прошипел Жуков и выбросил револьвер на дно машины. — Да не стреляет, хреновина!

Оглянувшись назад, Жуков с любопытством стал рассматривать то, чего он до сих пор не заметил…

В кабине машины лежал связанный по рукам и ногам шофер Кара, знакомый нам, а на сиденье автомобиля возлежала красавица Леди…

— Да… Вот где черт сломает ногу!.. — подумал Жуков.

Не успела эта мысль оформиться в его голове, как он окончательно убедился, что передняя машина решительно исчезла от них…

 

II

Светопреставление

Забрезжил рассвет…

Передняя стосильная машина с невероятной ловкостью на всем ходу прошмыгнула все переулки и закоулки и вышла на прямую.

Великолепный Кара во фраке, но с спутанными волосами, без шапки и пальто, мерно покачивался на пружинных подушках, то и дело оглядывался в заднее окошко закрытого кузова.

И убедился, наконец, что его машина на расстоянии безусловной неуязвимости.

Впереди за рулем сидел преданный человек, в столь знакомой ему дохе, упрямо вперив взор в пространство — словно решив не пожалеть себя, а выручить его.

Ведь с такой бешеной скоростью даже опасно было ехать по городу!

В зеркальном отражении мелькали перед глазами темные силуэты домов и бегущих улиц, отвлекая внимание Кары.

Он механически повернул отражатель и, к своему великому ужасу, увидел в нем чужое лицо…

Это был не его шофер — преданный человек, а некто другой в его полной одежде.

Времени терять было нельзя ни одной секунды!..

Мысль Кара работала молниеносно, но с необыкновенной точностью…

Шум мотора… Неровности пути… Каменная неподвижность шофера, из опасения быть узнанным — все это было учтено мгновенно Карой.

И решение сразу созрело.

Открыв бесшумно окно, высунув обе руки, он схватился за решетку автомобильного верха и легко перебрался на крышу.

В следующий момент Кара, размеренным движением акробата, схватился за решетку ближнего тамбура в каком-то здании…

И очутился на новой крыше.

В следующую минуту до него явственно дошел звук скрипнувшей тяжелой двери, мелькнули звуки отдаленной разухабистой музыки, а затем и голоса.

— В таком виде, мой дорогой, пешком мы не дойдем, — говорил женский голос.

В ответ послышалось мычание, завершенное громким пьяным иканием.

— Со-огласен, дорогая… И-к!

— Несомненно — это ночной кабачок!

Кара, выждав, пока его автомобиль скрылся за углом, готов был уже прыгнуть на землю, как раздался пьяный рев.

— Изво-о-озчик!

Послышалось дребезжание пролетки…

В следующий момент пьяный нэпман барахтался на земле, а Кара в его пальто и шляпе мчался на извозчике.

Женщина подняла невероятный визг.

В дверях показались встревоженные лица, а пьяный нэпман все еще валялся в грязи.

И кричал:

— Светопреставление! Светопреставление! Караул!..

 

III

«Бандерольное» дело

Машина Скворцова сделала последний поворот и, выйдя на прямую, врезалась в самую гущу предрассветного скандала.

Милиционер, желавший использовать машину для скорейшего доставления жертвы внезапного ограбления в отделение — На предмет составления протокола… наткнулся на упрямство Скворцова и нежелание его подчиниться власти…

В следующую минуту Жуков отвел милиционера в сторону, показал ему какую-то книжку.

Милиционер откозырнул и вытрезвевший нэпман и его «подруга жизни» были усажены в автомобиль, «как вещественное доказательство».

— На всякий случай… — сказал Скворцов.

Поворот рычага на предельную скорость и машина ринулась вперед с новым «ночным грузом».

Еще один поворот, затем налево…

И впереди ему стал виден силуэт здания угрозыска…

Машина, мерно замедляя ход, въехала во двор и остановилась. Из нее выпрыгнул Жуков, за ним Скворцов…

К ним тотчас же подошел сконфуженный шофер с растерянной улыбкой.

— Не довез? — спросил Скворцов.

— Исчез! — а как… и сам не знаю.

Скворцов вспомнил свой приказ шоферу: ехать предельной скоростью и не оглядываться…

Скворцов, не сказав ни слова, прошел в здание.

Жуков развязал шофера и пригласил следовать за ним.

Туда же поплелись взбудораженные нэпманы…

Скворцов отпустил их очень быстро, но с тщательностью установил со слов экзотической подруги нэпмана наружность напавшего человека.

