Сергей Глазьев

Очищение культуры

Беседа с Владимиром Бондаренко

 

Владимир БОНДАРЕНКО: Нынче политическая элита вполне обходится без культуры, у неё нет времени на культуру. Вы, Сергей Юрьевич, считаете это нормальным? Может ли мир существовать без культуры, на одной экономике, политике, торговле? Может ли современный политик быть вне культуры?

Сергей ГЛАЗЬЕВ: Если помните, Владимир Григорьевич, у нас слова “некультурный”, “бескультурье” являются с давних пор ругательными словами, демонстрирующими к тому же и никчемность того человека, к которому эти слова относятся. Значит, человек не понимает, зачем он вообще живёт на белом свете. Зачем Бог ему дал жизнь и в чём её смысл. Политики — это те люди, которые по определению занимаются вопросами власти и управления обществом. Они либо находятся у власти, либо борются за власть. Бескуль­турный политик — это во много раз хуже, чем просто бескультурный человек. Бескультурная власть вместо того, чтобы служить обществу, его разлагает и развращает. Бескультурная политика — это антинациональная политика, что мы и наблюдаем, к сожалению, уже длительное время в нашем Отечестве. Когда люди, не знающие истории своего народа, основ своей культуры, люди безнравственные (потому что нельзя быть нравственным человеком, не будучи культурным человеком) фактически вершат власть от имени общества, но против этого общества. Восстановление нравственных и куль­тур­ных принципов в политике — необходимое условие для того, чтобы политика стала эффективной и власть имущие, наконец, начали работать в интересах всей страны.

В. Б.: Культура — это иммунная система общества, иммунная система нации, иммунная система государства. Сегодня эта иммунная система полностью разрушена, и это даже страшнее, чем разрушение экономики или разрушение армии. Государство, лишенное иммунной системы, заражено бескультурным СПИДом. Какие меры должно принять, и незамедлительно, государство, чтобы восстановить свою иммунную систему?

С. Г.: Это очень тяжёлая проблема. Пожалуй, это ключевая проблема выздоровления нашего общества. Культура — это действительно генотип общества. Если поражены основы культуры в общественном сознании, это означает, что мы имеем дело с тяжелейшим заболеванием, которое можно лечить только с Божьей помощью и с верой в то, что мы несём бремя ответст­венности за судьбу России. Ради чего-то создавалась и Киевская Русь, ради чего-то она со временем превратилась в Российскую империю, ради чего-то Россия существует и теперь. Конечно же, она держится на традициях и общенациональных ценностях. Как восстановить их значимость в душе каждого из наших соотечественников? Как при многих тяжелейших болезнях, не обойтись и без переливания крови в государственных институтах власти. Речь идёт о кардинальном изменении кадровой политики. В результате разложения и коррупции у нас произошёл чудовищный отрыв продуктивной элиты общества от властной элиты. Продуктивная элита — это все те люди, которые работают в реальном производстве в интересах общества, в интересах страны, реализуют генотип отечественной культуры, творят, созидают. Это рабочие, врачи, учителя, учёные, художники, писатели, люди реального дела. Эта продуктивная элита русской нации сегодня практически никак не влияет на власть. Более того, властвующая элита фактически вытирает ноги о продуктивную элиту, проводя такую кадровую политику в государстве, при которой нравственные люди на государственные посты не попадают. К примеру, когда берут на руководящие посты людей не по степени профессионализма и ответственности за дело, а исключительно исходя из принципа “свой — не свой”, из принципа личной преданности хозяину. Как следствие — всё более растущая коррупция и некомпетентность. Вербовка людей по принципу своего клана, своей семьи приводит к полнейшей деградации власти. Люди, призванные во власть таким образом, не имеют за душой ничего, кроме личных связей с начальником. Всех остальных они стараются подмять под себя, стараются не допустить рядом с собой ни одного яркого и дельного человека — лишь услужливых исполнителей заведомо неверных решений. Нужна принципиально новая кадровая политика государства. Формирование элиты — это главнейший вопрос власти в любой стране. Либо мы создаём систему подготовки кадров, работающих на Отечество, либо у нас будет бесконечная чехарда “своих” людей, создающих круговую поруку, и страна превращается в кормушку для тех или иных властвующих кланов.

У нас есть принципиальное понимание того, как строить новую кадровую политику, надо конкретно и ежедневно в стенах учебных заведений готовить кадры для будущего подъема России, которые должны служить не начальникам своим, а нации, обществу, стране.

В. Б.: Как вы считаете, Сергей Юрьевич, может ли государство существо­вать без идеологии? У нас последние лет пятнадцать во властной элите нет никакой идеологии, ни монархической, ни коммунистической, ни капитали­сти­ческой. Нет ни одной “длинной идеи”, как говаривал Александр Блок, направленной на развитие государства и нации. Сколь долго может сущест­вовать такое государство?

С. Г.: Теоретически государство может какое-то время существовать без идеологии. Так же как и человек может быть без души. Человек без души, не понимающий смысла своей жизни, руководствующийся лишь животно-физиологическими позывами своего тела, или, как сегодня призывает реклама, “берущий от жизни всё” во имя личных наслаждений, не способен на длительное существование. Это жизнь наркомана или алкого­лика: кончились желания — кончилась жизнь. Так и государство, не имеющее своей идеологии, лишено перспективы. Такое государство становится жерт­вой всевозможных социальных и иных болезней, испытывает тяжелейший духовный кризис и очень быстро теряет смысл своего существования. Страна деградирует и разваливается, становится лакомым и беззащитным куском для захвата извне. Мы подошли уже к критическому рубежу. Мы видим, что наше государство, не имея идеологии, не может защититься даже от слабей­ших оппонентов, нас могут унизить и унижают все кому ни лень. Мы не можем защититься от элементарной угрозы, против которой есть и в нашей стране, и в других странах мира эффективнейшее противоядие, но нет государст­венной воли даже на то, чтобы принять противоядие.

В. Б.: Это как в футболе или хоккее, где наша команда, составленная из крепких игроков, проигрывает слабейшим, почти дворовым командам, ибо нет общей идеи. И тут не поможет и Павел Буре.

С. Г.: Мы давно уже не способны парировать любые угрозы.

В. Б.: Но есть ещё и угроза вырождения, вымирания нации. И эта угроза тоже связана с отсутствием национальной воли, национальной идеологии.

С. Г.: Конечно, наркомания, алкоголизм, всевозможные социально обусловленные болезни, от СПИДа до туберкулёза, буквально выкашивают молодое поколение России. Мы теряем по одному миллиону человек в год, а государство разводит руками: мол, ничего здесь не поделаешь, демография — это такое дело, с которым государство справиться не может. Это неправда. Как известно, рост народонаселения напрямую связан и с национальной энергией, с состоянием души человека, с атмосферой семьи, с идеологией семьи. Если мы возвращаем нашу семью в лоно Православной церкви, то, нетрудно догадаться, и демографические проблемы потеряют свою остроту. Во многих русских православных семьях даже с маленьким достатком и сейчас по 4, по 5 детей. И вырастают они хорошими гражданами, хорошими специалистами. Становятся русской продуктивной элитой.

