Ксения Мяло

 

ВОЗВРАЩЕНИЕ АФГАНИСТАНА,

ИЛИ ЧТО СУЛИТ РОССИИ

НОВАЯ АМЕРИКАНСКАЯ ВОЙНА

 

Песчаная буря “афганец”,

Зачем над броней завываешь?

Кружит горизонтом, пугает

Печальная буря “афганец”...

Из песен ветеранов войны

в Афганистане

 

После самолетных атак на Нью-Йоркский торговый центр и Пентагон в течение едва ли не целой недели с экранов нашего ТВ не сходили кадры ликования палестинцев, в большинстве своем детей и подростков, — и со значением подчеркивалось, что и в Ираке не слишком горевали. Простенький, а главное, вполне согласный с незамедлительно, еще до начала какого-либо расследования, озвученной версией официального Вашингтона сюжет не заставил себя долго ждать: ясно, кто виноват. Пропагандистская машина российских СМИ заработала с утраченной было энергией, а тем временем набирала ход колесница грандиозной военно-политической игры. И менее чем за месяц Россия оказалась так глубоко втянутой в нее, что превратилась в зону повышенного риска — на мой взгляд, большего, нежели Европа или США, быстро сумевшие направить развитие событий вокруг проблемы “борьбы с международным терроризмом” вообще и, конкретнее, Афганистана в столь излюбленную ими колею загребания жара чужими руками. Уже сегодня бремя издержек нового витка американской “Большой Игры”, которое берет на себя РФ, рискует оказаться непосильным для нее, а ведь это только начало.

 

* * *

Скорость, с какой администрация США превратила теракты 11 сентября в casus belli, т. е. повод для объявления войны, просто ошеломляет. Еще не успела осесть пыль над развалинами и остыть пепел, как госсекретарь США Колин Пауэлл сделал заявление, по сути, являющееся сжатым изложением уже хорошо и, стало быть, до событий проработанной доктрины большой войны — “первой войны XXI века”, по определению президента Буша. “Мы сразу же, — заявил Пауэлл, — должны дать такой ответ, какой последовал бы в случае ведения реальной войны. Дело вряд ли ограничится одним-единственным контрударом против одного конкретного человека, но выльется в продолжительный конфликт, и сражение будет вестись на многих фронтах”.

Впрочем, любому, кто способен сколько-нибудь независимо и связно мыслить, ясно, что не для поимки “одного конкретного человека”, будь он даже Усама бен Ладен, формируются коалиции, задействуются флоты, стратегическая авиация и как-то уже вполне буднично рассматривается вопрос о “нанесении ядерного удара малой мощности”. А ведь нанести такой удар предлагается в непосредственной близости от границ вовлекаемого в водоворот непредсказуемых событий и поставленного на грань острого внутреннего конфликта тоже обладающего оружием Пакистана. Иными словами, раскачивается огромный регион с миллиардным населением, нестабильность подтягивается к границам ядерных держав Индии и Китая — и все для того, чтобы обезвредить одного человека? Нет, здесь речь о другом — о системе давно намеченных мегацелей, приступить к реализации которых позволили события 11 августа — кто бы ни стоял за ними. Охота на бен Ладена — лишь пусковой механизм всего процесса. А о том, что за самолетными атаками, с высокой степенью вероятности, стояли вовсе не те, на кого тут же, фабрикуя смехотворные улики, указала официальная американская версия, немедленно поддержанная Россией, открыто говорят лица, достаточно авторитетные и в самих США.

Так, по мнению политолога и экономиста Линдона Ларуша, “операцию 11 сентября, столь тщательно продуманную и осуществленную, не мог провести никто за пределами Соединенных Штатов — на сегодня такой внешней силы просто нет”.

Однако времени на осмысление случившегося обществу просто не было оставлено, и едва ли не решающую роль на этом первом и важнейшем этапе сыграло циничное манипулирование неизбежными в подобных случаях человеческими чувствами ужаса и сострадания. К нашему стыду и несчастью, в нагнетание этой вакханалии сострадания, под прикрытием которой в потенциальный американский ТВД превращается весь земной шар, огромный вклад внесла Россия — прежде всего, официальная Россия. Разумеется, протокольные соболезнования должны были быть выражены (хотя США никогда не баловали нас и таковыми). Но оскорбительный для страны, реакция немалой части которой резко расходилась с официальной, государственной траур — траур, не объявлявшийся ни в дни натовских бомбардировок Белграда, ни даже в дни трагедии Буденновска? Но вставание депутатов в Госдуме спустя уже почти месяц после событий? Но непрерывный Манхэттен, американская скорбь и американская жажда мести на государственном телеканале? Это уже нечто другое. Это соучастие в американской игре, позволяющей США перейти к очередному этапу осуществления своей давней мечты: стать, по определению американского политолога Артура Шлезингера-младшего, “предназначенными человечеству судьей, присяжными заседателями и исполнителем приговора в одном лице”.

К сожалению, свой вклад в создание атмосферы избыточной солидарности с Америкой внесла и Русская православная церковь, прямо заявившая о своей поддержке права США на “удары возмездия”. Случай, похоже, беспрецедентный в русской истории, и умолчать об этом перед лицом новой реальности было бы просто безнравственно: каждый должен нести свою долю ответственности за то, что случится с Россией.

Уже тогда, когда из уст весьма авторитетных людей прозвучало слово “провокация”, когда США, открыто попирая все нормы международного и даже обычного уголовного права, начали формировать черный список стран — “пособниц терроризма” (притом без предъявления хоть какого-либо подобия доказательств), когда к границам Афганистана потянулись сотни тысяч людей, бегущих от американских “ударов возмездия”, председатель отдела внешних церковных связей (ОВЦС) Московской патриархии митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл заявил, сославшись притом на Евангелие, что “ответы США, конечно, будут, и они должны быть (!), поскольку с христианской точки зрения зло должно быть наказано”.

Тем самым заранее исключалась даже мысль о том, что гнездовье зла может ведь располагаться и в самой Америке; выводился за скобки и вопрос о том, имеют ли аналогичное право на такие же “ответы” те, кому США причинили зло задолго до событий 11 сентября 2001 года. В сущности, Америке выдавался патент на безгрешность, и выражалась солидарность с нехитрой историософией Джорджа Буша, сразу же заявившего, что грядущая война будет войной добра со злом. Разумеется, носительницей первого ныне, и присно, и во веки веков предстает Америка.

Похоже, с этим согласен и митрополит Солнечногорский Сергий, который после панихиды, в день сороковин погибших при терактах 11 сентября отслуженной им в храме Христа Спасителя (что само по себе достойно удивления — помнится, таковые не служились ни по жертвам американских бомбардировок в Югославии, ни даже по погибшим в Буденновске), обратился к пастве с весьма своеобразной речью. В ней он поведал, в частности, что американский народ “носит в себе элементы святости”, а наш долг — оказать моральную поддержку этому, стало быть, новому народу-богоносцу — столь, по словам митрополита, “доверчивому, искреннему” и беззащитному: ведь “он не знал войны”.

Впрочем, и Патриарх Алексий II (что не преминул упомянуть митрополит Кирилл) в первые же часы после самолетных атак отправил президенту США телеграмму не просто соболезнования, но солидарности, присовокупив свое благословение: “В этот трагический час мы с вами — с Америкой и ее народом. И да пребудет на вас милость Божия”.

