ВЛАДИМИР ЧИВИЛИХИН
ОН НЕ МОГ НЕ ЛЕТАТЬ!
9 марта 2004 года исполнилось бы 70 лет первому в мире космонавту Юрию Алексеевичу Гагарину.
В связи с этим юбилеем “Наш современник” предлагает читателю размышления писателя Владимира Чивилихина о жизни и гибели Юрия Гагарина, выдержки из его бесед с людьми, знавшими Юрия, записи, сделанные посетителями места гибели Гагарина.
Владимир Алексеевич Чивилихин несколько лет собирал материал для книги об истории авиации и космонавтики. Книга не была написана, но главы из нее о В. Н. Карамзине, Н. И. Кибальчиче, К. Э. Циолковском, Ф. Цандере, Ю. Кондратюке, А. Л. Чижевском, Н. А. Морозове, Ю. Гагарине, В. Комарове, П. Беляеве органично вошли в его роман-эссе “Память”.
Публикуемый сегодня материал взят из рабочих тетрадей писателя.
27 марта 1968 года. День гибели Юрия Гагарина. Это было настолько неожиданно и нелепо, что в первый момент люди отказывались верить в то, что произошло. Люди, только начинающие вглядываться в жизнь, и люди, умудренные тяжелым опытом, — все одинаково не понимали происшедшего. Я встречал мужчин, не умеющих плакать, у которых в этот день закипала на глазах слеза, слышал рыдания подростков, которые в этот день впервые плакали, как взрослые, видел слабых по натуре женщин, которые не могли уже больше плакать и лишь скорбно сжимали губы.
Было тепло, таял снег, и солнце светило так радостно и ярко, что будто бы даже от снега исходило тепло. Всенародное горе сжало сердца болью и холодом. Весть разнеслась по планете, и миллионы людей, ощущая пустоту в груди, вывешивали траурные флаги на своих домах и воротах, миллионы людей спрашивали себя и друг друга: как, почему это случилось? Кто в этом виноват? Спрашивал об этом и я, мучился этим и я, эти вопросы не дают спокойно жить, потому что я не знаю ответов на них, и вот хочу подумать вместе с читателями об этой трагедии, о нелепом, противоестественном зигзаге судьбы, о проклятых вопросах, хотя, честно скажу, я не знаю ответов на них.
А вопросов у обыкновенных, так называемых простых людей, не имеющих отношения к авиации и космонавтике, было и есть немало. Относя к таким людям себя, я думаю по сей день: что же могло произойти? Что кроется за словами: “авиационная катастрофа во время учебного полета”? Неужели подвела материальная часть?..
Говорили, например, что полет будто бы был не служебным, тренировочным, а развлекательным, что, так сказать, состояние летчиков не позволяло им нормально вести самолет и т. д. Так не говорили люди военные, а тем более авиаторы, знающие, что ничего подобного быть просто не могло, совершенно исключалось. Под этим дымом не было не только какого-то огня, но даже малейшей искорки.
Жизнь Юрия Гагарина в последние двое-трое суток прослежена по минутам, и не было ничего такого, что говорило хотя бы о малейшем отклонении от режима военного летчика, находящегося на службе. Правда, 25 марта праздновалось в клубе Звездного городка 50-летие одного из руководителей космонавтов. После торжественного собрания в клубе состоялся товарищеский банкет. Десятки людей, хохоча, слушали острые, добродушные подначки тамады Юрия Гагарина, шутки к тостам, и видели, что в его поведении не было ни малейшего отклонения от железного режима военного летчика.
26 марта — весна! Первые перелетные птицы появились в Подмосковье.
27 марта утром — офицерская столовая, завтрак, вернулся домой за правами. Вылет. Мог ли он не летать? Говорили и потом в письмах писали, что надо было вообще не подпускать его к самолетам, любыми способами сохранить первого в мире космонавта, и совсем, мол, необязательно его под стеклянный колпак, в музей, пусть бы готовил, если он без этого не мог, молодых космонавтов, пусть бы представлял нашу космонавтику, нашу страну за рубежом и вообще где надо. В подобных аргументах есть, конечно, доля здравого смысла, однако все они рассыпаются под натиском обстоятельств реальной жизни, под напором такого характера, каким был характер Юрия Гагарина.
Мог ли он не летать? — спросим себя еще раз. Юрий был летчиком, а не допускать летчика к самолету, оторвать его от аэродрома — это все равно что не подпускать хлебороба к полю, писателя к перу и бумаге, оторвать ученого от его лаборатории, рыбака от воды. Только летчик знает это непередаваемое ощущение перед очередным полетом, когда в груди вдруг возникает теплая точка, она растет, охватывает все тело, мир видится через это трепетное состояние, руки ищут штурвал, а глаза — небо, оторвавшийся от взлетной полосы самолет — уже часть тебя самого, и только с этого момента ты действительно живешь на свете.
