СТАНИСЛАВ КУНЯЕВ

ПОЭЗИЯ. СУДЬБА. РОССИЯ

 

Старые контрпропагандисты

В августе-сентябре 1991 года, когда демократическая писательская хунта, ворвавшись в “толстовскую усадьбу” на улице Воровского, торжествовала свою победу, делила кабинеты и вертушки, громогласно закрывала “очаг гэкачепевщины” — Союз советских писателей, одной из первых уничтоженных и разрушенных структур Союза стала его Иностранная комиссия.

Верхушка хунты, возглавляемая Евтушенко, Черниченко и Оскоцким, крутилась вокруг возникающей новой власти — Ельцина, Гавриила Попова, Музыкантского, а мародеры помельче шныряли по флигелям старинной усадьбы, выпивали в захваченных кабинетах, копались в шкафах и архивах, срывали с дверей таблички с фамилиями, выбрасывали во двор уже никому ненужные, на их взгляд, папки и документы. Двери Иностранной комиссии были распахнуты настежь, ветер гулял по коридорам и шуршал в грудах бумаг, подлежащих уничтожению... Один из уже уволенных сотрудников, уходя из опустевшего флигеля в другую жизнь, склонился над грудой пожелтевших от времени скоросшивателей и папок, лежавших на полу, взял наугад несколько из них и засунул в сумку... Интереса и любопытства ради.

Через десять лет он вспомнил об этих папках у себя на даче, пролистал их и позвонил мне.

— Станислав Юрьевич! А в них есть кое-что любопытное. Не хотели бы посмотреть?

Таким образом малая толика этого архива и попала мне в руки...

Но перед этим надобно сказать, что Иностранная комиссия в системе Союза писателей была в советское время одной из самых притягательных структур. В нее постоянным потоком втекали заявления, жалобы, письма, доносы, предложения писателей, желающих посмотреть мир. О, если бы только посмотреть! Во время этих вояжей можно было наладить связи со своими зарубежными коллегами по перу, очаровать какого-нибудь издателя (лучше американского или французского!), а если повезет — заключить какой-нибудь договор и даже получить аванс в валюте... Я уже не говорю о мелких радостях, как то: пожить в хороших гостиницах, поесть экзотических блюд, с толком потратить свои командировочные на какие-нибудь куртки, джинсы, подарки. Словом, времяпрепровождение это было весьма приятным и полезным во всех отношениях.

Многие писатели в документах, обнаруженных в папках Инкомиссии, выглядели порой весьма пикантно.

Помню, как я возмущался воспоминаниями Юрия Марковича Нагибина “Тьма в конце туннеля”, вышедшими вскоре после октября 1993 года, когда он неожиданно для своих читателей предстал как давний, яростный и непримиримый враг советской власти, хуже того, как человек, жаждавший поражения своего отечества в борьбе с фашизмом.

“Вскоре подъем, испытанный оставшимся в Москве населением в связи со скорым приходом немцев и окончанием войны — никто не сомневался, что за сдачей столицы последует капитуляция, — сменился томлением и неуверенностью. Втихаря ругали Гитлера, расплескавшего весь наступательный пыл у стен Москвы... Многие оставшиеся в городе ждали немцев, но боялись признаться друг другу в этом и потому пороли несусветную чушь, чтобы объяснить, почему не эвакуировались...” (Из воспоминаний).

— И это Нагибин! — возмущался я в те дни. — Писатель, издавший с 1943 по 1980 год 90 (!) больших и малых книжек, прославлявших и советскую власть, и героев-москвичей, и дружбу народов, и нашу победу в Великой Отечественной! (Все эти сведения я почерпнул в справочнике “Писатели Москвы”, “Московский рабочий”, 1987, с. 315—317.)

В заявлении, написанном в Иностранную комиссию в 1982 году, Нагибин вот так продекларировал свои советские убеждения, изобразив себя патриотом, отстаивающим интересы Родины в капиталистической Америке:

 

“В секретариат Союза писателей СССР

Уважаемые товарищи!

В 1979 г. по инициативе главного редактора журнала “Русский язык” д-ра Мунира Сендича 25 американских университетов пригласили меня для выступлений о советской литературе, с уклоном в малую прозу, которой я и сам занимаюсь. Итоги подвел журнал “Русский язык”, посвятив Вашему коллеге более половины ХХХIII номера; здесь были и развернутые отзывы университетов о моих выступлениях — более чем лестные. В свое время я передал номер журнала вместе с письмом-отчетом Георгию Мокеевичу Маркову.

