Владимир БУШИН
ТАЙНЫ ЭДУАРДА РАДЗИНСКОГО
Меня ужасно интересует загадочная личность драматурга и телевещателя Радзинского. Порой по ночам инда спать не могу, все мучаюсь его тайной. В самом деле, вроде бы, как Чубайса, его никто не любит, кроме Евгения Киселева, для которого он "знаменитый писатель". А вот поди ж ты, как ни включишь телевизор, - он всегда красуется на экране со своими россказнями, ужимками, вздохами и томными завываниями. Мне, например, удалось покрасоваться всего раза три, не больше. Правда, приглашали как-то еще, но это было сразу после того, как два известных "сына юриста" устроили на телеэкране русальный день, яростно поливая друг друга пепси. После такого зрелища я не решился пойти туда.
А о первом выступлении по телевидению, пожалуй, стоит рассказать. Дело было аж в 1966 году. Страной правил товарищ Леонид Ильич Брежнев, Отделом агитации и пропаганды ЦК верховодил Александр Яковлев, будущий оборотень первого призыва; телевидением руководил товарищ Месяцев, только что из комсомола; Чубайс в Ленинграде на Кронверкской в те дни барышничал тюльпанами... Прекрасно! И как раз на ленинградском телевидении задумали провести передачу в защиту русской культуры. Яковлева не позвали, Чубайса и Радзинского - тоже. А пригласили группу московских литераторов - почтенного Олега Васильевича Волкова, Владимира Солоухина, Вячеслава Иванова, меня и группу ленинградцев - Льва Васильевича Успенского, Владимира Бахтина, Леонида Емельянова. Возглавлял же всю артель и вел передачу Д. С. Лихачев, тогда еще членкор.
И вот мы начали... Волков говорил о духовной музыке: почему, дескать, Моцарта у нас исполняют, а родной Бортнянский предан забвению? Конечно, разные масштабы талантов, но все же... Солоухин обрушился на засилье в нашем языке уродливых неудобоваримых аббревиатур. Иванов пропел акафист поэзии Пастернака. Но, вероятно, больше всех огорчило помянутых выше властителей мое выступление. Опираясь на множество откликов, полученных мной на статью "Кому мешал Теплый переулок?", незадолго до этого напечатанную в "Литгазете", я призывал вернуть исконные имена многим городам и улицам: Твери, Самаре, Нижнему Новгороду, Охотному Ряду, Божедомке, Маросейке... Все это по тем временам было крутенько.
И первым не выдержал нашей патриотической наглости тов. Месяцев. Он позвонил из Москвы на студию и потребовал прекратить передачу под видом технической неполадки. Но тут случилось маленькое чудо: звонок великого начальника был проигнорирован. Отменно!
Однако на другой день были уволены с работы директор телестудии Б. М. Фирсов и три сотрудницы, ответственные за передачу. А 12 января, как стало известно двадцать с лишним лет спустя из публикации газеты "Куранты", Н. Месяцев под грифом "СЕКРЕТНО" направил в ЦК надлежащую бумагу. Там говорилось: "4 января с. г. по Центральному телевидению из Ленинграда прошла передача "Литературный вторник". В ней приняли участие (следовали наши злокозненные имена. - В. Б.). Передача была задумана в плане изложения марксистско-ленинских взглядов на историческое развитие русского языка, а тем самым - русской литературы и культуры в целом... Однако в ходе передачи ее участники отступили от ранее обусловленного содержания и сценарного плана (ей-ей, ни о каком плане мы знать ничего не знали! - В. Б.). Они высказали свои, по существу, антинаучные взгляды по ряду вопросов культурного наследия и революционных традиций нашего народа". Далее приводились примеры сей позорной антинаучности: "В. Бушин с издевкой говорил о переименовании Ольгина моста во Пскове (названного так в честь св. княгини Ольги, матери Святослава, первой христианки на Руси. - В. Б.) в мост Советской Армии. В. Солоухин говорил о "чудовищном засорении нашего языка нелепыми сокращениями". О. Волков призывал к восстановлению былой практики организации концертов духовной музыки... В поддержку своих взглядов участники передачи (тут имелся в виду персонально автор этих строк. - В. Б.) читали письма, полученные ими на их прежние выступления в печати: "Только тем, что у мудрости есть пределы, а противоположность ее безгранична, можно объяснить переименование таких городов, как Тверь или Самара, городов, стоявших у истоков русской истории". Переименование городов, по их заявлению, напоминает раздачу татарскими ханами владений. "Но и ханы, отдавая города на прокорм, не калечили их имена"... Есть основания полагать, что такие взгляды и предложения приводили в негодование тогда не только тов. Месяцева, но и секретаря комитета комсомола МГУ Гаврюшу Попова, и члена райкома комсомола Собчака, и директора плодоовощной базы молодого коммуниста Юрия Лужкова, и начинающего драматурга Радзинского, и всех тех, кто спустя четверть века так лихо и резво, ничем не рискуя и даже удостаиваясь похвал, занялись огульным обратным переименованием городов и улиц.
