Феликс Кузнецов

ШОЛОХОВ И "АНТИ-ШОЛОХОВ"

Конец литературной мистификации века

Глава шестая

"ДАКТИЛОСКОПИЯ" ПРОЗЫ

Запах чеборца

Сомнения в авторстве "Тихого Дона" меньше всего испытывали казаки. Не только те, кто ушел в эмиграцию, в чем мы убедились, постигая трагическую судьбу Павла Кудинова, но и земляки М. А. Шолохова, жители Вешенской и других станиц и хуторов Верхнего Дона.

Сохранилось немало свидетельств того, как восприняли они появление в выпусках "Роман-газеты" - наиболее массового издания тех лет - романа "Тихий Дон". Вот одно из них, - его привел местный краевед Иван Данилов в своей "книге народной памяти" "Донской чёбор".

Вспоминает Петр Трофимович Шапров:

"- Когда вышли первые части "Тихого Дона", читали книгу всем миром. Полстаницы собиралось на баз моего отца, где при организации колхоза сделали бригадный двор. Сойдутся, рассядутся в кружок прямо на земле - отец им читает... Стемнеет, а расходиться не хотят.

Просят читать дальше. Зажигали лампу, выносили во двор и читали дальше... Ну, а керосина-то тогда у всех намале было... Решили, что каждый, кто хочет слушать "Тихий Дон", пусть принесет полбутылки керосина...

Ничего похожего на эти чтения я в жизни больше не встречал: катались по земле от смеха, плакали, спорили... Многих героев угадывали по поступкам, по жизни, другие в романе прямо названы...

Вот комиссар Малкин... Тот, что шутя отправлял людей на расстрел. Был такой в самом деле. У тещи моей останавливался, когда приезжал в Букановскую. Заявится в дом и, не раздеваясь, в сапогах - бряк на кровать... Лежит и наганом играется, подбрасывает его под самый потолок...

Позже работал он в Москве, потом в Сочи".

Это не придумано. Книга народной памяти и по сей день хранит эти воспоминания - о том, как встретили "Тихий Дон" на Дону, о людях, которые узнавали себя в героях романа.

Обратимся к свидетельствам скромных вешенских учителей А. Г. Кузнецовой и В. С. Баштанник, которые, как и другие краеведы, бережно собирали эти крупицы, устанавливая, что "Тихий Дон" таит в себе правду многих реальных человеческих судеб, характеров и ситуаций.

Они встречались, беседовали с людьми, узнававшими себя в персонажах романа, их близкими и записывали эти рассказы о встречах с прототипами героев. К примеру, с братьями Ковалевыми (по-уличному Ковальковыми), которые дали жизнь в романе братьям Шумилиным (по-уличному Шамилям): "...О братьях Ковалевых все так в Каргинской и говорят: "Вот это Шамили".

Сельские краеведы пишут:

"Мы встречались с сыном Мартина Шамиля, Петром Мартиновичем Ковалевым... Петр Мартинович вспоминает о своей семье, о родителях следующее: "Отец не особенно грамотный был. Мы читали вслух "Тихий Дон", а он, отец, тогда сказал: это Мишка написал про меня, записал нас, говорит, Шамилями. И мать он описывает. Когда отец пришел, а сыч на могилках кричал, а отец хотел его застрелить, а мать говорит: "Ты что, я на сносях хожу.." Этот подлинный случай был описан М. А. Шолоховым в первом томе "Тихого Дона".

И действительно, в первых главах третьей части описывается сухое предвоенное лето 1914 года: "По ночам на колокольне ревел сыч. Зыбкие и страшные висели над хутором крики, а сыч с колокольни перелетал на кладбище, ископыченное телятами, стонал над бурыми затравевшими могилами.

- Худому быть, - пророчили старики, заслышав с кладбища сычиные выголоски.

- Война постигнет...

Шумилин Мартин, брат безрукого Алексея, две ночи караулил проклятую птицу под кладбищенской оградой, но сыч - невидимый и таинственный - бесшумно пролетал над ним, садился на крест в другом конце кладбища, сея над сонным хутором тревожные крики. Мартин непристойно ругался, стрелял в черное отвисшее пузо проплывающей тучи и уходил. Жил он тут же под боком. Жена его, пугливая хворая баба, плодовитая, как крольчиха, рожавшая каждый год, - встречала мужа упреками:

- Дурак, истованный дурак! Чего он тебе, вражина, мешает, что ли? А как Бог накажет? Хожу вот на сносях, а ну как не разрожусь через тебя, чертяку?" (1-2, 194 - 195).

Во втором томе романа, продолжают свой рассказ сельские краеведы, мы находим описание того, как голосила вдова Прохора Шамиля по мужу, погибшему на полях германской войны.

"Билась головой о жесткую землю жена Прохора Шамиля, грызла земляной пол зубами, наглядевшись, как ласкает вернувшийся брат покойного мужа свою беременную жену, нянчит детей и раздает им подарки. Билась баба и ползала в корчах по земле, а около в овечью кучу гуртились детишки, глядя на мать захлебнувшимися в страхе глазами. Рви, родимая, на себе ворот последней рубахи! Рви жидкие от безрадостной, тяжкой работы волосы, кусай свои в кровь искусанные губы, ломай изуродованные работой руки и бейся на земле у порога пустого куреня! Нет у твоего куреня хозяина, нет у тебя мужа, у детишек твоих - отца, и помни, что никто не приласкает ни тебя, ни твоих сирот..." (1 - 2, 446).

Оказывается, и эти строки отражают подлинную человеческую трагедию, о которой сельским краеведам рассказала дочь Ивана Ковалева - прототипа Прохора Шамиля, - Дегтярева Агафия Ивановна, 78-летняя казачка станицы Каргинской. Краеведы привели запись беседы с ней:

"Шолохов описывал за маму, книга такая была. Когда дядя Алексей ездил под Турцию, приезжал оттедова, мать пришла, услыхала. Я как раз была на мельнице, там говорят, дядя приехал, отца нету, мать там все на себе порвала, последнюю рубаху она на себе рванула. Что в книге писалось, то и она точно, мать-то, говорила. Только он не написал, что Ковалева. Кто-то у нас читал книгу, мужчина стоял на квартире, преподавал в мясосовхозе, а он эту книгу читал вслух, ишо мать живая была, и мать заплакала. Отец не вернулся. Погиб под Турцией".

По словам Агафьи Ивановны, дядя ее, Алексей Ковалев, как и Алексей Шамиль, был без руки, но обладал большой физической силой, был участником всех драк и кулачных боев и наносил своей культей разящий удар. В первой книге "Тихого Дона" сказано об Алексее Шамиле: "Хоть и безрукий, а первый в хуторе кулачник. И кулак не особенно, чтоб особенный - так, с тыкву-травянку величиной, а случилось как-то на пахоте на быка осерчать, кнут затерялся, - стукнул кулаком - лег бык на борозде, из ушей кровь, насилу отлежался" (1 - 2, 36) .

Другой старожил станицы Каргинской, Илья Емельянович Фролов, также подтвердил краеведам сходство Ковалевых и Шамилей: "Фактически он Алешку Ковальчонка косорукого описывал, у него одна щека дергалась, у Шолохова так и написано". Вспомните описание драки на мельнице: "Безрукий Алексей - посередь двора; мечется по поджарому животу холостой, завязанный в конце рукав рубахи, всегдашней судорогой дергается глаз и щека" (1 - 2, 125).

"У Алексея Ковалева (Алексей Шамиль), - пишут краеведы, - когда И. Е. Фролов читал казакам вслух первое издание "Тихого Дона" в "Роман-газете", текли по щекам слезы. Громкая читка состоялась прямо на улице станицы Каргинской, у магазина. Собралась толпа хуторян, а когда стало темно, то стали просить, чтобы читали еще, принесли для этого керосиновую лампу.

Михаил Александрович Шолохов хорошо знал своих Шамилей. Петр Мартинович Ковалев рассказывает: "Шолохов жил вот тут, недалеко. Он приходил к отцу подстригаться, с братом они старшим играли". Старожилы показывали нам дом, в котором жила семья Шолоховых, он стоял через улицу, почти напротив усадьбы Ковалевых".

"Антишолоховедение" с высокомерным снобизмом относится к этим свидетельствам простых людей, земляков М. А. Шолохова, к кропотливому и крайне важному труду краеведов. Они оставляют этот труд "за скобками". Никогда на труды краеведов не ссылаются и не берут их в расчет.

Между тем для прояснения вопроса об авторстве "Тихого Дона" свидетельства краеведов исключительно важны. "Тихий Дон", как никакое другое произведение, укоренен в донскую землю, он в прямом смысле этого слова растет из нее.

Эта особенность "Тихого Дона" - глубина и неразрывность его связи с родной донской землей особенно важна, когда обращаешься к текстологической "дактилоскопии" романа с целью документального установления, точнее, подтверждения его авторства. Как известно, в криминалистике (а обвинения в адрес М. А. Шолохова носят очевидно криминальный характер) базовое значение имеет принцип дактилоскопии - идентификации личности по рельефным линиям, так называемым папиллярам, рук, обладающим свойствами неопровержимой индивидуальности и устойчивости рисунка.

Но подобный подход, условно говоря, возможен и при идентификации личности автора литературного произведения, когда документально устанавливаются рельефные линии, фигурально выражаясь, папилляры его личной, биографической судьбы, которые нашли неопровержимое и очевидное воплощение в произведении. И, конечно же, результаты краеведческих исследований и поисков в этом случае могут дать очень многое. Именно они помогают нам ощутить тот аромат "донского чёбора", которым наполнен "Тихий Дон" и который неразрывно связывает его с донской землей и проясняет проблему авторства.

Кстати, что это значит: "донской чёбор"? Ни в одном из многочисленных словарей, в том числе и "Словаре казачьих говоров", слова "чёбор" мы не нашли. И только в "Казачьем словаре-справочнике", изданном казачьей эмиграцией в США, который является не только историческим, но и диалектологическим казачьим словарем, мы нашли ключи к этому слову: "Чебрец, чеборец - душистая трава с лиловыми цветами, в дикорастущем виде встречается на тучном черноземе казачьих степей. Называют ее также чёбор".

Аромат местности, как и аромат времени, приходит в произведение через жизненный опыт его автора, через его знание людей, природы, истории, обычаев, топографии и топонимики, наконец, особенностей языка, говора той местности, которая в произведении описывается. То есть - через реалии места и времени, которые не могут быть плодом писательской фантазии, но наоборот - питают ее. Это в особенности относится к Шолохову, который, как вспоминает Мария Петровна Шолохова, "не любил ничего придуманного, неверного".

"Комиссар арестов и обысков"

Характеризуя роман "Тихий Дон", военный руководитель Вешенского восстания Павел Кудинов говорил К. Прийме: "Почти в каждой главе "Тихого Дона" повествуется о событиях и фактах, которые были в жизни. Вот, скажем, урядник Фомин действительно был избран командиром вешенского полка, открыл фронт красным, на телеграфный приказ генерала Краснова "образумиться" Фомин из Вешек послал генерала в тартарары матерной бранью по телеграфу... Точно описаны перегибы комиссара Малкина, мятеж в Сердобском полку, который привел к нам и поставил на колени монархист командир Врановский".

Прояснению вопроса об авторстве "Тихого Дона" помогает проверка подобных художественных реалий жизнью действительной с опорой, в меру возможностей, на архивные изыскания, на свидетельства очевидцев и участников событий, результаты работы краеведов.

Историческая идентификация "событий и фактов, которые были в жизни", а потом составили основу романа "Тихий Дон", с неизбежностью выводит нас на имя автора романа, того человека, который пропустил эти события и факты через свою "душу живу".

"Антишолоховедение" подобной работой практически не занимается, что нередко приводит "антишолоховедов" к курьезам.

К примеру, литературовед Д* в "Стремени "Тихого Дона", доказывая, что текст романа, написанный якобы Крюковым, "испорчен" добавлениями "соавтора-двойника", приводит в пример эпизод с Фоминым. Литературовед Д* считает "психологически невозможными", придуманными "соавтором" (т. е. Шолоховым) слова командира вешенского полка Фомина в ответ на приказ "образумиться" и "встать на позицию": "Катись под такую мать точка Фомин" (3 - 4, 82) . Однако реальность и подлинность этой ситуации подтверждается не только приведенным выше свидетельством Павла Кудинова, но и самим Красновым, который писал в воспоминаниях: "Фомин ответил площадной бранью".

Сама по себе фигура Якова Фомина проходит не только через "Тихий Дон", но и через "Донские рассказы", "Поднятую целину" и непосредственно связана с биографией М. Шолохова. Эта фигура появляется первоначально в рассказе "Шибалково семя" (1925 г.): "А я, как толечко разобьем фоминовскую банду, надбегу его (своего сына. - Ф. К.) проведать", - говорит там красноармеец Шибалок (1, 44) .

О Фомине идет речь и в рассказе "Председатель реввоенсовета Республики" (1925 г.), где он - главарь банды: "Попереди атаман ихний, Фомин по прозвищу. Залохмател весь рыжей бородой, физиономия в пыле, а сам собою зверский и глазами лупает" (1, 176).

А вот как выглядел тот же Фомин в романе "Тихий Дон", когда он во второй книге возник на его страницах: "Петро, вытянув голову, поглядел на смутно знакомое забородатевшее лицо рыжеватого казака-атаманца... усиленно напрягая память, пытался вспомнить, - где он видел это широкое рыжеусое и рыжебровое лицо атаманца. - Фомин! Яков! - окликнул он, протискиваясь к атаманцу" (1 - 2, 375 - 376).

За время, которое прошло с этой первой встречи на страницах 2-й книги "Тихого Дона" с забородатевшим рыжим урядником Фоминым, до бесславного завершения его жизненного пути в книге 4-й, где он из командира мятежного Вешенского полка превратился в главаря банды, Фомин не только "залохмател весь рыжей бородой" (1, 176), но и проделал сложную жизненную эволюцию. О ней правдиво рассказано Шолоховым в романе "Тихий Дон" и в рассказе "Председатель реввоенсовета республики". И помогло Шолохову то, что он лично знал Фомина. Елена Сербряковская, часто встречавшаяся с М. А. Шолоховым, когда в журнале "Нева", где она работала, выходила вторая книга "Поднятой целины", записала рассказ Михаила Александровича о том, как он, юным продагентом, попал в руки банды Фомина.

Фомин и его банда настолько глубоко врезались в сознание Шолохова, что он вспоминает его и в "Поднятой целине". Макар Нагульнов говорит там совершившему предательство Хомутову: "В двадцать первом году, когда Фомин с бандой мотал по округу, ты пришел в окружком, помнишь?... Пришел и отдал партбилет... Ты Фомина боялся!... (6, 279).

Документально подтверждено, что в 1921-1922 годах Фомин прошел через биографию Шолохова, когда его банда не раз захватывала Каргинскую, Вешенскую. В ту пору Шолохов, как он пишет в "Автобиографии", "был продработником. Гонялся за бандами, властвовавшими на Дону до 1922 года, и банды гонялись за нами".

Это личное знание Шолоховым Фомина и получило отражение в романе "Тихий Дон".