Путевой дневник я опубликовал в “Нашем современнике” (отрывки в “Новом времени”, “Литературной России”, по радио и телевидению). Материал получил хорошую оценку партийной печати (статья в “Правде”), тов. Черноуцан* поблагодарил меня от лица Отдела культуры. Несмотря на сильную критическую струю, этот дневник вышел отдельным изданием в США (книжка у меня есть).

Но, пожалуй, самой примечательной оценкой поездки явилось новое приглашение, присланное профессором Сендичем от лица четырнадцати университетов — ныне их число приблизилось к тридцати.

Мне не хочется витийствовать по этому поводу. Скажу просто: советскому писателю в нынешнее трудное, тревожное время дается возможность два месяца х о р о ш о говорить о его Родине, народе, культуре и литературе в стране, где сейчас говорится столько плохого и вздорного. Как старый контрпропагандист (год служил во время войны в системе 7 отдела политслужбы Советской Армии) я думаю, что такой возможностью следует воспользоваться. Надеюсь, что и секретариат Союза писателей согласится с этим. Полагаю, что принесу пользу нашему общему делу.

С уважением —

Юрий Нагибин

1 марта 1982 г.”

В то время Ю. Нагибин был преисполнен поистине советской смелости. Когда его следующая поездка в США несколько задержалась, он написал гневное письмо Георгию Мокеевичу Маркову, в котором стыдил генсека СП СССР за то, что он плохо использует его, Юрия Нагибина, в идеологической борьбе: “Почему мы должны оставлять площадку за В. Аксеновым, который катается по всей Америке, почему мы сами себе затыкаем рот? А ведь я доказал в предыдущей своей поездке, что умею заставить американцев прислушиваться к своим словам. Иначе, при их финансовых трудностях, они не пригласили бы меня вторично ”... (Найдено в тех же папках).

* * *

В 1982 году представителем делегации Украины на 37-й сессии ООН был секретарь Союза писателей СССР Виталий Коротич. В те дни он встретился с одним из идеологов американской “демократической общественности” Гарри Солсбери, бойким журналистом и опытным политическим функционером. Этого Солсбери еще в 60-м году высек в газете “Правда” Михаил Шолохов после того, как еврейский журналист попытался доказать, что Шолохова заставили завершить вторую книгу “Поднятой целины” не так, как ему, Шолохову, хотелось бы. Заканчивая статью в “Правде”, автор “Тихого Дона” писал: “Я поступил бы, как чеховский Игнат из рассказа “Белолобый”: вздохнув, я сказал бы в адрес Солсбери: “Пружина в мозгу лопнула. Смерть не люблю глупых!” И, поручив наказывать мистера Солсбери какому-нибудь плечистому американскому учителю, я бы лишь мягко и назидательно говорил:

— Ходи в дверь! Ходи в дверь! Ходи в дверь!”

Но к 1982 году Солсбери научился “ходить в дверь”, поднаторел и возмужал, о чем свидетельствует запись беседы с ним В. Коротича, которую будущий главный редактор “Огонька”, как опытный карьерист и функционер, разослал тогда по нескольким адресам: в МИД СССР, в ЦК коммунистической партии Украины, в Союз писателей СССР и четвертый, как написано, “в дело”, видимо, на Лубянку.

ДЕЛЕГАЦИЯ УКРАИНСКОЙ ССР 29 октября 1982 года

НА 37-Й СЕССИИ ГЕНЕРАЛЬНОЙ АССАМБЛЕИ Исх. № 573 экз. № 2

г. Нью-Йорк, США

 

Из дневника В. А. Коротича

 

Запись беседы с писателем и журналистом

Г. СОЛСБЕРИ

30 сентября 1982 года встретился с Гаррисоном Солсбери, известным и влиятельным американским журналистом и литератором. Человек по опыту своему и характеру приученный к сдержанности, Солсбери довольно откровенно высказал мне свои опасения по поводу нынешней идеологической ситуации в США. Не вдаваясь в оценки отношений между СССР и США, он сказал, что ужесточение отношений между Америкой и всеми в мире, кто думает иначе, чем она, ведет к подавлению инакомыслия в стране самым резким образом. По словам Солсбери, если республиканская партия не потерпит поражения на частичных выборах 2/ХI-82 года, это может привести — и, считает он, приведет — к новому маккартизму в стране, к “чисткам” и “запретам на профессии”. Солсбери считает, что контакты между представителями наших стран и продолжение политики разрядки способствовали бы выживанию либеральной интеллигенции в его собственной стране. (! — Ст. К. )

