Жил-был царь с царицею. Любил он ходить на охоту и стрелять дичь. Вот один раз пошёл царь на охоту и увидел: сидит на дубу молодой орёл; только хотел его застрелить, орёл и просит:
– Не стреляй меня, царь-государь! Возьми лучше к себе: в некое время я тебе пригожусь.
Царь подумал-подумал и говорит:
– Зачем ты мне нужен! – и хочет опять стрелять.
Говорит ему орёл в другой раз:
– Не стреляй меня, царь-государь! Возьми лучше к себе: в некое время я тебе пригожусь.
Царь думал-думал и опять-таки не придумал, на что бы такое пригодился ему орёл, и хочет уж совсем застрелить его. Орёл и в третий раз провещал:
– Не стреляй меня, царь-государь! Возьми лучше к себе да прокорми три года: в некое время я пригожусь тебе!
Царь смиловался, взял орла к себе и кормил его год и два. Орёл так много поедал, что всю скотину приел; не стало у царя ни овцы, ни коровы. Говорит ему орёл:
– Пусти-ка меня на волю!
Царь выпустил его на волю; попробовал орёл свои крылья – нет, не сможет ещё летать! – и просит:
– Ну, царь-государь, кормил ты меня два года; уж как хочешь, а прокорми ещё год; хоть займи, да прокорми: в накладе не будешь!
Царь то и сделал: везде занимал скотину и целый год кормил орла, а после выпустил его на волю вольную. Орёл поднялся высоко-высоко, летал-летал, спустился на землю и говорит:
– Ну, царь-государь, садись теперь на меня; полетим вместе.
Царь сел на птицу.
Вот и полетели они; ни много, ни мало прошло времени, прилетели на край моря синего. Тут орёл скинул с себя царя, и упал он в море – по колени намок; только орёл не дал ему потонуть, подхватил его на крыло и спрашивает:
– Что, царь-государь, небось испужался?
– Испужался, – говорит царь, – думал, что совсем потону!
Опять летели-летели, прилетели к другому морю. Орёл скинул с себя царя как раз посеред моря – ажно царь по пояс намок. Подхватил его орёл на крыло и спрашивает:
– Что, царь-государь, небось испужался?
– Испужался, – говорит он, – да всё думал: авось, бог даст, ты меня вытащишь.
Опять-таки летели-летели и прилетели к третьему морю. Скинул орёл царя в великую глубь – ажно намок он по самую шею. И в третий раз подхватил его орёл на крыло и спрашивает:
– Что, царь-государь, небось испужался?
– Испужался, – говорит царь, – да всё думалось: авось ты меня вытащишь.
– Ну, царь-государь, теперь ты изведал, каков смертный страх! Это тебе за старое, за прошлое: помнишь ли, как сидел я на дубу, а ты хотел меня застрелить; три раза примался стрелять, а я всё просил тебя да на мысли держал: авось не загубишь, авось смилуешься – к себе возьмёшь!
После полетели они за тридевять земель – долго-долго летели. Сказывает орёл:
– Посмотри-ка, царь-государь, что над нами и что под нами?
Посмотрел царь.
– Над нами, – говорит, – небо, под нами земля.
– Посмотри-ка ещё, что по правую сторону и что по левую?
– По правую сторону поле чистое, по левую дом стоит.
– Полетим туда, – сказал орёл, – там живёт моя меньша́я сестра.
Опустились прямо на двор; сестра выступила навстречу, примает своего брата, сажает его за дубовый стол, а на царя и смотреть не хочет; оставила его на дворе, спустила борзых собак и давай травить. Крепко осерчал орёл, выскочил из-за стола, подхватил царя и полетел с ним дальше.
Вот летели они, летели; говорит орёл царю:
– Погляди, что позади нас?
Обернулся царь, посмотрел:
– Позади нас дом красный.
А орёл ему:
– То горит дом меньшой моей сестры – зачем тебя не примала да борзыми собаками травила.
Летели-летели, орёл опять спрашивает:
– Посмотри, царь-государь, что над нами и что под нами?
– Над нами небо, под нами земля.
– Посмотри-ка, что будет по правую сторону и что по левую?
– По правую сторону поле чистое, по левую дом стоит.
– Там живёт моя середняя сестра; полетим к ней в гости.
Опустились на широкий двор; середняя сестра примает своего брата, сажает его за дубовый стол, а царь на дворе остался; выпустила она борзых собак и притравила его. Орёл осерчал, выскочил из-за стола, подхватил царя и улетел с ним ещё дальше.
