«Туркменфильм»
ХОДЖАКУЛИ НАРЛИЕВ, ВЛАДИМИР СУХОРЕБРЫЙ
[1]
КАРАКУМЫ. 45° В ТЕНИ
Забрезжил рассвет, и небо над Каракумами стало синим. Между барханами, еще недавно скрытыми ночной мглой, легли глубокие черные тени. Побледнела луна, растаяли звезды…
На востоке, откуда некоторое время спустя начнет подниматься солнце, появилось едва различимое пятнышко. Оно росло, медленно-медленно приближаясь и вытягиваясь вверх столбом….
Теперь, когда вспыхнуло на горизонте солнце, понять происхождение пыльного облака было еще труднее — слепило глаза. Однако по мере его приближения стало видно, что это пылит автокран.
Он подкатил к кибитке, одиноко стоявшей в пустыне. За кибиткой жались друг к другу овцы. Над ними возвышались верблюды, уныло вбиравшие на машину. На ней приехали двое — водитель Оразгсльды и Володя Круглов.
— Ну что, яшули, — сказал Круглов чабану, вышедшему им навстречу, — помочь вам? Или сами перенесете кибитку?
— Что вам кибитка моя далась? — удивился чабан, здороваясь с рабочими за руку.
— Стоит на пути, — ответил Оразгельды.
— Что ты мелешь? — повысил голос старый чабан. — Какой здесь путь? Ни один караван никогда не ходил через эти барханы.
— На пути газопровода, — пояснил Оразгельды. — Здесь мы, Довлет-ага, нитку протянем. Как раз в этом месте.
— Аккурат вот здесь, — подтвердил Круглов.
— Ай, вы шутите, — не поверил Довлет-ага. — Пустыня такая большая, кибитка такая маленькая… Как получилось, что ваша нитка должна пройти именно здесь?
— А как получилось, что ваша кибитка оказалась именно здесь? — спросил в свою очередь Оразгельды. — Пустыня большая, нитка узкая.
— О чем вы спорите? — примирительно сказал Круглов. — Теперь и в пустыне тесно.
…Верблюды и овцы шарахнулись в стороны, когда подъемный кран оторвал от земли кибитку и понес ее над барханами.
На месте кибитки осталась кое-какая чабанская утварь, в том числе и транзистор, настроенный на Москву. Над пустыней размеренно зазвучали удары кремлевских курантов…
Били куранты на Спасской башне. Знакомо звучали удары над Красной площадью.
Четко, согласуясь с боем часов, произошла у Мавзолея смена почетного караула. Солдаты, отстоявшие смену, с винтовками на плечах вышли из ограды на площадь, повернули направо и, печатая шаг, направились к Спасским воротам.
У Мавзолея всегда есть люди, всегда есть дети. И всегда они провожают взглядом торжественный караул.
Через Спасские ворота туда и обратно проезжают машины.
Две «Чайки» одна за другой въехали на территорию Кремля, подкатили к зданию Совета министров. На одной из них приехал министр Мирзоев, на другой — министр Рябцев. Впрочем, так сразу этого не понять. Ясно только, что оба занимают высокие должности. И не потому лишь, что они так запросто въезжают на черных машинах в Кремль, не потому, что ходят в строгих костюмах, — есть внутреннее отличие у людей, ответственных за большое дело. В чем оно проявляется? Наверное, во многом. И в том, как молча они поздоровались за руку, испытующе заглянув друг другу в глаза, и в том, как они прошли к дверям, не спеша и не мешкая.
— Как я понимаю, вы тоже к Самарину? — сказал Рябцев.
— Все верно, — кивнул Мирзоев.
— Так как Иран в связи со своими трудностями сократил нам поставки газа, Закавказье оказалось в очень сложном положении, — докладывал Мирзоев в кабинете Самарина. — В целях быстрейшей ликвидации этих трудностей нами приняты следующие экстренные меры. Из Краснодара…
— У нас есть карта, — сказал Самарин.
Мирзоев встал, подошел к экрану, смонтированному на стене, включил изображение карты СССР. Не обнаружив рядом с экраном указки, Мирзоев достал из кармана фломастер.
— Краснодарский и ставропольский газ мы повернули на Закавказье, — продолжил он доклад. — Но это, повторяю, экстренные меры, с помощью которых мы лишь частично сумели восполнить потерю. Наш перспективный план связан с обустройством карамургабского месторождения, расположенного на территории Туркмении. Нитка от этого месторождения пройдет параллельно с линией Средняя Азия — Центр.
— Минутку, — прервал Самарин. — Говоря о Карамургабе, мы имели в виду переброску газа по дну Каспийского моря. А теперь вы говорите о направлении Средняя Азия — Центр.
Он смахнул что-то невидимое с полированной поверхности письменного стола — наверное, соринку (кроме календаря и письменного прибора на столе не было ничего), и вопросительно посмотрел на Рябцева.
— Дело в том, что у нас слишком маленький опыт строительства под водой, — сказал Рябцев. — Мало соответствующих специалистов и не хватает техники. Нам не сдать такое сооружение в срок.
Самарин встал из-за стола, отворил дверь в приемную, спросил секретаршу:
— Наташа, куда подевались пепельницы?
— Вам же нельзя курить, — напомнила секретарша.
— Мне нельзя, а товарищам можно.
Секретарша внесла хрустальную пепельницу величиной с большую тарелку и молча вышла из кабинета.
— Прошу курить. — Со стороны приглашенных не последовало никакого ответного действия, и Самарин, глядя на Рябцева, произнес: — Вы, по-моему, курите?
— Нет, не курю. И сигарет с собой не ношу, — хлопнул Рябцев по карману своего пиджака.
— Какой-то заговор, — буркнул Самарин. —
Ну, хорошо… Если мы отказались от идеи протянуть газопровод по дну Каспия, какой смысл обустраивать сегодня Карамургаб и тянуть нитку через все Каракумы?
— Что вы предлагаете? — помолчав, осторожно спросил Мирзоев.
— Предлагать должны вы, — сказал Самарии н включил селектор: — Наташа, соедините меня с туркменским Газпромом.
— Минутку…
…В кабинете Нуры Довлетова, возглавлявшего туркменский Газпром, шло заседание.
— Следующий вопрос у меня к главному инженеру проекта, — говорил Довлетов. — Ваша фамилии…
— Мнацаканян, — подсказал главный инженер проекта.
— Что же вы… дорогой товарищ, — он не решился повторить фамилию, — людей подводите? Сколько еще будет поправок к проекту? Такое впечатление, будто вы умышленно резину тянете.
— Масса проблем, — стал оправдываться Мнацаканян. — От любой скважины до сборного пункта газ держит температуру нс ниже ста градусов. Никакая изоляция долго не выдержит.
— Можно подумать, вы вчера об этом узнали… Какое все-таки существует мнение по поводу изоляции на этих высокотемпературных участках?
— Этим вопросом занимается институт. Но пока что нет утешительных результатов, — сказал Проскурин — управляющий трестом «Туркмеигазстрой».
— Товарищ…
— Мнацаканян, — напомнил главный инженер проекта.
— Так вот, уважаемый товарищ, мы не можем находиться в состоянии невесомости, — сказал Довлетов. — Мы работаем на земле, а не в космосе.
— Я как раз сегодня звонил в Саратов, — сказал Проскурин. — Там предлагают попробовать американский метод изоляции. У них особая пленка…
Прозвучал приглушенный телефонный сигнал, замигала лампочка. Нуры Довлетов снял трубку:
— Довлетов слушает.
— Самарин тревожит.
— Какой Самарин?
— Из Совмина, с вашего позволения.
— Простите — не ожидал, — смутился Довлетов.
— Ничего, ничего, — сказал Самарин. — Ответьте мне на одни вопрос: есть ли севернее Карамургаба газовые месторождения?
— Крупных — нет, — ответил Довлетов. — И пока что геологи ничего нам не обещают.
— Благодарю вас…
…Самарии положил трубку, поднялся, подошел к карте.
— Далеко получается — шагать через нею пустыню…
Он нажал кнопку, и вместо карты всей страны на экране появилась карта Туркмении — зеленые островки плодородной земли терялись среди желтых песков Каракумской пустыни, одной из самых больших на планете.
Солнце стояло в зените, иссушая и без того сухой сыпучий песок. Это время, когда все живое стремится укрыться от его лучей — в норы, в жалкую тень худосочных растений, поглубже в песок. Иначе сгоришь, погибнешь, каракумское солнце не знает пощады.
Сморило жарой отару, сморило ишака и пса, дремавших возле кибитки.
Довлет-ага большой деревянной ложкой размешал в ведре квашеное верблюжье молоко — чал и налил его в два бурдюка, связанных между собой. Бурдюки водрузил на ишака. Остаток выплеснул из ведра в алюминиевую миску, стоявшую возле кибитки.
Пес Акбай встал, потянулся и принялся жадно лакать из миски.
— Эх, старый ты стал, — сказал чабан. — Спина вон совсем провалилась.
Псу, как видно, не понравились слова хозяина, он недовольно посмотрел на него.
— Ладно, ладно, — сказал Довлет-ага. — Я тебя не боюсь, а другие не видят.
Он ударил ишака ладонью и пошел рядом с ним, направляясь в ту сторону, где виднелись вагончики строителен.
…Несмотря на изнурительную жару, строители продолжали работать. Сваренные плети труб висели в воздухе, удерживаемые трубоукладчиками. Одну из них очищали, вторую, уже очищенную, покрывали клеем, наматывали на неё изоляцию. Чуть поодаль экскаваторы прокладывали траншею.
Довлет-ага подошел к прорабской.
— Спасибо. Ваш отец стоит рядом, хочет поговорить.
В обмен на микрофон, протянутый Юсупом, Довлет-ага дал подержать ему свою чабанскую палку.
