Александр  КАЗИНЦЕВ

СИМУЛЯКР,

или СТЕКОЛЬНОЕ ЦАРСТВО

Часть 1

 

Когда захватишь тему в развитии, предугадав, что станет событием месяцы спустя, в какой-то момент начинает казаться, что жизнь сама дописывает статью. Каждый день приносит сообщения, подтверждающие твои наблюдения и выводы. Иной раз этот поток оказывается настолько бурным, что грозит захлестнуть уже сделанную работу.

Публикуемые главы написаны до трагедии с заложниками в Москве. Первым побуждением было внести изменения в текст. Однако, перечитав его, я понял, что следует ограничиться несколькими уточнениями. Я сказал все, что мог, о взаимоотношениях коренного русского населения с агрессивной массой мигрантов — чеченцев, кавказцев, прочих.

Октябрьские события фактически   п р е д с к а з а н ы   в статье. Причем сделано это на основании анализа   б ы т о в ы х   отношений. Теракт — явление чрезвычайное. Велик соблазн списать происходящее на   о с о б ы е   обстоятельства, именно по этому пути и пошли практически все комментаторы. Другое дело — быт. Это нечто устойчивое, почти неизменное. Явления, подмеченные в быту,   х а р а к т е р н ы.   Рассмотрение их позволяет мне утверждать, что октябрьские события  н е   б ы л и   с л у ч а й н ы м и.

Конечно, разговора о политическом аспекте теракта нам не избежать — кто надеялся выиграть, кто должен был проиграть, что из этого могло воспоследовать... Но главное для меня — вопрос национальный. Хотя бы потому, что он сам по себе обладает таким мощным политическим эффектом, что все эти “американские горки” в Кремле и на прочем постсоветском пространстве — с их захватывающими дух взлетами и падениями в соотнесении с ним представляются детскими забавами.

Начну с поразившей меня детали. В течение всех этих дней мы слышали, читали об американских, английских, немецких заложниках. О томящихся в театральном центре азербайджанцах, украинцах, латышах. Нам показывали интервью с послами, представителями парламентов и правительств ближних и дальних стран. Чеченские авторитеты и духовные лидеры мусульман в праведном гневе обвиняли террористов, что те “сделали заложниками всех чеченцев” (получалось что сами захватчики какие-то инопланетяне; так их и представляло ТВ: “Люди без национальности, вероисповедания и пола (?!)”...). Но не было сказано  н и   с л о в а   о том, что  б о л ь ш и н с т в о  заложников —  р у с с к и е.  Русские люди, подло захваченные чеченцами в столице России.

Тщательно избегал такого разговора и президент В. Путин. Будто и не существует народа, давшего имя государству, которое ему выпало возглавить.

Впрочем, почему же, вспоминали и о русских. В ночном эфире ТВС с 24 на 25 октября прозвучал вопрос телезрительницы, представившейся как татарка: как власти будут вести борьбу с русским национализмом? И “государственные мужи” — спикер Мосгордумы В. Платонов и экс-президент Ингушетии Р. Аушев охотно подхватили тему. Перечисляли, кого из русских националистов и когда посадили. Сокрушались (Аушев), что это происходит не так часто, как следовало бы...

О выступлениях В. Новодворской (ТВС. В ночь на 24.10.2002), Л. Млечина (ТВЦ. В ночь на 24.10.2002), Б. Немцова (RENTV. 26.10.2002), а также о передаче “Свобода слова” (НТВ.25.10.2002) говорить не стану. Из соображений нравственной гигиены.

Но и это поразительное умолчание о нашем народе убедило меня в моей правоте. Главы, предлагаемые читателю, — о русских. О наших городах, наших людях и их бедах.

Чужие

 

Река играет. Белесая, взблескивает серебряными искрами. Тревожно темнеет, отливая сталью. Солнечно голубеет. И наконец успокаивается в густой глубокой синеве. Волга, миновав верховья, пройдя мимо Ржева, Старицы, Твери, Калязина, набирает ширь и праздничный ход.

Там, где привольной излукой она поворачивает на Рыбинск и Ярославль, зыблются, уходят под воду отражения угличского Кремля. Мощный четверик Свято-Преображенского собора, крашенного в казенный желток, каменное полотенце терема удельных князей, с девичьей прихотливостью “вышитое” полтысячи лет назад краснокирпичным узорочьем, вишневый, прочерченный белыми вертикалями храм Царевича Димитрия — на крови.

За ними широчайшая площадь — не Ленинская, не Октябрьская — Успенская. И две улицы — Ярославская и Ростовская, вдоль которых нарядно вытянулись двухэтажные купеческие особняки с кокетливыми мезонинами. А дальше проулки глохнут в садах, и домики — уже одноэтажные, деревянные — рассыпаются в праздничном беспорядке. Самые высокие здания — пожарная каланча уездных времен и церковные колокольни. Казанская, Корсунская, Иоанна Предтечи, кремлевская звонница, три взлетающих в небо шатра Успенской, “Дивной”, как ее называют в народе.

“Углич — святой город, — нараспев произносит матушка из Алексеевского монастыря, где высится “Дивная”. — В XVII веке в нем было 40 тысяч жителей и 150 церквей, 12 монастырей. Четыре года осаждал город неприятель: ляхи да литва. Не мог взять! И только предатель Иван Паршин открыл врагу, как попасть в Углич. Вырезали все 40 тысяч! Крови было столько, что переливалась через порог храма…...”

Я слушаю, не перебивая. Не пытаясь сверить слова монахини с тем, что вычитал из книг. Понимаю — это легенда. Выражающая то скорбное, роковое, что сделало легендарным и сам город. Один из древнейших (старше Москвы) в России. Вошедший в ее историю преданиями, святоотеческими житиями, сценами пушкинского “Бориса”. Коренной град — из тех, про которые говорят: отсюда и пошла Русь.

Сегодня Углич потрясен свежей, только что пролившейся кровью. 21 июля 2002 года буквально в пятидесяти шагах от храма Димитрия на крови был зарезан русский подросток Костя Блохин. Убийца — чеченец.

Убийство всегда несчастье. Но в городе, на гербе которого запечатлен зарезанный отрок, оно больше, чем трагедия, —   в ы з о в.  Вызов истории, святыням Углича. Надо как-то чересчур демонстративно не знать всего этого, дерзко презирать, чтобы совершить подобное убийство на   т а к о й   сцене.

Откуда в городе, со времен Смуты и не слыхавшем о насилиях иноплеменных, жестокие “агаряне”? Это долгая история. Связанная с внезапно свалившимися деньгами. На волне экономических экспериментов Углич был объявлен территорией льготного налогообложения. Своего рода офшором. Этакими волжскими Багамами. Появились первые миллионы, а следом потянулись “агаряне”. Сейчас чеченская диаспора насчитывает около ста человек и в той или иной форме контролирует многие предприятия и фирмы.

— 21 июля часов в 11—12 вечера, когда закончились танцы на соседней площадке, сюда, в кафе “Пепси”, зашла группа чеченцев, человек десять, — рассказывает Юрий Первов, учредитель охранного предприятия “Варяг”, чьи сотрудники поддерживали порядок в кафе. — Стали приставать к посетителям, русским ребятам. Завязалась драка. Охранники вытеснили чеченцев, но один из нападавших успел достать нож и ударить в спину посетителя. Семнадцатилетний паренек подхватил падающего товарища и тоже получил удар ножом в живот. Через несколько часов он скончался. Всего были ранены три человека, один из них, четырнадцатилетний подросток, — в почку.

— Это первое столкновение чеченцев с жителями города? — спрашиваю собеседника.

Юрий ПЕРВОВ: Противостояние идет давно. Но это длинная история…...

Александр КАЗИНЦЕВ: Убийца был арестован?

Ю. П.: Его так и не поймали. Выдали другого.

А. К.: Поясните.

Ю. П.: А вот почитайте в местной газете — интервью с главой чеченской диаспоры Углича Хамзатом Исламовым. Тот рассказывает: “…Четыре дня назад меня вызвали в прокуратуру и сказали, что они подозревают одного чеченца. Я сразу пошел к его отцу, и мы вместе с ним сами сдали его сына в прокуратуру”.

А. К.: И что же, этот человек до сих пор под замком?

Ю. П.: Нет, его выпустили…

А. К.: Что в это время происходило в городе?

Ю. П.: У чеченцев дом сгорел. В одного чеченца стреляли. Кто — не установлено.

А. К.: А что это за проезд чеченских джипов через Углич?

Ю. П.: После этих событий, за день до похорон, в Углич въехала автоколонна из восемнадцати машин. Подъехали к кафе, выкрикивали оскорбления.

А. К.: Приезжие были вооружены?

Ю. П.: Со слов милиции, с ними было несколько частных охранников, имеющих право на ношение оружия, и два корреспондента.

А. К.: Какого издания или канала?

Ю. П.: К сожалению, нам не ответили на этот вопрос.

А. К.: Милиция их останавливала, проверяла документы?

Ю. П.: ГАИ на въезде в Углич попыталось их остановить, но они не подчинились. Милиционеры закрылись в своем здании. Вызвали ОМОН из Ярославля.

А. К.: Как же мог этот автокараван с вооруженными чеченцами проехать несколько сот километров от Москвы до Углича и вернуться в Москву? После всем еще памятных рейдов Басаева на Буденновск и Радуева на Кизляр. А если бы приехавшие решили захватить какой-то объект в вашем городе?

Ю. П.: Все могло произойти. Мы довели до сведения двух думских комитетов о возможных последствиях, отдали документы лично Гурову, председателю Комитета Думы по безопасности, и Д. О. Рогозину.

А. К.: Как события развивались после этого рейда?

Ю. П.: Стала собираться группа горожан — своего рода народное ополчение.

А. К.: Их было много?

Ю. П.: Примерно 200 человек.

А. К.: Что за люди?

Ю. П.: Друзья погибшего подростка — в основном молодежь. И крепкие мужчины — охотники, казаки, сотрудники двух охранных предприятий. Люди, способные постоять за себя и свой город.

А. К.: Что произошло потом?

Ю. П.: На следующий день, во время похорон, за процессией, которая несла гроб убитого, пристроилась машина с чеченцами.

А. К.: Они таким образом пытались выразить сочувствие?

Ю. П.: Наоборот, оскорбили одного из участников процессии. Только благодаря вмешательству сотрудников РУБОПа удалось избавиться от этого сопровождения.

Через два дня на площади у Администрации собрался митинг — от 500 человек до тысячи. Люди пришли с флагами России, надеясь на поддержку властей. Я зачитал обращение к главе Администрации, чтобы довести до сведения Элеоноры Михайловны (Шереметьевой — главы города. — А. К. ) правдивую информацию. В составе инициативной группы я встречался с Шереметьевой. Мы передали письмо с подписями горожан и список из нескольких предложений. Вот важнейшие из них: найти и наказать убийц Кости Блохина; извиниться за недостоверную информацию, переданную по местному ТВ…

А. К.: А в чем ее недостоверность?

Ю. П.: А в том, что происшествие было представлено как криминальная разборка, что абсолютно не соответствует действительности. Было еще требование — выселить из города провокаторов, разжигающих межнациональный конфликт.

А. К.: Всех чеченцев, как утверждалось в прессе?

Ю. П.: Нет, мы не имели в виду весь чеченский народ, а только узкий круг лиц, которые вредят проживанию мирных чеченцев на территории Угличского муниципального округа.

А. К.: Что из этих требований было выполнено?

Ю. П.: Сняли начальника милиции…

Мой собеседник немногословен, осторожен. У него в Угличе предприятие, ему здесь еще работать. Однако эта протокольная сухость тона, на мой взгляд, придает его словам особую убедительность. Никаких предположений, тем более домыслов. Первов рассказывает о том, что доложили охранники, что видел собственными глазами.

В этой истории поражает многое. Но более всего — два обстоятельства. Первое — пугающая уязвимость русских городов . Даже расположенных поблизости от Москвы. Да и самой столицы. Журналисты, писавшие о трагедии в Угличе (а писали немало!), умудрились проглядеть эту проблему. То есть о караване из восемнадцати машин упоминали, однако никто не задался вопросом,   к а к   м о г л и   джипы, набитые вооруженными чеченцами, проехать через всю элитную Московскую область? И   ч т о   м о г л о   воспоследовать из этого рейда?

Между прочим, по дороге до Углича я насчитал несколько постов ГАИ. Как случилось, что ни на одном не поинтересовались: а куда, собственно, направ­ляются энергичные джигиты в таком количестве? На пикник на обочине, на свадьбу старшего сына, на ловлю карасей? А если бы по пути они решили захватить какой-нибудь объект в Дмитрове — больницу (что в обычае у благородных воинов джихада), детсад, водозабор, питающий водой пол-Москвы? У них был богатый выбор — рядом Дубна с ядерным центром. Да и в самом Угличе приезжие могли натворить немало бед. Тем более что милиция предпочла закрыться в своем здании, оставив город на произвол чеченцев.

Скажут: ведь ничего подобного не случилось. Но если будут честными, должны прибавить: не случилось только потому, что   г р о м к а я   а к ц и я   в этот раз была приезжим не нужна. Они имели полную возможность осуществить любую из названных и множество тех, что сразу и в голову не придут. Но перед ними стояла другая задача. Всего-то —   н а п у г а т ь   г о р о д,   показать,   к т о   в нем хозяин*.

Что же до отсутствия в Угличе жертв, то это ни в коей мере не может быть вменено в заслугу органам правопорядка. Просто местное население проявило выдержку. Ответь кто-нибудь на оскорбления, дело уже не ограничилось бы ножами (вспомните об оружии у чеченских охранников).

Второе, что поражает — незащищенность русского человека. И не просто незащищенность — отсутствие интереса и сочувствия к нему. Со стороны властей всех уровней: иначе не стали бы оставлять мирных обывателей один на один с озлоб­ленными карателями. И со стороны общества. Вот это потрясает больше всего.

Когда я искал адреса участников угличской драмы, то обращался к множеству людей. Сначала, естественно, к тем, кого знал. И сразу обнаружил: даже они помогают с явной неохотой. Не раз прорывалось: далась вам, Александр Иванович, эта история, вы что, не видите — обычная бытовуха. Причем этак отговаривались в основном “демократы”, любящие порассуждать о гуманизме и правах человека.

Хотелось спросить: почему же эти права не распространяются на русского подростка Костю Блохина? Даже если мы имеем дело с убийством на бытовой почве. Хотя как можно говорить о “бытовухе”, когда трагедия всколыхнула целый город — волнение до сих пор окончательно не улеглось!.. Но пусть, пусть это только “обычное” убийство. Так что же, равнодушно пройти мимо, махнуть рукой, оставить без последствий? Напомню: убийца не найден, подозреваемый отпущен на свободу ! Где же ваши принципы, где правовая дисциплина, господа?