Что касается Д. С. Лихачева, то в бумаге приводилась та самая сказанная им в передаче фраза, из-за которой, как потом уверяли "Известия", на беднягу обрушились жуткие "санкции": "С конца 19 века большую долю в сложение русской культуры вложили евреи, и писатели и художники, Левитан и так далее". Тут я должен честно сказать, что санкции обрушились только на организаторов передачи, а из ее прямых участников никто, в том числе и Лихачев, не пострадал никак.
И это несмотря на то, что 18 февраля последовала новая, еще более грозная бумага уже на самый партийный Олимп -- в Политбюро. Там красовались такие формулировочки: "Участники передачи заняли в целом неправильную тенденциозную позицию... Авторы передачи пытались создать ложное впечатление... Участники передачи игнорировали элементарную журналистскую этику... Факт использования телевидения в целях пропаганды субъективистских и ошибочных взглядов привел к нежелательным последствиям..." В самом конце сообщалось, что три Отдела ЦК (пропаганды, культуры и науки, от лица которых и составлена бумага) "информировали по этому вопросу руководителей и партийные комитеты тех организаций, в которых работают участники передачи".
Как вы думаете, читатель, чья подпись стояла под этим содержательным документиком? Кто, навешивая на нас столь обильные и благоуханные ярлыки, еще и счел долгом "информировать" наше прямое начальство: "Держите с этими субчиками ухо востро!" Кто тут же возмущался теми зрителями передачи, которые призывали "объявить сбор средств среди народа для восстановления церквей"? Еще не догадались? Да, конечно же, это был тот самый Яковлев, его подпись красовалась под доносом. Кого же еще! Второго такого лицедея вы не найдете...
Так вот, передача была правдивая, честная, вызвала горячее одобрение телезрителей и негодование кучки тупых властителей. Казалось бы, в пору расцвета демократии всем ее участникам, кто еще жив, должны предоставить самый широкий доступ на все телеэкраны страны. Ан нет, ничего подобного. Там царит Радзинский!.. В чем причина такой непотопляемости и проходимости? У меня полное впечатление, что он там съедает чужой паек. ...Загадочно еще и вот что. В своих передачах Радзинский нередко тревожит тени поэтов начала века: Блока, Гумилева, Городецкого, Есенина... Но ни разу я не слышал, чтобы он упомянул Ахматову. В чем дело?..
А проходимость и непотопляемость Радзинского тем более загадочны, что в его передачах пропасть вранья, невежества, клеветнических выдумок об известных людях. Чего стоит хотя бы, например, неоднократно повторенный на экране цикл о Сталине. Там он лжет не только о самом вожде народа, ненависть к которому таких, как Радзинский, вполне понятна. Еще бы! Сталин - победитель фашизма и создатель великой русской мировой сверхдержавы. К тому же во время войны спас от уничтожения миллионы евреев России и Европы. А ведь прав был тот, кто сказал: "Ни одно доброе дело не остается безнаказанным"... Там сочинитель лжет, распространяет запредельные гадости еще и о матери Сталина, о набожной труженице Екатерине Георгиевне. Уж до нее-то какое ему дело? Ведь она евреев не спасала. Откуда такая злобность? А если о его матери что-то подобное распустить по белу свету?..