Поверхностно перебрав текущую переписку, Скворцов вышел из своего кабинета в коридор, наткнулся здесь на Жукова, который все еще оставался в своей кожаной куртке, измазанной грязью.

— Ну, пойдем, Колян, со мной, — шутливо сказал Скворцов.

Они спустились вниз по лестнице, вышли во двор, прошли в другое здание, поднялись во второй этаж…

И открыли камеру Кары.

В камере был беспорядок, пол был засыпан кусками обвалившейся штукатурки от вынутого камня.

Скворцов сел на нару и внимательно стал обозревать всю камеру…

Затем он подошел к камню, исследовал его очень тщательно, желая установить орудие, которым он был вынут.

В зияющем отверстии стены валялся металлический предмет.

Скворцов его взял, усмехнулся, передал Жукову и весело спросил:

— Определи-ка мне, что это за предмет?

— Сапожный гвоздь… — пробормотал Жуков.

Повисла пауза.

— Так вот, дружище — ты и сообрази, что организация, с которой мы боремся — та же, что была нами обнаружена в том городе, где ты был подмастерьем… — и не успел он договорить, как сорвался с нар и стал перед противоположной стеной.

На стене была прикреплена записка.

Скворцов протянул к ней руку, а Жукову, стоявшему за спиной, вновь представилась картина, не перестававшая его смущать…

Коверкотовое пальто… Небольшая плешка… Протянутая рука… Но на этот раз не с револьвером, а с бумажкой.

Жукова вывел из оцепенения веселый смех Скворцова.

— Прочти, Колян!..

И Жуков прочел на бумажке:

Сыщик, красный — враг не опасный!

— Вот это… дело… бандерольное! Прилепил! — с захлебом проговорил Жуков.

— Но гораздо интереснее будет, — сказал Скворцов, прищурив левый глаз, — когда они прочтут мою записку…

Этого никак не ожидал Жуков и про себя подумал:

— Ну, понятно… Списались!…

 

IV

«Шеф»

На том же извозчике Кара доехал благополучно до центра, расплатился с ним, слез и быстро завернул в ближайший переулок…

Позвонил у подъезда городского особняка условным звонком. Дверь открылась почти немедленно.

Кара быстро вбежал по лестнице. Скинул пальто и шляпу, передал все это швейцару Броуну и коротко бросил:

— Сжечь!

Вошел в комнату, разделся догола. В следующий момент он был в ванне, стоя под холодным душем.

А через несколько минут, уже свежий и очень элегантно одетый, сидел в уютной столовой, где сервирован был кофе и легкий завтрак.

За хозяйку здесь сидела Блосская и любезно угощала своего собеседника.

Кара быстро ел.

Этот человек все привык делать быстро, точно вся жизнь его проходила между короткими остановками курьерского поезда.

Вкратце он ознакомил Блосскую со всеми своими приключениями последней ночи.

— Нужно переговорить с шефом… — закончил свой рассказ Кара, — требуется быстрое изменение всей структуры. Мы наткнулись на сильного противника… Этот Скворцов мне очень не нравится…

В соседней комнате в роскошном кабинете в глубоком кресле с высокой спинкой сидел «шеф».

И ласково приветствовал Кару, когда тот кончил свой доклад.

— Без денег нет движения, — коротко заключил шеф.

И передал своему главному агенту написанную шифром телеграмму.

Затем Кара вытащил из карманов нитку жемчуга, несколько пакетов с драгоценными камнями — все это передал шефу…

А планы Кара передал в пакете.

— Я сдаю все… Имею основание думать, что на мой след здесь напали…

— Мною получены инструкции о переброске нашей работы из центра на Запад. Весь наш план мною уже переконструирован. На Западе предстоит серьезная операция согласованных действий с одним из отрядов под начальством эмигрировавшего бывшего революционера. Наш штаб, однако, остается здесь. Со мной будет работать la belle m-me Блосская и Броун. Вы и Хлопс можете отдохнуть до завтрашнего дня, а завтра, получив документы в акционерном обществе, — выкупите в таможне прибывшие на имя общества автомобильные части… А теперь — прошу вас оставить меня одного. У меня еще много недоделанной работы… Не выходите из стен особняка — можете понадобиться каждую минуту.

Кара и Блосская тотчас же вышли из кабинета.

«Шеф» тяжело вздохнул…

Монолог, произнесенный им минуту назад — это была самая длинная тирада за всю его жизнь.

Привыкши всегда действовать, — он слишком мало говорил…

А разговорчивые люди расцениваются им очень низко.

 

V

«Царская стоянка»… С молотка?