А господа, в частности журналисты, не посовестились с каким-то яростным вызовом написать: “…Без убийств во время эдаких разборок у нас редкая неделя обходится. К чему тогда весь шум и гам местной общественности? Только потому, что на этот раз безвинного русского 17-летнего парнишку случайно “замочил” нехороший и смуглый чечен, а не стриженый пацан чистых славянских кровей?” (“МК”. Ярославское издание. 15.08.2002).

Вот она, как на блюдечке, на газетной полосе вся логика наших господ: ну “замочили” русского парнишку (бедный Костя, даже о твоей гибели эти мерзавцы по-человечески сказать не могут!) — к чему “шум и гам”? Так что же, русскому человеку и цена-то копейка — плюнь и не вспоминай? Тогда почему кража авто у хохмача Жванецкого подается как всенародная трагедия?

Та же игра на понижение в местной “Угличской газете”. Журналист В. Эрвольдер берет интервью у главы чеченской диаспоры Хамзата Исламова. Казалось бы, первый вопрос напрашивается: как такое могло случиться? Нет, вопрос ставят по-иному: “Хамзат Баудинович, я понимаю ваше возмущение (?) по поводу поголовного охаивания (?!) чеченской нации. Почему, по вашему мнению, все это происходит?” (“Угличская газета”. 3.08.2002).

Получив такой “подарок судьбы”, глава диаспоры не замедлил им воспользоваться. Он, представьте, оскорблен в лучших чувствах: “Нашу нацию в глазах русского населения выставили исключительно бандитской. Стоит кому-то из нас сделать “на миллиметр” что-то предосудительное, даже на бытовом уровне, как тут же это раздувается, если можно так выразиться, до вселенского пожара”.

Ах, не стоило бы так говорить, Хамзат Баудинович! Ведь вы, судя по фото­графии, уже немолоды, годы должны были бы научить если не мудрости, то хотя бы осторожности. Это смотря что подразумевать под предосудительным “на милли­метр”: в каких-то случаях действительно — пустяк, а когда человека пыряют ножом в живот — “на миллиметр” ближе к жизненно важным органам — это убийство.

Впрочем, кого стесняться главному угличскому чеченцу, если в России (во всяком случае, во властных структурах, в прессе — там, где решают и вяжут) жизнь русского человека ценят в копейку?..*

…Случилось так, что в Углич я захватил только что вышедший номер “Нашего современника”, который еще не успел прочесть. Ехали долго — почти пять часов, и в середине пути я раскрыл журнал. Прямо на автобиографическом рассказе Вячеслава Дегтева “Адат”. Пробежав первую страницу, я будто ощутил удар током — и дальше читал с напряженным, болезненным любопытством.

Наверное, наши читатели запомнили сюжет: Туркмения, 1976 год, очередная стройка коммунизма. Сбившийся в жарких песках интернационал: русские, туркмены, курды, кумыки. Но рассказ не об этом — об убийстве. Ингуш убил чеченца. Убийцу нашли — советские времена! — и дали положенный срок. Для русской части строителей дело закончилось.

Но не для восточных людей! Отец убитого Умар съездил в Чечню, привез двух сыновей. По поселку пополз слух: будет месть! Кульминация “Адата” — с поразительной силой написанная сцена, позволяющая русскому человеку хотя бы отчасти уразуметь, чем измеряют, на каких весах взвешивают жизнь и смерть люди Кавказа, те же чеченцы.

Понимаю, наши читатели уже знакомы с рассказом. Но думаю, наложив текст на угличскую трагедию, они взглянут на него по-иному. Приведу обширную цитату: “Однажды в воскресенье… к выжженному пустырю за нашим вагоном подъехал грузовик с полным кузовом народа. Из кузова стали вылезать мужчины и женщины, старики. Дети. Один старик был с орденами во всю грудь... Тот, который с орденами, взял в руки топор и заостренный кол, подошел к крыльцу наших соседей-чеченцев, у самого крыльца остановился, повернулся в сторону юга и, воздев к бездонному иссиня-голубому небу руки, вскричал гортанно:

— На узу билля!

Это было взывание к аллаху…...

После чего отмерил чеканно, по-военному, пятьдесят шагов и в сухую, крепкую, как камень, землю заколотил топором острый кол. Затем он опять что-то вскричал и опустился на колени. Вслед за ним все бывшие на пустыре нестройно что-то прокричали и тоже стали опускаться на колени.

Вокруг нашего вагончика мгновенно собралась толпа. Подошел старый сосед курд, начитанный седобородый отставник-замполит, готовящийся, по слухам, стать муллой…...

…Орденоносный старик ингуш во главе толпы, стоящей на коленях, опять что-то крикнул по-арабски, что-то вроде: “Сабрун джамелун!” Сосед тут же обрадо­ванно поспешил перевести:

— Терпение прекрасно; нет, скорее, добродетельно.

После чего толпа на коленях с криками “Ва-алла! Ва-алла!” двинулась к вагончику наших соседей-чеченцев.

Старый Умар уже стоял на крыльце своего вагона. Его жена, обвязав платком голову по самые брови, куда-то быстро убежала. Вскоре вернулась с двумя своими старшими сыновьями. Они взошли на крыльцо и встали, чернобородые, угрюмые, носатые, за отцовской сутуловатой спиной. Все трое были похожи в профиль на коршунов, сердито вжимавших в поднятые плечи клювастые головы.

Толпа коленопреклоненных приближалась — стояла зловещая тишина, даже ишак перестал кричать, и только слышны были ритмичные звуки неуклюжего движения. Старик ингуш дал знак остановиться, воздел руки к небу, прокричал:

— Иншааллах!

— Ва-алла! Ва-алла! — подхватили его родичи.

Я повернулся к своему эрудированному соседу. Тот, не дожидаясь вопроса, перевел:

— Да поможет нам аллах. Или да возжелает. Нет, точнее будет, да снизойдет...…

Ингуши между тем приближались к крыльцу, на котором стояли родители и братья погибшего. Приближались на коленях. Ползли прямо по колючкам, камням и битому стеклу… Колени у всех уже были в крови…. Мне сделалось совсем не до любопытства. По коже драл мороз — и это в сердце Каракумов, в пятидесяти­градусную жару. Было настолько непривычно, неловко и неуютно, что это ощущение непередаваемого, непонятного ужаса, какого-то дикого, животного страха я запомнил на всю жизнь.

Да, я осознал вдруг всю смертную значимость события. На крыльце вагончика стояли трое заросших черными бородами мужчин, которые потеряли сына и брата, которые бросили все и приехали сюда, чтобы исполнить долг чести, а перед ними в пыли, грязи, крови барахтались тридцать их “кровников”, каждый из которых чувствовал себя потенциальной жертвой их неотвратимой, справедливой, по горским понятиям, мести, — и вот сейчас эти несчастные люди просили у них пощады. Принародно. Как требовал того древний кровавый обычай. Священный адат.

Среди толпы ингушей был мальчик лет пяти-шести. Штанишки на коленях у него давно протерлись, и ноги уже кровоточили. Но он терпел и тоже, вслед за взрослыми, поднимал руки вверх и тоже кричал: “Ва-алла! Ва-алла!” Он тоже просил у этих чернобородых угрюмых дядек прощения за не совершенный им грех.

Он тоже просил не убивать его.

Старуха чеченка сорвалась с места, подбежала, схватила мальчонку на руки и, оглядываясь на мужа, унесла с собой. В этот раз Умар не остановил ее.

Ингуши пошли веселей. И вот они приблизились к самому крыльцу, они стояли полукругом на кровоточащих коленях и не смели с них подняться, — они тянули к Умару руки.

— Ва-алла! Ва-алла!

Умар застыл бронзовым изваянием.

Он возвышался над коленопреклоненной толпой, над толпой зевак, притихшей и ловящей каждое его движение. Воистину, был он велик в эти трагические мгновения….

Наконец поднял вверх руки и воскликнул хрипло в полной тишине:

— Радья аллаху анху! (Потом удалось выяснить, что означало это: “Да будет доволен, удовлетворен аллах”.)

Умар провел ладонями по лицу, по бороде и повернулся к стоящим на коленях спиной. Постоял в задумчивости секунду-другую и понуро ушел внутрь вагона. За ним следом скрылись в темном проеме двери сыновья.

Ингуши еле слышно загомонили. Старик-орденоносец что-то гортанно крикнул своим, и все они тяжело стали подниматься с колен. Кое-как отряхнувшись, потащились, покрытые пылью, грязью, в рваных брюках, окровавленные, к грузовику…... Толпа зевак тоже стала редеть. Все были подавлены, поражены таким зрелищем.

— Простил! — сказал бывший замполит. — Теперь, если Умар прольет кровь, он нарушит священный закон адата”.

Конечно, можно было бы обратиться и к реальной истории. Например, к убийству чеченской девушки Эльзы Кунгаевой. Между прочим, российские военные подозревали, что она снайпер, повинная в смерти многих русских солдат. И все равно полковник Юрий Буданов был не просто арестован, но и подвергнут изощренной процедуре моральной казни. На всю страну, на весь мир из него создали образ монстра-милитариста, у которого одна цель — убийство. Но даже в возможности достойно встретить это поношение ему было отказано! Его объявили умалишенным,   т р и ж д ы   проводилась мучительная судебно-психиатрическая экспертиза. Почему в данном случае никто не заявил: “К чему… шум и гам?” А ведь оснований сослаться на жестокую повседневность в Чечне куда больше, чем в Угличе. На войне действительно каждый день убивают…...

Неужели и впрямь объяснение в том, что Эльза Кунгаева чеченка, а Костя Блохин русский?

И тут я вновь вернулся к рассказу Дегтева. Он поразил меня не столько разгулом первобытных страстей, сколько первозданным чувством   ц е н ы   человеческой жизни, присущим народам Кавказа. Не ценности — это слово из арсенала гуманитария-болтуна, а именно цены. Как во времена Древней Руси с ее “Ярославовой правдой”, где четко было расписано, как и чем должен поплатиться убийца.

Мы-то думали, что с тех пор ушли далеко вперед, что наша нравственность выше той, изначальной. Любили повитийствовать о “бесценности” человека. А вышло так, что в постсоветский период бесценность эта на Руси стала восприниматься буквально: как отсутствие — не только ценности — какой-либо цены. Задави тот же чеченец на джипе курицу, сбей корову — он, возможно, предпочел бы откупиться от разгневанной хозяйки. А тут убили русского подростка, и не только чужие — свои недоуменно пожимают плечами: чего шуметь-то?

А вот чеченцы — о своих! — так никогда не скажут. Еще бы: не только весь род, сам аллах с небес внимательно смотрит: отмщена ли кровь, достаточно ли искупление, глубоко ли раскаяние тех, из чьей среды вышел убийца.

Но если два народа живут бок о бок и один из них мерит жизнь своих сыновей вселенской мерой, мстит до седьмого колена за каждую каплю их крови, а другой не замечает своих смертей, позволяет глумиться над жертвами, тогда...… Исход ясен — безвольный и беспамятный принужден будет исчезнуть. Освободить место сильному, непрощающему, хищному.

Кажется, это начинают понимать мои соотечественники. Пока скорее интуитивно, откликаясь на импульс опасности. Тем ценнее стихийные всплески народной солидарности, воли. Пусть еще спорадические, вынужденные обстоя­тельствами, локальные. Но — поднимающие людей на защиту своих городов, своих близких.

Отпор, данный наглецам в Угличе, заставил говорить о возможности русского сопротивления. “Сам” Глеб Павловский помянул о нем со смесью страха и невольного уважения. Конечно, в его речах прозвучало ритуальное слово “погром”. И пророчество вдогонку: “Есть опасность возникновения внесистемной национа­листической силы... Вот тогда на месте Хакамады и Явлинского окажутся ребята из Углича (здесь и далее цит. по: “Независимая газета”.15.10.2002).

Да уж, можно представить всю глубину трагедии — русские “ребята” на месте нерусских витий. И ведь все дело именно в русскости! Ничего, кроме   у к о р е н е н- н о с т и   — в Угличе, в родной земле, культуре, истории, — главный политтехнолог Кремля предъявить им в качестве обвинения не может. Погром — это так, для галочки, нечто вроде “дежурного блюда”. Хотя какой же это погром — пришли с российскими флагами требовать защиты у власти... Между прочим, Павловский оговаривается: “Общий вопль на местах: “Соблюдайте законы!” — и в частности законы об иммиграции”. И о самих “угличских” отзывается не без уважения: “...Толковые ребята: выпускники финансовых академий, факультетов менедж­мента”.

Павловский импровизирует — московские прозорливцы на места не выезжают, убеждены, что им и так все видно с верхних этажей столичных небоскребов... На самом деле, Юрий Первов — руководитель угличского протеста по образованию медик, по призванию художник, а по совместительству успешный бизнесмен (охранное предприятие “Варяг” далеко не самое важное в его хозяйстве). Человек, безусловно, толковый, тут политтехнолог попал в точку. Но отнюдь не “зоологический” националист — по матери он татарин. Вопрос не в чистоте крови, а в чистоте совести. Возможно, Павловскому это и впрямь нелегко понять. А может, он и понимает, но скрывает сознательно, раздувая миф о “русских погромщиках”.

В интервью упоминается и подмосковный Красноармейск. Трудно представить себе больший контраст с Угличем. Ни древней архитектуры, ни святоотеческих преданий, ни волжского простора. Город строился в послевоенные годы. Как центр военных технологий, где крупные оборонные предприятия соседствуют с “закрытыми” НИИ. Да и сам военный наукоград не так давно был закрытой территорией.

Теперь — приезжай, кто хочет. И едут! Привлекает налаженный еще в допере­строечные времена быт, развитая инфраструктура, заботливо созданная, дабы оградить нужных стране ученых от мелочных тягот советской жизни.

Проблема приезжих — единственное, что роднит Красноармейск с Угличем. Точнее, проблема бесцеремонного поведения гостей, бросающих вызов долго­терпению хозяев.

Однажды терпение лопнуло. Это случилось нынешним летом — 7 июля. Непосредственным поводом стало нападение группы армян на жителя города Игоря Самойлюка. Сюжет во многом напоминает угличский. Кафе, ножи в руках горячих кавказцев. Самойлюк заступился за русскую женщину, которую армяне хотели насильно усадить за свой стол. За заступничество Самойлюк поплатился ножевым ранением. Счастье уже то, что выжил...