Вероятно, чтобы разгадать такую фигуру, как Радзинский, лучше всего обратиться к истокам его жизни, к происхождению, к впечатлениям детства. Говорят, к четырем-пяти годам в человеке закладываются все основные черты его натуры...
Станислав Адольфович Радзинский, отец нашего героя, разумеется, одессит и, конечно же, от младых ногтей - литератор. После революции он работал в городской газете "Шторм". Позже вместе с великой плеядой одесских гениев и полугениев, естественно, нагрянул в столицу. Как уверяет сын, он был человеком жутко опасным для Советской власти, и потому вся его жизнь была не чем иным, как "жизнью под топором", и "в любой момент он был готов к самому ужасному".
Однако ничего ужасного с Радзинским-старшим, как, впрочем, и с младшим, за всю жизнь не случилось. В революциях и войнах они свою кровь не проливали, ни один голод их не задел, раскулачиванию не подвергались, тюрьмы и ссылки не изведали... Да, жизнь текла вполне благополучно. Станислав Адольфович сноровисто перелопачивал в киносценарии романы знаменитого в ту пору писателя-патриота и коммуниста Петра Павленко, многократного Сталинского лауреата, получал весьма неплохие гонорары, имел в центре Москвы, в Старо-Пименовском переулке, дом 4-а, весьма недурную квартирку, женился, а в 1937 году, когда, как уверяет ныне его отпрыск, всех порядочных людей бросали в тюрьмы или расстреливали, он был принят в Союз писателей. При этом умолчал, конечно, что в свое время, как теперь рассказывает сын, "восторженно приветствовал Временное правительство, это была его революция, его правительство". Скрыл и то, что в его представлении "счастье - это иметь возможность выйти на главную площадь страны и орать: "Долой правительство!" Такое счастье в шестьдесят лет привалило сыну.
Как раз в ту павленковскую пору, в 1936 году, в обстановке большого духовного подъема сынок и явился на Божий свет. Отцу, между прочим, было уже без двух недель пятьдесят. Мать Софья Юрьевна (знакомые звали ее просто Софа) - существенно моложе. Как назвать сына, долго не думали. Ведь Станислав Адольфович, как теперь узнаём, был "тонким интеллигентом, помешанным на европейской демократии". Колыбель же этой демократии, как известно, Англия. А там чуть не десяток королей носили имя Эдвард! Чего ж тут думать? Сын помешанного интеллигента должен быть Эдвардом! Прекрасно...
Но вдруг - война! Что делать? Конечно, немедленно лететь в Ташкент. И в октябре 1941 года вся семья уже там. Тогда в Ташкенте оказалось множество московских и ленинградских литераторов с семьями. Радзинским, как и всем, было предоставлено жилье, они получали продуктовые карточки и какой-то специальный паек. Соседкой их в знаменитом доме № 7 оказалась как раз Анна Андреевна Ахматова, которую по распоряжению Сталина вывезли на самолете из уже блокированного Ленинграда как "груз стратегического назначения особой важности" и о которой Радзинский сейчас почему-то странно помалкивает....
Известно, что Ахматова, настрадавшаяся со своим единственным сыном, любила чужих детей. С какой нежностью и заботой относилась она, например, к соседскому мальчику, ласково прозванному ею Шакаликом, в ее лениградском "Фонтанном доме". В трехтомных "Записках об Анне Ахматовой" Лидии Чуковской есть такая, допустим, запись от 6 декабря 1939 года: "3аплакал Шакалик. Анна Андреевна поспешила к нему: оказывается, родители ушли в кино, и он один. Я простилась".
Вполне возможно, что так же ласкова была Ахматова в Ташкенте и к пятилетнему соседу Эдику, но документальных свидетельств этого нет, а вообразить себе такое отношение к Радзинскому даже в детстве мне почему-то трудно, каюсь.