Он подтвердил, что Университет штата Калифорния на будущий год уже имеет деньги для проведения большой (примерно по десять участников с каждой стороны) встречи писателей СССР и США. Солсбери подчеркнул, что они готовятся к этой встрече, как чрезвычайно важной, но едва ли не ультимативно потребовал, чтобы американская сторона могла влиять на состав советской группы участников, добиваясь того, чтобы в советской делегации были люди, достаточно хорошо известные в США. Он же высказал опасение, что если тон советской делегации будет “очень наступательным”, встреча может сорваться, превратившись в очередную конфронтацию. Он предложил, чтобы стороны уже сейчас начали переговоры о составе и руководителях делегаций, приемлемых для обеих сторон.

Обратите внимание на то, что 18 лет тому назад, как и осенью 2000 года, в США шла жестокая внутренняя борьба между республиканцами и демократами... Опытный американский “контрпропагандист” Солсбери подробно и откровенно раскрыл своему советскому коллеге и единомышленнику суть этой борьбы, дабы верхушка советского либерального еврейства понимала, в каких сложных условиях живут и борются их “демократические собратья” в Америке.

Все происходило как бы по сценарию знаменитого стихотворения Юрия Кузнецова “Маркитанты”:

Маркитанты обеих сторон,

люди близкого круга,

почитай, с легендарных времен

понимали друг друга.

Через поле в ничейных кустах

к носу нос повстречались,

столковались за совесть и страх,

обнялись и расстались.

Расстались, конечно, предварительно сделав свой обычный гешефт: договорились об обмене писательскими делегациями — “американцы” присылают в Советский Союз взвод своих маркитантов, а мы им, в благодарность, десяток своих “старых контрпропагандистов”, “достаточно хорошо известных в США”... По всяческого рода резолюциям, поставленным на документе, видно, что запись беседы попадает сначала в руки сотрудника Иностранной комиссии Союза писателей Мирры Салганик, которая знакомит с текстом Фриду Лурье, а Фрида передает документ дальше, дальше, дальше. А в итоге все складывается так, как в стихах, написанных когда-то молодым Игорем Шкляревским:

Отец играет на баяне,

Мамаша гонит самогон,

Сестра гуляет на бульваре —

Деньжонки прут со всех сторон...

* * *

А вот письмо будущего “архитектора перестройки” и ренегата “всех времен и народов” А. Н. Яковлева, в котором посол СССР в Канаде, бывший шеф Отдела пропаганды ЦК КПСС, комментирует гастроли поэта А. Вознесенского по Стране кленового листа:

ПОСОЛЬСТВО СССР В КАНАДЕ 01 ноября 1982 г.

г. Оттава Исх. № 900

СЕКРЕТАРЮ СОЮЗА ПИСАТЕЛЕЙ СССР

тов. ФЕДОРЕНКО Н. Т.

Уважаемый Николай Трофимович,

Выступление поэта Андрея Вознесенского на международном фестивале Харборфронт в Торонто было успешным и полезным. Положительные для нас репортажи о выступлении передавались по телевидению, радио и в прессе. В Фестивале не участвовали эмигрантские писатели, которые в предыдущие годы выступали в чтениях с антисоветских позиций. По существу направление А. Вознесенского в этом году на Фестиваль закрыло его для антисоветских эмигрантских писателей.

А. Вознесенский выступил также с чтением своих произведений в Макгильском университете (Монреаль) и на встрече с группой поэтов в г. Оттаве.

В беседах с советскими представителями организатор Фестиваля Грег Гэтенби высказал заинтересованность в приезде советского поэта на очередной Фестиваль 1983 года.

Учитывая успех нашего участия в Фестивале 1982 г., считал бы целесообразным предусмотреть в планах Союза Советских Писателей СССР направление советского поэта в Фестивале 1983 г. Кроме того, представляется полезным передать Г. Гэтенби приглашение посетить Советский Союз, желательно для участия в одном из литературных мероприятий, проводимых в СССР. Конкретные соображения на этот счет имеются у поэта А. Вознесенского.

Посол СССР в Канаде

А. ЯКОВЛЕВ

 

* * *

Опять, к сожалению, обстоятельства заставляют меня возвращаться памятью к августовским событиям 1991 года.