Я сказал:   н е п о с р е д с т в е н н ы м   поводом, потому что подобные нападения в Красноармейске случались и раньше. За неделю до этого армянами был избит русский парень. Перед тем насмерть забили ногами Александра Румянцева. Все эти преступления, как и в Угличе, остались безнака­занными. Тем-то и порочна система “гостевания”: напакостят в чужом для них городе — и сразу уезжают. Либо в соседний центр, либо на Кавказ, а это теперь и вовсе заграница.

Жители Красноармейска не ограничились митингами. Процитирую газету “Патриот”: “Возмущенные бандитским беспределом люди провели санитарные рейды по местам проживания бандитов, в результате 12 их оказались в больнице” (“Патриот”, № 36, 2002). Признаюсь, меня смущает косноязычие приведенной фразы, да и чересчур лихой стиль. Однако трудно не согласиться с основным тезисом публикации — он выделен в газете жирным шрифтом: “Когда власти своим бездействием фактически поощряют насилие и убийство русских людей, мы вправе противостоять этому любыми доступными нам средствами!”.

Так что зря Павловский, а заодно с ним орава журналюг кричат о погроме!.. Если бы кругозор кремлевских стратегов распространялся за пределы Московской и ближайших к ней областей, политтехнолог должен был бы упомянуть и о настоящем побоище в Ростове-на-Дону, где стенка на стенку сошлись от 60 до 150 человек (“Новые Известия”. 2.10.2002). И вновь зачинщиками оказались армяне. Причина та же — безудержная похоть приезжих. (Предвижу трудные объяснения с моими армянскими друзьями. Скажу им одно — “только ты не обижайся”, как прибавлял Фрунзик Мкртчан в замечательном фильме “Мимино”, — если вы хотите, чтобы не только вас, людей, безусловно, достойных, но всю нацию, все народы Кавказа уважали, сами следите за своим хамьем. Устройте при диаспорах нечто вроде судов чести. Пусть подонки не позорят соотечественников — наследников древних культур Кавказа. Но пока вы не приструнили бандитов, и более того — скопом защищаете насильников, не взыщите: русские будут судить обо  всем Кавказе по деяниям худших его представителей.)

Впрочем, вызывающее поведение — не единственное неудобство, связанное с мигрантами. Основную проблему представляет их многократно возросшая за последние годы численность. Можно сказать, что агрессивность приезжих отчасти объясняется их колоссальной массой. С другой стороны, в ее стремительном расширении  у ж е  заключена агрессия.

В этом смысле наиболее уязвимой оказалась столица.

Полсотни чеченских террористов продемонстрировали, какие беды способен натворить даже небольшой отряд воинственных горцев. Страшно представить, что может произойти, если в подобных акциях примет участие хотя бы незначительная часть их московской диаспоры.

Между прочим, призывы к скоординированному протесту столичных чеченцев уже раздавались. После взрыва в подземном переходе на площади Пушкина в августе 2000 года один из лидеров чеченской диаспоры, выступая по телевидению, пригрозил, что, если СМИ и дальше будут придерживаться версии о “чеченском следе”, все его соотечественники, проживающие в Москве, выйдут на демонст­рацию протеста. Конечно, теракт и демонстрация — далеко не одно и то же. Хотя в данном случае речь шла о массовом выступлении  в   с в я з и   с терактом...

Сколько же в Москве чеченцев? В 1999 году после взрывов говорили — 100 тысяч (РТР. 13.09.1999). В 2002-м после захвата заложников (так от теракта к теракту и публикуют сведения) “МК” сообщил: “четверть миллиона” (26.10.2002). Но это только верхушка айсберга. Те, кому “посчастливилось” жить, скажем, в одном подъезде с ними, знают, что их квартира по сути является перевалочным пунктом. Какие-то люди — по двое, по трое — то приезжают, то исчезают бесследно. Кто это — родственники из Таганрога? Боевики, намерзшиеся в горах, прикатившие в первопрестольную погреться, отъесться да поразвлечься? Или террористы, готовящие очередную диверсию в Москве?

Скажут: как же можно подозревать скорее всего ни в чем не повинных людей? Отвечу:   д о   захвата Буденновска и Кизляра,   д о   взрывов жилых домов в Москве, Волгодонске, Буйнакске,  д о  трагедии в театральном центре на Дубровке,   д о   того, как вошедшая в Чечню армия стала десятками освобождать русских рабов, захваченных в том числе и в Москве, никто никого не подозревал. А   п о с- л е   этого только последний кретин и слюнтяй не озаботится подозрениями*.

Октябрьские события в Москве были бы невозможны без существенной поддержки со стороны диаспоры. Разумеется, не всей — определенной части. Кто-то ведь обеспечил полсотни боевиков жильем, провиантом, оружием, амуницией, документами, разведданными, средствами связи и передвижения. И неплохо обеспечил! К театральному центру они подкатили на иномарках, жили в столице несколько месяцев, даже арендовали помещения в здании злополучного центра. Хотел бы надеяться, что следствие выявит “группу поддержки” и, вопреки обыкновению, проинформирует москвичей,  к т о   в нее входил.

Чеченская головоломка — крайний случай. Указывающий, однако, на остроту ситуации. Многочисленные, спаянные дисциплиной, закрытые для контроля извне, диаспоры представляют серьезнейшую проблему. Особенно сегодня, когда процесс “развода” республик после крушения СССР еще не завершен и то и дело возникают опасные напряжения в межгосударственных и межнациональных отношениях.

Сколько приезжих проживает в Москве и Подмосковье, не ответит никто. По словам высокопоставленного сотрудника ГУВД, в 2001 году в Москве получили постоянную регистрацию 1,5 миллиона одних только выходцев из Азербайджана, причем “более половины...… по поддельным документам” (газета “Округа”. 27.07.2002). А всего, по весьма приблизительным данным Центра миграционного сотрудни­чества, в столице “более 3 млн людей некоренной (нерусской) нацио­нальности” (“АиФ”, № 39, 2000).

Огромные цифры для города, где, по официальной статистике, проживает 10 миллионов 400 тысяч человек. Неудивительно, что москвичи (и жители Под­московья — того же Красноармейска) начинают воспринимать переселенцев как угрозу и своему быту, и своему городу. Такие настроения испытывают люди, которых при всем желании в число русских националистов не запишешь. Вот реплика из интервью солиста популярной рок-группы “Ногу свело” Макса Покровского: “Я очень люблю Москву, но сейчас она как девка, ее раздербанили. Запустили огромное количество приезжих…... Я бы для Москвы ограничил въезд. Не знаю, какими критериями. И не потому, что я кого-то не люблю. Просто этот город не может выдержать больше” (“Округа”. 27.07.2002).

А всего по стране 13 млн иммигрантов (“Новые Известия”. 31.10.2002).  О д н и х   н е л е г а л о в   — по официальным (наверняка заниженным) данным — 4 млн. Это не только кавказцы. В последние годы в России осело немало жителей дальнего зарубежья. По свидетельству главы Федеральной миграционной службы, заместителя министра МВД А. Черненко, их полтора миллиона (“Независимая газета”. 16.08.2002).

В том числе несколько сот тысяч китайцев. “Но дело тут не только в количестве, — подчеркивает глава ФМС. — Легализовав свое местонахождение здесь различными путями, включая институт брака, китайские граждане уже контролируют значительную часть собственности в ряде регионов России. Таким образом, создается своего рода экономический плацдарм”.

Из-за Амура на этот плацдарм готовы выдвинуться миллионы. Непосредст­венно на границе с Россией проживает 300 млн китайцев (при том, что численность населения Дальневосточного федерального округа — 7 млн, а всей Сибири — 20 млн) . Если учитывать дефицит земли в КНР и огромный избыток рабочих рук, станет ясно, в каком направлении рано или поздно двинется эта людская громада. “Китайцы считают, что 50—70 млн их соотечественников могли бы расселиться в Сибири и на Дальнем Востоке”, — утверждает директор Института социально-экономических проблем РАН Н. Римашевская (“Независимая газета”. 6.08.2002).

Как сторонник развития партнерства с Китаем подчеркну — это не повод для обострения отношений с великим восточным соседом. Однако, несомненно, контроль над иммиграционными потоками должен быть усилен. Ведь сегодня даже в Красноярске, расположенном далеко от китайской границы (я побывал там нынешним летом, агитируя за Глазьева), 5 процентов населения — выходцы из Поднебесной. На набережной Енисея вырос гигантский центр — “Китайский торговый город”.

Предприимчивые хуацао присматриваются к возвышающемуся рядом недостроенному небоскребу. Его возвели еще в последние годы советской власти, но демократические хозяева города, за десятилетие выкачавшие из него за границу миллиарды долларов, так и не нашли средств, чтобы закончить строительство. Скорее всего, это сделают китайские бизнесмены, превратив самое высокое здание Красноярска в символ своего присутствия в столице Восточной Сибири.

Разумеется, нужны не только запретительные меры (хотя и без них не обойтись!). Жизненно необходима продуманная долговременная стратегия развития русской Сибири и Дальнего Востока. Богатейший по своим природным ресурсам и промышленному потенциалу регион, к тому же приближенный к Тихоокеанской экономической зоне, куда в XXI веке смещается центр мирового развития, мог бы стать для России локомотивом, вытягивающим ее из кризиса. Но для этого   с е г о д н я   необходимы льготы, кредиты, прямые вливания государственных средств. И, конечно же, “демографическое усиление” (вспомним выражение Ле Пена), без которого невозможно возрождение. А пока в результате безумных реформ, тяжелее всего сказывающихся на жизни российских окраин, только за вторую половину 90-х годов население Сибири и Дальнего Востока сократилось на треть (здесь и далее демографические данные приведены по статье “Да! Азиаты мы…” — “Независимая газета”. 6.08.2002).

Переселенческая волна накрывает страну на фоне все углубляющегося демографического спада. Впрочем, сами эксперты, отбросив научные иносказания, говорят не о спаде —   о   в ы м и р а н и и.   Начиная с 1992 года численность населения сокращается. В целом за 1992—2000 годы убыль составила 3,5 млн че­ловек (2,4 процента). Это происходит из-за сокращения рождаемости (суммарный коэффициент — 1,12) и увеличения смертности. По продолжительности жизни Россия занимает   п о с л е д н е е   м е с т о   в Европе, а в мире — 143-е. “Это приговор нашим реформам”, — резюмирует Н. Римашевская.

К сожалению, для многих это — не более чем абстракция. Но у демогра­фической бочки есть дно. И оно стремительно приближается. По данным министра внутренних дел Бориса Грызлова, численность населения России к 2010 году будет составлять 130 млн человек, а к 2050-му — только 70. При такой численности сохранить огромную территорию, да и государственный суверенитет, почти невозможно. Кстати, к 2010 году, по прогнозам экспертов, количество китайцев в России возрастет до 10 млн человек и они станут второй по численности группой населения.

Еще более впечатляют прогнозы по столице. “Объективные (?) демографи­ческие процессы в Москве свидетельствуют: недалек тот день, когда среди жителей столицы будут преобладать люди кавказских наций” (“МК”. 8.10.1999)…... Причина та же, что и по всей стране — вымирание коренного населения (за 90-е годы оно сократилось на 242 тыс. человек) и бурный приток приезжих.

Я коренной москвич. Помню город, еще не захламленный бесчисленными коммерческими палатками и блошиными рынками, не разъезженный миллионами автомобилей, не отравленный выхлопами паров бензина. По тихим тогда Брестским улочкам я доходил до Патриарших прудов и до Арбата, который только начинали реконструировать. Воздух пах тополевой листвой, а навстречу спешили (они всегда спешат!) москвичи — люди одних со мною привычек, манер, культуры.

Сейчас я избегаю центра. Его слепящая, демонстративно выпяченная иноземная роскошь выдавливает меня за пределы Садового кольца, наглядно показывая, что я — чужой в городе, где родился. Но и в своем дворе я постоянно сталкиваюсь с инородным вторжением. Каждый месяц я замечаю у какого-нибудь подъезда контейнер для строительного мусора, а в нем — пару-тройку засаленных в центре и полинявших по краям диванных подушек, несколько стульев, почему-то всегда торчащих ножками кверху (а одна надломлена), зияющую нутром, с оборванными проводками коробку телевизора (местные умельцы успели разобрать электронную начинку), нехитрую кухонную утварь, хлам старых газет.

Я догадываюсь, что это такое: умер еще один коренной москвич. В контейнере — все, что осталось от его долгой жизни в доме. А месяц спустя, когда строители закончат евроремонт, у подъезда появится новая иномарка — шестисотый “мерс” или глыбистый джип. В дом въедут новые жильцы, и по вечерам с балкона рано располневшие женщины станут сзывать многочисленных отпрысков: “Гиви! Резо!...”

“Большинство приезжих, — свидетельствует “МК”, — особенно с юга, едва пускают в Москве слабые корешки, тут же зовут к себе многочисленную родню. В столице, как много веков назад, снова формируются районы компактного проживания представителей нерусской национальности”.

По словам корреспондента, демографы прогнозируют, что при нынешней рождаемости “каждое последующее поколение “русскоязычных” москвичей (ну вот мы и докатились до того, что в сердце России русских стали именовать “русскоязычными” — как в какой-нибудь Прибалтике или в Закавказье! — А. К. ) будет составлять лишь половину от численности поколения родителей”. От себя журналист прибавляет: “Свято место пусто не будет. Его заполнят приезжие, их дети, внуки и правнуки”. К сожалению, в статье приведены лишь косвенные сведения о рождаемости в русских и нерусских семьях: “Многодетность (три и более детей) в московских семьях встречается редко. И она более характерна для нерусских женщин”.

Впечатляют данные о доле межнациональных браков в общем количестве: “Почти 20 процентов зарегистрированных в 1998 году браков в Москве — это русско-армянские альянсы, почти 15 процентов — русско-грузинские, чуть менее — русско-азербайджанские, около 10 процентов — русско-татарские” (“МК”. 8.10.1999).

Словом, все как во Франции и прочей объединяющейся Европе. И если парижанам философ (и поэт по совместительству) А. Зиновьев пророчит: “И кричать будет “Алла!” с башни Эйфеля мулла”, то москвичей “МК” осчастливливает прогнозом демографов: примерно через полвека “мэром Москвы… станет азер­байджанец”*.

Все так, да не совсем… Во Франции и других странах Запада переселенцы — это, как правило, наименее обеспеченная часть населения. Их завозят для выполнения самых непрестижных, плохо оплачиваемых работ, заниматься которыми чинные европейские бюргеры считают ниже своего достоинства. У нас ситуация иная.