Мог ли он не летать? Юрий вел ответственную и большую работу в отряде космонавтов. Он должен был служить примером для тех, кто готовился в космос, в профессиональном отношении не мог им уступать. Космонавты такие же люди, и как у всех людей, у них могут быть и минуты слабости, и прихотливая непроизвольная игра самолюбий, и нормальный дух соревнования с отклонениями в соперничество, и даже такое чувство, как зависть, пусть мимолетное и редкое, но почти неизбежное, когда собирается вместе и надолго много людей. Юрий прекрасно знал, как высоко расположен центр тяжести его авторитета, и должен был предпринимать дополнительные усилия, чтобы этот авторитет не потерял устойчивости.
Мог ли он не летать? — еще раз зададим себе этот вопрос. Юрий был непременным и незаменимым соучастником любого последующего полета, точнее — инструктором и советчиком при его подготовке, одним из руководителей его проведения. Члены правительственных комиссий, главный конструктор, ученые, работники вспомогательных служб знали, как блестяще умеет Юрий ориентироваться в сложных ситуациях, ценили его способность собирать волю в кулак, если обстоятельства того требуют, быть осмотрительным и одновременно смелым, мгновенно принимающим важные решения. Кроме того, он, как никто другой, знал своих товарищей-космонавтов, и в полете голос Земли часто звучал для них голосом Юрия Гагарина. Они любили и уважали его за те качества и навыки, которыми он обладал, и понимали, что эти качества и навыки вырабатываются на земле, в буднях их общей службы.
Мог ли он не летать? Бесчисленные совещания и заседания, сессии и конференции, в которых Юрий Гагарин должен был принимать участие, долгие поездки за рубеж и в различные районы нашей страны, депутатские обязанности, огромная почта — все это отвлекало от самолета, аэродрома, космического корабля и космодрома. Он обязан был летать, чтобы держать себя в форме, чтобы не потерять за столами, на трибунах и в мягких креслах пассажирских самолетов спортивной закалки и выучки военного летчика и космонавта.
Юрий мечтал о своем новом полете в космос. У него было идеальное здоровье, большой запас времени впереди, и он собирался не только снова увидеть Землю в “глобусе” в скором будущем, но был уверен, что успеет еще совершить полет за пределы земного притяжения. Он был летчиком-космонавтом, и оторвать его от самолета — значило бы оторвать его от космического корабля. Отстранить Юрия Гагарина от полетов — значило бы умертвить в нем Юрия Гагарина.
И Юрий Гагарин летал. Летал на обычном реактивном самолете, давно вошедшем в серию, хорошо отлаженном, проверенном тысячу раз в самых сложных условиях, на самолете, обладающем высшей в нашем военно-воздушном флоте надежностью.
Условия полета Серёгина и Гагарина ничем не отличались от обычных, нормальных: небо было чистым, воздух прохладным, аэродром сухим. Весь отряд космонавтов в этот день был на летных тренировках — кто летал, кто прыгал с парашютом...
В 10 часов 18 минут 45 секунд Серёгин и Гагарин оторвались от земли и полетели в заранее обусловленную зону. Высота была около трех тысяч метров. Самолет шел по прямой, никаких бочек, штопоров и других фигур высшего пилотажа программой полета не было предусмотрено. Серёгин, профессиональный военный летчик, вел машину уверенно и спокойно. Для Гагарина вылет тоже не был в новинку — к 27 марта в этой серии полетов он налетал уже одиннадцать часов. Самолет шел над Владимирской областью, когда по радио сообщили на командный пункт, что полет проходит нормально. Это было в 10 часов 30 минут 10 секунд. Внезапно связь прервалась, и через минуту произошло непоправимое — самолет взорвался в густом лесу близ деревни Новосёлово. Руководители полета оказались последними людьми, которые слышали живой голос Юрия Гагарина.
Что произошло? Этого я не знаю. Я не знаю даже, знает ли это кто-либо другой. И как человек, не имеющий отношения к авиации, не хочу судить о причинах катастрофы, чтобы не напутать в таком важном деле, однако подумать вместе с читателем об этом трагическом событии было бы полезно, чтобы хоть немного облегчить его тяжесть.
Как неспециалист я могу основываться лишь на общеизвестных фактах, на беседах с летчиками да на собственных, скорее всего совершенно некомпетентных, предположениях. Что мы точно знаем? Самолет потерял управление в определенной точке неба и с нее круто пошел вниз. Он падал почти шестьдесят секунд до своего удара о землю. Связи с ним не было. Минута — время, более чем достаточное для того, чтобы покинуть самолет, однако летчики не катапультировались, даже не раскрыли фонарей для катапультирования.
