Станислав КУНЯЕВ

Поэзия. Судьба. Россия

"Себя губя, себе противореча..."

или "Все включено"

Турецкая Анталия встретила нас с женой горячим песком, нежным рокотом Средиземного моря и лающей немецкой речью, которая звучала всюду - на пляже, в сауне, в ресторане. Я сразу вспомнил, что писал Осип Мандельштам о немецкой речи:

Себя губя, себе противореча,

Как моль летит на огонек полночный.

Немки были, как и положено им, крупными и мясистыми, а в немцах при желании можно было увидеть выродившихся потомков древних тевтонов, либо сподвижников Мартина Лютера, либо даже сыновей прославленных асов из люфтваффе. Гуляя по песчаным дорожкам, они трясли грузными животами, их плечи и груди были разукрашены татуажем - временными фальшивыми татуировками, изображавшими то каких-то хищных птиц, то чертей и другую устрашающую нечистую силу. Ходили немцы надменно и даже спесиво, но было видно, что у многих из них одышка, у кого-то больные коленные суставы, у кого-то пальцы, скрюченные отложением солей. Их лица с тяжелыми подбородками были разукрашены багровыми, а то и синими склеротическими прожилками, видимо, от неумеренного потребления пива.

Кстати, о пиве. Его, а также другие местные напитки в нашем клубном отеле наливали даром. Впрочем, может быть, и не даром, поскольку называлась эта услуга в переводе на русский язык очень завлекающе: "все включено". Вроде бы, поскольку все оплачено, пей с утра до вечера, цеди из бочонков вино, подставляй бармену стакан под янтарную пивную струю, показывай пальцем на бутылки с местным коньяком... Все включено!

От курортной скуки и ежедневного наблюдения за немцами я быстро заскучал и вспомнил, что прихватил с собой из России жуткую и знаменитую книгу, о которой много слышал всю жизнь, но так и не удосужился прочитать до сей поры. Она лежала у меня в чемодане, на самом дне, старательно завернутая в спортивные штаны, и называлась "Майн кампф"...

Дело в том, что за неделю до отъезда я пошел на траурный митинг, который ежегодно устраиваем мы, "красно-коричневые", на задах Белого дома в память обо всех убиенных Ельциным осенью девяносто третьего... Народ медленно стекался от метро к стадиону, на ограде которого были прилеплены портреты погибших. Под портретами горели свечи, кое-где лежали бумажные цветы и осенние астры. Прямо на тротуаре шла бойкая торговля свежими газетами и патриотической литературой. Многие из торговцев знали меня и то и дело предлагали свой товар: - Станислав Юрьевич! Есть новое издание Солоневича! Станислав Юрьевич! Брошюра Юнга о Холокосте! Станислав Юрьевич! "Молния" - газета настоящих коммунистов! - Я улыбался, благодарил и медленно шел дальше. Но книгоноши не унимались: - Станислав Юрьевич! А что бы Вы хотели? - Да разве что "Майн кампф", - отшутился я, понимая, что едва ли у кого-то из них сохранилась эта книга, изданная, по слухам, несколько лет тому назад каким-то отчаянным издательством. Но через минуту я почувствовал на плече чью-то руку. Худой, изможденный человек моего возраста, отвернув борт капроновой куртки, показал мне черную обложку, на которой золотыми немецкими буквами было пропечатано роковое название: "Mein Kampf..." - Только для Вас, Станислав Юрьевич, - оглядываясь по сторонам, полушепотом сказал коробейник. - Только для Вас за двести рублей!. - Делать было нечего - сам напросился. Я достал две бумажки, сунул книгу в сумку, но когда принес ее домой и показал жене, та пришла в ужас.

- Ну вот, и так тебя вся демократическая пресса фашистом называет, - а теперь, если узнают, вот уж возрадуются!

- Ничего, Галя, я эту книгу в дорогу возьму, там в Турции делать нечего, вслух тебе читать буду.

Но мои слова, естественно, подлили масла в огонь.

- Ты что, с ума сошел! А если на таможне обнаружат?

- Ты, Галя, до сих пор живешь советскими страхами, - а у нас сейчас свобода слова. Что хочешь читай, хоть на Родине, хоть за границей. И железного занавеса нету никакого!

- Да ну тебя с твоими глупыми шуточками! - сказала жена и, поджав губы, пошла на кухню, откуда все-таки тут же раздался ее голос.

- И не думай эту книгу брать за границу. Отнеси ее обратно, туда, где взял...

Я, однако, промолчал и, когда мы собирали чемоданы, украдкой сунул зловещий черный томик на самое дно чемодана. Всю неделю, пока мы жарились на песке и по нескольку раз в день залезали в теплое соленое море, жена была озабочена, чтобы соседи, загоравшие вокруг нас на лежаках, никоим образом не заметили бы, что я читаю книгу, проклятую во всем цивилизованном мире.

- Галя, вот послушай, что этот мерзавец писал аж еще в 1924 году!

- Да тише ты, труба иерихонская! - жена испуганно приподымала голову, озираясь на немцев, которые неподвижно лежали вокруг нас, как моржи или котики на Командорских островах.

- Нет, - переходя на полушепот, продолжал я, - этот австрийский ефрейтор, пока ему Розенберг мозги не запудрил, соображал о конце истории не слабее высоколобого Френсиса Фукуямы. Американский интеллектуал дошел до подобных мыслей лишь через шестьдесят лет! Слушай, что сочинил этот недоучка в баварской тюрьме:

"В дни моей зеленой юности ничто так не огорчало меня, как то обстоятельство, что я родился в такое время, которое стало эпохой лавочников и государственных чиновников. Мне казалось, что волны исторических событий улеглись, что будущее принадлежит только так называемому "мирному соревнованию народов", т. е. самому обыкновенному взаимному коммерческому облапошиванию при полном исключении насильственных методов защиты. Отдельные государства все больше стали походить на простые коммерческие предприятия, которые конкурируют друг с другом, перехватывают друг у друга покупателей и заказчиков и вообще всеми средствами стараются подставить друг другу ножку, выкрикивая при этом на всех перекрестках каждое о своей честности и невинности. В пору моей зеленой юности мне казалось, что эти нравы сохранятся навечно (ведь все об этом только и мечтали) и что постепенно весь мир превратится в один большой универсальный магазин, помещения которого вместо памятников будут украшены бюстами наиболее ловких мошенников и наиболее глупых чиновников. Купцов будут поставлять англичане, торговый персонал - немцы, а на роль владельцев обрекут себя в жертву евреи (...)