Да, конечно, и к нам приезжают таджики, корейцы, которые за бесценок нанимаются на сельхозработы. Немало украинцев и молдаван с утра до вечера вкалывают на столичных стройках. О них-то и любят порассуждать журналисты, представляя приезжих в роли бесправных тружеников, чуть ли не рабов. Искренне жалею бедолаг. Однако всем известно, что не они определяют лицо, имущест­венное положение, социальный статус и амбиции новых переселенцев.

Тон задают выходцы с Кавказа. Спросите любого москвича: для него приезжий — это и есть “лицо кавказской национальности”. С ними мы сталкиваемся повсеместно, в то время как таджики или молдаване гнут спину где-нибудь в Нечерноземье.

Чем же в это время занимаются жизнерадостные кавказцы? “Дэвушка, хурма хочешь?” — сверкают глазами, зубами и усами горячие парни”. Это цитата из все той же статьи в “МК”. Провозгласив: “Московские рынки — настоящее пиршество азербайджанцев”, автор уточняет: “Кавказцы-москвичи давно поделили между собой сферы влияния. Армяне, например, держат много столичных ресторанов и кафе”. То же положение в провинции.

Что тут плохого? — спросят ревнители интернационализма. Совершенно искренне отвечу: ничего! Ничего плохого в том, что на рынках торгуют кавказцы. Для тех же азербайджанцев это образ жизни. В воспоминаниях Тамары Лисициан о пребывании в фашистском концлагере есть жутковатый (и тем более впечат­ляющий) рассказ о том, как в больничном бараке азербайджанцы устроили базар. “Сидели, поджав под себя ноги, по-восточному скрестив. Перед каждым лежал “товар”. Одно яйцо, кусочек сахара, пара сигарет, щепотка чая, обмылок, коробок спичек, бинты, катушки черных ниток. Все было аккуратно разложено на платках или тряпочках. По проходу, разглядывая товар, ходили пленные. Продавцы покрикивали: “Ходи! Смотри, какой яйцо! Золотой яйцо!” Или “Кушай сахар! Германский сахар, сладкий, как виноград! Не умирай, подожди! Куры последний сигарет!” (“Завтра”, № 27, 2002).

Правда, мрачноватую идиллию портит уточнение: торговцы были не пленными, а полицаями, охранниками. Заболели — и попали в общий лазарет. Но это, скорее всего, частность. Думаю, пленный красноармеец из Баку точно так же выкликал бы: “Куры последний сигарет!”.

Повторю — плохо не то, что они торгуют, а то,  к а к  они это делают. Проныр­ливые журналисты раскрывают механизм “серой” экономики: “Купить сегодня для торговца на черном рынке фальшивую справку для торговой инспекции — не проблема. И торгуй — не хочу… Поскольку трудовая деятельность большинства приезжих остается нелегальной, то соответствующие поступления и сборы в кошелек области не поступают” (“Независимая газета”. 24.11.1999). Добавлю — как и подоходный налог в казну федеральную. В отличие от нас с вами нелегальные иммигранты его, естественно, не платят.

Мелочь? Ерунда? Не скажите. По рынкам всех городов и весей России набирается немало. В. Путин в бытность премьером назвал сумму. Только азербайд­жанцы высылают на родину 1,5 млрд в год. Долларов! (“НТВ”. 06.11.1999). В Грузию уходит около миллиарда. Всего, по мнению специалистов, нелегальные иммигранты вывозят из страны “от 5 до 8 миллиардов долларов в год”. Сообщивший эти данные генерал Черненко добавляет: “В иных бывших союзных республиках общий приток инвестиций меньше, чем то, что привозят ездившие на заработки в Россию” (“Независимая газета”. 16.08.2002).

Ах, зачем кивать на “иные бывшие республики”. Самой России, несмотря на титанические усилия Грефа, удается привлекать по 4 миллиарда зарубежных инвестиций в год. А здесь в два раза больше средств выкачивается за границу. Сколько же за десять лет “накапало”? 80 млрд — больше, чем вороватые бело­домовские управленцы взяли в долг у МВФ и прочих международных монстров!

За те деньги нас по струнке ходить заставили. Увеличить денежную массу, чтобы выплатить долги бюджетникам, — нельзя. МВФ не даст кредиты. Увеличить расходы на социальные нужды, на науку, образование — нельзя. МВФ...… Куда ни кинь — всюду Международный фонд со своими запретами. И покорялись: иначе не дадут денег...… А в это время доллары рекой текут из России.

Могут сказать: а сколько вывозят “новые русские” — 20—30 миллиардов долларов в год! Это не гипотетическое возражение — телефонный звонок слушателя в студию “Народного радио” во время моего выступления. И этак сердито: дескать, что это вы о каких-то восьми миллиардах докладываете, когда российская буржуазия вывозит во много раз больше!.. Интересная логика: выходит, если воруют одни, так пусть и другие попользуются! А я полагаю — пора схватить за руку и тех, и этих. Для начала хотя бы обратить внимание русского простофили — тащат деньги из двух карманов…...

Переводя огромные суммы за рубеж, улыбчивые торговцы стараются как можно больше денег выжать из коренного населения. А как вы думали, почему цены на рынках растут чуть ли не ежедневно? Э т н и ч е с к а я   м о н о п о л и я  в рыночной торговле позволяет кавказцам устанавливать   л ю б ы е  цены, лимитируя их лишь толщиной наших кошельков — да и то в самой незначительной степени: хочешь не хочешь, а покупать будешь, без еды не проживешь! Вот свидетельство сотрудника отдела по борьбе с правонарушениями на потреби­тельском рынке ГУВД Москвы: “На Тушинском, например, взрывоопасная социальная атмосфера. Многие продавцы — в основном из Молдавии — не могут продать товар неделями...… Дорого. А снижать цены молдаванам не позволяют “хозяева” рынка азербайджанцы” (“МК”. 1.09.2000).

Впрочем, дело не только в высоких ценах. Куда существеннее то, что снабжение Москвы и других мегаполисов (прежде всего продуктовое) оказалось в руках   и н о с т р а н ц е в.   А это уже проблема продовольственной безопасности — без преувеличения стратегическая. И если учесть, что со странами Закавказья (например, с Грузией) отношения у нас, мягко говоря, напряженные, то положение России оказывается весьма уязвимым.

Это сегодня нас зазывают: “Дэвушка, хурма хочешь?” А если завтра по торговым рядам, по миллионным диаспорам, спаянным семейной, клановой, национальной, кавказской (специалисты уверяют: есть и такая — общекавказская!) солидарностью, пройдет приказ: “Ни грамма продовольствия гяурам!”? Нет, я не утверждаю, что это обязательно случится. Но кто после октябрьских событий в Москве назовет эту версию фантастической? Тем более что сами торговцы о такой возможности думают, говорят. Как-то, проходя по рынку, я услышал, как во время ссоры кавказской продавщицы с русской покупательницей торговка кричала: “Нэ любишь нас, да? А торговать нэ будем — с голоду сдохнете!”.

…Если уж мы заговорили о клановой солидарности, вспомню о примечательной беседе с одним из лучших аналитиков страны — Николаем Леоновым. Человек советской закалки, а значит, интернационалист, Николай Сергеевич убеждал меня  в том, что проблема кавказских переселенцев социальная, а не национальная. “В советское время вы же не испытывали неприязни к инженеру кавказских кровей, работавшему на оборонном заводе? — спрашивал Леонов. — Значит, дело не в том, что он — кавказец, а в том, что сегодня он сидит за рулем дорогого джипа, на который вам за всю жизнь не заработать”. “Вчера мы жили по одним и тем же законам и были солидарно бедны, — не уступал я. — А сегодня он живет в клане — по его законам. Клан устроит его на работу, а меня нет. Клан поможет ему связями и  деньгами, а мне нет. Клан обеспечит ему защиту, а мне нет. И если мы столкнемся, за ним будет вся мощь клана, а в иных случаях национальной диаспоры и даже какой-нибудь кавказской республики, а за мной — ничего, кроме закона РФ, который купленные кланом чиновники вывернут, как хотят. Вот почему  ваш инженер разбогател, а я, как и миллионы русских, по-прежнему беден. Социальное  с п л е т а е т с я  в данном случае с национальным в туго завязанный узел”.

Нет, я не озлобляюсь! Я понимаю, что эти жизнерадостные крепыши едут на мою землю не от хорошей жизни. Трагедия Нардарана открыла глаза на одну из важнейших причин “переселения народов”.

Нардаран — большое село в сорока километрах от Баку. Там нет ни одной приметы современной цивилизации — ни света, ни газа, ни водопровода. А главное — нет работы. 3 июня 2002 года отчаявшиеся жители провели митинг. Главное требование — встреча с представителями бакинских властей. Вместо начальства в селение прибыла полиция. Нардаран оцепили и по собравшимся на площади открыли огонь. Итог — один человек убит, десятки ранены, шестнадцать, в том числе старейшины, арестованы. Эсэнговская демократия в действии!

Вот и едут к нам. И пристроенные заботливыми соотечественниками, уже через несколько месяцев становятся вполне обеспеченными людьми. Во всяком случае, обеспеченными лучше, чем многие русские. Пускай! “Россия — щедрая душа...…” Но тут бы и снять кепку (тюбетейку, папаху) и поклониться: спасибо, матушка-Россия! Не родная мать, а приютила, дала работу и хлеб.

Мечты! О реальности мы говорили. Вот еще свидетельство: “В последние годы дагестанцы и чеченцы буквально затерроризировали население, — сокру­шается ростовский казак. — Воруют скот, насилуют русских девушек, избивают парней, совершают убийства. Вечерами хоть на улицу не выходи” (“Независимая газета”. 20.08.2002).

Переселенцы, кажется, искренне не понимают, что они обязаны своим благополучием “принимающей стороне”. И хотя бы из эгоистических соображений должны заботиться о процветании своего нового пристанища, защищать интересы России.

К слову, об интересах. На семинаре политологов стран СНГ в московском отделении Фонда Карнеги я спросил представительницу Азербайджана, лоббируют ли московские азербайджанцы русские интересы в Баку. Коллега сказала, что не понимает вопроса…

Столь же “непонятливыми” оказываются и правительства закавказских республик. Пополняя скудные бюджеты долларами из России, получая от нас электричество и газ фактически бесплатно, они по любому поводу идут на конфликт с Москвой. Грузия просто специализируется на борьбе с “бывшей империей”, расчетливо втягивая в конфликт США, что в конечном счете может привести к российско-американскому противостоянию.

В тугой узел межнациональных отношений все чаще вплетается еще одна окрашенная красным нить. Криминальная. “Этническая преступность” и прямо “кавказская преступность” — рабочие термины милиционеров и социологов. Диаспоры протестуют: нельзя всю нацию — семейство наций — записывать в преступники. Этого никто не хочет. Но нельзя же игнорировать оперативные данные: “...По некоторым оценкам, азербайджанская диаспора контролирует более 30 процентов столичного рынка наркотиков и оружия” (“МК”. 8.10.1999).

Развивая тему, журналист сообщает: “Что касается остального преступного мира, то тут больше других преуспели чеченцы. Жители бывшей ЧИ АССР — короли автомобильного бизнеса. Контролировали Южный порт — Мекку российских автолюбителей. А с легализацией торговли машинами основали крупные коммер­ческие фирмы — стали дилерами самих известных марок”.

О связях чеченской диаспоры с солидными фирмами писал и еженедельник “АиФ-Москва”: “...Установила уже определенные отношения с целым рядом банков и коммерческих предприятий, среди которых, по оперативным данным РУБОП столицы: АвтоВАЗбанк, Айсибанк, банк “Аэрофлот”, Всероссийский биржевой банк, Московский областной Сбербанк, Мосстройэкономбанк, Росбизнесбанк, торговый центр “Охотный ряд” на Манежной площади (забавно: Манежную площадь сначала перекопали, а потом превратили в гигантский бутик, чтобы отвадить коммунистов, проводивших здесь многотысячные митинги, а в результате отдали этот, без пре­уве­личения, стратегический плацдарм под стенами Кремля чечен­цам! — А. К. ), гостиница “Рэдиссон-Славянская”, станция техобслуживания № 7 на территории Северо-Восточного округа, казино “Габриэла” и т. д.” (“АиФ-Москва”, № 39, 1999).

Впрочем, легализация бизнеса не отменяет криминальной составляющей. В середине 90-х годов, сообщает “МК”, “в Москве действовало семь основных группи­ровок чеченцев: “Центральная”, “Останкинская”, “Лозаннская”, “Белградская”, “Салютинская”, “Украинская”’ (по названию гостиниц) и “Южнопортовая”. “Центральная”, под руководством Лечи Исламова, контролировала около 300 фирм, рынки, проституцию в центре города. “Останкинская” занималась перепродажей оргтехники. “Южнопортовая” под руководством... Сулейманова (Хозы) специали­зировалась на автомобилях” (“МК”. 29.09.1999).

Сколько же приезжих вовлечено в столь широко поставленный криминальный бизнес? Точную цифру вам не назовет никто. Но кое-что можно вычислить самостоятельно, используя “проговорки” официальных лиц. Глава Федеральной миграционной службы, определив общую цифру нелегальных переселенцев в четыре миллиона, заметил: “Я вывожу за скобки попрошаек, воров — весь этот криминальный хлам. Хотя таких немало — процентов 10—20” (“Независимая газета”. 16.08.2002). 20 процентов от четырех миллионов — 800 тысяч бандитов, почти миллион. Не кажется ли вам, что такой инородный довесок — непозволи­тельная роскошь для и без того криминализованной России?

В этом контексте чудовищной нелепостью (если не сказать резче) звучат заявления некоторых чиновников высшего ранга, пытающихся одним росчерком начальственного пера “закрыть тему”. Особенно отличил­ся новоназначенный министр по делам национальностей Владимир Зорин. Тон задал журналист, бравший у него интервью. Упоминались (в который раз!) “армянский погром в Подмосковье”, “выходки скинхедов”, “взрывоопасные антисемитские плакаты” — словом, был продемонстрирован весь джентльменский набор. Министр охотно откликнулся на четко сфор­мулированный запрос. А под конец выдал то, на что интервьюер и не рассчитывал, заявив, будто милицейский термин “этническая преступность” устарел. “Речь идет об одном из пережитков нашего прошлого, когда еще была пятая графа в паспорте и когда вводился очень неудачный термин “этническая преступность”. От этого подхода мы уже на­чали отказываться, но, как все старое, это цепляется за наше созна­ние” (“Независимая газета”.17.07.2002).