Поставив в один ряд внезапную потерю связи, управления, довольно длительное падение самолета и гибель летчиков при взрыве на земле, можно предположить единственное — летчики на эту минуту или на значительную часть ее были без сознания, хотя прямых доказательств нет*.
Но что могло привести двух опытных воздушных асов в такое состояние? Конечно же, какой-то удар, столкновение, резкое сотрясение, взрыв. Основываться на противоречивых и неточных показаниях окрестных жителей нельзя — кто-то будто бы слышал незадолго до взрыва в лесу хлопок в небе... Столкновения с вертолетом или другим самолетом не было — это совершенно неоспоримо, однако это совсем не значит, что столкновения быть не могло в принципе. В мировой летной практике много случаев, когда причиной авиационных катастроф были столкновения с крупной птицей. Журавль, гусь, лебедь или ворон весят немного. Но сила удара такой птицы при столкновении с самолетом, летящим со сверхзвуковой скоростью, чудовищна. Этот удар может разрушить отдельные детали самолета, вызвать катастрофу. В эти дни потянули через Мещёру на север первые журавлиные, гусиные и лебединые стаи. Направление их традиционных перелетов пересекало маршрут. Этот вариант не исключён, очень даже вероятен, хотя прямых свидетельств такого удара обнаружено не было. В районе падения самолета нашли несколько мертвых лесных пташек, лежащих на снегу и в проталинах, однако они были оглушены и убиты наземным взрывом.
Причиной катастрофы мог быть также радиозонд. Метеорологи, ученые, синоптики, физики и др. запускают множество радиозондов. Несущий баллон радиозонда достигает размеров нескольких десятков кубических метров. Баллон радиозонда заполняется водородом, и, конечно же, при столкновении с таким шаром, особенно если шар заденет фонарь кабины, взрыв огромной силы неминуем и этот взрыв способен пробить стекло фонаря, оглушить летчиков. Такой же исход возможен при столкновении самолета с подвесной аппаратурой зонда. При расследовании вокруг места катастрофы был взят определенный радиус, и очерченная им окружность дала площадь, на которой самым тщательным образом был осмотрен каждый квадратный сантиметр. Все комочки земли, все листочки и хвоинки побывали в руках людей, до глубокой осени эта зона просматривалась глазами и приборами, прощупывалась пальцами и инструментом. Каждый кусочек металла, обломок стекла, каждая проволочка и заклёпка были взяты на учет. В зоне падения были обнаружены остатки тринадцати радиозондов, упавших на землю в разное время. Вероятность столкновения самолета Серёгина и Гагарина с одним из этих аппаратов мала, однако не исключается совершенно.
И еще одна возможная причина катастрофы — взрыв в кабине самолета. В истории авиации были прецеденты, хотя и чрезвычайно редко. Гидроаккумуляторы или кислородный прибор только, пожалуй, теоретически могли взорваться, надежность их необычайно высока, гарантии исключительны, хотя и нельзя утверждать, что они являются стопроцентными.
Отсутствие в яме осколков тонкого фонарного стекла, разгерметизация кабины, наступившая, как свидетельствуют уцелевшие приборы, в воздухе, говорят о том, что даже сами Серёгин и Гагарин, возможно, не успели понять, что произошло. А что могут рассказать кусочки металла, пластмассы и стекла, разбросанные вокруг ямы? Я нашел 17 кусочков оплавленного, погнутого дюраля, оплеток, обломков трубочек. Достаю их сейчас иногда из стола, сижу, думаю и снова закрываю коробочку.
Земля как своего лучшего сына могла принять его в любом своем уголке — в снежную или песчаную пустыню, в глубины океана или горную гряду, в джунгли или тайгу, в сельву и степь, в пашню и сад. А он в последнюю секунду жизни окинул взглядом русский пейзаж — и успокоился навсегда...
От города Покрова, что издревле стоит на старой Владимирке, надо брать в сторону, ехать через деревни Желудёво, Панфилово, Новосёлово, и тут совсем рядом. Непросторные поля в лесных рамах, моренные валуны по глинистым обочинам, скромные деревеньки с босоногой ребятней на улицах, влажные луговины, старые крестьянки с морщинистыми добрыми лицами и тяжелыми от вечной работы руками...