— Сынок, — откашлявшись, произнес он.
— Салам-алейкум, — послышался голос Нуры. — Как вы живете? С матерью, наверно, совсем не видишься?
— Да, очень редко бываю дома, — признался отец.
— Мама обещала приехать к нам, а не едет. Дети ждут, спрашивают, когда бабушка в Ашхабад приедет.
— Она без меня не любит ездить, — не без гордости ответил Довлет-ага. — Нуры, я вот что хотел сказать: ты вырос в пустыне и должен знать, что днем не работают в Каракумах.
— Да, я знаю. В это время теряется тридцать процентов работоспособности. Но лучше потерять тридцать, чем все сто.
— Ему про людей говоришь, а он…
Довлет-ага вернул Юсупу микрофон, забрал свою палку, вышел.
Сев на ишака, он потихоньку пустился в обратный путь. Акбай еще немного подремал у прорабской, потом встал и неохотно поплелся за своим хозяином. Трудно дышится старому псу в полуденный зной. Пасть открыта, алый язык едва не касается обжигающего песка.
Приземлившись, АН-2 поднял облако пыли. На бортовом ЗИЛе подъехал Оразгельды. С помощью пилотов и прибывшего пассажира он перетащил из самолета в кузов машины продукты, запакованные в мешки и ящики, подписал квитанции, пожал на прощание пилотам руки. Потом вместе с прилетевшим парнем сел в кабину и покатил к поселку строителей.
— Тебя как зовут? — спросил он новенького.
— Халык.
— А меня Оразгельды. Правильно сделал, что к нам приехал. Второго такого крупного месторождения в Каракумах нет. Ты сам откуда?
— Из Ашхабада.
— А я отсюда.
Начальник участка Юсуп Бердыев сидел за столом, подсчитывал что-то на калькуляторе.
В кресле возле рации дремал радист.
— Ассалам-алейкум, — поприветствовал Юсуп чабана через распахнутую дверь вагончика.
Довлет-ага снял с ишака бурдюки и повесил на крюк, вбитый в стену вагончика снаружи.
— Давай сюда стакан, — сказал чабан.
Стакана не было. Начальник участка взял пиалу, вышел на крыльцо.
— Зачем в такое время люди работают? — спросил чабан, наполняя пиалу. — Нельзя по такой жаре. Смотри — все зверюшки уже попрятались. Кто в траву, кто в песок зарылся… Хороший пример показывают. Как ты считаешь?
— Время не терпит. На Кавказе ждут наш газ. А так бы мы тоже зарылись куда-нибудь. — Юсуп повернулся к соседнему вагончику, крикнул: — Марина!
Из вагончика вышла девочка лет пяти, подбежала к Юсупу.
— На, попей.
Марина двумя руками приняла пиалу с чалом. Пила она медленно, маленькими глотками, поглядывая на Довлет-ага и Юсупа.
— Кто такая? — спросил чабан.
— Моя дочь.
— Вот оно что!
— Юсуп Бердыевич, — позвал из прорабской радист. — Нуры Довлетов на связи.
Начальник участка вошел в вагончик, взял микрофон. Вместе с ним вошел и Довлет-ага.
— Бердыев слушает.
— Добрый день, — донесся из динамика голос Довлетова.
— Здравствуйте.
— Как там у вас с поставками оборудования? Больше задержек нет?
— Теперь нормально. Хорошо, что вы помогли: привозят все вовремя и говорят «спасибо». Такие вежливые,
В динамике рассмеялись:
— Если будут опять какие-то затруднения, обращайтесь прямо ко мне. Без всякого стеснения.
— Как это? — не понял Халык.
— Очень просто. Здесь рядом аул, всего несколько километров отсюда, — я там родился. И не только я. Нуры Довлетова знаешь?
— Который в Газпроме?
— Да. Он тоже из моего аула. А Курбана Мамедова знаешь?
— Курбана Мамедова? — задумался Халык. — Нет, не знаю.
— Лучший бомбардир в ашхабадской футбольной команде «Колхозчи». Со мной в одном классе учился.
Возле столовой с неожиданным названием «Огни Парижа» Оразгельды остановил машину.
— Поешь, а после топай в прорабскую. Вон в тот вагончик, где радиомачта. Между прочим, повар у нас здесь классный.
— Тоже из твоего аула?
— Нет, не знаю, откуда. Знаю только, что сидел в тюрьме, потом приехал в пески и с тех пор работает. Уже одиннадцать лет. Даже в отпуске ни разу не был.
Халык оставил чемодан у входа, вошел в столовую, остановился у широкого окна раздаточной.
Повар Аман в фартуке и белой кепочке жарил котлеты. Включенный на всю громкость проигрыватель воспроизводил французскую речь, а повар повторял иноязычные выражения типа: «Не хотите ли выпить чаю?» — «Спасибо, я люблю кофе…»,
— Салам-алейкум, — сказал Халык.
Кивнув в ответ, Аман поставил перед ним тарелку супа, котлеты, компот.
Халык взял поднос с едой, подошел к столу, за которым сидела Марина. Кроме девочки, в столовой никого в это время не было.
— Не мешаю тебе?
— Вы новенький? — спросила девочка.
— Новенький. — Халык зачерпнул ложкой суп, попробовал. — А ты чья такая красавица?
— Мамина.
— Ясно.
— Вы знаете мою маму?
— Нет.
— Она замуж выходит, — сообщила Марина.
— Ну да!
— Не верите?
— Верю.
— А знаете, за кого?
— Наверно, за повара. Если бы я был женщиной, я бы обязательно вышел за повара. Всегда накормит, напоит. Не надо самой готовить.
— Вот и не угадали. На маме женится начальник участка.
— Это даже лучше, чем повар, — сказал Халык.
— Вот что он подарил мне. — Девочка достала из кармана ситцевого платья миниатюрную куклу.
— Отличный подарок!
Марина посмотрела на повара и объяснила:
— Дядя Аман французский язык учит. Ему обещают путевку во Францию. А я тоже новенькая. Только позавчера приехала.
В столовую заглянула мать девочки, Вера.
— Марина, почему так долго?.. Идем.
— До свидания. — Марина встала из-за стола.
— Всего хорошего, — сказал Халык.
— Спасибо, дядя Аман, — крикнула девочка повару.
Аман помахал ей рукой. Продолжая жарить котлеты, он повторял за пластинкой: «Какая прекрасная сегодня погода! Вы любите гулять после завтрака на Елисейских полях?..»
Освоившись на строительной площадке, Марина бегала из одной бригады в другую, пыталась всем помогать. Но больше всего она привязалась к Володе Круглову. То она, сидя у него на коленях в кабине трубоукладчика, дергала рычаги управления, то вместе с Кругловым красила емкости для воды, держась за конец шеста, к которому была приторочена кисть, то просто сидела рядом, надев защитную маску, и смотрела, как Володя орудует сварочной горелкой…
Однажды вечером Круглов катал Марину на велосипеде. Она прилипла к его спине, крепко обвив руками шею. Они кружили на площадке между столовой, прорабской и жилыми вагончиками. Марина заливалась веселым смехом, Круглов улыбался.
Повар включил на кухне что-то сверхсовременное, и они выделывали кренделя на велосипеде в такт музыкальной пьесы. Радость движения, музыка, смех… Как неподдельно счастливы были в эти минуты оба — и ребенок, и взрослый!
Выбравшись из кабины своего ЗИЛа, ими обоими любовался Оразгельды…
Вера подошла к прорабской и увидела Юсупа Бердыева. Он подавленно смотрел на Круглова и девочку, продолжавших кружить на площадке. Мгновенно приняв решение, Вера крикнула:
— Марина, немедленно слезь! — И повернулась к водителю: — Ораз, ты когда уезжаешь в город?
— Минут через сорок, — сказал Оразгельды.
— Мы едем с тобой, — решительно заявила Вера. — Собирайся, Марина, мы едем к бабушке.
Круглов остановился, поднял девочку и осторожно поставил на землю.
…В своем вагончике Вера собирала Маринины вещи, бросала их в сумку. Дочка плакала:
— Я не хочу уезжать отсюда, мне здесь нравится. Ты же мне обещала… Я не поеду к бабушке.
Вошел Круглов.
— Вера, — сказал он, — мне надо поговорить с тобой.
— Нам не о чем говорить. Ты очень подло ведешь себя. Уходи, я не могу тебя видеть,
Марина, удивленная вспышкой матери, перестала плакать.
— Дядя Володя хороший, — сказал она. — Зачем ты его ругаешь?
— Выйди-ка на минутку.
Вера взяла ее за руку, вывела из вагончика. Вернувшись, закрыла дверь.
— Ты зачем пришел? — спросила она как можно более сдержанно.
— Мы должны все забыть и начать сначала.
— Ах, вот оно что — сначала… И Юсупу тоже начать сначала? Вернуться к семье, которую он ради меня оставил? Я правильно поняла?
— Марина ведь наша. Твоя, моя… А для него она будет чужой.
— Твоя? Разве не ты меня посылал под нож, когда я была беременной?
— Посылал. А теперь, когда я смотрю на нее, мне страшно даже подумать, что я мог предлагать такое. Я был мальчишка, дурак…
— И трус. Ничтожество. Боялся обременить себя.
— Я все понимаю, но сейчас ты не нрава.
— Иди, Круглов, и не путайся под ногами, — попросила Вера. — Будь хоть теперь человеком.
Круглов вошел в вагончик напротив. Через несколько секунд он вновь появился на улице, держа одну руку в кармане брюк, и стремительно направился к Вере.
Она в это время сажала плакавшую Марину в кабину ЗИЛа. Рядом стояли Юсуп и Оразгельды. Юсуп настороженно посмотрел на руку Круглова, засунутую в карман, и шагнул к Вере, готовый, если понадобится, в любой момент защитить ее.