В сочетании с заявлением Буша: “В борьбе добра и зла Бог на стороне добра” (с чем, разумеется, вряд ли бы можно было спорить, если бы заведомо не предполагалось, что добро, а стало быть, и Бог на стороне Америки) — такая солидарность и такое благословение приобретали совершенно особое звучание.

И уже после предъявленного Джорджем Бушем 20 сентября грубого ультиматума всему человечеству: вы или с нами — или с террористами, Патриарх Алексий II, прибыв в Ереван, также заявил о праве США на удары возмездия, сопроводив, правда, свои слова рассуждениями о “точечных ударах”. Но ведь уже весь имеющийся опыт военных действий последнего десятилетия превратил само это словосочетание едва ли не в фарсовое; к тому же спустя едва лишь два дня после событий 11 сентября ответственный сотрудник штаб-квартиры НАТО пообещал: “Вы не представляете ясно, какой мощности будет удар...” А многоопытный Хавьер Солана, бывший генсек НАТО, ныне верховный представитель ЕС по вопросам международной политики и безопасности, вовсе не пытаясь золотить пилюлю, заявил менее чем через месяц после 11 сентября: “Я свыкся (!) с мыслью о жертвах среди мирного населения в случае военного удара по Афганистану”. И меланхолически добавил: “Мне знакомы чувства “неизбежных ужасов” по военной операции в Косово весной 1999 года”.

Солана, конечно, лицемерит: мы прекрасно помним, что ни тени сожаления или скорби не было в его поведении в те дни, когда Югославию терзали едва ли не круглосуточными бомбардировками. А в США, как и всегда в тех случаях, когда Америка имеет дело с неизмеримо более слабым, чем она, противником, царила тогда атмосфера почти уголовного ликования. Классическим же образцом подобного ликования до сих пор остаются сцены встречи американских войск, возвращающихся домой после войны в Заливе в 1991 году. Пусть же хоть раз повторят эти кадры те, кто сегодня так охотно демонстрирует пляшущих от радости палестинских подростков, которых одна из слушательниц ежевоскресной программы А. Бовина предложила вообще не считать людьми, за что ведущий мягко попенял ей: мол, это же дети, их так воспитали мамы-папы. Ну, а в том, что последние не являются людьми, видимо, сомнений нет и у него*. Так не худо бы вглядеться вновь в лица тех, кому сегодня даже Русская православная церковь считает возможным вручать права верховного мстителя. Какая возбужденно-ликующая толпа, какое упоение своей силой, какой экстаз безнаказанности любого своего, даже самого преступного действия! А ведь речь шла о растерзании Ирака — страны, и пальцем не тронувшей Америку. И хотя тогда никто еще за пределами самой Америки не пошел так далеко, чтобы обосновать ее религиозное право на применение силы везде, где она сочтет это целесообразным для себя, именно война в Заливе стала первым крупным шагом к нынешнему богохульному “безграничному правосудию” в масштабах всей планеты. Ибо она оказалась первой в XX веке войной, развязанной сверхдержавой при отсутствии сколько-нибудь соизмеримого соперника.

СССР, хотя формально и продолжал существовать, не только не использовал своих возможностей для того, чтобы осадить США, но и реально способствовал расширению сферы влияния своего былого противника и обретению войной совершенно нового качества. А формальная опора на ООН и СБ показала, что с концом “Ялты и Потсдама” началась неизбежная эволюция этих международных организаций, отражавших структуру и баланс сил, сложившихся после Второй мировой войны, и с изменением этого баланса неотвратимо меняющих свои функции.

Прежде всего по этим своим характеристикам, а не только по числу вовлеченных в конфликт стран, произведенным разрушениям и числу жертв война эта и заслуживает данного ей этого определения субмировой. Ведь после принятия резолюции ООН о разделе Палестины в этом регионе уже состоялось несколько арабо-израильских войн, а ливанский кризис и ирако-иранская война, именуемая иногда первой войной в Заливе, по числу жертв и длительности превзошла каждую из арабо-израильских войн. В иных условиях, т. е. при сохранении СССР как сверхдержавы, вторая война в Заливе, несомненно, осталась бы просто ирако-кувейтской, т. е. локальной войной и не приобрела бы черты войны миров, которые столь впечатляющим образом зафиксировал в своем дневнике, найденном в окопе на окраине Кувейт-сити, безвестный иракский солдат. “На второй день наземной войны бои и налеты тяжелых бомбардировщиков интенсивно продолжались в небывалых масштабах. Они применили все силы техники: самолеты, танки, артиллерию, бронемашины, ракеты дальнего действия (long range missiles) и все разновидности наступательных и оборонительных вооружений, которые ранее были разработаны в Европе и повсюду в мире для использования их армиями коалиции в Третьей мировой войне с Восточным блоком (курсив мой. — К. М. )... Да погибнет Запад! Да погибнут и трусы, которые объединились с ним” (A Diary of an Iraqi Soldier”. Center for Research and Studies on Kuwait, 1994, р. 20).

Парадоксальным образом эту интуитивную догадку сброшенного в бездну отчаяния рядового разгромленной армии подтверждает холодный анализ одного из американских генштабистов: “Мы всего лишь применили военную доктрину, разработанную для войны с советскими вооруженными силами. На протяжении всей своей карьеры я готовился к этой войне, и разница заключалась лишь в том, что изменилась территория. Мы готовились сражаться в Европе” (Eric Laurent. Guerre du Golfe. Les secrets de la Maison Blanche, t. II, Olivier Orban, 1991, p. 338).

 

* * *

То, что цели США вовсе не состояли в урегулировании конфликта, уже в начале 1991 года было совершенно очевидно. Об этом говорили как практическое их неучастие во всех попытках найти мирное решение, так и, в особенности, масштабы направленной в зону Залива армады — самой крупной со времен войны во Вьетнаме. А это могло означать одно: что грядущую операцию США и их союзники изначально моделировали как призванную решать глобальные проблемы, как это было и во Вьетнаме. С той лишь разницей, что если тогда речь шла о противостоянии “мировому коммунизму” и СССР как его персонификации, то теперь, ввиду явного ухода СССР (и России) с арены мировой истории как соперничающего центра силы, на передний план выдвигалась иная задача: овладения высвобождающимися сферами влияния (а там и — поэтапно — частями самого советского наследства) и придания новых функций международным организациям, прежде всего ООН и СБ, с целью превращения их во вспомогательные инструменты регулирования в желаемом направлении энергоресурсных потоков и обслуживания глобальных проектов США, возникающих в новых условиях.

Кстати, о том, что цели войны вовсе не состояли в разгроме “чудовища” Саддама Хусейна, достаточно откровенно пишет и представитель династии Саудидов, принц Халед ибн Султан ибн Абд Аль-Азиз, в 1990—1991 гг. занимавший пост командующего Объединенными вооруженными силами и театром военных действий (разделяя эти функции с Норманом Шварцкопфом) и считающийся одним из архитекторов победы сил Коалиции: “Откровенно говоря, победа над Саддамом не была главной задачей, поставленной перед нами кризисом. Учитывая огромную мощь Коалиции, это было легко сделать. Эта война явилась одной из немногих в истории, когда мы были абсолютно уверены в исходе еще до ее начала. (Мне любопытно было узнать, что книга, посвященная войне в Заливе, написанная группой американских офицеров и изданная канцелярией начальника штаба армии США, называлась “Верная победа”).