Юра видел лучшие города мира, самые современные заводы и лаборатории, он узнал высшую технику и первым из людей обозрел всю Землю, но всю жизнь у него замирало сердце, когда он бывал в исконно русских местах... Он радовался, что над каждым домом крестит небо телевизионная антенна, что на крышах теперь шифер, а коровники стоят каменные, что люди смотрят весело и независимо, но общий вид и облик этих мест такой же, каким он был тысячу лет назад.
Изменилось и небо — с него время от времени доносится рев, неведомо откуда удары, когда реактивные самолеты преодолевают звуковой барьер, белые и розовые на западе струйки высоко-высоко — следы самолетов с родного аэродрома. А в остальном небо то же — голубое, с рядками белых облаков, или пасмурное, нелётное. А то навалит блескучая туча, гремит, ярится, и этот звук сравнить не с чем, разве только с рёвом в глубине шахты, когда ракета вот-вот оторвется от Земли...
Он любил древние купола на фоне этих облаков и этого голубого неба. Жил тут когда-то странный князь Андрей. Спал он на рядне и соломе, а все богатства русской государственности обращал в каменную красоту. Владимирские храмы, храм Покрова-на-Нерли, Суздаль, Ростов Великий. И тут, неподалеку от места его упокоения, стоит прямо в лесу Андреевский погост — большой каменный храм вдали от всех деревень, вокруг него старинное лесное кладбище. Лес окружает небольшую поляну...
Юра будто бы выбирал место, куда упасть. Густой лес — ели вперемежку с березами, мягкий мох под ногами, торжественный сумрак под пологом леса.
Мы приехали сюда 7 июня 1969 года. Лес давно проснулся, был полон света и птичьего гомона. Невидимая одинокая кукушка роняла в лес свои звоны, и эхо отвечало ей. Ее голос полон глубокой грусти, а отбой почему-то радостен, как подзвонок в благовесте.
В лесу, на хлюпающей тропе, то и дело встречаются люди. Вот молодой отец несет четырехмесячную девочку, за ними мать в городских брюках, потом дед с бабкой. У деда, человека лет 60-ти, весь левый борт пиджака сияет, тяжело отвис и звенит. “Вы откуда?” — спрашиваю. “Из Загорска. Надо было Олечку Юре показать”. Пограничник молодой встретился, идет, смотрит в землю, о чем-то думает. Два каких-то парня, не то молодые рабочие, не то студенты, догоняют: “Далеко до Юры, не знаете?”
Катастрофа образовала яму глубиной 5,5 метра и в диаметре метра 4—5. Кто-то еще в прошлом году насадил по краям ямы молоденькие елочки, и они сейчас по пояс в воде, все взялись, на концах веточек светло-зеленые почки весенних иголок. Стоит большой серый камень с надписью: “Здесь будет воздвигнут монумент...” и т. д.
У места падения в этот обычный субботний день много народу. “Я из Грузии, в Певек лечу на три года. Хорошо, что заехал, не простил бы себе, если б не заехал”. “А я тут с Киржача...” В группе мужчин: “ Вот так они врезались, отвесно. Градусов 75—80. Вон те березы срезало высоко, а эти пониже”. Баба, простоволосая, с красным лицом: “А я все живу и не верю, что Гагарин погиб. Он был такой, как будто без него и не хватает чего-то. Вот не хватает, и всё...”
Всё завалено цветами вокруг. Сирень, незабудки, тюльпаны, нарциссы, венки. Под стеклом в рамке надпись о каком-то походе молодежи сюда, но подписи не видно. Под стекло, от дождей, люди кладут записки. Их десятки. Я их достал. Оказалось, что это только за два-три последних дня. Забрал их, передам в музей Звездного городка.
Анна Тимофеевна Гагарина всё время была с внучкой Наташей, дочкой младшего Юриного брата Бориса. Она стояла подле камня, шевеля губами, разбирала запись в рамке, долго оправляла цветы. Местом гибели сына она считает край ямы впереди и справа по направлению падения самолета...
Место гибели Юры непременно станет местом паломничества народного, оно уже практически стало им...
1969—1970 гг.
Здесь были комсомольцы Киржачского машиностроительного техникума. Гордимся вашим подвигом. Да будет земля вам пухом.
31 мая 1969 года в 9 ч. 15 мин. здесь была группа комсомольцев и пионеров Октябрьской средней школы Александровского района. (Двадцать девять подписей.)
31 мая 1969 г. 10 ч. 20 мин. Здесь были пионеры Першинской 8-летней школы Киржачского р-на. Мы, пионеры Першинской школы, обещаем быть достойными имени Ю. А. Гагарина и В. С. Серёгина. Гордимся славным подвигом героев. (Двадцать семь подписей.)
Здесь были учащиеся железнодорожной школы №2 Московской ж. д. Гордимся твоей жизнью и поклоняемся тебе. (Шестнадцать подписей.)
