Пересказ для детей Н. Гессе и 3. Задунайской

ил когда-то охотник Ку́тха из рода во́рона. Была у него жена Ми́та, два сына и дочь. Ходил Кутха зверя промышлять, рыбу ловил — хорошо жили.

Однажды отправился Кутха на морской берег сивучей бить. Их лежбище далеко было, за ручьем, что в море впадал. Под вечер только к тому месту добрался и заночевал там.

К утру поднялся сильный ветер. Морской вал запер воду в ручье, забурлила вода, разлилась широко. Был ручей — стала река, не перейти ее. На лодке бы переехать, да лодки у Кутхи нету. Худо! Придется ждать-пережидать, пока ручей в берега войдет.

И сивучей нет. Видно, в море ушли. Сидит Кутха, скучает, делать ему нечего. Тут как раз волны выбросили на берег большую деревину, прямо к ногам Кутхи ее подкатило. Вынул Кутха нож, стал ножом баловаться.

Ковырнул раз, ковырнул два — глаза получились. Обтесал сучок — нос торчит, прорубил щель — вот тебе и рот, с губами, с зубами.

— Однако, хорошая игрушка выходит! — сказал себе Кутха. — Надо ее как следует сделать.

Принялся острым лезвием осторожно водить. Тонкую стружку снимает раньше, чем нож в дерево воткнуть примерится. Целый день провозился. К вечеру смастерил. Ай да Кутха, молодец! Какую красивую девушку из деревины вырезал!

Ночь проспал. Наутро смотрит — ручей еще больше вздулся, еще шире разлился. Хорошо, жена Мита Кутхе в мешок еды с запасом положила.

Поел Кутха. По берегу походил — нет сивучей, как не бывало. Зато еще одно бревно волной на берег выкинуло.

— Эх, сделаю вторую девушку, чтоб первая не скучала!

И опять за нож взялся. Целый день трудился, будто жизнь свою спасал. Кто ему велел, кто заставлял? Сам себе велел, своя охота заставляла!

К вечеру вырезал девушку, может, лучше первой, может, не лучше. Обе красивые! Словно родные сестры, друг на друга похожи. Кутха им даже имена дал. Ту, которую вчера вырезал, Синане́вт назвал, которую сегодня — Амзара́кчан.

И на следующий день не пришлось Кутхе домой вернуться — все ручей не пускал. Скучно ему. Посмотрел он на свои игрушки, вздохнул, сказал:

— Вот две девушки передо мной, а поговорить не с кем!

— С нами поговори! — девушки сказали.

Удивился Кутха, обрадовался. Значит, хорошо он их вырезал, если ожили! Поговорил он с девушками, еду последнюю из мешка вынул, на три части разделил: одну себе взял, две перед ними положил.

— Ешьте! — говорит.

— А как есть? Мы не умеем, — отвечают девушки.

Кутха их есть научил, ходить научил, плясать научил. День до вечера совсем незаметно прошел. Стемнело. Кутха девушкам говорит:

— Спите!

И сам заснул.

Утром проснулся, видит: ветер улегся, море успокоилось, ручей в берега вернулся. Домой идти можно. Кутха собрался, пошел. На прощанье девушкам сказал:

— Вы тут живите. Я к вам скоро приду.

— Скорей приходи! — девушки ответили.

И правда, не долго ждали. Прибежал Кутха, принес им всякой еды. Накормил, поиграл с ними.

Так вот и повелось у Кутхи: день-два поохотится, на третий — к своим игрушкам, деревянным девушкам, идет. Жена его Мита сердиться стала:

— Куда надолго уходишь? Где пропадаешь? Еды с собой много берешь, добычи мало приносишь!

Кутха ничего не ответил, опять уходит. А Мита еще больше злится, еще громче его ругает. Кутхе это не нравится, он тоже сердится. На жену рассердился и на девушек рассердился:

— Я вот вас кормлю, а жена меня ругает! И зачем я вас сделал?!

Обиделись деревянные девушки. Та сестра, что на один день старше, сказала младшей сестре:

— Не ешь его еду.

— Не стану есть, — говорит младшая.

Кутха испугался:

— Ешьте, ешьте!

— Не будем, — отвечают. — Есть твое не будем и играть с тобой не будем!

К ним шел Кутха хмурый, как туча с дождем, назад возвращался мрачный, как туча с громом.

А девушки, едва Кутха ушел, принялись ягоду голубику собирать. Собирают ягоды, одну к другой кладут. Столько набрали, что сложили большого кэлеюнгэ-кита.