Круглов вытащил из кармана деньги, и оторопевшая от неожиданности этого жеста Вера механически приняла их.
— Купишь ей что-нибудь, — сказал Круглов.
Опомнившись, Вера швырнула деньги ему в лицо.
Круглов посмотрел на замершую Марину, на Веру, на деньги, рассыпанные по земле, и медленно удалился.
Вера устроилась на сиденье рядом с дочерью, захлопнула дверцу. Машина тронулась.
Подул ветерок, зашуршали по песку денежные купюры.
Машина была уже далеко, а Юсупу, стоявшему на том же месте, все слышался плач Марины.
Небо, еще недавно прозрачно-синее, будто выгорело.
На строительной площадке медленно разворачивались работы — рыли траншеи, укладывали и сваривали трубы, возводили наземные помещения под монтаж оборудования.
Бригада Володи Круглова изолировала трубы.
Юсуп Бердыев подошел к бригадиру, хлопотавшему возле гудронатора.
— Круглов, — сказал начальник участка, — выдели трех человек на вторую скважину.
— Зачем?
— Бетонку делать. На складе им выдадут все, что нужно.
Юсуп пошел дальше. Как всегда, он с утра обходил участок…
…На второй скважине Марко Птиченко, Халык и Круглов были заняты бетонированием.
— Говорят, ты филолог? — спросил Круглов.
— Да, окончил в прошлом году, — сказал Халык.
— Что же тебя занесло сюда?
— Материал собираю. Книгу буду писать.
— Писатель, что ли? — осведомился Марко.
— Вроде, — стушевался Халык. — У меня пока два рассказа опубликовано. Роман вот хочу попробовать.
— О чем же он будет?
— О пустыне, конечно. Многие пустыню считают мертвой. А мне она живой представляется. Как другим океан или море. Она и цвет меняет, как море. Дураки придумали называть ее мертвой. Жестокая — да. Любая великая сила бывает жестокой, бывает доброй — у природы свои причуды, своя стихия, но у живой — не мертвой. Пески, между прочим, живут, постоянно перемещаясь в определенном пространстве, а если нарушают его, то опасливо, словно боятся ветров, которые норовят разнести их по белу свету, а потом лишь играть ими, как уличным сором.
— Весь роман про песок? — перебил Круглов, теряя интерес к будущему произведению.
— Не весь, конечно.
— Интересно, как это писателям удается писать такие толстые книги и без ошибок? — спросил Марко. — Вот этого я никак не могу понять. Слышишь, Халык? Такие толстые и без ошибок.
— В издательстве есть корректоры, — сказал Халык. — И если писатель сделал ошибку, то корректор ее исправит
— Любую ошибку?
— Любую.
— Хорошо устроились эти писатели, — засмеялся Марко.
Скважину разорвало внезапно. И под ними мгновенно вырос воспламенившийся фонтан газа.
От строительной площадки, от других скважин и из поселка люди бежали к месту аварии.
На крыше магазина в близлежащем ауле стоял продавец Мамед и смотрел в бинокль. Смотрел в ту сторону, где только что произошел взрыв.
Из аульных домов торопливо выходили люди — мужчины, женщины, старики, дети, по улочкам стекались, на площадь, где, помимо магазина, располагались и сельсовет, и правление колхоза, и древний колодец, вокруг которого некогда образовался аул.
— Эй, Мамед, что там? — допытывались снизу.
— Что вы стоите? — крикнул с крыши Мамед. — На помощь, быстрее!
Несколько мотоциклов и вездеход, надымив выхлопными трубами, умчались в пустыню.
— Где же главный инженер? — нетерпеливо спросил по селектору Нуры Довлетов.
— Идет, идет.
Отворилась дверь, в кабинет вошел главный инженер Газпрома Малышев. Он несколько старше Нуры, грузноват. Молчун, говорит лишь по делу и очень коротко.
— Вы назначаетесь начальником штаба по ликвидации фонтана в Карамургабе, — сказал Довлетов. — Машина внизу, в аэропорту вас ждет вертолет. Поторопитесь, может быть, удастся герметизировать устье скважины. Домой заезжать нет времени.
Летел вертолёт.
В салоне сидело несколько человек. Малышев, прильнув к стеклу, вглядывался в пустыню. Там, внизу, медленно продвигалась по пескам цепочка пожарных машин.
Машины вязли, приходилось «шалманить», то есть подкладывать под колеса струганые поленья, без которых никто в Каракумах не пускается в путь. Вдавливая колесами «шалманы» в песок, пожарные машины перебирались через сыпучие барханы. Способ трудный, но другого пока не придумали. Вдавленные в песок поленья тут же вытаскивают и снова кладут под колеса, вытаскивают и опять переносят вперед…
Страшный гул полыхавшей скважины был слышен еще издалека. Близко не подойти — раскаленный воздух слоился и, казалось, превращался в жидкость, стекавшую по стеклу. Вокруг толпились рабочие, обезоруженные происходящим.
Вертолет, вздымая пыль и песок, коснулся земли. Из него вышли люди, направились к фонтанирующей скважине.
Пульсируя синим светом мигалок, врезаясь пронзительными сигналами в рев, рвущийся из-под земли, пожарные машины выстраивались вокруг фонтана. Шла подготовка к атаке.
И вот из десятка брандспойтов хлынула вода. Ударяясь о мощную струю газа, вода дождем разлеталась вокруг.
Для подъема герметизирующего «колпака» стальные канаты были пропущены через ролики и соединены с двумя парами тракторов. Одного из трактористов начальник участка попросил освободить кабину и сам уселся на его место.
Все остальные отошли за черту безопасности, здесь и лаборантка Вера, и Халык, и Марко, Круглов, другие рабочие, жители аула…
Прежде чем начать подъем «колпака», пожарные несколькими реактивными стволами сбили пламя, продолжая орошать водой фонтан.
По команде тракторы медленно двинулись вперед, поднимая «колпак» над устьем скважины. После нескольких попыток «колпак» удалось наконец «посадить» на струю. Вибрируя, он завис в воздухе. От напряжения задымились стальные канаты. Еще мгновенье… Обрыв! И полуторатонный «колпак», словно игрушку, отбросило далеко в сторону.
Довлетова, приземлившегося на вертолете в районе аварии, встречал Малышев.
От вертолета они шли к «газику», когда Довлетов вдруг остановился, обратив внимание начальника штаба на странную картину:
— Смотрите, смотрите!..
Из нор один за другим выскакивали суслики. Сбиваясь в стаи, они поспешно уходили из этих мест.
— Ну и дела! — сказал Малышев.
Довлетов зажег спичку, поднес к поре. Тотчас вспыхнуло пламя. В нескольких шагах от нее он зажег вторую, потом третью нору.
— Распорядитесь, — сказал он, — поджечь все норы в радиусе километра. Иначе все будет отравлено.
В ауле с крыши своего магазина за «ними следил продавец Мамед. Теперь для наблюдения он использовал телескоп. Мамед смотрел и тут же комментировал многочисленным слушателям:
— Наш Нуры и тот, который его встречал, сели в машину.
— И куда они поехали? — поинтересовались снизу.
— Кажется, к фонтану. Да, они едут прямо к фонтану.
— Интересно, о чем они говорят? — спросил Анна-ага, единственный безбородый среди стариков.
— Сейчас, сейчас… — моментально откликнулся продавец. — Нуры говорит тому, который его встречал: «Какой прекрасный чал у Анна-ага. А он никого не хочет им угостить, даже продавца Мамеда, который как раз в этот момент умирает от жажды».
— Молодой еще, чтобы пить такой вкусный чал, — шуткой на шутку ответил Анна-ага.
К магазину подошла женщина:
— Эй, Мамед, спустись на минутку, дай мне сахара.
— Раньше не могла прийти? — раздраженно отозвался Мамед. — Целый, день сидишь в магазине — никто ничего не купит. Как только займешься делом, сразу же появляются покупатели. Иди и сама себе взвесь. Деньги положи на прилавок.
— Не боишься, что обману?
— Обманешь так обманешь, — отмахнулся Мамед.
— Иди, Фатьма, не мешай. Не видишь разве что человек занят, — вмешался кто-то из стариков.
— А что это у него такое, во что он смотрит? — спросила женщина.
— Телескоп.
— Где он его откопал?
— Да он у него шесть лет на полке лежал. Только теперь пригодился.
Женщина вошла в магазин.
— Что там происходит? — поторопили Мамеда, молча смотревшего в телескоп.
— Ничего особенного. Нуры подошел к пожарным, о чем-то разговаривают… Да-а, вид у него довольно мрачный.
Люди с факелами ходили между барханами, зажигали норы, через которые проникал на поверхность газ.
К ночи пески горели сотнями огоньков, посреди которых гудела разверзшаяся земля. Полыхающий факел из скважины упирался в Черное небо.
В штабе по ликвидации фонтана находились Довлетов, Малышев, управляющий строительным трестом Проскурин, Юсуп Бердыев и несколько незнакомых нам лиц.
— Во-первых, просьба к строителям, — сказал Довлетов, — по возможности не отвлекаться на борьбу с фонтаном и заниматься своей основной работой, потому что никакая авария не дает нам права опаздывать со сдачей объекта. Понятно?
— Да, — отозвался Юсуп Бердыев.
Довлетов встал и подошел к доске, какие используют для уроков в школе, взял в руку мел, набросал схему скважины.
— Как вы понимаете, газу в скважине стало тесно, он ищет выхода. В ближайшее время следует ожидать образования грифонов. Естественно, где-нибудь в районе скважины. Здесь вот, здесь… — Он нарисовал мелком на доске фонтанчики. — Газ становится совершенно неуправляемым, и задавить его сверху нет никакой возможности.