Улицы Перу в Константинополе сегодня были оживлены каким-то особым оживлением…

Обычно в этой европейской части Константинополя редко можно было видеть обитателей Галаты, этой демократической и торговой части столицы оттоманов.

Здесь царила Европа…

Теперь обитатели Галаты щедро заливали широкие улицы европейской части города — греки, армяне, молдаване — купцы и перекупщики толпами валили в одну центральную точку Перу.

К знаменитому кабачку под громким наименованием:

— «Царская стоянка»!

Теперь здесь уже не гремела веселая музыка, не слышалось страстных завываний цыган и румынского оркестра…

Не было видно и пестрой, роскошной толпы жадных до зрелищ туристов из Европы.

Здесь был… плач и скрежет зубовный!

Конечно, — не в буквальном смысле этого слова, ибо никто в действительности не плакал и зубами не скрежетал…

А просто: «Царская стоянка» лопнула и все имущество ее теперь продавалось с молотка…

Где стол был яств — Там — гроб стоит!… Где пиршеств раздавались клики — Надгробные там воют лики… И грозно смерть на всех глядит!

Так сказал бы поэт Державин, если бы взглянул на теперешнюю обстановку шикарного кабаре, на развалинах коего возвышался лишь бесстрастный аукционист с лицом продавца живого товара.

Все, что успела вывезти богатая, белая эмиграция из своих былых роскошных особняков — венецианские зеркала, хрусталь-баккара, валансьенские кружева, старинное фамильное серебро — все теперь шло с молотка и раскупалось за гроши жадной толпой смуглых торгашей из Га-латы.

Стучал молоток аукциониста…

И как бы заколачивал первый гвоздь в гроб белой эмиграции…

Прошли веселые дни Аранжуэца!

А бывшие хозяева «Царской стоянки», забрав свои манатки и не доплатив хозяевам роскошных особняков — перебрались уже в скромные отели.

Десять пиастров — пансион!

Конечно, не могло быть и речи об удобных и пышных покоях, об изысканных блюдах и живописных видах на бухту Золотого Рога.

Вонючая Галата приняла их в свои объятия…

И давала им ровно столько, сколько ей платили за товар…

Подобно тому, как алчный торговец скорее обвесит, нежели перевесит, так и жадная Галата, старинная торговка всякими товарами до «живого» включительно, старалась дать мало и взять побольше.

Вся эта бывшая свора «Царской стоянки» уныло сновала по коридорам грязных отелей, махнув на все рукой…

В среде их не было лишь седого председателя совета «Защиты родины», который с ликвидацией предприятия «отбыл на лазурные берега Принцевых островов».

Один лишь Хвалынский не сдавался и замыслил план, который ему казался верхом совершенства.

Он давно метил на пост председателя «Защиты родины» и теперь решил свалить все неудачи на своего исчезнувшего предшественника.

И вновь завербовать иностранный капитал на авантюры…

Решено и сделано.

Генерал Хвалынский первым долгом переехал в гостиницу, рангом чуть повыше тех, в коих ютилась средняя эмиграция.

Предварительно он ликвидировал бриллианты жены, приобретенные на средства щедрых авансов.

Но, будучи последовательным в своей «аристократической фанаберии», решил сохранить хотя бы минимальный штат прислуги…

И, конечно, — Таню Винокурову.

Дескать: лопни, но держи фасон!..

 

VI

Фальшиво пропетая песенка

Таня Винокурова привыкла уже быстро ориентироваться во всех случаях жизни…

Она не растерялась и на этот раз.

И перед выездом из особняка в своей комнате вынула изразец из камина, извлекла спрятанный там план и другие бумаги.

И все это тщательно спрятала на себе.

В отеле, куда переехали Хвалынские, Таня заняла маленькую комнату с кроватью и ночным столиком.

Не успела она разложить свой немудрый багаж, как раздался звонок, и Таня вынуждена была пройти в комнату ш-ше Хвалынской.

Здесь она случайно заметила, что генерал что-то тщательно прячет под тюфяком кровати.

— Приготовьте его превосходительству фрачную пару, — приказала генеральша.

Таня исполнила приказание.

И вернулась к себе.

Спустя полчаса генерал Хвалынский, уже готовый к выходу, стоял в коридоре и говорил Тане:

— Генеральша будет у соседей, а я ухожу часа на два. Следи за квартирой.

Затем быстро спустился по лестнице, сел в автомобиль и поехал к военному министру.

В секретариате военного министра было немного публики.

Генерал Хвалынский твердым шагом подошел к вылощенному секретарю и передал свою визитную карточку.