Летели они, летели; говорит орёл:
– Царь-государь! Посмотри, что позади нас?
Царь обернулся:
– Стоит позади красный дом.
– То горит дом моей середней сестры! – сказал орёл. – Теперь полетим туда, где живут моя мать и старша́я сестра.
Вот прилетели туда; мать и старша́я сестра куда как им обрадовались и примали царя с честью, с ласкою.
– Ну, царь-государь, – сказал орёл, – отдохни у нас, а после дам тебе корабль, расплачусь с тобой за всё, что поел у тебя, и ступай с богом домой.
Дал он царю корабль и два сундучка: один – красный, другой – зелёный – и сказывает:
– Смотри же, не отпирай сундучков, пока домой не приедешь; красный сундучок отопри на заднем дворе, а зелёный сундучок на переднем дворе.
Взял царь сундучки, распростился с орлом и поехал по синему морю; доехал до какого-то острова, там его корабль остановился. Вышел он на́ берег, вспомянул про сундучки, стал придумывать, что бы такое в них было и зачем орёл не велел открывать их; думал-думал, не утерпел – больно узнать ему захотелось. Взял он красный сундучок, поставил наземь и открыл, а оттудова столько разного скота вышло, что глазом не окинешь, – едва на острове поместились.
Как увидел это царь, взгоревался, зачал плакать и приговаривать:
– Что же мне теперь делать? Как опять соберу всё стадо в такой маленький сундучок?
И видит он: вышел из воды человек, подходит к нему и спрашивает:
– Чего ты, царь-государь, так горько плачешь?
– Как же мне не плакать! – отвечает царь. – Как мне будет собрать всё это стадо великое в такой маленький сундучок?
– Пожалуй, я помогу твоему горю, соберу тебе всё стадо, только с уговором: отдай мне – чего дома не знаешь.
Задумался царь: «Чего бы это я дома не знал? Кажись, всё знаю». Подумал и согласился.
– Собери, – говорит, – отдам тебе – чего дома не знаю.
Вот тот человек собрал ему в сундучок всю скотину; царь сел на корабль и поплыл восвояси.
Как приехал домой, тут только уведал, что родился у него сын-царевич; стал он его целовать, миловать, а сам так слезами и разливается.
– Царь-государь, – спрашивает царица, – скажи: о чём горьки слёзы ронишь?
– С радости, – говорит; побоялся-то сказать ей правду, что надо отдавать царевича.
Вышел он после на задний двор, открыл красный сундучок – и полезли оттуда быки да коровы, овцы да бараны, много-много набралось всякого скота, все сараи и варки стали полны. Вышел на передний двор, открыл зелёный сундучок – и появился перед ним большой да славный сад: каких-каких деревьев тут не было! Царь так обрадовался, что и забыл отдавать сына.
Прошло много лет. Раз как-то захотелось царю погулять, подошёл он к реке. На ту пору показался из воды прежний человек и говорит:
– Скоро же ты, царь-государь, забывчив стал! Вспомни, ведь ты должен мне!
Воротился царь домой с тоскою-кручиною и рассказал царице и царевичу всю правду истинную. Погоревали, поплакали все вместе и решили, что делать-то нечего – надо отдавать царевича; отвезли его на взморье и оставили одного.
Огляделся царевич кругом, увидал тропинку и пошёл по ней: авось куда Бог приведёт. Шёл-шёл и очутился в дремучем лесу. Стоит в лесу избушка, в избушке живёт баба-яга. «Дай зайду», – подумал царевич и вошёл в избушку.
– Здравствуй, царевич! – молвила баба-яга. – Дело пытаешь или от дела лытаешь?
– Эх, бабушка! Напой, накорми, да потом расспроси.
Она его напоила-накормила, и царевич рассказал про всё без утайки, куда и зачем идёт. Говорит ему баба-яга:
– Иди, дитятко, на́ море; прилетят туда двенадцать колпиц, обернутся красными девицами и станут купаться; ты подкрадься потихоньку и захвати у старшей девицы сорочку. Как поладишь с нею, ступай к морскому царю, и попадутся тебе навстречу Объедало да Опивало, попадётся ещё Мороз-Трескун – всех возьми с собою: они тебе к добру пригодятся.
Простился царевич с ягою, пошёл на сказанное место на́ море и спрятался за кусты. Тут прилетели двенадцать колпиц, ударились о сырую землю, обернулись красными девицами и стали купаться. Царевич украл у старшей сорочку, сидит за кустом – не воро́хнется. Девицы выкупались и вышли на берег, одиннадцать подхватили свои сорочки, обернулись птицами и полетели домой; оставалась одна старшая, Василиса Премудрая. Стала молить, стала просить добра молодца.