Государство без идеологии, без веры — всегда слабо. Пусть даже оно и очень богато. Мы по-прежнему являемся по нашим ресурсам самой богатой страной в мире. Но эти богатства пока транжирятся впустую. На обретение за рубежом вилл, коттеджей, яхт, футбольных клубов. По 50 миллиардов долларов из страны уходит, из них 20 с лишним миллиардов остается за границей нелегально. А от 15 до 30 миллиардов правительство и Центральный банк России отдают за границу добровольно. Мы до сих пор субсидируем весь мир, при этом не можем прокормить собственных детей и обустроить собственные семьи. Материальных ресурсов у нас достаточно и производст­венных мощностей тоже; денег, природных и даже трудовых и интеллек­туальных ресурсов вполне достаточно, чтобы удвоить объемы производства и поднять благосостояние каждой семьи не менее чем вдвое. Но для этого нужна осмысленная государственная политика. Её-то и невозможно проводить без идеологии. Нет идеологии — значит, нет и политики. Государство без идеологии подобно слепому, которого ведут куда угодно и ведет кто захочет. Сегодня в роли наших поводырей выступают международные финансовые организации, транснациональные корпорации, доморощенное жульё без веры и души. Вся эта публика паразитирует на нашей стране подобно червям, копошащимся в теле погибшего государственного организма. Организм государства способен жить, если у него есть душа, как и человеческий организм.

В. Б.: Какова ваша личная идеология?

С. Г.: Любая идеология основана на некотором фундаменте и на ключевых принципах. Фундаментом нашей русской идеологии является православная вера. Это мировоззренческий фундамент, вера придает смысл жизни каждого человека и государства в целом. Исконная модель русского государства трактовалась нашими философами как подножие небесного престола. Мы как государство призваны были показать всему миру и своему собственному народу образец человеческого общежития. Россия как модель для всего мира до сих пор является идеалом, к которому инстинктивно тянется человечество. Несмотря на постоянные попытки дискредитации русской национальной идеи, несмотря на тяжелейшую болезнь, через которую проходит наше общество за последнее столетие, русская идея остаётся путеводной нитью для всего человечества, и человечество готово сегодня принять русскую идею более чем когда бы то ни было. Мы видим, что отказ от православной модели мироустройства привёл к катастрофе и наш собственный народ, потерявший за XX век две трети своего численного состава (если исходить из известного прогноза Менделеева, согласно которому в настоящее время в России должно было жить 500 миллионов человек); забвение русской национальной идеи служения Господу и обществу привело к братоубийственным войнам. Нынешнее торжество денег, торжество силы ведет к катастрофе уже общепла­не­тарного масштаба. Мы видим, что новая мировая империя во главе с США воссоздана по образцу языческого Рима, видим, что она несёт смерть наро­дам прежде всего через смерть национального самосознания. Всем народам планеты силой навязывается единый образ мысли, навязывается философия мировой казармы, где каждый обязан продавать своё тело, свою душу, свои рабочие руки, свой интеллект за доллары. И те, кто печатает доллары, стано­вятся господами вселенной. Ничего более чудовищного нельзя себе предста­вить. Кто не согласен, тот истребляется огнем и мечом. Не будем забывать, что американские стратеги для истребления Советского Союза планировали по одной атомной бомбе на каждый крупный город. И даже ведя войну с маленькой Кореей, план американского генерального штаба предусматривал сбрасывание 40 атомных бомб для обеспечения своей победы без излишних потерь. Для утверждения “нового мирового порядка” в интересах наживы мировой олигархии. Югославия, Ирак… остается догадываться, кто станет следующей жертвой.

В. Б.: Стратегия превентивных ударов по всему миру не исключает, как вы знаете, и удар по обескровленной России, а мы тем временем пускаем под нож всё свое стратегическое вооружение.

С. Г.: Они выбирать не будут: кто не желает подчиниться, пытается сохранить свой национальный суверенитет, свою концепцию мира, тот и попадет под удар. Попытки перестроить мир в интересах долларовой казармы, уверен, обречены на провал. Кризис, который сотрясает мировую финан­совую систему, лишь предвестник её неизбежного краха. Но главное противо­действие заключено в России. Без нового возвышения России в мировой системе мир будет обречен. Никто, кроме России, не способен бросить вызов дьявольскому замыслу переустройства мира.

В. Б.: Для этого в самой России необходимо возродить её национальную культуру. Всё-таки Карл Маркс не во всем был прав, и противостояние Америке сейчас идёт не в экономической, рыночной системе координат, а в системе координат разных цивилизаций, разных идеологий, разных религий, разных культур. Америке противостоит в той или иной мере православная Россия, исламский мир, остатки социалистического лагеря, устремлённый в будущее Китай. Ни геополитической, ни экономической базы для такого противостояния не подберешь. Как ни крути, а это борьба идеологий, столкновение цивилизаций. Культура, опирающаяся на национальные и религиозные ценности (сколь бы они ни отличались друг от друга, от коммунистической Северной Кореи до исламского Ирана), — и культура космополитического унитарного глобализма. Для того чтобы мы стали спо­собны на новый вызов глобализму, мы сами ещё должны стать и националь­ной Россией, и православной Россией.

С. Г.: Я согласен, без опоры на национальные интересы России, без ставки на наш русский национальный менталитет невозможно рассчитывать на исполнение исторической миссии России. Без духовности в человеке невозможно становление личности. Человек без души всегда становится рабом своих плотских желаний, либо рабом кого-то другого. А часто и тем и другим одновременно. Так же и государство без идеологии не способно проводить самостоятельную независимую политику. Американский глобализм основан на неспособности других стран заявить о своих правах и отстоять эти права. Каждому человеку, задумавшемуся о причинах сегодняшнего явного неравенства, понятно, что в основе этого неравенства лежит присвое­ние Америкой права печатать любые деньги, не обеспеченные ничем, и даже не Америкой, а небольшой группой людей, которые подчинили своим интересам сначала США, а затем через американскую военно-политическую машину подчиняют своим интересам весь мир. Источник их могущества — это монопольное право на эмиссию мировой валюты. Они злоупотребляют этим инструментом, напечатав сегодня долларов примерно в 25 раз больше, чем их золотовалютное обеспечение. Достаточно небольшой, но влиятельной группе стран отказаться от использования доллара в качестве мировой валюты, и вся американская мощь улетучится в один миг. Источником военных операций в Сербии, Ираке, огромного военного бюджета в США является печатный станок. В той мере, в какой другие страны принимают доллар в качестве и мировой, и внутренней валюты, они финансируют военно-политическую мощь Америки. Фактически в той мере, в какой мы использо­вали доллар у себя в России, мы финансировали проведение военной операции в Ираке. Надо договориться, что ни одна страна, ни одна группа людей не имеет права на монополию своей валюты в мире. Мощь Римской империи основывалась на насильственных поборах с других народов, сегодняшняя мощь Вашингтона основана на признании доллара в качестве мировой валюты. Использование Америкой долларовой системы и есть огромный налог, который исчисляется только для одной России за последние годы в 500 миллиардов долларов.