До сих пор В. Зорин был известен тем, что помогал Черномырдину умиро­творять Басаева во время налета на Буденновск. Теперь он прославился упразднением “этнической преступности”. Прямо-таки подвиг Геракла! Для того чтобы справиться с этим явлением, требуются поистине богатырские силы. Одно только вызывает сомнение: почему милиция не поторопилась с рапортами об уничтожении чеченских и прочих кавказских (а также вьетнамских, китайских, афганских — выбирай на любой вкус) преступных сообществ?

Мнение дилетанта противоречит утверждениям профессионалов. Елена Андреева, руководитель одного из крупных охранных агентств, свидетельствует: “Наиболее сильное сообщество из кавказских сейчас — грузинское. Процентов 80 воров в законе — именно в нем…” (“АиФ-Москва”, № 28, 1999). А вот заявление начальника паспортного управления ГУВД Москвы Михаила Серова: “Каждое шестое нанесение “тяжких телесных” совершается приезжими, так же, как каждое четвертое убийство, каждый третий разбой, каждая вторая (!) кража и сбыт наркотиков” (“АиФ-Москва”, № 42, 1999).

Вам кажется, что сведения устарели? Пожалуйста, вот новейшие: чеченская преступная группировка в Москве насчитывает 3 тысячи человек, из них 200 — вооруженная охрана (“24”.RENTV.29.10.2002).

В декларации В. Зорина мы имеем дело с   к л а с с и ч е с к и м   с и м у л я к- р о м.   Национальность, по мнению министра, сводится к “пятой графе в паспорте”, к “очень неудачному” милицейскому тер­мину. Уберите графу, откажитесь от термина и — о’кей! А то, что этнические группировки будут по-прежнему убивать, похищать, калечить людей, Владимира Юрьевича не волнует. Все это происходит в другой жизни, где приходится колотиться нам с вами. В министерских апартаментах подобное невозможно.

Да и не тем занят новый назначенец. Умиротворитель Басаева борется с “национализмом” и “экстремизмом”. Переживает: “Я бы отметил, что мы пока недостаточно привлекаем к решению этих вопросов судебную систему. За весь прошлый год было возбуждено лишь 27 дел о разжигании межнациональной розни”.

Господина министра можно понять — бороться с русскими националистами легче, чем с чеченской (или любой другой) оргпреступностъю. Именно потому, что в одном случае можно беспрепятственно таскать по судам растерянных и несчастных мирных граждан, а в другом нужно вступать в схватку с вооруженными бандитами.

Кстати, где Владимир Юрьевич был 23—26 октября? Вот о ком — ни слуху ни духу! Хотя кто же, если не он и его министерство, ответственны за межнацио­наль­ные отношения?

Терроризм — еще одна, самая темная грань кавказской проблемы. Общество как-то слишком легко забыло о Буйнакске, Волгодонске, Кизляре, Буденновске, Каспийске, Махачкале, Владикавказе. А давно ли эти названия с тревогой повторяли в теленовостях? Москва, разжиревшая на богатствах страны, ценящая только себя, но зато уж — как драгоценность, и то забыла и о Пушкинской площади, и об улице Гурьянова, и о Каширском шоссе, где всего-то два-три года назад гремели взрывы. И вот в этом списке появилось еще одно проклятое место — Дубровка. Заставили вспомнить!

О терроризме. О ненависти к русским, вдохновляющей убийц. Комментаторы поспешили списать ее на политические обстоятельства, прежде всего на войну. Возможно, этот фактор оказывает существенное влияние. Но вспомним тот же Углич — дикую сцену, когда чеченцы на машине сопровождали, а точнее сказать, преследовали похоронную процессию, выкрикивая оскорбления в адрес родственников погибшего русского паренька. Какая здесь политика? Это ненависть в беспримесном виде. Не знающая никаких рациональных мотивировок.

Этнопсихологам еще предстоит разобраться в этом феномене. Пока следует принять его как факт. Единственное, что не следует, что крайне опасно делать, — обманывать себя. Повторять прописи о всеобщей любви.

А теперь спросим (после всего перечисленного выше, я думаю, п о р а   спросить):   к о г о   защищает государство российское в многочисленных межнацио­нальных конфликтах, которые росчерком министерской авторучки не отменить? Или по-другому спрошу:   к т о   защитит от террористов москвичей? Кто защитит древний Углич от демонстративной карательной экспедиции чеченцев? Кто защитит подмосковный наукоград Красноармейск, жители которого мечтают о возвращении прежних времен, когда город был закрыт и люди могли выйти на улицу и посидеть в кафе, не рискуя напороться на нож горячего южного парня? Кто поможет жителям пятимиллионного Краснодарского края, куда перебрался миллион мигрантов? Кто поможет казачкам, за копейки батрачащим на новых латифундистов с Кавказа — о чем недавно с горечью говорил атаман Козицын? Кто вернет к нормальной жизни 400 тысяч русских, выдавленных из Чечни при Дудаеве и Масхадове? Вот бы о   н и х   вспомнил глава ФМС, рассуждая о том, что России нужен миллион новых рабочих рук ежегодно, — можно ведь пригласить в Москву не джигитов из горных аулов, а русских страдальцев из “маленькой, но гордой” кавказской республики. Кто — спрашиваю я — защитит всех этих людей?   Р у с с к у ю   Россию, нуждающуюся в защите.

Родная милиция? Опыт Углича и Красноармейска достаточно красноречив. Да и сам заместитель министра внутренних дел А. Черненко признает, что “правоохранительная система зачастую повязана” с фирмачами, организующими переселение незаконных иммигрантов (“Независимая газета”. 16.08.2002).

Местные власти также неубедительны в роли защитников. И в Угличе, и в Красноармейске муниципалы всеми силами старались приглушить протесты местных жителей, что вольно или невольно оборачивалось поддержкой бесцеремонных кавказских “гостей”. Хотя в приватных беседах чиновники признавались, что сами устали от наглости и агрессивности переселенцев. В тех же случаях, когда руководители администрации пытались ограничить масштабы вторжения (Ставрополь, Краснодар), они наталкивались на противодействие прокуратуры и Кремля.

Может быть, нас защитит государство — своими законами? Нынешним летом были приняты два: “О правовом положении иностранных граждан на территории России” и “О противодействии экстремистской деятельности”. Первый призван упорядочить поток мигрантов. Второй — обуздать эмоции коренного населения, недовольного их наплывом. Вот так — всем сестрам по серьгам. Обоюдная справедливость, двуединая мудрость, достойное решение государственных мужей.

Но приглядимся: это далеко не равнозначные акты. Закон об экстремизме был внесен в Думу президентом и обозначен как   ч р е з в ы ч а й н ы й.   Его принятие курировали все высшие чины государства. Всевозможные СМИ обеспечивали информационную поддержку. Временами начинало казаться, что это   г л а в н ы й   з а к о н   новой России.

В отличие от этого   п о л и т и ч е с к о г о   документа, закон, регулирующий миграцию,   т е х н и ч е с к и й.   Простые граждане о нем и слыхом не слыхивали. Да и политологи узнали только из интервью главы ФМС “Независимой газете”. Что он изменит? “Появилось три вещи, которых никогда не было, — уверяет А. Черненко. — Во-первых, трудовая миграционная квота... Руководители субъектов Феде­рации... на местах решают, в каком притоке трудовых ресурсов нуждаются их регионы”. Второе нововведение — миграционная карта. “Выдавая ее, мы будем знать: куда и зачем направляется приезжий, на какие сроки, кто дает гарантии и т. п.” . Третий пункт — миграционная пошлина. “Ее размер — 3 тысячи рублей плюс тысяча за подтверждение. Получил карту, заплатил пошлину — живи спокойно...”

Руководитель ФМС доволен законом. Говорит о нем — “акт революционный”. А я скажу:   т и п и ч н ы й   с и м у л я к р.   Видимость разрешения проблемы.

Выдам миграционной службе страшный секрет. Я узнал его потому, что соседи по даче наняли рабочих из Закавказья. Конечно, нелегалов. Так вот, при выездах в Москву те пользовались   о д н и м   паспортом — тем, где стояли необходимые штампы. “Для русских мы все на одно лицо”, — белозубо улыбались приезжие.

Вы сомневаетесь, что то же будет с миграционной картой?

Да и квота — плохой регулятор. Конечно, к губернатору так просто со взяткой не пойдешь (хотя “не так просто” — ходят, ох ходят!)”. А вот к главе района глава диаспоры вполне обратиться может. Они, как правило, знакомы. “Слушай, дырагой! Мне тут односэльчанам работу подкинуть нада”. Глядишь, в обмен на некоторый “эквивалент” (а может, и просто по дружбе) появится соответствующий запрос на столько-то приезжих, “совершенно необходимых” району.

Разве что введение миграционной пошлины даст реальные выгоды. К сожа­лению, небольшие. А. Черненко рассчитывает на поступление в казну 100 млн дол­ларов. Сравним с 8 млрд, которые иммигранты вывозят из России...

Вот и весь эффект от “революционного” закона. А в Россию как ездили ордами, так и будут ездить. Сам же Черненко признает: “...Безвизовый режим, действующий на территории СНГ, делает нашу ситуацию более проблематичной, чем в европейских странах. Например, если мы задерживаем визитеров с фальшивыми трудовыми документами, они их рвут и говорят, что у них просто культурная поездка на родину Ильича. И мы обязаны их пустить”.

Чтобы закон, ограждающий Россию, работал, необходимо ввести   в и- з о в ы й   р е ж и м   — как во всех цивилизованных странах. И четко прописать порядок   д е п о р т а ц и и   нарушителей. А то у нас газетчики падают в обморок от одного слова “депортация”, а силовики растерянно разводят руками, глядя, как незваные визитеры откровенно глумятся над российскими законами. В то время как эта мера   п р е д у с м о т р е н а   нашим законодательством.

В дальнейшем для упорядочения миграции внутри России необходимо восстановить институт прописки. Хорошо известный по советским временам. Если кто-то посчитает эту меру “недемократичной”, можно провести всероссийский референдум и поступить так, как решит народ.

Обычно отказ от введения виз объясняют заботой о соотечественниках: это ударит по русским! А между тем русское население в странах СНГ сократилось катастрофически. Причем убыль особенно велика   и м е н н о   в   т е х   р е с п у б- л и к а х,   откуда идет самый мощный поток иммигрантов. Выдавливают русских (нередко варварскими методами!), а следом за ними и сами уезжают на русские хлеба.

В Азербайджане за 10 лет (с 1989 по 1999-й годы) численность русских уменьшилась с 392,3 тыс. до 148 тыс. — в два с половиной раза. В Грузии с 341 тыс. до 140 — в те же два с половиной. В Армении с 51 тыс. до 8 — более чем в шесть раз (“Независимая газета”. 19.07.2001).

Господа чиновники! Если вы действительно обеспокоены судьбой соотечественников, переселите оставшихся русских в Россию. Вы знаете,   к а к   они там, на   к а к и х   правах, в   к а к и х   условиях живут.

Переселите — за счет миграционных квот. Если уж Россия и впрямь не может обойтись без рабочих рук со стороны, пусть это будут русские руки! Пусть деньги России обеспечат достойную жизнь ее отторгнутым сыновьям и дочерям. Не поедут? Еще как поедут! На   г о т о в о е   место, на   к о н к р е т н у ю   работу. Как поехали лучшие специалисты Рижского вагоностроительного на завод в подмосковном Демихове и создали электричку, не уступающую рижской, но стоящую значительно дешевле.

Может, вы хотите сохранить опорные пункты русского присутствия в ближнем зарубежье и потому не отзываете оттуда наших людей? Достойная мысль. И легко реализуемая! Между прочим, без всяких затрат из госбюджета. Знакомые русские предприниматели из Прибалтики сколько раз говорили: почему Россия не ведет дела с нами? Обеспечили бы заказами русских бизнесменов, дали бы минимальные льготы, а мы бы обязались создавать рабочие места для соотечественников, поддерживать их организации. Так нет! Россия ведет дела с самыми отъявленными местными националистами. Отделения крупных московских компаний спонсируют именно те партии, которые требуют ужесточения политики по отношению к русским...

Разумеется, это не только мне говорили. Стучались во все двери — и в Белом доме, и в Госдуме. Результат нулевой.

А может, наши правители о русских вообще не думают? Единственное желание — править покорным народом да выкачивать средства из “этой страны”. Ну тогда самое время перейти к рассмотрению закона “О противодействии экстремистской деятельности”.

 

Закон о противодействии России

 

Мой коллега Михаил Назаров дал блестящий научный анализ этого документа (“Наш современник”, № 8, 2002). Признаюсь, я не могу говорить о нем в таком тоне. Абсурдность закона с точки зрения здравого смысла настолько очевидна, а наглость властей, навязавших его обществу, столь вопиюща, что серьезно повествовать о том, как его продавливали через Думу, на мой взгляд, бессмыс­ленно. Остается вспомнить правило Бодрийара: “Единственное настоящее дело интеллектуалов сегодня — это играть на противоречии, на иронии...” Говорить о пресловутом законе пристало в стиле некогда знаменитой “Илиады” Ивана Котляревского и других “ирои-комических” эпопей XVIII века...

 

Итак, по весне собрался президент Владимир Владимирович рассказать стране о том, как она живет и что с ней будет. Огляделся вокруг, и душа его страданием уязвлена стала. Опасно жить на Руси — все погромы да убийства случаются.

Вообще-то самое время убылью подданных озаботиться. Чубайсы да Браверманы так “перебрали людишек”, что уменьшается их число по 750 тысяч в год. 32 тысячи погибли от рук душегубов. Убивали депутатов, губернаторов и вице-губернаторов, мэров и вице-мэров, бизнесменов, генералов, спортсменов, ученых. 30 тысяч пропали без вести. 60 тысяч сами на себя наложили руки. Еще 18 тысяч умерли, опившись поддельным зельем*.

Дошло до того, что первые лица страны не могут безопасно по ней передви­гаться. В августе под Рязанью супостаты бронированный вагон генпрокурора Устинова камнями закидали. Тот, видно, решил, что пришло время с животом расстаться. Сердешного в больницу на вертолете доставляли**.

Но этакие безобразия любой углядеть может. А с кремлевских высот открывается то, что не всякому ведомо. Об этом и объявил Владимир Владими­рович: “...Под фашистскими, националистическими лозунгами и символикой устраивает погромы, избивает и убивает людей”***.