В эту мою молодую пору я частенько думал - почему я не родился на сто лет раньше. Ах! ведь мог же я родиться, ну, скажем, по крайней мере в эпоху освободительных войн, когда человек, и не "занимавшийся делом", чего-нибудь да стоил и сам по себе".

- А? Каков романтик, каков честолюбец!

- Пошли лучше купаться! - не желая обсуждать опасную тему, предлагала жена. - Да книгу-то переверни заголовком вниз или лучше в песок зарой... Дай-ка я ее в сумку спрячу! - и она совала книгу в сумку, зорко оглядываясь на добропорядочных и законопослушных тевтонов, дремлющих, сопящих, округлых, как цистерны, налитые халявным пивом. ...Изомлев от безжалостного солнца, лучи которого пробивали защитные ткани, натянутые над нашими головами, мы бежали к морю. Иногда вслед за нами медленно сползали со своих лежбищ немецкие пары. Как ластоногие, они добирались до воды, плюхались в пучину, которая тут же выходила из берегов, переворачивались на спины, и я наблюдал, как на волнах, возвышаясь над уровнем моря, колышутся их животы, словно обтекаемые рубки небольших подводных лодок. И тогда Зигфрида от Брунгильды можно было отличить лишь потому, что на верхней губе мужской особи топорщилась, как у моржа, аккуратная щеточка подстриженных жестких усов... А когда они, фыркая и отряхиваясь от соленой воды, выползали на берег к лежакам, то каждая Брунгильда тут же посылала своего Зигфрида к соседнему бару, откуда он вскоре возвращался с кружкой, увенчанной белой шапкой пены, и дымящимся блюдом спагетти.

- Галя! А послушай, что будущий фюрер писал о немецких журналистах той эпохи. Ну это же были чистые энтэвешники!

"Какую умственную пищу давала германская пресса нашему населению до войны? Разве наша пресса не внушала народу сомнения в правоте его собственного государства? Разве не наша пресса расписывала народу прелести "западной демократии" настолько соблазнительно, что в конце концов благодаря этим восторженным тирадам народ наш всерьез поверил, что он может доверить свое будущее какому-то мифическому "союзу народов".

Разве не наша пресса всеми силами помогала воспитывать народ в чувствах ужасающей безнравственности? Разве не высмеивала она систематически всякую мораль и нравственность, как нечто отсталое, допотопное, пока в конце концов и наш народ усвоил себе "современную мораль". Разве не подтачивали они систематически и неуклонно все основы государственного авторитета до тех пор, пока не стало достаточно одного толчка, чтобы рухнуло все здание. Всеми способами эта пресса боролась против того, чтобы народ воздавал государству то, что государству принадлежало. Какую угодно критику готова она была пустить в ход, чтобы унизить армию. Она систематически саботировала всеобщую воинскую повинность. Она направо и налево призывала к отказу в военных кредитах (...) Недаром ненависть всех врагов Германии направлялась прежде всего против нашей армии, главной защитницы нашей свободы и национального самоутверждения. Что армия наша являлась главным оплотом свободы и главной нашей защитой перед властью биржи, видно уже из того, с какой жадностью версальские ростовщики набросились прежде всего на германскую армию. (...) Армия наша была той школой, в которой немец учился видеть благо народа в его силе и единстве, а не в лживых фразах об интернациональном братстве с неграми, китайцами, французами, англичанами..."

Прочитав не переводя духа эту длинную тираду, я сел и огляделся. Вокруг нас облюбовали кусочек пляжа три немецких семейных пары. Представители сильного пола в этих парах были весьма колоритны. Каждый из них воплощал как бы своеобразный архетип нации. Один - самый маленький, весивший не более центнера, в профиль выглядел как чистый Бисмарк. Во время войны после возвращения в освобожденную Калугу в моем альбоме появились фашистские марки - писем из Германии оккупанты оставили в городе предостаточно. На трофейных конвертах Гансам и Фрицам часто попадалась марка с Бисмарком: волевое лицо с крупным подбородком, с густой, зачесанной назад шевелюрой и скобкой усов...

Второй, тянувший килограммов на сто двадцать, смахивал на Геринга залысинами и невысоким лбом, убегающим назад.

Третий, которого я назвал Колем, весил не менее полутора центнеров и мог в одной руке принести на пляж три кружки пива, захватывая каждую из них пальцем толщиной в сардельку... - Вырождаются европейские народы, - с горечью подумал я. О чем говорить, если гордые и некогда свободолюбивые сербы уже готовы сдать своего Слободана Милошевича какой-то ничтожной бабе из Гаагского трибунала! И это сербы, которые 8 февраля 1942 года в стенах Острожского монастыря всем миром принимали на себя такую присягу:

"На этом месте, где наши деды приносили клятву свободе и возмездию, мы, продолжатели дела черногорских и бакешских родолюбов, клянемся, что останемся преданными духу своего народа, который в мужественной борьбе за свободу выковал своих героев, поэтов и священников, воздвиг свои крепости и монастыри. Клянемся, что не выпустим из рук винтовок, пока не уничтожим последнего фашиста на нашей земле, пока не победим, пока не завоюем счастья для детей наших, пока не спасем могилы наших предков". Запись эта, которую я некогда сделал в Острожском монастыре, была в моих рабочих блокнотах, которые я взял с собой в Турцию, чтобы потихоньку продолжать книгу "воспоминаний и размышлений".