— Прошу садиться и подождать!.. — с косой улыбкой сказал секретарь. Генерал Хвалынский опустился в удобное английское кресло и решил ждать даже в том случае, если ему придется просидеть до морковкина заговенья!

Знакомый нам министр, столь очаровавший всех своей щедростью на банкете, сидел за громадным письменным столом, величине которого позавидовал бы любой хозяин биллиардной, и вчитывался в какой-то приказ, делая на нем отметки.

Бесшумно отворилась дверь. По мягкому ковру скользнул секретарь. И, став в почтительную позу, положил перед министром визитную карточку.

Министр взглянул на карточку одним краем левого глаза, криво усмехнулся, отчего у него выпал монокль из глаза, и отрицательно покачал головой.

Дрессированный секретарь все понял.

Опять бесшумное скольжение по ковру… И лощеная фигура секретаря предстала перед Хвалынским.

— Вам отказано в приеме…

С генерала Хвалынского слетела вся спесь, он понял, что песенка его была фальшиво пропета, он растерянно протянул руку секретарю…

Секретарь этой руки не заметил…

Нетвердой походкой, словно пьяный, вышел Хвалынский из особняка военного министра.

Что теперь оставалось делать этому бывшему генералу, привыкшему придираться к каждому случаю, чтобы топить горе и радость в вине?

Теперь случай этот представился. Огорчение было слишком великое. Он завернул в бар. Занял отдельный столик и жадно набросился на трипль-коктейль…

 

VII

Победа цивилизации

От бухты Босфора потянуло вечерней прохладой…

На тонких минаретах муллы и муэдзины запели свою вечернюю хвалу Аллаху…

Турецкий город погружался понемногу в темноту, а главная улица Перу открывала свою ночную жизнь…

Засверкали разноцветные огни кафе и ресторанов…

Бары выбросили свои зеленые фонари с лучистыми прожекторами.

По широким панелям сновала нарядная толпа жаждущих веселья и ночных приключений европейцев, всегда и везде создающих свою жизнь веселого лупанара, куда бы их не забросила судьба.

А в это время в гостинице Таня Винокурова спешно укладывала в ручной саквояж пачки турецких лир, добытых из под тюфяка генеральской кровати.

Накинула на себя довольно хорошее демисезонное пальто, опустила густую вуаль на лицо, вышла по черному ходу на улицу, села в ближайший автомобиль и приказала скорее ехать за город.

Машина взяла направление в лагеря пленных солдат.

Быстро миновали город и въехали в предместье.

Вдали показались распланированные как улей квадраты — это были бараки интернированных солдат.

Лагерь из себя представлял квадрат правильно распланированных бараков, охраняемых цветными войсками — гурками.

По физическому типу в гурке отличительные черты монгольской расы: низкий рост, мускулистое телосложение, смуглая кожа, прямые волосы, лицо с выдающимися скулами, но узким и прямым носом.

В момент приезда Тани интернированные русские были выведены на вечернюю прогулку, совершая таковую в проходах между бараками.

Все гуляющие были окружены вооруженными гурками, которые весьма грубо подталкивали отстающих пленных, ибо все пленные обязаны были гулять гуськом…

Среди гуляющих был и Дроздов.

Вскоре прогулка кончилась и всю эту массу стали загонять в бараки.

Барак представлял из себя одну длинную комнату шагов 8-10 в ширину и 45–50 в длину, разделенную проволокой на 3 равные части. Никакой мебели или приспособлений для сидения не было.

Арестованных направляли в среднюю часть барака, а в других частях, отделенных от арестованных колючей проволокой и примыкающих к выходным дверям, был поставлен караул вооруженных гурок — от 30 — до 40 человек.

После того, как все арестованные располагались на полу, входил адъютант командующего британскими войсками и начиналась перекличка и проверка «живого инвентаря».

В этом же бараке, за отдельной перегородкой из колючей проволоки, сидел душевнобольной, проявляющий часто буйство.

Сидящие тут же остальные пленные в страхе жались друг к другу в дальнем углу тюрьмы-барака.

Дроздов заявил протест адъютанту:

— Этак мы все здесь с ума сойдем!

Адъютант не обратил никакого внимания на протест и приказал ближайшему гурку разносить кашу из бобов.

Военный врач-англичанин пришел в барак, подошел к колючей проволоке, за которой сидел больной, дал приказ связать его и свалить на пол.

Это было исполнено «гурками».

После этого он «храбро» вошел в отделение и собственноручно стал наносить больному удары хлыстом.