Знал Шолохов и еще одного "героя" "Тихого Дона" - комиссара Малкина, о "подвигах" которого рассказывает в романе казак-старообрядец:

"... - Расстреливали людей. Нынче одного, завтра, глядишь, другого... Вот, к примеру, в Букановской станице... Комиссар у них стоит с отрядом, Малкин фамилия... Собирает с хуторов стариков, везет их в хворост, вынает там у них души, телешит их допрежь и хоронить не велит родным. А беда ихняя в том, что их станишными почетными судьями выбирали когда-то... И вот этот Малкин чужими жизнями, как Бог, распоряжается..." (3 - 4, 173-174).

Устами казака-старовера Шолохов раскрывает главную причину Вешенского восстания - "смывание над людьми", т. е. издевательства над народом, террор ради физического уничтожения казачества.

24 января 1919 года Оргбюро ЦК РКП(б) приняло секретную директиву за подписью Я. Свердлова, которая декретировала фактическое уничтожение казачества как сословия, физическое истребление всех богатых казаков и тех, кто выступает против большевиков, создание трибуналов, реквизиции, выселение казаков на Север и в Сибирь и заселение их земель выходцами из северных и срединных областей России, - словом, начало массового террора в отношении казачества, который получил наименование "расказачивания". Красный казачий командир Ф. Миронов так писал об этой политике геноцида в отношении казачества в своем письме Ленину от 31 июля 1919 года: "Уничтожение казачества стало неопровержимым фактом, как только Дон стал советским...".

Одним из проводников этой каннибальской политики в отношении казачества и был комиссар Малкин, как показывают исследования, - реальная историческая личность, печально известная на Дону, которую хорошо знал Шолохов. Его жена Мария Петровна рассказывала К. Прийме: "- Да, вот, комиссар Малкин, тот самый, что расказачивал станицу Букановскую... Кстати, он тогда стоял у нас на квартире. Щеголеватый был, на день менял по две-три шинели, а то ходил весь в коже. Я Мише об этом рассказывала...

- Да, - продолжал разговор Шолохов. - С этим Малкиным мне довелось встретиться в Москве. Тогда он уже работал в ОГПУ. А его букановские дела я описал в тридцать девятой главе третьей книги "Тихого Дона". Там о нем ведет разговор со Штокманом казак-старовер... Из-за этой главы и была задержана публикация романа в журнале "Октябрь" почти на три года. Мало того, уже тогда, когда разрешили печатать третью книгу романа, эта глава, вернее, этот эпизод с комиссаром Малкиным был кем-то выброшен. Но в первом книжном издании "Тихого Дона" третьей книги я все-таки добился восстановления этого текста. Спустя четыре года мы с Малкиным встретились, а поговорить было не о чем...".

В Российском государственном военном архиве мне удалось найти документальные свидетельства изуверских "подвигов" комиссара Малкина на Верхнем Дону. Они - в деле № 391, опись 3 фонда № 192. Это - фонд Управления 9-й Кубанской армии Северо-Кавказского военного округа за 1918-1921 годы, а дело № 391 называется так: "Донесения штабов экспедиционных войск армии о ходе ликвидации контрреволюционных мятежей в донских станицах (14 марта - 11 мая)".

В деле № 391 (лист 39) хранится сводка (донесение) от 16 марта 1919 года, подписанная весьма красноречиво: "Комиссар арестов и обысков Особого отдела IX [армии] Малкин". Вот, оказывается, каков был полный титул комиссара Малкина, проживавшего в доме Громославских в станице Букановской весной 1919 года, - "комиссар арестов и обысков". Приведем его сводку-донесение:

"11-го марта приехал в станицу Букановскую и там арестовал 26 человек. Так как там был комиссар Урюпинского отделения Емин, то я поехал в станицу Слащевскую, в станице Слащевской был комиссар из Урюпинского отделения тов. Фролов, он и арестовал главарей. Я пошел в разведку и нашел все приговоры и постановления выборных (у восставших). Приговоры явно контрреволюционные, в которых говорится: очистить от красных Дон и т.д. Я по подписям приговора начал арестовывать - арестовал 30 человек. После этого ко мне приходит казак 23-й дивизии, назвавшийся коммунистом, сказал, что "эти ваши аресты возмущают народ, все старики стонут от арестов, я поеду к тов. Миронову, который должен принять меры". Он еще добавил, что "тов. Миронову предложили командовать 9 армией, и он не согласился, а едет будто бы в Москву..."

14 марта вечером, когда я был у политкома 15 дивизии, пришел нарочный и сказал, кто-то приехал от Миронова и хочет освободить арестованных и передушить комиссаров Особого отдела. После того тов. Витишников сказал, чтобы приготовиться.

Утром 15-го марта распространились слухи, что в Вешенской станице 11 марта восстали казаки, разгромив склад с оружием, убив комиссара арестов и обысков Особого отдела.

Около 12-ти часов прибежал тов. Веревкин и говорил, что хутора Шайки, Астахов, Михеевский и Калининский подняли восстание и присоединились к восставшим уже станицам. Чтобы проверить слухи, мы поехали в разведку и обнаружили восставшие заставы в количестве 50 человек. Нами были приняты меры, выставлены 4 пулемета и 50 человек вооруженных, которых я собрал из находившихся здесь красноармейцев и местных коммунистов" .

Как видите, "комиссар арестов и обысков" не личный титул Малкина, придуманный им, а официальная должность, существовавшая в ту пору в так называемых "Особых отделах" - один из таких "комиссаров" был убит в Вешенской, и главной задачей "комиссаров" подобного рода и в самом деле были аресты и обыски людей.

Далее "комиссар арестов и обысков" Малкин сообщает, что отряду пришлось ввязаться в бой с восставшими, которые "стали усиленно наступать... Мы все время удерживали позицию, поддерживая сильный огонь из пулеметов и винтовок, но напора не выдержали, так как их было человек 400, и решили отступить за Хопёр в хутор Пески, заняв позиции на буграх. Отступление провели без потерь, в Песках находилось нас 60 человек и обоз. Я послал нарочного в станицу Кумыженскую для поддержки, посланный мой человек мобилизовал всех фронтовиков (которые охотно пошли), которых мы вооружили и они яростно борются с восставшими стариками. По сведениям, проверенным мною, в восставшей станице Слащевской восставших около пятисот человек, вооруженных винтовками (не все), в остальных восставших станицах идет мобилизация, от 17 до 50 лет.

Восставшими руководят есаул Алферов и Гришин. Алферов и Гришин и атаман хутора Калининского издали приказ: всем тем, кто найдет меня и Фролова, расстрелять на месте и освободить всех арестованных нами в целом ряде хуторов и станиц.

Комиссар арестов и обысков Особого отдела IX Малкин".

В романе "Тихий Дон", помимо главы, где о подвигах Малкина рассказывает старик-старовер, Малкин появляется еще раз - в главе о предательстве Сердобского полка: "Малкин из Букановской вынужден был отойти на двадцать верст севернее, в станицу Слащевскую, а потом, теснимый повстанческими силами, развивавшими бешеное наступление и во много раз численно превосходившими малкинскую дружину, за день до ледохода переправился через Хопер... и двинулся на станицу Кумыжинскую" (3 - 4, 216).

Подтверждением тому, что "комиссар обысков и арестов" Малкин был не только реальным, но и достаточно значительным лицом в системе ЧК, является то, что он удостоен помещения в справочнике "Кто руководил НКВД. 1934-1941" (М., 1999). На странице 284 этого справочника мы видим фотографию этого человека с холеным лицом и властным взглядом и читаем:

"Малкин Иван Павлович (1899, с. Кузьминская Рязанской губернии - 02.03.1939). Родился в семье плотника. Русский. В КП с 09.18. Депутат Верховного Совета СССР 1-го созыва.

Образование. 3 класса церковно-приходской школы".

Далее сообщается, что в отрочестве и юности он был учеником слесаря, слесарил на машиностроительном заводе в Коломне и в Москве, в 1918 году стал красногвардейцем, участвовал в ликвидации анархистского мятежа.

"В органах ВЧК - РГПУ: начальник агентуры Особого отдела 56 строевой дивизии 01.1919 - 08.1919; сотрудник для особых поручений при Реввоенсовете 9 армии 08.1919 - 1919".

Здесь в справочнике дано примечание: "Подавлял казачьи восстания в станицах Усть-Медведевская, Слащевская, Букановская. В романе "Тихий Дон" выведен в образе одного из эпизодических героев".

Далее подробно сообщается о его продвижении по службе в органах ВЧК, ОГПУ и МВД. Он занимал ответственные должности в управлениях ОГПУ и МВД на Кубани, в Калмыкии, Таганроге, Ставрополе. "Слушатель 3-месячных курсов руководящих работников ОГПУ 1932", после чего возглавлял ОГПУ-НКВД в Сочи, был начальником Управления НКВД Краснодарского края.

"Арестован 02.12.1938; приговорен Военной Коллегией Верховного Суда 02.03.1938 к высшей мере наказания. Расстрелян. Не реабилитирован".

Надо думать, что Шолохов встречался с Малкиным в 1932 году, когда он в течение 3-х месяцев был на курсах руководящих работников ОГПУ в Москве. Донской край он покинул в 1921 году, когда был направлен "резидентом в тыл белой армии" в Новороссийск. Тот факт, что в середине 20-х годов Малкин получил назначение в Сочи, а потом возглавлял все Краснодарское МВД, - свидетельствует о его высоком уровне в иерархии спецслужб, - Сочи было местом отдыха Сталина, а потому находилось под особым присмотром ОГПУ и МВД. Высокое положение и авторитет Малкина в системе ЧК подтверждает и тот факт, что в 1937 году он был выдвинут в депутаты Верховного Совета СССР первого созыва и, следовательно, находился в его составе вместе с М. А. Шолоховым.

В газетах Краснодарского края, во время кампании по собранию депутатов Верховного Совета в ноябре 1937 года, были опубликованы целые полосы, посвященные Малкину. Приведем текст его выступления на митинге:

"В 1918 году Реввоенсовет IX назначил меня начальником Особого полевого отдела этой армии. Части Красной Армии с боями пришли в Новороссийск. Я был назначен комиссаром обороны Новороссийска и первым председателем Новороссийского ЧК. В 1921 году по поручению партии и правительства я был командирован в тыл Врангеля, где выполнял ряд задач, имевших большое значение. После этого меня послали на подавление контрреволюционного восстания на Кубани" (газета "Ударник", г. Туапсе, 26 ноября 1937 г.).

"Посмотрите на товарища Малкина, он - олицетворение диктатуры пролетариата. Его жизнь - непрерывная борьба с врагами революции, с врагами народа", - взывали ораторы, выступавшие на митинге.

Однако прошел всего год - и в декабре 1938 года Малкин был арестован, а марте 1988 года расстрелян. Не реабилитирован до сих пор.

Поразительная точность информации у Шолохова о перемещениях "дружины" "комиссара арестов и обысков" Малкина под давлением превосходящих сил восставших - станицы Слащевская, Кумыженская, потом переправа через Хопер - заставляет думать, что автор романа помимо устных источников имел доступ к архиву так называемых "экспедиционных войск".

Это был исключительно важный источник информации, дополняющий и уточняющий устные рассказы, прежде всего рассказ Харлампия Ермакова.

И в таком случае понятна осведомленность автора "Тихого Дона" еще об одном событии, описанном в романе, о котором речь вел Павел Кудинов - о мятеже в 204-м Сердобском полку.

Письменных источников об этом вообще-то частном событии в исторической литературе не существовало. Подробную информацию о нем автор "Тихого Дона" мог почерпнуть лишь из устных и архивных источников, а именно - из донесений экспедиционных войск, к которым Шолохов имел доступ. По свидетельству Л. Левицкой, во время ее поездки в Вешенскую в июле 1930 г. Шолохов сказал ей, что "получил разрешение ГПУ пользоваться всеми секретными документами, касающимися вешенского восстания". Получил еще до ее приезда в Вешенскую и, следовательно, использовал эти документы для работы над третьей книгой "Тихого Дона", в чем мы и убедились, анализируя ситуацию с комиссаром Малкиным. Шолохов и сам неоднократно говорил о работе в архивах, когда создавался "Тихий Дон".

Факт работы М. А. Шолохова в архиве с секретными документами, касающимися Вешенского восстания, - еще один, исключительно важный аргумент в навязанном нам споре об авторстве "Тихого Дона", ибо кто еще, кроме Шолохова, мог быть допущен в ту пору к этим "секретным документам"?

Источники информации о мятеже Сердобского полка были комплексными. Это и устное предание, вкупе с личными впечатлениями и воспоминаниями, поскольку, судя по данным архивов, Сердобский полк, базировавшийся в станице Усть-Хоперской, вел боевые действия и в районе хутора Плешакова, даже в самом этом хуторе, где в ту пору жил Шолохов, а хуторскую "сотню" в борьбе с красными возглавлял хорунжий Павел Дроздов, на чьей квартире и проживала семья Шолоховых.

Приведем данные из донесений о боевых операциях Сердобского полка накануне мятежа.

Первые сведения о Сердобском полку содержатся в "Приказе №230 Карательному отряду тов. Лазовского", отданном 15 марта 1919 года Командармом IX армии, в котором говорилось:

"В районе станиц Мигулинской, Казанской и Вешенской вспыхнуло контр-революционное восстание, распространившееся в сторону IX Армии и угрожающее коммуникационным линиям армии. Границей восставшего района с востока является линия Терновская-Еланская-Горбатовская-Краснокутская. Для предупреждения роста восстания на Дону и беспощадной окончательной ликвидации его в этом районе приказываю образовать карательный отряд под командованием тов. Лазовского при начальнике штаба тов. Гомоновском в составе 5 Заамурского конного полка при Конной батарее, 4 Сердобского пехотного полка, Московского Губернского пехотного полка, противоаэропланной батареи 23 дивизии и 2 Заградительного отряда.

Задачей карательного отряда - уничтожить восставших и утвердить Советскую власть и порядок в районе Вешенской, Боковской, Мигулинской, Казанской.

Во исполнение сего приказываю: <...

4 Сердобский пехотный полк - сосредоточившись в Усть-Хоперской, следовать походной колонной через Еланскую на Вешенскую, где и получить дальнейшие задания от командира отряда".

Однако следования "колонной" не получилось. Из донесений штаба Сердобского полка следует, что "перед Плешаковом наступление было приостановлено ввиду отхода заградительного отряда. Противник этим воспользовался".

Следующая телеграмма, датированная 12 апреля 13 часов 10 минут, направленная из Усть-Хоперской станицы начальнику экспедиционных войск 9-й армии, гласила: "Доношу, что в шесть часов противник силой около шести сотен с одним орудием атаковал полк... Убито двадцать пять человек. Убит командир полка. Противник отошел к Матвеевскому - Плешакову... На должность командира полка вступил командир 1-го батальона Слезкин".

Но уже через день в штаб 9-й армии поступила новая, уточняющая телеграмма: "Доложите реввоенсовету что только что сейчас пришли биглецы (так. - Ф. К.) из Сердобского полка которые захватили с собой два пулемета и (неразборчиво. - Ф. К.) человек команды по их словам командир Сердобского полка и командир Третьего батальона того же полка были застрельщиками измены. Командир жив и невредим телеграмма об убийстве послана самим Вроновским сейчас всех биглецов опросим с представителем ревтрибунала армии и подробно донесем".

Следом командование 9-й армии получило еще одно донесение: "Сердобский полк перешел на сторону казаков и обезоружил 2-й заградительный отряд. Лазовский взят на переправе у Ярского".