Надо сказать, что о немцах у меня было свое представление, и оно сложилось в 1982 году, когда мы с Галей поехали в Германскую Демократическую Республику, но не в многолюдной группе туристов, а по индивидуальной программе. Я с университетских времен кое-как мараковал по-немецки, и потому мы решили путешествовать по Германии без переводчика. Оно и дешевле и свободней. Однажды мы добирались из Лейпцига в Дрезден и в нашем сидячем купе познакомились с радушным немцем. Он в отличие от моих анатолийских оковалков был худеньким, подтянутым, разговорчивым. Словом, социалистическим. Я вскоре выяснил, где он служит, сколько у него детей, представился ему сам, объяснив, что я Schriftsteller (писатель) или даже Dichter (поэт), прочитал ему на память по-немецки одно стихотворенье Гейне из цикла "Путешествие в Гарц", - мой сосед пришел в восторг, который особенно разгорелся, когда я вытащил из чемодана бутылку армянского коньяку и предложил ему выпить за встречу. Жена, конечно, пыталась остановить меня взглядом, но безуспешно, и мы с воодушевлением выпили за сына (Sohn), за дочь (Tochter), за Deutsche Demokratishe Republik, а потом вышли покурить в тамбур. Немец, видимо, потрясенный щедростью, с которой известный советский поэт (Dichter) распил с ним, маленьким государственным служащим, бутылку дорогого коньяка, робко предложил мне зайти в поездной буфет и намекнул, что мы там выпьем за его счет знаменитого баварского пива. Пивом, конечно, не обошлось, поскольку наступил мой черед угощать, и я потребовал бутылку какого-то напитка под названием Doppel. Напиток был отвратительным, и чтоб сгладить впечатление от него, я предложил залакировать все то, что произошло, бутылкой немецкого вина с вычурным названием "Milch lieben Frau" ("Молоко любимой женщины"). После всего, поддерживая спутника под мышки, я привел его в купе, и cлава Богу, что поезд уже подходил к Лейпцигу и у жены не оставалось времени на расправу. Мы выгрузили чемоданы на перрон и собирались уже идти в гостиницу, но укол совести остановил меня:

- Галя! А как же наш немецкий друг!

- Ах, вы уже друзьями стали! - сказала жена. - А я-то думала, что ты всех своих друзей хоть на две недели оставил в России.

- Галя! Ну неудобно человека оставлять в таком положении, - робко возразил я. - У него неприятности по службе могут быть.

- Ну иди, иди! - смилостивилась жена. - Выводи своего алкоголика. Но только до этой скамейки. Посадишь на скамейку и уходим. Никакой доставки на дом!

...Мой немец, когда я вернулся за ним в купе, спал на скамье, свернувшись калачиком, счастливо улыбаясь каким-то сновидениям и грезам, жившим в его светловолосой голове. Наверное, он видел во сне Frau, Tochter und Sohn... Я приподнял его, вывел из купе. Послушно переступая ножками, он с моей помощью, даже не открыв глаз, вышел на перрон. Я посадил его на скамью со спинкой, на которую жена указала "слабым манием руки", немец тут же прилег, подтянул коленки к животу, прикрылся воротником плаща, и безмятежная улыбка снова просияла на его лице.

- Прощай, друг, - сказал я ему, и мы пошли к гостинице.

...Да, много воды утекло с тех пор! И Германская Демократическая Республика исчезла, и таких вот немцев - разговорчивых и общительных - я уже на турецком пляже не увидел. Нет уже среди них ни социалистов, ни национал-социалистов, ни тевтонов, ни штази - одни какие-то этнические муляжи с фальшивыми татуировками... Впрочем, через неделю я как-то смирился или даже почти подружился с нашими соседями, стал улыбаться им, кричать при встречах "гутен морген!" и уже без раздражения смотрел, как они, не дотерпев до обеда, каждые полтора часа плетутся к бару, а потом, дымя дорогими сигаретами, садятся за карты.

И однако, это благостное времяпровождение в последний день нашей жизни в Анталии было нарушено самым неожиданным образом.

В этот день, с утра раскрыв черную книгу, я наткнулся на размышления, которые заставили меня задуматься.

- Галя! Смотри, что он пишет о своем немецком народе. Ты только послушай, как он беспощадно его бичует: "Сдавшись на милость победителя в ноябре 1918 г., Германия вступила на путь политики, которая неизбежно должна была привести к полному подчинению врагу. Все исторические примеры говорят за то, что если народ без самого крайнего принуждения сложил оружие, то он в дальнейшем предпочтет претерпеть какие угодно оскорбления и вымогательства, чем снова вверить свою судьбу силе оружия.

Это можно понять. Если победитель умен, он сумеет предъявлять свои требования побежденному по частям. Победитель правильно рассчитает, что раз имеет дело с народом, потерявшим мужество, - а таким является всякий народ, добровольно покорившийся победителю, - то народ этот из-за того или другого нового частичного требования не решится прибегнуть к силе оружия. А чем большему количеству вымогательств побежденный народ по частям уже подчинился, тем больше будет он убеждать себя в том, что из-за отдельного нового вымогательства восставать не стоит, раз он молча принимал на себя уже гораздо больше несчастья.

"Позорного пятна трусливого подчинения не отмыть никогда, - говорит Клаузевиц, - эта капля яда отравит кровь и будущих поколений"... "Другое дело, - говорит Клаузевиц, - если данный народ потерял свою независимость и свободу после кровавой, но почетной борьбы. Сама эта борьба обеспечит возрождение народа. Подвиг борьбы сам по себе послужит зернышком, которое даст в свое время новые богатые ростки". Те народы, которые помнят такие уроки, вообще не могут так сильно пасть. Лишь те, кто позабывает о них или не хочет их знать, - терпят полный крах. Вот почему от защитников такой безвольной покорности нельзя и ожидать, что они внезапно прозреют... Умный победитель нередко даже удостоит таких, лишенных характера людей должности надсмотрщиков за рабами, которую они охотно возьмут на себя, выполняя эту должность в отношении собственного народа еще более безжалостно, чем это сделала бы чужая бестия, поставленная победителем".

Я читал, в голове мелькали имена - Горбачев, Ельцин, Павел Грачев, Михаил Барсуков, Александр Коржаков... Это ведь не "чужие бестии", это - наши... Но сам народ - разве он не виноват в бедах и несчастьях, выпавших на его долю? Немцы в свое время заслужили свою судьбу: "С тех пор как народ наш пошел на пути самоунижения, он не выходил из нужды и забот. Единственным нашим надежным союзником является сейчас нужда. Судьба не сделала и в данном случае исключения: она воздала нам по заслугам. Мы не сумели защитить свою честь, и вот судьба учит нас теперь тому, что без свободы и самостоятельности нет куска хлеба. Люди научились у нас теперь кричать о том, что нам нужен кусок хлеба, - придет пора, и они научатся также кричать о том, что нам нужна свобода и независимость..." Да. Это о нынешних сербах. Это, как ни горько, о нынешних русских...