1 июня 69 г. Здесь были рабочие совхоза Титовский Орехово-Зуевского р-на. Гордимся вашим подвигом. Память о вас останется навеки в наших сердцах. (Одиннадцать подписей.)
31 мая 1969 г. Здесь были пионеры отряда имени Юрия Гагарина Крутовской 8-летней школы Петушинского р-на Владимирской области. Мы, пионеры, обещаем на этом священном месте расти достойной сменой героям космоса. (Шесть подписей.)
СЛЕД ГАГАРИНА
(Краткие интервью знакомых, записанные В. Чивилихиным)
Село Клушино стоит красиво, на бугре, а со всех сторон — низкие места, и от этого далеко отодвигается горизонт. Синяя кайма лесов вдалеке окружает просторы эти. И небо раскрыто широко, от души, в других местах не так, небо поменьше. И на вершине холма стояла церковь, тут был приход...
Немцы взорвали церковь — она была для наших ориентиром. Сейчас на месте церкви — дворец культуры.
Поля с перелесочками.
Старые яблони и большая ёлка, на которой колония грачей. Грачиный грай — вечно.
Более 200 до войны дворов.
Гагарины жили пониже, на околице, с краю села.
Прасковья Степановна из Клушино . Ох, досталось после войны. Шесть женщин пахали на себе. Норма была. Хочешь — лопатой, хочешь — на себе. Вшестером пахали. Стада еще не было. В 45-м на коровах пахали. Плачем и пашем. Голод. Крапиву, лебеду, щавель ели, прошлогоднюю картошку гнилую. “Тошнотики”.
У меня было четверо детей, и у Анны Тимофеевны — тоже четверо. Мы в полеводстве с ней. А до войны за свиньями ходили. Юра учился с моей дочерью. Гребли, косили, скирдовали, за плугом, рубанком могли. Телят пас Юра. Золотухой болели. Цыпки у всех. Дети мало болели, хотя и плохо жили. Нет ни одного дома, где не было бы детей. Детей в войну — в Германию, часть — не вернулись, умерли от голода.
Юра был крещен в Клушинской церкви. В доме — стол, лавки кругом. Самовар был, отдали Валентину в Рязань. Зоя — с 27-го, Юра — с 34-го, Борис — с 36-го.Когда немец пришел, Зою и Валентина забрали. Они сбежали — и в армию. Зоя — в госпитале, где лечили лошадей. Когда погнали немцев, то кругом горели деревни, а наша, как остров, — цела. Одна деревня не горит, потому что они из Клушина в последний момент уходили, с высоты этой, и сами боялись жечь, потому что снарядов было и мин пропасть.
5—6 марта 1943 года село освободили. Фронт был в 8 км, постоянно были перестрелки. Летели снаряды. Как начиналось — на поле уходили. Юрий, заслышав гул, поднимал голову и следил за самолетом, пока он не исчезал. Потом он увидел много самолетов — это было страшно. Немецкие самолеты.
Лунова Е. Ф., заведующая школой, и Нина Васильевна, учительница.
Первый и второй класс — в Клушино с 1943 года Юра учился. Способный был. Русский язык не любил. Во дворе была мастерская, инструмент. Юра занимался. Прихожу: почему вчера не выучил урок, сегодня тоже?
Юра: — Простите, самолет делал.
Завхоз приходит на перемене, держится за голову. “Модель спустили на меня”. Я уже знаю, кто. Пришла в класс. Юра сидел на первом ряду перед учителем.
— Кто у вас тут летчик неумелый? Кто пустил вниз самолет?
Ребята всё знали, глазели на Юру, шепчут: — Вставай.
Нехотя, медленно, припадая на сторону, вставал.
— Простите, это мой самолет.
— Приходи-ка после уроков, поговорим насчет конструкции самолета.
— Приду.
Давали школьный завтрак — 50 г хлеба с маленьким кусочком сахара. Как они ждали этого завтрака! Какие у них были глаза! Двое-трое не приходили, болели. Но их порции все равно выдавали классу.
Юра: — Нина Васильевна, тут осталось две порции, съешьте.
Была в классе самая маленькая девочка Аня. Тихонькая. Юра ее провожал. Сажали саженцы — он несет два, а Аня пустая идет. Кирпичи разбирали — цепочкой.
Юра: — Нина Васильевна, не ставьте Аню, я за нее буду два кирпича передавать.
Анечке отдал свою порцию завтрака один раз.
— Мы с Пашкой яблок утром наелись, хочешь, полезем с нами?
Животы у ребят были большие, от картошки, сами тощенькие, жилки видны на шейках. Карточки не отоваривали.