Выступил — и закон в Думу. Чрезвычайный! Запретить, мол, экстремизм, чтобы духу его не было. А в Думе уже лежал один закон. Такой же, но внесенный обычным порядком. Депутаты его не принимали. Затейники, в словарях определение экстремизма искать задумали. В словаре-де написано — “экстремизм” есть “приверженность к крайним взглядам и мерам”. И тычут — Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка (М., 1999, стр. 908). Как же мы, спрашивают, в новой демократической России за   “п р и в е р ж е н н о с т ь”,   за   о б р а з   м ы с л е й   людей судить будем?**** . Этак даже в старой сталинской не судили. Там следователи на допросе первым делом новичкам растолковывали: думай, мил человек, что хочешь и как хочешь, но раз угораздило тебя свои мысли высказать, то это уже как действие квалифицируют — “агитация и пропаганда”. Поэтому посиди сколько положено!

А президент наш в этом деле опыт имеет. Он депутатам: не сомневайтесь, други, что слово, что дело — едино. За действие и судить будем. Только вы закон поскорее принимайте, а то не терпится. Депутаты и так и сяк — президенту, известно, не откажешь, но и в таком виде принимать сумнительно. Они волокитить, поправки разные предлагать. Некоторые, как небезызвестный Лукьянов Анатолий Иванович, до того договорились, что осуждать президентскую инициативу вздумали: “Нам предлагают глубоко антидемократичный документ. Он, по сути, объявляет войну обществу, станет угрозой правам человека и гражданина, вводит внесудебную расправу за убеждения”. Видно, мало сидел в “Тишине матросской”. А им, президентским ослушникам, депутат Резник хорошо высказал: “Когда увидите в дверной глазок бритоголового фашиста…... будет уже поздно”*****.

Тут, понятное дело, фашистам пора объявляться. И повод имеется: день рождения фюрера ихнего, будь он неладен, — 20 апреля. Газеты, которые за закон и за президента, на то число светопреставление назначили. Так черным по белому и печатали: “Судный день”, “Время погромов”. Милиции изготовилось — тьма: встречать этих бритоголовых и по кутузкам рассовывать. Только в метро тысяча сотрудников дежурила.

Но бездельники, фашисты недобитые, не вышли на улицу! По домам отсиде­лись. Конфуз получился. Нашли, мол, чем пугать — призраками! Депутаты опять за свое: “...He случайно в документе даже нет нового понятия “экстремизм”, ведь само определение включает в себя и такие действия, которые “не могут оцени­ваться понятиями уголовного права”*.

Ну тут этим говорунам и показали. Не верите, спрашивают, в угрозу экстремистскую, что же, на себя пеняйте! Собрали у самой Думы 8 тысяч юнцов: за родную футбольную сборную поболеть — из Японии матч показывали. Пива — залейся. Пей — не хочу. Ждут, когда же звереть начнут, безобразия учинять примутся. Ленива русская толпа! Пиво пьют, за своих болеют, а погром начать не догадываются... Пришлось показать, как это делается. Ролик из американского фильма “Большой Лебовский”. В Америке дело знают: начнут автомобиль курочить — ничего не останется.

Тут до наших дошло — ломанули! 227 витрин раскокали, 45 рекламных щитов сокрушили, машин перевернули немало**. Словом, разгул экстремизма по полной программе. А чтобы депутаты с принятием закона не задерживали — высадили все окна на нижних этажах Думы. Не хотели по-хорошему, на себя пеняйте...

Депутаты наконец смекнули, что к чему, и на этот раз быстро управились. Даже с опережением графика. На неделю раньше намеченного срока второе чтение провели. Регламент нарушили: между чтениями с документом, как это у них называется, “все субъекты законодательной инициативы” ознакомиться должны. А тут неделя выпала — не все успели ***. Ну да никто на это внимания не обратил. На то и чрезвычайный закон, чтобы в чрезвычайных обстоятельствах принимать.

Зато теперь у нас все, как в цивилизованных государствах. В Германии был закон по борьбе с экстремизмом? Был. Правда, при Гитлере — том самом. Но это неважно. В Италии — был. При Муссолини. Ну да что такого? Франко в Испании первым делом такой закон принял. Пиночет в Чили тоже постарался. В Греции полковники, по чину нашему Владимиру Владимировичу ровня, — не отстали. В Гватемале, в Сальвадоре, в Южной Африке — еще при белых, в Южной Родезии — всюду с экстремизмом; боролись **** . Теперь и мы в этот ряд встали. Спасибо президенту Путину.

А теперь серьезно. Как раз когда депутаты проправительственных фракций тужились выдавить из Думы закон о противодействии мифическому русскому экстремизму, всей стране продемонстрировали, что такое экстремизм подлинный. 9 мая в центре дагестанского города Каспийска прогремел взрыв. 45 человек погибли, более сотни ранено.

Не могу не сказать: реакция руководства — и всей страны — была позорной. Взрыв раздался в 9.50. До начала Парада Победы оставалось 10 минут. Наверняка о событии такой важности президенту доложили немедленно. И все-таки в своей речи Путин ни словом не обмолвился о трагедии. Конечно, для этого нужно было отклониться от заранее заготовленного текста (на этот раз особенно блиставшего риторическими перлами). Требовалось сказать, может быть, выкрикнуть несколько ис­кренних слов. Нельзя было делать одного — именно того, что сделал президент — умолчать о случившемся. И еще — нельзя было после Парада произносить чудовищную фразу о том, что мы не позволим   и с п о р т и т ь   п р а з д н и к.   Как будто речь шла о глупой выходке незадачливого шутника.

Однако эти слова прозвучали в Кремлевском дворце — и весь день прошел (весь день провели) под лозунгом: не дадим испортить... Вплоть до того, что не были отменены трансляции концертов и прочих развлекательных программ. Весь вечер на экране скакала Пугачева, басом распевая разудалые песенки. Лучше не пытаться представить, что думали матери погибших в Каспийске детей (а пострадали в основном дети), когда проходили мимо открытых окон, из которых рвался шабаш.

Конечно, главная вина на Путине, на руководстве, в том числе телевизионном. Однако   в с я   страна   п о д п е в а л а   — в прямом и переносном смысле слова. Запамятовала,   к а к   отзывалась нравственная глухота в самом сердце российской столицы. А стоило бы помнить. Расстрелянный выпускной бал в Бендерах в июне 1992 года — молдавский МиГ ударил ракетами по зданию приднестровской школы. Москве недосуг услышать чужую боль — в разгаре школьные празднества. Спустя год с небольшим все-таки услышала — 4 октября 93-го, когда центр Москвы пропах паленым человеческим мясом из горящего Дома Советов. В 1999-м бессердечие было наказано еще быстрее. В августе взорвали дом в Буйнакске. В столице это мало кого взволновало. И месяца не прошло, как москвичи каждую ночь стучали зубами от страха — чей дом взорвется сегодня…*.

В том же мае 2002-го мы еще кое-что узнали о подлинном экстремизме. В связи с трагедией в Каспийске соболезнования выразили президенты ведущих стран мира, зарубежные, российские партии и организации. Совет муфтиев промолчал….

Но кто обратил на это внимание? Кто писал о том, что в Казани толпа снесла памятник Ивану Грозному — акт вандализма, вполне подпадающий под определение “экстремистские действия”? Кого интересовало, что в 2000-м в той же Казани по телевидению звучали призывы “уложить самого Путина в гроб, пока он не соорудил из гробов пьедестал для себя” (“Независимая газета”. 16.04.2002)?

Ни одна из этих выходок не заинтересовала ни центральные власти, ни телевидение. Все были заняты проталкиванием пресловутого закона. И когда его наконец приняли, объяснили, какова истинная цель. На собрании в Москве в присутствии представителей Администрации президента, МВД, депутатов Госдумы президент фонда “Холокост” Алла Гербер потребовала: “...России нужен хотя бы один громкий судебный процесс, с ярким, талантливым прокурором против ИЗВЕСТНЫХ националистов. Их имена сегодня у всех на слуху” ( “Новые Известия”. 28.07.2002).

Надо же! Писали о бритоголовых скинхедах, о футбольных фанатах, а все для того, чтобы организовать процесс над известными националистами. Чьи же имена “у всех на слуху”? Распутина, Бондарева, Проханова, Куняева, Шафаревича, Клыкова. Кого еще? Глазунова, Дорониной, Бурляева, Крутова, Ганичева. Инцидент в здании Союза писателей России с участием милиции и Российского телеви­дения летом 2002 года отнюдь не случаен. Осудить лидеров или хотя бы ошельмовать, отстранить от дел, заставить замолчать — это значит лишить русский народ выразителей его мысли, воли, чувства Родины, чувства прекрасного. Одним словом —   c a м о с о з н а н и я.

Этого и добиваются. Ради этого хельсинкские правозащитники готовы сотрудничать с чиновниками из генпрокуратуры и МВД. Направляя, натаскивая, если у тех не хватит собственного нюха: “Вчера генеральный прокурор России Владимир Устинов встретился с представителями правозащитных организаций... По словам руководителя Московской хельсинкской группы Людмилы Алексеевой, на встрече достигнута договоренность о проведении подобных мероприятий раз в два месяца. Также к майским праздникам правозащитники предложат свой вариант некоего распоряжения или приказа генпрокурора (?! — выделено мною. — А. К. ), который будет регламентировать в дальнейшем сотрудничество органов прокуратуры с правозащитными организациями” (“Независимая газета”. 17.04.2002).

Стало быть, небезадресны песни о “ярком, талантливом прокуроре”! Вы их судите — мы вам варианты постановлений писать станем. Прямо как в 37-м...

Не знаю, оправдаются ли надежды именно этих певцов и ловцов (в 37-м еврейские радикалы в партии, приветствовавшие ужесточение репрессий, сами попали под их каток). Но то, что объявленная борьба с экстремизмом — это охота на последних русских пассионариев, для меня несомненно.

Именно поэтому с высоких трибун до сих пор кричат о   п р о ш л о г о д н е й   драке в Царицыне, а случившаяся   э т и м   л е т о м   азербайджано-дагестанская разборка в Новогирееве — со стрельбой и двумя трупами (Rambler-медиа. 22.07.2002) — никого не интересует. Ну и что, что кавказские парни палят из стволов в русской столице — это “не в масть”! Не их ловить приказано…...

Именно поэтому в законе специально оговорен запрет литературы, которой увлекаются русские скинхеды. Но никто и не думает запрещать иудейский “Шулхан Арух”, где каждому еврею предписано: “Запрещается спасать их [акумов ** ] , когда они близки к смерти. Например, когда увидишь, что один из них упал в море, то не выручай его, даже если он хочет заплатить. Согласно с этим, их нельзя и лечить — даже за деньги, за исключением того случая, когда можно опасаться неприязни...” (Иоре де’а 158—1. Цит. по: “Наш современник”, № 8, 2002).

Похоже, власти не видят ничего предосудительного и в ваххабитской лите­ратуре. В частности, в книге дагестанца Магомеда Тагаева “Наша борьба, или Повстанческая армия Имама”. Она вышла в Киеве в 1997 году, но распростра­нялась исламскими центрами в Москве. Вот что там говорится о русских: “Русские — это нация без прошлого и нация без будущего... Ни о каких интересах русских на Северном Кавказе речи не может идти... О чем здесь можно говорить, о каком мирном решении вопроса? Здесь только один выход: мечом и огнем сжечь все дотла и дорезать, кто остался жив, чтобы ни один не уполз, кто не успел уйти за очерченные нами границы в уста­новленный срок” (цит. по: “МК”. 23.09.1999).

Кстати, в связи с приведенными цитатами — и шире — литературой подобного рода — у меня вопрос к депутатам. Не из проправительственных фракций — с этими все ясно. Вопрос к коммунистам и патриотам в Думе. Почему при обсуждении законопроекта никто не зачитал эти откровения и не спросил коллег из “Единства”, “Народного депутата”, СПС, “Яблока”, а заодно с ними и представителя президента: почему, запрещая книги, где нелицеприятно характеризуются евреи (писания главарей национал-социализма), вы дозволяете свободное распространение литературы, оскорбляющей русский народ? Что это — знак согласия с позицией русофобов или проявление вопиющей некомпетентности в области, где вы взялись покомандовать?

Пусть ответят! Кто узнает об этой полемике? У оппозиции нет телевидения и прессы? Не стоит прибедняться!

Нет телевидения в Москве, но есть в “красном поясе” — используется ли оно в полной мере? Есть десятки частных студий — они заинтересованы в острых материалах, чтобы привлечь к себе внимание. Есть сотни газет, начиная с “Советской России” и “Завтра” и заканчивая районками в том же “красном поясе”. Да и сами товарищи депутаты постоянно выступают. Вот и надо говорить о   н а б о л е в ш е м   конкретно, с примерами. Не талдычить в сотый раз про “оккупационный” режим, а   п о к а з ы в а т ь,   как режим борется против собственного народа.

А между тем из провинции уже доходят первые сообщения о возмутительных проявлениях “инициативы снизу”. В Удмуртии власти готовят суд над авторами молодежной газеты “Ижевская дивизия”. Искать признаки русского национализма в издании поручено... националисту удмуртскому — активисту организации “Удмурт кенеш” Байметову. Выступая как эксперт, он вменил в вину издателям такой, например, пассаж: “...Надо делать все, чтобы русские снова стали хозяевами на своей земле. Все, чтобы наш Русский народ ЖИЛ.... Все, чтобы в России неуютно себя чувствовали многочисленные враги нашей земли и паразиты на теле нашего народа”.

Сообщая об этом, корреспондент газеты “Завтра” (№ 33, 2002), задает резонный вопрос: “...Что случилось бы, напиши авторы “Ижевской дивизии” обратное: надо, мол, добиваться, чтобы русский народ НЕ БЫЛ хозяином на своей земле, чтобы на теле русского народа было ПОБОЛЬШЕ паразитов, чтобы враги русского народа чувствовали себя в России УЮТНО? Что было бы, если бы они категорически потребовали от русского народа, чтобы тот НЕ ЖИЛ, а как можно скорее сдох и освободил жизненное пространство для других, более достойных народов? Уверен, тогда никакого уголовного дела никто бы заводить не стал...”

Очередной процесс против регионального отделения РНЕ летом 2002 года проведен в Хабаровске. Еще один прошел в Омске. В Саратове судят лидера Национал-большевистской партии Эдуарда Лимонова. В самой первопрестольной закрыта телепередача “Антидеза” (3-й канал). Вынесено предупреждение газете “Я — русский!”. В Подмосковье, по свидетельству газеты “Завтра”, в школах ставят на учет “действующих и   п о т е н ц и а л ь н ы х   (разрядка моя. — А. К. ) скинхедов, к каковым умные головы относят подростков из неполных, малообеспеченных семей, носящих короткие прически” (“Завтра”, № 28, 2002).