На мой взгляд, главное, что требовалось доказать, — ведь на наш провал именно в этом и рассчитывал Саддам, — это возможность обеспечения слаженной работы всех членов Коалиции без трений и раздоров...” (Генерал Халед ибн Султан. Воин пустыни. М., 1996, с. 254. — Курсив мой. — К. М. ). Иными словами, главным фактором и следует считать, впервые со времен окончания Второй мировой войны, возвращение на авансцену самого феномена Коалиции, причем на сей раз не имеющей хоть приблизительно равного соперника и, через ООН и СБ, получившей некие псевдосакральные полномочия на вершение “правосудия” и осуществление селекции в масштабах планеты. Со времен Древнего Рима и классической Pax Pomana человечество еще не сталкивалось ни с чем подобным, а прецеденты Наполеона и Гитлера предстают на этом фоне лишь весьма приблизительными набросками.

Эту специфику войны в Заливе, которая в нашей историографии до сих пор остается как-то в тени, генерал Халед настойчиво подчеркивает и в эпилоге своей книги, где с большой настойчивостью отстаивает ее уникальность, несводимость к каким-либо аналогам: “...Война в Заливе, — пишет он, — представляла явление уникальное. Она совсем не походила на конфликты, сотрясавшие наш регион и прилегающие районы за последние десятилетия... Кризис в Заливе не был похож ни на классические, ведущиеся в традиционной форме, войны между государствами, ни на национально-освободительные войны, ни на борьбу на этнической или религиозной почве, ни на конфликты малой интенсивности, опустошившие многие части “третьего мира”.

Война в Заливе представляла собой нечто совсем иное. На стороне Коалиции главным действующим лицом была сверхдержава (курсив мой. — К. М. ) и были задействованы новейшие технические средства — спутники, самолеты “Стелс”, крылатые ракеты, запускаемые с подводных лодок, — т. е. системы, оперировать которыми могла лишь сверхдержава. На другой стороне находился абсолютный диктатор, правитель относительно небольшой страны “третьего мира”, обладавший благодаря предшествующей войне с Ираном неоправданно большой — хотя и не слишком современной — военной машиной, которую он использовал для совершения опрометчивого акта агрессии...” (там же, стр. 439).

Эту, вторую, часть пассажа, можно оставить без комментариев, ввиду ее очевидной банальности и стереотипности портрета Хусейна. А вот указание на сверхдержаву как главное действующее лицо всей коллизии исключительно важно. Да, именно война в Заливе — в той форме, которую она приняла и которая стала возможна только вследствие капитуляции СССР — позволила США сделать первый и важнейший шаг к разворачиванию проекта пирамидальной глобализации, с единственной сверхдержавой на вершине этой пирамиды как генератором и координатором всего процесса.

А то, как именно собиралась отныне действовать “единственная сверхдержава”, прекрасно характеризует один эпизод, относящийся к самому началу войны.

После первой ночи бомбардировок один из журналистов на пресс-конференции офицеров Коалиции в Саудовской Аравии спросил офицера, ведущего брифинг: “Участвовали ли В-52 в бомбардировках? — Офицер ответил утвердительно, вызвав ужас у журналиста: — Но не думаете ли вы, что это несоизмеримо? Это как если бы хотели убить комара с помощью молотка. — На что офицер ответил, широко улыбаясь: — Но ведь это исключительно приятно — убить комара”. (Eric Laurent, соч. цит., с. 209—210.)

Разумеется, этот хорошо информированный офицер сам не верил в мощно нагнетаемый всеми СМИ Коалиции миф о чудовище, у которого уже “на низком старте” стоит химическое и бактериологическое оружие, и только мощные удары героических американских ВВС и т. д. и т. п. Никто из лазутчиков Коалиции, засланных накануне решающего дня в расположение иракских войск, не смог подтвердить наличие такового, и ее командование было совершенно уверено в том, что подобная опасность войскам не угрожает. И тем не менее ужасающий удар был нанесен: 150 ракет “Томагавк” были выпущены в первую же ночь с линкора “Висконсин” и других американских судов, вошедших в Залив, а затем последовали страшные налеты бомбардировщиков В-52, имевших самую мрачную и дурную славу со времен войны во Вьетнаме. Во Вьетнаме же была опробована тактика “Arclight” (“Электросварка”), по которой действовали В-52 и здесь, в Ираке. Суть ее состояла в том, что, летя на высоте 35 тысяч футов, экипажи их абсолютно синхронно выпускали бомбы (30 тонн на каждом борту), что вызывало на земле эффект всеуничтожающего огня и создавало полную иллюзию ядерного взрыва — за вычетом радиации.

Генерал Халед приводит такие данные: за первый час войны произошло 200 налетов, за первый день — 900, за первую неделю — 4000. Разумеется, генерал Халед прав, когда пишет, что Саддам готовился к длительной сухопутной войне, а не к “самой ужасной воздушной кампании, которую мир когда-либо видел”. Но кто вообще мог быть готов к ней — за исключением второй сверхдержавы, которая теперь уходила в небытие?

А одновременно с разворачиванием “самой ужасной воздушной кампании” по каналам СМИ тиражировался образ сверхэффективной, но “гуманной” мощи Запада, удары которой, в силу технологических достижений, наносятся по точно обозначенным целям и, поражая объекты, не трогают субъектов, т. е. людей.

“Война третьего типа”, “война кнопок”, “война космической эры” и прочее в том же роде — все эти определения появились именно после войны в Заливе и применительно к ней. Но каково было соотношение реальности и пропагандистских клише?

Один из ведущих военных экспертов США скажет позже: “Совершенно необходимо было сделать так, чтобы этот конфликт стал первым, в котором каждый день считали бы не трупы, как это было во Вьетнаме, но лишь самолеты, танки, артиллерийские установки”. Разумеется, речь шла прежде всего о том, что американцы должны видеть не трупы американских солдат, но лишь победоносно наступающую технику — что, в общем, было не так трудно сделать при подавляющем превосходстве в бесконтактных вооружениях и при полностью разрушенных ПВО противника.

Однако не были забыты и те, кого могли заботить также и трупы со стороны этого самого противника, в особенности жертвы среди гражданского населения страны, не совершившей никакого акта агрессии против ни одной из западных стран Коалиции, хотя именно эти страны обрушивали на нее всю технологическую мощь, монополистами которой являлись.

Правила поведения для прессы были разработаны лично тогдашним министром обороны США Ричардом Чейни и начальником Комитета Объединенных штабов Колином Пауэллом, и их без преувеличения можно назвать драконовскими. Каждый текст и каждая отснятая пленка подлежали строжайшей цензуре, а право на информационное освещение операции давалось лишь узкому кругу тщательно отобранных журналистов. Но и они лишь очень редко получали возможность краткого посещения военных баз и позиций, причем всегда в строжайшем сопровождении. Разумеется, журналисты бурно протестовали против подобных ограничений “гласности”, но их протесты оставляли совершенно равнодушными официальных лиц, озабоченных, как позже скажет один из военных, исключительно “сохранением тотального и постоянного контроля над ходом войны”.

