Мария ФОМИНА

Псков Саввы Ямщикова

 

В последние годы писать мемуары стало модно и престижно. Вариации на тему “Мой двадцатый век” заполонили книжные магазины. Авторы известные, малоизвестные и почти неизвестные спешат оповестить нас о своих судьбах, мыслях, любовях. Тем более приятно встретить в этом потоке автобиографий книгу несуетную, целью которой избрана не самореклама, а “дума о родине”.

Книга “Мой Псков” написана известным реставратором, искусствоведом, собирателем — в лучшем смысле этого слова — русского древнего и провин­циального искусства Саввой Ямщиковым. Имя его еще в советские времена было хорошо знакомо не только профессионалам, но и многим любителям русской старины. Вся его жизнь — это подлинное соединение “сухой теории” искусствознания с практикой кропотливой восстановительной и охрани­тельной работы и заботы о русской культуре.

Псков — одно из мест художественной службы Ямщикова, его патриоти­ческого служения. Недаром книгу предваряет вступительное слово Валентина Распутина. Ямщикова и Распутина роднит глубокое понимание духовных основ русского искусства, нежное и бережное отношение к его провинциальным корням.

В книге множество имен, дорогих всем ценителям отечественной культуры: Павел Корин, Игорь Грабарь, Юрий Спегальский, Семен Гейченко, иконописец Зинон, Олег Комов, Андрей Тарковский. А еще читатель узнает об удивительных жителях псковской земли наподобие настоятеля Псково-Печерского монастыря архимандрита Алипия, художника, ученика Ромадина, ветерана Великой Отечественной; или искусствоведа, директора детской библиотеки Аллы Михеевой. Внимательный читатель вдруг вспоминает вслед за автором, что Псков — это Энск из “Двух капитанов”, родной город Вениамина Каверина и Юрия Трифонова. Для тех же, кто имел радость видеть и слышать Льва Николаевича Гумилева (к числу счастливцев принадлежит и автор этих строк), особенно дорог рассказ об этом историке-поэте, своего рода осколке Серебряного века. Узнаешь от Ямщикова, что не только Гумилев был горестным “сидельцем” ГУЛАГа, но и известный специалист по русскому декоративно-прикладному искусству В. М. Василенко. По его книгам занималось не одно поколение студентов Академии художеств. Да и другие учителя Саввы Ямщикова не избежали общей доли русских людей в катастрофическом двадцатом веке. Их Ямщиков резко отделяет от авторов всевозможных “крутых маршрутов”, которые сами участвовали в сооружении лагерной системы. Автор воспоминаний нигде не утеривает нити времени: так, невольно узнаешь, что жена Павла Корина, приходившая с ним в Марфо-Мариинскую обитель, где двадцать лет проработал реставратором Савва Ямщиков, была там послушницей еще во времена великой княгини Елизаветы Федоровны.

Отдельная главка посвящена двум директорам Русского музея — Николаю Сычеву и Василию Пушкареву. Незаслуженно забытый Пушкарев, который директорствовал в Русском музее в 60-е — 70-е гг., — личность столь же пассионарная, как и сам автор мемуаров. Время его управления музеем — это период серьезного музейного строительства, когда приходилось бук­вально продираться сквозь колючки советского бюрократизма. В трудах Пушкарева не было и тени показушности и “гламурности” последующих новаций и пышных музейных проектов, не говоря уж о воровстве новейших времен. В книгу помещены письма и заметки об авторе Валентина Курбатова, беседа с Владимиром Бондаренко, публицистические выступления самого Ямщикова, пылкого борца с образованщиной и космополитической псевдо­культурой. Ямщиков нигде не боится последней прямоты высказы­вания: псевдодиссидентам Евтушенко и Вознесенскому он противопоставляет подлинного борца — отца Алипия, единственного человека в России, не позволившего Хрущеву закрыть православный монастырь. Автор отве­шивает полновесные пощечины по откормленным физиономиям “прорабов пере­стройки” и нигде — ни единым звуком — не задевает имен друзей, соратников, учителей (а что греха таить, у мемуаристов проявляются порой качества “заклятых друзей” — но не у Ямщикова). Чужда автору и постмо­дернистская ирония над всем и вся — тоже модная, как и сам жанр мемуаров.

Воспоминания Ямщикова — очень своевременная книга. Книга искренняя, пылкая в выражениях заслуженной любви и не менее заслуженной ненависти. Сквозь горький дым Отечества в ней проступают лики праведников, на которых стоит и Псков, и Москва, и вся наша Русская земля.