— Придется бурить, — сказал Малышев.
— Вот именно, — подхватил Довлетов. — Надо бурить четыре наклонные скважины одновременно.
— А не дорого? — усомнился Малышев. — Четыре сразу…
— Смешно экономить на спичках, когда теряются миллионы. Двенадцать миллионов кубометров газа в сутки! Столько же за это время потребляет, например, Ленинград! Какой глубины аварийная скважина? Две пятьсот?
— Две тысячи четыреста девяносто пять метров, — подсказал Малышев.
«2495» — обозначил на доске Довлетов.
— Значит, наклонные скважины должны быть пробурены так, чтобы мы могли попасть наклонной скважиной в аварийную, отвести газ в сторону, задавить аварийную и потом закупорить наклонную.
— Хорошо бы, — сказал Бердыев. — Но попробуете попасть в аварийную.
— Вот я и предлагаю, сделав соответствующие расчеты, бурить четыре одновременно. Вероятность попадания увеличивается. Скажите, какой предположительно радиус отклонения аварийной скважины?
— До ста двадцати метров, — сказал Малышев. — В самом низу, разумеется. В забое.
Довлетов нарисовал радиус, написал «120 м» и пунктиром изобразил отклонение аварийной скважины.
— Ну, а если попасть в ствол не удастся, — заключил Довлетов, — попробуем подействовать закачкой воды.
— Громоздкий способ, — заметил Малышев.
— Вы можете предложить другой?
— Нет.
К штабу подкатила машина. Из нее выскочил человек, облаченный в пожарную амуницию, перепачканный сажей, весь мокрый. Он буквально ввалился в помещение.
— Что там, Сетдар? — встревоженно поднялся Малышев.
— Грифоны!
— В каких местах? Возле скважины?
— Да. Газ выходит через соленое озеро. И прямо напротив.
…Соленое озеро бурлило и клокотало. Может быть, именно так человек представлял себе преисподнюю.
Прогремел выстрел из ракетницы, и кипевшее озеро в мгновенье ока охватило пламенем.
Солнце добела раскалило небо.
Халык, Марко и другие рабочие из бригады Круглова вручную очищали трубы.
Бригадир возился с вышедшей из строя очистной машиной.
— Что там у вас случилось? — услышал Круглов.
Он поднял голову и увидел Юсупа Бердыева.
— Кольцо со скребками стерлось. — Круглов снял кольцо, поднялся.
— Черт возьми! — выругался начальник участка. — Кольца летят одно за другим, запасные кончились… Из-за какой-то паршивой детальки начнется отставание по всему участку. Придется самому лететь в трест.
— Поторопись. Руками мы много не сделаем.
Юсуп ушел. Круглов повертел в руках кольцо со стершимися скребками и бросил в песок.
Довлет-ага с отарой возвращался с выпаса, когда вдруг Акбай стал выказывать беспокойство. Он убежал вперед, намного обогнал отару и там, впереди, беспокойно заметался, принюхиваясь к песку. Затем вдруг бросился навстречу отаре. Наскакивая на овец и остервенело лая, пес попытался повернуть их в обратную сторону.
— Ты что, разбойник? Не смей!
Окрик хозяина заставил пса отступить. Овцы двинулись дальше, и тогда Акбай неожиданно бросился на чабана, трусившего на ишаке позади отары. Довлет-ага отгонял его палкой.
Отара расползлась по пескам, растянулась. И овцы, бежавшие впереди, вдруг стали медленно-медленно взлетать над пустыней. Смешавшись с песком и пылью, они поднимались все выше и выше… Прозвучал взрыв, пронзительно завизжал Акбай, мощной волной чабана сбросило на землю.
Так же медленно опускались на землю животные, вращаясь в воздухе…
Когда оглушенный взрывом Довлет-ага поднялся, кругом стояла темная завеса пыли. Впереди извергался гигантский газовый грифон.
Довлет-ага тряхнул головой. Вившийся вокруг него пес заливался лаем, но чабан не слышал его. Он сдавил ладонями голову и так стоял до тех пор, пока сквозь толщу навалившейся глухоты не пробился лай собаки.
Он приблизился к грифону, упал на колени и стал отрывать из песка овцу. Она оказалась мертвой. Он принялся отрывать вторую, третью… десятую…
Чабан совершенно выбился из сил к тому времени, когда на машинах, мотоциклах и вертолетах к месту нового выброса газа прибыли люди. Заметив Нуры, чабан встал.
— Как же так, сукин сын, ты строишь? — спросил он, всю вину возлагая на сына. — Что ты наделал, подлец, своим газом? — И угрожающе подняв свой чабанский посох, он пошел на Нуры.
Отчаявшийся отец на глазах у всех колотил руководителя газовой промышленности республики, словно провинившегося ребенка. Колотил до тех пор, пока, обессилев, едва не упал на землю — Нуры успел подхватить отца.
Была уже ночь. Довлет-ага сидел у костра, разведенного рядом с кибиткой, пил чай. Из транзистора звучала народная музыка.
На ЗИЛе подъехали Оразгельды и повар Аман. Почтительно поздоровавшись с чабаном, присели возле костра. Повар положил на песок несколько бутылок пепси-колы.
Довлет-ага пододвинул к ним чайник, пиалы.
Заметив бутылки, пес изучил их внимательным взглядом.
— Хочешь попробовать? — повернулся к собаке Аман, открыл бутылку и вылил содержимое в миску.
— Не отравится? — насторожился чабан.
— Нет. Тонизирующий напиток.
Пустую бутылку повар горлышком воткнул в песок, а сам, принимаясь за чай, наблюдал за псом, который понюхал напиток, но не притронулся.
— Если собака не пьет, значит, гадость, — сделал вывод чабан.
— Да нет, я пил — ничего.
Помолчали.
— А вы знаете, что овца самое древнее на земле животное? — заговорил Аман, чувствуя, что пауза начинает затягиваться. — Из домашних, конечно.
— Откуда ты знаешь? — чабан недоверчиво посмотрел на повара.
— Пишут. Считается, что овца приручена человеком около двенадцати тысяч лет назад. Раньше собак.
При слове «собак» Акбай посмотрел на повара.
— Все понимает, — удивился повар. — Только не говорит.
— И слава аллаху, — сказал чабан.
— Слава аллаху, — согласился повар, с опаской взглянув на пса. — В Северном Ираке, — он внимательно посмотрел на звездное небо, — это вот там, — показал он рукой направление, — найдены кости овцы, которым двенадцать тысяч лет. Англичане подсчитали, что с древних времен одна овца в среднем кормит и одевает трех человек. Шерсть теплая, мясо вкусное, кожа мягкая, сыр…
— Слышишь? — Довлет-ага повернулся к Оразгельды. — А вы все иа стройку бежите, в город.
И чабан опять замолчал, уставившись на огонь.
— О чем задумались, яшули? — спросил повар.
— Разве не о чем? — вяло отозвался Довлет-ага. — Как не задуматься, когда такое в мире творится. Раньше как было? Раньше сын у отца мог всю жизнь учиться. А теперь? — Он тяжело вздохнул. — Дети так далеко от нас оторвались, что им и совета не у кого спросить. Это неправильно.
— А как же прогресс? — вмешался Оразгельды. — Не будет прогресса, если дети не станут умнее отцов.
— Будьте умнее, я не против. Я только вот что хочу сказать: познания сына образовали между нами пропасть. Мой опыт и опыт всех наших предков для него бесполезен. Разве это правильно?.. У нас в роду все скотоводы. Мы веками овец пасем, всегда на земле. А он под землей копается.
Чабан взял кусок причудливо изогнутого саксаула и подбросил в догоравший костер.
Кратер, из которого вырывался газ, продолжал расти. Вокруг него стояли четыре буровые вышки.
Круглов вошел в вагончик прорабской. Там была одна Вера. Она заполняла наряды.
— Бердыев из треста вернулся?
— Да.
— Значит, летучка будет.
Круглов сел на стул, снял брезентовый сапог, вытряхнул из него песок. Затем, не торопясь, стянул второй сапог.
— Мог бы этим заняться где-нибудь в другом месте, — сказала Вера. — Я все-таки женщина.
— Я хочу спросить тебя, женщина: это ты придумала мотать изоляцию без очистки труб?
— Я, — с вызовом ответила Вера.
— Ты — лаборантка н должна контролировать нас, а ты вместо этого сама призываешь нарушать технологию. Неужели на душе спокойно, когда ты липу подписываешь?
— Что это ты о душе? Впервые вижу, чтобы поп на стройке завелся.
— Неплохо было бы завести для такого случая. Напакостил человек и пошел к батюшке исповедоваться, грехи снимать. Очистил душу вместо трубы.
— Не умничай. Трубы новые, пленка прилипает и без очистки.
— Везде?
— Если установка проработает хотя бы пять лет без аварии, хотя бы пять лет, то сдача объекта в срок оправдает такое отклонение.
— А если через пять лет при аварии пострадают люди? — Круглов закурил.
— Через пять лет… Ты посмотри, что сейчас делается, — кивнула Вера в сторону ревущего факела.
— Ты хочешь сказать, все равно потоп. Вернее, пожар. Все равно наш комплекс теперь никому не нужен. Не сегодня, так завтра свернут строительство, и никому никакого дела не будет до того, как мы выполняли план. Я правильно тебя понял?
— Юсуп приехал? — В вагончик вошел еще один бригадир.
…Через полчаса в прорабской собрались псе бригадиры, началась летучка.
— Странная картина, — говорил Юсуп, листая сводки. — За эти два дня, пока меня не было, почти во всех бригадах — сто тридцать процентов, а вот у Круглова всего девяносто. Чем объяснить такую разницу?