Тапочки из веревочек — чуни. Льна не было тогда. Потом, на осень и зиму — галоши, клеенные из автомобильных камер, на них надевали бурки, стеганые, ватные.
В 3-м классе — на фото — в костюмчике из материной юбки.
Сафронов С. И., командир звена Саратовского аэроклуба.
Он знал самолет, как себя. Способный мальчишка был. Первым вылетел в своей группе. Он был комсоргом отряда и тренером по баскетболу. Такого роста, но прекрасно играл в баскетбол. Живой, никогда не унывал, всегда улыбался.
Из ведомости индивидуальных оценок пилотов первоначального обучения, окончивших Саратовский областной аэроклуб 24 сентября 1955 года
Гагарин Ю. А.
Самолет Як-18 отлично
Мотор М-II р отлично
Самовождение отлично
Аэродинамика отлично
НПП-52 отлично
Радиосвязь отлично
Выводных полетов — 74, время 13 ч. 47 мин.
Контрольных полетов — 41, время 14 ч. 54 мин.
Самостоятельных полетов — 81, время 12 ч. 37 мин.
Общих полетов — 196, время 41 ч. 18 мин.
Направить в 1-е Чкаловское военное училище.
Юрий Гагарин был единственный курсант, которого приняли без экзаменов в авиационное училище за отличную теорию и практику.
Румянцев Б. А. — зам. командира полка по политчасти. Оренбург. Юра пел в хоре училища. На первых порах трудности. Нет времени читать, почистить сапоги, воротничок подшить. Тяготы — переход на военный режим с гражданки. У Юры — спортивная закалка была, он не от мамы, хотя бывает и из аэроклуба — разгильдяй.
Из характеристики: “Летать любит, летает смело и уверенно. Лётную программу усвоил хорошо. Экзамены сдал на “отлично”, матчасть самолета эксплуатирует грамотно. Училище окончил по первому разряду. Дисциплинирован, показал себя политически грамотным курсантом, делу партии и родине предан”.
Валя, жена Юрия Гагарина . Он очень легко сходился с людьми, входил в обстановку, разговаривал свободно, интересовался, чем занимаешься, чем живешь. У Юры было постоянное чувство ответственности перед собой, перед товарищами, временем.
Он советовался со мной — ехать ли на север? (После окончания училища. — Е. Ч. ) Мог остаться инструктором, мог на юг. А он — только на север, где трудно, где станешь настоящим летчиком.
Аэродром у поселка. Финские домики — на две половины. В каждой из квартир — на семью по комнате. Четыре семьи.
Юра летал ночами и в непогоду. Когда такой полет — приходил усталый. Я была там в положении и там родила. Лене было 9 месяцев, когда уехали сюда (в Звездный городок. — Е. Ч. ).
Леонов А., космонавт. 3 октября утром 1959 года увиделись впервые, проходили медкомиссию. Он улыбался, а мы не улыбались. Ходили друг за другом. За три дня узнали его жизнь, биографию. Он уже был женат, дочка Лена, а я был холостой. Посмотрели, надели форму и разъехались по частям. В марте 1960 г. приехали в Подмосковье. Здесь по-новому взглянул на Юру. Любит активное действие, где проявляется дух соревнования, фактический результат. Принципиален, не стесняется отстаивать свою точку зрения. Похоже, знает жизнь лучше, нежели некоторые его друзья. Настроение обычно немного приподнятое, окрашено юмором, полон веселья. Любимые слова — “работать” и “сильная воля”. Он всегда жил с двойной нагрузкой, с ускорением.
Евсеев Е., полковник. 1-й летчик-инструктор космонавтов.
— Кого, по-вашему, надо послать в полет первым? 60 процентов назвали Ю. Гагарина. “Хорошо переносит все испытания и тренировки, никогда не унывает, прост, скромен, надежный товарищ, гибкий ум, смел, выдержан, трудолюбив”. Другие называли Титова…
Из интервью Ю. Гагарина.
— Что можно сказать вам в эти последние минуты перед стартом? Вся моя жизнь кажется мне сейчас одним прекрасным мгновением. Всё, что прожито, что сделано прежде, было прожито и сделано ради этой минуты... Счастлив ли я, отправляясь в космический полет? Конечно, счастлив! Ведь во все времена и эпохи для людей было высшим счастьем участвовать в новых открытиях. Я говорю вам: дорогие друзья, до свиданья! Как всегда говорят люди друг другу, отправляясь в дальний путь. Как бы хотелось вас всех обнять, знакомых и незнакомых, далеких и близких!
— Хотели вы лететь первым?