Именно военные, а не журналисты создавали тот образ “войны будущего века”, который журналисты лишь тиражировали по всемирным СМИ. Для создания такой fiction, в духе “Звездных войн”, большая часть американских бомбардировщиков была оснащена кинокамерами, и в ходе ежедневных пресс-конференций журналистам непрерывно демонстрировали якобы точнейшие попадания в цель, что должно было укреплять в обществе иллюзию технологического совершенства, несовместимого с массовой гибелью людей, особенно среди гражданского населения.

Зловещим исключением были В-52: кассеты с них вообще не демонстрировались, ибо, как сказал в доверительной беседе с одним из экспертов некий представитель объединенного командования, “эти бомбардировщики целятся в людей, а не в сооружения”.

По оценке Пентагона, более 100 тысяч иракских солдат было убито и ранено именно вследствие налетов В-52. Цифру в 100 тысяч погибших назвал и Норман Шварцкопф на одной из пресс-конференций по окончании войны в Заливе, однако многие эксперты считают, что погибших со стороны Ирака было гораздо больше, притом большие жертвы были среди гражданского населения. Генерал Галуа говорит даже о полумиллионе человек, и цифры того же порядка называла французская организация “SOS-расизм” еще до формального окончания войны.

Во всяком случае, количество бомб, сброшенных на Ирак, поражает воображение: ведь по данным, которые привел уже в январе 2000 года в иракском еженедельнике “Аз-Завра” руководитель гражданской обороны Ирака генерал Касем аш-Шамри, количество неразорвавшихся бомб и иных взрывных устройств, сброшенных на Багдад и другие города страны, превышает 372 тысячи. Однако же и те, что разорвались, т. е. подавляющая часть, метались далеко не с такой компьютерной точностью, как это подавалось на пресс-конференциях в ходе войны. Сегодня картина предстает иной.

На протяжении 43 дней Ирак подвергался бомбардировкам, не имевшим прецедента в истории, но в ходе этих бомбардировок бомбы с лазерным наведением и другие высокотехнологические средства составляли всего лишь 7% от общего числа бомб, сброшенных на иракские цели, — т. е. 6520 тонн из общего количества 88500 тонн. Эти данные Эрик Лоран приводит в своей книге “Секреты Белого дома”, ссылаясь на конфиденциальные источники в Пентагоне. Согласно тем же источникам, 81980 тонн “классических”, т. е. неуправляемых бомб имели точность попадания примерно 25%.

Другие цифры еще более ошеломительны. Тогда как высокоточное оружие поразило цели в 90% случаев, 70% обычных бомб, сброшенных на Ирак и Кувейт американскими самолетами, в цель не попали. Вот что стоит за понятием “точечные удары”, которым, к сожалению, воспользовался Алексий II.

Так стоит ли удивляться после этого, что специальная комиссия ООН, оценивая состояние Ирака после войны, пришла к выводу: в результате бомбардировок, обстрелов, наземных сражений Ирак находится в состоянии, близком к “апокалипсическому”, и отброшен в “доиндустриальную эпоху”.

Не следует думать, однако, что такое разрушение потенциала развития страны, ставшей первой — но отнюдь не последней — жертвой карательных акций безнаказанно действующей сверхдержавы, явилось следствием лишь случайных попаданий. Случайно не могли быть разрушены не только все мосты, автомобильные и железнодорожные трассы, но и все электростанции, вследствие чего перестали работать системы водоснабжения и канализации, а страна оказалась под угрозой парализации всей жизнедеятельности.

Здесь скорее можно говорить о новом типе военного воздействия, а именно: об обеспеченной как техническим превосходством, так и полной правовой и нравственной бесконтрольностью возможности манипулировать историческим временем, искусственно моделируя те цивилизационные разрывы, которые существовали между белыми и “туземцами” в эпоху первого колониального раздела мира. Выражение “вбомбить в каменный век” как раз и родилось после войны в Заливе, и это вовсе не метафора.

К 43-му дню войны, когда последовало прекращение огня, стало совершенно ясно, что Коалиция может действительно выполнить подобную угрозу, поставив страну и ее армию в положение едва ли не более беспомощное, нежели туземцев эпохи колониальных завоеваний: те, по крайней мере, оставались в привычной для себя среде обитания. Генерал Халед зафиксировал это, даже будучи союзником сверхдержавы, — так что же говорить о ее жертве? Саудовский принц пишет: “для военных вроде меня этот кризис имел еще один аспект — открыл глаза на произошедшие революционные изменения в области методов ведения современной войны, ярко высветил расширяющуюся пропасть, отделяющую наши возможности от возможностей развитых стран (курсив мой. — К. М. ), несмотря на усилия с нашей стороны дотянуться до их уровня”.

И далее: “С сугубо военной точки зрения самая большая ошибка Саддама состояла в том, что он не учел огромного разрыва между возможностями его армии и изощренными новейшими видами вооружений, имеющихся у сверхдержавы”.

Думается, дело обстояло сложнее. Разумеется, Саддам понимал эту разницу, но, видимо, не предполагал, что сверхдержава (возможно, не предполагал также, что она останется одна, и что исчезнет возможность лавирования между великими, отмечавшая весь послевоенный период) не только безнаказанно, но даже при поддержке и одобрении как ООН, так и другой, теперь уже бывшей, сверхдержавы применит свою многократно превосходящую мощь против одной из стран Третьего мира. В этом-то, а отнюдь не в “дурном” поведении Саддама Хусейна заключалась абсолютная новизна ситуации. США жаждали продемонстрировать миру как набранную в 80-е годы военную мощь (это констатирует и сам Халед), так и волю к господству. А потому, не будь Саддама, нашелся бы какой-нибудь другой повод как для подобной демонстрации, так и, в особенности, для перехода к утверждению того нового мирового порядка, о котором — как о главной цели США — Дж. Буш объявил именно после войны в Заливе.

Этой же главной цели установления нового мирового порядка, упраздняющего все ранее существовавшие понятия и нормы международного права, должен был служить и странный способ окончания войны в Заливе, без каких-либо общепринятых формальных процедур, что поставило в тупик даже арабских союзников США. Генерал Халед четыре года спустя в своей книге признался: “Как-то удивительно аморфно и неопределенно закончили мы эту войну”. Однако именно сама такая аморфность финала становилась мощным инструментом дальнейшего разрыхления всей сложившейся после Второй мировой войны системы международных норм и сколь угодно долгого, хотя юридически никак не оформленного вмешательства в дела региона. Вмешательства даже и военного: регулярные бомбардировки Ирака стали рутиной, на которую уже никто не обращает внимания.

Одновременно заработала машина экономических санкций — чудовищный инструмент наказания целых народов, именно с распадом СССР вошедший в широкое употребление. Летом 2000 года исполнилось 10 лет со дня введения санкций ООН в отношении Ирака, и вот как описывает их итоги доклад “Ирак: десять лет санкций”, подготовленный сотрудниками Международного Комитета Красного Креста (МККК): “Вследствие постоянного ухудшения жизненных условий, инфляции и низкой заработной платы... повседневная жизнь здесь — это бесконечная борьба за выживание, тогда как нехватка еды, лекарств и питьевой воды угрожает самому существованию 22 миллионов иракцев”.