Я с печалью закрыл книгу, положил ее на песок, не стал закрывать полотенцем черную обложку с золотыми буквами. Пусть кто хочет - смотрит, все равно сегодня улетаем. Мы искупались в последний раз, уходя с пляжа, я помахал рукою Бисмарку, Колю и Герингу, которые в ответ дружно вскинули свои могучие длани, и эти движения, видит Бог, были похожи на приветствия, которыми обменивались их предки во времена "третьего рейха"...

С сознанием исполненного долга - здоровье поправлено, деньги истрачены, "Майн кампф" прочитан - мы с женой пошли в обеденный зал - перекусить перед отъездом в аэропорт, выпить пива, поскольку "все включено".

Я втерся в небольшую очередь к турку, цедящему пиво в кружки, и вдруг услышал от молодого немца, стоявшего рядом со мной, фразу, ко мне обращенную, в которой были явственны слова "книга", "Гитлер", "Майн кампф". Я насторожился, поскольку понял, что все наши ухищрения на пляже, где мы прятали книгу в сумку, закапывали в песок, укрывали полотенцем, ни к чему не привели. Молодой золотоволосый идеально сложенный немец лет двадцати пяти отроду - ну просто манекен из какого-нибудь берлинского супермаркета! - смотрел на меня, улыбался белозубой улыбкой, и все его лицо, обращенное ко мне, излучало радушие. Деваться было некуда. Сообразив, что он спрашивает меня - не я ли это читал на пляже книгу Гитлера "Майн кампф", - я сделал серьезное лицо и деловым тоном проинформировал его на ломаном немецком языке:

- О ja! Ich lese dieses interessante Buch!

Немец с восторгом обратился к своим друзьям того же возраста, окружавшим его, и что-то быстро стал говорить им, показывая на меня. Немцы загалдели по-басурмански, заволновались, но подошла наша очередь наливать пиво. Все наполнили свои кружки и, снова обступив меня, стали что-то предлагать, и я кое-как понял, что золотовласые Зигфриды рады тому, что я прочитал книгу, и желают выпить за мое здоровье. Мы выпили по кружке, тут же наполнили их, и мой немец задал мне еще один вопрос, суть которого состояла в том, где именно я приобрел книгу (wo haben Sie dieses Buch gekauft?). Чувствуя себя в центре внимания, я приосанился, напряг свою лингвистическую память и медленно, чуть ли не по складам, гордо произнес: Dieses interessante Buch nabe ich in freien Russland gekauft! ("Эту интересную книгу я приобрел в свободной России!") Мой ответ поразил немцев, как удар грома. Они, ошеломленные, переглянулись, потом снова дружно залаяли на cвоем швабском наречии, снова наполнили кружки и выпили за мое здоровье и за мой отъезд в свободную Россию, так как поняли, что я прощаюсь с Турцией.

"Не нужен мне берег турецкий..."

...Когда я вернулся к столу, где мой обед уже остыл, жена грозно спросила: "Где ты был?" "Пиво пил!" - ответил я, видимо, с тем же идиотским выражением на лице, которое так нравится мне у актера, рекламирующего отечественное пиво "Толстяк". "С "Толстяком" время летит незаметно". Потом я в лицах изобразил жене, что произошло в пивной очереди и почему я задержался, она тяжело вздохнула:

- Слава Богу, через полчаса уезжаем!

В самолете я продолжал перелистывать злополучную книгу и время от времени бормотал:

- Галя! А вот скажи мне, почему все крупнейшие диктаторы ХХ века - Гитлер, Муссолини, Сталин, Саддам Хусейн, Тито, Каддафи, Мао Цзэдун - вышли из бедноты? Из рабочих, крестьян, ремесленников. Может быть, их - этих вождей "голодных и рабов" - богатые элиты мира и ненавидели за то, что они из бедноты. Бедные не должны приходить к власти! А куда деваться бедным народам? Может быть, диктатура и социализм для них единственный путь к жизни и спасению? Кстати, смотри-ка: Гитлер называет русских "великим народом".

- Где? Не может быть! - оживилась Галя.

- Ну вот, читай здесь, где он размышляет о том, что случается с народами, власть над которыми захватывают евреи:

"Самым страшным примером в этом отношении является Россия, где евреи в своей фанатической дикости погубили 30 миллионов человек, безжалостно перерезав одних и подвергнув бесчеловечным мукам голода других, - и все это только для того, чтобы обеспечить диктатуру над великим народом за небольшой кучкой еврейских литераторов и биржевых бандитов".

- Конечно, он не понимал, что не было никаких биржевых бандитов, а были "пламенные революционеры", что в 1937 году их постигла катастрофа, но все-таки он назвал русских "великим народом".

- Подлец! - сказала жена. - Свой народ довел до ручки. Наших загубил тридцать миллионов, а про евреев и говорить нечего. А ты все его читаешь!

И она была, как всегда, права. "Себя губя, себе противореча..."

Это стихотворение Мандельштама о немецкой речи заканчивается словами:

Бог Нахтигаль, меня еще вербуют

Для новых чум, для семилетних боен...

Звук сузился, слова шипят, бунтуют,

Но ты живешь, и я с тобой спокоен.

Стихотворение написано в 1932 году, когда Гитлер еще не был у власти. Осип Эмильевич пишет о немецкой речи Гете, Шиллера, фон Кляйста. О том, что человека снова "вербуют" для нового средневековья, для новых эпидемий чумы, но "слова" не согласны с насилием ("шипят, бунтуют"); о том, что он "спокоен", пока ему покровительствует бог немецкой поэзии Нахтигаль ("соловей").

Однако какое жуткое противоречие заключено в немецкой истории, если Гитлер, еще не отравленный расовой теорией Розенберга, в 1924 году с отвращением отзываясь о порнографических немецких пьесах тех лет, витийствует: "Как пламенно вознегодовал бы по этому поводу Шиллер! С каким возмущением отвернулся бы Гете!"

А завершился немецкий романтический пафос тем, что имя "Нахтигаль" было присвоено в конце концов одной из элитных эсэсовских дивизий Третьего Рейха. Но Осип Мандельштам не успел об этом узнать. Иначе он "вырвал" бы соловьиный язык своему пророческому стихотворению.