Лежит голубичный кит — как настоящий, только плавниками не шевелит, хвостом не бьет. Сказали ему сестры:

— Мы сами деревянными были — живыми стали. Оживи и ты, голубичный кит!

Тут кит плавниками забил, хвостом шевельнул. Сели на него сестры и уплыли в море.

Плывет кит по морю вдоль берега, мыс огибает, где Кутха живет. Мита увидела, Кутхе закричала:

— Смотри, муженек! В море кэлеюнгэ-кит плывет! Кто-то на спине у него сидит.

Кутха выскочил, посмотрел — и правда, кто-то у кита на спине сидит.

«Не деревянные ли это мои девушки-игрушки?» — подумал и к ручью побежал.

Нет там девушек. Значит, они это были. Досадно стало Кутхе. Его игрушки, сам их сделал, а они ушли, не сказали, не спросились! Как же найти их теперь?

А кэлеюнгэ-кит все плывет. В открытое море ушел.

— Земли отсюда не видать, — сказала старшая сестра младшей. — Пойди к голове кита. Она высоко над водой вздымается — может, оттуда прибрежные скалы увидишь.

Пошла Амзаракчан на голову кита, как на гору, взобралась. Осмотрела все кругом — нет суши ни вблизи, ни вдали.

Сколько-то еще плыли. Пошла старшая сестра Синаневт к хвосту кита. И оттуда земли не увидала.

— Неужели мы водяными девушками, морскими женщинами стали? — говорят друг другу сестры.

Но тут буря поднялась, ветер с открытого моря к берегу задул. Понесло кэлеюнгэ-кита к земле. Быстро понесло. Не успели девушки бури испугаться, как большая волна кита на сушу выбросила. Рассыпался кит — раскатилась ягода голубика по каменистому берегу. Ту ягоду сестры потом долго меж камней собирали и ели.

К ительменской сказке «Деревянные невесты».

Они на этом месте жить остались. Пустынное здесь место было. Никого кругом — ни зверя, ни человека. Скучно девушкам, о чем говорить, не знают — много ли они в своей короткой жизни видели. Молчать еще скучнее.

— Помнишь, Кутха рассказывал, что людям сны снятся? — говорит старшая сестра.

— Помню, помню! — говорит младшая. — Если сладкую траву кипрей под голову положить, плохие сны снятся, а траву шикшу положить — хорошие.

— Давай и мы так сделаем, — сказала старшая, — увидим сны, друг другу рассказывать будем.

Синаневт себе кипрей под голову положила, Амзаракчан — шикшу. Утром проснулись, одна кричит:

— Я расскажу!

Другая кричит:

— Я расскажу! Мне хороший сон снился.

И принялась рассказывать. Приснилось ей, будто они с сестрой тучками стали. По небу плывут, на землю смотрят. Видят, как охотники за зверем гонятся, как люди в лодках рыбу ловят, как женщины хворост собирают, как играют дети.

— И правда, хороший сон тебе, Амзаракчан, приснился, веселый! — сказала Синаневт и начала свой рассказывать.

Приснилось ей, будто она снова деревом стала, в лесу растет. Все понимает, а с места не сдвинуться. Ноги-корни глубоко в землю ушли. Руки-ветки под ветром колышутся, а сами ни до чего дотянуться, ничего взять не могут.

— Видишь, какой плохой сон мне приснился! — говорит. — Теперь я шикшу под голову положу, а ты — кипрей.

Ночь проспали, утром опять одна другой сны рассказывают.

Амзаракчан вот что увидела. Сидят два вороненка в гнезде. Уже подросли, крылья у них окрепли. Хотят из гнезда вылететь, а старый ворон их не пускает. Крыльями бьет, когтями царапает. И еще смеется над воронятами: «Кар-р, кар-р» — клюв разевает до самой глотки.

— Не нравится мне твой сон, — сказала Синаневт. — Жалко воронят. Зато я хороший сон видела. Вот послушай. Будто кругом меня люди. Я огонь развожу, огня не боюсь. Пищу готовлю в котле. Вода кипит, булькает. Пар под котлом вкусным пахнет, вкуснее той еды, что Кутха нам приносил.

— Правда, хороший сон! — сказала Амзаракчан. — Знаешь, Синаневт, давай обе будем одни хорошие сны видеть. И ты, и я станем шикшу подкладывать под голову.