– Отдай, – говорит, – мою сорочку; придёшь к батюшке, водяному царю, – в то времечко я тебе сама пригожусь.
Царевич отдал ей сорочку, она сейчас обернулась колпицею и улетела вслед за подружками. Пустился царевич дальше; повстречались ему на пути три богатыря: Объедало, Опивало да Мороз-Трескун; взял их с собою и пришёл к водяному царю.
Увидал его водяной царь и говорит:
– Здоро́во, дружок! Что так долго ко мне не бывал? Я устал, тебя дожидаючи. Примайся-ка теперь за работу; вот тебе первая задача: построй за одну ночь большой хрустальный мост, чтоб к утру готов был! Не построишь – голова долой!
Идёт царевич от водяного, сам слезами заливается. Василиса Премудрая отворила окошечко в своём терему и спрашивает:
– О чём, царевич, слёзы ронишь?
– Ах, Василиса Премудрая! Как же мне не плакать? Приказал твой батюшка за единую ночь построить хрустальный мост, а я топора не умею в руки взять.
– Ничего! Ложись-ка спать; утро вечера мудренее.
Уложила его спать, а сама вышла на крылечко, гаркнула-свистнула молодецким посвистом. Со всех сторон сбежались плотники-работники: кто место ровняет, кто кирпичи таскает; скоро поставили хрустальный мост, вывели на нём узоры хитрые и разошлись по домам.
Поутру рано будит Василиса Премудрая царевича:
– Вставай, царевич! Мост готов, сейчас батюшка смотреть придёт.
Встал царевич, взял метлу; стоит себе на мосту – где подметёт, где почистит.
Похвалил его водяной царь.
– Спасибо, – говорит, – сослужил мне единую службу, сослужи и другую; вот тебе задача: насади к завтрему зелёный сад – большой да ветвистый, в саду бы птицы певчие распевали, на деревьях бы цветы расцветали, груши-яблоки спелые висели.
Идёт царевич от водяного, сам слезами заливается. Василиса Премудрая отворила окошечко и спрашивает:
– О чём плачешь, царевич?
– Как же мне не плакать? Велел твой батюшка за единую ночь сад насадить.
– Ничего! Ложись спать; утро вечера мудренее.
Уложила его спать, а сама вышла на крылечко, гаркнула-свистнула молодецким посвистом. Со всех сторон сбежались садовники-огородники и насадили зелёный сад, в саду птицы певчие распевают, на деревьях цветы расцветают, груши-яблоки спелые висят.
Поутру рано будит Василиса Премудрая царевича:
– Вставай, царевич! Сад готов, батюшка смотреть идёт.
Царевич сейчас за метлу да в сад: где дорожку подметёт, где веточку поправит. Похвалил его водяной царь:
– Спасибо, царевич! Сослужил ты мне службу верой-правдою; выбирай себе за то невесту из двенадцати моих дочерей. Все они лицо в лицо, волос в волос, платье в платье; угадаешь до трёх раз одну и ту же – будет она твоею женою, не угадаешь – велю тебя казнить.
Узнала про то Василиса Премудрая, улучила время и говорит царевичу:
– В первый раз я платком махну, в другой платье поправлю, в третий над моей головой станет муха летать.
Так-то и угадал царевич Василису Премудрую до трёх раз. Повенчали их и стали пир пировать.
Водяной царь наготовил много всякого кушанья – сотне человек съесть! И велит зятю, чтоб всё было поедено; коли что останется – худо будет.
– Батюшка! – просит царевич. – Есть у нас старичок, дозволь и ему закусить с нами.
– Пускай придёт!
Сейчас явился Объедало; всё приел – ещё мало стало.
Водяной царь наставил всякого питья сорок бочек и велит зятю, чтоб дочиста было выпито.
– Батюшка! – просит опять царевич. – Есть у нас другой старичок, дозволь и ему выпить про твоё здоровье.
– Пускай придёт!
Явился Опивало, зараз опростал все сорок бочек – ещё опохмелиться просит.
Видит водяной царь, что ничто не берёт, приказал истопить для молодых баню чугунную жарко-на́жарко; истопили баню чугунную, двадцать сажо́н дров сожгли, докрасна печь и стены раскалили – за пять вёрст подойти нельзя.
– Батюшка, – говорит царевич, – дозволь наперёд нашему старичку попариться, баню опробовать.