— Все ребята были подготовлены не хуже меня, а может быть, и лучше. Ну, повезло, тут не моя вина. Наступил день полета. Доктора несколько сомневались, будем ли мы с Германом спать в эту ночь. И безо всякого снотворного, которое они предлагали, мы спали совершенно мертвым сном. Правда, доктора не спали, они волновались. Утром нас разбудили. Солнце вставало, были перистые облака на небе. Утро это, 12 апреля, было хорошим, солнечным утром. Врачи осмотрели, нашли, что состояние здоровья вполне удовлетворительное. В общем, все было так же, как и в обычных условиях.
Хроника
Последний провожающий через открытый люк поправил ему шлем скафандра, положил ладонь на плечо. Юра остался один, что-то потрогал левой рукой в первую же секунду, потом правой. Перчатки надел, гермошлем закрыл. “К старту готов!” — долетел голос Гагарина.
Королев:
— “Кедр”, я “Заря-один”, минутная готовность.
— “Заря-один”, я “Кедр”, вас понял.
Королев:
— Ключ на старт. Протяжка I. Продувка.
— Есть продувка.
— “Кедр”, я “Заря-один”. Зажигание!
— Я “Кедр”. Понял Вас, зажигание.
— Я “Заря-один”, желаю Вам доброго полета.
Ракета медленно пошла. Языки. Хвосты острые. Тень от ракеты медленно по земле поползла, и воздух теплый.
12 апреля 1961 года. 9 часов 7 минут по московскому времени.
— Ну, поехали!
Гром утих. Услышали голос Юрия: “Выхожу на орбиту”.
После плотных слоёв атмосферы, сброса защитного обтекателя: “Красота-то какая!”
На вопрос об одиночестве ответил Земле: “Одиночества не чувствую”.
Корабль летел, медленно вращаясь, Земля уходила и приходила, черный космос уходил и приходил в ориентатор.
За все 108 минут полета не было выхода за пределы нормальных физиологических реакций, ни одного мгновения не было патологических нарушений.
На вопрос: “Что чувствовал там?”
— Ничего не чувствовал, дело делал. На земле только почувствовал.
* * *
6 августа 1961 года на шестом витке Герман Титов получил телеграмму от Юры. Вот строки из нее: “Дорогой Герман! Всем сердцем с тобою. Обнимаю тебя, дружище. Крепко целую. С волнением слежу за твоим полетом. Уверен в успехе завершения твоего полета, который еще раз прославит нашу Родину, наш советский народ. До скорого свидания. Юрий Гагарин”.
Из интервью с Варварой Семеновной, мамой Вали* (в кратком переложении В. Чивилихина) .
Познакомились они на танцах. У Вали глаза с прищуром. “Презирает?” Потом понял, что она близорука. Широкий чистый лоб, карие глаза, спокойные, держится прямо, с достоинством. Сошлись характером. У Вали — такт и ум. У него — прямота, обаяние, улыбка такая, что кружилась голова, если только вспомнишь. Всё чисто в их жизни и мыслях.
* * *
Мать Вали Варвара Семеновна увидела его, обсуждала со всеми: “Щупленький, маленький, не могла настоящего парня найти? Сидела, сидела дома, и вот тебе, нашла!”
— Мама, это не я его нашла. Мы нашли друг друга. Мал золотник, да дорог. Откормлю.
* * *
Раз пошли на танцы. Валю оренбургские парни приглашают, здороваются. Юра: “Почему тебя приглашают?” — “Да знают меня”. — “Нет, — говорит Юра, — нам надо жениться, а то потеряешь тебя”.
* * *
Юра послал ещё до свадьбы фотографию Вали в Гжатск: “Нравится или нет?” Мать с отцом ответили: “Нравится-то нравится, а как у неё душа?” — “А душа у неё еще лучше, красивее”.
* * *
Варвара Семеновна: “Ты уж мою дочь не обижай, она у меня младшая, последняя”. — “Мама, вот стану я генералом, а Валя ваша генеральшей, тогда скажете”. Варвара Семеновна безнадежно махала на него рукой и смеялась вместе с ним, не в силах сдержаться.
Мария Ивановна Калашникова, старшая сестра Вали. (Спокойная, добрая, рассказывая, плачет.)
25-го был банкет в клубе, юбилей в честь 50-летия Ивана Макаровича Крышкевича. Потом Юра привел друзей. Много. Пили сухое вино у нас, говорили шёпотом — девочки спали.
26-го привез из города точилку ручную. “Марусенька, на наших ножах можно в космос ехать — не порежешься. Как будто, понимаешь, мужика нет в доме”. Долго точил на кухне ножи, что-то напевая, прикрутив точило к борту стола. Так наточил, что я потом, уже потом, долго резалась, почти каждый день резалась. И Валя резалась.