Однако дело не в этом. Станислав Адольфович, продолжая свою "жизнь под топором", недурно устроился работать в местное издательство, а Софья Юрьевна, обнаружив отменную тороватость, развила бурную деятельность в сфере быта, правда, не без промашек. Так, с одной стороны, она могла в ту скудную пору где-то раздобыть утку, зажарить ее и угостить соседей, - об этом свидетельствует запись Л. Чуковской от 12 мая 1942 года. С другой, она взялась устроить прописку Ахматовой, что было делом весьма насущным, важным, связанным с карточками, пайком и т. д., но... Вот что читаем в записи Чуковской от 16 декабря 1941 года в связи с возбужденным состоянием Ахматовой: "Во всем виновата лентяйка Радзинская, которая взяла на себя прописку и поленилась. Теперь клянется все сделать". Однако спустя четыре дня, 20 декабря, новая запись об этом: "Прописки все еще нет, и меня это сильно тревожит. М-mе Радзинская не прописывает и мне не дает". Еще через два дня, 22 декабря: "После проверки выяснилось, что m-me Радзинская не сделала решительно ничего... Она вот уже два месяца лжет, путает, обещает, но сама ничего не делает и другим не дает... Вся загвоздка в неряшливости и лени Радзинской". И только 28 января 1942 года: "М-mе Радзинская наконец прописала Анну Андреевну... Месяцы ленилась прописать, что грозило всякими неприятностями". Но только ли в лени было дело?..
Вокруг знаменитой поэтессы вился рой литературных бабочек и писательских жен. Чуковская называет их придворными дамами, сама поэтесса "вязальщицами". Было много пересудов, сплетен, ссор, раздражавших Ахматову. Тут весьма примечательны такого рода записи в дневнике Чуковской. 28 мая 1942 года: "После сведений о городских сплетнях, чудовищных по глупости, пошлости и неприятности (но едва ли превосходивших в этом нынешние телесериалы Эдварда Радзинского. - В. Б.), сообщенных мне Беньяш, Радзинской и Риной, я решила, что должна рассказать А. А., что уже говорят о ней в доме №7..." 2 сентября того же года: "Почтальон не принес ничего. (Зато) Радзинская - со всей грязью дома №7..." 15 ноября того же года: "Вчера я зашла к Радзинской ...Ушла от Софы отравленная..." 7 февраля 1942 года Чуковская записала: "А. А. пошла меня провожать... Мы шли. Она жаловалась на ссоры и склоки Беньяш, и О.Р., и Радзинской. Совсем придворные дамы, как я погляжу!" 10 мая этого же года: "Вчера Радзинская предложила Ахматовой какую-то услугу. А. А. отказалась и сказала так: "Нет, нет, если я позволю сделать это, то сама перейду в стан вязальщиц, надену очки, возьму спицы, сяду над помойной ямой, как они, и буду обсуждать Ахматову".
6 мая того же года: "Сидя у Радзинских (как видно, тут был главный центр сплетен. - В. Б.), А. А. в шутливой форме предложили основать "Общество людей, не говорящих худо о своих ближних". На другой день, когда Чуковская затронула эту тему, Анна Андреевна разъяснила ей: "Разумеется, я не намерена организовывать никакого общества. Я просто хотела намекнуть присутствующим (интересно, был ли среди них Эдик? - В. Б.), что не желаю слышать каждую минуту гадости об одном из наших коллег, - будь то Уткин, П(огодин?) или Городецкий. Мы здесь живем так тесно, что нужно принимать меры, чтобы сохранять минимальную чистоту воздуха".
Этих слов великой поэтессы пятилетний Эдик не слышал, и они не могли поколебать фундамент той школы сплетен и гадостей, которую он прошел в самом нежном и впечатлительном возрасте в ташкентском салоне своей матушки m-me Радзинской и которую (школу) столь многоуспешно обогащает и двигает вперед ныне.