Командир карательного отряда Лазовский, плененный и зверски убитый казаками, и его начальник штаба Романовский входят в число действующих лиц романа "Тихий Дон".

Можно предположить, что ложь в телеграмме о смерти командира полка Врановского понадобилась для того, чтобы прикрыть его тайную поездку на переговоры о сдаче полка, о чем рассказано в "Тихом Доне".

В телеграмме от 15 апреля, подписанной "командующий Гиттисом", говорится: "204-й Сердобский полк обезоружил 2-й заградительный отряд и, убив своего комполка, перешел на сторону повстанцев-казаков".

В следующей телеграмме сообщается, что "на сторону противника перешло триста восемнадцать штыков с двумя орудиями и десятью пулеметами".

Материалы архивных донесений проясняют канву повествования в романе о мятеже в Сердобском полку. Объясняется, в частности, и тайный визит командира Сердобского полка Вороновского к противнику с предложением о сдаче. Вороновского в романе казаки "взяли" в районе хутора Бахмуткина, соседнего с хутором Кривским и Плешаковом, то есть там, где реально и действовал полк. В романе указаны близкие к архивным данным сведения о числе полученных повстанцами "надежных" штыков: "Их оказалось сто девяносто четыре человека... Остальные сердобцы, в количестве восьмисот с лишним человек, были направлены по-над Доном в Вешенскую..." (3 - 4, 233).

Шолохов называет и точную дату сердобского мятежа: "14-го, уже в сумерках" (3-4, 217) Штокман и Иван Алексеевич получают предупреждение от солдат-сердобцев о его начале. Все это указывает на то, что, работая над романом, Шолохов опирался на закрытые для всех, кроме него, архивы, которые и помогли ему дать документально точную историю Сердобского полка, равно как и выяснить истоки его предательства.

Как установил историк С. Н. Семанов по архивным данным, 4-й Сердобский полк прибыл на Южный фронт в составе 3-й Уральской дивизии. В феврале 1919 года (очевидно, вследствие больших потерь) этот полк вместе с другими частями (скорее всего - с остатками их) был влит в состав 23-й стрелковой дивизии и стал официально называться 204-й Сердобский стрелковый полк. "Таким образом, - заключает Семанов, - новая часть состояла из остатков некогда боеспособного подразделения, пополненных новобранцами".

С. Н. Семанов пишет, что в документальных материалах 23-й стрелковой дивизии за март-апрель 1919 года содержались сведения о том, что командиром 204-го Сердобского полка был Виталий Врановский, бывший штабс-капитан царской армии, и помкомполка Виктор Волков, бывший поручик, оба они, судя по домашним адресам, родом из города Сердобска.

Видимо, Шолохов изучал те же архивные источники, поскольку он дает историю Сердобского полка с документальной точностью.

"Сердобский полк наспех сформировался в городе Сердобске. Среди красноармейцев - сплошь саратовских крестьян поздних возрастов - явно намечались настроения, ничуть не способствовавшие поднятию боевого духа. В роте было удручающе много неграмотных и выходцев из зажиточно-кулацкой части деревни. Комсостав полка наполовину состоял из бывших офицеров; комиссар - слабохарактерный и безвольный человек - не пользовался среди красноармейцев авторитетом; а изменники командир полка, начштаба и двое ротных командиров, задумав сдать полк... вели преступную работу..." (3-4, 216).

Шолохов несколько изменил фамилию командира полка, Вороновский - вместо Врановский, но дал точную фамилию его помощника - "бывшего поручика Волкова" (3-4, 213) .

Факт перехода на сторону восставших Сердобского полка не обошел вниманием и Павел Кудинов в своем историческом очерке "Восстание верхнедонцев в 1919 году".

"28 марта (т. е. 10 апреля по новому стилю. - Ф. К.), - пишет он, - будучи на фронте 2-й дивизии, я получил телеграмму от командира 4-го Сердобского Сов[етского] полка следующего содержания: "Я, командир 4-го Сердобского полка, от имени всех солдат приветствую братьев восставших казаков и ныне со своим славным полком присоединяюсь к рядам доблестной армии восставших. Станица Усть-Хоперская занята мною. Комиссары переловлены и расстреляны. Веду бой с красными. Жду распоряжений. Врановский".

Память несколько подвела Кудинова, и в определении даты мятежа ближе к правде М. Шолохов. Судя по данным архивов, мятеж Сердобского полка случился 14 апреля. Телеграмма Врановского была направлена Кудинову, когда мятеж был уже завершен.

Встает все тот же вопрос: кто еще, из предлагаемых авторов, кроме Шолохова, мог располагать сведениями о художествах комиссара Малкина и истории предательства Сердобского полка и с такой точностью ввести их в роман? Вопрос риторический...

Братья Дроздовы

Для прояснения проблемы авторства "Тихого Дона" на основе текстологической "дактилоскопии" романа немалое значение имеет не только устное предание - и прежде всего "уста" Харлампия Ермакова, являющегося главным источником информации о Вешенском восстании, - не только работа автора в архивах с "секретными документами", касающимися восстания, но и биографический опыт самого Шолохова, а также свидетельства современников тех исторических событий. Мы только что убедились в этом на примере "комиссара арестов и обысков" Малкина, когда личные воспоминания М. А. Шолохова и его жены оказались подтвержденными материалами архивов экспедиционных войск на Дону.

Описание мятежа Сердобского полка в романе "Тихий Дон" также опирается не только на устное предание и на архивные изыскания автора романа, но и на его жизненные впечатления, поскольку мятеж случился в станице Усть-Хоперской, недалеко от хутора Плешакова, где в это время жила семья Шолоховых, и на территории которого Сердобский полк вел бои с казачьими сотнями, одну из которых возглавлял хорунжий Павел Дроздов, отнюдь не сторонний М. Шолохову.

Памятуя слова Павла Кудинова о том, что "почти в каждой главе "Тихого Дона" повествуется о событиях и фактах, которые были в жизни", приведем на этот счет еще одно свидетельство М. А. Шолохова, - с тем чтобы следом соотнести это свидетельство с другими фактами и документами, подтверждающими его истинность.

Харлампий Ермаков не был единственным прототипом Григория Мелехова.

На вопрос К. Приймы, как был найден образ Григория, М. А. Шолохов ответил: "В народе... Григорий - это художественный вымысел. Дался он мне не сразу. Но могу признать: образы Григория, Петра и Дарьи Мелеховых в самом начале я писал с семьи казаков Дроздовых. Мои родители, живя в хуторе Плешакове, снимали у Дроздовых половину куреня. Мы с ними жили под одной крышей, и я для изображения портрета Григория кое-что взял от Алексея Дроздова, для Петра - внешний облик и его смерть - от Павла Дроздова, а для Дарьи многое позаимствовал от Марии, жены Павла, в том числе и факт ее расправы со своим кумом Иваном Алексеевичем Сердиновым, которого в романе я назвал Котляровым... Братья Дроздовы, - продолжал Шолохов, - были простые труженики, ставшие на фронте офицерами... А тут грянула революция и гражданская война, и Павла убивают. В глубоком яру их зажали и потребовали: "Сдавайтесь миром! А иначе - перебьем!" Они сдались, и Павла, как офицера, вопреки обещанию, тут же и убили. Вот это мне крепко запомнилось. А потом его тело привезли домой. В морозный день. Я катался на коньках, прибегаю в дом - тишина. Открыл на кухню дверь и вижу: лежит Павел на соломе возле пылающей печи. Плечами подперев стену, согнув в колене ногу. А брат его, Алексей, поникший, сидит напротив... До сих пор помню это... Вот я в "Тихом Доне" и изобразил Григория перед убитым Петром... Также были взяты из жизни эпизод убийства Дарьей кума своего Котлярова и получение ею пятисот рублей наградных из рук генерала за эту расправу... Тогда, в хуторе, я хотел было побежать на площадь, посмотреть генерала, но отец меня не пустил: "Нечего глазеть на палачей!.." В разработке сюжета стало ясно, что в подоснову образа Григория характер Алексея Дроздова не годится. И тут я увидел, что Ермаков более подходит к моему замыслу, каким должен быть Григорий".

Таковы личные воспоминания писателя, которые легли в основу ряда страниц "Тихого Дона". Могут сказать, что личный опыт, личные воспоминания писателя о времени и обстоятельствах Вешенского восстания ограничены его подростковым возрастом. Но подростковый возраст таил в себе и известные плюсы - свежесть и остроту взгляда, неуемное мальчишеское любопытство, неугомонность и бесстрашие в поиске впечатлений.

Весной 1917 года семья Шолоховых переехала на жительство в хутор Плешаков Еланской станицы, где отец будущего писателя, Александр Михайлович Шолохов, получил место управляющего паровой мельницей, принадлежавшей еланскому купцу Ивану Симонову. Поселились они в доме казака Дроздова.

В связи с пятидесятилетием "Тихого Дона" учителя-краеведы из вешенской средней школы Н. Г. Кузнецова и В. С. Баштанник провели краеведческую экспедицию по вешенской округе в поисках живых прототипов романа "Тихий Дон", на результаты которой мы уже ссылались.

"На наш вопрос, не был ли кто в хуторе Плешакове похож на Григория и Петра Мелеховых, старый казак Алексеев Иван Алексеевич воскликнул: "Какие Мелеховы? Это же Дроздовы ребята, Алексей и Павел, а Дарья, Петрова жена, это - Мария, Мария Андреяновна".

В дальнейших беседах со старыми казаками краеведы старались выяснить, в чем же находили хуторяне сходство между Мелеховыми и Дроздовыми.

"Павел Дроздов напоминал Петра Мелехова даже внешне. Когда мы слушали Наталью Васильевну Парамонову, родную племянницу Павла и Алексея Дроздовых, мы находили это внешнее сходство с портретом Петра, данным в "Тихом Доне": "небольшой, курносый, в буйной повители пшеничного цвета волос", "с пшеничного цвета усами". Наталья Васильевна говорит: "Дядя Павел был беленький, он был небольшого роста. Я дядю Павла помню, фотокарточки видела и живого все-таки помню его. Красиво он одевался, полушубок у него был вот тут опушенный. Дядя Павел офицер белый был".

Старый казак хутора Кривского Дергачев Матвей Иванович в молодости был знаком с Алексеем и Павлом Дроздовыми, встречался с ними на Плешаковской мельнице; с Алексеем Дроздовым встречался в последний раз, когда тот вернулся с фронта германской войны. На наш вопрос, находит ли он сходство между Павлом Дроздовым и Петром Мелеховым, он твердо сказал: "Это не то что похоже, это точно, никуда не денешься, ведь он же был командир восставшей сотни в 1919 году".

И погиб Павел Дроздов так же, как Петр Мелехов в "Тихом Доне". Старожилы хорошо помнят, как жена Павла Мария Дроздова, охваченная злобой и чувством мести, убивала своего кума, Сердинова Ивана Алексеевича, который выведен в романе как большевик Котляров Иван Алексеевич".

Память жителей хутора Плешакова сохранила, как Мария Дроздова убивала своего кума: "...Мария Дроздова крикнула ему: "Расскажи, кум, как ты моего мужа убивал..." и стала избивать его, несмотря на то, как говорит Наталья Васильевна Парамонова, "что он просил ее, что, кума, я не бил кума" (они кумовья), потом Мария выхватила винтовку у рядом стоявшего конвоира и выстрелила в Ивана Алексеевича".

Любопытно, что пути Алексея и Павла Дроздовых, как и пути Григория и Петра Мелеховых, разошлись. Наталья Васильевна Парамонова, племянница Дроздовых, вспоминает: "Дядя Павел - офицер белый был, это известно. А уж вот дядя Алешка, этот же в красных служил... Дядя маленький Павло, а Алексей повыше ростом, он такой натоптанный. Одевался просто, парень был вольный, пригуливал хорошо...".

Краевед Г. Я. Сивоволов продолжил исследование истории семьи Дроздовых в хуторе Плешакове.

"По воспоминаниям старожилов, - пишет краевед, - братья Дроздовы (Павел и Алексей) были похожи на братьев Мелеховых, особенно Павел - небольшого роста, коренастый, с лихо закрученными усами.

В конце 1917 года с германского фронта братья Дроздовы вернулись домой живыми и здоровыми. Павел пришел в чине хорунжего, с двумя Георгиевскими крестами, Алексей - без чинов и наград".

В феврале 1919 года, сообщает Сивоволов, в Плешаков вступили части Инзенской революционной дивизии красных, после ухода этих частей стали на правобережье прибывать карательные отряды, начались аресты и расстрелы, и казаки, возмущенные несправедливыми арестами, потянулись к оружию, у кого не было винтовок, вооружались шашками и пиками, садились на коней. В Кривском и Плешакове в считанные часы сформировалась дружина... Из казаков Кривского и Плешакова хуторов сформировалась сотня, ее командиром выбрали хорунжего Павла Григорьевича Дроздова".

Так началось в Плешакове восстание.

"В первые дни восстания, - пишет Г. Я. Сивоволов, - Михаил Шолохов стал свидетелем гибели командира плешаковско-кривской повстанческой сотни хорунжего Павла Дроздова, на квартире которых он жил, а также расправы над пленными красноармейцами и ревкомовцами.

Хутор Плешаков оказался в центре боевых действий повстанцев с красными, на его улицах возникали перестрелки и рукопашные схватки".

Гибель Павла Дроздова, как и гибель Петра Мелехова в романе, случилась в самом начале восстания. Пытливые краеведы нашли людей, которые хорошо помнили обстоятельства гибели Павла Дроздова.

В романе Петр Мелехов, командир повстанческой сотни, был убит в марте 1919 года. И, действительно, как свидетельствуют архивные документы, 18 марта 1919 года в районе хутора Кривского, соседнего с Плешаковом, красные вырубили около 80 казаков. Упорные бои шли и в районе Плешакова и в самом Плешакове. Об этом пишет в своей книге "Тихий Дон": рассказы о прототипах" Г. Я. Сивоволов.

"По воспоминаниям старожила хутора Плешакова И. Г. Мельникова, трагические события этого дня развернулись следующим образом. В 3 - 4 верстах от Плешаков, у Вилтова Яра (по роману - Красного Яра), заросшего густым дубняком, с крутыми обрывистыми краями конница красных окружила повстанческую сотню хорунжего Павла Дроздова. На германском фронте он показал себя храбрым воякой, по достоинству получил георгиевские кресты. Не имея навыков командования сотней, он неправильно оценил обстановку, выбрал неудобную позицию, заранее не выставил посты наблюдения, конные дозоры. В результате полное окружение. Почувствовав безвыходность положения, часть казаков, бросив товарищей, прорвалась к лошадям и ускакала; те, кто не успел, бросились спасаться в Вилтов Яр. Среди них оказался Павел Дроздов. Выбить повстанцев из глубокого яра было делом весьма трудным. Красные пошли на обман: пообещали всех оставить в живых, если добровольно сдадутся и сложат оружие. Казаки поверили, стали выкарабкиваться из яра и складывать оружие. Когда пленение было закончено, началась расправа. Командир сотни Павел Дроздов был раздет до нижнего белья, затем убит двумя выстрелами в упор: в живот и в грудь. Многие были порублены шашками. Было убито и порублено 26 (по другим источникам 18-24) повстанцев. Один казак замешкался, побоялся выходить наверх: он остался в живых и рассказал об увиденном. Ночью кони порубленных и убитых сами пришли в хутор. Домой прибежал и конь Павла Дроздова".