— Ладно, — согласилась сестра.

Только не пришлось им больше друг другу сны рассказывать. В этот же день много такого случилось, что и во сне не приснится.

С одного края леса выбежал на полянку олень, с другого края выскочил медведь. Стали они биться. Олень старается крепким копытом медведя ударить, рогом его пропороть. Медведь на задние лапы вздыбился, ревет, норовит оленю хребет сломать.

Синаневт и Амзаракчан за кусты спрятались, к дереву прижались. Смотреть страшно и глаз оторвать нельзя.

Рассказывать долго, а недолгой битва была. Упали на землю медведь и олень. Мертвыми упали. Олень медведя острым рогом пронзил, медведь оленя тяжелыми когтистыми лапами задрал.

Девушки к мертвым зверям подошли. Амзаракчан говорит:

— Жалко мне оленя!

— И медведя жалко, — говорит Синаневт. — Только знаешь, сестра, может, это к лучшему. Зима уже настала, мы с тобой замерзнем. Давай шкуры с них снимем, выскоблим, себе жилище сделаем.

Амзаракчан сняла шкуру с оленя, скоблит, трудится. Синаневт медвежью шкуру сучком вспорола, тоже скоблить принялась. Вдруг разом обе подняли головы, прислушались: кто-то идет, снег скрипит у кого-то под ногами.

— Кутха это! — закричала Синаневт. — Давай спрячемся под шкурами, чтобы он нас не узнал.

Натянули они на себя шкуры. Синаневт — медвежью, Амзаракчан — оленью. Кутха на поляну вышел, увидел медведя, испугался и убежал.

Сестры одни на поляне остались. Посмотрела Синаневт на Амзаракчан: не младшая сестра перед ней, а легконогий олень с ветвистыми рогами. Посмотрела Амзаракчан на Синаневт, видит: не сестра это, а большая злая медведица. Страшно ей стало.

Медведица кричит:

— Убегай поскорей! А то брошусь на тебя, загрызу. Я и вправду медведицей сделалась!

Олень-Амзаракчан закинула рога на спину, помчалась прочь. Копыта ее искры из камней высекают. Широкий круг обежала и назад вернулась — жалко с сестрой расставаться.

Глядит: медведица-сестра веревку из морской травы себе на шею накинула, другим концом к дереву привязалась. На веревке вокруг дерева ходит, на младшую сестру — оленя зубы злобно оскалила.

— Зачем вернулась?! — рычит. — Я тебе сказала: прочь уходи!

Опять убежал олень. Совсем убежал в тундру. Мимо мыса, где жил Кутха, быстрее птицы пронесся. Никто его не заметил, только младший сын Кутхи, Сосыльха́н, увидел. И людям рассказал.

Люди живо на охоту собрались. Запрягают в легкие нарты ездовых оленей. И Сосыльхан у своего отца Кутхи оленей просит. А Кутха из рода ворона оленей не дает да еще над сыном смеется:

— Куда тебе с людьми! Неловкий ты! Охотиться еще не научился!

Нет оленей — Сосыльхан двух мышат поймал и запряг их в корытце. Сам в корытце сел, лук со стрелами на колени положил, мышат вперед погнал. Увидели это люди, хохочут-надрываются:

— Далеко ли на мышатах уедешь?

Сосыльхан молчит, мышата во всю мочь несутся. Меж скал на морском берегу оленям не пройти, объезжать надо. Сосыльхановы мышата всюду пролезают, корытце через любую расселину протаскивают. Сосыльхан первым в тундру выехал, первым оленя увидел. Натянул лук, пустил стрелу с кремневым наконечником — убил оленя.

Тут только люди подъехали на своих нартах, видят: Сосыльхан хочет оленя пластать. Не дали ему, сами вынули ножи. Начали пластать — не могут: ножи ломаются. Тогда Сосыльхан со своим ножом к оленю подступил. Едва разрезал шкуру на брюхе, оттуда, как из воды, красавица девушка вышла.

Люди девушке говорят:

— На какие хочешь нарты садись!

Она мимо всех нарт прошла, у Сосыльханова корытца остановилась, сказала:

— Он меня добыл, с ним и поеду!

Только села в корытце — корытце нарядными нартами сделалось, мышата пестрыми оленями обернулись. Сорвались с места, понеслись. Люди со стыдом сзади тащатся.

Сыру́, сестра Сосыльхана, смотрит в окно: снег метет. Выскочила, воду носит, сухую траву запасает. Ой, пурга идет, сколько дней выйти нельзя будет!