Экономический рецепт простой: давайте соберем международную конфе­ренцию, где ведущие страны откажутся от долларовой системы. Либо мы все вместе изобретем международную валюту для международных расчетов, либо мы будем работать в национальных валютах, что выгодно России. Экспортируя наши сырьевые ресурсы за рубли, мы придали бы рублю статус мировой валюты. Но эти простые рецепты требуют огромной политической воли. Нешуточное дело — бросить вызов новой мировой империи. Простые и эффективные экономические решения, которые могли бы принести пользу стране, сегодня не реализуются, потому что нет политической воли. Нет политической воли даже для того, чтобы национализировать сверхприбыль от эксплуатации природных ресурсов. Сегодня десятки миллиардов долларов уходят из страны, хотя источником этих доходов является наше национальное право на недра. Вся страна работает на горстку людей, у которых вся задача — приблизиться к группе мировых олигархов, устанавливающих на всей планете “новый мировой порядок”. Никакая сильная экономическая политика не будет реализовываться в отсутствие политической воли. А политическую волю дают идеология и высшие духовные ценности. Без понимания исторической роли своего народа, без понимания ответственности за судьбу страны, без национальной идеи никакая экономическая политика не состоится. Именно из-за отсутствия идеологии и культурной основы мы всё время плетемся в хвосте чужих идеологий.

В. Б.: С одной стороны, любая власть, не позиционирующая себя в культуре собственного народа, является временной, непрочной. И я рад, что все пятнадцать перестроечных лет так и не дали нам новой устоявшейся культуры. Эта мусорная волна, весь этот политический трэш уйдет из истории, не оставив и следа. С другой, увы, я вижу, что и в русской национальной культуре не видно сейчас признаков национальной воли, национальной энергии. Вы, Сергей Юрьевич, говорите, что нет политической воли у нынешних властителей, но нет и национальной воли у русского народа. Почему русский народ, несомненно, один из великих народов-миссионеров, влачит сегодня столь неприметное и в культуре своей, и в быту, и в делах существование? Неужели и на самом деле целились в коммунизм, а попали в Россию? Не пора ли отряхнуться от былых недугов, стряхнуть лишние догмы и оглядеться по сторонам? Не пора ли выразить, пока не поздно, свою национальную волю?

С. Г.: Этому есть ряд объяснений. Начнем с того, что народ в XX веке утратил веру в Бога, и никакие заменители идеологические не помогли. Не забудем и о том, что русский народ в XX веке утратил значительную часть продуктивной элиты, которая была истреблена в гражданской и мировых войнах.

В. Б.: Ушла из народа та самая знаменитая пассионарность?

С. Г.: Да, ушла пассионарность, если использовать терминологию Льва Гумилева. Если нет веры, то нет и воли. А если нет воли, нет и способности к сопротивлению тем угрозам, от которых мы никогда не избавимся. Всегда наш суверенитет будет подвергаться серьезной угрозе, на преодоление которой нужна политическая воля. Мы в Конгрессе русских общин помогаем людям соорганизоваться для защиты своих интересов там, где они живут: в городах, посёлках. Мы должны добиваться восстановления механизма самоорганизации нашего общества. До тех пор, пока мы разбиты на индиви­дуальности и не можем собраться сообща и защитить себя от разных угроз, будь то жилищно-коммунальная реформа, произвол чиновников, посяга­тельство организованной преступности, жулье на рынках, мы будем обречены на медленное и мучительное вымирание и утрату собственного достоинства. Нужно самоорганизовываться. Конгресс русских общин — это механизм самоорганизации людей на защиту своих интересов.

И еще к вопросу о русской национальной идее. На мировоззренческом фундаменте должны быть поставлены несущие конструкции. Прежде всего — правовое государство, которое должно защищать каждого человека. Принцип социальной ответственности является важнейшим критерием выстраивания социальных конструкций на нашем мировоззренческом базисе. Нельзя думать, что можно заставить работать государственную власть и чиновников на все общество уговорами. Этого не удалось сделать никому. Для того чтобы государственная власть работала в интересах общества, необходим механизм ответственности. Принцип социальной ответственности власти за результаты своей работы — важнейший принцип. Мы добиваемся принятия закона о социальной ответственности государства. По этому закону, если прави­тельство допускает падение уровня жизни, оно обязано уходить в отставку. Принцип прямой персональной ответственности власти за результаты работы. Если закон не выполняется, чиновник обязан нести наказание. Это тоже элемент национальной идеологии.

Важный вопрос — роль продуктивной элиты. Мы должны создать такую систему подбора кадров, которая бы защитила нас от авантюристов, взяточников и проходимцев.

В. Б.: А в чем смысл нашего государства?

С. Г.: Наш православный мировоззренческий фундамент позволяет дать чёткий ответ. Смысл заключается в построении социально справедливого общества, в котором каждый человек защищен и в котором государство гарантирует каждому человеку свободную реализацию своих способностей. Построение такого социально справедливого общества является стержнем нашей экономической политики. Восстановление нашей духовной традиции и наших идеологических принципов является самым надежным гарантом обеспечения экономического роста. В основе совре­менного экономического роста лежит интеллект человека, лежит научно-техни­ческий прогресс, лежит способность человека творить. 90 процентов роста производства достигается в мире за счёт применения новых знаний. И тради­ционные для нашей культуры качества — первенство духовного начала над материальным, коллективизм, совместная ответственность за общество — движут всеми научными коллекти­вами. Настоящие изобретения и открытия совершаются не ради доллара, а ради познания и приумножения человеческих возможностей. Наши культурные традиционные ценности позволяют нам на равных конкурировать в мире. Наша история это доказы­вает. В бараках, в лагерных шарашках, в казармах наши учёные добились результатов не худших, а по многим направлениям превосходящих мировые образцы. Мы можем точно утверждать, что в основе подъема российской экономики может лежать только обретение вновь способ­ности творить, способ­ности двигать науку. Только наращивая эти конку­рентные преиму­щества, мы сможем обеспечить экономическое благополучие России. Это несомненное достоинство нашей национальной культуры. Восстанавливая русскую православную идеологию, мы одновременно монтируем ключевые элементы механизма экономического роста.

В. Б.: Вы говорите о возрождении социальной ответственности, о возрождении традиций нашего народа. Очевидно, вы поддерживаете и идею новой земской политики, о которой много писал Александр Солженицын, идею русской соборности?

С. Г.: Конечно, необходимо наладить самоорганизацию общества снизу, можно назвать это и новой земской политикой. Без такого низового фунда­мента власти, с опорой на миллионы граждан, мы придем опять к той или иной диктатуре. Наивно надеяться, что государство в лице своих верховных властителей само захочет работать в интересах народа. Главная слабость в нашем государстве — это отрыв верхней чиновной власти от местного само­управления. Народ отчужден от власти. Это порождает уныние, неверие и безразличие людей к власти. А значит, и к возможности заставить власть работать на всё общество. Только привлекая людей во власть, расширяя человеческий фундамент, обеспечивая массовое участие народа в принятии политических решений, мы можем рассчитывать на оздоровление всего государственного организма. Для этого необходимо восстанавливать и механизмы земского самоуправления. Необходимо поднять статус местной власти до уровня государственной. Нынешнее отсечение местной власти от государственной  — один из самых тяжелых пороков, который пока еще, к сожалению, закреплен в конституции. Необходимо наладить механизм народного контроля, механизм влияния общественности на принимаемые политические решения. Мы для этого создали Центр народной инициативы, который будет продвигать законодательные инициативы, рождающиеся в гуще народной жизни. Воля людей должна принимать статус законодательной инициативы, обязательной к рассмотрению в Федеральном законодательном Собрании России. Наводя мосты между государственной властью и местным самоуправлением, мы сможем, наконец, пробить ту кадровую пробку, которая сегодня сформировалась в верхушке государственного управления страной, куда берут людей не по профессиональным качествам, а по принципу личной преданности. Только движение снизу способно эту пробку выбить.