Трагические обстоятельства гибели повстанческой сотни, возглавлявшейся Павлом Дроздовым, прекрасно знали и долго помнили в хуторе Плешакове. Естественно, их знал и Шолохов, который рос в этом хуторе.

И хотя бой, где погиб Петр Мелехов, разыгрался не под хутором Плешаковом Еланской станицы, а под хутором Татарским, и яр, где погиб Петр Мелехов, назывался не Вилтов, а Красный, - действие в романе в значительной степени повторяет реальную жизненную драму, разыгравшуюся в Вилтовом Яру под хутором Плешаковом. В основе драмы и там и тут неопытность и ошибка командира, в одном случае - Павла Дроздова, в другом - Петра Мелехова; и там и тут повстанцы пытались спастись от смерти в яру, а часть из них успела ускакать; и там и тут случайно спасся замешкавшийся в яру казачок; и там и тут - обещания "отпустить" повстанцев при условии добровольной сдачи в плен, - и последующая беспощадная расправа над безоружными пленными. И даже - такая деталь, как приказание раздеться перед казнью.

"Петро засуетился, скомкал снятые с ног шерстяные чулки, сунул их в голенища, выпрямившись, ступил с полушубка на снег босыми, на снегу шафранно-желтыми ногами.

- Кум! - чуть шевеля губами, позвал он Ивана Алексеевича. Тот молча смотрел, как под босыми ступнями Петра подтаивает снег. - Кум Иван, ты моего дитя крестил... Кум, не казните меня! - попросил Петро и, увидев, что Мишка уже поднял на уровень его груди наган, - расширил глаза, будто готовясь увидеть нечто ослепительное, стремительно сложил пальцы в крестное знамение, как перед прыжком вобрал голову в плечи" (3-4, 149 - 150).

Гений художника преображает сухую летопись фактов в эмоционально насыщенную, трагедийную картину жизни. Но бесспорно, что толчком для написания этой впечатляющей картины смерти Петра Мелехова, равно как - позже - и прощания с ним Григория Мелехова, послужили те реальные факты жизни, которые Шолохов в отрочестве видел в доме Дроздовых, о которых был много наслышан и хорошо знал.

Продолжение сюжета - и в жизни и в романе - связано с тем самым "кумом" Иваном Алексеевичем, к которому в последние минуты жизни обращается Петр Мелехов, ища у него спасения, и которого в отместку за мужа безжалостно убивает в романе Дарья Мелехова - повторив поступок жены Павла Дроздова, Марии.

Иван Алексеевич Сердинов, сочувствующий большевикам председатель полкового комитета, под своим именем и фамилией действовал уже в отрывке прозы из "Тихого Дона" 1925 года. Впоследствии, в окончательной версии романа "Тихий Дон" он поименован Иваном Алексеевичем Котляровым. Напомним, что Шолохов говорил об этом так: "...Для Дарьи многое позаимствовал от Марии, жены Павла, в том числе и факт ее расправы со своим кумом Иваном Алексеевичем Сердиновым, которого в романе я назвал Котляровым...".

Как видите, знаменитая сцена убийства Дарьей Мелеховой в отместку за мужа своего "кума" Ивана Алексеевича Котлярова - опять-таки не выдумка писателя, но пропущенный через его "душу живу" реальный факт.

Ивану Алексеевичу Сердинову, истории его жизни и трагической смерти посвящен ряд работ донских краеведов, подтверждающих правоту слов Шолохова о том, что именно Иван Алексеевич Сердинов и его трагическая смерть от руки Марии Дроздовой послужили первоосновой данного сюжета в романе, неразрывно связывающих творческую историю "Тихого Дона" с биографией писателя.

В 1965 году в журнале "Север" были опубликованы воспоминания об Иване Алексеевиче Сердинове его сына Ивана Ивановича Сердинова, - им была посвящена статья Ал. Золототрубова "Ревкомовец из "Тихого Дона". Вот что рассказал журналисту Иван Иванович Сердинов:

"...Все, что написано Михаилом Александровичем в "Тихом Доне" об Иване Алексеевиче Котлярове, это жизнь и судьба моего отца. Он и стал его прототипом. И хутор Плешаков, где мы раньше жили, и то, что отец работал машинистом паровой мельницы, и то, что он был избран председателем Еланского станичного комитета, и то, что он страстно ненавидел богатеев, открыто выступал против них - все это жизнь моего отца".

У сына сохранилась фотография отца - "усы длинные, глаза глядят строго"; он прекрасно знал и помнил его жизненный путь.

"- Михаил Шолохов написал суровую правду. Кто выдал ревкомовцев? Предатели из Сердобского полка.

- Ваш отец был в этом полку?

- Да. Едва вспыхнуло на Верхнем Дону контрреволюционное восстание, отец и его друзья-коммунисты отступили в станицу Усть-Хоперскую и влились в части девятой Красной армии. Помните, как описывает Шолохов Сердобский полк? - Сын ревкомовца берет в руки томик "Тихого Дона", листает его, но рассказывает все на память. - Полк наспех формировался в Сердобске. Среди красноармейцев - сплошь саратовские крестьяне старших возрастов, которых тянуло к земле... Комсостав полка наполовину состоял из бывших офицеров... Изменники - командир полка, начштаба и двое ротных командиров, задумали сдать полк, вели преступную работу по демобилизации крестьянской массы...

- Ревкомовцев-коммунистов белоказаки зверски избивали, когда гнали их в Плешаков, - рассказывает далее Иван Иванович. - Моему отцу выбили один глаз. По-зверски поступали белоказаки и с рядовыми коммунистами... Дарья Мелехова убила моего отца, так она названа в романе, а в жизни ее настоящее имя Мария Дроздова. Она была отцу кумой...".

И далее в очерке приводится рассказ о смерти Сердинова еланского казака Евгения Петровича Оводова, который был в числе плененных белоказаками коммунистов, но чудом остался в живых и видел своими глазами, как умирал Иван Алексеевич Сердинов:

"Тут к нему подбежала женщина - Мария Дроздова с винтовкой. Она приблизилась к Ивану Алексеевичу и ударила его винтовкой в лоб. Винтовка переломилась, а Иван Алексеевич упал на спину. Мария Дроздова выхватила винтовку из рук стоявшего рядом казака и приколола в грудь Ивана Алексеевича".

В романе "Тихий Дон" эта сцена написана несколько иначе - там Дарья Мелехова застрелила своего кума. Но в сути своей сцена убийства Ивана Алексеевича Котлярова в романе воспроизводит этот трагический жизненный эпизод не только с предельной эмоциональной точностью, но и огромной художественной силой и правдой.

Рассказано в романе и о приезде генерала Сидорина в хутор Татарский, чтобы наградить "героинь-казачек" за подвиги в борьбе с красными.

Сестры Оводовы, старожилы хутора Плешакова, были свидетелями этого события:

"Этот генерал сестрам Дроздовым по пятьсот рублей привез. Они пришли в белых длинных платьях с оборками, в черных коклюшевых шарфах, нарядные. На столе лежали деньги, кучки - пятьсот и пятьсот. Они убивали, это им награда. Подходит одна, берет деньги и за пазуху, и другая за ней".

Прототип Половцева

Метод текстологической "дактилоскопии", когда сопоставляется рукопись, текст романа с архивными источниками и биографией автора, помогает доказательно, а не фантасмагорически решать проблему авторства "Тихого Дона".

Приведем еще один конкретный тому пример. Уже в отрывке 1925 года рядом с Абрамом Ермаковым и казаком Сердиновым (в будущем - Котляровым) действует есаул Сенин, поддерживающий прокорниловские настроения командования полка. Но еще раньше есаул Сенин возникает в "Донских рассказах" Шолохова - в рассказе "Чужая кровь": " - Назначает его, Петра вашего, командир сотни в разъезд... Командиром у нас был подъесаул Сенин... Вот тут и случилось... Срубили Петра... Насмерть..." (1, 317-318) .

Есаул Сенин действует и в окончательной редакции "Тихого Дона": в сцене казни Подтелкова он участвует в повешении Подтелкова и Кривошлыкова, сопровождает их на казнь.

Об участии Сенина в казни Подтелкова рассказывает в своих воспоминаниях о Харлампии Ермакове базковский казак Я. Ф. Пятиков: "Сбоку Подтелкова шли Спиридонов и Сенин с оголенными шашками".

Как видите, есаул Сенин не придуман Шолоховым, это опять-таки - реальное историческое лицо.

Более того: есаул Сенин проходит в "расстрельном" деле Харлампия Ермакова! В нем содержится "Протокол допроса" Александра Степановича Сенина, казака станицы Боковской:

"Вопрос: Скажите, гр. Сенин, за что вы отбываете наказание в Новочеркасском исправдоме, с какого и по какое время?

Ответ: За сокрытие офицерского чина, проживание под чужой фамилией и за то, что я принимал участие в суде над Подтелковым и другими, за команду группой расстреливающих, отбывал наказание с октября месяца 1921 года по 1926, октябрь месяц.

Вопрос: Принимал ли участие в суде и приведении смертного приговора над Подтелковым и Кривошлыковым и 74 человек членов их отряда во время восстания против Соввласти в 1918 году?

Ответ: Да, я принимал участие в суде и приведении смертного приговора Подтелкова и Кривошлыкова и 74 человек, подписывал приговор 30 человек как весь состав суда... Приговор в исполнение приводил я как командир роты, под моим командованием, насколько я помню, было человек пятнадцать казаков, из которых ни одного не знаю по фамилии, тех, которые входили в мое командование по расстрелу, они все были добровольцами из других сотен".

Именно в состав этой "команды расстрельщиков" базковская "сотня" под командой Харлампия Ермакова и не дала ни одного добровольца, о чем говорил Шолохов в своем выступлении в Доме печати Ростова в 1930 году.

И что особенно поражает и показывает, насколько глубоки и органичны связи между творчеством Шолохова, его биографией, архивными и устными источниками, так это то, что Шолохов был у Сенина в тюрьме. Тот же Михаил Обухов в своей статье "Встречи с Шолоховым" пишет о беседе с автором "Тихого Дона":

"- Только что я был в тюремной камере и разговаривал с Сениным, - Шолохов помолчал. - Говорил с ним, смотрел на него и думал: скоро не будет этого человека. И Сенин отлично знает, что в ближайшие дни его ожидает расстрел...

Потом весь долгий вечер Михаил Александрович, видимо, находился под впечатлением своего свидания с бывшим есаулом. Он задумчиво сосал потухшую трубку, был молчаливей, чем обычно... В конце вечера он сказал нам:

- Не хотели разрешить мне увидеться с Сениным, но я настоял на своем, доказывая, что это один из персонажей "Тихого Дона". Свидание было мне крайне необходимо...".

Встреча эта была необходима Шолохову не только в связи с "Тихим Доном", но и в связи с "Поднятой целиной". Дело в том, что есаул Сенин был одновременно и прототипом одного из главных действующих лиц "Поднятой целины" - Половцева. И визит Шолохова был связан именно с тем, что в 1930 году он работал над первой книгой "Поднятой целины".

"Михаил Александрович на высказывания был скуп. Он больше любил слушать других. И, надо сказать, немногими словами умел вызвать на разговор. Но однажды, с трудом сдерживая волнение, он сам рассказал:

"Только что был в Миллеровском окружном управлении ОГПУ на свидании с бывшим есаулом Сениным. В дни сплошной коллективизации Сенин пытался организовать контрреволюционный мятеж на Верхнем Дону. Он - прототип Половцева в "Поднятой целине".

Нельзя сказать, что Половцев и Сенин - одно и то же лицо, - продолжает Обухов, - да это и понятно: Михаил Александрович писал не Сенина, а Половцева, собирательный образ врага. Думается мне, Сенин лишь многое прояснил писателю в этом, по-своему очень сложном, характере".

Судьба есаула Сенина авантюрна и, как большинство казачьих офицерских судеб тех лет, трагична. Правду о судьбе есаула Сенина выяснил Константин Прийма, когда встретился в 1958 году с бывшим предревкома станицы Боковской в 1920 году Наумом Федоровичем Телицыным, земляком есаула Сенина. Вот что рассказал Н. Ф. Телицын Прийме:

"- Половцев - это точный осколок (видимо - сколок? - Ф. К.), точный портрет одного есаула... Знал я его сызмальства. Станичник он мой, из Боковской, Александр Сенин его звали. Окончил Новочеркасское юнкерское училище, с мировой войны пришел подъесаулом. Это он был комендантом суда, который казнил Подтелкова и Кривошлыкова. Шолохов в "Поднятой целине" именно его упоминает. Отступил он от Новороссийска с Деникиным, а потом сдался под фамилией Евлампьева, вступил в Красную армию, дослужился до командира эскадрона... Что, похож на Половцева?

- Да, эти вехи жизни - Половцева.

- Потом, - продолжал рассказывать старик, - пролез этот... Евлампьев в следователи особого отдела Блиновской дивизии. В 1923 году (ошибка памяти, судя по показаниям самого Сенина - в 1921 году. - Ф. К.) в Ростове он опознан нашим станичником Мелеховым и разоблачен. Присудил его трибунал к расстрелу, но по всероссийской амнистии 1923 года он был помилован и сослан на Соловки. Вернулся домой, в Боковскую, в 1927 году, стал учителем в школе второй ступени. Стал учителем и начал сколачивать свои силы против советской власти. К началу коллективизации он создал в хуторах и станицах Верхнего Дона казацко-белогвардейский "Союз освобождения Дона", пытался поднять мятеж весной 1930 года... Высокий, сутулый, лобастый, с тяжелым взглядом глубоко запавших глаз, есаул, то есть Половцев, был физически силен и крепок. Умел красиво говорить. Учен был...".

Шолохов в беседе с К. Приймой дополнил то, что он рассказывал в 1930 году М. Обухову, - оказывается, Шолохов не только посещал Сенина в тюрьме, но позже познакомился и с его делом: "Дело есаула С. я хорошо знал и изучил его. Конечно, с известной долей художественного обобщения и вымысла и дал его в образе есаула Половцева".

Как видите, такова была методология сбора материала Шолоховым: он внимательно изучал личность, характер, обстоятельства жизни прототипа своего героя, с тем чтобы с помощью художественного вымысла создать обобщенный характер.

Этим путем, как мы убедились, он шел не только в ситуации Сенин - Половцев, но и в ситуации Харлампий Ермаков - Григорий Мелехов, в ситуациях со многими реальными людьми, которые стали прототипами его героев.

Плешаковская мельница

Краеведение оказывает неоценимую помощь литературоведению - особенно в случае необходимости литературоведческой и текстологической "дактилоскопии", на предмет прояснения или уточнения проблемы авторства.

Именно краеведение чаще всего с особой дотошностью и пристальностью исследует подчас скрытые нити, связывающие автора и его героев с той географической и жизненной средой, в которой родилось, возникло произведение - в нашем случае "Тихий Дон". Именно они стремятся, часто по крупицам, собирать "бесценный и безвозвратно уходящий от нас материал" о жизни и творчестве писателя, уроженца их родных мест, - с пониманием, что "это дело ответственное! все до мелочей должно быть выверено, документально подтверждено, все должно иметь неоспоримые доказательства".

