Пересохло вдруг горло от жажды. Он опять ту войну вспоминал. Летним утром начавшись однажды, Разносила смертей семена. Эти смерти тогда прорастали, От границ шли стремительно вглубь. И пока не узнал ещё Сталин, Как прорезали «Юнкерсы» мглу. А потом – вдоль смертей отступленье. Залпы звёзд сорвались на штыки, На кремлёвские рёбра ступеней Тяжело опускались шаги… В эти дни под огнём в Беларуси О любви он напишет в письме. О любви, но, не скрыв своей грусти, Намекнёт вскользь – здесь кровь, дым и смерть… Тех солдат много раз вспоминали, Но сегодня печален итог — Нет надгробия с их именами, Люди в братских могилах – никто. Взвод бойцов, молодых и отважных, Много лет старшина вспоминал. А под солнцем блестел, сох от жажды Раскалившийся мемориал…

Безучастные звёзды меркнут, Мы за ними спешим вдогон. «Как там видимость? Приём, Беркут! Как готовность ко встрече с врагом?». Небо нынче, как зла обитель, И над облаком чёрный крест — Это вражеский истребитель. «Беркут, сзади!», – в наушниках треск. Облака вдоль земли стекали, Обозначив небесный фронт. Как же часто мы вертикали Принимаем за горизонт. Чёрным шлейфом за фюзеляжем Увязалась старуха-смерть. «Слышишь, Беркут, мы все здесь ляжем, Но не раньше победы, заметь!». Мы ещё им оформим штрафы За всех тех, кто взлетел, упав, Всем штурмовикам из «Люфтваффе» Лично выпишем выстрелом штраф! Зацепило крыло на спуске, Но штурвал я не отпустил, И от бешеной перегрузки Злоба хлынула с кровью в виски. Полоса горизонта шире, И настойчивей рваный гул, А потом – тишина в эфире. Что ж ты, Беркут, не дотянул?..

Он влюбился ещё до войны В стюардессу с глазами, как небо. Они были друг другу верны, Он её русым прядям был предан. А потом был июнь и четыре утра, И винтами порвали над Брестом ветра. На восток пронеслась эскадрилья, Смерть крестами чернела на крыльях. Скоро вьюгой войны этот лес заметёт, А пока шёл он в бой, рвал врага за неё, В руки впились осколки штурвала, Лопасть серый туман разрывала. Вихрем взмыл в небо лётный отряд, Хищной стае рассвет перерезав. А внизу лес, да пашни горят, А вверху свет от солнца так резок. В сердце злость, и движок, точно ветер шумит, И со вспоротым брюхом упал «Мессершмитт», Но в бою этом жёстком, неравном Захотел враг его взять тараном. Скоро вьюгой войны этот лес заметёт, А пока шёл он в бой, рвал врага за неё. Новый день ещё там, за рекой вдалеке, А рассвет сбил луну и отправил в пике. Истребителю наперерез Вдруг рванул кто-то в борт его гладкий, И в дыму оба скрылись за лес, Точно в танце, в отчаянной схватке. А когда всех погибших найти был приказ, Он узнал, кто в бою этом жизнь ему спас, С болью в небо жестокое глядя, Целовал её русые пряди… Пряди русые пепел войны заметёт, Значит должен он жить, должен жить за неё. Он глазам цвета неба был предан, И несло его время к победам…

В маленьком посёлке В северном краю, Где ветров осколки Песен не поют, В доме занесённом Жил слепой старик И с аккордеоном Всё делить привык. Жизнь рекой текла в тишь, Холод иссушил, Но летела с клавиш Музыка души. В мгле седого края — Где на карте он? — Зимы согревая, Пел аккордеон. Раз в солнцестоянье, Смазав времена, Хмурым летом пьяным Началась война. Видно, сон был вещим — Все ушли на фронт. Для детей и женщин Пел аккордеон. Ледяные пледы Май до крови смыл. Сутки до Победы, Сутки до Весны. Но, устав от грая Чёрных злых ворон, Сутки не играя, Спит аккордеон.