Активность ретивых исполнителей обернулась трагедией для тысяч обездо­ленных людей. “Егорка и без того из-за нашей бедности комплексует, — рассказывает мать одного из “забритых” таким манером в экстремисты подростков, — а тут еще из-за нее в фашисты попал... Стригу его коротко уже второй год опять-таки по нищете на­шей: волосы у него быстро растут, замечания все время получает...”

Подобные методы “борьбы с экстремизмом” кажутся скверным анекдотом, однако они   с о о т в е т с т в у ю т   д у х у,   а отчасти и букве нового закона. Он предоставляет всевозможным органам власти поистине безбрежное поле для поиска “правонарушителей”. К экстремистской деятельности отнесены как тяжкие преступления (“Деятельность... по планированию, организации, подготовке и совершению действий, направленных на насильственное изменение основ конституционного строя и нарушения целостности Российской Федерации; подрыв безопасности Российской Федерации... создание незаконных вооруженных формирований”), так и публикации в прессе. При желании любой аналитический материал по национальным проблемам можно расценить как “пропаганду исключительности, превосходства либо неполноценности граждан по признаку их отношения к религии, социальной, расовой, национальной, религиозной или языковой принадлежности”. А ведь под запрет попадает не только “пропаганда”, но и “публичные призывы к осуществлению указанной деятельности”...

При таком подходе даже употребление слова “русский” в каких-либо документах или публикациях может оцениваться как предосудительный поступок. По словам Сергея Бабурина, лидера партии “Народная воля”, Минюст направил партийные документы на специальную экспертизу только потому, что в них часто встречались слова “русский” и “Православие”.

Признаюсь, я не до конца поверил Сергею Николаевичу. Однако сам зам­министра юстиции Евгений Сидоренко в интервью, выразительно озаглавленном “Мы не застрахованы от экстремистских выходок в политике”, заявил, что Минюст отказал в регистрации Христианско-демократической партии (кстати, абсолютно лояльной режиму) из-за того, что в ее названии упоминается христианство. “Мы были вынуждены по этому основа­нию отказать в регистрации Христианско-демократической партии. Мы очень долго рассматривали их документы, учитывая, что и в Европе очень развито христианско-демократическое движение, но тем не менее все-таки не смогли избавиться от опасений. Все же в Европе — христианство — доминирующая идеология, а в нашей многоконфессиональной стране не следует переносить религию в политику” (“Независимая газета”. 19.08.2002).

Потрясающее признание! Во-первых, одним мановением начальственной руки Россия выведена из числа христианских стран. То, что Православие — традиционная религия русского народа, все еще составляющего более 80 процентов населения страны, чиновника не интересует. Во-вторых, обратите внимание на принцип, по которому теперь принимают решение в Минюсте: “...не смогли избавиться от опасений”.

Не правда ли, какой строгий юридический термин — “опасения”? При известной трепетности российского чиновника у него любой документ, любая бумажка рождает “опасения”. И наконец, как вам нравится “смягчающее обстоятельство” — наверное, благодаря ему в Минюсте все-таки возились с документами христианских демократов: “…...в Европе очень развито...” А если в Европе “не развито” или “развито”, но не “очень”? Скажем, не развито русское движение, отсутствуют русские партии. Что же, если исходить из логики г-на Сидоренко, и нам в России их регистрировать не позволено...

Боюсь, пророчество газеты “Завтра” о том, что после принятия закона об экстремизме в тюрьму можно будет “посадить любого, кто вместо слова “россиянин” произнесет слово “русский” (“Завтра”, № 18, 2002), сбудется даже более буквально, чем, возможно, думали ее издатели.

Это предположение крепнет при знакомстве со спешно изданной книгой некоего Вячеслава Лихачева “Нацизм в России” (М., 2002). Издание конъюнктурное, но   и м е н н о   п о т о м у   оно позволяет судить   о   т е н д е н ц и я х   в толковании слов “экстремизм” и “нацизм”. Под эти определения, а вернее сказать, под статью УК автор стремится подвести как можно больше политических групп и течений: “...Национал-социализм, фашизм, черносотенство и политизированное неоязычество”. Но этого ему мало! Не только политгруппы, но и идейные течения (даже   н а с т р о е н и я!),   к примеру “православный сталинизм”, покрываются термином “нацизм”. А в заключение (как в этом контексте начинает опасно вибрировать второй смысл слова!) в проскрипционный список попадает и   п а т р и о- т и з м.   Вот он, логический финал кампании по борьбе с экстремизмом:   п а т р и о т и з м   о б ъ я в л е н   п р е с т у п л е н и е м!   Правда, Лихачев пишет о “радикальных патриотах”, но если уж он в нацисты зачисляет всех без разбора, то в радикалы и вовсе любого заметёт...

Видимо, сообразив (а может, где надо подсказали), что подобная “широта” захвата лишает саму работу предмета изучения, Лихачев спешит оговориться: “...Чтобы заранее пресечь (ну конечно,   п р е с е ч ь!   — чрезвычайные законы воскрешают и соответствующие выражения. — А. К. ) возможные и иногда оправданные (так!) возражения, мы вынуждены оговориться, что термин “нацизм” мы употребляем в самом общем смысле...”

П р о т и в   к о г о   направлен “общий смысл” подобных работ, а заодно и новоявленного закона, понять нетрудно. Это и дало мне основание назвать главу “Закон о противо­действии России”. А вот чьи интересы он призван защищать, определить сложнее.

Может показаться, что этот закон дает преимущества кавказским — и шире — мусульманским — народам.   В   б ы т о в о м   плане, безусловно, так. Если кавказец пристанет к вашей девушке — это мелкое хулиганство, с которым ни один милиционер возиться не станет. Но если вы мощной дланью покараете развратника, то это уже “погром”, “экстремизм” и чуть ли не “насильственное изменение основ конституционного строя”...

Однако на   г о с у д а р с т в е н н о м   уровне кавказцы и мусульмане в целом, мне кажется, выигрывают мало. Здесь определяющими остаются   с т р а т е г и- ч е с к и е   инициативы. Внутриполитические — прежде всего война в Чечне. И внешнеполитические — солидарность с антиисламской политикой США, фактическая поддержка Израиля в столкновении с палестинцами и арабским миром (демарш главы СФ Миронова во время визита в Иерусалим лишь высветил и без того очевидные — глубоко ошибочные, на мой взгляд! — приоритеты), обострение отноше­ний с ключевой державой Закавказья — Грузией и т. д. и т. п.

Вряд ли подобные акции свидетельствуют о большой любви нынешнего руководства РФ к аборигенам Кавказа и Ближнего Востока. Да и эти народы, скорее всего, не испытывают особой симпатии к российскому президенту. Кто-то не может простить ему изменение вектора политики Москвы на Востоке, кто-то — призыва “мочить в сортире”, равно как и того обстоятельства, что как   п о л и т и ч е с к а я   фигура Путин неразрывно связан со второй чеченской войной. Иные (их немало) до сих пор живут под властью провозглашенного еще Джохаром Дудаевым лозунга: “...Логово зла и насилия над народами — Москва” (газета “Кавказ”. 1.08 1991).

К тому же мусульманские круги в России прекрасно понимают: несмотря на то, что сегодня острие закона об экстремизме направлено против русских, завтра оно может быть повернуто против них. Думаю, именно поэтому шейх Фарид Асадуллин, заместитель председателя Духовного управления мусульман Евро­пейской части России, очень сдержанно оценил новый закон (“Независимая газета”. 19.06.2002).

Тогда   к о м у   выгодно?

В мини-форуме, устроенном “НГ”, выступили еще два участника — директор Института государственно-конфессиональных отношений и права Игорь Понкин и раввин Зиновий Коган, председатель Конгресса еврейских религиозных организаций и объединений России. Понкин резко осудил законопроект: “Введение понятия “нетерпимость” в круг уголовно наказуемых деяний является фактическим запретом на свободу слова и насильственным навязыванием обществу абстрактной “терпимости”... Напротив, раввин, единственный из участников, горячо поддержал закон: “Сегодня в России мы наблюдаем вспышку насилия, захватившую общест­во... Поэтому нам, безусловно, необходим специальный антиэкстремистский закон”.

Ну наконец мы подошли к “роковому вопросу”. Как же — говорить о национальных проблемах в России и не затронуть еврейскую. До последнего удерживался: главным образом потому, что на эту тему столько сказано! Прежде всего самими евреями — Радзиховским, Тополем, Нудельманом. Например: “Впервые за тысячу лет с момента поселения евреев в России мы получили реальную власть в этой стране” (Э. Тополь. “АиФ”, № 38, 1998).

Ни один Гиви или Ахмед так не скажет, несмотря на всю свою фанаберию. Не вправе так сказать! Достаточно просмотреть список самых богатых людей в России, опубликованный в журнале “Форбс”, чтобы понять — почему. И убе­диться — Тополь прав. Судите сами: самое крупное состояние в стране у хозяина нефтяной компании “Юкос” Михаила Ходор­ковского (3,7 млрд долларов). Чуть отстал “начальник Чукотки” Роман Абрамович (3 млрд). За ним пристроился банкир Михаил Фридман (2,2 млрд). Замыкает список владелец “Русского алюминия” Олег Дерипаска (1,1 млрд).

И вновь нетрудно предугадать вопрос — а что в этом дурного? Будьте благо­надежны, его непременно зададут! Как не раз уже задавали, загодя предупреждая наши растерянные рассуждения о том, кто же сегодня в России хозяин.

Показательна публикация Юлии Калининой в “МК”. С провокативностью, присущей этому изданию, она озаглавлена “Доколе евреи будут нами править?” (“МК”. 10.06.1999). Разумеется, Калинину не интересует ответ на риторический вопрос, который она вкладывает в уста “населения” (характерно это походя производимое снижение статуса народа!). Она прямо по анекдоту спешит ответить вопросом на вопрос: “А было бы ему легче, если бы абрамовичи носили хорошие русские фамилии? Типа Распутина, скажем, или на худой конец Меншикова”.

С Калининой можно бы поспорить. Указав, к примеру, на некорректность сослагательного наклонения при обсуждении событий свершившихся. Зачем подыскивать русскую фамилию Абрамовичу, тем более что он, судя по всему, прекрасно себя чувствует с еврейской?

Можно было бы обратить внимание автора, что в поисках русских мошенников у трона она перебрала аж три столетия (Меншиков — начало XVIII века, Распутин — начало XX). А тут...

Не буду спорить! Калинина, сама того не желая, выбалтывает   г л а в н о е.   Подчеркнув, что у евреев и русских “разные ценностные ориентации”, она прини­мается сравнивать, всячески подчеркивая большую прагматичность, а следо­вательно, и современность еврейской. “Для русского человека жить праведно — значит служить Отечеству, и нет большей доблести, чем честно исполнить свой долг перед Родиной, каким бы он ни был... А у евреев ценностные ориентации совсем иные, куда более прагматичные. Карьера, профессиональные успехи, материальное благополучие, образованные и удачливые дети, обеспеченная старость... У них правильно живет тот, кто во главу угла ставит такие вот простые человеческие радости, а вовсе не принесение себя в жертву ради Отечества”.

Весь этот список с любовью поименованных “еврейских” добродетелей показывает,  к т о,   по мнению автора, живет “правильно”. Ну да, профессиональные успехи, материальное благополучие, хорошо устроенные дети — сегодня это действительно эталон счастья. Но задумаемся: чем обернется это счастье для себя — и только для себя! — на вершине властной пирамиды? Впрочем, в отличие от Калининой, не будем фантазировать. Все это у нас перед глазами: миллионы долларов на счетах, в том числе в зарубежных банках, дети и внуки первых лиц государства в заграничных лицеях. Журналистка “МК”   с   и с ч е р п ы в а ю щ е й   н а г л я д- н о с т ь ю   показала,   ч т о   п л о х о г о   в том, что евреи “получили реальную власть в этой стране”. Столь же очевидно, что русская жертвенность, русское служение Отечеству —   е д и н с т в е н н о   в о з- м о ж н а я   “ценностная ориентация” подлинно ответственной власти.

Замечу попутно, что, живописуя “русскую нетерпимость” по отношению к евреям, русофобы как бы подразумевают, что сами евреи являют собой образец толерантности. Тем интереснее, как они действуют в Израиле, где вся власть сосредоточена в их руках. Когда выходцы из России для защиты своих прав в “земле обетованной” объединились в “Славянский союз”, один из лидеров “партии Щаранского”, замминистра абсорбции иммигрантов Юлий Эдельштейн, назвал их программу “совершен­но недопустимой” (“Новые Известия”. 29.08.2002).

Возмущение Эдельштейна вызвала, в частности, просьба об открытии воскресных православных школ. Сообщая об этом, корреспондент замечает: “Забавно, что отец депутата кнессета, министра и ревностного иудея, служит приходским священником в Калужской губернии”. Журналист не задает лишних вопросов. А я все-таки рискну. Спрошу певцов толерантности из еврейской среды: где же, господа, больше терпимости? В России, где церковь доверяет старшему Эдельштейну самое драгоценное — души людей, предоставляя ему возможность окормлять православную паству, или в Израиле, где одно упоминание о необходимости открытия православных школ вызывает у младшего Эдельштейна приступ ярости? *

Что касается отношения евреев к арабам-палестинцам, то о нем нет нужды много распространяться. Мы ежедневно слышим сводки об обстрелах палестинских городов, об убийстве целых семей. И это не досадные случайности, как порою заявляют официальные лица в Израиле, не только реакция на нападения исламских боевиков. Суть отношения евреев к палестинцам сформулировал духовный лидер религиозной партии ШАС, входящей в кабинет министров Израиля, то есть облеченной   в л а с т н ы м и   п о л н о м о ч и я м и.   Раввин Овадия Йосеф в проповеди, транслировавшейся по радио, заявил, что “палестинцы — проклятый и злой народ, и Бог сожалеет о том, что их создал” (“Независимая газета”. 17.07.2002).

Характерно, что это заявление не вызвало осуждения со стороны иудейских теологов. Тогда как на книгу главного раввина Великобритании Джонатана Сакса “Достоинство различия” обрушился шквал критики. Ее вызвал призыв к “религиозному плюрализму и терпимости к иным вероучениям” (ВВС Russian.com).