В ночь с 19-го на 20 меня разбудил телефонный звонок. Звонила корреспондентка “Независимой газеты” Юлия Горячева. Она спросила о моем отношении к ГКЧП. Я ответил, что понимаю и поддерживаю людей, сопротивляющихся горбачевщине, что согласен на все ограничения свободы слова ради сохранения государства.

С тем же вопросом той же ночью ко мне обратились c радиостанции “Свобода”, и я ответил им приблизительно теми же словами.

Через три месяца в интервью для “Независимой газеты” я сказал следующее: “Если бы мне предложили подписать “Слово к народу”, считающееся идеологическим обеспечением действий ГКЧП, я не сомневаясь подписал бы его”.

Через несколько дней после августовской провокации в Союз писателей России пришла толпа — некий 267-й “батальон нац. гвардии”. На второй этаж из нее поднялись трое шпанят-хунвейбинов с бумагой, подписанной префектом Центрального округа Музыкантским, о том, что наш Союз закрывается, как организация, “идеологически обеспечившая путч”. Оказывается, не кто-нибудь, а Евтушенко в эти подлые дни отправил за своей подписью письмо Гавриилу Попову с требованием закрыть “бондаревско-прохановский” Союз писателей. Сам автор письма уже восседал в бывшем кабинете Георгия Маркова на улице Воровского. Я разорвал эту бумажку Музыкантского пополам и, памятуя о наших некогда неплохих отношениях c Евтушенко, вскочил в машину и помчался с Комсомольского проспекта на Воровского.

Евгений, сидевший в кабинете один, поднял на меня свои прибалтийские глаза.

— Женя! Как бы мы ни враждовали, но так опускаться!.. Ведь в нашем Союзе Распутин, Белов, Юрий Кузнецов, которых ты не можешь не ценить. Зачем вы возрождаете чекистские нравы? Одумайтесь!

Он, с каменным лицом и ледяным взором, поджал и без того тонкие губы:

— Стасик! Хочу сказать тебе откровенно: не ошибись, сделай правильный выбор, иначе история сомнет тебя. Не становитесь поперек дороги. Ты что, не понимаешь? — время переломилось! Извини, больше разговаривать не могу. Мне надо ехать...

Я еще раз вспоминаю о прошлых событиях, потому что сейчас, после девяти истекших с той поры лет, Евтушенко таким образом изображает в “Комсомолке” (3.8.2000) мой приезд к нему:

“После неудавшегося путча ко мне в кабинет секретаря Союза писателей пришел Станислав Куняев... У него тряслись руки от страха и он почти шептал: “Женя, ты же помнишь, мы с тобой дружили”.

Ах ты, жалкий сочинитель... Да я на глазах десятков людей разорвал бумажку префекта, спровоцированную твоим письмом к Гавриилу Попову, и при этом руки у меня не тряслись. Открытым текстом выразил свою поддержку ГКЧП, и голос у меня не дрожал... С чего бы мне “почти шептать” и просить о помощи, ну кто тебе из людей, знающих меня, поверит? Не ври и перестань во всех своих интервью вспоминать о своей популярности в мире, о своих 92-х поездках в разные страны, о десятках книг, переведенных на разные языки, о бешеной своей известности в Европе и Америке, о том, что твои стихи были нарасхват у читателей всей земли, и даже, как ты пишешь, “спасали их от решения уйти из жизни”.

Ты же знаешь, как издавались эти книги, но никогда об этом не напишешь. Я помогу тебе. У меня в руках письмо секретаря посольства СССР в Нидерландах А. Лопушинского. В Союз писателей и ВААП от 5.11.82 г. Лопушинский пишет:

“В сов. посольство обратился директор прогрессивного нидерландского издательства “Амбобукен” Вим Хазеу с просьбой оказать содействие в издании перевода на нидерландский язык романа Е. Евтушенко “Ягодные места”. Учитывая то, что расходы на уплату авторских прав и переводческую работу в значительной степени повлияют на себестоимость голландского издания романа и продажную цену книги, издательство считает, что она таким образом не дойдет до широкого читателя в Нидерландах. По предварительным оценкам цена каждой книги составит 30—35 голландских гульденов, что превышает среднюю цену на книги подобного объема (20 гульденов) .

В этой связи издательство предлагает посольству субсидировать перевод книги суммой от 5-ти до 10 тысяч гульденов”.