Это - слова, выражающие принцип подхода к сбору и изучению материала о жизни писателя, истории его произведения, принадлежащие одному из самых известных краеведов Дона Г. Я. Сивоволову, который, кстати, не только родился, но и прожил всю свою жизнь в станице Каргинской на Верхнем Дону. Его усилиями много зафиксировано и сохранено об истории "Тихого Дона", творчестве Шолохова для будущего поколения.

"Свой поиск прототипов я начал с исследования того окружения и той среды, в которой жил писатель. Как известно, М. Шолохов в станице Каргинской с небольшими перерывами прожил около пятнадцати лет дореволюционного и послереволюционного периода. Здесь прошли его детские и юношеские годы, здесь накапливалось и осмысливалось все увиденное, услышанное и пережитое, формировалось его мировоззрение как человека и как писателя. На его глазах происходили исторические события огромной важности. Он жил среди казаков, иногородних, купцов, знал их повседневные дела и заботы, слышал их голоса, угадывал поступки, любовался красотами донской природы, впитывал в себя народную мудрость.

Сбор данных об интересовавших меня казаках шел по признакам: кто где жил, чем занимался и, самое главное, - чем напоминал шолоховского героя. Разумеется, все данные тщательно "просеивались", уточнялись у старожилов, перепроверялись по документам. В центре внимания оставалось то, что имело прямое отношение к роману - к тому или иному действующему лицу, а также и событию, ведь, занимаясь прототипами "Тихого Дона", я имел в виду прототипы не только персонажей, но и отраженных в романе событий.

Поисковую работу облегчало то, что я знал многих старожилов (а они меня), мне охотно помогали, над моими вопросами думали, при повторных встречах и беседах рассказывали всплывшее в памяти".

Хотел бы особо подчеркнуть эту неожиданную формулировку: "...занимаясь прототипами "Тихого Дона", я имел в виду прототипы не только персонажей, но и отраженных в романе событий". Мы считаем это уточнение исключительно важным. Почему?

Да потому, что краеведы, ведя свой поиск, исследуя жизненный материал, как бы повторяют на новом, более сниженном уровне тот самый путь, который когда-то уже прошел автор.

Автор "Тихого Дона", как и любого другого реалистического произведения, не создавал его по принципу "бога из машины", не конструировал роман из головы, но брал информацию из жизни, обогащая ее своей мыслью и чувством, жизненным, духовным и душевным опытом, то есть прошел путь, в чем-то похожий на тот, которым идут краеведы и исследователи творчества Шолохова, путь сбора материала, расспросов, бесед с огромным количеством людей, имевших отношение к событиям, о которых решил написать, изучения печатных источников, привлечения резервуаров собственной памяти. Это огромная работа, сложный интеллектуальный и даже чисто физический труд.

Возникает естественный, причем первоначальный, изначальный вопрос: кто, если не М. А. Шолохов, мог пройти весь этот многотрудный путь постижения сложного жизненного материала, посвященного жизни казачества и его трагедии, связанной с Вешенским восстанием? Кто - кроме Шолохова, помимо Шолохова - мог выйти на Харлампия Ермакова, явившегося главным прототипом Григория Мелехова и свидетелем и участником трагических событий гражданской войны на Дону? Кто - кроме Шолохова, помимо Шолохова - из писателей, предлагаемых нам в качестве авторов "Тихого Дона", имел хоть какие-то отметки пережитого опыта и собственной памяти о трагических днях Вешенского восстания, гражданской войны на Дону?

От ответов на эти вопросы в значительной степени зависит и решение проблемы авторства.

Мы считаем неопровержимо доказанным, что не существует другого человека, который, преследуя литературные цели, имел бы хоть какое-нибудь отношение к Харлампию Ермакову, хоть как-то был связан с ним, а также с другими казаками, жителями Вешенского края, участниками Вешенского восстания на Дону, который "собирал" бы в Вешенском округе материал для романа о гражданской войне на Дону, который биографически был бы связан с целым рядом прототипов героев и персонажей романа "Тихий Дон".

Понятие "прототипа" применительно к "Тихому Дону" далеко от привычного понимания этой дефиниции. Строго говоря, речь идет не о "прототипах" или - не просто о "прототипах", но о реальных исторических лицах, являвшихся для Шолохова не просто "прообразом", но, в первую очередь, - источником познания о недавних исторических событиях - мировой или гражданской войны. И более того, истоком народного "предания", генетическим источником знания о главном предмете его творчества - жизни, труде, быте, исторической трагедии казачества.

В этом случае взаимосвязь - автор - характер - прототип - настолько прочна, что ее не разрушить никакими искусственными приемами. Представим на мгновение, если в связке: Шолохов - Григорий Мелехов - Харлампий Ермаков убрать Шолохова и подменить его кем-то, кто не был лично знаком с Харлампием Ермаковым, или вынуть из этой связки самого Ермакова, - то романа "Тихий Дон" не будет, потому что не будет в итоге Григория Мелехова. Ибо по отношению к Григорию Мелехову Харлампий Ермаков не просто прототип, который передал герою "Тихого Дона" какие-то черты внешнего облика или "служивской" биографии, - он еще и мощнейший аккумулятор целенаправленной и неукротимой духовной энергии, которая, пройдя через "душу живу" М. А. Шолохова, и вызвала к жизни могучий в своих трагических противоречиях характер Григория Мелехова.

Проблема прототипов - как персонажей, так и отраженных в романе событий - настолько важна для романа "Тихий Дон", "укоренена" в роман, что ее трудно, практически невозможно вычленить из анализа произведения в качестве изолированной независимой темы. Говоря о Григории Мелехове, о Вешенском восстании или событиях империалистической войны, мы одновременно стремимся исследовать и прототипы шолоховских героев и событий, изображенных в романе, степень и качество проникновения в них.

Мы уже рассмотрели в качестве прототипов героев романа "Тихий Дон" братьев Дроздовых, посвятили много места и времени Харлампию Ермакову и Павлу Кудинову. Коснулись таких персонажей "Тихого Дона", как начальник штаба мелеховский дивизии Михаил Копылов (в жизни - преподаватель русского языка, учивший Михаила Шолохова), подъесаул Сенин, участник суда над подтелковцами, Иван Алексеевич Котляров (в жизни - Иван Алексеевич Сердинов), большевик, убитый кумой Дарьей Мелеховой (в жизни - Марией Дроздовой), братья Шамили (в жизни - Ковалевы), комиссары Лихачев и Малкин.

Краеведческими изысканиями документально подтверждено, что большинство из этих людей - не только Харлампия Ермакова или Дроздовых, но и Михаила Копылова, подъесаула Сенина, Ивана Алексеевича Сердинова, братьев Ковалевых - М. А. Шолохов знал лично, с ними встречался, а подчас был близким свидетелем связанных с некоторыми из них событий или же слышал о них из надежных источников.

Особенность "Тихого Дона" в том, что он почти весь соткан из реальной жизни людей Верхнедонского, т. е. Вешенского округа. "Кто герои "Тихого Дона"? Как показывают находки и исследования, в своем большинстве это реальные люди", - заключает Г. Я. Сивоволов.

"Антишолоховедение" обязано или опровергнуть изыскания литературного и исторического краеведения, или выдвинуть другую реальную фигуру автора "Тихого Дона", который мог бы знать, держать в памяти, охватить и воплотить в высочайшее художественное слово весь этот огромный фактический личностный материал. Ведь для автора "Тихого Дона" характерно личное знание прототипов огромного числа героев "Тихого Дона", а также детальное знание географии, топографии и топонимики местности, изображенной в романе, органическое знание природы, быта, обычаев, фольклора казаков, наконец, "казачьего языка" (к этому вопросу мы еще вернемся). Наконец, автор романа сумел доподлинно и досконально познать всю трагическую, исполненную противоречий историю Верхнедонского (Вешенского) восстания, которой, в конечном счете, и посвящен роман.

Как видите, объем источниковой информации, положенный в основу "Тихого Дона", - огромен, что составляет немалую трудность для исследователя. Дополнительная трудность еще и в том, что сам Шолохов крайне неохотно говорил о прототипах своего романа, о реалиях жизни, положенных в его основу.

Думается, что причина тому, прежде всего, политическая, - Шолохов понимал, чем грозило людям, в условиях продолжавшегося в 20-е годы антиказачьего террора, обнародование имен, связанных с восстанием.

Но была и другая - условно говоря, эстетическая - причина, по которой Шолохов не любил говорить о прототипах романа. Отдавая отчет в том, насколько близок "Тихий Дон" к реальной жизни и как плотно он населен реальными людьми, Шолохов не хотел, чтобы "Тихий Дон" воспринимался как своего рода дагерротип его родной, казачьей местности. М. А. Шолохов весьма болезненно реагировал на возможность со стороны краеведов и литературоведов упрощенного, чисто фотографического подхода к проблеме прототипов. Отвечая на вопрос, как был найден образ Григория, Шолохов говорил: "В народе... Григорий - это художественный вымысел".

Вешенские краеведы Н. Г. Кузнецова и В. С. Баштанник рассказывают, что "во время одной из бесед о прототипах Шолохов прочитал нам письмо Льва Николаевича Толстого Луизе Ивановне Волконской, в котором он отвечает на ее вопрос о прототипе Андрея Болконского...

"... Спешу сделать для вас невозможное, то есть ответить на ваш вопрос. Андрей Болконский - никто, как и всякое лицо романиста, а не писателя личностей для мемуаров. Я бы стыдился печататься, ежели бы весь мой труд состоял в том, чтобы списать портрет, разузнать, запомнить...".

То, что писатель прочитал нам это письмо, послужило хорошим напоминанием, толкованием, и это ко многому обязывало...".

Обязывает и нас. Подчеркнем, однако, что наш интерес к проблеме прототипов в "Тихом Доне" носит специфический характер. Меньше всего мы хотели бы представить М. А. Шолохова в качества "писателя личностей для мемуаров", главная цель которого - "списать портрет, разузнать, запомнить".

Наша цель в другом - нащупать и обнажить те реальные, биографические жизненные нити, которые связывают "Тихий Дон" и его автора с конкретной исторической и бытовой жизнью Верхнего Дона той поры.

В развитие уже сделанного, в дополнение к тем прототипам героев "Тихого Дона", о которых шла речь выше - Харлампию Ермакову, братьям Дроздовым, Марии Дроздовой, Павлу Кудинову, есаулу Сенину, Ивану Алексеевичу Сердинову, Михаилу Копылову, братьям Ковалевым, - продолжим знакомство с установленными краеведами фигурами реальных людей, которые дали жизнь героям "Тихого Дона".

Краеведы установили, что паровая мельница в Татарском хуторе, принадлежавшая купцу Мохову, "списана" в романе с реальной мельницы в хуторе Каргине, а "населена" людьми, работавшими на столь же реальной мельнице в Плешакове. На мельнице в Плешакове, где управляющим был отец писателя и в детстве проводил дни М. Шолохов, работали машинист Иван Алексеевич Сердинов, весовщик Валентин, в жизни и романе - по прозвищу "Валет", и братья Бабичевы - Василий и Давид, в романе - Давыдка. Это были реальные лица, хорошо знакомые автору романа.

Об Иване Алексеевиче Сердинове (в романе Котлярове) подробно шла речь выше. С Давидом Михайловичем Бабичевым - тем самым вальцовщиком Давыдкой, который под своим именем изображен в "Тихом Доне", мы встречаемся на страницах книги В. Гуры "Как создавался "Тихий Дон": оказывается, в послевоенные годы Давид Михайлович Бабичев еще был жив. Его курень находился на хуторе Каргинском у самого Дона.

"- Дело было давно, в 1911 году, - рассказывал Гуре его собеседник "Давыдка".- Теперича шестой десяток доживаю. А в ту пору меня все больше Давыдкой звали. Так прозвал меня и Шолохов в "Тихом Доне" - Давыдка-вальцовщик. Машинистом у нас на мельнице работал Иван Алексеевич Сердинов, из местных. Считался он казаком; но проживал в бедности. Душевный был человек. И Валентин, его помощник, тоже свойский парень. Ничем с виду не приметный, а колючий, на язык острый. Вот фамилию его не помню, мы его Валеткой прозвали. Знаю, что был он из революционеров, еще перед той германской войной на хутор приехал. В марте 1918 года, перед самой заварухой, исчез он из хутора, куда - не знаю. С тех пор из виду потерял я Валетку, и судьба его мне неизвестна.

- В романе Валета убивают восставшие казаки под Каргинской,- напомнил я.

- Может, и убили. Шолохов знает, он на Каргине жил. Только я не слыхал про это. А вот Иван Алексеевич Сердинов погиб на моих глазах. Взяли его казаки-повстанцы в плен и погнали по хуторам, по-над Доном, на Вешки. Весной это было, народу собралось масса, когда гнали его через наш хутор. Может, и Мишка Шолохов тут был - не припомню что-то. Вдова казачьего офицера Марья Дроздова страшно издевалась над нашим Иваном Алексеевичем. Лютая была баба. Она тут же и убила его самолично и добровольно".

Приведем свидетельство самого М. А. Шолохова из беседы с К. Приймой:

"...Вскоре после войны заезжал ко мне Валет. Помнишь, во второй книге романа его хоронят в степи.

Заходит в дом человек и говорит: "Узнаешь?" Вгляделся я... Что-то знакомое в лице: "Да, узнаю. Валет!" - "Ты меня, говорит, похоронил в "Тихом Доне" и часовню у могилы поставил, а я-то бежал от белых из-под расстрела. Вот всю эту войну прошел и задумал тебя проведать...".

Как видите, не только Иван Алексеевич Сердинов (Котляров), но и вальцовщик Тимофей, Давыдка-вальцовщик, Валет - это все реальные, живые люди, вошедшие в роман, жившие в одно время с юным Шолоховым.

Подтверждение тому содержится и в воспоминаниях чеха Ота Чинца, опубликованных в 1955 году в Чехословакии. Будучи солдатом австро-венгерской армии, Ота Чинц попал в плен и волею судеб, начиная с 1917 года, жил в хуторе Плешакове, где близко подружился с семьей Шолоховых и особенно с Михаилом Шолоховым. "Родители Михаила, - рассказывает он в своих воспоминаниях, - обращались со мной, как с собственным сыном, а тринадцатилетний Миша быстро стал моим верным молодым другом...". Чинц рассказывает о своей дружбе - и близком знакомстве Михаила Шолохова - с Иваном Алексеевичем Сердиновым, с рабочим мельницы по имени Валентин (Валетка), а также о "неком слесаре, образованном и передовом человеке", который пригласил его к себе на квартиру. "...Я много от него узнал, - пишет О. Чинц. - Наверно, это был слесарь, которому Шолохов дал в "Тихом Доне" имя Штокман".

Как видите, мельница купца Симонова на хуторе Плешакове и люди, работавшие на этой мельнице, где управляющим был отец Шолохова, сыграли в его судьбе и судьбе его романа немалую роль.

Верхнедонское купечество

В романе мельница в Татарском принадлежала, как известно, не купцу Симонову, но купцу Мохову. Фамилия этого купца - Мохов - Шолоховым также выбрана не случайно: Моховы - известный купеческий род на Верхнем Дону, находившийся в тесных отношениях и даже родстве с купеческим родом Шолоховых.