Европейская «цивилизация» была на всех парах! Обессиленный больной стих и, весь дрожа, жалобно куксился.

 

VIII

Санитар с каменным лицом

На территорию бараков въехал автомобиль.

А в нем Таня Винокурова.

Она слезла с автомобиля у штаб-квартиры командующего, поднялась наверх по лестнице и попросила о себе доложить.

Адъютант доложил начальнику штаба:

— Русская балерина Винокурова.

Начальник штаба кивнул головой и Таню впустили к нему.

— Я прошу выдать мне на поруки Василия Дроздова, находящегося в вашем распоряжении. Он мой жених. И мы должны повенчаться.

Командующий приказал привести Дроздова.

По телефону дали знать в барак и под охраной пяти вооруженных гурок Дроздов был доставлен в штаб-квартиру.

Командир бегло просмотрел список арестованных и прочел против фамилии Дроздова, под рубрикой — квалификация:

Инициатор бунта на пароходе.

Дроздова увели.

Командир наотрез отказался освободить Дроздова.

Просить разжиревшего начальника Таня считала ниже своего достоинства.

Она молча вышла из кабинета.

Быстро сбежала по лестнице. Села в автомомобиль и решила сейчас же ехать к военному министру.

Не успела она отъехать и нескольких метров, как ей перерезал путь какой-то человек, став поперек дороги.

Шофер остановил машину.

К Тане вплотную подошел незнакомец и в нем она не без труда узнала… санитара с каменным лицом, который их так ошеломил в лазаретной карете.

На этот раз лицо его приветливо улыбалось.

И он передал молча Тане письмо.

Пока она читала письмо, около санитара выросла фигура гурка, мирно разговаривающего с санитаром.

— Я на все согласна, — сказала Таня, — передайте этому солдату деньги. Не говорите со мной по-французски. Здесь иностранный шофер. Немедля отправляйтесь в барак. Я буду вас ждать на машине на повороте у опушки леса.

С этими словами она передала пачку лир санитару, этот — гурку. Гурк, в восторге от такого количества денег сделав почтительный поклон Тане — как стрела побежал к баракам…

— Товарищ, — сказала Таня, — эти деньги я даю вам. Это три четверти того, что я добыла у генерала Хвалынского. Мне эти деньги не нужны. Возвратите их тем, у кого они отняты. Постарайтесь на эти деньги улучшить положение несчастных… А может быть, с помощью их вы сумеете освободить не один десяток пленных.

Санитар молча пожал ей руку и коротко бросил:

— Все будет сделано. Ждите у опушки…

Он исчез в кустарнике.

Тем временем гурок подкрался к месту Дроздова, лег рядом с ним, снял с себя обмундирование и надел на себя лохмотья Дроздова.

Дроздов оделся в мундир гурка, взял его карабин и быстро пошел по образовавшимся от бараков уличкам. И вышел из территории концлагеря.

В 11 часов вечера прошла последняя проверка по баракам — все было в порядке…

 

IX

Обманутая виселица

Дроздов, выйдя из территории концлагеря по заранее условленному плану, быстро побежал к лесу…

У опушки стоял автомобиль.

Через минуту машина стремительно катила к городу.

Но кто не знает, что один поступок влечет за собой другой и часто более тяжкий по последствиям, чем первый.

Так было с нашим турком.

Чуть наступило утро, гурок вылез из занятого места, побежал к реке, скинул с себя лохмотья Дроздова, привязал к ним груз и бросил в воду.

А сам оделся в военную форму и спокойно направился к посту.

В 7 часов утра началась перекличка.

С каким-то остервенением комендант несколько раз выкрикивал фамилию Дроздова, коверкая ее на все лады, но Дроздова не было.

В лагере был переполох.

Дали знать адъютанту по телефону о случившемся.

И командующий издал грозный приказ:

— Допросить всех и какой угодно ценой вынудить признание.

Так дорого оценивалась голова бежавшего Дроздова!

Уныние царило в бараках.

Ничего хорошего не предвещал приказ…

Гурки стояли отдельной группой. Их обыскивал адъютант.

Добравшись до сообщника Дроздова, адъютант обнаружил пачку лир.

И все стало ясно!

Первый удар стеком был нанесен.

Вслед за этим гурка истязали всеми способами усовершенствованной пытки…

Пока не добились признания…

Изможденный гурк лежал на земле.

Врачебную помощь оказывал ему санитар с каменным лицом…

Гурк шепнул санитару:

— Убей меня… Все равно меня повесят…

К санитару подошел адъютант и строго приказал:

— Перевязать ему раны, чтобы завтра на виселице он выглядел молодцом!