Мрака зола – тугой Ночь обняла дугой Крепкий мороз в эту зиму за Ладогой. Снег, точно порох… Месяцем вспорот Чёрный закат у Невы. А до лета нескоро. Дед встанет в очередь: Хлеба для дочери — Уж не себе… А вокруг будет ночь сереть. Вон месяц вздёрнут В сумраке вздорном, И с каждым днём только меньше становится норма. Объявят потери, Кровь из артерий На снегопад злого времени брызнет. Зарницы зардели, Стук артиллерий, Значит, не вскрыта пока Дорога Жизни. Сон в яви всполохом, Снег так же порохом Сыпет и в нём – видно, вмёрз в наших порах он. От канонады Взмыл в облака дым, Вот и прошёл ещё день ленинградской блокады… Вновь канонады гул Оглушит Ладогу. Гонят морозы из дома тепла табун, Как конокрады, Только награды Им не дождаться, пока лёд на Ладоге гладок.

Четыре тридцать, и Мы на позиции — Враг где-то рядом, Да и в пору разозлиться им. Мы злости подольём, Вчера наш батальон Их из засады У посёлка подпалил живьём. Здесь лес нетронутый, Здесь оборону мы Должны держать, Да только вот напряг с патронами, Но это наш приказ, И силы есть пока, Держись, сержант, — За нами мост, а это значит, и река! Какой ценой Нам дался этот первый бой, Криклив и нем! Кровь по осеннему ковру… А репродукторы соврут, Что на фронтах без перемен. В глубь чащи ты не лезь — Там ощетинились Штыками фрицы «Центра» И в атаку ринулись. Их корпус мир громит, Прикрытый «Тиграми», Но этот бой на сто процентов Ведь не выиграть им. Фартило вроде нам, За нами – Родина, Ну а за ними – лишь тщеславье, Рейх и ордена. Для них опасней бой, Они в глуши седой Ещё вчера лес прочесали — Наших нет следов. В лесу проколотом Огнём и золотом Раздался крик И пулей острой впился в горло там, Где расцветала жизнь, Где батальон лежит, Где грудь, как штык Пронзают острые травы ножи. Но нет, не спишут нас — Ещё возвышенность Не отдана врагу, Подмогой взвоет тишина, Пусть запоздалою, И в осень алую Бомбардировок гул На них пускай дождём прольют.

Полк Утопал ночью в рыхлых песках. Долг Перед родиной, значит ни страх, Ни боль Не возьмут своё, И вновь встаёт Полк бессмертных в бой. И катились лавиной встречь солнцу Штрафники – каждый головорез. Умирать нет нужды, но придётся, Смыть вину – здесь же вор на воре. Значит, надо в бою отличиться. И пока кровь не брызнет из жил, Не пройдут пули через ключицу, А пройдут – значит, жизнь всю изжил. Полк Отдыхал после долгих атак. Толк, Ну какой толк свинец-то хватать? В груди Не затихнет пульс, Горячих пуль Град опередить. Здесь другие слова и дороги, Здесь другие законы войны. Только смерть всё равно к ним в итоге Подойдёт, как всегда со спины. Кто решил, будто непобедимы? Будто смерть обойдут стороной? Ведь земные законы едины, Лишь война эта будет иной. Полк Перед богом душой обнажён. Смолк — Кто-то всех перерезал ножом. Тревог Не успел поднять, Войну по дням Сосчитал стрелок. И теперь они точно бессмертны, Под песками погребены, По замкам и по кражам эксперты, Угодившие в лапы войны. Здесь не встанут десятки надгробий, Не прольются ни слёзы, ни кровь. Лишь рассвет в тишине покоробит, Сотни тел – бывший полк штрафников.

Ещё не взорвалась гражданской Кроваво-пламенной войной Страна. Ещё в тылах рождался Дух революции шальной. А там, на западе, металлом Гремели битвы злой поры… Где копья смерть свои метала, Они решились на прорыв… Наполнил воздух едкий порох, Кровавый дым слезит глаза. Побед не будет больше скорых, И отступать назад нельзя! А на губах такой знакомый Вкус лета, леса и коры, И вкус покинутого дома — За это всё шли на прорыв! С тех пор до наших дней баталий Немало было и побед. И что бы нынче ни болтали, Нам не забыть о той борьбе. Там, где свинцом война гремела, Где грудью длинный фронт прикрыв, Они уверенно и смело Пошли без страха на прорыв…

В горячие точки Прокрался туман, Опять здесь локальный конфликт. Не дали отсрочки На смерть пацанам, А лунные реки текли. Текли непривычно Из прошлого вспять, И войны, что были при нас, Он каждую лично Прошёл, но устать Не успевает спецназ. Скорпион Раскрывал на предплечье большие клешни. Только он Всё ещё жив, а от войн этих глупых тошнит. По горам Растекались туманы густой пеленой. Покарал Чей-то бог эти горы жестокой войной. Густыми ночами Во сне рвётся в бой, А днём душу водкой лечил. Равненье на знамя! И падал в запой — Да шли б эти все Ильичи! Ещё десять лет Не минуло с тех пор, Когда были окружены На чёрной скале И давали отпор, Теперь вот стране не нужны. На картах тех точек, Как шрамов в груди От острых пылающих пуль. А жизнь – это прочерк, Смертей пруд пруди, Ушли все в небесный патруль. А прошлое алым От крови с огнём, С удачей его лёгкий флирт. Вся жизнь его стала Вдруг пасмурным днём — Ненужный локальный конфликт.