В. Б.: Во главе массовых идеологических движений в России, как правило, стояли люди высокой культуры. Лидеры русской интеллигенции любого направления были при этом и крупными мыслителями, творцами, авторами знаковых книг — возьмем примеры даже из нашего недавнего прошлого: Дмитрий Лихачев, Вадим Кожинов, Александр Зиновьев, Алек­сандр Солженицын. Сегодня былой литературоцентризм в России успешно ликвидируется по инициативе сверху. Писатели любого направления, мыслители, поэты изгнаны с телевидения. Государственная политика в области культуры направлена на то, чтобы доказать: культура и литература — это частное дело граждан. Кто-то любит бейсбол, кто-то кока-колу, а кто-то пописывает стишки, и находятся такие оригиналы, которые их почитывают. Как бы меня ни уверяли в ином, но я убежден — это осознанная политика. Литература объясняет смысл жизни человека. А нужен ли сегодня осмысленный человек? Какова, на ваш взгляд, роль писателя в обществе? Должен ли он и сегодня “глаголом жечь сердца людей”? Если любимый писатель у президента Путина — это Михаил Жванецкий, не говорит ли это и о его понимании литера­туры как развлечения? Или всё-таки писатель на Руси был и остаётся пророком, воспитателем чувств, наставником человеческих душ?

С. Г.: А как же иначе? Я по-другому себе писателя и не представляю. Мы всегда привыкли считать, что писатель — это совесть нации. К писательскому слову у любого русского человека особое внимание. Отсюда на Руси и исконная наивная вера в печатное слово, которая, к сожалению, сегодня используется часто злоумышленниками. Отношение к писательству как к простому ремеслу и к культуре в целом как к ремеслу, которое складывается под нажимом сверху в последние годы — это результат духовного упадка и деградации нашей политической элиты. Как известно, рыба гниет с головы. Если властвующая элита бескультурная, бездуховная, то, соответственно, и спрос политический, который она формирует к писательскому сообществу, точно такой же бездуховный. Коммерциализация культуры — следствие деградации власти. Власть, которая погрязла в коррупции, погрязла в мелких корыстных частных интересах, не нуждается ни в культуре, ни в писателях. Писатель по определению — человек, который пишет правду, докапывается до истины. Русский писатель традиционно не просто творит во имя своего личного удовлетворения, но и выражает общественное сознание. Он несет ответственность за состояние умов в обществе.

В. Б.: Поэтому писателя на Руси так ценили и так боялись, так возносили наверх и так беспощадно преследовали...

С. Г.: Если писательский труд у нас коммерциализируется, он неизбежно начинает работать на обслуживание низменных инстинктов человека и общества. На потеху потребителю. Писательский труд теряет свой великий смысл. У нас культурная политика государства утратила смысл, о чём красноречиво говорит нынешняя деятельность Министерства культуры во главе со Швыдким. Впрочем, трудно найти смысл и во всей нынешней деятельности нашего правительства.

В. Б.: Вот уже более десяти лет наше государство отдало все господст­вующие позиции в культуре и в литературе одной лишь радикально-либе­ральной группе деятелей искусства. У них все Государственные премии последних лет. У них дотация на журналы и газеты либерального направления. Свыше 90 процентов огромной писательской делегации на Франкфуртскую книжную ярмарку составляют либеральные литераторы во главе с Виктором Ерофеевым. И куда же либералы привели нашу культуру и литературу? Читатель отвернулся от них. Читатель предпочёл рыночный ширпотреб всем либеральным культурным ценностям, всем сомнительным, далеким от нравственности экспериментам типа выставки “Осторожно, религия”, не случайно устроенной в музее академика Сахарова, в самом логове либера­лизма… Культурная политика либералов тотально провалилась. На сцене и на экране стал господствовать конферансье, ранее лишь заполнявший паузы между выступлениями солистов. Все эти Петросяны и Задорновы оттеснили культуру на задний план. Пошлость и зубоскальство заполонили всё культурное пространство. Нам говорят: так желает народ. Рынок определяет место артиста и художника. Не пора ли подвинуть рынок с пространства культуры? Не пора ли внедрять подлинное высокоталантливое искусство в народ без всякого стеснения, как картошку при Екатерине? Надо ли потакать низменным инстинктам публики в культурной политике государства?

С. Г.: Трудно надеяться, что нынешняя государственная власть, развращённая коррупцией и частными интересами, будет вести ответственную культурную политику. Едва ли мы дождемся от нынешнего правительства другой культурной политики, чем та, которая ведется сегодня на усладу похоти и на потеху публики. Они делают культуру исходя из своего собственного культурного уровня. Оздоровление может наступить, только если мы все вместе организуемся и примем необходимые меры для того, чтобы культурой в правительстве занимались не шоумены и порнографы, а люди, понимающие её важнейший смысл для воспитания общества, приверженцы собственной национальной культуры, готовые брать на себя ответственность за морально-нравственное состояние общества.

B. Б.: На место культуры сегодня пришли наркотики. Деятели типа Швыдкого и его команды освободили нишу культуры в сознании молодежи. Они ответственны за наркотизацию всей страны. Человек, обретший смысл жизни, не станет сжигать себя наркотиками. Но надо ли государству контролировать культурное пространство, контролировать телеэкран, не допуская заведомо антинациональные, разрушительные для сознания молодежи передачи, пропаганду насилия и разврата?

С. Г.: Думаю, во-первых, нам необходимо бережно восстанавливать народные традиции в искусстве. Так, как это делают во всех ведущих странах мира. Во-вторых, надо добиться принятия законов, устанавливающих механизм контроля за общенациональными средствами массовой инфор­мации. Речь идёт о формировании общественных советов на телеканалах. Речь идет о форми­ровании общественных советов при Министерстве куль­туры, которые будут работать не в качестве прислуги, а в качестве выс­шего контро­лера. Это не наше изобретение. Такие советы существуют во всех уважающих себя и свой народ, свои традиции и свою культуру странах, от Франции до Израиля. Авторитетные, уважаемые люди, признан­ные мастера культуры работают в таких советах и осуществляют контроль за тем, чтобы телеканалы не забивались грязью.

В. Б.: Сейчас уже подрастает поколение наших детей. Из них более двух миллионов беспризорников, детей с изломанными судьбами. Не будем впадать в сентиментальность и верить в сказки о Золушках. Увы, большинство из этих беспризорников ждет жестокая судьба. Большинство уйдет в мир преступности. Ими никто в стране не занимается. Дзержинского сегодня у нас нет и не предвидится. Министерство образования занимается рефор­мами, губящими нашу школу, и им дела нет до брошенных детей. Не могла бы Православная церковь взять на себя эту важнейшую функцию спасения детей? Только она могла бы уберечь миллионы детей от судьбы преступника. А государство вполне могло бы финансировать этот спасительный для юного поколения проект.