Санитар с каменным лицом кивнул головой, вытащил шприц и впрыснул гурку большую дозу распространенного среди гурок индийского яда.

Гурк спокойно закрыл глаза. Его положили на носилки и унесли в лазарет.

Наутро все обитатели барака были выстроены перед виселицей в ожидании казни.

В кабинете начальника штаба было смятение:

— Гурк обманул виселицу! Он умер.

По свидетельству врача, гурк умер часов 8 назад. Начальник штаба, обращаясь к офицерам, сказал:

— Это большая неловкость, господа… Его все-таки надо повесить!

Никто не смел ослушаться приказа начальника…

И окоченевший труп гурка был повешен перед лицом интернированных солдат. Так совершился «акт справедливости».

 

X

Генеральская халтура

Генерал Хвалынский накачался досыта трипль-коктей-лем и вышел из бара.

Нетвердой походкой подошел к автомобилю, нетвердой походкой поднялся по лестнице отеля.

И, придя к себе в комнату, тяжело упал на кровать.

— Все пропало! Это теперь несомненно… Но есть еще деньги, черт возьми. И на них я проживу безбедно по крайней мере год…

Он запустил руку под тюфяк, долго шарил: И… ничего не нашел!

Вскочил как ужаленный, перевернул всю постель…

Но денег не было…

Все в нем заныло.

Хмель разом вылетел из головы.

— А!.. Проклятье!. — завопил Хвалынский диким голосом.

По коридору забегали эмигранты.

И вскоре гурьбой ввалились к нему в комнату.

— Ограбили! Ограбили!

На полу валялся генерал Хвалынский с безумными глазами.

К нему подошла жена.

Хотела помочь ему встать.

Разоренный, он хватил ее кулаком по лицу.

— Сволочь! Стерва! Гуляешь… Не смотришь ни за чем.

Жена маленького артиллериста пришла на помощь избитой генеральше.

И увела ее к себе.

Долго еще бушевал генерал. Его всячески увещевали.

А жена маленького артиллериста с каким-то очаровательным цинизмом говорила жене Хвалынского:

— Теперь настало время жить своим трудом… Я вам дам хорошие рекомендации. У вас есть хороший гардероб… Вы молоды и красивы…

Генерал Хвалынский, расстроенный, уничтоженный, вышел из гостиницы в сопровождении своего бывшего адъютанта и, придя в полицию, бессвязно заявил:

— Украла деньги прислуга Винокурова…

— Я вас не совсем понимаю: у вас украла или вы украли? — бесстрастно спросил полицейский.

— Я генерал русской армии Хвалынский, — гордо заявил он.

— Всякое бывает, господин Хвалынский. У нас теперь слишком много русских генералов…

Оскорбленный Хвалынский повернулся и вышел из комиссариата. Впрочем, заявление его было принято.

Затем, вместе с адъютантом, вошел в бар и там увидел свою жену, которая сидела в компании мужчин вместе с женой маленького артиллериста.

— Одной проституткой стало больше! — криво усмехнувшись, сказал Хвалынский своему адъютанту.

— Все там будем… — ответил адъютант, — ваше превосходительство…

Они незаметно ретировались из кафе-бара.

И остановились на улице.

Спустя некоторое время, генеральша со своей спутницей, окруженные свитой разжиревших буржуев, вышли из бара.

Генерал Хвалынский схватил за руку жену и крикнул ей:

— Давай выручку, шлюха! Всю жизнь кормил тебя я — корми теперь меня ты!

 

XI

Налет

Через две недели после описанных событий, не без большого труда, Тане и Дроздову удалось добраться до польской границы.

Они наняли скромную комнату и обследовали приемы перехода границы…

С этой целью они наняли подводу и пустились в рискованный путь. С наступлением вечера они достигли пограничной деревни и, зайдя в первый попавшийся дом крестьянина, нашли у него приют.

Плутоватый крестьянин-кулачок, владевший довольно обширным помещением, принял наших путников весьма подозрительно.

Но достаточно было показать ему кончик стодолларовой бумажки, как рожа хозяина расплылась в приятную улыбку.

Таково свойство всех кулаков…

Он отвел им просторную комнату, сытно накормил и, пожелав доброй ночи, вышел из комнаты.

Кулачок сей был себе на уме…

Двери его дома широко раскрывались для всех, кто откроет широко свой кошель.

И будь то — бандиты или спекулянты — всем был почет!

Стояла глубокая ночь, когда в двери дома постучали и повелительные голоса потребовали впустить их.

— Пропали… — шепнула Таня Дроздову.