Выцвело небо под солнцем палящим Матовой голубизной. Не было птиц, так надрывно кричащих, Поющих в жару и в зной. Только «Акула» туман рассекала, Плоть синевы над собой. Там наверху ожидали сигнала, Приказа двинуться в бой. Высь прозрачно поманит, А потом обовьёт. Затерялся в тумане Боевой вертолёт. Ах, как больно бессильным В затуманенной тьме… Вьётся у эскадрильи В сером воздухе смерть. Он поражения знал, но отныне Обязан вперёд идти. Бьёт по афганской колючей пустыне Стая больших чёрных птиц. Туча укрыла в туман эскадрилью, Окутав борт пустотой. Вспомнил, как осенью дома дожди льют В Сибири, там, над тайгой. Мокрый туман не хотел расступиться, Скрывая цели ракет. Сильный толчок, и вдруг рухнула птица В очень крутое пике. Жизнь раскололась на чёрное с белым, Небо прошила гроза. Жить так хотелось ещё, но и сделать Уже ничего нельзя…

Над горным ущельем была так стройна Синяя ночь, чуть коснувшись вершины. Это была не наша война, Хоть на ней наши судьбы вершились. Сколько их, этих судеб там сожжено Меж кровавыми злыми песками! Нет, ведь не были слабыми мы всё же, но Горькой водки в стаканы плескали. Больше полных стаканов, чем нас за столом — Мы у жизни беспечной в изгоях, Потому мы на бой с этой жизнью встаём — Кто теперь не вернётся из боя? Кто под треснувшей тенью луны, Где вчера только пули свистели, Обретёт тишину? И его хвастуны Власть имущие впишут на стелы. А судьба в эту ночь, страшный бой завершив, Под прикрытием подлой мглы, камень Остывавшей луны в переплёте вершин Перережет своими клыками. И над ней чуть заметная смерти кайма Поглотит жизнь, сойдя по спирали… Это была не наша война, Но мы жили в ней и умирали.

Снег с вершин острых гор кровью Стёк к подножию с закатом, Под лавиной похоронит День, ушедший до поры. Ночи кружево ветров вьют, Но останется за кадром Новостей и кинохроник Их отчаянный прорыв. Потеряв сто бойцов, рота Уцелевшей половиной Брала крепость снежных пиков, Укрепленье изо льда. Только горный день короток, Погребённый под лавиной, Где не слышно его криков. Ночь и смерть – вот результат. Третий час этот бой длится, И от пуль тупых, нахальных Рота всё быстрей редела, Но брала за метром метр. Вдела ночь луну в петлицу Меж узоров тех наскальных, А потом бушлат одела И вдруг превратилась в смерть. Замаячил рассвет робкий В тишине неосторожной И уже совсем без боя Он обосновался тут. Там нашёл камней обломки, Тех, кто до утра не дожил, А ещё – из роты двое, Те, что взяли высоту.

Сколько мыслей тот град высекал Острием на скале! Был приказ: высота, высота, Надо взять, и скорей! А под нами блестел серпантин, Под огнём туго сжат. Перевалы, и нам вверх по ним. Слёзы звёзд здесь дрожат. Ленка, Я это всё в письме обратном опишу. Стенкой Здесь падал дождь, а я одной тобой дышу. Вся ли Война закончилась уже или привал? Взяли Мы высоту, и дождь прохладный поливал. Сколько мыслей твой образ дарил В каждом сне, в каждом сне! Эту грусть он во мне раздавил, Как печать на письме. А война подожженной стрелой В сердце мне вдавит яд. Ты так хочешь, чтоб я был с тобой, Да и я, да и я. Ленка, Тут дождь сменяется тяжёлым градом пуль. Метко Стреляет снайпер. И опять мы в бой – да пусть! Знаешь, Пришлось оставить эту нашу высоту. Та лишь Внизу деревня наша, завтра новый штурм. Сколько мыслей неслось в голове, Когда я умирал. И смотрели те скалы наверх, А я ждал среди скал. Ждал, что ты подойдёшь тут ко мне. Поцелуй хоть теперь! Но среди тонких острых камней Только смерть, только смерть… Ленка, Я не успел тебе тогда сказать: «Прощай!» Плен как Твоей любви был сладок, а теперь слащав Привкус Минут последних, дождь, из памяти их смой. И пусть Она прочтёт моё последнее письмо.