Сын "совслужащего", каковым М. А. Шолохов предстает в анкетах, на самом деле происходил из старинного купеческого рода Шолоховых, не уступавшего по породе донским купцам Моховым. При этом судьбы купеческих родов Моховых и Шолоховых, примерно в одно время переселившихся на Дон из центральной России, неотрывны одна от другой.

История рода купца Мохова в "Тихом Доне" представлена так:

"Сергей Платонович Мохов издалека ведет свою родословную.

В годы царствования Петра I шла однажды в Азов по Дону государева баржа с сухарями и огнестрельным зельем". Местные казаки ее захватили и разграбили. Тогда по цареву указу из Воронежа пришли войска, казаков "нещадно в бою разбили" и многих перевешали. Но десять лет спустя "вновь выросла и опоясалась боевыми валами станица. С той-то поры и пришел в нее из воронежского указа царев досмотрщик и глаз - мужик Мохов Никишка. Торговал он с рук разной необходимой в казачьем быту рухлядью..." (1 - 2, 103).

От этого-то Мохова Никишки, сообщается в романе, и повелся купеческий род Моховых.

Как установил краевед Г. Я. Сивоволов, и в самом деле зарайский купец Мирон Мохов с сыном Николаем переехал на Дон в середине XIX века. Дед М. А. Шолохова, купец 3-й гильдии из того же города Зарайска Михаил Михайлович Шолохов, приехал в Вешенскую в конце сороковых годов прошлого века - вслед, и, возможно, с помощью Мирона Мохова и его сына.

Зарайские краеведы также развернули поиск шолоховских корней в городе Зарайске Рязанской, а ныне Московской области. Вот что пишет в своем письме в ИМЛИ зарайский краевед В. И. Полянчев: "Первые Шолоховы в Зарайске появились давно, во второй половине XVII века. Тогда, судя по Переписной (ландратской) книге 1715 г. окраинную Пушкарскую слободу обживал пушкарь Фирс Шолохов и четверо его сыновей: Василий Фирсович, Осип Фирсович, Иван Фирсович и Сергей Фирсович. От младшего Сергея Фирсовича - прапрапрадеда писателя - и пошла ветвь, которая через четыре поколения на пятое и привела Шолоховых на Дон: прапрадед Иван Сергеевич, прадед Михаил Иванович, дед Михаил Михайлович и, наконец, отец писателя - Александр Михайлович. Все эти далекие и близкие предки великого родственника вплоть до конца XIX в. жили в Зарайске и к тому времени расселились чуть ли не по всему городу. Фамилией Шолоховы полон Зарайск и до сих пор.

Следом за отцом писателя подался на юг и его родной брат Николай Михайлович Шолохов. По рассказу бывшего секретаря М. А. Шолохова - Ф. Ф. Шахмагонова, при переезде на Дон высокообразованный зарайский купец не расстался со своей личной библиотекой, насчитывавшей 60 тысяч томов; будущий мастер художественного слова, лауреат Нобелевской премии с детских лет пользовался богатой библиотекой дяди".

Кстати, информация о библиотеке купца Николая Михайловича Шолохова исключительно интересна: она помогает уяснить истоки глубокого и обширного самообразования М. А. Шолохова.

Отметим также, что стремление М. А. Шолохова в 20-30-е годы настойчиво подчеркнуть в своих анкетах свое чуть ли не пролетарское происхождение было продиктовано социальными условиями того времени: выходцам из "эксплуататорских классов", как известно, в ту пору перекрывали все пути. "Непролетарское происхождение" М. А. Шолохова помешало вступлению в комсомол и поступлению на рабфак. Вот почему М. А. Шолохов писал в своей "Автобиографии":

"Родился в 1905 году в семье служащего торгового предприятия, в одном из хуторов станицы Вешенской Донской области. Отец смолоду работал по найму. Мать, будучи дочерью крепостного крестьянина, оставшегося после "раскрепощения" на помещичьей земле и обремененного большой семьей, с 12 лет пошла в услужение: служила до выхода замуж горничной у одной старой вдовой помещицы.

Недвижимой собственности отец не имел и, меняя профессии, менял и местожительство. Революция 1917 года застала его на должности управляющего паровой мельницей в х[уторе] Плешаков Еланской станицы".

В своей "Автобиографии", написанной в 1934 году, М. А. Шолохов не уточнил одного обстоятельства. Как показывают изыскания современных краеведов, отец Михаила Александровича Шолохова, Александр Михайлович Шолохов, переехав в начале 1917 года на жительство в хутор Плешаков Еланской станицы и поступив на службу управляющим паровой мельницы, принадлежавшей купцу Ивану Симонову, вскоре выкупил эту мельницу у Симонова за 70 000 рублей золотом. Деньги для того времени немалые! Откуда они у бывшего приказчика? Видимо, это деньги семейные, наследственные, полученные им от матери, урожденной Марии Васильевны Моховой.

Как показывают краеведческие изыскания, купеческие семьи Моховых и Шолоховых, конкурируя между собой, разоряясь и возрождаясь вновь, долгие десятилетия возглавляли торговлю в Вешенской и прилегающих к станице хуторах. Так, по данным 1852 года, в станице Вешенской и на ее хуторах торговлю вели пять купцов Моховых - Мирон Автомонович, Николай Миронович, Михаил Егорович, Василий Тимофеевич и Капитон Васильевич; и двое купцов Шолоховых - Михаил Михайлович и Иван Кузьмич; в 1887 году было семь лавок, принадлежавших купцам Моховым, и восемь лавок купцов Шолоховых.

Семьи купцов Шолоховых и Моховых были близкой родней. Вот почему для купца в Татарском Шолохов выбрал именно эту фамилию: Мохов. Семейный опыт, семейные предания нашли свое отражение и в образе Сергея Платоновича Мохова.

"Как-то Николай Петрович Шолохов (сын Петра Михайловича Шолохова) рассказывал автору этих строк, - пишет в своей книге Г. Я. Сивоволов, - что Михаил Шолохов, описывая в "Тихом Доне" купца Мохова, за основу взял историю своего деда Михаила Михайловича: были, мол у него взлеты и падения, разоряли его пожары, но он снова вставал на ноги. Николай Петрович привел слова Михаила Александровича: "Я, кажется, нашел, откуда на Дону тянется наш род. Дед был прислан приглядывать за казаками".

Вот откуда эти слова в романе о том, как был направлен в казачью станицу "царев досмотрщик и глаз - мужик Мохов Никишка". Семейная легенда воплотилась в слова романа.

Однако история купеческих родов Шолоховых и Моховых - не единственный источник для описания в романе торгового дома купца Мохова, тем более что к началу действия романа купцы Моховы и Шолоховы заметно обеднели и были потеснены более удачливыми конкурентами. Братья Шолоховы были вынуждены пойти в приказчики. И работали они приказчиками у разбогатевшего к этому времени каргинского купца Левочкина, самого богатого в округе. Именно он, помимо купцов Моховых и Шолоховых, и послужил, как полагают краеведы, непосредственным прообразом купца Сергея Платоновича Мохова в романе "Тихий Дон". И здесь опять-таки прослеживается прямая биографическая связь Шолохова с Левочкиным. "Иван Сергеевич Левочкин, - замечает краевед Г. Я. Сивоволов, - состоял в близком родстве с Михаилом Михайловичем Шолоховым, следовательно, и автор "Тихого Дона" также состоял в родстве с Левочкиным...". Дело в том, что купец 2-й гильдии Иван Левочкин был женат на старшей дочери Михаила Михайловича Шолохова (деда М. А. Шолохова) Прасковье. А три брата Шолоховых, в их числе и отец М. А. Шолохова, Александр Михайлович (до переезда в Плешаков), работали приказчиками в торговом доме Левочкина, при этом средний из них, Петр Михайлович, был правой рукой богатого купца Левочкина.

"Каргинские старожилы утверждают, - пишет Г. Я. Сивоволов, - что именно в это время на магазине появилась выкрашенная в зеленое жестяная вывеска: "Торговый дом Левочкина и Ко". Этот торговый дом со сквозными дверями Шолохов описал в "Тихом Доне" как "Торговый дом Мохов С. П. и Атепин Е. К.".

Сделать это М. А. Шолохову было нетрудно, поскольку его отец и два дяди работали в этом "Торговом доме" много лет.

Кстати, имя Левочкина и само по себе дважды упоминается в романе: в главе XXIV части пятой, где Петр Мелехов останавливает свой отряд "возле магазина купца Левочкина" (1 - 2, 554), в главе XIV части шестой, где генерал Краснов и союзники "согреваются на квартире богатого купца Левочкина" (3-4, 82).

Исключительно тугие и прочные нити связывают М. А. Шолохова с тем жизненным материалом, который лег в основу романа "Тихий Дон". Описывать для него торговый дом или мельницу было так же легко, как и, допустим, рыбную ловлю, - он чувствовал себя в этих средах как рыба в воде.

Необходимо еще раз поклониться тем краеведам и исследователям, которые смогли провести необходимые изыскания в послевоенные годы и сохранить для будущих поколений эту историческую память. Начались они практически только в середине 50-х годов, - поскольку до смерти Сталина и XX съезда партии даже подступиться с расспросами к жителям Дона об обстоятельствах и участниках Вешенского восстания было непросто. Для этого надо было обладать той степенью близости к землякам и их доверия, какими обладал М. А. Шолохов, выросший и проживавший в этих местах, находивший ключи к сердцам казаков.

Называя в качестве автора "Тихого Дона" Ф. Крюкова, Ф. Родионова, В. Севского-Краснушкина или некоего безымянного пришлого "белого офицера", "антишолоховеды" даже не дают себе труд задуматься, каким образом эти люди, никогда не жившие и даже не бывавшие на Верхнем Дону, могли постигнуть тот специфический человеческий материал, который лег в основу "Тихого Дона".

Конечно же, как уже подчеркивалось выше, "Тихий Дон" и его герои не есть фотография того казачьего тихого Дона, о котором написан роман, и его герои не идентичны тем реальным живым людям, знакомство с которыми, знание жизни которых дало толчок творческой энергии автора романа. Еще раз подчеркнем, что реальная жизнь, или, как говорили в старину, действительность, и ее герои, ее действующие лица пропущены автором через свою "душу живу", освещены и освящены его творческой фантазией, возведены, как говорится, в "перл создания".

Однако бесспорна и другая сторона того же вопроса: такое огромное количество героев, действующих лиц - а их в романе, по подсчетам исследователей, насчитывается более восьмисот - никакая творческая фантазия не воспроизведет из воздуха, но - только из жизни. И этот сложный творческий процесс - познания художником реальной действительности и перенос этого знания в плоть художественного повествования - поддается анализу, поскольку жизнь неминуемо оставляет на ткани произведения свои следы. Здесь поле для взаимодействия литературоведов и краеведов. Иногда - как, например, в случае с К. Приймой - эти две ипостаси соединяются. В других - пример Г. Я. Сивоволова - краевед выступает одновременно и как историк.

Аникушка, Христоня

Разысканию прототипов "Тихого Дона" Г. Я. Сивоволов посвятил всю свою жизнь. Как правило, его утверждения и предположения - результат долговременной и тщательной изыскательской работы. Приведем в дополнение к уже называвшимся выше прототипам "Тихого Дона" еще ряд имен.

Аникушка - "безусый скопцеватый" Аникушка "с голым бабьим лицом", балагур и весельчак, который и сам в романе был предметом постоянных шуток и розыгрышей. "Аникушка - не выдуманный герой романа! Его прообраз, пожалуй, был подмечен Шолоховым одним из первых, - пишет Г. Я. Сивоволов. - Во второй половине 1919 года, после почти трехлетнего проживания в Плешакове и Рубежном, Александр Михайлович Шолохов (отец М. А. Шолохова. - Ф. К.) возвратился в Каргинскую и со временем на нижнем краю Каргинской купил саманную хату со старым подворьем. С одной стороны с ними соседствовали несколько дворов, за которыми на юг уходила степь; с другой стороны, за невысокими старыми плетнями, стоял выбеленный, о двух комнатах, под камышовой крышей казачий дом, в котором жил казак 1888 года рождения Аникей Андриянович Антипов. Его женой была Евдокия Уваровна - худенькая, мелкорослая и болезненная казачка. Как сосед, Михаил Шолохов не мог не обратить внимания на веселого казака со столь редким именем".

В 1908 году Аникея призвали на военную службу в 12-й Донской казачий полк, расквартировавшийся в местечке Радзивиллово Волынской губернии, - том самом, где служили Харлампий Ермаков и Павел Кудинов, а в романе - Григорий Мелехов.

"Аникей был среднего роста. Курчавый чуб лихо свисал из-под казачьей фуражки, - рассказывает Сивоволов со слов младшего брата Петра Андреяновича Антонова. - На его щеках и подбородке не отрастал волос, и от этого круглое лицо казалось бабьим. Все сыновья уродились в отца - голощекие.

Весельчак и песенник, везде был своим человеком. Любил бывать на свадьбах, там заглядывался на подвыпивших жалмерок, а они с него не сводили глаз.

За веселый, открытый характер, простоту общения его любили, казаки постарше называли по-уличному - Аникушка".

Глубокой осенью 1917 года казаки стали возвращаться с фронта. Вместе с фронтовиками-каргинцами возвратился домой Аникей Антипов.

В 1919 году, рассказывает Сивоволов, "в повстанческую сотню мобилизовали и Аникея. Безусловно, он участвовал во многих боях с красными, за Доном сидел в окопах, в составе Донской армии воевал под Усть-Медведицей и Филоновом".

После разгрома белоказаков под Орлом и Курском Донская армия покатилась на юг. В один из осенних дней домой заявился Аникей. С установлением Советской власти с женой перешел в свой дом в станице Каргинской.

"До самого переезда на постоянное жительство в Вешенскую Шолохов, - рассказывает Г. Я. Сивоволов, - жил соседом Аникея Антипова. Его жена Евдокия ходила в их колодец за водой, иногда переговаривалась с матерью М. А. Шолохова Анастасией Даниловной. По возрасту Аникей и Михаил не могли быть близкими товарищами, и тем не менее они подолгу засиживались, беседуя. Аникей рассказывал ему о службе на германской, но об участии в восстании не распространялся, от таких "воспоминаний" уходили многие бывшие повстанцы.

В 1937 году был репрессирован, из заключения не вернулся".

Г. Я. Сивоволов рассказывает, что родственники Аникея Антипова подарили ему последнюю фотографию Аникушки, на которой легко угадывается образ безусого, с крупным бабьим лицом шолоховского героя. "Брат Аникея никогда не читал "Тихий Дон", он так и не понял, для чего и так подробно я расспрашивал его об Аникее, и не подозревал о том, как много сходного в жизни его брата и шолоховского Аникушки".

Шамили - так зовут в романе по-уличному братьев Шумилиных - Мартина, Прохора и Алешку-безрукого. Мы уже ссылались на изыскания вешенских краеведов-учителей Н. Г. Кузнецовой и В. С. Баштанник о братьях Ковалевых как реальных прототипах братьев Шумилиных.

Г. Я. Сивоволов не только подтверждает этот факт, но и дает дополнительные подробности. В романе Шолохов описывает трех братьев Шумилиных, Ковалевых же было четыре: Алексей, Мартин, Иван и Аким. Иван в романе идет под именем Прохора, Мартин и Алексей под своими именами, Аким не упоминается. Кличку Шамили дал им писатель, взяв ее от настоящих Шамилей - братьев Лосевых, которые жили у самого Чира, на противоположном краю Каргина. Лосевы эту кличку получили в наследство от деда, который на Северном Кавказе принимал участие в пленении Шамиля. С тех пор и пошло: Шамили-разбойники. Братья Лосевы были известны на весь хутор как лихие наездники, драчуны. Рядом с их наделами существовал искусственный пруд. В хуторе его называли и называют нынче Шамилевским прудом.