Вы понимаете, дорогой читатель, что книга Евтушенко фактически издавалась за советские народные деньги, на которые его же приглашали на презентацию и из которых же ему выплачивали гонорар? Вот как устраивались в советские времена эти “борцы с привилегиями”.

А заканчивалось письмо так:

“В случае, если с нашей стороны будет проявлена заинтересованность, просим ориентировать сов. посольство относительно дальнейших переговоров с издательством “Амбобукен”, в том числе для издания в Нидерландах не только художественной литературы, но и общественно-политических работ, мемуаров советских руководителей и т. д.” .

Вот так-то! Просто не мог жить голландский читатель без книг Евтушенко, мемуаров Брежнева, выступлений Юрия Андропова... И все эти сочинения издавались за наши же деньги. Вообще, эти и некоторые другие документы чрезвычайно интересны... Они в первую очередь свидетельствуют о том, кто в прежние времена цензуры, тоталитаризма и диктата КПСС чаще всего ездил за границу и почему. Конечно, никакой Николай Рубцов или Анатолий Передреев и мечтать не могли, чтобы посмотреть мир. Настоящими невыездными (в том смысле, что их никогда не включали ни в какие зарубежные делегации) были русские — Дмитрий Балашов, Владимир Личутин, Николай Тряпкин, Владимир Бондаренко, Виктор Лихоносов, Федор Сухов, Татьяна Глушкова, Александр Вампилов, Глеб Горбовский, Валентин Курбатов, Виктор Коротаев, Владимир Крупин, Сергей Семанов, да и многие другие. Талантливые, умные русские поэты, прозаики, критики. Особенно живущие в провинции. В документах я нашел немало отказов на зарубежные поездки, в частности, К. Лагунову из Тюмени, Б. Зиновьеву из Куйбышева, Н. Банникову, А. Маркову из Москвы с одной неотразимой формулировкой: “в связи с ограничением валютных средств”. Зато Роберт Рождественский и Расул Гамзатов всегда ездили за границу с женами, Белла Ахмадулина с мужем и т. д. Что говорить, представителям “левого крыла” советской литературы, как свидетельствуют документы, предоставлялись для путешествий по миру за народные деньги неограниченные возможности.

А теперь еще несколько выдержек из документов:

“Посольство поблагодарило за хорошую работу участников делегации, находящейся в Париже — советских драматургов Г. Горина, Э. Радзинского, В. Славкина, Л. Зорина, В. Гуровского” . (Наше посольство во Франции. — Ст. К. )

Из телекса на имя Р. Рождественского:

“Приглашаем В. Коротича — главного редактора журнала “Огонек” на Второй международный салон книги и прессы в Женеве. Были бы рады, если В. Коротича будет сопровождать переводчица из комиссии Р. Генкина” .

Телефонограмма в Иностранную комиссию:

“15.04.88. Звонила тов. Степанова из Посольства СССР во Франции, сообщила, что Р. Товернье хочет видеть в составе делегации Д. Гранина, Г. Боровика, А. Рыбакова. Товернье спрашивает, может ли А. Рыбаков заехать во Францию перед своим отъездом в другую страну в мае”.

Вот так и жила в те времена международная компания маркитантов. Они приглашали к себе наших гориных и коротичей, а мы в благодарность принимали то и дело их соплеменников из Старого и Нового света — Г. Солсбери, Г. Гетенби, Ф. Саган, Лию Сегал, какую-то племянницу Шолома Алейхема Бел Кауфман и т. д.

Многие заявления и ходатайства представителей “выездного народа” восхищают изощренностью аргументации, красотами стиля и смелостью запросов.

Из заявления драматурга М. Сагаловича:

“Сейчас я работаю над биографическим романом о Галине Евгеньевне Николаевой, чье творчество, как показало время, глубоко корреспондирует с проблемами, которые решает после ХХVII съезда КПСС наш народ во всех областях жизни. (Каков стиль! — Ст. К. )

Последние годы жизни тяжело больная писательница по советам врачей в осенние и зимние месяцы проживала во Франции (Париж, Ницца, Канны, Анжиб, Монте-Карло, Биот) и в Италии (Рим, Венеция, Неаполь, Сорренто, остров Капри). До сих пор живы люди, окружавшие ее вниманием в чужих краях. Для написания глав, относящихся к этому периоду ее жизни (и в экстремальных условиях моя покойная жена плодотворно работала), мне необходимо поехать в названные страны, что позволит правдиво воссоздать все памятные места... 18 августа 1986 г.”