С. Г.: Я думаю, что это было бы реальным шансом на спасение детей. Этот проект уже частично реализуется. Многие приходы берут на себя заботу о трудных детях. Мы должны понимать, что обустройство беспризорных детей, сирот — это не только материальные проблемы, это проблемы воспитания нашего будущего, проблемы формирования детской души. Без системы воспитания решить эту проблему не удастся. Даже из хороших детских домов дети часто бегут, они не понимают, для чего их туда привели, они не видят душевной заботы. И самое главное — они не получают путеводной нити в свое будущее. Мало человека накормить и одеть, важно и наставить на путь истинный. Никто лучше церкви с этой задачей не справится. Характерно, что из церковных приютов дети не убегают. Значит, там обеспечиваются потребности детской души в заботе, во внимании и в наставлении. Ребенок нуждается в наставлении. Свято место пусто не бывает. Если этим не зани­маются родители, не занимается церковь, то будут заниматься преступ­ники, развратники и наркоторговцы, которые калечат детские души. Сотни тысяч детей сегодня пополняют ряды преступных группировок. Наша програм­ма предусматривает возможность активного участия церкви в воспитании подрастающего поколения. Мы добились принятия закона о социальном партнерстве государства и религиозных организаций, определены сферы деятельности, где целесообразна совместная деятельность церкви и госу­дарства. Речь не идёт о слиянии, нам этого и не нужно. Богу — Богово, а кесарю — кесарево. Если церковь занимается решением социально значимых вопросов, она должна получать на это права от власти. В том числе и права на бюджетное финансирование для содержания детских приютов, для работы в больницах, для преподавания в школах. Государство обязано предоставить церкви доступ к государственному телевидению.

Довольно странно слышать рассуждения о демографическом кризисе со стороны чиновников, которые не способны обеспечить людям жилье, тепло и элементарные условия жизни для двух миллионов беспризорных детей. Такого позора наша страна ещё не знала. Брошенные дети — это самый чудовищный признак безнравственности нашего общества. Не так много денег надо, чтобы обустроить детей. Сотни миллионов долларов уходят на покупку иностранных футбольных клубов, на потехи олигархов, на бездумные развлечения и роскошные яхты, в то время как не хватает каких-то копеек на содержание детских домов и приютов. Мы предусматриваем кардинальное увеличение финансирования детских программ. На обустройство беспри­зорных детей мы предлагали выделить уже в этом году не менее миллиарда рублей. Это не такие большие деньги для нашего бюджета. Сегодня эта программа финансируется на уровне 80 миллионов рублей. Причём после того, как президент назвал эту проблему приоритетной, думское большинство и правительство сократили ассигнования со ста миллионов до восьмидесяти. При том, что в бюджете насчитывается около 200 миллиардов лишних денег, которые не тратятся на социально-экономические нужды, а пассивно лежат на счетах в Центральном банке. Мы требуем индексации детских пособий и финансовых гарантий для каждого ребенка. Не меньше 1000 рублей в месяц на каждого ребенка. Это тоже вполне посильная задача для нашего бюджета. Особенно если привлечь в бюджет всю сверхприбыль от добычи полезных ископаемых. То, что дано нам от Бога, должно быть использовано в интересах всех граждан, так делается везде, от Норвегии до Арабских Эмиратов. Это дополнительно 500 миллиардов рублей в год. Мы смогли бы каждой семье дать полноценное детское пособие, тем самым кардинально решив демогра­фическую проблему. Мы смогли бы реализовать все программы по воспита­нию детей. Решить проблему детей-инвалидов.

В. Б.: Всё начинается с детства. Как ребенок воспитывается, какие сказки читает, таким и вырастает. Ваше детство с чего начиналось? Какие книжки вы читали? Каких писателей любили? Как познакомились с миром литературы и культуры?

С. Г.: С чего начинается детство — как в той песне: с чего начинается Родина? С картинки в букваре. С матери и отца, с семьи, с детских сказок. Я родился в городе Запорожье. В простой советской семье. Отец мой работал всю жизнь на заводе “Запорожсталь” мастером участка в прокатном произ­водстве, мать работала в Институте титана, проектировала промыш­ленные здания и сооружения. Люди, которые и создавали нашу промышлен­ность, таких были миллионы. Обычная семья. Я очень признателен своим роди­телям, особенно своей маме, которая и формировала мои первые знания, знакомила меня с русской культурой.

В. Б.: В школе были любимые писатели, любимые художники?

С. Г.: Наша детская литература, на которой мы воспитывались, честно признаюсь, для меня часто оставалась непонятной. Другое дело русские народные сказки. Любил и сказки народов мира, которые у нас в семье были. Но мне были непонятны такие выдающиеся вроде бы произведения детской классики, как “Мойдодыр” и “Муха-цокотуха”, и прочие ужастики, которыми нас пичкали в детских садах. Тем не менее сказочная мифология русской культуры для меня была доступна. Как и для всех моих сверстников. Русские сказки, песни, прибаутки. Поговорки — море народной культуры, в которой мы и росли. В школьном возрасте, благодаря тому, что хорошо велось преподавание русской литературы, украинской литературы, мировой литературы, я имел возможность познакомиться со всеми хрестоматийными выдающимися произведениями нашей и мировой классики. Пушкин и Лермонтов, Крылов и Тургенев, Толстой — перечитал всех. Позже увлекся Достоевским и считаю его самым значимым для меня писателем, творчество которого повлияло на формирование моего мировоззрения.

В. Б.: Сейчас находите время на чтение художественной литературы? Или загруженность такова, что ни сил, ни желания что-нибудь почитать не возникает?

С. Г.: Вспомнился известный анекдот: чукча не читатель, чукча — писатель. Мне приходится очень много сейчас писать самому. И научных работ, и публицистических. Я стараюсь поддерживать отношения с собратьями по публицистическому перу, с журналистами, с нашим Союзом писателей России. Стараюсь читать то, что пишут мои коллеги. Не могу сказать, что много времени удается выкроить. В советское время, как и все, наверное, старался следить за новинками литературы. Читал и Маяковского, и Шолохова, и Белова, и Распутина, и Проскурина...

В. Б.: Вы любите театр? В студенческие годы не увлекались театром? Если ли любимые режиссеры, актеры?

С. Г.: Я учился в МГУ. У нас была так называемая “театральная мафия”, которая организовывала очереди за билетами. Приходилось в этих очередях стоять и с помощью этого механизма, изобретенного московскими студен­тами, проходить во все московские театры. Я не могу сказать, что у меня были какие-то любимые театры. Хотелось студенту из Запорожья увидеть и посмотреть всё, что можно. Первые три курса университета я не упускал возможности сходить в театр, посмотреть Чехова ли, Островского или Вампилова. Всё было интересно. Бывал и у Олега Ефремова, и в Малом, и на Таганке...  Сейчас, конечно, времени на театр практически не хватает, довольствуюсь классическим репертуаром Большого театра. Драматические театры посещаю, когда приглашают наши драматурги или режиссёры на премьеры. Откликаюсь с удовольствием на их приглашения, если нет уважительных причин для отказа.

