Если человеку не повезет, так уж, как говорится, не повезет. Бывают такие злосчастнее дни! Во-первых, Вава получила двойку. Во-вторых, ее вызвали из-за этой мерзкой двойки на Совет дружины. Сколько она ни получала в своей жизни двоек, до этого дело никогда не доходило. И к довершению всего на Совет дружины вызывали маму.

Домой она шла сердитая, как сто чертей, даже мальчишки во дворе не решились затронуть ее. На лестнице разогнала мяукавших кошек. В коридоре с сердцем поддала попавшуюся под ноги калошу. В дверях появилась подобно грозовой туче. Окинув сумрачным взглядом комнату, она заметила сразу все: и смеющееся лицо матери, точно в доме был именинник, и тетю Дашу.

Тетю Дашу Вава любила. Во-первых, она была родной папиной сестрой, во-вторых, работала на фабрике одна за четверых — сразу на четырех станках. У нее с Вавой была своя особенная дружба, грубоватая, «мужская». Но сегодня ничто, даже приход тети Даши, не мог обрадовать Ваву.

Швырнув портфель, она сразу же накинулась на мать:

— Опять после ночного не спала!

Тетя Даша не обратила ни малейшего внимания на Вавино мрачное настроение.

— А-а, Валентина собственной персоной! — она энергично шлепнула Ваву по спине.

Вава изобразила на лице подобие улыбки. И хоть улыбка вышла очень кислая, тетя Даша не придала решительно никакого значения ее кислоте. Она была уверена в том, что жизнь у Вавы не может быть плохой.

— Ты, вот, прежде чем порядки наводить, спроси у матери, какая у нее радость. — И тетя Даша энергичным движением подтолкнула Ваву к матери.

«Что они, разыграть ее хотят, что ли?» — Вава сердито крутнула носом. — «Нашли время шутки шутить». И так как она продолжала глядеть волком, а мать только посмеивалась, тетя Даша сама рассказала Ваве, что сегодня бригада матери первый раз дала самый высокий показатель по всей фабрике.

— Бабы-то, бабы-то мои, а? — весело говорила мать, вытирая мокрые руки о передник, и, счастливая, поглядывала на дочь: — Ну, поздравь, что ли.

Вава только вздохнула. «Просим вас, товарищ Блинкова, на Совет дружины»… Нечего сказать, хороший подарочек приготовила она матери. Накрывая на стол, Вава с мрачным видом ходила от стола к шкафу и сердито ворчала:

— Ну, и что теперь, не есть и не спать по этому случаю? Так по-вашему? Сколько говорю ей: придешь после ночи, нечего за кастрюли хвататься. Без тебя обойдется.

— Да как же оно обойдется? — смеялась мать, подмигивая тете Даше.

— А так и обойдется. Я-то на что? — И она с громким лязгом швырнула на стол ножи и вилки.

Когда Вава что-нибудь делала по хозяйству, она всегда входила в такой азарт, что в доме стоял треск и грохот. Это происходило не потому, что Вава не любила заниматься хозяйством, а потому, что ей нравилось в такие минуты шуметь и ворчать. От этого она становилась в собственных глазах как будто взрослой, похожей на мать и даже чем-то ее превосходящей. Сегодня она особенно бушевала.

— Опять салфетку с комода стирала? — напустилась она на мать. — Говори — не говори, как об стену горох. Лучше сознавайся честно и благородно, все равно — все узнаю. — Подбоченившись, она стояла грозная и воинственная.

Мать нисколько не испугалась.

— Ладно, ладно, — сказала она примирительно. — И стирать больше не буду, и готовить обед не буду. До чего у нас с тобой жизнь пойдет уютная!

Только Ваву не так-то просто было унять.

— А ну, пойди сюда! — вдруг вмешалась тетя Даша.

Вава недовольно поджала губы, но подойти — подошла. Тетя Даша хлопнула ладошкой по столу:

— Долго ты еще будешь на мать кричать? Смотрю на тебя — срам один. — Она схватила Ваву за челку, пригнула к себе ее голову и не отпускала. От злости Вава покраснела, но высвободиться не могла. — Ты что же это, мать моя, белены объелась? Или, может быть, тебе двойку учитель вкатил?

— Ну и вкатил, — хриплым басом выдавила из себя Вавка, — вот. И на Совет дружины вызывают. Вот… И маму тоже.

— Ишь ведь, — тетя Даша отпустила Вавин вихор, — точно в зеркало я глядела.