Футболистки и папарацци

Время от времени, когда наступает пора сесть за очередную главу воспоминаний, я уезжаю в Калугу, открываю материнскую квартиру, обвожу взглядом фотографии родных, висящие на стенах, раскладываю на столе блокноты, папки, записи и потихоньку погружаюсь в сладостное рабочее состояние. Мой стол придвинут к окну, из которого виден забор, огораживающий большой участок земли с деревянным домом. Когда-то эта почти деревенская усадьба принадлежала зажиточному горожанину, потом ее сделали маленькой гостиницей для космонавтов, после развала жизни домом овладела какая-то торговая фирма. Во время дефолта она, должно быть, лопнула - как-то сразу исчезли "тойоты" и "ауди", обычно толпившиеся возле ворот усадьбы. Сейчас в ней запустение. Предприимчивые обыватели уже в нескольких местах оторвали доски от высокого трехметрового забора. Долгое время я не вижу, чтобы кто-то всходил на крыльцо или выходил из двери. Тишина. За забором, вонзив свои черные ветви в синее весеннее небо, стоят несколько яблонь. Скоро они покроются белой цветочной пеной, и я буду сидеть за столом с открытой форточкой, изводить белые листы бумаги и вдыхать запах яблоневого цвета... Но не об этом я хотел написать. А о том, как время от времени, почувствовав усталость, я иду на кухню, чищу на обед картошку, кипячу чайник, завариваю чай либо варю пельмени. Словом, обживаю кухню и в то же время, чтобы не скучать и соображать, какие события творятся в мире, включаю маленький радиоприемничек, висящий на гвозде, и слушаю одну-единственную программу, которая называется "Радио России"- "Настоящее радио", как аттестуют его всяческие ведущие, голоса которых я уже узнаю чуть ли не с первого слова.

Так меня за последние месяцы "достало" это радио, что я решил записывать по датам, когда и что они извратили, когда и в чем оболгали нашу прошлую жизнь, когда и как выплеснули в людские уши очередное помойное ведро пошлостей. Мы-то в Москве почти его не слушаем, но в провинции, где у многих людей другой связи с жизнью нету, "нормальное радио" - единственный источник, из которого волей-неволей им приходится хлебать пойло, приготовленное демократическими журналистами.

Когда мне надоедает "нормальное радио", я включаю старенький телевизор "Рекорд" с двумя программами, а вечером перед сном ловлю по транзистору "Свободу" или "Би-би-си", словом, ищу источники информации, где поменьше лжи, хамства, пошлости, демагогии. Но чаще всего мои поиски оказываются тщетными.

* * *

Третьего февраля 2001 года в одиннадцать ноль-ноль по "Радио России" выступал бывший сотрудник ЦК КПСС, бывший посол России в Израиле, а ныне, видимо, пенсионер и желанный на радио публицист Александр Бовин. Я пил чай и от нечего делать слушал Александра Бовина. Вот что он говорил миллионам наших сограждан: "...надо возвратить японцам Курильские острова. Два обязательно, а остальные два желательно. Если это, с точки зрения некоторых политиков, территории спорные - все равно наш добрый жест, наша добрая воля окупятся"...

Господин Бовин! Мы ушли из Восточной Европы, без дипломатического сопротивления уступили Западу наши позиции в ГДР, мы оставили в бывших странах Варшавского блока громадные материальные богатства - аэродромы, дороги, военные городки, культурные центры... И нечто большее - сотни тысяч наших солдат, похороненных в их земле. Проявили "добрую волю" - и что получили в ответ? Глумление над братскими могилами, приближение к нашим новым западным границам натовской военщины, небывалый накал советофобии и русофобии. "Лучше больная России, чем сильная", - как выразился Вацлав Гавел.

Выступил недавно по телевидению Ваш друг по демократическому разрушению Советского Союза, бывший председатель КГБ Вадим Бакатин, который выдал американцам все секреты нашей аппаратуры, вмонтированной советскими специалистами в стены американского посольства. Но как раз в день, когда Бакатин поздравлял с юбилеем своего подельника Горбачева, из Америки пришло сообщение о туннеле, который десять лет тому назад цэрэушники подвели под наше посольство в Вашингтоне. Так вот, господин Бовин, наши американские друзья, ахнув от подарка, который преподнес им Бакатин в 1990 году, не оценили его "доброй воли", не распустили слюни умиления, не покаялись в том, что туннель под нас подвели, и не впали в мазохистскую истерику, в которой пребываете Вы.

А что Вы говорили в этой передаче об Иисусе Христе? "Иисус Христос был еврей. А кто такие христиане? - это диссиденты внутри иудаизма. Его распяли, как еретика. Ведь христианская и православная церковь казнили еретиков. Если бы евреи не распяли Христа, то и христианства никакого бы не было... Католическая церковь признала, кстати, что, осуждая евреев за распятие Христа, она не права..."

Сколько глупостей Вы намололи сразу в нескольких фразах - не счесть... Говорите, что Ватикан принес покаяние евреям за якобы "наветы на них", касающиеся распятия, а чуть раньше сами спокойно подтвердили, что иудеи распяли Христа, "как еретика" и "диссидента внутри иудаизма"... В середине передачи Вы признались слушателям, что являетесь внуком православного священника, крещеным человеком, и вдруг концы с концами свести не можете. Так кто же потребовал у Пилата казни Христа? Русские, что ли? Надо бы внуку священника и бывшему послу в Израиле знать простую истину, что у Божьего сына национальной принадлежности (пятого пункта) нет и быть не может, ни в паспорте, ни по существу. Еще одна Ваша глупость привлекла мое внимание. Рассуждая о "православном экстремизме", Вы сравнили наши гонения на раскольников с крестовыми походами и западноевропейской католической инквизицией. И это - на всю страну! А ведь во время крестовых походов, свирепствования инквизиции и религиозных войн в Европе с о т н и т ы с я ч мусульман, христиан и евреев (если иметь в виду изгнание евреев из всех цивилизованных стран Европы, сопровождаемое погромами) были уничтожены под знаменем борьбы за истинную веру. Так что не надо с больной головы на здоровую...