Нынче утро опасное было бескровно и бледно, Где-то в пасмурном небе опять затерялась заря. Есть приказ, есть окоп, а ещё – пулемётная лента, Да в прицеле привычном – противника новый отряд. А под вечер, когда в темноте канонады стихали, Появлялась для писем каких-нибудь пара минут. Все писали обычные строки, а он вот стихами В этот раз захотел ей ответ долгожданный черкнуть. Он напишет, как ночь вынимает здесь месяц из ножен И вонзает в короткие, тёплые сны остриё, А ещё в неумелой строфе чуть смущённо изложит, Что на сердце хранит он так бережно нежность её. Он всегда с нетерпением ждал дорогие ответы, Для солдата письмо – это больше, чем просто листок. В нём – сирень возле дома, сорвавшиеся с веток ветры, В нём любовь и надежда на мир – вдохновители строк. Для него эти чёрные волосы – с запахом дома, Для него голубые глаза – это верности храм. Снова странным, безумным своим наважденьем влекомый, Он доверит все чувства сегодня, наверно, стихам. Но однажды пришло ей письмо, и от запаха фронта Растревожилось сердце, боясь тот конверт открывать, Но решилась, прочла и забилась в слезах – похоронка, И в бесшумном бессильи упала она на кровать. Это было под Курской дугою, тогда, в сорок третьем, Где от пепла, огня и смертей задыхались леса… Наша бабка порою любила нам, маленьким детям, С болью в сердце рассказывать, как дед ей письма писал.

Там вверху, в снежной туче Колкий ветер увяз. В эту ночь на мосту чей Выполняли приказ? Прорывались на запад, А рассвет вьюгой бил Тяжело и внезапно В обессилевший тыл. На него долгожданным уловом Напоролся полк, как на блесну. Этой долгой зимою суровой Все они приближали весну. Вот и артподготовка — Вестник скорых атак. В руки вмёрзла винтовка, Враг числом брать мастак. Тут прорваться попробуй, Ставит утро щиты. Сметены все сугробы, Вьюги укрощены. Шли за солнцем в атаку, за раненым, Укрывавшимся где-то в лесу, Но уже они знали заранее, Что в ту ночь приближали весну. Сыплют снега кристаллы, Вроде даже тепло. Окружать их не стали, Значит, ринутся в лоб. Значит, чёрною тенью Пролетит скоро смерть, Значит, это сраженье Надо выиграть посметь. Но задёрнулись снежные хлопья, Как над сценою занавес. Ну Что с того, что в грудь острые копья?! Ведь они приближали весну! Рвали метр за метром, Рвали души в клочки. Стали верить приметам, В бога верить – почти. Что ещё остаётся? Только вот был бы толк — Не дошёл он до солнца, Заметеленный полк. Солнца треснуло алое блюдце, И в зарю кто-то крови плеснул. Видно знали – уже не вернутся, Но они приближали весну…

Отскочило в закат солнце от рубежей, Светом вытеснив в порт две эскадры. Этой ночью залив во сто крат был свежей, Мы от берега вышли – так надо. Заменили зарю вспышки гулких торпед, И накрыла волна нас тупая. Было всем нам тогда не до громких побед — Шёл уверенно враг, наступая. Если смерть и война в небе тучей висит, Если нож за спиной время прячет, Значит, кортик в ладони сожмёт одессит, Обнажив на груди пёстрый рябчик. А потом по лесам у пустых деревень, У засыпанных пеплом, как градом, Мы стреляли врага за седую сирень, За каштаны над морем – так надо. Здесь не место упрёкам, не место слезам Между жизнью и смертью у края. Верной гибелью был наш отряд партизан Для румын, из засад наступая. На развалинах бой с новой силой кипел, Хороня штурмовые отряды, Но уже всё не так, всё иначе теперь, Скоро будет опять всё, как надо. А вернувшись домой, тех, кто взяли Берлин, Вдруг настигнет тревога скупая, У каштанов, сиреней и ярких калин Вспыхнет болью, к груди подступая…