А это и не пурга вовсе. Это Сосыльхан со своей невестой домой едет. Снег из-под копыт его оленей в стороны летит, за нартами метелицей завивается.

Кутха гостей на свадьбу сына созвал. Много людей пришло. Звери из тундры, из леса прибежали, птицы прилетели, рыбы к мысу подплыли. Сыру, сестра Сосыльхана, сказала:

— Брат мой лучше всех мужчин на свете, и жена его, Амзаракчан, как месяц блестит, как солнце сияет!

А Кутха на жену сына смотрит, молчит — то ли узнал свою игрушку, то ли не узнал деревянную девушку, сам знает, ничего не говорит.

По-хорошему зажили Сосыльхан и его жена. Однако замечает Кчиллю́, старший брат Сосыльхана, что грустна молодая женщина, плачет втихомолку, вздыхает.

— Что с тобой? — спрашивает. — Какое горе тянет?

— По сестре горюю, скучно мне без нее.

— А где же твоя сестра?

— Медведицей она стала. Чтобы никому зла не причинить, привязала себя к дереву, сидит на морском берегу одна.

Кчиллю к отцу своему, Кутхе, пошел — оленей просит. Кутха не дает:

— Нечего без дела оленей гонять! Дома сиди.

Тогда Кчиллю по следу младшего брата отправился. Поймал двух мышат, в корытце запряг, к морскому пустынному берегу упряжку направил.

Люди из селения Кутхи увидели это, говорят:

— Недаром Кчиллю на мышатах куда-то собрался. Видно, за дорогой добычей. Поедем и мы за ним.

Запрягли в нарты оленей, поскакали. Обогнали мышиную упряжку, раньше Кчиллю на морской пустынный берег поспели. Увидели большую медведицу на веревке у дерева. Стали в нее стрелы пускать. Отскакивают от нее стрелы, разбиваются каменные наконечники. Кончились у охотников стрелы, а подойти к медведице, схватиться с ней боятся.

Тут как раз Кчиллю приехал. Одну только стрелу пустил — упала медведица мертвой. Бросились охотники к убитому зверю. Вынули ножи — шкуру с него снимать. Все ножи переломали, ничего сделать не могут. Кчиллю подошел, ножом прикоснулся, шкура под лезвием сама надвое распадается. Едва брюхо надрезал — оттуда, как из воды, красавица девушка вышла.

Люди закричали:

— К нам садись! На наши красивые нарты! Девушка мимо всех нарт прошла, у мышиной упряжки остановилась, сказала:

— Кто меня добыл, с тем и сяду!

Села в корытце. Уже не корытце это, а нарядные нарты. И не мышата в них запряжены, а быстрые ездовые олени. Разом олени с места сорвались, далеко позади себя все упряжки оставили.

Вдоль селения олени Кчиллю несутся, из-под копыт снег летит, за нартами метелицей завивается. Жена Кутхи, Мита, своей дочке говорит:

— Эй, Сыру, пурга идет! Наноси воды, сухой травы натаскай! Сколько дней из дому выглянуть нельзя будет!

Вышла Сыру, но воды носить не стала, не стала таскать сухую траву. Недолго ждала — показались над поземкой ветвистые рога ездовых оленей. Остановилась упряжка у самого дома. Это старший ее брат Кчиллю молодую жену привез!

Посмотрела Сыру, сказала:

— У младшего брата, Сосыльхана, жена красивая, а у старшего, Кчиллю, вдвое красивее. Мне бы такой быть!

Тут выбежала из дому Амзаракчан, бросилась к Синаневт. Обнялись сестры, от радости засмеялись, потом заплакали, потом опять засмеялись. Так, смеясь и плача, в дом вошли.

Опять Кутха гостей созвал. Люди пришли, звери прибежали, птицы прилетели, рыбы приплыли. Ели, пили, веселились, жену Кчиллю хвалили.

А когда разошлись все, Кутха спросил у жен сыновей тихонько, чтобы никто больше не слышал:

— Вы зачем от меня убежали?

Ответили сестры:

— Ты нас из дерева вырезал, мы живыми стали. А ты с нами как с игрушками играл, от людей прятал, едой попрекнул.

Стыдно сделалось Кутхе, он голову опустил. Потом сказал:

— Однако, хорошо вышло. У сыновей моих теперь красивые жены есть.

Все вместе зажили. Счастливо жили.