А как демагогически Вы на одну доску поставили (31.III в 11.30) три исторических ситуации: "Нас обвиняют в непропорциональном применении силы в Чечне. Македонцев - в том же и израильтян в том же". Не надо передергивать. Чеченцы и албанцы - несколько поколений - живут в составе России и Македонии. А у палестинцев есть международное право на создание собственного государства, для которого им нужны земли, оккупированные евреями. Так что здесь мы имеем две большие разницы.

По-моему, Вы все-таки что-то перепутали в своей биографии, ибо рассуждаете не как внук православного священника, а как отпрыск ветхозаветного фарисея...

* * *

А вот еще один пример радиолжи. Выступает 8 марта по "Радио России" вдова писателя В. Андреева Алла Александровна Андреева, женщина с тяжелой судьбой - три замужества, "дважды вдова" (как она сама сказала), женский лагерь в Потьме, - и говорит: "В потемском лагере была в нашем бараке женщина с номером на руке. Татуировку ей сделали в немецком лагере. Так наши, когда захватили немецкий лагерь, дали ей 25 лет за то, что она осталась жива в немецком лагере".

Я встречал за свою жизнь многих людей, побывавших в немецком лагере, - от львовского поэта Миколы Петренко до охотника с Нижней Тунгуски Романа Фаркова. Никто из них не получал никаких сроков за то, что "остались живы в немецком лагере". Четвертьвековые сроки получали только те, кто становился надсмотрщиком, помощником палачей, врачом, производившим опыты над заключенными, провокатором, выдававшим своих товарищей лагерным садистам...

И еще одна подлая ложь в той же передаче из тех же уст: "...вопреки советской власти, сопротивляясь ей, возникли такие люди, как Рихтер, Уланова и сотни других". Да? А если продолжить: "такие, как Чкалов, Шолохов, Курчатов, Дунаевский, Твардовский..." А ведущая слушает, поддакивает и ни одним словом не желает поправить очень старую и, видимо, как говорят ныне, "неадекватно мыслящую" собеседницу.

* * *

23 февраля 2001 года. Устав от наглых, лживых и клеветнических монологов и диалогов, изрыгаемых "настоящим радио", я в очередную передышку включил телевизор и попал на "Глас народа", в то время когда представительница малого народа журналистка Евгения Альбац кричала в лицо космонавту Светлане Савицкой: "А Вы знаете, что в семидесятые годы, пока Вы там летали в космосе, каждый четвертый ребенок в России рождался больным, детская смертность у нас была выше, чем в Занзибаре, чем в африканских и латиноамериканских странах, половина населения сидела в тюрьмах!"

А я лишь сегодня проходил мимо церкви, где в годы войны, да и в послевоенное время была так называемая детская кухня, в которой готовилось питание для маленьких детей - всяческие жидкие каши, кефиры, рисовые отвары. У меня и у моего друга Алика Мончинского были сестренки сорок первого года рождения, и для них мы имели право брать в детской кухне каждый день то ли бесплатно, то ли за какие-то копейки эти драгоценные бутылочки с едой. И такая система была создана государством в трудные годы по всей стране. Да я, уже став отцом, ходил на такую кухню в Москве в начале шестидесятых годов, и мы с женой, у которой не хватало молока, выкармливали из таких же бутылочек маленького сына. Разозленный и оскорбленный лживостью Е. Альбац, я достал справочник, называющийся "Положение детей в мире", изданный в 1991 году издательством "Юнисеф" при ООН, и тщательно изучил его. С клеветниками ведь тоже надо бороться умело. Все страны в таблицах справочника поделены на четыре категории: с очень высоким коэффициентом детской смертности, с высоким коэффициентом, со средним и с низким. СССР с 1960 по 1989 год находился в разделе "Средняя детская смертность" рядом с Югославией, Южной Кореей, Румынией, Ливаном, Объединенными Арабскими Эмиратами. Лучше, нежели в СССР, положение было в 40 странах, хуже в 88-ми. У большинства африканских, азиатских, южноамериканских стран (Мозамбик, Эфиопия, Бангладеш, Уганда, Боливия, Перу, Гондурас и т. д.) детская смертность, по данным ООН, была в 3-4 раза выше, чем в СССР. На острове Занзибар, в котором, по словам Альбац, "смертность была ниже, чем в СССР", коэффициент смертности был в 1960 году выше, чем у нас, в 5 раз, а в 1989 году в четыре раза.

Помню, как эта лгунья однажды очень досадила своими провокационными вопросами во время избирательной кампании Е. М. Примакову. А он ведь арабист и язык арабский знает прекрасно. И когда дама окончательно "достала" его, Евгений Максимович прямо-таки рявкнул: "А Вы, Евгения Альбат..." Та аж взвизгнула от негодования. Я думал, что Примаков оговорился, но потом выяснилось, что словом "альбат" в арабском языке называют просто-напросто собаку женского пола, то есть суку.

Ну, облаяла эта Альбац в очередной раз Советский Союз, оклеветала историю. В суд подать невозможно - вроде бы лично никого не оскорбила, ответить по тому же ТВ - не дадут. Одно остается: посоветовать Е. Альбац, когда она соберется рожать какого-нибудь маленького шендеровича, то пусть отправляется на роды в Занзибар, где нет ни тюрем, ни заключенных и никакой тебе советской детской смертности...

Нет, нужен Суд чести для профессиональных папарацци. Как только скажут, что в середине 70-х детская смертность у нас была похлеще, чем в Занзибаре, или что в те времена полстраны сидело в лагерях - сразу надо лишать права выступать, печататься, открывать на публике рот.

* * *

А вот мое впечатление о передаче Ирины Колесниковой, которую я услышал 3.III.2001 по радиостанции "Свобода". Речь шла об актрисах кабаре тридцатых годов. Вспоминала некая престарелая одесситка Мальвина Швидлер:

"Ну, конечно, Крис-Гонорская была знаменита на всю Европу. Певица без голоса, но красива была, как бестия, и такой уверенности в себе, что голос ей был не нужен. Она в ожидании номера всегда сидела за кулисами в одних трусиках. Во время войны в Киеве сделала блестящую карьеру, вышла замуж за какого-то очень важного немца.