Вава со злостью вытащила из портфеля записку.

Тетя Даша взяла ее, прочитала вслух.

— Стыд-то какой, — строго сказала она. — Был бы жив отец, он бы тебе показал!

У матери навернулись слезы на глаза.

Вава видела, как она опустила голову на руки, видела узелок волос на затылке, заколотый гребешком. И такая жалость поднялась в Вавином сердце, что она чуть не заревела. Она не была плаксой, а если случалось плакать, то плакала больше по стратегическим соображениям — для морального воздействия на противника. Зато когда действительно можно было заплакать, она только отворачивалась, переглотнув слезы.

— Эх, Валентина, Валентина, — сказала тетя Даша, — не ждала я от тебя такого, чтоб ты честь Блинковых не соблюла.

Ночью Вава долго ворочалась, все не могла уснуть. Она вспомнила, как мать однажды сказала тете Даше: «Что там говорить. Вавка у меня не святая». «Уж какая там святая», — согласилась тетя Даша, но тут же добавила: «А вот главное, что справедливость она понимает. Вся в батьку пошла. Блинкова… Одним словом, рабочий класс».

О лучшей похвале Ваве не мечталось. А теперь она лежала, уткнув нос в мокрую подушку, и тихо всхлипывала…

Мать и тетя Даша как ни в чем не бывало разговаривали о разных своих делах. Ваву это злило: ее на Совет дружины вызывают, а они о пустяках болтают!

Говорили о каком-то интернате, который организуется рядом с фабрикой и о том, что работницы берут над ним шефство.

— Работы будет много, хоть завались, — неторопливо говорила тетя Даша. — Мебель в комнатах красивая. Оборудование что надо. А все ж таки — дом казенный. Материнской теплой руки не хватает. Понимаешь? Придут ребята из семьи, надо, чтобы дом стал родным, чтоб жилось уютно, весело. Мы с бабами прикинули: занавески нужны? Нужны. Кроватки чистенькие, беленькие, с накидочками… Нужны?

«Накидочки! Больно нужны ваши накидочки. Человеку нужно сочувствие… внимание!»

* * *

Утром Вава не успела еще как следует проснуться, как вспомнила про Совет дружины, и настроение ее сразу же испортилось.

Матери уже не было дома. Позавтракав, Вава взяла сумку и вышла на улицу. Но в школу не пошла. Еще ничего не было решено, одно было ясно — учиться она больше не будет. Пойдет на производство и будет работать, как тетя Даша — одна на четырех станках. Ее, Вавин, портрет в золотой рамочке будет висеть на красной доске почета. Или еще лучше: она уедет на целину и будет работать на тракторе. О ней напишут во всех газетах. И мать, и тетя Даша, и Александра Александровна прочитают о знатной трактористке Валентине Блинковой… Мать заплачет от радости, а тетя Даша скажет: «Молодец наша Валентина. Вся в батьку, одним словом — рабочий класс». Девчонки в школе будут удивляться, только одна Александра Александровна нисколько не удивится. «А я всегда знала, что из Блинковой получится толк», — скажет она. В школе уже, наверно, давно прозвенел звонок, идут уроки. Девчонки думают — Вава опять опоздала. Пусть… А ей теперь до этого нет ровным счетом никакого дела.

Вава шла большими шагами, с отчаянным ожесточением размахивая сумкой. И вдруг, в двух шагах прямо перед собой она увидела Александру Александровну. Вава испуганно метнулась за газетный киоск и притаилась. Несколько минут она ни за что не решалась выглянуть, потом любопытство взяло верх. Вытянув шею, Вава осторожно высунулась и сейчас же отпрянула назад: Александра Александровна стояла совсем близко в своей круглой меховой шапочке, надвинутой на лоб, с портфелем, набитым ученическими тетрадями. Ваву сразу точно протрезвило. Она вдруг испугалась, что не пошла в школу, и забеспокоилась: как она объяснит Александре Александровне? Сердце ее стучало часто-часто. Прошла секунда, другая… Вава стояла не дыша, прижавшись к голубой фанерной стенке киоска. Но Александра Александровна все не появлялась. Тогда Вава набралась храбрости и еще раз осторожно выглянула. Александра Александровна, ступая большими развернутыми в стороны ступнями, шла к школе. Вава подождала, чтобы расстояние между нею и Александрой Александровной стало вполне безопасным, и тогда решительно, деловито размахивая портфелем, направилась тоже в школу. У нее был вид человека, хорошо знающего, что он делает.