М. Сагалович, муж Г. Николаевой (Волянской), не был даже членом СП СССР, но на заявлении, конечно же, положительные резолюции Маркова, Верченко, Р. Рождественского...

Перестройка набирала темпы, советский народ “решал во всех областях жизни проблемы”, а любители путешествий заваливали Иностранную комиссию шедеврами эпистолярного жанра.

“В июне 1987 г. было принято решение о моей поездке во Францию сроком на год. Поездка мне необходима прежде всего для ознакомления с важными материалами о Пушкине, декабристах и их окружении, которые, как мне известно, за последнее время выявлены в парижских архивах, но ожидают своего исследователя (! — Ст. К. ).

Знакомство с этими документами имеет для меня особое значение в связи с работой над двумя договорными книгами...

8 марта 1988 г.

Н. Эйдельман”.

Надо сказать, что вокруг Натана Эйдельмана в Инкомиссии всегда царила оживленная свистопляска, особенно когда запросы о нем шли на высшем уровне.

ПОСОЛЬСТВО СССР В США Экз. № 1

г. Вашингтон 3 сентября 1982 года

Исх. № 1572

Секретарю правления СП СССР

тов. Федоренко Н. Т.

Уважаемый Николай Трофимович,

Участие члена Союза писателей СССР Н. Эйдельмана в Международной Пушкинской конференции в Чикаго в декабре с. г. было бы, на наш взгляд, полезным.

Временный поверенный в делах СССР в США

А. Бессмертных

Тут же на документе через несколько дней появляется резолюция Н. Федоренко:

“Тов. Лурье Ф. А. Наверное пора его оформлять”. Ну как не оформить наших маркитантов, когда за них сплошные послы ходатайствуют! Моментально все оформили, сообщили в США о своем решении и вскоре получили телеграмму: “Председателю Иностранной Комиссии Александру Косорукову: Все готово к приезду Натана Яковлевича Эйдельмана. Билет Монреаль—Чикаго—Монреаль оплачен нашей стороной. Жду его лично чикагском аэропорту Охоре Интернейшнл 27 декабря. Отвечаем за его благосостояние до 6 января. Благодарю заранее профессор Майклсон”.

Понимая, что в Инкомиссии для них создана обстановка “наибольшего благоприятствования”, “контрпропагандисты” просто изощрялись, придумывая поводы для поездок за границу.

От литературоведа Михаила Эпштейна:

“У меня возникла насущная необходимость обсудить ряд теоретических проблем с видными современными литераторами и мыслителями Франции... кроме того, в связи с работой над темой “литературный и живописный образ” мне необходимо побывать в ряде парижских музеев, выставляющих новейшие образцы концептуального искусства.

В связи с вышесказанным прошу Вас предоставить мне командировку во Францию”.

От члена СП СССР Самария Израилевича Великовского, знатока коммунистического движения на Западе:

“Прошу направить меня в творческую командировку во Францию сроком на два месяца... для встреч в редакциях таких органов французской левой печати, как “Революсьон”, “Либерасьон”, “Деба”, “Комментер”, “Пуэн де ля Роз” и др. и бесед с деятелями французской культуры ради пополнения материалов, предназначенных для моих очерков о состоянии умов и гражданских самоопределениях французской интеллигенции сегодня. 8.2.1988 г.”

А вот это план работы еще одного специалиста по международному коммунизму и Лениниане Гастона Самуиловича Горбовицкого, который решил пройти ленинскими тропинками, протоптанными до него Егором Яковлевым, Анатолием Кузнецовым, Михаилом Шатровым и другими единомышленниками.

“1 день. — Посещение советского посольства и уточнение конкретных деталей выполнения намеченной рабочей программы командировки, определение наиболее удобной и экономичной по времени последовательности ознакомления и изучения памятных и исторических мест, связанных с жизнью и деятельностью В. И. Ленина в Париже.

2 день. — Посещение квартиры-музея В. И. Ленина на улице Мари-Роз, 4, где он жил с 1909 по 1912 год. Изучение собранных в музее материалов и документов.

3 день. — Посещение Лонжюмо — памятного места, где размещалась партийная школа, организацией и работой которой руководил Ленин. (В Лонжюмо вслед за Вознесенским. — Ст. К.)