А блистательная Клара Юнг! Она была еврейской актрисой сначала в США, потом в Восточной Европе и, наконец, в России. В то время все увлекались футболом, и за одну ее песенку Клару буквально носили на руках: "Я футболистка, с мячом играю, ножки раздвину - гол пропускаю!" Однажды эта Клара Юнг, которой не разрешил в России гастролировать какой-то крупный чиновник, пришла к нему в шубке. Он ее принял, она скинула шубку, а под шубкой - ничего! Через пятнадцать минут она получила право гастролировать по всей России!"

Ах, если бы Вы слышали, с каким нутряным придыханием и благоговением ведущая передачи слушала откровения Мальвины!

Да, племя Моники Левински остается верным себе... Впрочем, почему Моники Левински? И сама Моника, и Клара Юнг, и Крис-Гонорская, и Мальвина Швидлер, и все остальные "футболистки" - дочери их древней праматери Эсфири, очаровавшей варвара Артаксеркса и спасшей еврейский народ от очередных гонений... Отсюда и праздник Пурим, отмечаемый евреями 8 марта, и все передачи о кабаретных женщинах были посвящены этому женскому дню.

* * *

Профессору Литературного института Мариэтте Омаровне Чудаковой.

Мариэтта Омаровна!

Поскольку последние годы Вы не публикуете ничего написанного Вашим литературным пером, а может быть, и вообще ничего не пишете, то я с особым интересом слушаю всегда все, что Вы говорите. Появился этот интерес у меня с той поры, когда Вы, будучи членом Президентского совета при Ельцине, за несколько дней до русского Холокоста (3-4 октября 1993 года) потребовали от колеблющегося властолюбца: "Действуйте, Борис Николаевич!"

Я вспомнил об этом знаменитом афоризме, когда недавно увидел Вас на телевизионном экране во время истерики, в которую впала демократическая интеллигенция по поводу российского гимна. Лицо Ваше во время этой тусовки, организованной, по-моему, Нико Сванидзе, было очень живописным. Сеть угрюмых львиных морщин прорезала его, глаза Ваши глубоко ушли в глазницы, волевой рот был сжат в струнку, да так, что губы стали бескровными. "Что означает возвращение гимна, - словно Кассандра начали Вы свою речь. - Это первый шаг к возвращению того времени, когда я сидела в метро и закрывала от соседа книгу, которую читала. Чтобы он не увидел, что я читаю, и не донес в КГБ".

Да, мучения Ваши в советском метрополитене были безмерны. Терпеть названия "Площадь революции", "Площадь Дзержинского", садиться на лавочки имперских мраморных станций, закрывать от доносчиков и сексотов, которые все время липли к Вам, как мухи к меду, заголовки книг Солженицына, Аксенова, Войновича... Так ведь можно было и манией преследования заболеть...

А сейчас благодать. Катайся в метро, читай что хочешь - никто не донесет, не осудит. Правда, пластиковые бомбы иногда взрываются, как недавно на "Белорусской". Жалко, Вас там не было, чтобы Вы сполна испили из чаши свободы и демократии. Представьте себе: сидите Вы на лавочке, читаете, что хотите, и вдруг под Вами взрываются двести или триста граммов пластида. И Вы - окончательно свободны...

* * *

5 февраля 2001. На экране ТВ Немцов: "Долги надо платить, иначе мы будем страной-кидалой". Бывшему картежнику из Сочи (как говорит Жириновский) близка такая терминология.

Но разве мы уже не есть страна-кидала? А вернее всего - наша власть, которая все эти десять лет только и ломает голову над тем, как кинуть свой народ. В 1992 году Гайдар кинул всех граждан России, отпустив цены. Через два года Лифшиц, Уринсон и Геращенко кинули большую часть населения во время "черного вторника". В течение этих же лет Чубайс кинул весь трудящийся люд, провернув ваучерную аферу... Они поставили крест на утопической идее справедливого раздела общенародной собственности среди населения России.

В 1998 году Кириенко, Гайдаром и верхушкой либеральной экономической мысли был организован дефолт - и страну кинули так, что она переломала себе все косточки.

Ну а разве сам Немцов, будучи вице-премьером, когда он участвовал в продаже всей российской связи (операция "Связьинвест") за смехотворные полтора миллиарда долларов, - разве он не кинул всех, кто эту связь создавал в течение нескольких поколений? А наши внешние так называемые советские долги? Почему мы не поделили их между всеми странами СНГ? Тогда бы они были на несколько десятков миллиардов долларов меньше, нежели сегодня.

А не смогли расстаться с ними потому, что наша российская элита захотела владеть всей зарубежной собственностью, бывшей в распоряжении Советского Союза. (Ее в противном случае тоже пришлось бы поделить.) Я ездил в 60-80-е годы за границу и представляю, о чем идет речь. Это особняки наших посольств, консульств, торгпредств, обществ культурной связи с различными странами. Это целые ухоженные и благоустроенные территории, с бассейнами, теннисными кортами, садами, парками, гаражами, гостиницами, жилыми домами, спортивными залами... Все, чем когда-то владел за рубежом Советский Союз, ныне досталось российскому зарубежному чиновничеству. То есть концентрация зарубежных благ для него, этого чиновничества, для этой хищной элиты заметно увеличилась. Как же можно было от всего этого отказаться! А долги? А долги все равно народ будет платить - за счет урезания бюджета, за счет невыплаты заработной платы и детских пособий, за счет сокращения всяческих социальных программ, за счет того, что с него будут драть последнюю шкуру за электричество, газ, воду, тепло... За счет вымирания народа вы будете плавать в этих зарубежных бассейнах, играть на этих теннисных кортах, гулять в этих парках и садах... Вот так-то, кидала Немцов.

* * *

Но что можно ответить всяческим демагогам, которые говорят: "Не нравится слушать или смотреть нас - нажми кнопку, выключи телевизор, вытащи из розетки вилку. Информация - это обычный товар. Хочешь - покупай, хочешь - отказывайся". Хотел было я сообразить, почему это оправдание - лживая уловка, но открыл газету "Завтра" - и увидел, что ответ на этот вопрос в номере сформулирован очень точно:

"Это чушь, которая давно уже разоблачена в самой же западной философии. Информация, особенно представленная телевидением с его мощными художественными средствами, не является обычным товаром. Это такой тип товара, от которого человек при его потреблении становится зависим. А значит, он теряет свободу "покупать или не покупать". Торговля подобными товарами везде строго регулируется государством.