Солнце рухнуло в скалы, и Марсом Озарился в ночь профиль лица. Надо просто суметь не сломаться, Надо просто дойти до конца. За величье корней и традиций Одолжить сил у жизни взаймы, Раз уж выпала доля родиться Под созвездием страшной Войны. Эй, дозорные ветры, не спите, Поднимите всех звуками труб! В небе хмурится грозный Юпитер, Поведёт роту в бой поутру. Эй, рассветы, штыками разрежьте Окровавленный этот туман! Под созвездием хрупкой Надежды Шли они, защищая дома. Но опять солнце в тучах утонет. Кто бы как их судьбу не писал, Рано им ещё в царство Плутона, Рано им ещё на небеса. Хохотали насмешливо боги, И горланили ветры трубой. Под созвездием гулкой Тревоги Новый день снова вёл роту в бой. Как душа в этой битве ранима! Но вперёд они шли напролом. Расплела волосы Вероника, И рассвет озарился теплом. Наконец-то ветрами пропеты Не тревоги, а мир и покой! Под созвездием трудной Победы Возвращались герои домой.

Тот, кто верил в себя, приближая в боях дни победы, Не боясь ни огня, ни высот, ни опасных глубин, Кто под пули шагал, под ветра и кто шёл под торпеды, Прикрывали, как орден у сердца, кровавый рубин. Их следы замело через годы землёй и ветрами В просоленных морях, нелюдимых лесах и степях. Но лишь тот выживал в этой злой человеческой драме Под названьем война до конца тот, кто верил в себя. Тот, кто верил в любовь, пронося её на километры, Кто погиб за неё и кто выжил войне вопреки, Тот любил и смеялся в лицо обжигающей смерти, Для того эти чувства серьёзны, важны и крепки. Не измарана в краске ночной у рябины ни в чём кисть — Чистота и спокойствие там, где разлука и кровь. Точно образ той самой любимой и нежной девчонки, Для которого выжил в войне тот, кто верил в любовь. Тот, кто верил в победу до самой последней минуты, Тот, кому, чтобы Русь защищать, был не нужен совет, Тот шагал по фронтам, тетевою тугой изогнутым, И бежал от границы Руси агрессивный сосед. Не забудут они никогда те безвинные жертвы, Не найти им уже никогда этих братских могил Тех, кто слышал и помнил сухое дыхание смерти, Тот, кто верил в победу, кто корни свои не забыл.

Куранты бьют не только в Новый год, Когда страна взрывается салютом, Когда мы, жившие в согласии с тайгой, Её же покупаем за валюту. Куранты бьют, когда, в бою сойдясь, За честь земель прославленных, иконных, Своих сынов Россия втопчет в грязь, Всех без разбора – мёртвых, пеших, конных. Они набатом бить не устают И не считают, сколько здесь погибло. Когда напор противника пробьют, Куранты прокричат об этом хрипло. Плевать им, кто теперь в верхах в кремле, Их не заставят замолчать навек тираны. Царь, президент, генсек или премьер — Всё били растревожено куранты. А в это время клали в гробовой Промёрзший цинк простреленное тело. Отчаянный, как крик истошный бой, Как птица, что домой не долетела. Умрёт война, и сыновья вернутся Оттуда, где повсюду по утрам дым, К России победившей прикоснутся, И тихим плачем прозвонят куранты. Начнёт Россия снова воскресать, Но долго будет шум боёв терзать сознанье. Несуществующий отныне адресат Ещё не раз размоет выживших слезами. Не водка помогает, что отрадно, Залить в душе рубцы, пробитые печатью, А песня, что протяжно бьют куранты И затихают вдруг на час молчанья…

На пыльной дороге опавшей листвой Бледнели погибших тела. Они под дождём так и падали в строй, И кровь прямо в землю текла. И там, пропитавшись ночной синевой, В багрянец окрасила лес. Четвёртые сутки рубеж огневой Сжимается сотней колец. Старшина Одевает на праздник медали. Лишена Совесть муки за смерть палачам. Старшина, Сколько раз вы войну вспоминали? Лишь она Нарушает ваш сон по ночам. Трещал автоматов сухой перестук, Пикировал в степи орёл. Он чудом каким-то отряд свой к мосту Той ночью промозглой провёл. А там их уже ни за что не разнять — У каждого честь на кону. Жестокою, долгою будет резня, И падают души ко дну. Фугасом грозы разорвало броню В колючей пихтовой стене. Погибшие точно не будут в раю — Здесь рая поблизости нет. Так что ж этот лес так смертельно багрян, И колют за что иглы лап? Он помнит, как шёл рваной ночью отряд Туда, где луна проплыла…