4 день. — Посещение в Дравейле дома Лафаргов, где состоялись известные встречи Ленина с Полем и Лаурой Лафаргами.

5 день. — Посещение мест, связанных с революционной деятельностью Ленина во время его пребывания в Париже (1895 год, 1908—1912 годы), в соответствии с адресами, полученными из аннотированных справок Биографической хроники “Владимир Ильич Ленин”. (Список адресов приведен подробно в моей творческой заявке.)

6 день. — Изучение городских маршрутов Ленина по Парижу (в сохранившейся части города), посещение и знакомство с общественными зданиями, которые Ленин посещал, излюбленные места отдыха, прогулок, а также места встреч и бесед с известными историческими деятелями (по свидетельствам мемуарного характера и историческим документам).

7 день. — Если это представится возможным — желательна ознакомительная поездка в Бретань, где провел отдых Ленин (г. Лилль — 1909 г. — период подготовки ко Второму съезду РСДРП, Порник, 1910 г.).”

Ну просто ползали они все со слюнями умиления по следам Ленина!

А вот этот шедевр стоит того, чтобы его процитировать целиком.

“По договору с журналом “Дружба народов” я работаю над романом о Николае Бухарине и его времени. Рукопись должна быть представлена в сентябре сего года.

Одним из ключевых моментов жизни Бухарина является период его пребывания в Париже после написания им проекта Конституции, которую вскорости назовут “сталинской”.

Говорят, Сталин сам предложил Бухарину “прокатиться”.

Почему он “выпустил” Бухарина после убийства Кирова и накануне процессов Каменева и Зиновьева?

Роковые взаимоотношения вероломного Сталина с прямодушным Бухариным представляют собою тягчайшую драму нашего века, драму, которая в определенной мере дает разгадку восхождению Сталина к чудовищной власти, о которой говорил и от которой предостерегал умирающий Ленин.

Известна странная привязанность Сталина к Бухарину, к “Бухарчику”, как он его называл. Возможно, это была та самая ситуация привязанности палача к жертве.

Возможно, Сталину было нужно, чтобы “Бухарчик” остался на Западе вместе с семьей. Это дало бы Сталину возможность держать Бухарина в постоянном страхе, поскольку руки Сталина все удлинялись, и Бухарин не мог не знать об этом. Но главное — Сталину совершенно необходимо было, чтобы Бухарин, которого он вскорости сделает главою Правотроцкистского блока, “бежал, спасая свою шкуру от гнева народа, и бежал к своему хозяину Троцкому”. Сталин был весьма примитивен в построении своих пропагандистских схем. Бегство Бухарина дало бы ему возможность воочию доказать некое единство этих двух необъединяемых и разномыслящих лидеров и оказаться в желательной для Сталина роли доверчивого и обманутого благородного вождя. Кроме того, это дало бы Сталину возможность еще раз подчеркнуть свою прозорливую настороженность к Бухарину (цитат для этого было предостаточно), прозорливую настороженность, отвергнутую Каменевым, Зиновьевым, Пятаковым и вообще старыми вождями, готовящими “ликвидацию советской власти”.

Сталину нужно было, чтобы Бухарин не вернулся .

Для Сталина “спасение собственной шкуры” казалось важнейшим фактором человеческого поведения. Он презирал людей.

Однако для Бухарина важнейшим фактором человеческого поведения были совсем другие мотивы. Революционная преданность его социализму, как строю цивилизованных кооператоров, надежда окоротить власть Сталина оказались сильнее личных мотивов. Бухарин был очень органичен в своих поступках. В романе я пытаюсь проследить именно эту черту его характера. Трагические парижские дни дают, как мне кажется, немало объяснений решению Бухарина вернуться на верную смерть.

Я прошу Комиссию предоставить мне командировку в Париж для ознакомления с деталями и реалиями, совершенно необходимыми для достоверности романа. Прошу Комиссию ускорить свое решение, учитывая сжатые сроки, в которые я поставлен работой. 14.III.1988 г.”

Письмо подписано сатириком Л. Лиходеевым (он же Леонид Израилевич Лидес).

Пушкину, когда он создавал свои великие “Маленькие трагедии”, не нужно было писать заявление Николаю I, чтобы его за казенный счет послали в Испанию, Англию и Францию, а вот наши “старые контрпропагандисты” не могли, видите ли, лудить свою “нетленку”, не побывав на берегах Гудзона или на Елисейских полях...

(Продолжение следует)