— Наша бригада очищает каждый сантиметр трубы. Вручную, — сказал Круглов.
— Другие тоже механизмов не имеют. Я только сегодня привез запасные кольца.
— Другие изолируют без очистки, — возразил Круглов. — Поэтому у них сто тридцать.
— Вера, это правда? — спросил лаборантку Бердыев.
— Я настояла на этом.
— Зачем?
Потупившись, Вера молчала.
— Никто ведь не заставлял тебя брать на себя так много, — заметил Круглов.
— Есть люди, — сказала Вера, — которые тащат на себе очень много. А сверху еще бабу с ребенком сажают, хоть ноги гнутся. А есть такие, что ничего принять на себя не хотят. Они чистенькие всегда и правы во всем.
— Ты хотела помочь мне… — покачал головой Юсуп.
Собравшиеся молчали.
У Веры на глазах появились слезы.
— Соедини меня с управляющим трестом, — попросил радиста начальник участка. — Говорит Бердыев.
— Я слушаю, — раздался голос Проскурина.
— Прошу освободить меня от занимаемой должности.
— Ты что, с ума сошел?! — сорвался на крик Проскурин. — Что там еще случилось?
— Я не соответствую занимаемой должности.
— Объясни, в чем дело.
— Просто не соответствую.
Юсуп подошел к Круглову, отдал ему микрофон и вместе с Верой, обняв ее за плечи, вышел из вагончика.
— Сейчас же объясните, в чем дело… Бердыев, вы слышите? Что там у вас случилось? — гремело в динамике. — Ответьте же, черт возьми! Ответьте сейчас же…
Круглов заметил, что взгляды собравшихся устремлены на него.
— Круглов слушает, — тихо произнес он.
— Где там начальник участка?
— Нет здесь Бердыева. Ушел.
— В таком случае, вы пока будете за него, с Бердыевым потом разберемся… Пришло сообщение о циклоне, в ближайшее время ожидается песчаная буря. Вы слышите?
— Да…
…Динамики, установленные на электростолбах, транслировали их разговор на весь поселок.
Рабочие на строительной площадке, прекратив работу, слушали.
Повар на кухне выключил свой проигрыватель.
Прислушивались к разговору и в гараже.
— Я знаю, что вам не успели завезти воду, — звучало в динамиках. — Придется экономить, потому что до окончания бури отправить не сможем — отменили все рейсы. Словом, приготовьтесь. На сегодня — все. Утром в восемь часов на связь. До завтра.
Оразгельды заправлял в гараже машину и размышлял вслух:
— Что там ни говори, а у нас здесь в поселке радиосвязь, самолеты курсируют, вертолеты. Доставляют продукты, воду, предупреждают о непогоде. А чабан во всем полагается на себя.
— Чабанов тоже предупреждают о непогоде, — сказал бензозаправщик.
— Кого? — не согласился Оразгельды. — Предупредить можно только тех, кто пасет поближе к центральным скотоводческим пунктам. А на далеких, разбросанных по всем Каракумам кошах? Кто их предупредит? Никто.
Безветренно. Нигде ни облачка — ничто в природе не предвещает бури, ничто, кажется, не в силах даже всколыхнуть застывшие песчаные волны.
Опустилась ночь.
На кухне Аман бросал в электромясорубку куски мяса, одновременно шинковал лук и слушал патриарха французской эстрады — Шарля Азнавура. Слушал и подпевал. И слегка пританцовывал.
— Красиво поет, — сказал вошедший Оразгельды.
Аман согласно кивнул.
— Кто он?
— Не знаешь? Азнавур. Это надо знать. Раньше, между прочим, шофером был.
— Как я?
— Нет. Ты раньше пастухом был.
— Правильно. — Оразгельды приглаживал волосы, никак не решаясь сказать о цели своего визита. — Как у тебя, Аман, насчет воды? — вымолвил он наконец.
— Жесткий лимит. Ты разве не слышал?
— Слышал.
— Тогда зачем спрашивать?
— Мне очень нужно.
— А кому не нужно?
— Аман, я ведь не просто так, — промямлил Оразгельды. — Я заплачу, сколько скажешь.
Аман воткнул нож в доску, на которой уже выросла горка резаного лука, и, упершись кулаками в бока, внимательно посмотрел на Оразгельды.
— Я похож на вора?
— Нет, — стушевался Оразгельды.
— Я сидел в тюрьме за то, что побил одного подлеца. Силу не рассчитал. Но я не брал никогда чужого. Это знают все. Если бы не знали, что Аман честный человек, мне бы никто путевку не обещал во Францию. А мне сказали: поедешь. Потому что никто обо мне плохого слова не скажет. В тюрьме я оказался из-за подлеца.
Мясорубка работала вхолостую.
— Не обижайся на меня, Аман, — попросил Оразгельды. — Ладно, пошел я.
— Постой.
Аман подошел к холодильнику, достал из него две бутылки минеральной воды.
— Возьми. Эта вода — моя собственная, я платил за нее. И дарю тебе.
Азнавур продолжал свою песню.
— Спасибо. — Оразгельды вышел.
Повар подбросил в мясорубку мяса и продолжал шинковать лук.
ЗИЛ все дальше уходил от поселка строителей. Пустыня на многие километры освещалась сгоравшим газом.
Оразгельды достал из кармана пачку печенья, надорвал бумагу, стал есть.
Подул ветер, сухие песчинки зацарапали борт и кабину грузовика. Машина медленно продвигалась вперед, фарами ощупывая все вокруг. Ветер крепчал, он уже зло хлестал по стеклам, окатывал грузовик песчаными волнами, кабину сотрясало от этих ударов. Все чаще приходилось останавливаться и ждать, когда новым мощным порывом ветра вновь приоткроет на время пространство…
Наконец в свете фар возникла фигура старого чабана. Вместе с овцами, ишаком и Акбаем Довлет-ага укрылся от ветра за кибиткой. Подъехав вплотную, шофер выскочил из машины.
— Откуда ты взялся? — удивился Довлет-ага.
Оразгельды не ответил. Он молча осмотрел изрядно поредевшую отару, потом спросил:
— Где остальные овцы?
— В пустыне. Где же еще им быть? — сказал чабан, сплевывая набившийся в рот песок.
— Я поищу их.
— Вместе поищем.
Они уселись в кабину. Оразгельды развернул машину и пошел кружить по пескам.
Надсадно ревел мотор, колеса буксовали.
Не сумев преодолеть высокий голый бархан, Оразгельды сдал назад и повел грузовик наискось.
И вот в темноте, точно звезды на черном каракумском небе, засветились в лучах фар десятки овечьих глаз. Не выключая мотор, Оразгельды выпрыгнул из машины и стал забрасывать овец в кузов. Старый чабан тоже попытался поднять овцу, но не смог донести до кузова — упал. Оразгельды помог ему встать.
— Идите в кабину, я один все сделаю, — прокричал он, стараясь перекрыть свист и завывание ветра.
Вытирая слезящиеся глаза, старик через ветровые стекла следил, как Оразгельды торопливо переправляет испуганных овец в кузов грузовика.
…И снова, петляя между барханами, Оразгельды колесил по пескам… Стоп! Впереди, истекая кровью, лежала овца.
Оразгельды, а за ним и Довлет-ага выскочили из кабины. Овца, задыхаясь, билась в судорогах.
— Беда, сынок, волки, — сказал Довлет-ага.
— Вот следы, — заметил Оразгельды.
Они быстро вернулись в машину и поехали по следам, быстро заносимым песком. Вот еще одна растерзанная овца, еще и еще…
— Вот они! — крикнул Оразгельды.
В свете фар показались волки, угонявшие часть отары.
— Быстрее, сынок, быстрее!
Волки, почуяв погоню, бросились в разные стороны.
Подъехав к овцам, Оразгельды стал грузить их в кузов.
Светало.
На строительной площадке ветер срывал
щиты и рогожи, которыми были прикрыты траншеи, поднимал в воздух и уносил прочь. Один щит, кувыркаясь, подкатил к соленому озеру, полыхавшему сплошным костром, вспыхнул и, рассыпая искры, понесся по пустыне дальше…
— Скажи, ты очень сердишься на меня? — спросила Вера.
— Очень, — сказал Юсуп. — Я даже не могу объяснить тебе, как я зол. Но больше мы никогда не будем вспоминать об этом.
Они разговаривали в вагончике, сидя на койках друг против друга. В невидимые оконные щели надувало пыль.
— Мне будет легче, если мы уедем отсюда, — сказала Вера. — Работы в песках полно.
— Мы не можем уехать, это будет похоже на бегство сусликов. И так уже мало кто верит, что месторождение удастся спасти.
— А ты веришь?
— Верю, — твердо сказал Юсуп.
— Что это? — испуганно спросила Вера, взглянула в окно.
Горящий щит приближался к складу горюче-смазочных материалов и гаражу, куда на время песчаной бури согнали- всю технику: тракторы, бульдозеры, трубоукладчики, грузовики, пожарные машины…
— Зови ребят! — крикнул Юсуп и выбежал из вагончика.
Щит был большой — в два человеческих роста. Изловчившись, Юсуп схватил его с той стороны, где не было еще огня, и тут их вместе мощным порывом ветра подняло в воздух. Юсуп отпустил руки, а щит, хлопнувшись о землю, вновь был подхвачен ветром…
Юсуп догонял его, пытаясь наступить на сколоченные доски ногой, придержать руками. Ничего не получалось. До склада горюче-смазочных материалов оставалось не более сорока метров. Тогда он, выбрав момент, обеими ногами прыгнул на щит. Чувствуя, что его сейчас опрокинет, Юсуп распластался на нем всем телом.
Начинала гореть одежда. Стиснув зубы от нестерпимой боли, он продолжал лежать, понемногу планируя на горящих досках. В какой-то момент ему удалось ухватиться рукой за ветвь саксаула.