А ведь до войны в Заливе Ирак был технологически весьма развитой страной арабского Востока, производил хорошее медицинское оборудование и многое другое. Сегодня же в стране распространяются болезни, свойственные слаборазвитым странам (дистрофия, дифтерит, холера и т. д.), а поскольку в ней, по сути, рухнули все современные инфраструктуры, Ирак продолжает скользить по спирали погружения в недоразвитие. Наконец, как-то удивительно быстро забылось, что во время войны в Заливе применялись заряды со слабообогащенным ураном, и сегодня дети здесь продолжают умирать от лейкемии. Признают ли наши православные иерархи, поспешившие религиозно обосновать американские удары возмездия (а одной из их потенциальных мишеней ряд экспертов называет Ирак), что родители этих детей тоже имеют право на возмездие?

В Косове, где было сброшено 40 тысяч боеголовок с обедненным ураном, лишь получила дальнейшее развитие тенденция, отчетливо заявившая о себе уже во время войны в Заливе, да и сами балканские войны последнего десятилетия ХХ века были способом дальнейшей отработки той войны нового типа, первым опытным полигоном которой в 1991 году стал Ирак, и в театр которой, спустя десять лет, рискует превратиться вся планета.

 

* * *

Сегодня у всех на памяти Косово весны-лета 1999 года, но реально первое масштабное использование военной силы НАТО произошло четырьмя годами раньше, в Боснии. Бомбардировки сербов начались 30 августа в 2 часа пополуночи, и по подсчетам экспертов, за всю Вторую мировую войну немцы не сделали столько самолето-вылетов по Югославии, сколько за короткий срок сделали натовцы: генерал Младич называет цифру 3200 за 15 дней, журнал “Сербия” говорит о 5515 атаках с воздуха. Газета “Нойес Дойчланд” писала в те дни: “Война в Боснии мало-помалу обретает очертания, которые так любят американцы: четко очерченный образ врага, возможность стрелять, не подвергаясь в то же время ответным ударам, показывать миру превосходство собственного оружия. Например, применяя крылатые ракеты с борта авианосца “Нормандия” по сербским объектам в Баня-Луке.

Такие же “Томагавки”, которые, по утверждениям американцев, являются “довольно точными”, они уже использовали во время войны в Персидском заливе для разрушения иракских бункеров.

Сербские источники говорят о многочисленных жертвах. Это — жертвы войны, которую уже давно нельзя оправдать решениями ООН. Нельзя оправдать действия американцев и намерениями защитить “зоны безопасности” — Баня-Лука является не осажденным мусульманским образованием, а городом в сербской части Боснии, до отказа забитым беженцами. Для исхода войны это не так важно, но важно для США, которые четыре года спустя после кризиса в Персидском заливе получили возможность испытать свои модернизированные системы оружия в реальных условиях. Не в пустыне, а в центре Европы”.

Испытания были продолжены летом 1999 года, когда авиация НАТО совершила 25200 налетов на Югославию, сбросив 25200 тонн взрывчатки. При этом пресловутое высокоточное оружие с поразительной точностью било не столько по военным, сколько по гражданским объектам, о чем говорит уже сама статистика потерь среди гражданского населения (от 1,2 до 2 тысяч убитых, около 6 тысяч раненых). При этом 33% убитых и 40% раненых составили дети, что говорило само за себя: ведь не могло же такое количество детей находиться в непосредственной близости от военных объектов, и стало быть, они стали жертвой целенаправленных атак на объекты гражданские, в том числе и на жилые. Либо же — элементарных промахов, ибо подобно тому, как это было и в Ираке, высокая точность “оружия космического века” во многом была пропагандистским мифом. Во всяком случае, более половины бомб, сброшенных британскими ВВС на территорию Косова во время агрессии НАТО против Югославии, попадало мимо обозначенных целей. Об этом говорится в секретном докладе Британской армии, доступ к которому летом 2000 года получили сотрудники Би-би-си и журнала “Флайт интернэшнл”. В документе сообщается, что лишь 40% общего числа сброшенных бомб достигло своей цели. А еще раньше, в феврале, “Эмнисти интернэшнл” осудила методы натовской авиации, бомбившей объекты с непозволительно большой высоты, дабы полностью обезопасить себя от ударов югославских ПВО. Но ведь и сама эта исключительная, поистине сугубо уголовная забота о своей и только о своей безопасности являлась составным элементом доктрины войн XXI века, их мировоззренческим обоснованием.

Полковник французской армии и писатель Мишель Манель на страницах специального приложения к газете “Монд”, целиком посвященного проблемам Косова (Le Monde, 25 janvier 2000), напомнил, что о войнах такого рода (Манель с иронией говорит о “революционной стратегии”), при которых риск для нападающей стороны являлся бы нулевым, грезил еще итальянский генерал Душе (Douchet) тотчас после Первой мировой войны, о войнах с колоссальным преобладанием одной из сторон в воздухе, когда наземным войскам оставалось бы лишь занять разгромленную и поверженную в прах без какого-либо участия (а уж тем более без жертв) с их стороны территорию. Технологическая мощь западного блока и в первую очередь США, отсутствие, после гибели СССР и распада ОВД, сколько-нибудь соизмеримого противника позволили приблизиться к реализации этой мечты.

О войне с “нулевым риском” для агрессора как инструменте “имперской демократии”, согласно введенному им определению политической системы США, пишет также французский философ и драматург Ален Бадьу, уловивший главное: то, что в случае военной кампании Запада в Югославии летом 1999 года говорить о войне, в классическом понимании этого явления как противостояния более или менее одинаково подвергающих свою жизнь опасности вооруженных людей, можно вообще лишь очень условно. Война в Косово, подчеркивает французский автор, “создала НАТО эпохи после холодной войны, НАТО как планетарную полицию... Введение в ранг абсолютной стратегической концепции идеи нулевого риска для профессиональных военных свидетельствует о моральном крахе общества, в котором технологический прогресс занимает место высшей ценности. Это война нового имперского образца”.

Смерть же — удел исключительно противника: “Ноль смерти для демократов! Ну, а чего же может стоить жизнь недемократа, подумайте сами?” Эти размышления Алена Бадьу звучат чрезвычайно актуально и в ситуации, складывающейся на планете после 11 сентября 2001 года. Совершенно очевидно, что грозный рев Америки, что опрокидывание остатков международного права ее руководством и позорные арабские погромы, к которым сразу же перешло ее население*, имеют причиной не только естественную боль травмы, но и — притом в гораздо большей степени — уязвленность посягательством на самый принцип “ноля смерти для демократов”. Убежденность в том, что жизнь гражданина США бесконечно ценнее и дороже жизни любого другого человека на земле, всасывается американцем с молоком матери. А поскольку история до сих пор баловала США, не познавших и тысячной доли тех испытаний, через которые прошел Старый Свет (не говоря уж о России), то свою исключительную безопасность, свое право на чистое небо, с которого никогда не обрушится на него смерть, с таким хулиганским весельем насылаемая им на других, средний американец привык считать чем-то вроде незыблемого закона мироздания. И вот — закон попран, безопасность оказалась иллюзорной, так диво ли, что из миллионов грудей — прежде, чем расследование сделало хоть первые внятные шаги, — вырвался вопль: возмездия!