В. Б.: Вы сами, Сергей Юрьевич, никогда не писали ничего, не рисовали, не играли на сцене? Не было никаких творческих увлечений в молодости?

С. Г.: Я писал в старших классах не стихи, правда, а такие песни в прозе, как “Буревестник” у Максима Горького, кстати, тоже долгое время мой любимый писатель. Некоторые из этих песен в прозе были опубликованы в Запорожье в наших многотиражных газетах. Писал ещё и фельетоны для школьной стенгазеты. Позже продолжал их писать и для студенческой газеты МГУ. Слухом Бог меня обделил. Поэтому не пел и на гитаре не играл. Даже учился в музыкальной школе, но, увы, не судьба. Отсутствие музыкального слуха невозможно компенсировать тренировками. Научная проза — вот моя главная авторская деятельность.

В. Б.: Мы родились и воспитывались в советское атеистическое время. Многие из нас уже сами взрослыми пришли к вере, к принятию крещения. Каким был ваш путь к вере? Когда вас крестили? К примеру, я сам крестился после армии, в Оптиной пустыни. Я там служил в Козельске. Там же потом и крестился. Валентин Распутин крестился тоже уже взрослым, большинство известных мне писателей православного направления, у которых родители были коммунисты, принимали крещение уже самостоятельно, придя к православной вере.

С. Г.: Мне повезло, меня крестили в младенчестве. Крестила мама вместе с бабушкой и няней. В те годы крещение считалось чем-то предосуди­тельным, могло повлиять на карьеру родителей. Но мои родители никогда не состояли в партии, они не боялись этого, проблема была лишь в том, как найти время. У нас в городе с почти миллионным населением было лишь две церкви, надо было дождаться очереди. Меня крестили, с тех пор я рос как христианин, хотя собственно к православной вере пришел уже в сознательном возрасте, после тяжелых и мучительных переживаний, осмысленно после расстрела Дома Советов в октябре 1993 года, когда стало понятно, что без истинной веры, без духовного смысла государство существовать не может. Мне, находившемуся тогда на высоком министерском посту, нужно было ответить на вопрос: почему я не сумел, будучи членом правительства, оста­новить это безумие, не допустить беззакония и антиконституционного перево­рота, узурпации власти группой хищников и безнравственных, коррум­пиро­ванных людей, почему армия им подчинилась? Почему расстреляли Верховный Совет и общество промолчало? Когда начинаешь думать о причинах этих бед, становится ясно — народ потерял веру. Для возрождения необходима прежде всего вера. И эта вера должна быть настоящей. Просто ходить в церковь и стоять со свечкой на Пасху или Рождество — этот ритуал никогда не заменит истинную веру. Осмысляя ту ответственность, которой я обладал в разные годы и на разных постах, я пришел к своей вере уже осознанно. До этого, как и у многих из нас, моя вера была интуитивной, основанной скорее на нашей общей культуре, чем на знании Евангелия.

В. Б.: В нынешнем октябре 2003 года мы будем отмечать десятилетие трагического расстрела Дома Советов. Уже накопилась целая библиотека повестей и романов, поэм и стихотворений, посвященных тем кровавым событиям: “Красно-коричневый” Проханова, “Бермудский треугольник” Бондарева, “Семейные праздники” Белова, “Без политики” Маканина, стихи Т. Глушковой, Ю. Кузнецова, Ю. Кублановского. И все это написано с точки зрения защитников Дома Советов. Не нашлось ни одного либерала, воспевшего этот расстрел, поддержавшего кровавые действия властей. Либеральные художники постеснялись оправдать тот режим, которому они служат. Кроме расстрельного письма 42 писателей “Раздавите гадину”, ни одной художественной строчки. Что за немощь поразила известных либе­ральных мастеров пера?

С. Г.: Я надеюсь, что на либеральных художников повлияла их остаточная совесть. Нельзя обелить преступников и палачей... Даже те опозорившие себя надолго деятели нашей культуры, которые подписали это, как вы его назвали, расстрельное письмо 42-х, они, я думаю, понимают, что пере­черкнули всё доброе и светлое, что создано было ими раньше. Совестью управ­лять до конца не удаётся, даже если очень хочешь. Люди с художест­венным талантом не могут заставить свой талант служить злу. Или это очень ущербный талант.

В. Б.: Да и талант пропадает от излишней злобы мастера — давно замечено.

С. Г.: Поэтому, если власть их не принуждала воспевать этот расстрел (а власти это тоже не надо было, они быстрее хотели всё захоронить), они добровольно служить палачам не желали. Спасибо и на этом. Хотя я не исключаю, что если бы администрация президента объявила конкурс с большими деньгами на написание художественных произведений, воспеваю­щих этот расстрел, появились бы упитанные мастера культуры, умеющие творить всё что угодно. К счастью, этого не произошло. Русская культура осталась чистой и не замаранной в таких грехах.

В. Б.: Такой конкурс не был нужен ни мэру Лужкову, срочно забывшему, что это он отключал воду и свет в Доме Советов, ни министру обороны Грачеву и его продажным генералам, понимающим, что славы этот расстрел ни Таманской дивизии, ни Кантемировской не принесет, орденами и званиями хвастать неохота, ни самому Борису Ельцину. А тем более его преемнику. Денег не дали, вот и спасли русскую культуру от позора. Интересно, как нынешний президент и окружающая его свора придворных художников будут отмечать этот печальный юбилей? Не замаравшись в одном злодеянии, нынче либеральная отрицательная культура спешит замараться в другом: спешно устраиваются выставки типа “Осторожно, религия” в музее Сахарова, пишутся откровенно сатанинские стихи и рассказы, оккультные романы, снимаются богоборческие кинофильмы. Сейчас либеральная культура уже не с комму­нистами воюет, те уже не страшны, они как бы вписываются в нынешнюю политику, главный удар наносится по Православию. Как вы думаете, откуда столько воплей вокруг вполне безобидного учебника по “Основам право­славной культуры”? “Кружат бесы...” — как сказал наш классик Александр Пушкин.

С. Г.: Мне кажется, в либеральных художниках инстинктивно говорит тот, кому они продали свою душу. Они своим разумом понимают, что если душа народная вновь станет православной, у них исчезнет потребитель рыночной культуры. Они потеряют читателей и зрителей. Они потеряют и деньги, которым они служат. Восстановление “Основ православной культуры” в школе означает, что мы открываем плотину, которой сдерживались основы нашего духовного потенциала, нашего национального бытия. Как только эта плотина будет разбита, половодье народного русского самосознания запо­лонит всё культурное пространство, эрзац-культура будет смыта. Как чёрт шарахается от ладана, так наши либералы пугаются основ православной культуры.

В. Б.: Рыночное искусство способно существовать и без поддержки государства, но вся серьезная культура, национальная культура во всех странах мира нуждается в государственных дотациях. Как, в каких формах государство обязано помогать своей национальной культуре?