Вместе с кожей островками выгорали на нем рубашка и брюки. Огонь хлестал по рукам и лицу. Кричать не хватало сил. Теряя сознание, он мертвой хваткой удерживал ветвь, готовую вот-вот оторваться от своего ствола.
Подбежали рабочие, баграми зацепили щит, сияли с него Юсупа и отнесли в медпункт. Положили на койку.
Вера грохнулась на колени. Не в силах поверить в самое страшное, она целовала его почерневшее лицо, трясла, надеясь, что может случиться чудо и к нему вернется сознание.
Буря кончилась, стало совсем светло.
Оразгельды подъезжал к поселку в тот самый момент, когда тело Юсупа Бердыева, накрытое простыней, на носилках несли к самолету. За ним медленно двигалась колонна тракторов, трубоукладчиков, пожарных машин.
Оразгельды подошел к Круглову:
— Кого это?
— Юсупа.
Носилки внесли в АН-2. Вместе с Верой в самолет вошли Халык и Марко Птиченко.
Водители всех машин одновременно нажали на клаксоны, и все остальные звуки мгновенно исчезли в пронзительном долгом и печальном гудке…
Короткий разбег — и самолет, выкрашенный в цвет бутылочного стекла, взлетел. Набрав высоту, он совершил прощальный круг над поселком, потом еще один круг — над ревущим факелом и взял крус на север.
Оразгельды протянул Круглову ключи от машины.
— На первый раз прощаю тебя, — сказал Круглов. — Но если еще хоть раз самовольно уедешь…
— Ты не понял меня, Круглов, другого раза не будет. Я возвращаюсь овец пасти.
Оразгельды вложил в ладонь Круглову ключи.
Между тем факел поднялся еще выше. Теперь в нем было за сотню метров.
День и ночь люди вели неравную схватку с огнем. Через скважины мощные помпы закачивали соленую воду под землю. Непрерывно поливали раскаленный песок, от которого, как от жаровни, поднимался густой пар.
Дверь штаба была открыта, и Малышев, разговаривая по телефону с Довлетовым, поглядывал в сторону факела.
— Закачка воды через скважины пока не дала никаких результатов, — докладывал он.
— Новые грифоны появляются?
— Да. Появились грифоны на расстоянии трех и более километров от аварийной скважины.
— На днях прилетает академик Никитин, — сказал Довлетов. — Спросим, что он думает по этому поводу, посоветуемся. Все, до встречи.
Проснувшись, академик Никитин посмотрел в круглое оконце иллюминатора.
Под крылом, далеко внизу, клубились белые облака.
Подлетали к Ашхабаду. Стюардесса рассказывала о городе и республике, о страшном землетрясении сорок восьмого года, после которого столицу пришлось строить заново, о промышленности, о добыче газа и нефти, о хлопке, что после Сахары Кара-кумы — самая большая пустыня в мире…
— Здравствуйте, — сказала женщина, сидевшая рядом.
— Мое почтение, бонжур…
— У вас завидная нервная система.
— Почему вы решили?.. А, да, спал от Москвы до самого Ашхабада. В самолетах это со мной случается.
— Если не ошибаюсь, академик Никитин?
— Совершенно верно. — Академик силился вспомнить, где он мог видеть свою соседку. — Ради, бога, простите, никак не могу припомнить, где мы встречались прежде. Вижу, лицо знакомое…
— Я обозреватель центрального телевидения по науке. Моя фамилия Комарова.
— Ну конечно же, я вас видел в программе «Время», — вспомнил Никитин.
— Вы летите в Карамургаб?
— Да.
— Мне известно, что там большая авария. Может быть, самая большая из тех, которые до сих пор случались.
— Может быть, — согласился академик. — Вы тоже в Карамургаб?
— Нет, я лечу в Ашхабад на съезд герпетологов.
Справа в иллюминаторе появились горы. Самолет садился.
…Довлетов встречал Никитина у трапа.
Они сели в «Волгу», и машина, лавируя среди стоящих и передвигавшихся самолетов, подвезла их к ожидавшему вертолету.
А посреди пустыни, словно в укор неопытности и бессилию человека, продолжал сгорать извергавшийся мощным столбом газ.
Рядом высились четыре буровые вышки.
На строительной площадке, откуда виден факел и слышен его страшный гул, рабочие лопатами расчищали засыпанные бурен траншеи. Копали все — и новый начальник участка Круглов, и лаборантка Вера, и некоторые старики из аула, подростки, копал продавец Мамед…
— Мы здесь без тебя обойдемся, — сказал Халык Вере. — Иди отдохни хоть немного.
Вера молча продолжала работать.
Послышался стрекот вертолета. Вера, заслоняясь рукой от солнца, отыскала в небе железную «стрекозу».
Вертолет кружил над всей территорией, пылавшей многочисленными грифонами. И пока мы вместе с Никитиным и Довлетовым будем с высоты полета рассматривать изуродованную огнем землю, прислушаемся и к их разговору.
— Когда ты по телефону мне все описывал, — говорил Никитин, — я не мог представить, что это так страшно.
— Да, это надо видеть… Что будем делать, Сергей Иванович?
— А что тут сделаешь? Боюсь, нужно приготовиться к худшему.
— Мы не можем бросить Карамургаб: крупнейшее месторождение, все- его ждут…
— А газ задавить мы можем?
— Кроме того, рядом стоит аул, — продолжал свое Довлетов. — Жить по соседству с таким фонтаном становится все опаснее. Если мы не задавим его, людям придется покинуть свои жилища. А здесь их пастбища. Здесь их колодец. Как я буду в глаза им смотреть? Я родился в этом ауле.
— Понимаю тебя, Нуры. Но ведь я всего-навсего академик, а не господь бог. Что касается газа, то он ведет себя просто по-дьявольски. Я ничего подобного никогда не видел, хотя, как ты знаешь, видел немало.
— Что еще можно попробовать? — спросил Довлетов.
— Представь себе, не знаю. Вы сделали все, что можно. Стихия выступила здесь так грозно, что рядом с ней я невольно начинаю казаться себе самому букашкой. Таким вот микроскопическим муравьем.
— Нет, надо что-то придумать…
Никитин вздохнул:
— Придется, Нуры, доложить министру о состоянии дел. Надо выяснить, чем грозит сгорание такого объема газа для окружающей среды. Тем более, что это может затянуться лет на тридцать. А то и больше.
— Еще неизвестно, как дальше поведет себя газ. Какие еще преподнесет сюрпризы.
— Да, неизвестно. Беда наша в том, что нет похожих фонтанов. Они все разные, к сожалению…
— И все-таки, — упрямо произнес Довлетов, — надо что-нибудь придумать!
Вблизи факела, окруженного буровыми вышками, вертолет застыл неподвижно в воздухе.
На песке там и сям вился огонь.
— Осторожнее, — Малышев задержал Никитина за руку.
В сопровождении Малышева Никитин и Довлетов вошли в зону грифонов.
— Эту зону мы называем садом, — грустно усмехнулся Довлетов.
Огонь в этом месте действительно напоминал густо разросшиеся экзотические кусты.
— Похоже, — сказал Никитин. — А еще говорят, в пустыне ничего не растет.
— Но есть и другое название, — сказал Малышев.
— Какое?
Черепашье кладбище.
— Почему?
— Взгляните.
Под барханом лежало несколько мертвых черепах.
— Вот что значит, не уйти вовремя, — сказал Никитин. — Впрочем, черепахи при всем желании не могли бы этого сделать.
Замечание академика можно было понять как приглашение к дальнейшему разговору, но Довлетов предпочел на этот раз промолчать.
В критические моменты жизни человек нередко тянется к дому, в котором родился и вырос, в глубине души надеясь обрести там душевное равновесие.
Во дворе, на топчане, Довлет-ага и Нуры пили чай. Старик сидел, подобрав под себя ноги, Нуры лежал на боку.
Из кухни, пристроенной к дому, вышла мать.
— Видишь, как появился у отца помощник, он стал бывать дома чаще, — говорила она, ставя перед мужчинами блюдо с пловом. — Хорошо, что ты приехал, сынок. Обидно только, что без жены и детей. Как она там, Го-зель? Работу еще не бросила?
— А зачем?
— Трудно ей. Репетиции, спектакли, дом… Ну, ешьте, — сказала мать, уходя обратно на кухню.
— Ты даже сидеть разучился, как люди, — упрекнул отец сына.
— Сесть я, пожалуй, сумею. Невелика наука.
— А вот пожар потушить не можешь, — сказал отец. — Начальник, называется, инженер… Послушай лучше, что я расскажу тебе. Когда я был маленьким, мы жили возле горы. Рассказывали, что она выросла когда-то на ровном месте. Из-под земли вытекала ка-какая-то жижа, она каменела и постепенно получился холм. Потом холм стал горой. И я помню, как эта жижа еще вытекала из ее вершины. Но вот однажды случилось сильное землетрясение, и гора перестала расти… Грешно просить у аллаха землетрясение, но только оно вам может помочь.
Нуры сел, поудобнее подобрав под себя ноги, задумался…
Прилетев в Ашхабад, Довлетов первым делом отыскал в аэропорту телефон-автомат и набрал номер.
— Добрый вечер. Можно попросить Мурада Назаровича?.. В театр пошел… В какой? Спасибо.
Довлетов повесил трубку, посмотрел на часы.
…В кассе театра ему сказали:
— Спектакль через тридцать минут закончится, возьмите лучше билет на завтра. Спектакль тот же, артисты те же.
— Зрители другие, — сказал Довлетов.
— При чем здесь зрители? — пожала плечами кассирша…
…В полумраке сцены, возле письменного стола, происходил такой разговор.