Призывая все нации к пресловутой толерантности, еврейские орто­доксы готовы беспощадно преследовать любые призывы к терпимости в своей собственной среде. Показательны и аргументы, которыми раввин Сакс пытался защититься от критиков. Представ перед Советом ортодоксальных иудейских теологов, он заявил, что “его высказывания предназначены для   н е е в р е й с к о й   аудитории” (там же. — разрядка моя. — А. К. ). Иными словами, неевреям полезно внушать мысль о терпимости иудеев — яростно отвергаемую в самом еврействе.

И это не отвлеченные богословские споры. Нетерпимость стала определяющей чертой политики израильских властей. К несчастью, ей все более заражается и израильское общество. Согласно опросам, половина израильтян одобряет идею насильственного выселения палестинцев в другие арабские страны. А 32 процента выступают за депортацию даже граждан Израиля арабского происхождения (“Новые Известия”.13.03.2002).

Как это согласуется с призывами к   н а с и л ь с т в е н н о й   толерантности, на которые столь щедра еврейская пресса в России? С поддержкой исламских радикалов — от татарских сепаратистов до чеченских террористов?

Рискну предположить (утверждения в данном случае невозможны из-за недостатка сведений), что мы имеем дело с достаточно характерной комбинацией. Ввиду нехватки данных будем исходить из прецедента — деятельности таких представителей еврейства, как Б. Березовский и В. Гусинский. На мой взгляд, рассматривать их в качестве “представителей” вполне корректно: один возглавлял Российский еврейский конгресс, другой являлся гражданином Израиля.

Полагаю, всем памятно, как Б. Березовский и В. Гусинский   и с п о л ь з о в а л и   чеченцев в обеих военных кампаниях. К примеру, по утверждению французской газеты “Монд”, в августе 1999 года, за неделю до вторжения Басаева в Дагестан, Березовский передал его эмиссару 30 млн долларов  (М я л о  К. Россия в последних войнах XX века. М., 2002). Скорее всего, и сегодня кавказскую (и шире — мусульманскую) карту вновь используют в чужой игре.

Сказанное не означает, что тех же чеченцев следует изображать в качестве невинных жертв, чем грешит подчас даже патриотическая пресса. Они   с о г л а с и- л и с ь   и г р а т ь   отведенную им роль, щедро оплатив свое участие в чужой игре сначала кровью русских жителей Кавказа, а затем и кровью русских солдат. У них был   с в о й   расчет: с помощью Гусинских и Березовских добиться независимости, реальной власти*.

В перспективе перед мусульманами Кавказа (равно как и их единоверцами в Поволжье и Сибири) маячит грандиозная цель — создание исламского Халифата от Тихого до Атлантического океана. И это не бредни энтузиастов. Духовный лидер Исламской революции аятолла Хоменеи на встрече с членами комитета по координации пропагандистской деятельности Организации Исламская Конференция в Тегеране (1998), напомнив об исламизации Кавказа и Средней Азии — “с опорой джихад и меч”,— заявил: “Современный мир жаждет ислама... Перспектива современного мира свидетельствует о том, что будущий (XXI. — А. К. ) век станет веком ислама” (цит. по: “Наш современник”, № 2, 2000).

Для каких целей используют воинственных джигитов? Во-первых, кавказские народы достаточно многочисленны и пассионарны. Появившись в местах традиционного расселения русских, они нередко на бытовом уровне вступают с ними в конфликт и   п о д а в л я ю т   способность к сопротивлению. Выступают в роли своего рода  у д а р н ы х  о т р я д о в. Во-вторых, мусульманские республики в составе России (кавказские и поволжские) не раз демонстрировали стремление к большей самостоятельности: крайний случай — Чечня. В перспективе при ослаблении Центра эти тенденции можно использовать для разрушения России. В-третьих, при росте недовольства русского населения своим социальным и государственным статусом его гнев можно будет направить против все тех же “лиц кавказской национальности”, а также мусульман в целом. В перспективе это опять-таки обеспечивает развал России или, как минимум, уход от ответственности за разграбление страны.

Повторю, мои   п р е д п о л о ж е н и я   построены по принципу   а н а л о г и и   — на основании анализа той части деятельности Б. Березовского и В. Гусинского, которая стала достоянием гласности. Приписывать подобные планы еврейской диаспоре в целом я не имею ни оснований, ни намерений. Но то, что люди типа тех, кого я назвал,  м о г у т  вынашивать подобные планы, представляется достаточно правдоподобным.

В либеральной прессе, а также в патриотических изданиях настойчиво высказывается утверждение, будто закон “О противодействии экстремистской деятельности” в первую голову выгоден власти. Решительно не согласен! Может быть, советчики убедили Путина в этом. Прельстили перспективой тотального контроля. Уверили, что любое недовольство он сможет извести на корню. Если это так, президент смело может отнести лукавцев к числу своих злейших врагов. Невысоко ценящих его проницательность и потому стремящихся откровенно   и с п о л ь з о в а т ь   его.

Закон   п р о т и в о п о с т а в л я е т   президента русскому народу. Это само по себе гибельно для репутации Путина, для его политического будущего. Впрочем, последние два года президент не слишком оглядывался на народ. Он отчаянно стремился понравиться либералам — отечественным и зарубежным.

Первые же часы октябрьской трагедии показали: любовь оказалась неразделенной. Либералы дружно “ломанули” к Савику Шустеру на “Свободу слова” (вот она, “четвертая”   в л а с т ь  —  и в каких надежных руках!), чтобы заклеймить войну в Чечне и потребовать немедленных переговоров с Масхадовым. Развитие по такому сценарию означало бы не только вторую сдачу Чечни, но и полную деморализацию силовых структур и дискредитацию государства. А главное — для Путина — катастрофический подрыв его собственных позиций.

Положение Путина усугублялось тем, что либералов, по-видимому, поддержали “тяжеловесы” из команды “первого президента”. В. Черномырдин провел беспрецедентную для посла пресс-конференцию, потребовав:   т о л ь к о   п е р е- г о в о р ы.   Не исключено, что схожей позиции придерживался и М. Касьянов*.

Тот, кто полагал, будто в конце октября речь шла   т о л ь к о   о Чечне, явно недооценивал остроту ситуации. Возможное развитие событий проницательно спрогнозировал известный публицист А. Ципко, бросивший фразу о “государст­венном перевороте”: “Сбрасывается Путин. Или он превращается в никчемного, никому не нужного правителя” (ТВЦ.  29.10.2002).

И это было бы не самым скверным. В случае повторного выхода Чечни из состава России велика была вероятность эффекта домино — вплоть до полного распада страны. Вот она — расплата за симулякр гражданского общества. Образ театрального центра, затянутого рекламным полотнищем, высветился как символ: яркая реклама снаружи — и террористы, хозяйничающие внутри*.

И пусть об этом умалчивали комментаторы, пусть толпа зевак пребывала в неведении об истинном смысле событий, Путин   н е   м о г   н е   в и д е т ь,   в какую сторону они развиваются. И кто,   к а к и е   п о л и т и ч е с к и е   с и л ы   их направляют. Увы, это были те самые либералы, ради которых президент рассо­рился с Россией. Да-да, рассорился — поддерживая Чубайса, терроризирующего страну веерными отключениями, Грефа, добивающего ее реформой ЖКХ, Немцова, умудрившегося в течение суток организовать провокацию в Минске и сбегать к чеченским боевикам в Москве, после чего политсовет СПС выступил с требованием “немедленно начать мирные переговоры в Чечне” (“Коммерсантъ”. 29.10.2002).

Разумным решением для Путина стало бы возвращение к государственни­ческой риторике (и такие ноты зазвучали в кратких, энергичных выступлениях президента по телевидению 27 и 28 октября). Но конечно же, требуется не только риторика — широкие контакты с патриотической частью общества. С патриотически настроенным большинством.

Да что контакты — нормальный человеческий разговор нужен! Террористы захватили заложников, люди в панике, ждут от властей решительных действий и слов ободрения. А что слышат? “Все государственные учреждения взяты под усиленную охрану”. Благодарим-с! Чиновники могут спать спокойно. А нам-то как быть — оставленным без защиты?

Еще одно сообщение с державных высот. “Президент распорядился обеспе­чить безопасность лиц кавказской национальности”. Да что они там, в пресс-службе Кремля, одурели? Понятно, необходимо было избежать межнациональных конфлик­тов, резни (хотя режут-то, как видим, русских, а не наоборот!). Надо — действуйте по каналам ФСБ и МВД. Но скажите народу то, что он так хотел услышать: “Проверим всех! Если кто-то окажется причастен — расправа немедленно!”.

Когда-то я делал беседу с Александром Лукашенко. Зашла речь о коррупции. Тут-то он и отрубил: “Назовите хоть один факт... Расправа немедленно!” Вот это настоящий руководитель. Президент. Что бы там ни вещали оплаченные спецкоры и Борис Ефимович Немцов.

Владимир Владимирович! Поговорите с народом, как Александр Лукашенко. Хотя бы раз. Хотя бы тогда, когда кремлевское кресло зашаталось под вами. Мы же видим — шатается! Или вы настолько не любите русских, что неспособны даже в такой ситуации поговорить по душам?

Прежде всего с молодежью. Это же действительно будущее страны. Не только перспективный электорат — завтрашние солдаты. Как же вы, Владимир Владими­рович, собираетесь выиграть чеченскую войну, если не можете договориться с молодежью? Причем именно с той ее частью, которая не увиливает от призыва, а сама идет в военкомат, чтобы выполнить гражданский долг.

Это тема особого разговора. Здесь скажу только самое главное. Закон “О противодействии экстремистской деятельности” направлен прежде всего против русской молодежи. СМИ, ранее откровенно льстившие молодым (“поколение свободной России”), действуя по заказу из Кремля, стали показывать подростков как толпу погромщиков, отвратительный сброд дебилов и уродов. Вспомните картинки летних теленовостей, фотографии в прессе. Впрочем, всего этого молодые могли и не заметить: газет они, как правило, не читают (даже “МК” — посмотрите в метро — газета пенсионеров), а в “ящике” смотрят в основном “МузТВ”. Однако невозможно было игнорировать то, что власть заговорила с ними языком дубинок ОМОНа. Те, кто имеет опыт 93-го года, засвидетельствуют — это очень вырази­тельный язык.

В школе и по месту жительства ребят ставят на учет в отдел по борьбе с экстремизмом среди несовершеннолетних. В пригородных элек­тричках отлавли­вают и волокут в отделение. СМИ натравливают силовиков на любые группы тинейджеров: сам видел, как телекомпания в прямом эфире доносила, что милиция не задержала (вот безобразие!) подростков, по внешнему виду   п о х о ж и х   на скинхедов. Людей настолько задурили, что даже во время захвата заложников в центре на Дубровке первый из дозвонившихся в милицию сообщил, что в здание ворвались хулиганы-подростки (Вести.Ru). Скорее всего он принял чеченских боевиков за скинхедов! Пора признать, что ту же ошибку (если только это ошибка, а не сознательная дезинформация общества) совершила российская власть: боролась с одними, а опасность исходила совсем от других…

А теперь ответьте: легко ли в таких условиях быть молодым?*

Конечно, все это в юном возрасте воспринимается как мелочи. Но из тех, что глубоко западают в сознание. А что, если они наложатся на ощущение безысходности, в которую режим погрузил ребят? Вот чем одарила подростков власть “демократов”. “С 1993 года у детей начали регистрироваться с последующим устойчивым ростом к 2000 году: алкоголизм — рост в 2,2 раза, токсикомания — в 3 раза, наркомания — в 20 раз, сифилис — в 65 раз”. Данные из доклада “О развитии человеческого потенциала (в таком контексте какая горькая ирония обнаруживается в заголовке! — А. К. ) Российской Федерации за 2001 год”, подготовленном Организацией Объединенных Наций (“Независимая газета”. 6.08.2002).

Это злое сознание бесперспективности только начавшейся жизни еще вчера не знало выхода. Сегодня ему навязали   о п ы т   с и л о в о г о   п р о т и в о- б о р с т в а   с   в л а с т ь ю.   Что, если завтра вооруженная таким опытом и движимая такими чувствами молодежь придет к оппозиции и займет, заполнит своей энергией бездействовавшие, но — что важно — уже готовые структуры?

Журналисты, с их тягой к кровавым историям, поспешили предсказать рост молодежного терроризма. Показательна книга Ильи Строгоffa “Революция сейчас!”. Не думаю, что эти пророчества оправдаются. С одной стороны, спецслужбы слишком плотно контролируют радикальные группировки, с другой — подвиж­ничество несвойственно нынешней моло­дежи. Однако трудно не согласиться с автором: если десяток-другой нацболов-лимоновцев сумели заставить говорить о себе правоохранительные органы (и прессу) нескольких государств, что произойдет, когда в протестное движение включатся сотни и даже тысячи крепких парней?

Конечно, они могут породить собственную субкультуру протеста. Боюсь, далекого от цивилизованных форм — уличного, основанного на биологическом стремлении к выживанию. Могут (и это куда более вероятно) уйти в криминал, пополнить “славянские группировки” — в противовес кавказским.

И все-таки я очень надеюсь, что отторгнутые режимом ребята придут к нам. К русской патриотической оппозиции. Только так, поднявшись над уровнем улицы, пещерной биологии, они смогут реализовать себя как русские люди, патриоты своей страны. Пусть даже им прежде при­дется пройти полный курс обучения в школе жизни, о которой — не без аффектиро­ванности — поет рок-группа “Коловрат”:

Нас запрещают, сажают, преследуют, травят,

Но с каждой новой потерей мы только сильней.

Ненависть, ярость и гнев нас, борцов, не оставят.

Выше имперские стяги, и в битву смелей.

Кстати, об “имперских стягах”. Нынешним летом я видел, как милиционеры вели по электричке парня, закутанного во флаг... Конфедерации южных штатов Америки. Забытый в позапрошлом веке после поражения южан в 1865 году реликт укрывал узкую спину русского подростка. Помню, подумал — кто же так повернул твои мозги, неужели будешь жертвовать собой ради чужого флага?

Что же, быть может, для этаких причудников общение с “родной милицией” полезно. Прочистят мозги — и если не совсем изувечат, он в следующий раз поедет в Москву с красным или имперским полотнищем.

Придет на митинг оппозиции и встанет рядом с нами. Если это движение станет массовым, то, говоря высоким слогом, произойдет воссоединение русского народа. Не внешнее — слияние русских, малороссов и белорусов, о котором мечтают многие. А внутреннее —  н е  м е н е е   в а ж н о е.  Воссоединение интеллектуальной верхушки — головы — и сильных рук парней с рабочих окраин.

Национальные гонения сближают людей самых далеких социальных страт. Порождают национальное сопротивление. Это стало бы достойным ответом ненавистникам России.

 

(Продолжение следует)