Ночь у меня была плохая. Я спала в большой комнате. Вдруг просыпаюсь от грохота ужасного. Вскакиваю. Упала отчего-то картина, висевшая на стене. Картина Алеши Леонова. Упала на часы настольные, какие-то сложные, подарочные часы, и тут же кубки. У меня ужасно разболелась голова. Юра не проснулся, он всегда очень крепко спал. Утром я говорю Леночке: “Иди, посмотри, папа проснулся?”. Он лежал и слушал приёмник. Вскочил, сбегал на зарядку. Я было взялась котлеты жарить, а он говорит — в столовке поем. Ушел. Мы с Леной засобирались в Третьяковку, в Москву. Отправили в садик Галочку. Вернулся Юра. “Эту чертову бумажку забыл”. — “Что за бумажка?” — “Да пропуск на аэродром”. Он бегом по лестнице, не стал вызывать лифт. Да, а утром я ему сказала, что упала картина. Он пришел, посмотрел. “К счастью, — говорю, — ничего не разбилось, часы целы, даже идут”. “Лучше бы разбилось, это было бы к счастью”, — сказал он.
Вечером ушел. “Пойду с Федей в гараж, повожусь”. Но вернулся довольно быстро, сказав, что завтра полет, еще 300 часов он налетать должен. Принял ванну, поел и лег.
В дверях утром, уходя, сказал, что с аэродрома поедет в Москву, в какой-то журнал, и вернется поздно.
Мы с Леночкой приехали часа в четыре. Дома, видно, никого не было. Зашла в кабинет — горит глазок большого приёмника. Это на него было непохоже, чтоб забыл выключить приёмник. Он меня всегда критиковал: “Склероз у тебя, Марусенька, транзистор забыла выключить”. А я вечно на кухне забывала выключать маленький приёмник. А тут, думаю, я тебя тоже поймала...
Вечером 27-гo слышу — машины дверцами под окнами — хлоп, хлоп, а Юры нет. Валя звонит (из больницы): “Юра приедет, пусть позвонит”. А Юра не позвонил. Это было на него непохоже. Ночь прошла плохо. Утром люди приходят, уходят, никто ничего не говорит. Вздрагиваю на звонок. “Мария Ивановна, мы должны сообщить вам, что Юрий Алексеевич вчера трагически погиб”. Я так и хлопнулась. Очнулась, всё не верю. Потом по радио сообщили. Тут и Валю привезли. Она вошла в дом, глаза огромные: “Где девочки? Где девочки? Где девочки?”...
Леонов А., космонавт.
Утро было хмурое. Я с товарищами занимался тренировочными прыжками с парашютом. Первый заход — выбросились все, на второй заход не пошли, потому что стала надвигаться низкая облачность, не знаю, ну, метров 200. В это время прошел над нами самолет. И вдруг под определенным углом, на высоте, которую мы засекли, произошел взрыв. Очень тревожно стало. Гагарин не вернулся. Прошло 20 минут, как кончилось у них топливо.
Валя, жена Юрия Гагарина.
24-го, в воскресенье, он меня “украл” из больницы в последний раз. (“Юра дважды “воровал” Валю из больницы, а вечером оттуда звонили, и он ее отвозил”, — говорила Мария Ивановна). В субботу позвонила и сказала: “Приезжай, как в тот раз”. (Рядом были сестры.)
27-го я не могла дозвониться, может быть, отключили телефон, подумала я. Утром пошла снова звонить, а меня зовут к телефону. Мороз приедет из штаба ВВС и Николаевы супруги. Думаю — что это человек не стал ничего объяснять и почему едут Николаевы?
Пошли в палату.
— Произошло несчастье.
Я всё поняла, только никак не могла поверить, что на самолете.
* * *
Любя Юрия Гагарина, мы помещали его своими мыслями и чувствами в тот заветный уголок души, который не хочет знать грязи жизни, в котором вечно теплится радость, счастье и надежда. Мы любили через него лучшее в себе, в нашем народе, в нашем обществе. Думая о нем, мы гордились тем, что принадлежим к человеческому роду.
...Простота, русская хватка, смелость, любовь к жизни, непоколебимое чувство совершенства, его солнечная улыбка — вот за что мы любим его. Он олицетворял в себе черты русского национального характера — склад русского ума, силу и энергию. Как Че Гевара, как Жерар Филип отразили красоту своих народов. Люди пожилые видели в нем своего сына, молодежь — лучшего своего ровесника, дети — человека, каким они хотели бы стать.
Непомерный груз славы он нес достойно.
Публикация Е. ЧИВИЛИХИНОЙ