Полицейская дубинка привычно засвистела, набирая страшный размах (стягиваемый военный кулак, по экспертным оценкам, уже спустя две недели после событий в 3 раза превысил мощь армады, в свое время собранной для войны в Заливе), и... наступила пауза. Однако за внешним затишьем разворачивались бурные контакты американских и российских “верхов”, итогом которых стало постыдное и, с высокой степенью вероятности, губительное для самой России согласие на участие в новой полицейской операции США. Исторический шанс для самостоятельного маневра был вновь, как и в 1991-м, и в 1999-м, упущен Россией, и ее новая роль в мире на сегодня определилась как роль “обслуживающего персонала” при гигантской машине США-НАТО. Только с этих позиций оценивается сегодня Западом ее потенциал, и, надо сказать, усилия на то, чтобы подверстать его к обслуживанию американских мегацелей, были затрачены немалые. Однако овчинка стоила выделки, так как, прими Россия другое решение, которое она транслировала бы и бывшим среднеазиатским республикам, ударов 8 октября 2001 года вполне могло бы не быть — за отсутствием необходимых плацдармов для проведения многоэтапной операции, а в особенности наземной ее части. Было ясно, что США и их союзники по НАТО не могут ввести войска на территорию Афганистана ни, разумеется, со стороны Ирана, ни, как становится все более очевидно, со стороны бурлящего Пакистана. Но собираются ли они вообще их вводить? И война в Заливе, и война в Югославии показали, что американцы вообще как огня боятся наземных операций, в которых традиционно очень слабы. А если уж таковых не избежать, то противника стремятся вначале повергнуть в прах безжалостными бомбардировками.

Однако, по мнению большинства специалистов, в Афганистане США вряд ли поможет этот излюбленный ими способ. Говорит представитель Северного альянса, генерал Дауран Хан, в свое время один из кандидатов на участие в совместном советско-афганском космическом полете: “Американцы будут стараться решить проблему бесконтактным способом — с помощью авиационных ударов. Но в Афганистане мало объектов, после разрушения которых на контролируемых талибами территориях наступит упадок, и бен Ладен будет вынужден поднять руки... Вы знаете, у меня большие сомнения, что американцы в одиночку смогут провести успешную наземную операцию. У нас здесь горы и пустыни, а афганцы — это очень воинственный народ. Смогут ли американцы вести долгую и кровавую войну далеко от своей страны?” (“Новые Известия”, 27 сентября 2001 г.)

Вопрос риторический, и, разумеется, сам Дауран Хан прекрасно знает, что ответ на него может быть только отрицательным. Знает это и руководство Северного альянса, вот почему, спустя всего лишь два дня, 29 сентября, генерал Дустум с солдатской прямотой заявил, что Северному альянсу необходима более активная поддержка со стороны России и стран Центральной Азии (бывших среднеазиатских республик СССР). Но еще раньше, почти сразу же после событий 11 сентября, и с не меньшей солдатской прямотой высказался госсекретарь США Колин Пауэлл, заявивший, что поддержка России крайне важна для Америки: ввиду — и вот это, конечно, звучит лучше всего — близости нашей страны к Афганистану. Со слоновьей грацией был и отвешен поклон в сторону в свое время заплеванного военного присутствия СССР в Афганистане: мол, имеющийся у России опыт военных действий в этой стране бесценен. Словом, совершенно очевидно, что Америка всеми силами стремится переложить задачу прямого соприкосновения с Афганистаном на кого-либо другого и что иных кандидатов, кроме бывших советских республик Средней Азии и России, не видно. А потому есть все основания полагать, что если в Лэнгли, штаб-квартире ЦРУ, был устроен праздник 15 февраля 1989 года, в день выхода советских войск из Афганистана, то радость здесь царила и 22 сентября 2001 года, когда в телефонном разговоре между президентом США Дж. Бушем-младшим и президентом РФ Владимиром Путиным был, по сути дела, решен вопрос о новом вмешательстве нашей страны во внутриафганские дела и принятии ею на себя сомнительной роли передового отряда сколачиваемой США “антитеррористической коалиции”.

 

* * *

Директор Никсоновского центра Д. Саймс так прокомментировал в интервью “Новой газете” пресловутые 5 пунктов президента Путина: “Хочу обратить ваше внимание на практически беспрецедентный часовой телефонный разговор в позапрошлую субботу между Бушем и Путиным. И результаты этого разговора воспринимаются очень серьезно американскими высокопоставленными лицами”. И далее — самое главное: “Я хочу обратить ваше внимание, что США абсолютно удовлетворены позицией России в отношении воздушных полетов. И президент Путин сформулировал, что будут иметь место перелеты с гуманитарными грузами. Но при этом никак не была предложена никакая процедура проверки, какие грузы — гуманитарные, какие — не гуманитарные. То есть в общем американская администрация получила от Путина то, что просила”. (Курсив мой. — К. М. )

То есть, по сути, получила согласие на прямое участие России в военных действиях на территории Афганистана, ибо эвфемизм “не гуманитарные грузы”, конечно же, никого не может обмануть, в том числе и талибов. Особенно после 8 октября, когда все стало на свои места, когда закончилась бессмысленная комедия с отрицанием фактов приземления американских военно-транспортных самолетов на узбекских аэродромах, а заместитель председателя думского комитета по обороне Алексей Арбатов открыто объявил, выступая по телевидению, не только о массированных поставках Россией вооружений Северному альянсу и о присутствии на территории Афганистана обслуживающих технику российских специалистов, но и о вероятном близком участии российской авиации в погромных налетах на Афганистан. Таким образом, участие России в военной операции стало совершившимся фактом. А поскольку вряд ли афганцев убедят путинские софизмы, согласно которым жертвы бомбардировок и ракетных обстрелов среди мирного населения должны быть отнесены на счет террористов (здесь российский президент превзошел даже генерала Уэсли Кларка, в дни натовской агрессии в Югославии назвавшего жертвы среди мирного населения “побочным ущербом”), то объявление талибами войны Узбекистану можно считать закономерным и вряд ли последним шагом, что изменит всю ситуацию по южной дуге в крайне неблагоприятную для Российской Федерации сторону.

Впрочем, еще до гипотетического перенесения военных действий на территорию стран Центральной Азии геостратегический баланс изменился здесь самым радикальным образом, ибо именно бывшие среднеазиатские республики первыми стали той зоной, куда массированно входят силы НАТО. Здесь позволю себе небольшое отступление и самоцитирование. Еще в начале 1998 года, оценивая итоги цепи натовских “больших маневров”, развернувшихся от акватории Черного моря до Тянь Шаня*, я писала: “Сегодня уже вряд ли можно сомневаться в том, что дальнейшее расширение НАТО на восток будет происходить де-факто, без обременительных процедур де-юре — совершенно излишних там, где все, как говорится, можно брать голыми руками” (“Завещание адмирала Корнилова”. — “Наш современник”, № 1, 1998).