С. Г.: Оно обязано помогать культуре. Мы добились принятия закона о культуре, согласно которому 2 процента федерального и 6 процентов регио­нальных бюджетов должны направляться на поддержку народной культуры. Речь идет и о Домах культуры, и о финансировании нашего отечественного кинематографа, и об организации выставок, о поддержке издательских программ. Нынешняя власть игнорирует этот закон. Это одна из причин наших требований по вотуму недоверия правительству. Это правительство игно­рирует не только закон о культуре, оно игнорирует и закон об образо­вании, закон о здравоохранении, потому что якобы нет денег. Денег нет потому, что они уходят за границу, мы теряем половину бюджета из-за тех доходов, которые должны идти на нужды общества, в том числе на нужды культуры. Наша концепция альтернативного бюджета предполагает увели­чение ассигнований на культуру в четыре раза. Это можно было бы сделать уже в текущем году, если бы мы вернули государству доходы от сверхприбыли, которые идут за границу.

В. Б.: Может ли быть культура вне политики? Сегодня многие политики и художники начинают проповедовать аполитичное искусство, право худож­ника жить лишь своей частной жизнью и не интересоваться обществом и политикой. Я считаю, нет ни одного аполитичного мирового шедевра. Все великие творе­ния так или иначе связаны с той или иной идеологией, с реальной политикой страны, с политической жизнью народа. Ваше отношение к аполитичности искусства?

С. Г.: Есть известное высказывание, приписываемое Бисмарку: “Если вы не занимаетесь политикой, то политика займётся вами”. Нынешняя власть ведет сегодня такую культурную политику, которая как бы признает её беспомощность, безразличие, её коррумпированность.

В. Б.: Очевидно, наглядный пример этому — нынешняя зависимость культуры от коррумпированных премий. Чем сомнительнее деньги, тем больше их выделяется на премиальный культурный фонд. И не было, увы, пока еще ни одного либерального художника (другим нынче премии не выдают), который бы отказался от сверхкоррумпированной премии, если она весит десятки тысяч долларов. А сама Государственная премия — это уже коррупция государственной культуры, ибо она давно уже обслуживается узкой группой прикормленных людей. Ни одно значимое произведение последних лет не отмечено Государственной премией. Всё — лишь как подачки за услуги государству. За то же самое расстрельное письмо 42-х.

С. Г.: Культура — это жертва политики, хотя она же может быть генерато­ром политики. Если политика правильна, она с неизбежностью опирается на культуру. И тогда мастера культуры становятся важнейшей составной частью государственной власти, как бы далеки они сами от власти ни были. Власть должна исполнять законы и поддерживать развитие общества. А развитие общества задается культурными стереотипами. Культура задает те ориентиры, по которым определяет свою деятельность власть. Если власть безнравственна, то она осознанно уничтожает ориентиры, то есть осознанно уничтожает национальную культуру как крайне опасную для неё. Культура, основанная на русских национальных традициях, властью игнорируется и загоняется в культурное гетто. На простор выходят безнравственность, аморальность и рыночные ориентиры. Мы должны вновь соединить власть и культуру, политику и культуру, только тогда власть обретет нравственность.

B. Б.: У нас сейчас собираются реформировать образование. Когда в России последние десять лет я слышу слово “реформа”, понимаю: будут уничтожать. Реформа армии — уничтожают армию. Реформа науки — уничтожают науку. Реформа футбола — уничтожают футбол. Сейчас берутся за реформу школы. Вам не страшно?

С. Г.: К сожалению, такая угроза гибели национальной системы образования существует. Эта реформа — следствие беспомощности государ­ства в деле обеспечения каждого правом на получение полноценного образо­вания. Отличительная черта нашей системы образования — это всеобщность и надежность. Для этого требуется минимальное по мировым меркам финансирование, которое позволит учителю чувствовать себя на достойном уровне. Сочетание наших педагогических методик и нормальной зарплаты для работников образования и есть те минимальные условия, которые нужны для поддержания системы образования на мировом уровне. К сожалению, так называемая реформа образования под предлогом отсутствия средств рушит корневые методические принципы школы. Образование становится добровольным. Копируются худшие примеры западной модели образования, которые всегда были дифференцированы. Богатый имеет возможность обеспечить своим детям первоклассное образование, а бедные брошены на произвол судьбы. Всё это камуфлируется под добровольность образования. Хочешь учиться — учись, не хочешь — не учись. Те, кто хотят учиться, сталкиваются с проблемами финансирования, а бедные слои общества, сталкиваясь с трудностями жизни, сквозь пальцы смотрят на то, что их дети — неучи. Европа уже пришла к выводам о пагубности такого якобы добро­вольного образования. У нас же от системы всеобщего среднего образования на качественном уровне отказываются из-за того, что якобы нет денег. Я убежден, что без принудительного воспитания детей, заставляющего их получать современные качественные знания, не обойтись.

В.Б.: Принуждают же к занятиям и в музыкальной школе, и в спортшколе. И в языковых колледжах, и за большие деньги. И никто не вопит о насилии над детьми олигархов. А в современной всеобщей школе все вроде бы должно быть на добровольных началах. Шестилетки добровольно будут говорить, что он хочет — мороженое, кока-колу или занятия арифметикой. Так мы вырастим поколение дебилов. Что и требуется мировой закулисе...

С. Г.: Если детей предоставлять самим себе, то родители получат безграмотных наследников, те же родители, которые принуждают детей, будут иметь высокообразованных людей. А государство будто бы и не заинтере­совано в высокообразованном поколении.

B. Б. Насколько я понимаю, эта реформа приведет к смерти всех сельских школ. Там, где живут по два-три подростка, никто их теперь учить не будет. Значит, все сельские школы будут закрыты.

С. Г.: Безусловно. Переход к системе добровольно-коммерческого образования включает в себя нормативный принцип финансирования школ. Когда школы получают финансирование пропорционально количеству уче­ников, а не количеству предметов. Дескать, хорошие школы будут привлекать больше учеников, и они будут получать больше денег. На практике с нашей системой расселения людей, когда большинство населения привязано к месту жительства, поменять школу будет невозможно, особенно для сельских семей. Поэтому при нормативном принципе финансирования многие школы окажутся банкротами и вынуждены будут просто закрываться…

В. Б.: Как вы относитесь к сокращению и школьных и институтских программ по литературе и истории? Зачем нужны все эти новые мало кому понятные предметы, чуть ли не по парапсихологии, когда человек не будет знать ни родной истории, ни родной литературы? К примеру, недавняя огромная статья в “Независимой газете”  Фаины Гримберг. Она поражена, почему до сих пор в школе преподают, что “Тарас Бульба — патриот, отец, христианин...”, и вообще зачем нужны в школе русские классики?” Нет комментариев... Оказывается, “современных юношей и девушек отделяет от языка Пушкина и Льва Толстого более ста лет!..” — зачем их читать вообще? “Почему все без исключения дети обязаны осуществить для себя этот сложный процесс — чтение сочинений А. С. Пушкина? В конце концов, добронравию и основам морали можно учиться и у Джоан Ролинг, следя за приключениями Гарри Поттера!..” Вот они — вершины нынешней педагогической науки. Вот она — свободная олигархическая журналистика! Вам не хочется стать контрреволюционером после таких высказываний?

С. Г.: Происходит подрыв основ национального самосознания. Подмена менталитета. И осознанное же оглупление большинства подростков. Ибо для своих-то отпрысков в дорогущих колледжах эти же новаторы требуют чуть ли не введения латыни. А наше правительство и Министерство образования напрочь лишены хоть какой-то политической воли. Не способны защитить проверенную классическую систему хотя бы в рамках имеющихся у них финансовых возможностей. Ведь за все эти сомнительные нововведения надо ещё и деньги платить из государственного кармана.