– Пускай попарится!
Пришёл в баню Мороз-Трескун: в один угол дунул, в другой дунул – уж сосульки висят. Вслед за ним и молодые в баню сходили, помылись-попарились и домой воротились.
– Уйдём от батюшки водяного царя, – говорит царевичу Василиса Премудрая, – он на тебя больно сердит, не причинил бы зла какого!
– Уйдём, – говорит царевич.
Сейчас оседлали коней и поскакали в чистое поле.
Ехали-ехали; много прошло времени.
– Слезь-ка, царевич, с коня да припади ухом к сырой земле, – сказала Василиса Премудрая, – не слыхать ли за нами погони?
Царевич припал ухом к сырой земле: ничего не слышно! Василиса Премудрая сошла сама с доброго коня, прилегла к сырой земле и говорит:
– Ах, царевич! Слышу сильную за нами погоню.
Оборотила она коней колодезем, себя – ковшиком, а царевича – старым старичком.
Наехала погоня:
– Эй, старик! Не видал ли добра молодца с красной девицей?
– Видал, родимые! Только давно: они ещё в те́ поры проехали, как я молод был.
Погоня воротилась к водяному царю.
– Нет, – говорит, – ни следов, ни вести, только и видели, что старика возле колодезя, по воде ковшик плавает.
– Что ж вы их не́ брали? – закричал водяной царь и тут же предал гонцов лютой смерти, а за царевичем и Василисой Премудрой послал другую смену.
А тем временем они далеко-далеко уехали.
Услыхала Василиса Премудрая новую погоню; оборотила царевича старым попом, а сама сделалась ветхой церковью: еле стены держатся, кругом мохом обросли.
Наехала погоня:
– Эй, старичок! Не видал ли добра молодца с красной девицей?
– Видел, родимые! Только давным-давно; они ещё в те́ поры проехали, как я молод был, эту церковь строил.
И вторая погоня воротилась к водяному царю:
– Нет, ваше царское величество, ни следов, ни вести; только и видели, что старца-попа да церковь ветхую.
– Что ж вы их не́ брали? – закричал пуще прежнего водяной царь; предал гонцов лютой смерти, а за царевичем и Василисою Премудрою сам поскакал. На этот раз Василиса Премудрая оборотила коней рекою медовою, берегами кисельными, царевича – селезнем, себя – серой утицею. Водяной царь бросился на кисель и сыту́, ел-ел, пил-пил – до того, что лопнул! Тут и дух испустил.
Царевич с Василисою Премудрою поехали дальше; стали они подъезжать домой, к отцу, к матери царевича. Василиса Премудрая и говорит:
– Ступай, царевич, вперёд, доложись отцу с матерью, а я тебя здесь на дороге обожду; только помни моё слово: со всеми целуйся, не целуй сестрицы – не то меня позабудешь.
Приехал царевич домой, стал со всеми здороваться, поцеловал и сестрицу, и только поцеловал, как в ту ж минуту забыл про свою жену, словно и в мыслях не была.
Три дня ждала его Василиса Премудрая; на четвёртый нарядилась нищенкой, пошла в стольный город и пристала у одной старушки. А царевич собрался жениться на богатой королевне, и велено было кликнуть клич по всему царству, чтоб сколько ни есть народу православного – все бы шли поздравлять жениха с невестою и несли в дар по пирогу пшеничному. Вот и старуха, у которой пристала Василиса Премудрая, принялась муку сеять да пирог готовить.
– Для кого, бабушка, пирог готовишь? – спрашивает её Василиса Премудрая.
– Как – для кого? Разве ты не знаешь: наш царь сына женит на богатой королевне; надо во дворец идти, молодым на стол подавать.
– Дай и я испеку да во дворец снесу; может, меня царь чем пожалует.
– Пеки, с Богом!
Василиса Премудрая взяла муки, замесила тесто, положила творогу да голубя с голубкою и сделала пирог.
К самому обеду пошла старуха с Василисою Премудрою во дворец; а там пир идёт на весь мир. Подали на стол пирог Василисы Премудрой, и только разрезали его пополам, как вылетели оттудова голубь и голубка. Голубка ухватила кусок творогу, а голубь говорит:
– Голубушка, дай и мне творожку!
– Не дам, – отвечает голубка, – а то ты меня позабудешь, как позабыл царевич свою Василису Премудрую.
Тут вспомнил царевич про свою жену, выскочил из-за стола, брал её за белые руки и сажал возле себя рядышком. С тех пор стали они жить вместе во всяком добре и в счастии.