Как видим, осенью 2001 года это и произошло, Россия же в третий (как принято считать, решающий) раз за 10 лет упустила возможность воспользоваться той свободой маневра, которую давала ей далеко неоднозначная реакция в мире на римско-легионерские притязания Америки. Так было во время войны в Заливе, так было во время войны в Югославии, так было на протяжении месяца, предшествующего англо-американским ударам по Афганистану. Несмотря на очевидные одиозные стороны правления талибов, грядущая карательная операция вызвала отторжение в целом ряде стран — причем и на Западе, и на Востоке. Сенсацией можно равно считать как отказ Саудовской Аравии предоставить расположенные на ее территории военные базы в распоряжение Коалиции, так и резолюцию ПАСЕ, согласно которой самолетные удары по США следует считать преступлениями, но не военными действиями. Как следствие, было подчеркнуто в резолюции, “Америка в своих ответных акциях должна руководствоваться антитеррористическими резолюциями ООН и СБ и ставить задачей передачу под суд авторов, организаторов и спонсоров этих преступлений, и не стремиться к поспешному реваншу”.

О своем отказе от участия в Коалиции заявила ЮАР, и даже Хавьер Солана отверг само предположение об участии войск ЕС в контртеррористической операции. Да и большинство стран-участниц НАТО, заявив о формальной солидарности со Штатами, отнюдь не торопится перейти к активному участию в операции, прекрасно понимая, сколь большими могут оказаться издержки. Насторожилось уже и общественное мнение этих стран, — начались даже в США антивоенные демонстрации, и в таких условиях угодливая ретивость России заставляет задаться классическим вопросом: “Что это — глупость или измена?” Впрочем, за эту аморальную ретивость она уже начинает платить по счетам, и первым таким платежом можно считать почти несомненную утрату ею влияния в Центральной Азии.

Разумеется, американцы, примерявшиеся к гигантским континентальным пространствам бывшего СССР еще четыре года назад, теперь, получив здесь базы, в обозримом будущем отсюда не уйдут.

Ведь “борьба с бен Ладеном” для них лишь предлог к реализации гораздо более глобального проекта, и еще два года назад российский исламовед А. Игнатенко в своей статье “Фантом, созданный ЦРУ”, отметил, что бен Ладен является фигурой, произвольно помещаемой американцами в ту точку земного шара, где они намереваются провести очередную партию своей “Большой Игры”. Сегодня же ставки в этой игре исключительно высоки, о чем, в частности, дает немалое представление прозвучавшее несколько лет назад выступление Строуба Тэлботта в Бостонском совете мировых проблем, где он заявил о намерении США дотянуть НАТО до “Великого шелкового пути”. Если эту экспансию осуществить грамотно, подчеркнул он тогда, то это “позволит проложить дорогу через всю Европу вплоть до Армении и Азербайджана на Кавказе, до Казахстана и Киргизии в Средней Азии, т. е. до границ Китая. Услышав об этих дальних экзотических странах на том конце “шелкового пути”, меня могут спросить, где же географические пределы расширения НАТО? На это я отвечаю: давайте не спешить с обозначением пределов, давайте держать открытыми двери НАТО”.

Не вдаваясь в подробности проблемы “Великого шелкового пути”, напомню лишь, что речь идет, разумеется, не о конкретной тропе или колее, которые можно изобразить линией на карте, но, по определению российского востоковеда А. М. Петрова, об “историко-культурном коридоре международного значения, который тянулся от Китая до Черного и Средиземного морей”. В контексте начавшегося XXI столетия контроль над “Великим шелковым путем” означает контроль не только, и даже не столько над транспортными трассами в их классическом понимании, сколько и прежде всего над энергоресурсными потоками. А под этим углом зрения переоценить значение Афганистана просто невозможно. В свое время немало было написано о том, что и талибы были приведены американцами к власти в контексте проектов строительства западными компаниями трубопроводов из Туркмении к Аравийскому морю. Сегодня к этой игре вокруг “трубы” присоединяется Узбекистан. Однако “ученики” вышли из повиновения, к тому же все более претендуя на львиную долю контроля над наркотрафиком*. В конце 1998 года британские спецслужбы установили, что Усама намерен взять под контроль весь афганский наркобизнес — не здесь ли кроется одна из причин мощной “контртеррористической операции”? Ведь притязания специфических американских ведомств на полноту такого контроля также хорошо известны и описаны в ряде весьма серьезных исследований. Хорошо известно также, сколько тесно сотрудничали американцы в 1999 году с албанской ОАК, чьи связи с наркомафией являются притчей во языцех. Тогда, на Балканах, западный альянс вновь прибег к услугам демонизированного было бен Ладена, и хотя сегодня, быть может, США и намерены вывести эту фигуру из игры (чего нельзя утверждать с полной достоверностью), в целом американские, как и английские спецслужбы никогда не откажутся от такого эффективного инструмента, как контролируемые ими и связанные с криминальным подпольем диверсионно-террористические группы.

Спецслужбы всех стран и во все времена пользовались этим инструментом, однако во второй половине ХХ века, в контексте соперничества двух сверхдержав, явление это вышло на качественно иной уровень, приобрело совершенно иные масштабы. А потому естественно задаться вопросом: не является ли одной из многих целей глобальной “контртеррористической операции”, начатой США, в том числе и прополка слишком густо разросшихся “грядок” с тем, чтобы повыдергивать из них те группировки, которые были либо ориентированы на СССР и в полноте контроля над которыми не уверены США (в процессе уже прошла информация, что сейчас США пытаются заполучить всю информацию об агентуре КГБ в арабском и мусульманском мире), либо соотносятся с неугодными американцам политическими режимами, либо, влекомые стихией явно вступающего в фазу турбулентности мира, просто слишком автономны и претендуют на роль самостоятельных субъектов экономических и политических процессов, в том числе и в сфере контроля над энергоресурсными и финансовыми потоками? Если это так — а выступление Путина 9 октября дает все основания думать, что в Кремле понимают значение, по крайней мере, этого последнего мотива действий США, — то Россия совершает роковую ошибку, полагая, будто сможет пожать свою долю дивидендов, присоединившись к этим действиям. Напротив, позиция ее в сфере “параполитического инструментария”, несомненно, ослабеет вследствие проведенной Штатами прополки — как, впрочем, резко уменьшаются и ее легальные политические возможности в регионе.

Уже сегодня многие эксперты полагают, что в задачи США вовсе не входит полное искоренение в свое время выпестованных ими талибов и тем более передача всей полноты власти над Афганистаном Северному альянсу, что, как прекрасно понимают они, невозможно уже по причинам различия этнической опоры талибов (пуштуны) и Северного альянса (главным образом, таджики и узбеки). А потому не исключено, что спустя какое-то время США пойдут на формирование правительства из подконтрольных им пуштунских кланов, лишив Северный альянс своей милости, впрочем, и сегодня не столь большой, как это рисуют российские СМИ. Американцы не балуют альянс поставками современного оружия, возложив задачу поддержания его боеспособности на Россию, которая уже сегодня несет достаточно тяжелое бремя финансовых издержек американской контртеррористической операции — не только поставляя оружие Северному альянсу, но и гуманитарную помощь афганским беженцам, поток которых рискует многократно возрасти. Конечно, Россия, столь безусловно поддержав американские удары возмездия, несет моральную ответственность за этих беженцев. Однако если вспомнить, в каких безобразных условиях до сих пор находятся тысячи беженцев из “горячих точек” на территории бывшего СССР, ситуацию нельзя не признать двусмысленной. Здесь одно из двух: либо у правительства нет средств на обеспечение тех, кого оно обязано обеспечить в первую очередь, либо, что гораздо ближе к истине, оно не может или не хочет взять расходование этих средств под необходимый контроль, вследствие чего они проваливаются в “черную дыру”, как это уже годами происходит в Чечне. Гуманитарные поставки к границам Афганистана, несомненно, открывают для заинтересованных лиц такие же возможности, однако расплата всей страны за их алчность может оказаться еще более тяжелой.