Старик Пахом рассказчик был от бога, Спокойный, да незлой, и наперёд Никто не знал, с какого нынче бока Он разговор о прошлом заведёт. А в праздники, когда на грудь он примет Сто грамм, как будто пулю под ребро, Достанет фотографии, и с ними Идёт сквозь реку времени он вброд. И, вспомнив экипаж свой поимённо, Расскажет, кто и как тогда погиб, Кто кровью омывал свои знамёна, Чтоб их не испоганили враги. И кто, в последний раз взмывая в воздух, В завьюженную смертью мерзлоту, На праздник не наденет свои звёзды И их не нарисует на борту. Старик Пахом, как ёлка орденами Увешан не был, хоть повоевал. И грустно было видеть, как с годами Творец Победы всё сильней сдавал. Мы хлопнем по второй, и он припомнит, Как сам горел, и близилась земля… Хотелось чаще пить со стариком мне, Чем с шумною компанией гулять. А на парадах он не появлялся — Плевал на поздравления властей, Ведь за их жизнь когда-то он отдал всё, Ну а карман, как старый двор пустел… И в ночь, когда метель необъяснимо Ушла в крутой, отчаянный вираж, Оставил он Победы старый снимок И снова влился в верный экипаж…

Уже две трети века, как война Окончена, и пули не гремят. А как была красива и стройна Колонна в сорок пятом у Кремля! А нынче редко встретишь старика Из тех, кто видел фронт и не в кино. Но вправе ли мы время упрекать? Безжалостен бегущих лет клинок. А вечер над страной сегодня тих, Прозрачный воздух, зарево, да май. Ещё две трети века помнить их, Сумевших защитить свои дома. Уже две трети века, как парад Гремит своим салютом по стране. А им великой славы и наград Не надо было вовсе в той войне. И дыры в их потёртых кителях Не для медалей, а от острых пуль В груди у тех, кто, честь не потеряв, Прошёл не ради славы этот путь. Уже две трети века тишина, Всё тише боль в сердцах из года в год. А где-то поседевший старшина Ещё раз вспомнит свой погибший взвод. Тот, что врагу позиции не сдав, Ценою жизни выполнил приказ. Посмертно награждён его состав. Но стоит ли нам время упрекать?

Морем спокойно дышалось и ровно. Ночь здесь свежа, как роса и слегка иссиня. Смотрим вперёд от причала сырого В дали, где Малой Медведицы ковш сверкал и сиял. Небо – Вселенной большой покрывало Грело, сплетаясь лучами в прозрачности звёзд. Из рук не выпуская штурвала, Взяли проложенный кем-то давно курс на норд-ост. Трепета и страха нет у нас — Внуки мы и сыновья героев, Тех, кто нынче в царстве Нептуна, Значит, бог оставит нас в покое. Бури нам не предвещали пассаты, Только в опале мы у океанских владык. Жизни – в аврале пришлось нам спасать их В полночь от хлынувшей в трюмы морской холодной воды. Резкий удар возле левого борта, С вахты сигналы тревоги и рупора вой. Как же её не заметил прибор-то, Мину далёких и жутких времён второй мировой? Память с годами мы не растеряем. Ветер голов непокрытых причёски трепал. Мину, как фрица в войну расстреляли, Залпом память почтили тех, кто здесь в квадрате пропал. Войны пусть будут всегда в неформате В мире, где нынче за деньги несут полный бред. Этот забытый и узкий фарватер — Призрак тысяч достойных смертей и великих побед.

Густые волны борт сминали, Ночною мглой линкор облит… Вы боевыми именами Не называйте корабли. «Не называйте», – ветру вторил Закат пронзающий гудок. Сбежал «Бесстрашный» с акваторий, «Непотопляемый» утоп. Исчез навеки в клубах дыма «Блестящий». И в пороховой Завесе скрыт «Непобедимый», Что принимал без страха бой. Не называйте их – не надо Богами войн и славных битв. Кто в них не верит, всю армаду Легко сумеет победить И, ранив зарева аорту, Пустить чужих богов ко дну С истёртой надписью по борту, Которую снаряд погнул… …А над водой рассвет нежней, чем Пламя губ, чуть розоват… Давайте именами женщин Любимых флот свой называть!