— Да… В четверг дяде было нехорошо, мы ей телеграфировали, чтобы она приехала, — говорил он.
— Зачем вы говорите, что целовали землю, по которой я ходила? — спросила она. — Меня надо убить. (Склонилась к столу). Я так утомилась! Отдохнуть бы… отдохнуть! (Подняла голову). Я — чайка… Не то. Я — актриса. Ну да! (Услышав смех, подбежала к левой двери и склонилась к замочной скважине.) И он здесь… (Вернулась.) Ну да… Ничего… Да… Он не верил в театр…
Нуры вошел в ложу и сел в свободное кресло рядом с Назаровым — крупным мужчиной лет пятидесяти.
— Здравствуйте, Мурад Назарович.
— О! — вздрогнул от неожиданности Назаров. — Рад приветствовать. Ваша жена играет просто прекрасно.
— Да, конечно, — сказал Довлетов, мельком взглянув на сцену. — Мурад Назарович, давайте выйдем на пару минут.
— Случилось что-нибудь?
Нуры наклонился и что-то прошептал ему на ухо. Назаров тотчас же поднялся, и они вышли в фойе.
— Ошарашил ты меня своим предложением, — признался Назаров.
— Что вы думаете по этому поводу?
— Думать трудно. Я пока стараюсь прийти в себя.
Спектакль продолжался, а Довлетов с Назаровым ходили взад-вперед по фойе. Выстрел, прозвучавший на сцене, хорошо был слышен и здесь.
— Стреляют, — сказал Довлетов.
…На сцене Аркадина испуганно спросила;
— Что такое?
— Ничего, — Сказал Дорн. — Это, должно быть, в моей походной аптечке что-нибудь лопнуло. Не беспокойтесь. (Ушел и через полминуты возвратился.) Так и есть. Лопнула склянка с эфиром. (Стал напевать.) «Я вновь перед тобою стою очарован…»
…Потом были аплодисменты.
Фойе заполнили зрители, а через несколько минут Назаров и Довлетов снова остались вдвоем… Прошли артисты.
— Смотри, Гозель, твой муж тебя ждет, — сказала одна артистка другой.
Гозель, попрощавшись с коллегой, подошла к Довлетову:
— А я и не знала, что ты на спектакле.
— Познакомься, — сказал Нуры. — Секретарь ЦК Мурад Назаров.
— Очень приятно, — артистка протянула руку. — Как вам понравился спектакль?
— Понравился, — сказал Назаров. — Очень.
— Ты была просто великолепна, — добавил муж. — И тот, которого басмачи потом застрелили… Имя вылетело из головы.
— Нуры, мы играли «Чайку». Какие у Чехова басмачи?
Довлетов смутился.
В Москве, у Самарина собралась комиссия, чтобы принять ответственное решение. Ровно в одиннадцать члены комиссии, а вместе с ними Мурад Назаров и Нуры Довлетов вошли в кабинет и стали рассаживаться за столом заседаний. Эта точность могла бы остаться и незамеченной, если бы не куранты, пробившие над Красной площадью ровно одиннадцать раз.
Докладывал Нуры Довлетов:
— Все меры, принятые по ликвидации аварии на Карамургабском месторождении, не дали положительных результатов. Ни одной из четырех наклонных скважин мы не сумели попасть в аварийную. Ничего не дает и закачка воды, которая, впрочем, продолжается по сей день. Кратер продолжает расти, но факел не опадает. Грифоны охватывают огромную территорию. Карамургаб, как известно, одно из самых крупных месторождений на территории Средней Азии. И вот угроза его полной потери стала совершенно реальной. Стихии газа нужен достойный соперник, равный по силе, скажем, землетрясению. Сегодня мы выдвигаем на обсуждение возможность использования подземного ядерного взрыва. Только он способен разрушить ствол, перекрыть выход газу и спасти таким образом месторождение…
Специальный поезд из трех вагонов сделал в пустыне короткую остановку. Его ждали три «газика», грузовой фургон и подъемный кран. Стояла вооруженная охрана.
Средний вагон был без окон. Автоматически открылась, крыша, и несколько минут спустя подъемный кран извлек из вагона контейнер, раскрашенный белыми и красными полосами. Контейнер осторожно уложили в фургон на специальное ложе, закрепили. Затворили двери. И тронулись в путь: впереди два «газика», фургон и «газик» сзади. На всех машинах вспыхнули и заворочались яркие «маячки».
Радист вышел на крыльцо прорабской. Сложив рупором руки, крикнул:
— Аман, на связь!
Повар бегом пересек площадь от столовой к прорабской, взял микрофон и елейно пропел:
— Это ты, моя несравненная? Здравствуй, Катенька.
— Давай, Аман, ближе к делу, — прозвучал в ответ женский голос.
Повар охотно перешел к делу:
— Почему не посылаешь нам овощей?
— Нету овощей.
— Говорят, в Шатлыке их сколько угодно.
— На рынке. А у нас их нет.
— Вот что, моя ненаглядная, позвонишь в колхоз «Ашхабад» Мурадову и обратишься к нему от моего имени. Напомнишь, что люди подвиг совершают в пустыне, нужны витамины. Он мне обещал, он сделает. Только не проси на весь трест, а то мы останемся без огурчиков.
— Ладно, попробую. Аман, хочешь новость?
— Нет.
— Почему?
— Я боюсь новостей.
— Не бойся, хорошая новость. Тебе путевку во Францию выделили. На август.
Повар посмотрел на радиста, щелкнул тумблером и переспросил:
— Не понял.
Теперь его разговор транслировался на весь поселок.
— Я говорю, что тебе путевку во Францию выделили.
— Прости, пожалуйста, шум какой-то мешает все время…
Рабочие, улыбаясь, сходились к прорабской.
— Ты едешь во Францию, понял?
— Куда ты едешь? — продолжал дурить Аман.
— Не я, а ты! Ты едешь во Францию. По путевке, — срывая голос, прокричала Катя.
— Куда я еду?
— Во Францию.
— А ты не врешь? — тихо спросил повар.
— Я своими глазами путевку видела, — так же тихо ответила Катя. — На август.
Аман посмотрел в дверь. Все, кто в этот вечер находился в поселке, собрались возле прорабской.
— Я не могу поехать, — сказал Аман. — Как я людей оставлю в такой момент?
— Дурак, — сердито сказала Катя. — Ты ведь так долго ждал.
— Ну вот, и мне разрешили. Это главное. Главное — принцип. Ты этого не поймешь, ты женщина.
Аман замолчал.
— Ну что за глупости, — загорячилась Катя. — Ты что там, главный пожарный, что ли? Сварят и без тебя какой-нибудь борщ, невелика наука. Аман, ты слышишь? Куда ты делся, Аман?
Повар плакал. Никого не стесняясь, он всхлипывал, словно ребенок.
Возле одной из четырех буровых стояли Довлетов, Проскурин, Круглов и еще один из вновь приехавших. Это Гудымов. По всему видно, что сейчас он здесь главный. С того места, где они стоят, факел газа производит особенно страшное впечатление.
С буровой спустился начальник штаба Малышев, подошел вплотную к Гудымову и произнес, напрягая голос:
— Товарищ Гудымов, при повторном обследовании скважины не обнаружено шероховатостей и уступов.
— Вот и ладушки.
Гудымов снял полотняную кепочку и носовым платком вытер намечавшуюся лысину.
Круглов вошел в пустую столовую, над дверью которой красовалась новая вывеска: «Кафе «Лондонское». Через окно раздаточной был виден Аман, разделывающий овощи. «Какова численность населения этого графства?» — вместе с пластинкой спрашивал по-английски повар.
— Салам-алейкум, — сказал он, увидев Круглова. — Чем угостить?
— Чего-нибудь холодненького попить.
— Да, жарко, — согласился Аман. — Завтра сорок пять обещают. В тени. Интересно, где они эту тень находят? Наверно, тень от этого факела. — Он достал из холодильника стеклянный кувшин с компотом, наполнил стакан. — На какое число назначили взрыв?
— Пока что не говорят.
Круглов медленно пил ледяной компот.
— Слышал про меня анекдот? — спросил повар.
— Нет.
— Спрашивает один Амана, то есть, меня: «Аман, ты не поедешь в этом году во Францию?». А я ему отвечаю: «Это я в прошлом году не поехал во Францию. В этом году я не поеду в Англию.»
— Понятно.
«Прошу эти вещи занести в каюту. Закройте иллюминатор, пожалуйста», — доносилась из кухни английская речь.
— Спасибо, — сказал Круглов. — Зайдешь потом, познакомишься с инструкцией по эвакуации.
Контейнер с ядерным зарядом перенесли подъемным краном из брезентовой палатки, где он хранился, в фургон, уложили и медленно повезли к месту аварии.
А в поселке строителей шла подготовка к эвакуации. Грузили в машины койки, матрасы, белье. Возле столовой шла погрузка ящиков и мешков с продуктами.
— Послушай, — Аман задержал Халыка, несшего на плече ящик, — мы что, не вернемся сюда?
— А кто его знает, — сказал Халык. — Если задавят скважину, вернемся. А если нет, то вроде и возвращаться незачем.
— Вах, вах, вах!
Марко помог Халыку погрузить ящик в кузов.
— Смотри, писатель, отрази в споем творчестве наше переселение, — наказал Марко. — И меня не забудь. Только смотри, не меняй фамилию, так и пиши: Марко Птиченко ил Кировограда. Одна тысяча девятьсот пятьдесят шестого года рождения. Рост сто шестьдесят девять сэмэ, плечистый, волосы русые. На левой щеке шрам, собака укусила в детстве.
— Марко, дорогой, — сказал Халык, — так обычно описывают приметы преступников, которых разыскивает милиция. А я в романе образы должен создавать.