Ведь, по данным ООН, помощь может потребоваться 7,5 млн афганцев, и хотя, разумеется, не весь этот поток обрушится на и без того стоящий на пороге голода Таджикистан, все же, по оценке специалистов Управления Верховного комиссара ООН по делам беженцев, в сторону Центральной Азии могут направиться до 350 тысяч человек — более чем достаточно для того, чтобы обрушить регион в хаос. Особенно если учесть, что вливающаяся на территорию этих республик толпа действительно обездоленных, бегущих от войны людей, конечно же, окажется перемешанной с боевиками всех мастей. И замглавы МЧС Ю. Воробьев уже заявил, что афганские беженцы могут окончательно вытеснить остатки русскоязычного населения из Таджикистана (где, впрочем, процент его и без того ничтожен), Узбекистана и Туркмении, а это, по его оценке, около 6 млн человек. Разумеется, РФ не готова к их приему, а кроме того, их исход уже необратимым образом лишит ее опорного слоя населения в этом регионе — слоя, на создание которого Россия в свое время потратила столько человеческих ресурсов.

Зато США, в придачу к базам, получат здесь то, что так любят — зону контролируемой ими нестабильности на южных рубежах России, что позволит им продолжить игру по всей южной дуге. Ведь главным ее субъектом здесь всегда был Запад, а не сам по себе ислам. В XIX в. — Англия, для которой Киплингом и было создано понятие “Большой Игры”, а со второй половины ХХ в. — США, взрастившие и феномен моджахедизма в его современном виде, и талибов, и многочисленные фундаменталистские группировки, и самого Усаму бен Ладена. Последний в свое время оказался в Афганистане вовсе не как частное лицо, а как эмиссар одновременно правительства Саудовской Аравии и американских спецслужб, совместно занятых интенсивным наращиванием афганского сопротивления советскому присутствию в Афганистане. В частности, по поручению руководителя секретной службы Саудовской Аравии принца Турки аль Фейсала Усама передавал моджахедам миллиардные пожертвования, оставляя себе комиссионные. Одновременно Турки тесно сотрудничал с Уильямом Кейси, тогдашним шефом ЦРУ, которому принадлежит львиная доля заслуг в деле практической реализации восходящего еще к Фостеру Даллесу, но детально проработанного в эпоху Картера—Бжезинского проекта наращивания исламистской дуги на южных рубежах СССР. Очень тесные связи Турки поддерживал и с Дж. Бушем-старшим — так почему бы Дж. Буш-младший отказался от этого столь испытанного временем алгоритма действий?

Ведь уже сегодня ясно, что бы ни городили по поводу конфликта цивилизаций наши наиболее раболепные “штатофилы”, что США вовсе не собираются ни идти на глобальное противостояние с исламом, ни тем более истреблять всех мусульман. Сам президент США делает по этому поводу достаточно весьма весомых оговорок.

И когда главные из реальных, а не фиктивных, вроде борьбы с терроризмом, целей США будут достигнуты, то в тех же США найдется кому позаботиться о том, чтобы неизбежные в процессе такой реализации боль и страдания мусульманских народов были вымещены на ком-то другом. Как кандидат на эту должность Россия традиционно вне конкуренции, а ее усердие не по разуму и высоковероятное наращивание очередного вмешательства во внутриафганские дела, наконец, ее слабость и очевидная зависимость от Америки, к сожалению, позволят легче, чем когда-либо, направить скопившееся негодование, на сей раз к тому же смешанное и с презрением, именно на нее. Особенно если она, например, станет упорствовать в Чечне, настаивая на том, что ее война здесь есть часть общей “антитеррористической борьбы”.

 

* * *

Уверенность в том, что за ее соучастие в Афганистане Запад “простит” России Чечню — это ultima ratio тех, кто, не руководствуясь мотивами Немцова, Козырева или Караганова, т. е. беспримесным проамериканизмом, все же готов поддержать авантюру из государственно-патриотических, так сказать, соображений. Но совершенно непонятно, на чем основаны подобные иллюзии. Ведь американский посол в России Александр Вершбоу почти сразу же заявил, что после терактов в США может укрепиться американо-российское сотрудничество в области борьбы с терроризмом, однако последнее, по его словам, вовсе не означает совпадения взглядов обеих сторон на проблему Чечни. Нужны ли комментарии? Разве что стоит добавить, что в своей ультимативной речи Дж. Буш вообще не назвал Чечню как место пребывания террористов, и чуткий А. Бовин уже прозвучал в унисон: “Ну, какие в Чечне боевики? Там партизаны”. Стоит также напомнить, что именно США уже однажды направили Россию по следу бен Ладена, на очень высоком и конфиденциальном уровне заявив о его причастности к взрывам домов в Москве. Газеты запестрели тогда восторженными шапками: “Один враг — на два государства”, “Вместе — против терроризма” и т. д. и т. п. Однако когда Россия уже втянулась в новую чеченскую войну, генерал Шихан заявил, что никаких убедительных доказательств причастности бен Ладена к этим взрывам нет, и США жестко поставили вопрос о несоразмерности использования Россией силы в Чечне. Посланцы Масхадова принимались на очень высоком уровне и в США, и в Европе — не потому ли, что он, оказывается, как недавно сообщила нам А. Политковская на страницах “Новой газеты”, “западник”? Ну, а террорист-“западник”, разумеется, по определению не может быть так плох, как террорист-“восточник”, и не в соответствии ли с этой схемой российские власти и начинают переговоры с Масхадовым как раз в то время, когда Буш демонстрирует всему миру, что значит по-настоящему “мочить в сортире”! Само собой ясно, что “восточников”.

Наконец, не наивна ли сама по себе мысль об удержании Чечни ценой сдачи своих позиций, по сути, на всем южном рубеже? Ведь это целостная система, и для нее давно существует целостный проект, в котором роль Чечни как рычага взлома Кавказа и, далее, Поволжья слишком велика, чтобы ее можно было сдать методом только простого “бартера”. Да и зачем? Ведь современная Россия уже достаточно показала свою слабость — и экономическую, и дипломатическую, и военную, а более всего моральную. А слабого всегда заставляют отступать до конца.

Ну, а из того немногого, что она еще может сделать, главное на сегодняшний день — это ни в коем случае не допустить вступления российских войск на территорию Афганистана и участия ее авиации в каких-либо военных действиях здесь, не говоря уже о бомбардировках.

И — не позволить убедить себя циничными аргументами вроде того, который позволил себе российский президент, на своей пресс-конференции после встречи с Т. Блэром 4 октября 2001 года заявивший, что, оказывается, основная наша задача заключается в том, чтобы избавить афганский народ, страдающий под гнетом талибов. И это говорится стране, где целое десятилетие прошло под знаком либерального глумления над “интернациональным долгом”!

Словом, мы оказались в ситуации, когда прагматические национальные интересы и требования нравственного чувства совпадают, что не так уж часто случается в истории. И упустить этот случай — значит навлечь на себя на сей раз вполне заслуженную кару.