Вопрос напомнил одну старую дискуссию. Тогда США потребовали от Колумбии военной силой уничтожить посевы коки и готовы были предоставить для этого технику и напалм. А то, мол, наркотиками травится молодежь в городах США. Кто-то из колумбийских писателей, кажется, Габриэль Гарсиа Маркес, ответил, что пусть в ответ США уничтожает корпорации, что производят духовную отраву для Латинской Америки - эти подлые фильмы насилия и лживую пропаганду. Или хотя бы поставят на своих границах заслоны для этой отравы. На это возразили именно так: пусть колумбийцы не смотрят эти фильмы, это просто товар. Это было явно слабое возражение, ибо и наркотики - тоже товар, причем чистый экологический продукт. Пусть американские юноши его не покупают.

* * *

5 февраля 2001. Передача "Воскресная лапша". Ведут некие Ксюша и Дима. Дима рассказывает на всю страну, как ему приснился страшный сон: какое-то существо катилось по полу к щели. Он от страха отпрянул, ударился коленкой, проснулся и увидел, как упал с кровати. Ксюша сочувствует, в ужасе восклицает "Ах!".

...Скоро они начнут рассказывать о своих нервных и телесных отправлениях. Рассыпаются в комплиментах друг другу: "Вадим, у Вас волшебный голос", "Вас слушают интеллектуалы". Их речь пересыпана всяческими наглостями, амикошонством, вульгарным кокетством, пошлым высокомерием: "культовый хит", "то, что было, уже неинтересно", "интересно только прогрессивное". Но это еще пустяки. Помню, когда прогремел взрыв на Пушкинской площади, и ТВ передавало кадры с изображением обугленных и изуродованных тел, я ехал в машине и услышал по "Авторадио": "Эти замечательные (!) кадры уже увидела вся страна". Вот каких монстров посадили нам на шею.

* * *

23.02.2001. В этот армейский день "Свобода" заявила о том, что "чеченская война больше всего нужна российским солдатам и генералам". Мол, наживаются на войне и те и другие. Как на ней "наживаются солдаты", мы знаем. Сколько их лежит в российской земле - хорошо если на родных погостах. Да и семеро генералов потеряли на этой войне своих сыновей. Хороша нажива. Но если кто и нажились на чеченской войне, так это наши наглые известные папарацци: Елена Масюк, Анна Политковская, Андрей Бабицкий, уже издавший в Париже книгу о своих чеченских похождениях.

Хорошо бы узнать, какие гонорары в "зеленых" получили они за свои репортажи, за свои изыскания зинданов в расположении российских частей. Все это уже было. Вспомним, как один из фоторепортеров (кажется, "известинец") года три тому назад продал в немецкую газету снимки, на которых были изображены российские военные грузовики, волочащие на проволоке в ямы убитых мирных чеченцев. Какой был скандал! Но все лопнуло, когда выяснилось, что это похоронные команды очищают места боевых схваток. А за хорошие деньги немецкий репортер купил эти снимки у российского собрата по профессии!

* * *

13.03.2001. Выступал известный актер Игорь Дмитриев и вещал: "О Павлике Морозове, который продал своего отца и родных (!), я не читал. Я читал книги Пушкина, которые собирал мой отчим, за что, видимо, и отправили в лагерь"...

Вроде бы человек много моложе вдовы Вадима Андреева, а ведь не стесняется излагать вкрадчивым баритоном эту глупую ложь.

* * *

26.04.2001. Утро. 7 часов 56 минут. "Би-би-си" объявило, что его эксперты признали "лучшими голосами XX века голос Фрэнка Синатры, на втором месте Элла Фитцжеральд, на третьем Барбара Стрейзанд". Ну, конечно, ни Энрико Карузо, ни Федора Шаляпина, ни Монсеррат Кабалье в XX веке не существовало.

* * *

А вот такую шутку я слышал по "Радио России" 1 апреля 2001 г. "Создан клуб Вампиров, Оборотней, Вурдалаков, сокращенно - "ВОВ". Как будто ведущая Татьяна Визбор не знает, что героическая аббревиатура ВОВ означает в нашей памяти - Великая Отечественная Война... Но лишь бы куснуть лишний раз из подворотни.

* * *

"Радио России" от 27 апреля 2001. 11 часов утра.

Хрипло, с натугой, с кряхтеньем, словно бы человек, произносящий слова, страдает тяжелым запором, актер выдает в эфир: "Так закаляется сталь". Оказывается, рекламируется кинопремия - "так выковывается Ника". За какие-то жалкие нынешние российские фильмы. Мы ведь теперь, подражая американцам, свели наше кино к тусовочной суете вокруг премий, и ради этого балагана ну как же не плюнуть еще раз в героическую эпоху Николая Островского!

А статуэтку "киношной Ники" надо, конечно, отливать не из стали, а из какого-нибудь позолоченного дерьма.

* * *

Слава Богу, внял Господь нашим страданиям, которые мы испытывали, слушая, как клевещут телезвезды НТВ и их гости на нашу историю, на наш народ, как они издеваются над жизнью и трудами целых поколений, как они вливают в доверчивые души молодежи моря пошлости, хамства, кощунства.

Наконец-то это осиное гнездо разворошено, и не то чтобы все жала у его представителей вырваны, но все-таки лишены они прежних возможностей жалить и отравлять наши души в любое время и по любому поводу.

Но анализируя деятельность наших демократических СМИ и в течение последних нескольких месяцев делая всякого рода записи и комментарии, я очень часто приходил к вполне обоснованному заключению, что метастазы НТВ проникли почти во все наше информационное тело и заразили раковыми клетками лжи многие программы вместе с их создателями и ведущими. Как это ни прискорбно, но наша четвертая власть в теле- и радиовариантах не выдержала испытания "свободой слова". А что касается спора энтэвэшников насчет того, что важнее - "право частной собственности" или "свобода слова", могу только сказать, что, борясь с советской историей, забыли они некоторые истины диалектического материализма. А одна из них гласит, что материя ("частная собственность", простите за иронию) - первична, а сознание ("свобода слова") - вторично. То же самое Иосиф Сталин говорил о базисе и надстройке. Так что пора и Киселеву, и Сорокиной, и Шендеровичу заново обучаться азам марксистско-ленинского мышления, чтобы все-таки понять, что и почему произошло с ними.

(Продолжение следует)