В. Б.: Не пожалели же за еще один “Черный квадрат” Малевича выложить более миллиона долларов, не постеснялись назначить Виктора Ерофеева официальным представителем правительства на Франкфуртской книжной ярмарке. И пригласили за государственный счет более ста литераторов самых радикальных и разрушительных взглядов, из нашего основного Союза писателей России там только один человек — Леонид Бородин. Вот и вся демократия. Вот и в школы навязывают тех же Викторов Ерофеевых с их матом и издевками в адрес России. Чему научит эта школа?

С. Г.: Они утверждают, что будут учить общению детей в современном мире, а это важнее знаний. Подготовить неких животных, приспособленных к существованию в нынешней социально-экономической среде. Школа — это производство гуманоидов, ориентирующихся в современной жизни, но не понимающих смысла самой жизни — это визитная карточка западной массовой системы образования. Она навязывается сегодня нам. Мы должны всемерно сопротивляться и сохранить лучшие традиции русской школы. Мы должны заставить всех детей получить образование. Не допустить превра­щения воспитательной системы образования в подготовку человекообразных животных. Знающих, где купить “сникерс”, но не знающих, для чего они живут на белом свете. Сочетание гуманитарного образования и естественного было всегда присуще нашей школе и в дореволюционные, и в советские времена.

В. Б.: Поговорим и о русском факторе. Есть армянские школы, украинские школы, еврейские школы, исламские школы, должна же быть в России и русская школа с углубленным преподаванием русского языка и литературы, русской истории, основ православной культуры. Или такие школы возможны только в эмиграции, где-нибудь в Австралии или же в Нью-Джерси в США?

С. Г.: Я считаю, что всякая школа в нашей стране должна быть русской. Каждый ребенок, независимо от национальности, должен понимать русскую культуру, которая поможет ему обрести уверенность в своем будущем в России. Любую национальную школу, будь то армянская, еврейская или татарская, мы должны обеспечивать всем необходимым набором методи­ческих материалов для должного изучения русской культуры. Вреда не будет. Мы все — граждане России. Русская культура является государство­образую­щей культурой. А русский народ — государствообразующим народом. Если мы хотим сохранить Россию, мы должны дать каждому из наших граждан вникнуть, врасти в русскую культуру с её великой миссией. Поэтому все школы в нашей стране должны быть изначально русскими, а потом уже специализироваться по своим профилям и национальностям. Это не означает подавления других национальных культур, других религий. Но традиционные культуры народов, живущих в нашей стране, все связаны с русской культурой. В период расцвета русской культуры мы наблюдали и расцвет всех других братских национальных культур. Взаимообогащение, тесное взаимодействие с культурами национальных меньшинств рождает новые шедевры.

В. Б.: У нас сейчас много говорят о правах человека, о приоритете общечеловеческих ценностей. Но есть же национальные русские святыни, которые невозможно попирать никому. Не попирают же евреи свой холокост, заставляют уважать свою трагедию весь мир, но у русских было немало своих трагедий, и не меньших, немало своих подвигов, от поля Куликова до сражений в Великой Отечественной войне. Представьте, если бы свой Войнович написал на тему холокоста своего Чонкина, стал бы он уважаемым писателем в Израиле? Русофобия сродни антисемитизму. He пора ли поставить ей заслон? Так же как за издевку над холокостом, за издевку над Православием те же участники выставки “Осторожно, религия” должны получить свой тюремный срок. Может ли существовать двойная мораль для разных народов, для разных религий?

С. Г.: Я должен сказать: тезис о том, что права человека выше прав народа, нам навязан искусственно, в ущерб и народу, и человеку. Ни одна суверенная страна в мире так вопрос не ставит. Если интересы нации требуют ущемления прав личности в той же Америке или в том же Израиле, любая суверенная, уважающая себя нация на это идёт. С точки зрения даже нашего обывателя, то, что произошло в Америке после 11 сентября, можно назвать формированием полицейского государства. При самом уважительном и религиозном отношении к правам человека, которые привиты в американской политической культуре, они с лёгкостью пошли на ущемление прав человека там, где это касается национальной безопасности и выживания всей нации. Сохранение нации и её развитие неизбежно требуют приоритета общена­циональных прав над частными правами. Во многих конституциях самых уважаемых стран этот принцип зафиксирован. Не будем сбивать себя с толку мифами о правах человека. Они могут реализовываться только тогда, когда обеспечены права для развития всего народа. Помните слова  замечательного поэта Владимира Соколова:

 

Я устал от XX века,

От его окровавленных рек.

И не надо мне прав человека,

Я давно уже не человек...

 

Сначала надо дать возможность, и экономическую, и политическую, каждому из нас гордо ощутить себя человеком. Иначе мы будем заложниками хулиганов, преступников и мародеров, которые будут считать, что их личные интересы важнее интересов общества, и мы ничего с этим сделать не сможем. Вот пример: хищения цветных металлов повлекли за собой смерть уже сотен людей, в основном подростков, которые погибли, срезая электропровода. Надо в интересах нации ввести госмонополию на оборот цветных металлов, запретить частным лавочникам принимать лом цветных металлов — проблема легко решаема. Нет, нам говорят в администрации президента: интересы частной личности, даже скупающей краденый лом металлов, выше, чем кровь убитых людей. Интересы жуликов выше интересов общества. На самом деле, если права нации соблюдаются, то и интересы личности реализуются, а если нет, то мы становимся заложниками наглых криминальных структур. Для 99 про­центов населения приоритет национальных прав над частными интере­сами личности будет означать признание их личных прав по существу.

B. Б.: Татьяна Глушкова писала уже после развала России: “И был весь мир провинцией России, /Теперь она — провинция его”. Мы — имперская нация или нет? Сможем ли мы существовать, как какая-нибудь уютная Бельгия или Швеция, на лоскутке державы? Или же скорее исчезнем вовсе, так и не став региональным народом?

С. Г.: Безусловно, русская культура — это мировая культура. Мы можем сохранить идентичность, только развиваясь как имперская нация, которая показывает всему миру пример общественного устройства. Не случайно вся идеология Российского государства всегда носила глобальный характер. Будь то идея, что Москва — Третий Рим, будь то идея построения коммунизма. Русский народ в силу своей особой исторической миссии взваливал на себя ответственность за все человечество. Это настолько глубинная основа нашей культуры, что отказ от неё разрушит и нашу национальную идентичность.

В. Б.: За что вы любите свою родину?

С. Г.: За все, что она мне дала. Я не мыслю себе существования без России. Могу сказать, что за границей больше трех дней я находиться спо­койно не могу. Меня тянет назад.

В. Б.: Вы себя считаете консерватором в области культуры и морали?

С. Г.: Традиции в обществе должны соблюдаться, ломать их не нужно, мы должны сохранять вековую мудрость общества, накопленную поколениями русских людей, для того чтобы правильно ориентироваться и в настоящем, и в будущем. Новаторство и консерватизм никогда не противоречат друг другу. Новаторство в сочетании с традициями сегодня крайне необходимо всему обществу. Одно дополняет другое. Я — новатор, опирающийся на традицию.