Многое в жизни шолоховских Шамилей напоминает жизнь братьев Ковалевых: расположение дворов около кладбища, семейное положение, поведение, их дела. Однако во многом они и не похожи.

Рассказав историю рода Ковалевых - Шамилей, краевед Г. Я. Сивоволов продолжает: "Шолохов правильно дает портрет Мартина и Алешки Шамилей. Автор этих строк помнит Мартина Ковалева до войны: низкорослый, коренастый, в стареньком чекменишке и чириках; никогда не носил усов и бороды, а тут отпустил. Алешка-безрукий также ходил в стареньком казачьем мундире, по воспоминаниям, носил словно выращенную на солонцах реденькую бороденку. У него не было кисти левой руки (у Алешки Шамиля рука была оторвана по локоть), за что его в хуторе называли Алешка-косорукий. Давным-давно на военной службе во время стрельбы ему оторвало кисть руки.

Как инвалид, Алешка-косорукий не подлежал мобилизации, не принимал участия в восстании; все дела, приписанные ему писателем, являются художественным вымыслом...".

Мартин Петрович Ковалев третьеочередником был мобилизован на германскую войну; как казак по мобилизации принимал участие в восстании.

Мартин и Алешка-косорукий не были убиты и после гражданской войны вернулись в Каргинскую.

"Зимой 1933 года во время так называемого саботажа на Дону, не взывая о помощи и сострадании, опухший от голода Алешка-косорукий умер тихо и неслышно, лежа на застывшей лежанке. Жена его ослепла. Приемные дети покинули Алешкину хату и ослепшую мать. Хата сохранилась и поныне - из самана, низкая, с земляным полом, крытая камышом и соломой.

Мартин Петрович Ковалев умер в 1947 году. По воспоминаниям сына Мартина, до революции Александр Михайлович Шолохов не раз бывал у них в доме. На глазах Мартина рос и сам М. Шолохов".

Такова еще одна трагическая судьба героев "Тихого Дона".

Христоня - Хрисанф Токин, по уличному прозвищу Христоня, - один из заметных персонажей романа. Из ближайшего окружения Григория Мелехова он старше всех. Во время службы в лейб-гвардии Атаманском полку принимал участие в разгоне студенческих демонстраций, проходивших в 1905 году. Тогда ему, очевидно, было 22-23 года. Следовательно, родился он не ранее 1882 года.

По внешнему виду Христоня - здоровенный ("на нем бы четырехдюймовые возить"), с клешнями-руками и разлапистыми ногами, дурковатый казак; обладает огромной силой. Появляется Христоня с первых страниц романа.

Кто же из казаков был в поле зрения молодого писателя, когда он писал Хрисанфа Токина? - задается вопросом краевед Г. Я Сивоволов. И называет два имени: Федора Стратоновича Чукарина, о чем уже шла речь в нашей книге, и каргинского казака Христана Дударова.

В начале 1920 года Александр Михайлович Шолохов жил с семьей по близкому соседству с братьями Дударевыми - Иваном (по прозвищу Ванюра. - Ф. К.) и Христаном. "У каждого из них была своя интересная история, и, возможно, собирая, материал для своего героя, Шолохов имел в виду их обоих", - пишет Сивоволов.

По описанию краеведа, Христан Дударев был атаманского роста, сухой и костлявый, с лицом чернее земли. Глядя на него снизу вверх, старые казаки не в шутку говорили: "Христан - чистый азиат". Бабы, завидев издали его колесом согнутую фигуру, с огромным сучковатым костылем, переходили на другую сторону улицы или сворачивали в проулок. В кругу старых казаков он, как правило, молчал, лишь изредка вставлял: "Тах-то, тах-то", а когда начинал говорить - голос его гудел, как из двухведерного чугуна. В молодые годы Христан Дударев служил в Атаманском полку, но звание "атаманец" за ним не удержалось, может быть, потому, что на людях он бывал редко.

"Жена Ванюры (тоже атаманского роста, по прозвищу Самогуда) рассказывала мне, - пишет Сивоволов, - каков был Христан Миронович Дударев: "Ростом был в полнеба!.. С табуретки головы не достанешь!.. Вербу надо срубить, чтобы для его чириков сделать колодки!.." (Вспомним в романе: "Христоня кладет на ребро аршинную босую ногу").

Ее муж, Ванюра Топилин - косая сажень в плечах, гвардейского роста, также обладал неслыханной силой.

"В 1937 году его арестовали. Обвинили в троцкизме. Судили. В заключении он и умер...

Сравнивая шолоховского Христоню с Христаном Дударевым и Ванюрой, трудно говорить, кто из них в большей степени заинтересовал писателя. Шолохов, безусловно, знал их и понемногу взял от каждого. Что касается имени Христан, то оно было редчайшим и, пожалуй, единственным в округе Каргинской станицы".

На Плющихе, в Долгом переулке

Проблема прототипов в расширительном смысле может быть распространена и на события, и на местность, топографию местности, описанной в романе. Ведь художник-реалист, каким являлся Шолохов, воссоздавая сквозь призму художественного воображения не только духовный, но и вещный мир, опирается при этом на собственный, пережитой жизненный опыт, на личные впечатления или воспоминания, на известные ему реалии действительности. Мы в этом убедились, когда исследовали систему прототипов в романе "Тихий Дон", начиная от Харлампия Ермакова, кончая отцом Виссарионом и Лукешкой-косой.

Но не меньшее значение для прояснения проблемы авторства имеют и детали, подробности местности, где происходит действие романа, те реалии, которые не выдумаешь, которые опять-таки необходимо знать не по книгам, а по жизни, прожив жизнь именно в этих местах. Такого рода детали проясняются с помощью все того же метода текстологической "дактилоскопии", которая выявляет взаимосвязь этих деталей и подробностей в романе с биографией писателя.

К примеру, в рукописи "Тихого Дона", во вставной новелле, посвященной вольноопределяющемуся студенту Тимофею, в самом ее начале, мы читаем строки, раскрывающие место проживания Елизаветы Моховой в Москве. Процитируем эти строки, вычеркнутые в рукописи М. А. Шолоховым. Они находятся в описании дневника убитого студента: "Первый листок был вырван, [на втором - химическим карандашом полустертая надпись в углу: "Москва. Плющиха. Долгий переулок. Дом № 20]". И - на следующей странице рукописи: "При прощании... она просила заходить к ней. Адрес я записал, [где-то на Плющихе. Долгий переулок]". В квадратных скобках - вычеркнутые Шолоховым слова.

Но что означает этот адрес: "Плющиха. Долгий переулок. Дом № 20"?

В 1984 году московский журналист Л. Колодный обратился к М. А. Шолохову с письмом, где среди ряда вопросов был следующий:

"Где вы жили в Москве будучи гимназистом?"

Ответ был такой:

"На Плющихе, в Долгом переулке".

Следующий вопрос звучал так:

"Где вы жили после приезда в Москву в 1922 году?"

Ответ был следующий:

"Там же, где и первый раз, в Долгом переулке на Плющихе".

Журналист нашел этот дом, в котором еще гимназистом, а потом - семнадцатилетним юношей жил в Москве М. Шолохов, людей, у которых его отец снял для сына комнату. Это был дом № 20 в Долгом переулке. Приютила маленького Мишу семья учителя приготовительного класса гимназии А. П. Ермолова. В этой гимназии Михаил Шолохов учился вместе с сыном Ермолова Александром. Сохранились фотографии тех лет, запечатлевшие будущего писателя вместе со своим школьным товарищем, которого М. А. Шолохов навещал в Долгом переулке в довоенные и послевоенные годы.

Вот по какому адресу поселил писатель свою непутевую героиню Лизу Мохову в Москве, но потом почему-то не захотел отдавать ей дорогой его сердцу адрес и вычеркнул его. Кто, кроме Шолохова, мог знать этот адрес?

И еще один адрес в Москве, неразрывно связанный с его биографией, нашел отражение в романе: Колпачный переулок, дом 11, где размещалась лечебница глазных болезней доктора Снегирева.

Помните, как после ранения Григория Мелехова привезли в Москву: "Приехали ночью... Врач, сопровождавший поезд, вызвал по списку Григория и, указывая на него сестре милосердия, сказал:

- Глазная лечебница доктора Снегирева! Колпачный переулок" (1 - 2, 291).

Именно по этому адресу, в глазную лечебницу Снегирева, девятилетним мальчиком привозил Михаила Шолохова отец, чтобы лечить глаза. И - опять-таки: кто, кроме Шолохова, мог указать этот столь памятный ему адрес в рукописи "Тихого Дона"?

Сотнями тугих и тонких нитей связан М. А. Шолохов со своим романом. Это нити, прежде всего, биографического характера ("Моя биография - в моих книгах", - говорил он литературоведу Е. Ф. Никитиной в ответ на просьбу написать автобиографию). Они прослеживаются и в свидетельствах о замысле романа, в информации о прототипах героев, в многообразной источниковой базе "Тихого Дона". Но также и в географии, топографии, топонимике местности, где разворачивается действие романа "Тихий Дон", равно как и действие "Донских рассказов" или "Поднятой целины".

Условно говоря, прототипом местности, изображенной в романе "Тихий Дон", является Донщина, или, как называли ее до революции - Область Войска Донского. А если точнее - не вся область, но - Верхний Дон. Еще точнее - Вешенская и близлежащие хутора и станицы, то есть те места, где родился и вырос М. А. Шолохов и где случилось Верхнедонское, иначе - Вешенское восстание в 1919 году.

Неумолимые факты туго связывают роман "Тихий Дон" с местом рождения и проживания не Ф. Крюкова либо какого-то другого писателя, но именно М. А. Шолохова. Не видеть этой логики, не принимать в расчет факт этой "топографической" связи "Тихого Дона", равно как и "Донских рассказов" или "Поднятой целины", с М. А. Шолоховым могут только слепые. Или притворяющиеся таковыми.

В книге каргинского краеведа Г. Я. Сивоволова "Тихий Дон": рассказы о прототипах" (Ростов-на-Дону, 1951) опубликована карта местности, где разворачивались бои, описанные в романе "Тихий Дон", самодельная, но очень тщательная. Ее составил на основе изучения текста "Тихого Дона" и на материале реальных исторических карт того времени один из местных краеведов. Оригинал этой карты хранится в Государственном музее-заповеднике М. А. Шолохова в Вешенской.

В очерке Павла Кудинова "Восстание верхнедонцев в 1919 году", опубликованном в журнале "Восточное казачество" в 1930-1931 годах, также опубликована самодельная карта-схема военных действий повстанцев Верхнего Дона. К сожалению, она не была воспроизведена при перепечатке этого очерка в журнале "Родина".

Поражает почти полная топографическая идентичность этих карт - одной, идущей от романа, другой, идущей от жизни. Однако есть и различие.

Если кудиновская карта-схема отражает всю географию театра военных действий, заключенных - и это видно - в огненное кольцо красных войск, то краеведческая карта, составленная на базе текста "Тихого Дона", отражает лишь сегмент, часть этого круга - станицы Вешенскую и Каргинскую и их хутора, в основном - по реке Чир, где воевала 1-я повстанческая дивизия, возглавляемая Григорием Мелеховым (Харлампием Ермаковым).

Дореволюционная "Карта Области Войска Донского. (Издание Картографического заведения А. Ильина)" подтверждает топографическую и топонимическую точность тех двух самодельных карт, о которых шла речь выше, эта карта показывает, что не только география боевых действий, изображенных в третьей книге романа, но и топография и топонимика в романе в целом, от его начала и до его конца, включая глубокую историю этих мест, полностью соответствует реальности.

Совпадение географической карты и текста "Тихого Дона" не ограничивается названиями и присутствием на карте и в романе тех станиц Верхнего Дона, которые, по свидетельству П. Кудинова и по роману "Тихий Дон", принимали участие в восстании: хутор Шумилин (так на карте у Кудинова, у Шолохова - Шумилинская), станицы Казанская, Мигулинская, Вешенская, Еланская, Усть-Хоперская. Как сказано в романе, "явно клонились в сторону повстанцев Каргинская, Боковская, Краснокутская" (3-4, 142). Все это реальные станицы. Мы видим на географической карте практически и все хутора, принимавшие участие в восстании и поименованные в романе.

Любопытна даже такая тончайшая деталь, как переименование некоторых хуторов, связанное с переводом их из ранга хутора в ранг станицы: хутор Каргин, превратившийся в станицу Каргинскую; хутор Шумилин - в станицу Шумилинскую. В романе "Тихий Дон" этот факт, случившийся в 1918 году, зафиксирован и отражен: когда действие в романе происходит до 1918 года, мы читаем "Каргин" (1 - 2, 186), а после 1918 года - "Каргинская" (3-4, 142).

Шолохов предельно внимателен к топонимике, хотя некоторые названия он брал со слуха, а не из карт. Этими подлинными названиями хуторов и станиц наполнен "Тихий Дон".

К примеру, Аксинью Степан Астахов взял замуж "с хутора Дубровки с той стороны Дона, с песков" (1-2, 52). В рукописи вначале значилось другое название хутора - Дубовый, но такого названия нет на карте, и Шолохов уточнил: хутор Дубровский. На карте этот хутор обозначен недалеко от Вешенской. Мы столкнемся с ним в третьей книге романа, когда "решетовцы, дубровцы и черновцы" (3 - 4, 134) под начальством Емельяна Ермакова захватывают Вешенскую.

Собираясь в "отступ", Пантелей Прокофьевич направится на Чир, в хутор Латышев, где у него двоюродная сестра. И дальше, - объясняет он Григорию: "... Надо по карте на слободу Астахово ехать, туда прямее - а я поеду на Малаховский, там у меня - тоже дальняя родня..." (3 - 4, 466). И опять-таки, все сходится: на карте, в нижнем течении Чира, близ станицы Краснокутской хутор Малахов, а левее - близ Пономарева - Астахов.

В хуторе Пономарев происходили суд и казнь Подтелкова и Кривошлыкова. Недалеко от Пономарева и хутор Нижне-Яблоновский, где догнали Мишку Кошевого и Валета казаки и где похоронили по роману Валета. Легко находим на карте и хутор Сетраков, где ежегодно проходили лагерные сборы. Во время призыва на сборном участке в слободе Манысово проходят казаки "с Каргина, с Наполова, с Лиховидова" (1 - 2, 186). Все эти названия обозначены на карте, и мы с ними уже встречались во время описания восстания.

Неужели не ясно, что если бы роман "Тихий Дон" был написан Крюковым, уроженцем не Вешенского, а Усть-Медведицкого округа, то и названия станиц и хуторов были бы другие, - известные Крюкову. И это был бы совсем другой роман, поскольку в Усть-Медведицком округе восстания в 1919 году не было, а роман "Тихий Дон" посвящен именно Вешенскому восстанию.

Характер боевых действий в ходе восстания в романе "Тихий Дон" описан с удивительной и точной исторической и географической конкретностью, подтверждаемой как историческим очерком П. Кудинова, так и материалами судебных дел X. Ермакова и П. Кудинова и, наконец, географической картой. С самого начала восстания все военные действия в романе четко зафиксированы не только исторически, но и географически.