— Так я ж не писатель. Я тебе материал даю, а ты его можешь художественно оформить. Но ты, по-моему, ничего пе пишешь. Название хотя бы придумал?
— Да. «Боль земли», — сказал Халык. — Мне очень важно прочувствовать эту боль. Она должна стать моей. Понимаешь?
— Нет, не особенно, — сказал Марко.
— Когда эту землю встряхнут, я буду находиться здесь, в эпицентре. Тогда я кожей почувствую все. Теперь понимаешь? Глазами увижу ее страдания. Только смотри, Марко, никому ни слова.
— Ты, случайно, не спятил? — спросил Марко.
— Не знаю. Может, и спятил.
Круглов обходил гараж и склад горючесмазочных материалов. За ним шел заведующий.
— Э-э, — вдруг резко остановился Круглов, — почему не слили бензин?
— Говорят, мы вернемся сюда, — пожал плечами заведующий.
— Вы инструкцию изучали?
— Да.
— И расписывались, — напомнил Круглов. — Сами знаете, чем это пахнет. Бензин слить немедленно!
…Наконец с погрузкой было покончено, строители занимали места в машинах.
У прорабской Круглов столкнулся с Верой. Она с трудом несла большой чемодан.
— Давай помогу, — сказал Круглов.
Вера обошла его стороной и отдала чемодан подоспевшему ей на помощь Марко Птиченко…
Колонна машин, увозя строителей и их скарб, медленно двинулась, покидая Карамургаб.
Контейнер с ядерным зарядом установили на буровой.
Гудымов и Довлетов наблюдали за работой. Был здесь и кинооператор, фиксировавший на пленку подготовку к этой уникальной для газовых промыслов операции.
— Скажите, а не может случиться так, что эта «дурочка» там под землей не взорвется? — спросил Довлетов.
— Исключено, — сказал Гудымов.
На буровую поднялся Малышев.
— Нуры Довлетович, там приехал один, старик. Говорил, что люди из аула отказываются эвакуироваться. Делайте, говорит, что хотите, а мы не уйдем.
Довлетов вопросительно посмотрел на Гудымова.
— Это тоже исключено, — сказал Гудымов. — Эпицентр рядом, дома глинобитные, старые — они не выстоят. В городе, до которого двадцать километров, и то все жители в момент взрыва будут находиться на улице. Нет, исключено!
Инженеры и техники последний раз проверяли клеммы, соединявшие заряд с кабелями команды.
Довлетов, предъявив часовому пропуск, вышел за проволочное ограждение. Там его ждал отец. Он держал за повод ишака, рядом сидел Акбай.
— Что ты придумал, Нуры? Зачем людей выселяешь из их домов? Зачем тебе этот взрыв?
— Прости, отец, но это не я придумал, а ты, — улыбнулся Нуры.
— Я придумал?! — Довлет-ага оглянулся. — Хорошо, что люди не слышат твои слова.
— Ну как же: ты ведь сам говорил, что только землетрясение нам поможет. Помнишь? Вот мы и решили немножко тряхнуть землю. Поедем, отец, в аул, я все объясню по дороге. Только… как быть с ишаком?
— Ишак не заблудится, за него не беспокойся. — Довлет-ага перекинул повод через голову ишака, обвил вокруг шеи и завязал. — Акбай, домой!
Прикрикнув на пса и подтолкнув ишака, чабан вместе с сыном направился к стоявшему у ограждения «газику».
На скамейке возле правления, в тени разросшихся виноградных кустов, сидело несколько стариков.
Довлет-ага и Нуры вышли из машины. Сын поздоровался с каждым за руку. На крыльцо правления вышел председатель колхоза. И ему Нуры протянул руку.
Поздоровался с детьми, подбежавшими к нему. Поздоровался с продавцом Мамедом.
— Говорят, у тебя уже пятая дочь родилась, — сказал он продавцу. — Не иначе, секрет какой-нибудь знаешь. Расскажи, а то у меня одни сыновья.
— Знаю секрет. Но не скажу. Помнишь, как ты мне контрольную не дал списать? Так что и от меня не жди теперь помощи.
— Такого не было, — сказал Нуры.
— Было, было, — вмешался в разговор председатель. — Он тогда еще чернилами облил тебя. Я помню. Как-никак в одном классе учились.
— Как здоровье тетушки Марал? — обратился Нуры к одному из стариков. — Я слышал, ей сделали операцию в городе.
— Да, ей уже лучше, — сказал старик. — Ходит. Спасибо доктору. Совсем мальчишка, а руки золотые. Дай ему, аллах, жену-красавицу.
— Ну, а как ваш новый председатель?
Справляется со своими обязанностями? Аксакалы довольны?
— Нет, не справляюсь, — ответил сам председатель. — Мне приказали аул эвакуировать, а старики против. Считают, что незачем уходить отсюда.
— Это правда, Нуры, что здесь взорвут атомную бомбу? — спросил старик.
— Под землей, — уточнил Нуры. — На глубине в полтора километра. И не бомбу.
Возле правления собирались люди.
— Но если государство выделяет деньги на постройку новых домов, значит, аул разрушится? Правильно? — поинтересовался второй старик.
— Скорее всего, так.
— Не о том говоришь, Сапар, — вступил в разговор третий старик. — В конце концов, новые дома действительно можно построить. Скажи лучше, где мы их будем строить?
— На месте старых, — ответил Нуры.
— Теперь подумай, Нуры, где построены старые, — сказал первый старик.
— Я не понял вас, Реджеп-ага.
— Люди селятся только там, где рядом есть вода, где можно вырыть колодец. Подумай: будет ли стекать вода в наш колодец после такого взрыва?
— Этого я не могу предсказать, — помолчав, сказал Нуры.
— Мы хотим тебе дать совет. Не связывайся, Нуры, с этой чертовой силой. Когда встречаешься с тигром, глупо бросать в него камни. Все равно не убьешь, только рассердишь зверя. И тогда уже не жди от пего пощады.
— Но мы уже бросили камень. Это во-первых, — сказал Нуры. — Во-вторых, перед нами не тигр, в глаза ему не посмотришь.
— Мы решили, что не уйдем отсюда. Так для всех будет лучше.
— Подожди, Реджеп, — вмешался Довлет-ага. — Надо еще раз обдумать все…
Рядом, в колодце вдруг что-то угрожающе заклокотало, и высоко над землей мгновенно вырос фонтан. Всех собравшихся возле правления окатило водой. Это был настоящий ливень, только очень короткий. Оп кончился раньше, чем люди успели сообразить, в чем дело.
Вслед за выбросом воды над колодцем образовался грифон.
— Нужен факел! — крикнул Нуры. — Всем отойти подальше!
Шофер «газика» уже смачивал бензином из канистры паклю.
— Уберите детей!
Шофер подал факел Довлетову. Тот сделал несколько шагов к колодцу и, бросив факел, отскочил в сторону. В тот же миг над колодцем поднялось пламя высотой с трехэтажный дом.
Вертолет сделал круг над аварийной скважиной, медленно, словно его пассажиры могли обнаружить что-то новое па безлюдной сейчас территории, пролетел над опустевшим аулом и повернул к командному пункту.
Из приземлившегося вертолета вышли Малышев, Довлетов и кинооператор. Последний нес на плече камеру.
Втроем они прошли па веранду домика, где стоили Гудымов, министр Мирзоев, академик Никитин, управляющий строительным трестом Проскурин…
— Можно приступать к проведению операции, — доложил Гудымову Малышев.
Гудымов взглянул на часы.
— В таком случае, командуйте.
Малышев направился на командный пункт.
На веранде кинооператор установил на штативе камеру.
— Внимание, — произнес в микрофон Малышев. — Операторская готова?
— Готова.
— Распломбируйте пульт.
Бежали, торопясь сменить друг друга, цифры на электронном табло…
…Точно такое же табло было смонтировано и в цельнометаллическом вагоне операторской. Оператор, одетый в белый халат, снял пломбы и поднял крышку пульта.
— Пульт распломбирован.
— Готовность один.
Оператор клавишами набрал многозначный код.
— Есть готовность одни.
Малышев помолчал. Время, казалось, ост; повилось. Наконец донеслась команда:
— Начали.
Оператор повернул хромированный диск.
— Есть «начали».
— Семь, девять, шесть, — продиктовал начальник штаба.
…На веранде стояла напряженная тишина. Неизвестность и ожидание всегда тягостны. Гудымов достал из кармана яблоко, с хрустом надкусил. Мирзоев удивленно на него покосился.
— Я раньше курил, — сказал Гудымов. — А теперь вместо дыма — яблочко…
Он успел еще раз откусить, и пустыню сотрясло мощным подземным толчком.
Подбросило вагончики в опустевшем поселке строителей.
Оборвались крепления, державшие радиомачту, и она переломилась надвое.
На глазах Халыка рассыпались стены аульных домов. Падая, разбивались черепичные и шиферные крыши.
Факел на скважине стал оседать.
Угасал огонь над колодцем в ауле.
— Ну что ж, с победой вас, Нуры Довлетович.
Все по очереди подходили к Довлетову, пожимали руку, произносили поздравительные слова, которых, впрочем, Нуры не слышал. Он и не видел тех, кто стоял перед ним. Он смотрел мимо них…
Никитин тоже повернул голову и увидел толпу людей, устремившихся к разрушенному аулу. Они ехали на ишаках, мотоциклах, шли и бежали…
Довлет-ага и Акбай шли рядом с ишаком, на котором восседала жена старика. Конечно Никитин на таком расстоянии не мог заметить такой подробности. Это видел Халык. Он встречал людей у колодца, некогда давшего жизнь аулу…
Угадав и печаль и радость Довлетова, Никитин отвел в сторону протянутую руку Нуры и крепко обнял его.