Между тем, пристрастием к сплетням и склокам колоритность мадам Радзинской отнюдь не исчерпывалась. Она могла отмочить и такой, например, номер. Однажды упоминавшаяся Раиса Моисеевна Беньяш, театральный критик, пригласила в гости Анну Андреевну, Чуковскую и Радзинскую. В ожидании Ахматовой между двумя дамами произошел такой разговор: "- Я собиралась купить по дороге вино, - сказала Радзинская, - но, по-видимому, сегодня не стоит этого делать, раз А. А. нездорова". Казалось бы, все понятно. Однако на другой день Анна Андреевна отчитала Чуковскую: "Вчера Радзинская заявила: "Я хотела принести вина, но Лидия Корнеевна и О. Р. запретили мне, так как вам сегодня нельзя пить". Я пришла в ярость. Как!.. Меня изображают перед чужими людьми безвольной тряпкой, алкоголичкой, от которой необходимо прятать вино! при которой нельзя пить! На вопрос Радзинской вы должны были ответить: "Купите вина, но Ахматова, конечно, пить не станет". Каков фортель выкинула m-me!..
Не так ли точно и сынок ее ныне свои собственные нечистые проделки приписывает другим. Например, распространяя клевету о непристойном поведении матери Сталина в молодости, представляет дело так, будто это не он измыслил, а писала ему некая М. Хачатурова. Позвольте, а кто это? Откуда взялась? Когда писала? В связи с чем? Почему ей надо верить? У нас-то точно указаны и место эпизода - Ташкент, и время - 16 февраля 1942 года, и названы по именам участницы эпизода, иные из которых широко известны и совершенно не заинтересованы в очернении мадам Радзинской. Укажем еще и печатный источник: "3аписки об Анне Ахматовой", "Согласие", 1997, т. 1, стр. 394. А таких Хачатуровых я вам целую дивизию соберу... Как видим, справедлива поговорка: яблоко от яблони недалеко падает.
Но самое выразительное место в конце тома... В первых числах - начале декабря 1942 года Радзинские уехали в Москву. Ахматова и Чуковская пока оставались, и вот однажды на прогулке Анна Андреевна вдруг сказала: "А знаете, Радзинские-то ведь оказались бандитами. Он сам признался, что брал все время себе мой паек - весь мой паек... Вы подумайте! Холодные, спокойные бандиты. Это после стольких демонстраций заботы и преданности".
- Кому же это он признался?
- Фаине Георгиевне (Раневской).
Я молчала. По-видимому, раздраженная моим молчанием, она несколько раз повторила слова о бандитизме" (там же, стр. 514).
Не берусь судить, насколько права была великая поэтесса в столь тяжком обвинении родителей Эдика. Тем более что Чуковская пишет о Раневской так: "совершенно растленная Фаина, интриганка, алкоголичка, насквозь нечистое существо" (стр. 505).
Если Ахматова все же права, то многое в ее отношениях с Радзинскими, в частности пленительный эпизод с жареной уткой (стр.445), предстает в неожиданном свете. Не была ли эта жареная утка скорбным фактом холодного бандитизма?..
Однако, не вдаваясь в подробности событий почти шестидесятилетней давности, приходится все же признать, что когда Радзинский-младший на всю страну заявляет ныне, будто какая-то Н. Гоглидзе писала ему: "Говорят, Сталин открыто называл свою мать чуть ли не старой потаскухой. Она должна была зарабатывать на жизнь, на учение сына, и ходила по домам к богатым людям. Она была совсем молодая. Дальнейшее легко представить", - приходится признать, что перед нами факт литературно-исторического бандитизма писателя Радзинского, пользующегося услугами грузинских и армянских проституток, если эта Хачатурова и эта Гоглидзе, которой "дальнейшее легко представить", не плод его собственного умственного распутства.
Книгу Владимира Бушина "Честь и бесчестие нации" можно приобрести в киосках издательства "Республика" (Миусская пл., д. 7), приемной "Правды" (ул. "Правды", 24), Союза писателей России (Комсомольский проспект, 13). А также можно запросить, желательно сообщив свой телефон, по адресу:
125319 Москва. До востребования. Бушиной Татьяне Николаевне.