Им слышно было, как босыми ногами шлепал хозяин…

И отворял двери…

Несколько человек вошли в коридор и, громко разговаривая, направились в дальние комнаты.

Все смокло…

Наутро Дроздов и Таня были свидетелями готовящегося налета на советскую границу.

Таня завела тотчас же знакомство с начальником отряда…

— Вот вы какие храбрые… Ничего не боитесь.

— Нам сам черт не страшен!

— И я была на войне…

— Сражались?

— Нет, за сестру…

— А муж?

— Он фершал…

— Фершал… Это дело. Идите с нами.

Сделка была заключена.

Через час весь отряд был на конях, а в тачанках — медицинский персонал отряда:

Татьяна Винокурова, сестра.

Василий Дроздов, фершал.

Отряд был готов к выступлению, когда начальнику был передан пакет.

Он вскрыл его, внимательно прочитал, разорвал и бросил помощнику:

— Нынче пароль: медальон. Передай взводным!

Отряд двинулся.

Вскоре показалась граница…

Пройдя две версты рысью, начальник отряда вытащил шашку, взмахнул несколько раз.

И налетчики пустились вскачь к границе.

Уже было видно, как наши пограничные части забегали по всему фронту.

Налетчики приблизились, рассеялись в цепь и вступили на территорию республики.

Они были встречены ураганным огнем красных…

Наши беглецы не зевали.

Дроздов погнал лошадь в обход цепи…

И очутился на территории Республики Советов.

— Вот она, милая… свобода!

С этими словами он вскинул винтовку, прицелился в офицера отряда.

И выстрелил.

Офицер упал убитым.

Таня, как в бреду, нашептывала ему:

— Бей их! Бей! За все! За все!!

Налетчики вынуждены были отступить и скрылись за холм, оставив раненых и убитых…

В черту пограничного поселка бешено влетел автомобиль…

Из него выпрыгнули двое неизвестных…

Убедившись, что налет не удался, один из них бросил ручную гранату.

Она разорвалась у стога сена…

И пламя ярко запылало. Все заволокло дымом…

Раздался колокольный звон в сельской церкви, кто-то там гнусил молитву во славу христолюбивого русского воинства.

Вновь затарахтели пулеметы…

Из-за холмов показались налетчики. Интендантские склады горели.

И банда стала врываться в крестьянские хаты, грабя, насилуя и убивая мирных жителей…

На другом конце границы пылал волисполком…

А здесь, около начальника отряда, стоял Кара с Хлоп-сом и предъявили свои мандаты.

— Кто эти люди?

Кара указал на Винокурову и Дроздова.

— Это медицинский персонал отряда…

Хлопс вытащил два портрета, быстро взглянул на них и произнес:

— Они самые!

Кара сделал прыжок, сбил с ног Таню, а Хлопс с начальником отряда свалили Дроздова.

Все произошло в одно мгновение.

Дроздов и Таня связанные лежали в кабине автомобиля…

Их умчали в неизвестное направление…

Красная армия ударила в тыл налетчикам, обратила их в бегство.

Но черное дело было уже сделано…

 

XII Гвоздь… якорь и пакет

Два приятеля, связанные на первый взгляд общностью интересов, с другой стороны — один, будучи подчинен другому в своих взглядах на вещи и положение дела — находились на разных полюсах.

Один из них — молодой, стремительный, весь от порыва, всякий раз желал пользоваться полнотой предоставленных ему прав, когда ему представлялось, что в данный момент нужна военная организованная сила…

Другой — старался заглушить в себе желание пользоваться этой организованной силой, находил, что к ее помощи обратиться будет никогда не поздно.

Вместе с тем, как использование этой силы может огласить необходимую конспирацию, а потом и разрушить тот план, который составлен был им.

Таковы были Жуков и Скворцов.

Теперь они сидели в кабинете угрозыска, каждый погруженный в свою думу.

На простом столе, покрытом чистым белым картоном (этот картон обязательно менялся каждые три дня — такова была система Скворцова) — лежали предметы весьма простой формы, но заключающие в себе много неразгаданного.

К первым из них относился предмет в форме сапожного гвоздя. Собственно говоря, форму эту нельзя было назвать формой обычного сапожного гвоздя: утолщенный в начале и заостренный в конце, он походил скорее на клин.

Но и от клина он отличался, во-первых — округлостью и — трещиной на протяжении всего клина-гвоздя.

Вот первая забота Скворцова была определить:

— Что это за трещина?… Является ли она случайной или намеренной?