Географически точно отмечены в романе и все бои Григория Мелехова: бой возле хутора Свиридова, где, применив свой удар левой рукой, он "развалил" "каргинского коммуниста из иногородних" Петра Семиглазова, и два боя под хуторами Климовка, во время второго боя Григорий Мелехов (Харлампий Ермаков) порубил матросов. И хутор Свиридов и хутор Климовский расположены по Чиру, - один отмечен на карте рядом с Каргинской, другой поблизости от Краснокутской.

Мы можем продолжить этот перечень, но уже и так ясно, что география в "Тихом Доне" присутствует не формально, она органически связана с действием романа, усиливает историческую достоверность описываемых событий. И второе: география в третьей книге "Тихого Дона", в основном, отражает боевой путь 1-й повстанческой дивизии, возглавлявшейся Григорием Мелеховым в романе и Харлампием Ермаковым в жизни. И воевавшей, прежде всего, в районе реки Чир и в хуторах Вешенской станицы, в местах, где жил Михаил Шолохов.

Стоит отметить, что после завершения восстания и разгрома Донской армии, когда Григорий вместе с Аксиньей идет в "отступ", географическая и топонимическая пунктуальность и наполненность в романе исчезают, названия населенных пунктов, через которые двигался Григорий Мелехов, как бы перестают интересовать автора. Чаще всего он их даже не называет, удовлетворяясь общими замечаниями: "в одной станице...", "в одном поселке...".

Что же касается Верхнего Дона, в особенности Каргинской и Вешенской станиц, хуторов прибрежнего Обдонья, то топонимика здесь не ограничивается названиями станиц и хуторов, но идет вглубь, когда детализируются названия рек и речушек, пойм, лугов, яров и т. д. Микротопонимы, как правило, известны только узкому кругу лиц, проживающих в данный местности и биографически знающих наименования урочищ, угодий, речушек, колодцев, зимовий и прочее.

"Тихий Дон" отмечен знанием его автора реальных местных микротопонимов. Местные природные названия постоянно присутствуют в романе, выдавая автора как уроженца этих мест. Скажем, Гетманский шлях проходит через весь роман, начиная с первой его страницы. Или - Забурунный лог, Рогожинский пруд, Песчаный курган, Меркулов курган, Гремячий лог, Гусынская балка, Кривской бугор, Климовский бугор, Каргинский бугор, Сторожевой курган, Еланская грань, Ольшанский буерак, Калмыцкий брод, Жиров пруд и т. д.

Каргинский краевед Г. Я. Сивоволов исследовал топонимику "Тихого Дона" применительно к родной Каргинской станице. И установил подлинность большинства этих географических реалий и их названий, многие из которых живы и по сию пору:

"Шолохов подробно описывает места вокруг Каргинской: балки, перелески, повороты дорог, едва заметный курган, пруд или мост, - пишет Г. Я. Сивоволов... - Собирая материал, ездил я в Топкую балку, где убили Алешку Шамиля... видал, как в стороне от наезженной полевой дороги "жемчужно-улыбчиво белела полоска Жирового пруда". На обратном пути по Гусынской балке заехал в хутор Климовский, поднялся на бугор, где Григорию Мелехову дважды пришлось участвовать в бою. Около Забурунного лога разгорелся жестокий бой, окончившийся, как мы знаем, поражением красных. После боя "по приказу Григория сто сорок семь порубленных красноармейцев жители Каргинской и Архипова крючьями и баграми стащили в одну яму, мелко зарыли возле Забурунного". Каргинцы хорошо помнят тот день, а годом позже бурным весенним потоком Забурунный размыл могилу, обнажая человеческие трупы. Не тот ныне Забурунный и мост через него, но он живой свидетель... За Каргинской - Песчаный курган. Оттуда, стоя около батареи, Мелехов давал команду "полыхнуть" из мортирки по мосту с красными. За увалом, неподалеку от Песчаного кургана - Рогожинский пруд, около которого после боя, направляясь домой, Григорий с ординарцем Прохором Зыковым останавливался на отдых... Шолохов обладал недюжинной зрительной памятью".

Что касается насыпного Меркулова кургана под Каргинской, где Христоня с отцом искали клад и нашли вместо клада уголь, Г. Я. Сивоволов приводит в своей книге заметку из Вешенской окружной газеты "Известия" от 16 августа 1922 года, как краеведы в поисках клада раскапывали этот курган, но "вместо богатого клада отрыли пудов 25 - 30 древесного угля".

Как видите, не только исторические, но и географические, топонимические реалии "Тихого Дона" свидетельствуют, насколько полно представлен в романе местный материал, насколько тесно связан он с жизнью Вешенской и окружавших ее, реально существовавших - и существующих поныне станиц и хуторов.

Плодом художественной фантазии автора "Тихого Дона" являлись только два населенных пункта: хутор Татарский и имение Листницких Ягодное.

Однако при "дактилоскопическом" анализе текста "Тихого Дона" становится очевидным, что и хутор Татарский, и имение Ягодное также тугими нитями связаны с биографией автора.

Краеведы и исследователи спорят, где, в какой конкретной точке правобережного Дона был расположен хутор Татарский. Мы не будем вступать в дискуссию по этому вопросу, поскольку он не относится к теме нашего исследования, как не будем вступать в спор и по вопросу о том, какой конкретный хутор или станица являлись прототипом Татарского.

Сам Шолохов на вопрос, напоминает ли один из хуторов, а именно Семеновский, - хутор Татарский, ответил: "Да". И продолжил: "Это вымышленный хутор. Он мог напоминать что угодно: и Подлучку, и Боковскую. У меня была сложная задача - выдумать этот хутор и переместить туда много действующих лиц из разных мест".

Названия Подлучка (хутор Лучинский) и Боковская употреблены Шолоховым чисто условно, чтобы подчеркнуть "вымышленность" хутора Татарского. И тем не менее, оказывается, в своем "вымысле" Шолохов опирался на реальный и, я бы сказал, - комплексный жизненный материал.

Приведем некоторые из свидетельств земляков Шолохова, собранных местными краеведами. Вот свидетельство казака хутора Кривского Матвея Ивановича Дергачева: "Плешаков похож на хутор Татарский. Хутор Плешаков от Еланской, где была церковь, только Дон отделяет. И рыбалки Пантелея Прокофьевича были там же, а рыбу носили продавать купцу, собаками их там травили, и с девчатами там познакомились, в Еланской. Дон, меловые горы - все это плешаковское. Эти события связаны с Плешаковом и с Еланской, луг - вот он же, по Дону ездили туда".

Старый казак станицы Боковской Александр Данилович Красноглазов внес следующие уточнения: "Татарский хутор - он выведен из хутора Плешакова, Еланской и Каргинской, оттуда кусок, отсюда кусок - и получился хутор Татарский". То есть, по его мнению, образ хутора Татарского - собирательный.

Называются, как видите, хутора, которые хорошо знал писатель: Каргин, где Шолохов в общей сложности прожил пятнадцать лет; Плешаков, расположенный на правой стороне Дона, напротив станицы Еланской, где также жил будущий писатель. Как уже упоминалось, в Плешакове существовала мельница. И сама плешаковская мельница, и те, кто работал на ней, по мнению краеведов и исследователей творчества Шолохова, нашли отражение на страницах "Тихого Дона".

Однако, как установил каргинский краевед Г. Я. Сивоволов, в Каргине также была мельница, которая по своим характеристикам ближе к описанию, данному в "Тихом Доне". По мнению Сивоволова, именно паровая мельница в Каргине - массивное двухэтажное сооружение, с просорушкой, маслобойкой, кузницей, мощным немецким двигателем, принадлежащая богатому купцу Тимофею Андреевичу Каргину, и явилась как бы внешним прообразом описанной в "Тихом Доне" паровой мельницы в Татарском.

А вот населил Шолохов мельницу в Татарском людьми, которые, как показывает краевед, жили не в Каргине, а в Плешакове. "При некоторой схожести двух мельниц, - пишет Г. Я. Сивоволов, - не было установлено, чтобы на каргинской мельнице работали люди, похожие на Котлярова, Валета, Тимофея и Давыдку. Они оказались жителями хутора Плешакова и работали на паровой мельнице, принадлежавшей купцу Ивану Симонову: машинист Иван Алексеевич Сердинов, весовщик Валентин по прозвищу Валет и братья Бабичевы - Василий и Давид... Это были реальные лица, хорошо знакомые автору романа по тому времени, когда отец его работал на этой мельнице сначала управляющим, а потом стал ее хозяином".

Выросший в Каргине, Г. Я. Сивоволов провел тщательнейшее исследование, какие реалии облика хутора Каргина, где прошло детство писателя, Шолохов перенес в придуманный им хутор Татарский.

Правда, Г. Я. Сивоволов не мог назвать такие детали, как восьмисаженный спуск к воде и нацелованную волной гальку, поскольку хутор Каргин стоит не на берегу Дона, а на более скромном его притоке - реке Чир. Но, судя по исследованию Г. Я. Сивоволова, Шолохов и в самом деле многое в придуманный им хутор Татарский взял из Каргина, где прожил много лет.

Чтобы зримо представлять сходство хутора Татарского и хутора Каргина, Г. Я. Сивоволов обратился к документу - плану застройки дореволюционного Каргина - и сопоставил его с описанием хутора Татарского, приложив этот план с его расшифровкой к тексту книги. И действительно, на этом плане обозначены и рыночная площадь с пожарным сараем, и майдан, и церковь с караулкой, и школа, и торговый дом купца Левочкина (в романе - Мохова), магазины купцов, и мельница, и почта на главной улице, и дом, где находилось агентство фирмы "Зингер", и дома священников, прототипов и реальных героев - жителей хутора Татарского, - с такой точностью, будто это план застройки не хутора Каргина, а хутора Татарского.

Вспомним "Тихий Дон":

"На площади красовался ошелеванный пластинами, крашенный в синее домище Мохова. Против него на самой пуповине площади раскорячился магазин со сквозными дверями и слинявшей вывеской: "Торговый дом Мохов С. П. и Атепин Е. К."

К магазину примыкал низкорослый, длинный с подвалом сарай, саженях в двадцати от него кирпичный перстень церковной ограды и церковь с куполом, похожим на вызревшую зеленую луковицу. По ту сторону церкви - выбеленные, казенно-строгие стены школы и два нарядных дома: голубой с таким же палисадником - отца Панкратия, и кирпичный (чтобы не похож был) с резным забором и широким балконом - отца Виссариона. С угла на угол двухэтажный, несуразно тонкий домик Атепина, за ним почта, соломенные и железные крыши казачьих куреней, покатая спина мельницы, с жестяными ржавыми петухами на крыше" (1 - 2, 108).

Перед нами - главная площадь хутора Татарского, и она практически один к одному совпадает с планом центра хутора Каргина. Трудно предположить, что, к примеру, центральная площадь станицы Глазуновской, где жил Крюков, совпадает с центром хутора Татарский, что там также будет стоять дом "гундосого" отца Виссариона.

Не менее выразителен этот план и в отношении прилегающей к Каргину местности. Слева обозначена длинная лента Забурунного лога, - он проходит в романе. Справа - Мокрый луг с зарослями чакана, также знакомый нам по "Тихому Дону". Внизу - стрелка указывает: "К Шамилевскому пруду". Под Каргиным и сейчас сохранился пруд с таким названием.

На плане застройки хутора мы встречаемся и с обозначенным кварталом, где жили братья Ковалевы (Шамили). Обозначены дома уже знакомых нам по предыдущему повествованию жителей Каргина - героев "Тихого Дона": Михаила Копылова, Михаила Иванкова, Петра Семиглазова, каргинского атамана Федора Лиховидова, Василия Стороженко, Аникушки Антонова, Лукешки-косой... На плане виден и тот сарай, где держали Михаила Кошевого и сына грачевского попа Александрова перед поркой на майдане. Обозначены дома, где до 1917 года жил М. А. Шолохов. А чтобы дополнительно подтвердить достоверность этих сведений, - указан дом самого краеведа, уроженца и жителя Каргина Георгия Яковлевича Сивоволова, чей вклад в шолоховедение воистину бесценен.

Ибо без Г. Я. Сивоволова и таких подвижников, как он, многое в романе было бы непонятным, многое было бы утрачено навсегда. Читаем в романе, к примеру, описание базара на главной площади в Татарском: "...На квадрате площади дыбились задранные оглобли повозок, визжали лошади, сновал разный народ; около пожарного сарая болгары-огородники торговали овощной снедью, разложенной на длинных ряднах, сзади них кучились оравами ребятишки, глазея на распряженных верблюдов, надменно оглядывавших базарную площадь и толпы народа, перекипавшие краснооколыми фуражками и цветной россыпью бабьих платков" (1 - 2, 193).

Возникает недоуменный вопрос: откуда в хуторе Татарском на Дону болгары-огородники? Верблюды?

Недоумение рассеивается, когда обращаешься к книге краеведа Сивоволова. Оказывается, на левой стороне Чира землю традиционно арендовали у станичников болгары-огородники, которые разводили там овощные плантации. Рядом с пожарным сараем, почти за домом, где жил Шолохов, на лавках и ряднах болгары раскладывали свои овощи. А жители астраханских и калмыцких степей торговать на воскресных базарах приезжали на верблюдах. Так что строки эти, пишет Г. Я. Сивоволов, "навеяны детскими воспоминаниями".

Так проявляет себя "дактилоскопия" текста в действии: без учета жизненного опыта писателя и воспоминаний его детства появление на базаре в Татарском болгар-огородников и верблюдов объяснить невозможно.

Биография Шолохова помогает нам уяснить и возникновение "придуманного" писателем поселка Ягодного: за ним - поселок Ясеневка, в котором находилось имение известного на Дону помещика Попова, где жила и работала в услужении мать М. А. Шолохова, Анастасия Даниловна.

"С двенадцати лет пошла в услужение: служила у одной старой вдовы-помещицы" (8, 37), - напишет впоследствии о своей матери М. А. Шолохов.

"В имении Дмитрия Евграфовича Попова мы находим много сходного с имением Листницких, - пишет Г. Я. Сивоволов. - Расположение комнат в доме Листницких точно совпадает с расположением комнат в доме Поповых... Похожи крытые жестью панские дома, похожи рубленые и крытые красной черепицей флигеля".

Краевед Г. Я. Сивоволов считает, что именно имение Ясеневка явилось прототипом Ягодного.

Информационное поле романа "Тихий Дон", его источниковая база, питающая историко-хроникальное содержание романа, характер его главного героя Григория Мелехова, в основу которого положена судьба Харлампия Ермакова, разветвленная система прототипов, наконец, география, топография и топонимика местности, воспроизведенные в "Тихом Доне", - все это убеждает нас: роман "Тихий Дон" принадлежит Михаилу Шолохову. Только его биография, его укорененность в реальную жизнь вешенской округи времен гражданской войны и первых послереволюционных лет, а также своеобразие и мощь его дарования позволили создать это гениальное произведение. Невозможно представить себе никакого другого писателя, который в силу особенностей своей биографии имел бы возможность соприкоснуться с тем мощным народным преданием и богатейшей народной памятью о трагических событиях времен гражданской войны в Вешенской, которые легли в основу этого великого романа.