Но так как этот гвоздь в голове имел еле ощутимую выпуклость, то Скворцов почти был уверен в том, что в этом кроется какая-то неизведанная тайна.

Так завершился ход мыслей Скворцова.

— Дружище! Дай мне наш инструментальный портфель!..

Жуков, погруженный в свои мысли, вздрогнул от неожиданного обращения, подал ему портфель и сел рядом с ним за стол.

Скворцов быстро вытащил никелированный молоток, плоскогубцы, а гвоздь-клин передал Жукову.

— Что вы собираетесь делать? — недоверчиво спросил Жуков, тараща на него глаза.

— Ничего особенного… Я собираюсь просить тебя подержать плоскогубцами этот гвоздь в вертикальном положении…

— А сами что будете делать?… — уже заметно волнуясь, спросил Жуков.

— Ничего… Кроме того, что ударю молотком по этому гвоздю…

Жуков похолодел.

— Все взорвет!… — подумал он.

Но все-таки зажал крепко гвоздь.

— Есть?

— Есть! — прохрипел Жуков.

Последовал сильный удар молотка по гвоздю.

И произошло нечто такое, чего никак не ожидал Жуков.

Но и сам Скворцов был несколько поражен.

И, действительно, металлический предмет с гладкой округлой поверхностью превратился в ключ — причудливой формы.

— Ключ! — воскликнул Жуков.

— Несомненно, ключ… И ключ не простой, а американский, — сквозь зубы процедил Скворцов.

Таким образом, на столе было три предмета: американский ключ, маленький якорь на винте в форме жетона и нераспечатанный пакет.

— Вот видишь… — сказал Скворцов, — в наших руках — следы организации, которая нами пока еще не открыта. Нам нужно быть очень внимательными и очень осторожными, оперируя с этими предметами. Ведь такие предметы могут просто одурачить человека… Если внимательно вглядеться в этот ключ, — продолжал Скворцов, — то здесь мы найдем какие-то цифры… Это, несомненно, номер ключа.

Скворцов приблизил ключ к Жукову и положил на него лупу.

— Смотри…

Жуков посмотрел и прочел:

— 33–33. —1.

— Теперь совершенно понятно, — сказал Скворцов, — когда я попал в плен к Кара и нашел тайный телефонный аппарат — женский голос ответил мне вот этот самый номер. Тем самым мы определяем, что ключ этот имеет прямое отношение к нашим противникам.

Поэтому, дружище, запомни этот номер в том виде, в каком он написан, и в нужный момент — пусти его в ход. Ясно?

— Что яснее, — воскликнул Жуков и тут же подумал:

— Ну, еще круче запуталось… Как-то выберемся?!.

Скворцов спокойно продолжал;

— Теперь вот этот якорь…

Он взял со стола жетон в форме якоря и показал его Жукову, — Если это был бы не якорь, а, к примеру — колесо с крылышками или шестеренка, то не следовало бы на нее обращать никакого внимания. Ибо совершенно естественно, что у шофера есть такой значок, определяющий его профессию.

Но когда у шофера противника я нашел эту штуку, то несомненно, что кроме ключа и номера на нем — якорь этот тоже имеет свое значение. Запомни, дружище, якорь… И следи за таким значком!..

С этими словами Скворцов взял со стола пакет, вскрыл его и прочел вслух: «В угрозыск».

Товарищи! Спасите… Мы находимся в плену, сами не знаем у кого. Нас поймали, когда мы перебегали границу. В Москве мы в первый раз. Где сидим — не знаем. Комната хорошо убрана. Удалось с трудом бросить это письмо на улицу. Умоляем, спасите, многое вам тогда расскажем.

Татьяна Винокурова.

Василий Дроздов.

Скворцов продолжал:

— Как видишь: это похоже на ловушку, на и на правду… Понимаю, что для тебя все здесь туманно совершенно… И для меня еще многое не ясно. Но я вижу вехи, по которым можно идти по этой опасной дороге… И мы по ней пойдем шаг за шагом, чтобы дойти до конца…

Запомни, дружище: здесь надо взять или все, или ничего не трогать — отказаться совсем. Наш противник широко раскинул свои сети и сил у него еще очень много… Идешь со мной до конца?

Жуков воодушевленно вскричал:

— Конечно, иду!

Руки их встретились в крепком рукопожатии…

Книга публикуется по первоизданию 1925 г. с исправлением очевидных опечаток и ряда устаревших особенностей орфографии и пунктуации. Издательство Salamandra P.V.V. приносит глубокую благодарность А. Степанову, способствовавшему возвращению этой книги читателям.